Текст книги "Игра титанов: Вознесение на Небеса (ЛП)"

Автор книги: Хейзел Райли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 37 страниц)

Я вырываю у него сигарету и тушу её в пепельнице. Арес не шевелится, лишь довольно улыбается – во весь рот, от уха до уха, пока я нависаю над ним.

– Она была всего на половине, – ворчит. – Знаешь, сколько сейчас сигареты стоят? Но если ради того, чтобы ты запрыгнула на меня сверху, я готов спалить хоть всю пачку.

Я тут же отскакиваю, раздражённая.

– Я спала слишком мало, чтобы терпеть тебя, Арес. Пожалуйста, проваливай.

Соскальзываю с кровати, щёлкаю абажур настольной лампы.

Арес, наоборот, устраивается поудобнее, скрещивает ноги.

– Я в курсе. Ты проспала едва час. Но сны у тебя были явно волшебные – во сне ты произнесла моё имя.

Я точно знаю: он врёт, просто провоцирует. Поэтому игнорирую и ухожу в ванную. Открываю кран и жду, пока вода станет ледяной. Зачерпываю ладонями и плескаю в лицо. Спать я не хочу, но усталость свалила с ног. Холодная вода бодрит мгновенно – но эффект длится считанные секунды. Подняв голову, чувствую тяжесть, ноги дрожат.

В зеркале отражается Арес. Он устроился на краю ванны.

– Вид у тебя паршивый, – сообщает без обиняков. – Я уже почти расхотел с тобой переспать.

– Ну слава богу, – бурчу.

– Я пошутил, – уточняет. – Даже с такими синяками под глазами, с мордочкой зомби и с волосами, как стог сена, ты всё равно секси.

Я тяжело вздыхаю, вытираюсь полотенцем и бросаю его комком на полку рядом с раковиной.

– Благодарю за повышение самооценки. Теперь можешь идти.

– Ты правда хочешь, чтобы я ушёл? – переспрашивает.

– Да.

Он на мгновение задумывается, пожимает плечами.

– А я не хочу уходить. Так что останусь.

Я поворачиваюсь к нему, вцепившись обеими руками в мраморную столешницу. Есть ужасное чувство, что ноги вот-вот подкосятся. Я так вымотана…

Колени сгибаются. Тело валится вперёд, и я понимаю: сейчас впечатает в плитку. Но мозг слишком затуманен, чтобы включить сигнал тревоги. Я просто падаю, не пытаясь удержаться.

Чьи-то руки подхватывают меня. В нос бьёт запах дождя, смешанный с табаком и сладкими нотами парфюма.

– Коэн, – произносит Арес с ноткой тревоги. – Ты как?

– Определённо никак, – признаюсь. – Я очень…

– Растяпа, – подсказывает он.

Я фыркаю:

– Хотела сказать «уставшая».

– Ну, оба варианта подходят.

Я пытаюсь вывернуться, убедив себя, что снова держу равновесие. Но Арес не отпускает. И вопреки всем его словесным издёвкам, его прикосновения не кажутся ни навязчивыми, ни неприятными. На удивление уважительные, по его меркам. Его ладони прочно лежат у меня на спине.

– Если я опущу руки чуть ниже, на твою задницу, обидишься?

Я со всего размаху пинаю его в голень. Арес отшатывается, но всё равно не отпускает – и начинает громко ржать прямо мне в ухо.

– Серьёзно, мне нужно побыть одной, – повторяю. – Я приму душ. Может, это поможет проснуться.

Арес слегка отстраняется, чтобы видеть моё лицо. И впервые он кажется не раздражающим, а внимательным.

– Тебе нужен душ?

Я закатываю глаза и отталкиваю его.

– Нет, не с тобой.

– А я и не предлагал.

И всё происходит в одно мгновение. Арес подхватывает меня на руки. Я так ошарашена, что даже слова не выдавливаю.

– Ты что творишь?! – выпаливаю, дёргая его за волосы и пытаясь вырваться.

Но объяснений и не нужно. Он несёт меня к стеклянной двери. Распахивает её прежде, чем я успеваю возмутиться.

На длинной веранде, общей для всех комнат с этой стороны коридора, сидят Зевс, Посейдон и Гера. Разговаривают между собой, но, увидев нас, замолкают.

– Арес, что ты вытворяешь? – окликает Зевс. – Оставь её!

– Она сказала, что ей нужен душ, чтобы проснуться! – орёт в ответ Арес, унося меня всё дальше от братьев.

