Текст книги "Игра титанов: Вознесение на Небеса (ЛП)"

Автор книги: Хейзел Райли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 37 страниц)

– Ну, – вырывает меня из мыслей голос Гермеса. Он дважды поворачивает ключ, замок щёлкает. – Между двух ссорящихся выигрывает третий. Помни, я здесь. – Он подмигивает.

Я закатываю глаза и слегка толкаю его плечом:

– Мы с тобой никогда не станем парой, ты это знаешь лучше меня.

Он кивает:

– Верно. Но признаешь же, у нас был бы очень весёлый секс.

Я игнорирую эту реплику и толкаю дверь, распахивая её. Гермес хочет что-то ответить, но слова застревают у него в горле. Я следую за его взглядом и понимаю, почему он онемел.

– Ребята! – встречает нас Лиам, сидящий на диване. – Наконец-то. Что случилось? Вы живы? Или кто-то умер?

– Аполлон… – начинаю я.

Лицо Лиама бледнеет мгновенно:

– Аполлон умер?! – вопит он.

Гермес кривится и зажимает ухо, закрывая за нами дверь, чтобы никто не пришёл жаловаться:

– Нет, Лиам, мы все живы. Просто произошло дофига всего. Сядь и дыши.

Лиам встаёт, глубоко вдыхает и снова садится:

– Вот. Теперь расскажите мне каждую деталь. С тех пор, как я получил твоё сообщение, я жил в постоянной тревоге. – Хмурится. – Минут десять. Потом отвлёкся мультиком.

Я сажусь на свободное место рядом с ним, а Гермес устраивается на полу у моих ног, как преданный декоративный пёсик.

– Какое сообщение? – уточняю я.

Лиам вытаскивает телефон и показывает переписку с Гермесом. Два часа назад он написал ему:

Аполлон вернулся и снова играет. Похоже, он хочет нас повесить LOL. Сбрендил напрочь. Но наши бошки вроде целы. Созвонимся позже.

Я бросаю Гермесу укоризненный взгляд, а он только пожимает плечами. Ну да, не лучший подход.

– Я вообще-то пришёл вас искать, – признаётся Лиам, чешет подбородок. – Футбольное поле – последнее место, куда я заглянул. Больше идей не было.

– Но мы были на футбольном поле, – отвечаю я.

Он кивает:

– Знаю. Когда увидел виселицу и Хайдеса с петлёй на шее, я свалил.

Я невольно улыбаюсь. Только Лиам мог меня рассмешить после всего, что произошло сегодня. Я так благодарна, что импульсивно тянусь к нему и быстро обнимаю. Прежде чем он успевает задать вопросы, я отстраняюсь.

– Главное, что тебе нужно знать: некая Реня выиграла пятьдесят тысяч долларов, – начинает Гермес.

– Счастливая, – комментирует Лиам. – Может, и мне стоит дать себя повесить Аполлону. – Он указывает за спину Гермеса. На журнальном столике между телевизором и диваном стоит дымящаяся кружка.

Гермес передаёт её ему:

– Хейвен и Арес поцеловались, иначе Хайдеса бы повесили.

Лиам, который уже сделал глоток, выпучивает глаза. Жидкость идёт не в то горло, он закашливается, хлопая себя по груди. Я помогаю ему, похлопывая по спине. Ромашковый чай вылезает у него через нос, глаза слезятся.

– Боже, – стонет он. – Мог бы предупредить, чтоб не пил.

Гермесу, похоже, плевать на этот «деталь», напротив – его забавляет вся сценка:

– В любом случае Хейвен выяснила, что всё было фальшивкой. Табурет, на котором стояли «повешенные», был прикручен к помосту; даже если бы его пнули, он бы не сдвинулся, и никто не умер бы.

Лиам замирает с кружкой на полпути ко рту:

– Чёрт. У твоего брата кукушка поехала.

– Он просто хотел, чтобы мы сказали друг другу правду, – я сама не замечаю, как встаю на его защиту. Две пары глаз тут же упираются в меня. – Знаю, методы были ужасные. Но кто знает, узнали бы мы вообще то, что узнали этой ночью. Подумайте. И потом… что скрывает Арес, если не захотел признаться?

– Хороший вопрос, – бормочет Герм. Он кладёт голову мне на колени, а я перебираю его светлые кудри. – Что бы это ни было, это важно. И касается тебя. Иначе зачем было рисковать твоей жизнью, лишь бы не рассказать?

