Текст книги "Сталин. Большая книга о нем"

Автор книги: И. Анискин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 56 страниц)

Лелюшенко Д.Д. Москва-Сталинград-Берлин-Прага. Записки командарма. М.: Наука,

1987 г.:

«В феврале 1941 г. меня назначили командиром 21-го войти 2 танковые и моторизованная

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

314

дивизии. <…>

По штату корпусу полагалось иметь 1031 танк разных марок, а мы имели 98 устаревших

ВТ-7 и Т-26. Мощные KB и Т-34, равных которым не было тогда ни в одной армии

капиталистических государств, только начали поступать в войска. Стрелкового и

артиллерийского оружия тоже недоставало, в связи с тем, что Красная Армия находилась в

стадии перевооружения. <…>

Примерно за месяц до начала войны, будучи в Главном автобронетанковом управлении

Красной Армии, я спросил начальника: “Koгдa прибудут к нам танки? Ведь чувствуем,

гитлеровцы готовятся…” – “Нe волнуйтесь, – сказал генерал-лейтенант Яков Николаевич

Федоренко. – По плану ваш корпус должен быть укомплектован полностью в 1942 году”.

И все же среди командиров и политработников корпуса росло беспокойство.

Поговаривали о неизбежности войны с фашистами, несмотря на успокаивающее сообщение

ТАСС от 14 июня 1941 г.

Многие из нас понимали, что это сообщение не для нас, так как каждый командир части

имел план боевой готовности по тревоге, и этим сообщением ни с кого не снималась

ответственность через час-два выступить для выполнения боевой задачи. Наше руководство

предвидело возможность нападения на Советский Союз со стороны фашистской Германии, но

стремилось дипломатическим путем оттянуть войну хотя бы на 3—4 месяца, а там зима.

К весне 1942 г. Красная Армия будет уже перевооружена новой техникой, реорганизация

ее в основном будет закончена, все будет готово к надежному отпору агрессору.

В корпусе шла напряженная работа по его организации, непрерывно шли занятия по

повышению боеспособности войск. <…>

15 июня по плану, разработанному штабом корпуса, командиры дивизий и полков

приступили к рекогносцировке на даугавпилсском направлении.

Карта полковника Воейкова вся была испещрена пометками: районы сосредоточения,

будущие рубежи развертывания, предполагаемые позиции батарей, пути движения…

21 июня меня вызвали для доклада в Генеральный штаб. Поздно ночью я прибыл в

Москву, и дежурный Генштаба по телефону сказал: “Завтра вам надлежит явиться к начальнику

оперативного управления Генштаба генерал-лейтенанту Ватутину”.

Утром 22 июня в оперативном управлении меня встретили тревожным сообщением:

немецко-фашистские войска перешли границу…

Направленцы быстро докладывали Николаю Федоровичу Ватутину:

– Корпус Рокоссовского находится…

– Рябышев выступил…

– Потапов и Музыченко вступили в бой.

– Авиация противника продолжает бомбить Одессу, Севастополь…

На минуту Ватутин обернулся ко мне:

– Скорее возвращайтесь в корпус. Все указания вам будут посланы директивой.

Ранним утром 23 июня я вернулся в корпус. Начальник штаба корпуса полковник

Анатолий Алексеевич Асейчев встретил меня на вокзале и коротко доложил:

– Войска по боевой тревоге выведены в районы сосредоточения. Идет заправка техники

горючим и пополнение боеприпасами.

В тот же день нам передали 95 орудий для борьбы с танками противника. Почти половина

из них была калибра 45 мм, но и их получить было не так-то легко: они являлись резервом

Главного Командования. Помог нам находившийся в Идрице работник Генерального штаба

Анатолий Алексеевич Грызлов. Учитывая обстановку, он самостоятельно принял решение о

передаче орудий. Мы были ему очень признательны».

Эти орудия распределили между двумя танковыми дивизиями корпуса…

«Уже во второй половине дня авиация противника начала бомбить район расположения

корпуса. Ответить врагу было нечем: зенитной артиллерии мы не имели. Больше всего

пострадали склады боеприпасов и горючего; понесли мы также потери в людях и технике.