Шум дождя и грохот грома заглушают всё остальное, что пытается крикнуть Зевс.

Арес спускается по ступеням к частному пляжу. Вода хлещет сверху, словно ведро вылили. Настоящий ливень. Но не холодный. Прохладный, почти приятный. Меньше минуты – и одежда с волосами прилипают к коже, тяжёлые и мокрые.

– Поставь меня на землю! – приказываю. – Отлично, ты вытащил меня под дождь, молодец. А теперь отпусти.

Арес замирает.

– Обещаешь, что не сбежишь?

Нахмуриваюсь. Что за вопрос вообще? Что это значит? – Поставь меня на землю, – повторяю, потому что не знаю, что ему ответить, а игнорировать проще всего.

Арес слушается. Приземление неприятное, и на мгновение я теряю равновесие. Уперевшись рукой в ствол дерева справа от меня, прожигающе смотрю на Ареса.

Он улыбается так по-ангельски, что, будь он кем-то чужим, я никогда не подумала бы, что на самом деле передо мной демон. Стоим, смотрим друг на друга, дождь стекает по нам, а в небе взрываются молнии. Арес касается моего плеча, надавливая на него указательным пальцем, и чуть толкает меня влево, подальше от дерева.

– Приятный жест, – подшучиваю. – Осторожно – испортишь себе имидж козла.

Арес корчит смешную физиономию. – А я вовсе не козёл.

– Ты всё ещё говоришь, что жизнь моего брата ничего не стоит, – напоминаю ему.

– Ох. – Он кивает. – Правильно. Тогда да, может, я немного козёл.

Я оборачиваюсь к пляжу. Море – тёмно-синяя полоска, взъерошенное, волны большие. Рада, что Посейдон прямо сейчас не серфит. Эта буря хуже той, что была несколько дней назад.

– Хочу вернуться, – объявляю. – Достаточно промокла. И не смей шутить об этом.

Арес поднимает руки в знак капитуляции. – Не буду, – клянётся он торжественно. Потом его лицо искажается в лукавой усмешке. – Хотя мысли всё равно есть. Уверена, ты не хочешь ни одной?

– Нет.

– Даже самой невинной?

– Нет.

– Хочешь хотя бы одну про твоего брата?

Я делаю вид, что не слышу. Когда он начинает доставать, игнор – единственный выход. Сосредотачиваюсь на шорохе деревьев, на дожде, который стекает по мне, и на влажном песке под босыми ступнями.

Арес молчит, и, глядя на него, замечаю, что он изучает меня. Капля воды скатывается с его брови прямо до нижней губы; он автоматически её слизнул.

– У меня по-прежнему проблемы, – вырывается у меня.

Арес сразу это понимает. – О да. И как же. Неужели Аполлон не догадался, что, раз ты дала слово Кроносу, вход в лабиринт Ньюта ничто не изменит?

Я до сих пор об этом не думала. И не хочу думать. – Мне нужно войти в лабиринт.

К моему удивлению, он соглашается. – Должна.

На секунду мне кажется, что я ослышалась. Он почти кричит, так что сомнений не остаётся. – Ты ведь не хотел…

Арес поднимает лицо к небу. Дождь стекает по его оливковой коже, капли сползают за подбородок на шею. Белая футболка насквозь просвечивает, прилипая к груди, обнажая верхнюю часть тела. Он не такой мускулистый, как Хайдес – более сухощавый, но подтянутый; руки и грудные мышцы более развиты, чем пресс, который виднеется едва-едва.

– Ты проснулась? – спрашивает он.

– Почему меняешь тему? – ворчу я.

Он улыбается, ставит руки в боки. – Я вытолкал тебя сюда, чтобы разбудить. Нам нужен твой мозг в рабочем состоянии.

После паузы я киваю. Противно, но правда: я действительно бодрее, почти полностью в себе. Душ под дождём сработал.

– Лучше бы я приняла нормальный душ.

– В следующий раз примешь, – обещает он и дергает меня за прядь волос.

– Ладно, – настаиваю, уже нетерпеливо. – Объясни тогда, что ты имеешь в виду, говоря, что я должна войти в лабиринт.

Арес показывает на террасу над нами, где виднеется рыжеватая грива Геры и голубые волосы Посейдона. – Это семейное дело. Пойдём к братьям и к сестре.

Мы идём молча. Мне уже всё равно, сколько ещё воды с меня польётся. Меня сводит с ума мысль о том, что замыслила другая сторона семьи Лайвли. Особенно потому, что я уверена: Хайдес и остальные об этом ничего не знают.

