Текст книги "Игра титанов: Вознесение на Небеса (ЛП)"

Автор книги: Хейзел Райли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 37 страниц)

Я каменею. Голова лихорадочно перебирать варианты, один за другим, за считаные секунды.

– Тогда выходим там, где я вошла…

Я уже разворачиваюсь корпусом к коридору, где надышалась галлюциногеном.

Аполлон тушит и эту надежду:

– Обратно через вход пройти нельзя, Хейвен.

Мне некогда впадать в отчаяние. Я буду предлагать каждое решение, что придёт в голову, пока не исчерпаю все.

– Тогда вам надо бежать от меня. Всем. Если вы разбежитесь, и я не смогу никого убить, игра встанет.

– Если мы побежим… – это говорит Гермес, и знакомый голос, такой пропитанный болью, рвёт меня на части. – Нас расстреляют на месте. Нам запрещено двигаться, пока ты нас не убьёшь или не решишь умереть сама.

Лиама трясёт. Его тут же берут под крыло Зевс, обнимая за плечи и пытаясь успокоить, и Арес – в этом он не мастер, но тоже помогает, шлёпнув Лиама по затылку.

– Не парься, – бормочет Арес Лиаму. – Если прострелят голову – быстро и безболезненно. Честно.

Лиам таращит глаза. Зевс цокает:

– Заткнись, Арес. Только хуже делаешь.

– Аполлон, нам нужна другая развязка, – говорю я наконец, сильнее вцепляясь в его руку. Ноги держат лучше, но я себе не доверяю. – Так не может закончиться. Почему вы согласились участвовать? Зачем вы приняли это? Что делает Кронос по ту сторону?

– Нас всех накачали, как тебя. Выбора не было. Нам позволили только заменить Геру на Зевса, – сообщает Афина. – Лазейки нет, Хейвен. Либо ты убиваешь нас и выходишь из лабиринта, обгоняя Кроноса, либо позволяешь убить себя – и выходим мы.

Нет. Нет. Нет-нет-нет. Так не будет. Это нечестно.

– Игра не может быть настолько беспощадной. У Лайвли в каждой игре есть обходной путь. Значит, и здесь он есть! – упираюсь я.

– Эту игру сделали специально под тебя, Хейвен, – объясняет Аполлон. – Помнишь рифмованную табличку перед коридором? «Один лжёт, другой говорит правду иногда…» Эта считалка, скорее всего, относится к версии лабиринта, которую проходили мы детьми – нам было по шесть. Тебе двадцать один, и ты уже слишком много раз обыгрывала Кроноса. Полагаю, Уран и Гея решили не рисковать.

Чует сердце: если Кронос настолько безумен, то его родители – ещё хуже. Он же их «воспитание». Даже если мы убьём Кроноса, кто поручится, что нам не придётся иметь дело с Ураном и Геей?

– Хейвен, – зовёт Аполлон. – Тебе нужно сделать выбор.

– Никто не заметил, что этот засранец – единственный, кто не помрёт? – Арес вскидывает руку. – Кому бы ни сдохнуть – Коэн или нам, Аполлон вне списка. Почему?

Аполлон поворачивается к нему, бесстрастный:

– Потому что в мифе Тесей не умирает.

Аресу такой ответ счастья не приносит. Он злится:

– А, да? Тогда дай мне красную ниточку – я накину её тебе на шею и задуш…

Гермес хватает его за руку и дёргает назад. Ясно: умереть должна я. Иного выхода нет. Я не смогу смотреть, как они умирают. Я не смогу их убить. Я не выйду из лабиринта и не буду жить без них.

Но признаю: мне страшно. До дрожи страшно умереть. Я не хочу.

– Хейвен… – Хайдес возвращает меня к реальности. Его голос и лицо говорят всё. Он понял.

Я невольно подтверждаю, потому что скрыть от него не могу. Падаю на колени, отпуская руку Аполлона. Хайдес сразу подхватывает меня. Его ладони обнимают мои бёдра.

Мы остаёмся на коленях, лицом к лицу, он держит меня.

– Хейвен… – шепчет. – Хейвен, смотри на меня. Прошу. Посмотри на меня. Хейвен.

По щеке катится слеза.

– Не могу. Не хочу видеть тех, кому придётся сказать «прощай». Не хочу видеть вас в последний раз – перед смертью.

Его руки с моих бёдер поднимаются к моему лицу. Он обхватывает его крепко, встряхивает – без боли – и заставляет встретиться с серыми радужками. Они затуманены слезами; стоит ему моргнуть – и они срываются водопадами.

– Персефóни му… – начинает он, но слов больше нет. И правда, что он может сказать? Что ещё тут скажешь?

– Обещай только, что снова будешь счастлив, – прошу. – Не горюй слишком долго. И не думай обо мне слишком часто. Иногда – чтобы помнить. Чуть-чуть. Вспоминай меня иногда, но живи.

– Нет… Нет, Хейвен, прекрати. Возможно, есть лазейка. Мы её найдём. Ты не должна умирать. Ещё не всё решено. Не говори со мной «прощай», Хейвен, чёрт. Даже не вздумай…

Я затыкаю его, бросаясь в объятия. Беру его лицо и прижимаю к своей груди, заключая в объятие, в котором – всё утешение, на какое способна.