24 июня из Академии бронетанковых и механизированных войск прибыло пополнение: 2

батальона, вооруженных в основном танками БТ-7. Но по-прежнему совсем плохо было с

автотранспортом. В таком положении в начале войны оказался не только наш корпус…»

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

315

Смотрим, как описывают генералы предвоенные дни в КОВО…

Людников И.И. Дорога длиною в жизнь. М.: Воениздат, 1969 г. Гл. «Огненный вихрь. В ту

суровую пору»:

«16 июня командиров дивизий второй линии вызвали на оперативно-тактические сборы в

Житомир. В штабе 36-го стрелкового корпуса мы узнали, что сборы внезапно отменены, а

офицеров штаба округа срочно отозвали в Киев. Командующий округом приказал нам

возвращаться в войска и ждать указаний. Объявил нам об этом полковник Рогачевский,

начальник оперативного отдела штаба корпуса».

Все верно, 15 июня в КОВО пришла директива НКО и ГШ № 504205 от 12 июня. По

которой с 16—17 июня для повышения боевой готовности войск округа… все глубинные

дивизии и управления корпусов с корпусными частями (2-й эшелон КОВО) начали выдвижение

«ближе к госгранице в новые лагеря, согласно прилагаемой карте».

«Директивой штаба округа от 16 июня 1941 года 200-й дивизии предписывалось в полном

составе, но без мобилизационных запасов 18 июня в двадцать часов выступить в поход и к утру

28 июня сосредоточиться в десяти километрах северо-восточнее Ковеля».

Действительно, директива НКО и ГШ от 12 июня указывала: «С войсками вывести

полностью возимые запасы огнеприпасов» и ГСМ. И в этой связи возникает вопрос: надо ли

брать мобзапасы по такой директиве? Если указано «в полном составе, но без мобилизационных

запасов… выступить в поход», то будет ли это нарушением директивы НКО от 12 июня? Нет.

«Эта дивизия могла иметь кучу приписников, которые обязаны явиться к месту сбора,

которое им укажут в военкомате. Поэтому указание совершенно разумное – пункт сбора

приписников (с запасами имущества на них) не таскать за собой, а оставить в ППД и ждать,

когда они туда прибудут. А это могло быть как через несколько часов, так и через несколько

суток. А вот боеприпасы на них взять с собой, потому что, во-первых, неизвестно, как пойдут

дела и б/п могут пригодиться, а во-вторых, если запас БК большой, то призывникам еще и

транспорт надо оставлять, а кому нужен такой геморрой, когда самим транспорта не хватает. В

общем, это обычное дело в отношении не полностью укомплектованных дивизий. И еще,

директива НКО – это все же не приказ, и она оставляет командующему округа определенный

диапазон для его личных указаний. Другое дело, что за них его потом и судить могут, но это уже

зависит от того, как он успешно выполнит задачу…» (С. Мильчаков, п-к ГРУ).

«Целуя жену и сынишек, я почти не сомневался, что ухожу на войну. В ночь на 22 июня

дивизия совершала четвертый переход».

Так как марши совершали по ночам, то, значит, вышла данная дивизия к границе 17 июня.

«Начали мы его раньше, чем рассчитывали. <…> Около трех часов ночи послышался

нараставший гул самолетов. В темноте нельзя было определить их принадлежность. Но почему

самолеты идут с запада на восток?.. И звук у них необычный. Наши ТБ-3 так не воют.

Через полчаса дивизия подошла к переправе. <…>

Снова послышался нараставший гул самолетов.

В небе уже посветлело, и с помощью бинокля я точно определил: над нами

бомбардировщики Ю-88. Хорошо были видны немецкие опознавательные знаки.

“Юнкерсы” нас не бомбили. Полагаю, они имели другую задачу: нанести удар по

глубоким тылам. Но вскоре донесся гул близких разрывов – вражеские самолеты все же

атаковали колонну нашего 661-го стрелкового полка. <…>

Докладываю комкору А.И. Лопатину где мы находимся, и жду указаний. Лопатин ответил,

что еще не разобрался в обстановке, так как связь с командующим 5-й армией, в состав которой

входит корпус, пока не установлена.