Когда мы подходим, к ним добавляется ещё один человек – Афина. В чёрном атласном халате и с пушистыми тапочками. Каштановые волосы закручены в бигуди и собраны на затылке. Даже в пижаме она выглядит настолько аристократично, что внушает уважение.

– Привет, Коэн, – первым приветствует Посейдон. – Как ты?

– У неё два мешка под глазами, конкурирующих с моими, – подхватывает Арес. – Видно, что она не в порядке.

Я фыркаю. Арес подмигивает.

Я обращаюсь к Зевсу. Он курит, но держит сигарету подальше от нас, чтобы не задымить. – Тебе нужны деньги, которые Кронос пообещал. А нам нужно, чтобы Кронос умер.

Он такой прямой, что я на мгновение замираю с открытым ртом.

Мой взгляд останавливается на Афине. Та даже не моргает.

– И ты согласна? – поражённо спрашиваю я. – Ты? Та, что всегда ловит каждое слово отца? Разве я не должна быть благодарна за его предложение?

Афина закидывает ногу на ногу, и шёлковый халат съезжает, обнажая бедро до самого бока. Под ним нет белья.

– Вот почему мне порой так и хочется отвесить тебе пощёчину. Ты правда считаешь меня настолько глупой, Хейвен?

Я захлёбываюсь воздухом:

– Кто-нибудь меня прикроет, если я скажу «да»?

Арес сразу встаёт между нами:

– Я здесь. Давай, Гадюка.

Афина закатывает глаза, тянется за пачкой Зевса и прикуривает. Никогда раньше я не видела, чтобы она курила.

– Афина – богиня военной стратегии. И ещё самая умная. Интеллект, которому никто не способен сравниться.

– Вот и вопрос: почему тогда твоё имя носишь именно ты? – перебивает Арес, одновременно насмешливо и серьёзно.

– Если не заткнёшься, я потушу сигарету прямо тебе на языке, – грозит она.

Посейдон опускает голову, пряча улыбку. В этот момент он – вылитый Гермес. Удивительно, насколько два крыла семьи похожи и в то же время так непохожи.

Я беру слово, возвращая разговор к главному:

– Ближе к делу.

Афина сдувает густое облако дыма, провожает взглядом, как оно тает. Колеблется. И всё же сдаётся:

– Я всегда притворялась, – шепчет, будто боится, что отец вынырнет из тени. – Всегда подыгрывала Кроносу. Заставить его поверить в мою преданность – единственный способ воткнуть нож в спину.

Делать хорошую мину при плохой игре. Никогда бы не подумала это про Афину – и всё же стоило догадаться.

– То есть всё, что ты мне наговорила…

Она обрывает:

– Нет, ты мне правда поперёк горла, тут я не врала. Но и по-моему, соглашаться на сделку моего отца тебе нельзя. – И всё-таки в конце чуть улыбается.

– Но в той зале со статуями… – напоминаю нашу недавнюю перепалку.

Афина закатывает глаза:

– Думаешь, у нашего отца нет глаз и ушей повсюду? Часть дома под контролем. Единственная приватность – в наших спальнях.

– И в ванной, хочется верить, – бурчит Посейдон.

– Вау, – только и выдыхаю, как бы глупо это ни звучало. Признаю: я её недооценила. В оправдание – она чертовски хорошая актриса.

Мне нужно сесть.

– Итак, ты ведёшь двойную игру с Кроносом, – подытоживаю. – При чём здесь лабиринт? – Все таращатся так, будто я должна сама догадаться. – Я не читаю мысли, – раздражённо добавляю.

Арес делает жест – мелочь, но всё складывает. Поднимает ладонь знаком «мир»: два пальца вверх. Потом сводит их вместе, сцепляя. Поднимает брови.

– Вы хотите, чтобы я вошла вместе с Кроносом, – бормочу больше себе. Чем дальше думаю, тем логичнее звучит. Нужно превратить игру в партию между мной и им. – Я могу предложить ему другую сделку. Поторговаться, верно?

– При других раскладах я бы сказала «нет», – ровно отвечает Афина. – У него уже есть то, что он хотел, и смысла нет. Но Кронос – как ты. Как я. Как мои братья и вот эти безумцы с кислотными шевелюрами. Нас связывает не кровь, а одна страсть, доведённая до опасной одержимости: мы любим играть. Поменяешь правила и предложишь зайти в лабиринт вместе – сомневаюсь, что он откажется.

Арес хлопает в ладони:

– И там мы его и возьмём.