Я не знаю. Не нахожу ответа. Если я ему так нравлюсь, как он утверждает, почему он не захотел говорить? Почему он был уверен, что Хайдес, наоборот, сделает признание ради моего спасения? Но если бы не было альтернативы с Хайдесом, что бы тогда случилось?

Лиам продолжает выпытывать у Гермеса подробности о «играх» Аполлона, а тот скрупулёзно всё рассказывает. Я откидываюсь на спинку дивана и слушаю молча, ни разу не вмешавшись. Я устала, глаза сами норовят закрыться, и я хочу только спать. И всё же я уверена: даже если бы легла в кровать, не уснула бы. Мне нужно поговорить с Хайдесом, увидеть его и знать, что он в порядке.

Но проходит час, потом ещё полчаса – и ни следа. Почему он не возвращается к себе? Где он? У меня неприятное чувство, что он меня избегает. Или, хуже того, с ним что-то случилось. Теперь именно тревога держит мои глаза широко раскрытыми, устремлёнными на дверь, в ожидании, что Хайдес войдёт.

Я громко зеваю, и две голубые радужки встречают мои. Гермес гладит меня по колену:

– Тебе стоит вернуться к себе и попробовать поспать. С братом поговоришь завтра. Серьёзно, МР, ты никакая.

Лиам подхватывает:

– Он прав. Лицо у тебя никакое. Обычно ты очень красивая, а сегодня выглядишь… – Гермес бьёт его по голени, Лиам дёргается. – Сладких снов, Хейвен.

Я едва сдерживаю смешок:

– Люблю вас, ребята.

– Меня больше, правда? – парирует Гермес, уже поднявшись и протянув руку, чтобы помочь мне встать.

Я принимаю её охотно:

– Ты иногда как ребёнок. – Киваю Лиаму: – Спокойной ночи.

Мы с Гермесом выходим вместе. Когда понимаю, что он не собирается меня отпускать одну, останавливаюсь:

– Останься у себя и тоже ложись. Не нужно меня провожать…

– Хочу напомнить: есть сумасшедший, который хочет тебя усыновить, кузен-вор, появляющийся и исчезающий с фальшивым французским акцентом, чтобы вывалить рандомные факты, и ещё один с длинными каштановыми волосами, который тебя чуть не повесил, – перечисляет он. – По-моему, провожать тебя надо.

Я сдаюсь. В конце концов, мне приятно его присутствие. Я позволяю ему обнять меня за плечи, а сама цепляюсь рукой за его талию.

Мы идём по тихому коридору его общежития и направляемся ко входу Йеля. Некоторые лампы потушены, и единственный звук – ветер за большими стеклянными дверями.

Моё общежитие тоже пустое и укутанное тишиной. Быстрый взгляд на часы на моём запястье даёт исчерпывающий ответ: два часа ночи, сессия. Бодрствуют только те, у кого проблемная семья и навязчивые экстремальные игры.

Но за несколько метров до моей комнаты Гермес трогает меня по плечу и показывает вперёд.

Хайдес.

Он сидит на полу, прислонившись спиной к моей двери, длинные ноги вытянуты. Голова запрокинута, глаза закрыты, но я уверена – он не спит. Выдаёт его настороженная поза.

И точно: стоит нам издать хоть малейший звук, он резко поворачивается к нам. Сначала его глаза находят меня. На лице, полным тревоги, расцветает облегчение. Губы расплываются в слабой улыбке.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я, поражённая.

– Жду тебя. Уже два часа.

Я поднимаю брови:

– Я тебя ждала. В твоей комнате. Уже два часа.

Мы замираем, глядя друг на друга. Какова была вероятность, что так выйдет?

Гермес уже на шаг позади меня; он развеселён, но качает головой и вздыхает:

– Вам вообще кто-нибудь говорил, что можно просто писать друг другу сообщения и договариваться, где встретиться?

Хайдес одним плавным движением поднимается на ноги и бросает брату хмурый взгляд:

– Ладно, Герм. Спасибо, что её проводил. А теперь иди спать. Спокойной ночи.

Гермес мне подмигивает:

– Спокойной ночи, Дива. – И, прежде чем уйти, лезет в карман и достаёт цветной квадратик.

Презерватив падает к моим ногам. Я смотрю на него в недоумении. Потом поднимаю глаза на Гермеса:

– Герм.

– Что? Одного мало? Ладно, – фыркает он. Швыряет ещё три. – Четыре подойдут? Сразу говорю, Хайдес, потом вернёшь. Не могу же я постоянно вас снабжать.