И все-таки генерал Лопатин информировал меня о том, что произошло. Сегодня в четыре

часа утра фашистская Германия своими сухопутными войсками перешла нашу государственную

границу от Балтики до Карпат. Идут сильные бои. Обстановка сложная и во многом неясная…»

Генерал-лейтенант Б.И. Арушанян, начальник штаба 12-й армии КОВО, «Боевые

действия 12-й армии в начальный период войны» (ВИЖ, 1973, № 6, с. 60):

«21 июня я засиделся в штабе армии, который располагался в Станиславе, за разработкой

очередного планового учения и вернулся домой очень поздно.

В четвертом часу ночи меня разбудил телефонный звонок:

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

316

– Товарищ генерал, докладывает оперативный дежурный. Вас срочно вызывает к

аппарату начальник штаба округа генерал-лейтенант М.А. Пуркаев.

Быстро одеваюсь, еду в штаб. Дежурный доложил: только что по “ВЧ” звонил

командующий войсками округа генерал-полковник М.П. Кирпонос и приказал срочно вызвать в

штаб командующего армией генерал-майора П.Г. Понеделина и вас. Командарм еще не прибыл.

Я доложил о своем прибытии командующему войсками (около 4.00. – Авт .).

– Какова обстановка в полосе вашей армии? – спросил генерал М.П. Кирпонос.

– Пока все спокойно.

– Хорошо. Возьмите бумагу, карандаш и записывайте. Немецко-фашистская авиация, —

диктует Кирпонос, – сегодня в 3.00 бомбила Киев, Одессу, Севастополь и другие города. С 3

часов 30 минут артиллерия ведет сильный огонь по нашим пограничным заставам и

укрепленным районам. Приказываю:

1. Немедленно поднять войска по тревоге, рассредоточить их и держать в боевой

готовности; авиацию рассредоточить по полевым аэродромам.

2. Огневые тачки УР занять частями укрепрайонов.

3. Полевые войска к границе не подводить, на провокации не поддаваться.

Я повторил записанное распоряжение».

Арушанян приводит примерный текст «Директивы № 1» по КОВО, который Кирпонос

из-за отсутствия оперативного отдела в штабе округа-фронта в Тернополе надиктовывает

начштаба армии по телефону на карандаш. Как видите, в КОВО Кирпонос сообщал в армии о

том, что в округ пришел приказ наркома, не так, как это делал Захаров в ОдВО – сразу после

получения «Директивы № 1» из Москвы. Кирпонос это сделал только в 4.00 утра, после того

как война началась.

Еще хорошо, что в полосе этой армии 22 июня со стороны вермахта не было активных

действий. Эта армия была приграничной, находилась южнее «Львовского выступа», на границе

с Венгрией, что напала на СССР только 24 июня, и, похоже, ее приграничные дивизии ничего не

знали о приказе ГШ от 18 июня, и в боевую готовность они приводились только утром 22 июня.

А ведь Кирпоносу еще около полуночи звонил сам Жуков и дал команду приводить войска

округа в боевую готовность!

Однако интересно, что в КОВО «условный сигнал для ввода в действие плана прикрытия

государственной границы – “КОВО 1941”…» доводился уже около 5.00. И если доводился в

5.00 до этой армии, то, значит, подобный приказ получили и остальные армии КОВО. Также

интересно, что приграничные дивизии 12-й армии КОВО достаточно быстро, видимо, всего за

несколько часов заняли свои полосы обороны, получив сигнал боевой тревоги после 5.00 утра

(впрочем, сам Арушанян и отмечает, что на границе с Венгрией «22 июня активных действий

против войск армии противник не предпринимал»).

Кирпонос лично обзванивает армии около 4.00 и под карандаш диктует им приказ по

округу, но отправкой подобного приказа в войска должен заниматься оперативный отдел.

Однако по приказу Кирпоноса (точнее, Пуркаева) оперотдел КОВО не убыл на полевой КП

вместе со штабом округа-фронта, а остался в Киеве. Баграмян получил команду прибыть в

Тернополь только к утру 22 июня.