– А как? – спрашиваю.

Он замирает:

– Детали ещё надо доточить.

Пока Афина с Аресом пикируются, а Зевс, Гера и Посейдон изредка вставляют реплики, я устраиваюсь на парапете. Дождь лупит по спине – крыша не прикрывает. От каждой капли вздрагиваю, но упрямо смотрю на плитку под босыми ступнями.

Чего-то не хватает. Что-то я упускаю.

Я каменею:

– Простите, – выпускаю вслух. – Лабиринт – игра Кроноса. Он её придумал, чтобы проверять, достойны ли дети усыновления. Не вижу смысла звать его внутрь со мной. Он всё там знает.

Похоже, Арес ждал этого вопроса. Он готов ответить, но кивает на Афину: та уже прикурила вторую. Зевс с тоской смотрит на пачку, недавно ещё свою.

– Игра меняется для каждого, – говорит Афина.

Ей, как и братьям, неприятно об этом говорить. Но она соглашается охотнее, чем Хайдес, Гермес или Аполлон. Почему? Стальные нервы? Или её испытание было мягче?

– Откуда знаешь? Братья говорили, вы этим не делились.

Афина сглатывает. Ветер выедает сигарету, комок золы падает к тапочке Геры.

– Мы и не делились. Я поняла, когда несколько часов назад вошёл Ньют.

Любопытство так и скребёт, превращаясь в тревогу:

– И?

– В детстве я не видела Минотавра, – шепчет. – Той маскированной фигуры не было.

Этого даже Арес не знал – по крайней мере, по его лицу. Остальные, судя по виду, знали.

– Но это же абсурд. «Лабиринт Минотавра» – и без Минотавра?

– Братья всегда намекали на голоса и людей… – Она вздыхает, вспоминает про сигарету и делает долгую затяжку. – А я была там совсем одна, я в этом уверена. Значит, игра у каждого своя. И если Кронос согласится войти и играть с тобой, это сюрприз будет и для него.

Это безумие. Но и первая за долгое время реальная надежда. Сейчас не момент шлифовать план – все это понимают. Зевс поднимается, дружески хлопает меня по спине:

– Обсудим. А теперь будь рядом с братом.

Арес морщится, и, прежде чем успевает отпустить шуточку, Зевс отталкивает его. Эхо его возмущённого «эй!» висит пару секунд и тонет в грозе.

Афина молча присваивает пачку Зевса и исчезает в своей комнате – лёгкая, бесшумная. Посейдон и Гера задерживаются последними, смотрят на меня с тревогой.

– Я в порядке, – торопливо говорю. – Идите.

В отличие от Ареса, Гера – не полная противоположность Лиззи. В ней ещё угадывается прежнее «я», и меня это успокаивает. Она улыбается почти так же, как в мой первый день в Йеле, когда нашла меня потерявшейся и довела до аудитории. Я тогда только встретила Хайдеса – он оставил меня стоять с его надкусанным яблоком на ладони.

Посейдон подмигивает и уходит следом.

Опять одна. Промокшая до нитки по вине Ареса – и с новым ощущением под кожей. План может сработать. Если я правда хороша в играх. И если Кронос не станет жульничать. Почти уверена, как и Афина: он не упустит шанс сыграть со мной. Но одно дело – бокс с Хайдесом. Другое – запереться в лабиринте с Кроносом Лайвли. В лабиринте, который, похоже, перестраивается под тех, кто внутри.

Рука сама тянется к яблоку на шнурке у горла. Рефлекс. И вспоминаются слова Хайдеса. Я снимаю кулон, рассматриваю, будто могу вытащить из него тайну. Может, он меня разыграл – и это просто камень в форме яблока.

Кручу на свет. Думаю. И когда молния вспыхивает над террасой, меня осеняет.

Я бегу в комнату, ищу телефон. Включаю фонарик. Переворачиваю и кладу яблоко прямо на луч.

Сначала – ничего. Я меняю угол, ещё чуть-чуть – и вижу: на белом потолке проступают буквы.

Я улыбаюсь. Я прекрасно понимаю отсылку – к мифу о яблоке раздора, с которого началась Троянская война.

«Прекраснейшей».

Глава 15. ПОЛНОЛУНИЕ

Артемида была богиней охоты, а позже стала одной из ипостасей луны. Она олицетворяет растущую луну; Селена – полную, а Геката – убывающую.

Дни тянутся медленно, вязко, утомительно. Секунды липнут ко мне, как платье не по размеру. Минуты колышутся, будто сухие листья на ветру, никак не касаясь земли. Часы крутятся впустую.