Я уже давлюсь смехом. Прижимаю ладонь ко рту, чтобы не разбудить кого-то. Нас и так тут все ненавидят из-за музыки Ареса.

Хайдес проводит рукой по волосам:

– Спасибо, Гермес. А теперь уходи, пожалуйста.

Он посылает нам воздушный поцелуй и ускакивает прочь. Но, дойдя до конца коридора и сворачивая за угол, орёт:

– Хорошего траха!

Я прячу лицо в ладонях на несколько секунд, а потом наклоняюсь, чтобы собрать упаковки презервативов. В поле зрения появляются другие руки. Хайдес забирает их у меня и прячет в карман, ничего не говоря.

Я медленно поднимаю голову, пока наши взгляды не встречаются. Его выражение такое серьёзное, что я сглатываю. Не потому, что боюсь, что он злится, а потому, что от того, как он на меня смотрит, у меня подкашиваются ноги от желания поцеловать его.

Но я не могу пошевелиться. Мозг посылает сигнал мышцам – они остаются неподвижными, застывшими под серыми глазами Хайдеса. Это он делает первый шаг. Кончиками пальцев он гладит мою щёку – лёгкое, мимолётное прикосновение, от которого меня пробирает дрожь:

– Как ты?

– Точно так же, как ты, – говорю я.

Его улыбка наполовину похожа на гримасу:

– Тогда мне жаль.

Я раскрываю рот, чтобы возразить, но его руки уже обрамляют моё лицо, и он прижимает меня к стене, следя, чтобы не причинить боли. Его тело прижимается к моему, и я оказываюсь запертой – хотя, если честно, мне это и не нужно.

Хайдес упирается лбом в мой, его горячее дыхание обдаёт меня:

– Я снова и снова вижу, как вы с Аресом целуетесь, Хейвен, – признаётся он. – Смотрю сейчас на твои губы и не могу не думать о его губах на них. Это грёбаная пытка.

– Я…

Большим пальцем он касается моей нижней губы:

– Хейвен, я хочу целовать тебя часами, пока не сотру с твоих губ его вкус. Хочу целовать тебя, пока ты не забудешь, что значит целовать кого-то, кто не я.

– Мне не нужно, чтобы ты заставлял меня что-то забыть, – успокаиваю его.

Он криво улыбается:

– То есть ты не хочешь, чтобы я тебя целовал?

Я тянусь, чтобы стереть расстояние, между нами, но Хайдес отворачивает голову, и мои губы лишь скользят по его челюсти.

– Это не смешно, – ворчу, как ребёнок.

Он легонько щёлкает меня по щеке и украдкой косится на мои часы:

– Поздно. Почему бы тебе не лечь спать, а мы поговорим завтра? Полагаю, ты вымоталась после всего, что случилось этой ночью.

Стоит ему попытаться отстраниться, как я хватаю его за свитер:

– Нет, я не устала. Останься. Со мной. Я хочу поговорить сейчас. Никакого «завтра».

Он проводит указательным пальцем под моим глазом – по всей длине, задумчиво:

– У тебя два огромных синяка под глазами – ты слишком долго нормально не спишь. И лицо у тебя измученное, Хейвен. Я должен поступить правильно и отправить тебя в кровать, но если ты просишь остаться таким голосом и с такими глазами… Я…

– Я не усну, пока мы не поговорим.

Хайдес вздыхает и отходит. Я позволяю – знаю, что убедила его. Он оглядывается и садится на пол, жестом приглашая меня.

Я ещё не готова лезть в историю про Ареса и Персефону… Поэтому задаю вопрос, который гложет меня с восьмого января:

– Как твои родители замяли убийство Афродиты?

Его поза мгновенно каменеет при воспоминании о сестре. Он берёт мою руку и сжимает в своих ладонях:

– Самоубийство. С фальшивым диагнозом депрессии, подписанным психиатром, которого знает Кронос.

– Но ректор Йеля… Почему никто не узнал, что она умерла на крыше корпуса?

– Хейвен… – он вздыхает. – Ты удивишься, если я скажу, что ректор Йеля не раз ужинала у моего отца? Они знакомы много лет.

– Нет, не удивлюсь, – признаю.

– А если скажу, что у него друзья и в попечительском совете?

Я фыркаю:

– Боже, да сколько же людей знает твой отец? У него связи везде?

Моя ирония мало что меняет: Хайдес остаётся серьёзен, глядя на меня:

– Везде, Хейвен. Ты не представляешь, сколько «друзей» покупается за деньги.