Вот, кстати, почему, возможно, нет опубликованной «Директивы № 1» по КОВО – ее

просто не составили в КОВО в ночь на 22 июня! Точнее, вероятно, составили свое, но т. к.

оперативный отдел штаба округа-фронта в самом штабе отсутствовал в эти часы, то текст так и

остался в виде бумаги, но в армии аппараты связи не отправляли зашифрованный текст, не

отправляли в виде именно письменного приказа. Передавали скорее всего устно, обзванивая

армии, – обзванивали лично Пуркаев и Кирпонос, надиктовывая на карандаш отдельные

положения. Потом просто продублировали текст «Директивы № 1» и подшили ее в дело.

«– Выполняйте, – сказал Кирпонос. – Пусть командарм позвонит мне.

Положив трубку, я приказал оперативному дежурному по боевой тревоге поднять личный

состав штаба. Затем начал передавать по “ВЧ” связи командирам корпусов и армейским частям

полученный приказ. В это время прибыли генерал П.Г. Понеделин и член Военного совета

бригадный комиссар И.П. Куликов. Я доложил им о приказе и принятых мерах.

Вскоре собрался и весь состав штаба. Ознакомившись с обстановкой, офицеры

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

317

приступили к работе.

Примерно через час генерал М.А. Пуркаев вызвал меня к аппарату “Бодо” и передал

условный сигнал для ввода в действие плана прикрытия государственной границы – “КОВО

1941”. Я сразу же доложил командарму, в кабинете которого находился и член Военного совета.

Мы немедленно оповестили соединения и части».

То есть в КОВО ввели в действие «План прикрытия и обороны государственной границы»

в действие около 5.00 22 июня! До сих пор сложно сказать, было ли на это для Киева

распоряжение Генштаба (Москвы, как писал потом Болдин по ЗапОВО), или ПП в КОВО ввели

в действие «автоматом», по факту нападения агрессора, решениями полномочных командующих

округами. Выше уже приводился этот приказ КОВО для резервных дивизий, для 24-го мк и 45-й

тд: «С рассвета 22 июня немцы начали наступление. Бой идет на границе. Приступить к

выполнению плана прикрытия 1941 года… КИРПОНОС… ВАШУГИН… ПУРКАЕВ» (ЦАМО,

ф. 229, оп. 164, д. 50, л. 3. Подлинник. ВИЖ № 6, 1989 г., с. 31).

Время при публикации не указано, но скорее всего данный приказ для резервных дивизий

состоялся уже после 7.00, когда оперативный отдел штаба округа-фронта во главе с Баграмяном

прибыл наконец из Киева в Тернополь, в полевое управление. Но в любом случае – давал ли

ГШ до «Директивы № 2», до 7.00—8.00, команду на ввод ПП в действие или нет, в КОВО такую

команду около 5.00 в приграничные армии дали. После чего командиры могли вскрывать свои

«красные пакеты» по новому майскому плану прикрытия (если они, конечно, были у них на

руках). Какие команды выдавал в Белоруссии Павлов, также уже рассматривалось. Сначала

Климовских сообщил в 4.20 ГШ, что в ЗапОВО «приказано поднять войска и действовать

по-боевому». И только спустя час, в 5.25, Павлов отдал ТОО «странный» приказ: «Поднять

войска и действовать по-боевому».

При получении подобного приказа командиры должны вскрыть «красные пакеты» и

начать, согласно приказам в этих «пакетах», «действовать по-боевому» – выполнять план

прикрытия. Вот здесь и произошло то, что привело к разгрому ЗапОВО: практически все

дивизии и корпуса не имели никакого понятия о том, что им делать и куда выдвигаться. А все

потому, что вскрывать им было нечего (подробнее разбор по ПП и «красным пакетам»

проводился выше и в предыдущих книгах о 22 июня…).

ПП не были к 22 июня утверждены Тимошенко в НКО, в Москве. Однако на боевой

готовности округов это в принципе не должно было сказаться отрицательно, т. к. планы

прикрытия отрабатывались в округах в мае – июне и ознакомление командиров («в части их

касающейся») с этими планами должно было происходить и происходило вовсе не по

отдельному распоряжению из ГШ. После того как округ отработает новые ПП (в 2 экз.), их

отправляют в Генштаб на утверждение.