Каждый миг я провожу у кровати Ньюта. Отхожу только ночью, чтобы поспать. И не всегда сижу одна – и это хорошо. Плохо лишь то, что иногда компанию составляют те, кого видеть меньше всего хочется.

Заглядывают даже Зевс, Посейдон и Гера. Никогда не задерживаются. Они куда менее лицемерны, чем кузены. Им плевать на Ньюта – это ясно без слов. Приходят из уважения: жизнь есть жизнь, и он – мой брат.

Арес выдержал пять минут. Появился с… флейтой.

Утверждал, что вычитал в интернете: музыка помогает выводить людей из комы. Сначала дул сам – ужасно, добавлю. Когда я уже не могла терпеть эти фальшивые звуки, он начал постукивать флейтой по сжатому кулаку Ньюта. Знаю: вернётся, несмотря на мои угрозы. А может, именно поэтому и вернётся.

Единственный, кто не исчезает, – Хайдес. Постоянный. Молчаливый. Каждое утро я прихожу ровно в восемь – он уже здесь. Сидит в дальнем углу на неудобном металлическом стуле. На столике меня ждёт завтрак, который, очевидно, принёс он. К обеду исчезает только затем, чтобы добыть еду для меня. И как бы это ни было возможно, к восьми вечера, когда я возвращаюсь к себе, возле двери всегда стоит поднос с ужином.

Во всём остальном он безмолвен. Приветствует, конечно, но не навязывает разговоров. Я не знаю, благодарна я за это или мне от этого только хуже. Может, он сам чувствует себя лицемером. А может, просто хочет быть рядом. Не знаю. Сейчас его чувства точно не в списке моих приоритетов. По крайней мере, я упорно пытаюсь себя в этом убедить. Первым идёт Ньют. А сразу после – Хайдес. И где-то в крошечном уголке головы зудит чувство вины за то, как я обошлась – и продолжаю обходиться – с Аполлоном. Крошечное. Почти ничтожное.

Заходит и Лиам – навестить друга. У него мотивы благороднее, хоть его визиты не радуют. Но всё же он куда менее раздражающ, чем Арес. Каждый раз, как открывается дверь и появляется Лиам, в комнате эхом звучит глухой удар – это Хайдес с силой отклоняет голову к стене, молча выражая протест.

Щёлкает ручка двери за спиной.

– Привет, ребята. Как Ньют? – это Лиам.

Хайдес снова бьётся затылком о стену.

– Стабильно. Как и всегда, – отвечаю я.

Когда он подходит ближе, я оборачиваюсь и невольно удивляюсь. Щёки пылают, пахнет кремом от солнца. А на шее – ожерелье из разноцветных бусин. Лиам замечает мой взгляд и трогает его.

– Нравится? Купил сегодня в Сантoрини.

– В Сантoрини? – переспрашиваю я.

Он кивает, садится на край кровати, аккуратно, чтобы не задеть ноги Ньюта.

– От Афин до Сантoрини меньше часа лёта. Там чудесно, если интересно.

Я вздыхаю. Глупо злиться, что у других жизнь идёт дальше. Я не могу требовать, чтобы все страдали, как я. Или хотя бы делали вид что страдали. Лиам и так задержался здесь дольше ради Ньюта.

– Напомни, почему ты до сих пор не вернулся в Штаты? – врезается в тишину скрипучий голос Хайдеса. Я почти успела забыть, что он здесь.

Лиам поворачивается к нему:

– В твоих словах, кажется, я уловил лёгкий упрёк.

Хайдес уже открывает рот для ответа, но я поднимаю ладонь – и этого хватает, чтобы он умолк.

– Не надо.

Лиам копается в холщовой сумке с надписью I LOVE GREECE. Даже не заметила, что он её носит. Спрашивать не приходится – Лиам сам всё расскажет. Даже то, о чём его никто не просит. Особенно это.

К моему удивлению, он достаёт ещё два ожерелья, такие же, как на нём. Одно надевает Ньюту, почти не касаясь, будто боится причинить боль. Второе протягивает мне. Я беру.

– Зачем? – шепчу, перебирая бусины. Они идеально круглые, гладкие.

Лиам снова садится, пожимает плечами. Я надеваю ожерелье под его взглядом.

– Увидел в лавке сувениров и подумал: будет красиво подарить тебе и Ньюту. Ну, как оберег. Как талисман, на который мы скинем все надежды и молитвы. Понимаешь?