Представляю – ещё как. Но молчу. Закрываю глаза и позволяю ему гладить тыльную сторону моей ладони. Когда всё-таки смотрю, отслеживаю линию его профиля. Застреваю на губах. И в голове вспыхивает картинка: другая девушка целует его.

Пальцы сами собой сжимаются в кулак – тот самый, что лежит у него на коленях. Хайдес и бровью не ведёт; мягко разжимает мой кулак и расправляет пальцы.

– Спустя год после лабиринта… – шепчет он, голос предательски ломается. Он прочищает горло. – Через год после того, как я заработал шрам в лабиринте, родители повезли меня в частную клинику в США, чтобы убрать следы. Кожа была… непереносимая. По крайней мере, так они говорили. Врачи советовали подождать ещё несколько лет – я был слишком мал. Они не захотели ждать и положили меня под нож. Что-то пошло не так. Следы ожогов сняли, но инструменты всё равно оставили на мне клеймо того, что я пережил. Если посмотреть совсем близко и при правильном свете, ты увидишь ещё пятна от огня. – Он тяжело сглатывает. – Сначала отец хотел оперировать меня снова. Мать, после долгого разговора с врачами, отговорила: мол, лучше прожить жизнь с таким шрамом, чем с тем, что было до.

Сердце колотится так, что в груди звенит. Хайдес как раз подставляет левую сторону лица – там, где идёт шрам. Я касаюсь его кончиком пальца, будто он ещё свежий и может болеть:

– Я так счастлива, что ты выжил, – шепчу, голос полный эмоций.

Он подносит мою ладонь к лицу и касается её поцелуем:

– Я люблю тебя всем сердцем, Хейвен.

– Тогда почему ты не сказал, что Персефона тебя поцеловала? – выдыхаю я.

– Не называй её так. Персефона – это только ты, – одёргивает он.

Хайдес наклоняется, чтобы попасть в поле моего зрения.

– Скажи мне правду, прошу, – шепчу. – Это хоть что-то для тебя значило? Хоть каплю?

– Разумеется, нет, Хейвен, что за вопросы?

Не в силах усидеть, вскакиваю:

– Те вопросы, которые я должна задать.

Я начинаю наматывать круги по коридору, туда-сюда, без остановки. Хайдес, насестом устроившись на полу, провожает каждый мой шаг. Приподнимает бровь:

– И обязательно задавать их стоя, когда ты бегаешь марафон?

– Да, – выдыхаю. – Ходьба глушит тревогу, переживания и стресс…

– Ладно, но, если ты останешься рядом, я смогу помочь тебе почувствовать себя лучше.

От его низкого, хрипловатого тембра у меня бегут мурашки:

– Перестань меня соблазнять, – рычу.

Он коротко смеётся:

– Хейвен. Тот поцелуй ничего не значил. Я бы залез к тебе в голову, чтобы понять, как это сказать так, чтобы ты поверила – по-настоящему.

Я замираю к нему спиной:

– Если бы той девочкой в приюте с тобой была я… Ты был бы счастливее?

Ответа нет. Я считаю до десяти и оборачиваюсь. Хайдес подался вперёд, глаза прищурены – он смотрит так, как не смотрел никогда. Злой и ранимый одновременно:

– Я попросил бы повторить, потому что боюсь, что ослышался. Но если услышу это второй раз – взбешусь, Хейвен.

Я безнадёжно вздыхаю и прикусываю губу.

– Оставь губу в покое, – мягко одёргивает он.

– Если бы я была той девочкой в приюте с тобой… – продолжаю. – Разве это не было бы волшебно? Двое, знакомые с детства, в грустных обстоятельствах, которых разлучили, а потом… Ты ждал бы меня на том дереве, а потом мы встретились бы здесь, в Йеле. Разве это не красиво? А так ты любишь меня, но есть другая – с которой тебя связывает детство.

Хайдес неподвижен, и мне хочется подойти и помахать у него перед лицом. Его глаза не отпускают меня ни на секунду; он усаживается ровнее.

– Иди сюда, Persefóni mou, – приказывает негромко, но в голосе такая нежность, что сердце тает. – Сядь.

Ноги сами делают шаг. Стоит устроиться рядом на полу, как я замечаю, что он качает головой.

Хайдес щёлкает языком. Постукивает ладонью по своему бедру, и я невольно слежу за движением его пальцев. На среднем – простое серебряное кольцо, на указательном – с прямоугольным чёрным камнем.