Нарком подписывает один экземпляр, и он отправляется обратно в округ с нарочным (ПП

привозили в ГШ на утверждение либо начальники штабов, либо начальники оперативных

отделов округов). На 2-м экземпляре ставится отметка, заверяющая подпись наркома, и он

остается в Генштабе. Однако новые майские ПП округов так и не вернулись в округа. А в

округах остались неподписанными уже свои ПП уровня армия – дивизия.

Арушанян: «Наша армия по плану штаба Киевского Особого военного округа (КОВО),

имевшая два стрелковых и один механизированный корпуса, должна была прикрыть

станиславское и черновицкое направления.

Военный совет и штаб армии разработали подробный оперативный план прикрытия

государственной границы. Согласно этому плану армия имела оперативное построение в два

эшелона: первый составляли стрелковые корпуса для создания прочной обороны, второй —

механизированный корпус для нанесения мощного контрудара в случае прорыва противника.

<…>

Получив сигнал на прикрытие государственной границы, соединения первого эшелона

армии, соблюдая все меры маскировки, довольно быстро заняли свои полосы.

22 июня активных действий против войск армии противник не предпринимал. Из штаба

округа, преобразованного в этот день в Юго-Западный фронт, и штаба 26-й армии нам

сообщили, что немецко-фашистские войска развернули наступление в полосе армии, особенно

ожесточенные бои идут за Перемышль. Его успешно обороняла 99-я стрелковая дивизия. Атаки

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

318

частей 52-го корпуса, стремившихся прорвать оборону к югу от Перемышля, в том числе и

нашей 192-й дивизии, были отражены…»

Федюнинский Иван Иванович. Поднятые по тревоге. М.: Воениздат, 1961 г. Гл. 1. «Лицом

к врагу».

«Стоял апрель 1941 года. После учебы в Москве я приехал в Западную Украину и вступил

в командование 15-м стрелковым корпусом Киевского Особого военного округа. Штаб корпуса

находился в Ковеле – крупном железнодорожном узле на линии, идущей от западной границы

к Киеву. <…>

Я прибыл в Ковель, когда обстановка на нашей западной границе становилась все более

напряженной Из самых различных источников, в том числе от войсковой и пограничной

разведок, поступали сведения о начавшемся с февраля 1941 года сосредоточении

немецко-фашистских войск у советских границ. Стало известно о прибытии новых германских

дивизий в Польшу, Румынию, Финляндию. За последние месяцы участились случаи нарушения

границы фашистскими самолетами. <…>

В начале мая я решил объехать части корпуса, познакомиться с командирами дивизий,

полков, батальонов, проверить боевую готовность войск, уточнить на месте задачи частей и

подразделений в случае развертывания боевых действий на границе.

На эту поездку пришлось затратить около месяца.

Войска корпуса располагались в лагерях и военных городках километрах в сорока и более

от границы.

По одному полку от каждой из трех дивизий было занято строительством полевых

укреплений. Артиллерийские полки находились на учебных сборах на Повурском

артиллерийском полигоне.

Дивизии содержались по штатам мирного времени. Подавляющее большинство солдат и

младших командиров составляли старослужащие, неплохо подготовленные в военном

отношении.

Как раз в это время проходили учебные сборы приписного состава – уроженцев

западных областей Украины. Когда началась война, приписники были влиты в кадровые

дивизии».

Эти сборы артполков также описывает и маршал Рокоссовский… Он рассказывает, как

лично «отстоял» свою артиллерию от стрельб в июне и «это спасло» его уже во время войны —

в 9 мк артиллерия была в боевых порядках, а не оставалась на полигоне: «Последовавшее затем

из штаба округа распоряжение войскам о высылке артиллерии на артполигоны, находившиеся в

приграничной зоне, и другие нелепые в той обстановке распоряжения вызывали полное

недоумение.