Я глажу бусины, удивлённая, что Лиам сказал что-то такое светлое.

– Понимаю. Спасибо. Оно и правда красивое.

Хайдес слушает внимательно. Подался вперёд, сцепил пальцы. Смотрит на ожерелье у меня на шее, но глаза скользят всё ниже.

– У радуги есть особый смысл? Здоровье? Надежда?

Лиам пожимает плечами:

– Откуда мне знать. Просто понравилось. Этого мало?

Молчание. Тиканье настенных часов перекликается с писком аппаратов, к которым подключена жизнь Ньюта. Я ловлю взглядом стрелки. Полвосьмого. Сегодня дата особенная.

– Тридцать первое декабря, – бормочет Лиам, будто читает мои мысли.

– Спасибо, у нас тоже есть календарь, – огрызается Хайдес.

Тот не реагирует. Сосредотачивается на мне, кладёт ладонь на мою, сжимающую руку Ньюта.

– Я не про это. Я о том, что тебе стоит отвлечься. Я понимаю: праздновать Новый год – последнее, чего ты хочешь. Праздновать вообще. И я не это предлагаю. Но тебе нужно… – он запинается. – Нужно хоть как-то развеяться. Ты пять дней сидишь тут без движения, изводишь себя. Ньют не проснётся только потому, что ты рядом. Ты ведь знаешь?

Впервые после выхода Ньюта из лабиринта я решаюсь озвучить то, что думаю. Опускаю голову, гляжу на наши сцепленные руки.

– Если я перестану думать о нём хотя бы на секунду, это будет предательством. Будто я худшая сестра на свете. Мне кажется… – Я задыхаюсь. Слова давят изнутри. – Мне кажется, они усыновили не ту девочку.

Я чувствую на себе два взгляда. Знаю: глаза Хайдеса – полные злости и недоверия.

– Хейвен, – окликает он.

– Мне кажется, я не заслужила, чтобы меня усыновили. Если я не провожу с ним каждую минуту и не думаю о нём постоянно… – голос дрожит. – Может, в приюте были дети получше. Которые справились бы лучше.

– Ты и есть та сестра, которая ему нужна, – с нажимом говорит Лиам, но этого мало, чтобы я подняла голову. – Хейвен, ты отличная сестра.

Я криво усмехаюсь, качая головой.

– Я всегда мучила Ньюта, – шепчу, стыдясь самой себя. – Была хаотичной, неуправляемой, вечно лезла в авантюры. Ему приходилось быть мне и братом, и родителем. Он предупреждал держаться подальше от Лайвли, а я не послушала. И втянула его. – Губы дрожат, глаза горят. – Это моя вина, что он в коме.

Тишина. Только машины и часы. Время идёт, безжалостное, и каждая секунда режет сильнее предыдущей. Я не знаю, сколько ещё выдержу.

– Если он не справится, – выдыхаю, – я себе этого никогда не прощу. Даже думать об этом не могу. Не могу…

Хайдес уже поднимается, чтобы подойти, но Лиам его опережает, наклоняясь ко мне:

– Хейвен, смотри на меня, – приказывает.

И я подчиняюсь – только потому, что никогда не слышала у Лиама такого твёрдого, безапелляционного тона.

А лицо у него мягкое, доброе.

– Я знаю Ньюта давно…

– Вы же познакомились только на первом курсе Йеля? – вклинивается Хайдес.

– Именно.

– А сейчас второй.

– Верно.

– Значит, год с хвостиком.

– Хайдес, заткнись, пожалуйста. И знай, мне чертовски трудно говорить это именно так, потому что ты всё ещё меня пугаешь, – выпаливает Лиам.

Хайдес усмехается и откидывается на спинку стула, больше ничего не добавляя.

Лиам глубоко вдыхает, будто собирая мысли в кучу.

– Утром, в твой первый день в Йеле, в сентябре, Ньют ворвался к нам в кафетерий – запыхавшийся, взволнованный. Даже не поздоровался. Сразу выпалил: «Сейчас придёт моя сестра. Она первокурсница на юрфаке». – Лиам улыбается при воспоминании. – Тогда я понял, что это была не тревога, а возбуждение. Чистая эмоция. Он буквально не находил себе места в ожидании. – Он нахмуривается. – Я правильно употребил слово «трепетное ожидание»?

Я давлю смешок:

– Да, Лиам, всё в порядке.

Наши взгляды с Хайдесом пересекаются, и в его глазах мелькает тень улыбки.