– Ты ошибаешься.

Я понимаю, о чём он, но от того, как его взгляд скользит по мне, слова застревают в горле. Жар поднимается волной, скручивая живот.

– Не на пол, – журит он. – На меня.

Я автоматически поднимаюсь и сажусь на Хайдеса, обхватывая его бёдрами. Устраиваюсь у него на коленях, а он кладёт обе ладони мне на бёдра. Впервые я чуть выше его. Хайдес держит голову чуть запрокинутой, не теряя мой взгляд.

Прядь волос выскальзывает у меня из-за уха и падает, между нами. Он отодвигает её пальцем и облизывает губы.

– Ситуация с девочкой из приюта – дерьмовая. Даже не представляю, что ты чувствовала, когда она появилась, и что продолжаешь чувствовать. На твоём месте я бы уже слетел с катушек, – признаётся он. Его руки скользят по ткани моих джинсов и останавливаются у меня на бёдрах. Он тянет меня ближе, и наши тела смыкаются идеально, шов к шву. – В шесть лет я хотел от жизни только семью, которая меня усыновит. В десять – чтобы исчез мой шрам. В пятнадцать – сбежать от Кроноса и Реи. А в восемнадцать перестал чего-то ждать. Перестал чего-то хотеть от жизни, потому что смирился: она всё равно никогда не даст мне того, чего я желаю.

Я обвиваю его шею руками и перебираю волосы у основания.

– Потом я встретил тебя – на лестнице западного крыла. И снова начал чего-то просить. Только изменилось одно: я перестал просить для себя. Всё было ради тебя. Я хотел, чтобы у тебя была блестящая карьера здесь, в Йеле. Хотел, чтобы ты победила в моих играх. Хотел, чтобы ты стала сильной в бою. Хотел, чтобы ты выиграла те тринадцать миллионов, чтобы помочь отцу. Хотел, чтобы жизнь дала тебе всё, чего у тебя не было.

Глаза затягивает пелена слёз. Когда я моргаю, одна скатывается по щеке. Хайдес ловит её губами ещё до того, как она доходит до середины.

– Последнее, о чём я просил у жизни… – шепчет он, горячее дыхание касается моих губ, – …это быть твоим.

– Хайдес…

Он утыкается лицом в мою шею и оставляет влажную дорожку поцелуев; приоткрывает рот, и его зубы царапают мою кожу.

– Я прошу об этом каждый день, Хейвен. Я хочу быть твоим. Хочу только этого – быть твоим. Хочу, чтобы ты выбирала меня каждый день. Ты понимаешь? Понимаешь, что моё место рядом с тобой и ни с кем другим?

Я слабо улыбаюсь и киваю:

– Да.

– После такой речи я рассчитывал на большее, – дразнит он. – Хотя бы на поцелуй.

Я запускаю пальцы в его волосы и подталкиваю голову вверх, чтобы видеть его лучше. Свет от потолка скользит по его лицу, и он кажется самым настоящим ангелом.

– Рядом со мной всегда будет свободное место. Только для тебя. Никто другой его не займёт. Никогда, Хайдес, никогда.

Уголки его губ поднимаются. Я знаю, что этой фразы ему достаточно, даже если она не так прекрасна, как его признание. Каким-то образом – достаточно. Каким-то образом – я ему достаточно.

– «Fílisé me, se parakaló».

– «Поцелуй меня?..»

– «Поцелуй меня, умоляю», – заканчивает он перевод.

Он ещё не успевает договорить «умоляю», как я сокращаю расстояние, и наши губы сливаются. Хайдес вжимает меня в себя, каждый сантиметр наших тел прижат, и я никогда так не ненавидела одежду, как этой ночью. Хайдес пожирает меня буквально, с такой жадностью, что поцелуй становится хаотичным, а его язык гонится за моим, пока у меня не перехватывает дыхание.

– Видеть, как ты целуешь другого, было больно, – шепчет он. – Больно до чёрта, Хейвен.

– Мне тоже было больно. – И Аресу тоже. Этот проклятый поцелуй никому не пошёл на пользу. Я хватаю Хайдеса за лицо и заставляю его смотреть в глаза. – Но мы – это только мы. Здесь есть только ты. Малакай, – медленно произношу его имя.

Для меня он всегда будет Хайдесом. Неважно, что не «с самого начала». Для меня – он. Потому что все дороги моей жизни привели именно к нему. Это тоже судьба.