Нашему корпусу удалось отстоять свою артиллерию, доказав возможность отработки

артиллерийских упражнений в расположении корпуса, и это спасло нас в будущем» (ВИЖ № 4,

1989 г., Солдатский долг, с. 53. Из неопубликованного).

Среди командиров 15-го ск были и бывшие офицеры еще царской армии. Начальником

артиллерии был «полковник Стрелков… служивший еще в царской армии». Командиром 45-й

сд был генерал-майор Г.И. Шерстюк, «бывший офицер старой царской армии».

«14 июня в газетах было опубликовано сообщение ТАСС, в котором сосредоточение

немецких войск у наших границ объяснялось причинами, не имевшими ничего общего с

советско-германскими отношениями. В сообщении указывалось, что “по мнению советских

кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены

всякой почвы”.

Это выглядело очень убедительно, хотя и шло вразрез с тем, что мы наблюдали, находясь

в приграничном районе. Но через несколько дней мы получили сведения, которые в корне

противоречили сообщению ТАСС.

Вечером 18 июня мне позвонил начальник пограничного отряда.

– Товарищ полковник, – взволнованно доложил он, – только что на нашу сторону

перешел немецкий солдат. Он сообщает очень важные данные. Не знаю, можно ли ему верить,

но то, что он говорит, очень и очень важно…

– Ждите меня, – ответил я и немедленно выехал к пограничникам.

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

319

Пройдя в кабинет начальника отряда, я попросил, чтобы привели немца. <…>

– Спросите его, почему он перешел к нам, – обратился я к переводчику.

Немец ждал этого вопроса и ответил не задумываясь, с готовностью. В пьяном виде он

ударил офицера. Ему грозил расстрел. Вот он и решил перебежать границу. Он всегда

сочувствовал русским, а его отец был коммунистом. Это последнее обстоятельство немец

особенно подчеркивал. <…>

Фельдфебель повторил мне то, что уже сообщил начальнику погранотряда: в четыре часа

утра 22 июня гитлеровские войска перейдут в наступление на всем протяжении

советско-германской границы. <…>

Сообщение было чрезвычайным, но меня обуревали сомнения. “Можно ли ему верить?”

– думал я так же, как час назад думал начальник погранотряда. Очень уж невероятным

казалось сообщение гитлеровского солдата, да и личность его не внушала особого доверия.

А если он говорит правду? Да и какой смысл ему врать, называя точную дату и даже час

начала войны?

Заметив, что я отнесся к его сообщению с недоверием, немец поднялся и убежденно, с

некоторой торжественностью заявил:

– Господин полковник, в пять часов утра двадцать второго июня вы меня можете

расстрелять, если окажется, что я обманул вас.

Вернувшись в штаб корпуса, я позвонил командующему 5-й армией генерал-майору

танковых войск М.И. Потапову и сообщил о полученных сведениях.

– Не нужно верить провокациям! – загудел в трубке спокойный, уверенный басок

генерала. – Мало ли что может наболтать немец со страху за свою шкуру.

Верно, все это походило на провокацию, но на душе было неспокойно. Я доложил

генералу Потапову, что, по-моему, следует все же предпринять кое-какие меры. Попросил

разрешения по два стрелковых полка 45-й и 62-й дивизий, не занятых на строительстве

укреплений, вывести из лагерей в леса поближе к границе, а артиллерийские полки вызвать с

полигона. Генерал Потапов ответил сердито:

– Напрасно бьете тревогу.

Обосновывая свою просьбу, я сослался на возможность использовать эти полки для

работы в предполье и сократить таким образом сроки окончания строительства оборонительных

сооружений.

– Опасаться же, что это может вызвать недовольство немцев, нет оснований, – говорил

я. – Войска будут находиться в восьми километрах от границы, в густом лесу.

Командарм, подумав, согласился.

20 июня, возвращаясь из района учений, ко мне заехал командир механизированного

корпуса генерал К.К. Рокоссовский. Мы откровенно разговорились. Рокоссовский разделял мои

опасения. Его тоже беспокоила сложившаяся обстановка и наша чрезмерная боязнь вызвать

провокацию, боязнь, которая шла во вред боевой готовности расположенных у границы войск.