– А знаешь, что он ещё о тебе сказал, когда мы спросили, какая ты? – продолжает Лиам. Я качаю головой. – Цитирую дословно: «Хейвен – моя младшая сестрёнка. Она доставляет столько хлопот. Но делает мою жизнь интереснее. Без неё всё было бы чёрно-белым».

Я не удерживаюсь – срывается всхлип. Свободной рукой закрываю рот, а слёзы текут, как у глупой. Но впервые за неделю это слёзы не горя, а радости. Я знаю, что Ньют любит меня, и всё равно всегда жила с убеждением, что я – обуза.

Лиам треплет меня по волосам и встаёт. Замирает у кровати, глядя на друга, с видом человека, который не уверен – сделал ли он достаточно, стоит ли остаться или лучше уйти.

Я уже собираюсь его отпустить, сказать, чтобы шёл отмечать Новый год с Гермесом и Посейдоном, когда Ньют произносит. Не что-то новое – всё по-старому. Его состояние стабильно. Он бормочет бессвязно, отдельные слова, из которых не складываются осмысленные фразы. Поэтому мы всё записываем. Может, в его голове они идут в порядке, но вслух вылетают спутанно, помимо воли.

– …цветы.

Хайдес уже с телефоном наготове, обходит кровать и записывает.

– «Цветы»? – уточняет он.

– Да, цветы. – Бессмыслица. Как всегда.

– Три, – шепчет Ньют. Лицо неподвижное, ни малейшей мимики.

Хайдес фиксирует и «три». Мы ждём продолжения, но, похоже, на сегодня всё. Слишком загадочно. Слишком издевательски. Даже его бредовые обрывки похожи на часть игры. Тут всё игра. Только вот на кону – настоящая жизнь. А мы пешки Кроноса. Он тасует нас, как ему вздумается, гоняя по своей доске.

– Какие слова у нас уже есть? – уточняет Лиам у двери, готовый уйти.

Хайдес вздыхает. Свет экрана ложится на его лицо. И только теперь я замечаю, какой он измотанный: круги под глазами – пусть не такие глубокие, как у Ареса, но глаза потухшие. Костяшки пальцев снова в ранах. Он снова боксирует без перчаток. И, думаю, делает это ночами, крадя у сна часы.

– «Цветы», «три», «Минотавр», «один», «дорога», «люди», «предательство», – перечисляет он по памяти. Читать даже не нужно: я и сама их знаю. Повторяю, как заклинание, пока не затошнит, каждый вечер перед сном.

– Странно, – хмыкает Лиам. Чешет затылок, натянуто улыбается. – Ладно, увидимся. Может, даже сегодня… – он снова цепляется за прежний разговор. – В полночь. Чтобы встретить Новый год вместе.

Хайдес издаёт звук, больше похожий на издёвку.

Лиам закатывает глаза, я машу ему рукой. Дверь хлопает, и снова остаёмся только мы трое: я, Хайдес и неподвижное тело моего брата.

До восьми осталось чуть-чуть. Я поднимусь наверх, и у двери своей комнаты найду ужин. Съем молча за столиком, который кто-то поставил для меня, потом – душ, постель. Или нет: ворочания, пустые мысли, желание, чтобы Хайдес был рядом. И повторение слов, которые Ньют бормочет каждый день. А к трём ночи сон всё-таки одолеет, и веки сомкнутся от усталости.

Где-то вдалеке рвётся фейерверк, раздаётся шумная возня, я отворачиваюсь к окну. Хайдес же смотрит на меня.

– Сегодня ночью спать будет труднее, – говорит он. – В канун Нового года залы игр полны народу. Вся островная толпа там. Прости.

После рождественских каникул Олимп снова открылся для клиентов. Вечный поток людей, всех возрастов и видов. Мужчины говорят по-русски, по-китайски, по-итальянски, по-гречески и на языках, которых я даже не узнаю.

– Есть какое-то особое мероприятие в новогоднюю ночь? – спрашиваю наконец.

Хайдес явно удивлён, что я сама к нему обратилась и не отвела взгляд. Он сразу пользуется моментом, хоть и держится настороже.

– Да. Все выигрыши в играх удвоены. Можно сорвать кучу денег – и проиграть не меньше.

– Поняла.

Мой короткий ответ словно обрушивает его настроение. Наверное, он надеялся, что мы поговорим по-настоящему, что начнём сближаться. Я бы хотела. Правда хотела бы. Но неподвижное тело брата перед глазами держит меня на месте.

Стрелки показывают восемь. По привычке я целую Ньюта в лоб и шепчу:

– До завтра.