Мы целуемся снова, прямо у двери моей комнаты, и наконец говорим друг другу «спокойной ночи». Хайдес ждёт, пока я зайду, и только тогда уходит. Я поворачиваюсь, и в животе роем вспархивают бабочки, будто это наш первый поцелуй. Я даже не обращаю внимания.

А потом это случается. Улыбка превращается в гримасу тревоги и ужаса.

Что, чёрт возьми, произошло в этой комнате?

Телевизор валяется на полу, экран вдребезги. Рядом – лампа, сломанная пополам. Диван отодвинут. Тумбочка, на которой стоял телевизор, прижата к стене слева.

– Арес?! – кричу я. Не знаю, больше я злюсь или пугаюсь. С ним могло что-то случиться. Или он сам всё это устроил. – Арес, ты в порядке?!

Не выдержав, бросаюсь в нашу комнату, которую мы, к несчастью, делим. Пусто. Кровать Ареса растрёпана, как он оставил её утром. Но ничего не пропало. Я проверяю и ванную на всякий случай – тоже пуста.

– Арес? – снова зову я, как дура. Его тут быть не может.

Оглядываюсь по маленькой гостиной, в поисках хоть какой-то зацепки, пальцы уже тянутся к телефону, чтобы позвонить. И тут взгляд цепляется за ярко-жёлтый квадратик на полу у двери. Должно быть, я наступила на него, когда вошла.

Почерк я узнаю сразу – видела его в записках для соседей.

Это Арес.

Ушёл по… «делам».

Скоро вернусь. Надеюсь.

Не скучай слишком сильно, Куколка.

Твой Коэнсосед.

Глава 36. АД

У Ареса много лиц. Бог мира – как отсутствия войны, и одновременно покровитель конфликта. Бог щедрых даров или страшных расплат.

Арес

Я с силой распахиваю двери Йеля, мечтая отдалиться как можно дальше от Коэн, от братьев и от кузенов. Одна мысль о том, что она так близко, сводит меня с ума. Каждый мой шаг словно удерживает невидимая цепь на щиколотке, тянущая в противоположную сторону – туда, где она. Я не могу объяснить то притяжение, что чувствую к ней. Это нелепо, жалко, больно. Я не хочу этого. Хочу смотреть ей в глаза и не чувствовать ничего.

Я вообще не думал, что у меня есть сердце. С девушками я всегда думал другим местом.

Но в одном я оказался прав. Поцеловать Хейвен – значит вкусить одновременно и Ад, и Рай. Как теперь делать вид, что ничего не произошло, и смотреть, как она рядом с Хайдесом, когда я знаю вкус её губ? Как вынести, что она принадлежит другому?

Почему она не любит меня? Почему я двадцать лет бежал от любви, а теперь не могу получить её от единственной, кто мне нужен?

Боже, если бы она дала мне хоть один шанс. Я бы доказал, что сумел бы её защитить. Доказал бы, что умею уважать и поддерживать её всегда. Если бы она только посмотрела мне в глаза. Если бы перестала просто видеть и начала по-настоящему смотреть. Она поняла бы, что я готов подарить ей весь мир.

Но, может, именно в этом и дело. Хайдес уже дал ей всё. И продолжает давать каждый день. Она не любит меня, потому что я не могу предложить ей ничего, чего бы у неё уже не было.

– Тупой ублюдок, – шепчу, захлопывая за собой дверь. Удар отдаётся по коже и дарит какое-то больное удовольствие. Мне нужно что-то разбить. Мне нужен хаос. Шум. Нужно видеть, как ломается что-то другое, а не только моё сердце.

Моя мать, та ещё сука, была права, когда твердила, что никто меня не оценит. В конце концов, если тебя не любит женщина, что носила тебя девять месяцев, кто ещё сможет? Надо было понять это раньше. Надо было перестать бороться и просто сдаться.

«Кейден, ты никому не понравишься. Жаль, что я тебя родила, потому что ты никогда не найдёшь своего места».

Я хватаю лампу с деревянной тумбочки слева и швыряю в стену. Лампа с грохотом разбивается и валится на пол в двух частях. Лампочка взрывается, и я смотрю на осколки.

Разворачиваюсь к маленькому плоскому телевизору. Я не думаю. Двумя руками рву провод из розетки и швыряю экран в воздух. Разбитое стекло рядом с лампой приносит мне долгожданное облегчение.