Я предложил генералу остаться ночевать, но он, поблагодарив, отказался:

– В такое время лучше быть ближе к своим частям».

Рокоссовский о разговоре у Федюнинского 20 июня, к сожалению, не сообщает: «Еще во

время окружной полевой поездки я беседовал с некоторыми товарищами из высшего

командного состава. Это были генералы И.И. Федюнинский, С.М. Кондрусев, Ф.В. Комков

(командиры стрелкового, механизированного и кавалерийского корпусов). У них, как и у меня,

сложилось мнение, что мы находимся накануне войны с гитлеровской Германией. Однажды

заночевал в Ковеле у Ивана Ивановича Федюнинского. Он оказался гостеприимным хозяином.

Разговор все о том же: много беспечности… Договорились с И.И. Федюнинским о

взаимодействии наших соединений, еще раз прикинули, что предпринять, дабы не быть

захваченными врасплох, когда придется идти в бой».

А ведь 19 июня округ должен был получить приказ НКО и ГШ, по которому

приграничные дивизии должны были приводиться в боевую готовность и та же зенитная

артиллерия с полевой должна была в обязательном порядке возвращена в дивизии. Похоже,

Потапов не разрешил Федюнинскому вернуть артиллерию с полигона? А ведь это у Потапова

отводили пехоту от границы в 87-й сд соседнего с 15-м 27-го ск и дали 21 июня артиллеристам,

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

320

находившимся две недели в повышенной б/г, команду «отбой» и распустили их командиров 21

июня по домам.

Смотрим книгу B.C. Петрова «Прошлое с нами»:

«В промежутках между узлами обороны действовали силы так называемого полевого

заполнения укрепрайона. Эту задачу выполняли части 87-й стрелковой дивизии.

Артиллерийскую поддержку узлов обороны юго-западного фаса укрепрайона обеспечивали

92-й и 85-й отдельные артиллерийские дивизионы. На западных и северо-западных фасах для

этой цели привлекались дивизионы корпусных артиллерийских полков 15-го стрелкового

корпуса».

Об этом приказе ГШ и сообщил, отвечая на вопрос Покровского № 2 («С какого времени

и на основании какого распоряжения войска прикрытия начали выход на государственную

границу, и какое количество из них было развернуто до начала боевых действий?»), командир

72-й горнострелковой дивизии 26-й армии генерал Абрамидзе:

«20 июня 1941 года я получил такую шифровку Генерального штаба: “Все подразделения

и части Вашего соединения, расположенные на самой границе, отвести назад на несколько

километров, то есть на рубеже подготовленных позиций. Ни на какие провокации со стороны

немецких частей не отвечать, пока таковые не нарушат государственную границу. Все части

дивизии должны быть приведены в боевую готовность. Исполнение донести к 24 часам 21 июня

1941 года”…» (ВИЖ, № 5, 1989 г., с. 27).

Полковник П.А. Новичков (бывший начальник штаба 62-й стрелковой дивизии 5-й

армии):

«Части дивизии на основании распоряжения штаба армии в ночь с 10 на 11 июня

выступили из лагеря Киверцы. Совершив два ночных перехода, они к утру 18 июня вышли в

полосу обороны. Однако оборонительный рубеж не заняли, а сосредоточились в лесах и

населенных пунктах вблизи него. Эти действия предпринимались под видом перемещения к

месту новой дислокации. Здесь же начали развертывать боевую подготовку.

Числа 19 июня провели с командирами частей рекогносцировку участков обороны, но все

это делалось неуверенно, не думалось, что в скором времени начнется война. Мы не верили, что

идем воевать, и взяли все ненужное для боя. В результате перегрузили свой автомобильный и

конный транспорт лишним имуществом. (Дата написания воспоминаний отсутствует. – В. К .)»

(ВИЖ, № 5, 1989 г., с. 27).

Данные ответы генералов уже разбирались подробно в книге «Адвокаты Гитлера», но

здесь стоит немного повториться и прокомментировать дополнительно ответ генерала

Новичкова (его 62-я сд 15-го ск стояла севернее 87-й сд).