Заставляю себя отойти и иду к Хайдесу, ждущему у двери.

Мы выходим молча. В коридоре сталкиваемся с доктором Куспиэлем. Он кивает мне – вежливо, но торопливо, лишь бы я снова не задала один и тот же вопрос: «Есть улучшения? Каковы шансы, что он проснётся?» Думаю, он меня ненавидит. Наверное, я самый надоедливый родственник пациента, что ему попадался.

В гостиной виллы Лайвли я останавливаюсь, ноги будто приросли к полу. Хайдес идёт впереди, но тут же чувствует, что я застыла. Оборачивается – в глазах тысяча вопросов.

– Хейвен?

Я смотрю сквозь стекло на пляж.

– Я не хочу в комнату. Я хочу на берег.

– Хорошо, – медленно кивает он. – Никто тебе не запретит.

Я сглатываю и сжимаю кулаки, борясь с упрямой частью себя. То есть с девяносто девятью процентами меня.

– Я хочу, чтобы ты пошёл со мной.

Слова срываются шёпотом, но Хайдес слышит. Он явно не знает, как реагировать. Из всех признаний это было бы последним, чего он ждал.

– Тогда идём, – отзывается он осторожно, будто боится, что я передумаю, будто не хочет себя обмануть.

Я делаю лишь два шага наружу, как он кладёт ладонь мне на плечо.

– Только сначала возьму поесть, – говорит. – Ты ведь с обеда ничего не ела, кроме того сэндвича.

Я даже не помню, что ела сэндвич восемь часов назад.

– Я скоро вернусь.

Я выхожу дальше, на террасу рядом с гостиной, и облокачиваюсь на белый парапет, скрестив руки. Внезапно накатывает голод. Уже темно, но остров усыпан миллиардами огней тёплого оттенка. Это было бы чудо, если бы мы не находились на территории Кроноса Лайвли.

Из игровых залов, выстроенных в разных геометрических формах, доносится приглушённая музыка. Смесь самых разных песен, которая каким-то образом сливается в единое целое и не раздражает. На острове всё в движении. Люди снуют туда-сюда: по дорожкам между каменными стенами и вечнозелёными изгородями, даже с моря – там причаливают новые лодки с клиентами.

Хайдес возвращается довольно быстро. Ставит на столик белую салфетку, сверху – квадратную чёрную тарелку. Внутри – кусочки курицы с цукини и запечённым перцем. Справа три ломтика поджаренного хлеба. Он кладёт салфетку, приборы, присаживается рядом и указывает на свободный стул:

– Садись, ешь.

Я не заставляю себя упрашивать. Ем скорее по необходимости, чем с аппетитом, но вкус приятно удивляет: курица сочная, овощи хорошо прожарены и отлично приправлены. Я даже макаю хлеб в соус. Хайдес не сводит с меня глаз. Отворачивается только затем, чтобы унести тарелку и вернуться с бутылкой воды. Я выпиваю почти всю.

– Пойдём? – спрашивает он.

Я киваю:

– Спасибо.

Он изящным движением пропускает меня вперёд. Я уже знаю дорогу: мы выходим по боковым ступеням, внизу – пляж. Он идёт за мной молча.

Мы снимаем обувь, когда песок становится плотным. Луна сегодня полная. Она сияет над водой и отражается в чёрной глади, оставляя мириады блестящих дорожек. Я замираю, вскинув лицо к свету.

И только спустя время понимаю, что Хайдес стоит рядом и смотрит не на небо, а на меня.

– Ты любишь луну? У тебя выражение… – его голос едва слышен, – …будто ты её боготворишь.

– А ты любишь меня? – отвечаю так же тихо. – Ведь смотришь точно так же.

Он делает шаг ближе. Ветер приносит его свежий аромат и растрёпывает волосы. Одна непокорная прядь падает на переносицу, но он её не убирает.

– Я люблю тебя. Это другое. И смотрю на тебя с благоговением.

Я позволяю его словам накрыть меня, как тёплому покрывалу. Повторяю их про себя, как колыбельную. Может быть, я перестану каждую ночь твердить бессвязные слова Ньюта и начну шептать себе его признание. Но чувство тает слишком быстро – и он это видит.

Хайдес протягивает мне ладонь, раскрытую вверх. На этот раз моё колебание его не останавливает.

– Давай сыграем в игру, Хейвен.

– Не думаю, что у меня сейчас подходящее настроение для игр, – вырывается у меня. Я никогда раньше такого не говорила.