«Ты никогда не найдёшь своего места в мире, Кейден», – повторяю, дыхание сбивается, грудь ходит ходуном. – Можешь надеяться, можешь врать себе сколько угодно, но правда в том, что тебя никто никогда не полюбит. Ты – ничто. Для всех.

По щеке катится слеза. Я смахиваю её так резко, что больно.

Хватаю низкий столик, где ещё секунду назад стоял телевизор, и снова и снова бью его о стену. Но он не ломается, упорно остаётся целым, несмотря на все мои усилия. Мышцы рук горят от напряжения, и столик выскальзывает. Удар об пол звучит так, что, кажется, разбудил даже общагу Стэнфорда.

Я начинаю крушить всё подряд. Любая вещь, попавшаяся под руку, летит в воздух, и я с наслаждением смотрю, как она разбивается. Почему я должен быть единственным сломанным здесь? Я даже пинаю диван, и тут же воплю, когда боль простреливает ногу. Подпрыгиваю на месте, чувствуя себя жалким придурком.

В конце концов я оседаю на пол и ползу к двери. Облокачиваюсь на неё спиной и несколько раз провожу ладонями по волосам – и только потом вспоминаю, что их больше нет, они сбриты, и пряди не соскользнут меж пальцев.

Я хочу, чтобы меня любили так, как Хейвен любит Хайдеса. Хочу, чтобы кто-то посмотрел и сказал: «Я выбираю тебя. Может, в мире миллиарды лучше, но я выбираю тебя».

Я не лёгкий выбор. Не первый. Не тот, что советуют. Я вообще не выбор, если честно.

Я хочу быть чьим-то выбором. А не парнем, про которого думают: «Чёрт, с ним, наверное, тяжко. Стоит ли оно того?»

Стоит мне стукнуться затылком о дверь, как кто-то с другой стороны бьёт в неё в ответ. Один короткий, но уверенный удар.

– Эй! – раздаётся женский голос, незнакомый.

Я замираю. Последнее, чего мне нужно, – это общаться с людьми. Если промолчу, может, уйдёт. Кто бы это ни был.

– Ты решил разбудить всю общагу, швыряя вещи о стены? – продолжает она. – Честно, я бы предпочла твои обычные три песни на репите.

Любопытство побеждает. Я тянусь к ручке и приоткрываю дверь. Поднимаю голову и встречаю карий глаз и половину губ. Даже не видя её целиком, сразу считываю злость.

Держу пари, это та самая, что клеит мне жвачкой злые записки на дверь.

– Я не в настроении, – говорю безжизненно. – Приходи завтра, продолжим обмениваться агрессивными бумажками.

Видимая мне бровь взлетает вверх. И пока я отворачиваюсь, чтобы её отшить, она опускается на колени прямо перед дверной щелью. Теперь мы почти на одном уровне.

– Не в настроении портить всем жизнь? Странно.

– Серьёзно, – бурчу. – День полный дерьма, и я из последних сил держусь, чтобы не разреветься, как избитый щенок. Уходи.

Она не отвечает сразу. Наверное, решает, уйти или остаться. Я молю, чтобы ушла. Я уже на пределе.

– Тебе сердце разбили?

Я фыркаю и отворачиваюсь.

– Потому что, если продолжишь всё крушить, я сломаю тебе руки.

Такого ответа я не ожидал. На губах расползается усмешка, и я совершаю ошибку – встречаюсь с ней взглядом. Она замирает, поражённая моей реакцией.

– Я уже закончил ломать, – говорю, уставившись в стену. – Можешь идти спать. Пока.

Я чувствую её взгляд. Прежде чем я успеваю нагрубить, она садится на пол, прислоняясь к стене. Поворачивает голову ко мне, и теперь я вижу больше. Кожа оливковая, большие ореховые глаза, полные губы. Волосы короткие, тёмные, растрёпанные, но ей идут. В ней есть детская мягкость и женская красота одновременно.

– Женский взгляд со стороны может пригодиться, – говорит она.

Я улыбаюсь без тени веселья.

– Да ну? Есть совет для парня, который по уши втюрился в подругу, счастливо влюбленную со своим парнем?

Моя соседка округляет рот в «О», потом хмурится.

– На самом деле, да.

– Ну, удиви. – Я не жду ничего. Но если заговорит, может, быстрее уйдёт.

– Найди другую.

Я застываю.

– Ни за что. Если любишь, надо бороться.

– Если любишь, ты хочешь её счастья, – парирует она. – Она счастлива со своим парнем?

Я кривлюсь. У тех двоих глаза прямо сердечками светятся.