1-е – 62-я сд 5-й армии выдвижение в полосу обороны начала 16 июня по приказу штаба

5-й армии Потапова согласно директиве НКО и ГШ от 12 июня, которая пришла в Киев 15

июня. Выйдя от г. Киверцы (рядом с Луцком) в сторону границы на линию Ковель —

Владимир-Волынский, что буквально в 30 км от госграницы на р. Зап. Буг, и совершив марш в

50—60 км за две ночи, к утру 18 июня вышла, как пишет Новичков, в «полосу обороны». Был

ли это район обороны согласно имеющихся в дивизии планов прикрытия? Не совсем. Вот что

написано в плане прикрытия КОВО для 15 стр. корпуса и его 62-й стр. дивизии:

«…г) Группировка сил на оборону. 15 ск. Штаб – Любомль.

45-я стр. дивизия с 264 кап, 589 гап РГК 47 и 201 опб, с 1, 2, 3, 4-й заставами 98 ПО

обороняет фронт иск. Влодава, Бережце. Штаб 45 сд – Острувка (15 км сев. – зап. Любамль).

Левая граница – иск. Торговище, Бережце.

62-я стр. дивизия с 231 кап, 10—14-й заставами 98 ПО обороняет фронт иск. Бережце,

Бережница. Штаб 62 сд – Мосур. Левая граница – Рожище, Свинажин, кол. Бережница…»

(ЦАМО, ф. 16, оп. 2951, д. 262).

То есть данная дивизия по майскому ПП обороняется совместно с пограничниками при

усилении корпусным артполком (гаубицы от 152 мм и выше) на самой границе. Однако судя по

показаниям командиров этого стр. корпуса и дивизий этого корпуса, к началу войны ПП по

уточненным майским директивам НКО и ГШ они не отрабатывали, т. е. нового плана

прикрытия госграницы не знали! Поэтому выводили их в район, который им до этого известен

чаще всего не был.

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

321

«Генерал-майор Т.Н. Шерстюк (бывший командир 45-й стрелковой дивизии 15-го

стрелкового корпуса):

«План обороны госграницы со стороны штабов 15-го стрелкового корпуса и 5-й армии до

меня, как командира 45-й стрелковой дивизии, никем и никогда не доводился, и боевые

действия дивизии [я] развертывал по ориентировочному плану, разработанному мной и

начальником штаба полковником Чумаковым и доведенному до командиров частей, батальонов

и дивизионов. 24 апреля 1953 года».

Полковник 77. Новичков (бывший начальник штаба 62-й стрелковой дивизии 15-го

стрелкового корпуса):

«Дивизионного плана по обороне государственной границы, мне кажется, не было, а

дивизионный план входил в армейский. Дивизия имела лишь только ориентировочную полосу

по фронту и в глубину. Так, в первых числах апреля 1941 года я, а также начальники штабов

87-й и 45-й стрелковых дивизий были вызваны в штаб 5-й армии, где мы в оперативном отделе

получали карты и собственноручно произвели выписки из армейского плана оборудования

своих полос в инженерном отношении. (Дата составления документа отсутствует.)» (ВИЖ № 3,

1989 г., с. 67).

Все командиры, отвечая на вопрос № 1 от Покровского («Был ли доведен до войск в

части, их касающейся, план обороны государственной границы; когда и что было сделано

командованием и штабами по обеспечению выполнения этого плана?»), из всех округов, кроме

ОдВО, показали, что они отрабатывали только апрельские изменения в ПП.

Но в директиве НКО и ГШ от 12 июня указано, что второй эшелон КОВО выводится не «в

районы, предусмотренные ПП», как указано для ЗапОВО, а в некие районы согласно некой

карте. Т. е. явно не для обороны как таковой, а для наступления, как только враг границу

перейдет. Это был замысел ГШ, т. е. Жукова. Но при этом уже Кирпонос, доводя директиву от

12 июня до Потапова (либо сам Потапов), сориентировал дивизии, выдвигающиеся к самой

границе на мифические «учения» или «передислокации» непонятно для чего. В результате

вместо запасов боеприпасов ГСМ, которые они могли максимально загрузить в имеющийся в