– Наверное, да, – признаю. – Но я мог бы сделать её счастливее. То есть… не уверен, но я бы хотя бы попытался. В постели я держусь долго и…

К моему удивлению, она тихо смеётся.

– Любовь так не работает, сосед-идиот.

Я решаю проигнорировать это прозвище.

– Да? А ты-то откуда знаешь?

Сначала думаю, что она промолчит. Вопрос слишком личный, и я не жду, что она влезет в подробности. Но она вздыхает и запрокидывает голову к потолку. Я провожу взглядом по её тонкому профилю, пристально разглядываю.

– Парень, с которым я встречалась, влюбился в мою лучшую подругу. И они стали парой. Я сбежала на другой конец Штатов, в колледж, лишь бы больше их не видеть.

– Вот же ублюдки. Я бы ему врезал, а потом…

Два карих глаза впиваются в меня так, что я чуть не дёргаюсь. Не ожидал, что она резко обернётся. И не ожидал, что она окажется такой красивой.

– С ней он был счастливее, чем со мной, – говорит она спокойно. – Честно, они куда более гармоничная пара. Конечно, мне от этого хреново, но что я могу поделать? – делает паузу. – Любить – значит бороться. Но иногда – значит и отойти в сторону. Люди ошибаются, думая, что любовь – это только счастье, где двое любят друг друга без условий. Чаще всего любовь односторонняя. Чувствуешь её только ты.

Боже, какая депрессия.

Она указывает на волосы:

– У меня они были длинные до сегодняшнего утра. Потом я увидела их фото и отрезала сама. Не хватало ещё покраситься.

Она напоминает мне кое-кого. Но я ей этого не скажу.

Я вздыхаю и начинаю барабанить пальцами по полу, между нами.

– Хочешь переспать, чтобы отвлечься?

Девушка просовывает руку в дверную щель и толкает меня. Я, конечно, не шелохнулся, но улыбаюсь.

Руку она оставляет – протянутую, словно ждёт, что я её пожму.

– Я Хейзел. Для друзей – Хел.

– Арес Лайвли, – отвечаю, пожимая её ладонь неуверенно. И не упускаю лёгкий дрожь в её пальцах, когда наша кожа соприкасается. Не упускаю – потому что чувствую то же самое. – Я бы звал тебя Хелл, потому что соседство с тобой – чистый Ад.

Хел отдёргивает руку и закатывает глаза. Я уже знаю, что она сейчас встанет и уйдёт.

– Придурок, – бурчит она.

Я улыбаюсь, но так, чтобы она не увидела. Несколько секунд думаю, стоит ли задать ещё один вопрос, и, когда она почти поднимается, останавливаю:

– А если бы ты знала что-то, из-за чего потеряешь последний шанс с тем, кто тебе нравится, потому что это ещё сильнее привяжет еt к его парню… что бы ты сделала?

Мы смотрим друг другу прямо в глаза. Я знаю, ей хочется влезть в детали, но её выдаёт зевок. Она проводит рукой по коротким растрёпанным волосам и прикусывает губу.

– Сделала бы правильно. Рассказала бы.

Не говоря больше ни слова, она кивает и уходит.

Я наваливаюсь на дверь, чтобы захлопнуть её, и начинаю стучать головой в дерево снова и снова.

Боже, почему быть нормальным человеком так сложно? Это не моё. Я бы с удовольствием переспал с Коэн и запустил презерватив прямо в лицо Хайдесу.

Резко трясу головой. Нет. Арес. Хватит. Остановись.

Я могу быть лучше.

А что, если рассказать Коэн, что именно она была той девочкой, которую Хайдес ждал в приюте, приведёт не к тому, чего я боюсь? А наоборот – подтянет её ближе ко мне. Сделает меня в её глазах правильным парнем. Добрым. Не эгоистом. Честным.

Может, это и есть выход.

Надо вернуться на Олимп, в Грецию, и украсть копию той записи. Недостаточно просто рассказать – надо показать. Поставить точку в этой истории и стать «хорошим парнем».

Я никогда не стану героем, как Хайдес, но могу к этому приблизиться. Хотя часть меня уверена: Принц на белом коне точно шлёпал Золушку в постели.

Надо вернуться к этому старому Саркофагу Кроносу. Сегодня же. И украсть видео.

Глава 37. СТРАХИ ЗЕВСА

Кроме того, что он верховный бог, Зевс был небесным владыкой, дарующим свет и тепло. Через бури и грозы, гром и молнии он являл свою волю и благоволение.