– Это конец. Если мы умрём все – смысла не было. Если умру только я – семеро из вас проживут свою жизнь. И смогут попытаться убить Кроноса, заставить его заплатить за всё зло.

– Хейвен… – повторяет моё имя, как заклинание. – Хейвен, не говори «прощай», прошу. Не говори «прощай».

Наши губы встречаются в отчаянном поцелуе. На вкус – его слёзы, смешанные с моими. Хайдес прижимает, словно хочет сплавить наши тела, а я вцепляюсь в него так, будто упрашиваю найти способ – и действительно сплавить.

Сквозь объятья ловлю взгляд Афины. Мы киваем друг другу. Возможно, я схожу с ума, но и у неё глаза блестят. Она плачет из-за меня? Афина Лайвли?

Она проводит тыльной стороной ладони по лицу и вместе с Аполлоном подходит к Хайдесу: она – слева, он – справа. Они берут его под руки и отрывают от меня.

Хайдес даже не пытается вырываться. Он всё так же плачет, не сводя с меня глаз, и губы снова и снова складываются в ту же фразу – до тошноты:

– Не говори «прощай».

Он обращается к Аполлону:

– Убей меня сейчас. Убей! Только не убивай её у меня на глазах. Не делай этого со мной. Стреляй в меня, Аполлон, чёрт!

Я и без выстрела могу умереть – прямо сейчас, от того, как бешено колотится сердце, и от того, во что превращает меня реакция Хайдеса.

Делаю глубокий вдох. Остаюсь на коленях, жду Аполлона – и пулю, которая положит конец этим играм.

– Спасибо, что любил и защищал меня, Малакай, – говорю. – Спасибо за то, что вы были лучшими друзьями, Герми, Лиам и Арес. Спасибо, что ты такой хороший человек, Посейдон. Спасибо за силу, которую ты, сама того не зная, мне дала, Афина. Спасибо за твою рациональность, Зевс. – Я не рискую поднимать глаза, произнося это. – Я счастлива, что встретила вас и играла с вами. Пусть это было опасно и без берегов. Я делаю этот выбор, потому что стала частью вашей семьи. А вы всегда говорите: «семья – прежде всего». Вот – я ставлю семью выше всего остального.

Лицо обрушивается на меня такой силой, что у меня перехватывает дыхание.

– Передайте Ньюту, что мне жаль… и что я его люблю, – добавляю.

Краем глаза вижу, как Хайдес валится на колени.

– Хейвен! – кричит он. Зевс удерживает его. – Нет, нет, нет, нет… Хейвен. Аполлон, давайте найдём решение. Найдём лазейку в этой игре. Прошу вас, подумайте все, как выбраться живыми, вместе. Не дайте Хейвен умереть. Не дайте ей умереть!

И как раз в тот момент, когда я жду, что его начнут успокаивать и говорить, что надо смириться, вмешивается ещё кто-то – и становится на его сторону.

– Коэн, ты не можешь этого сделать по-настоящему, – Арес не двигается с места, но пытается поймать мой взгляд. – Ты не можешь правда позволить этому придурку тебя убить. Ты обещала, что выйдешь отсюда. Обещала!

– Если я выйду отсюда живой, тебя там, снаружи, не будет, – напоминаю ему.

– Бейся за свою сраную жизнь!

Он срывается на крик. Как ни стараюсь отгородиться от его голоса, который лезет мне в голову, полностью заглушить не получается. Сжимаю зубы до боли.

– Аполлон. Давай, – говорю.

– Аполлон, я засуну этот пистолет тебе в задницу и выстрелю, если наведёшь его на неё, – рычит Арес. Он единственный, вместе с Хайдесом, кто ещё не сдался очевидному. А должно быть так.

Пока Аполлон пытается их унять, я позволяю себе один-единственный взгляд на кого-то из семи, стоящих справа от меня. На лицо, которое мне нужно увидеть в последний раз.

Гермес. Он прирос к месту, доброе лицо залито слезами, дрожит губа. Я улыбаюсь – и живу надеждой, что он улыбнётся в ответ, прежде чем Аполлон вернётся ко мне.

– Мы же собирались считать звёзды вместе, – шепчет он, расширенными от шока глазами глядя на то, что вот-вот случится.

Я отвожу взгляд; ком в горле грозит удушьем. Я больше не могу сидеть тут и ждать смерти.

– Делай, Аполлон. Сейчас. Хватит.

Просить второй раз не нужно. Я закрываю глаза и поднимаю подбородок повыше, показывая: целься в голову.

Хайдес орёт, несёт какую-то дурь и повторяет моё имя столько раз, что меня мутит. Зевс и Посейдон вжимают его в землю, чтобы он не рванулся и не попытался поймать пулю собой.

Перед выстрелом – крик Хайдеса.

После выстрела – общий визг всех остальных.

После выстрела – я не чувствую боли.

Кто-то зовёт по имени Гермеса.

Я распахиваю глаза. Гермес стоит передо мной, закрыв меня собой. Пуля меня не задела. Она попала в него.

Меня тошнит.

В мозгу вспыхивает момент нашей первой встречи. Я была в саду, в Йеле; Лайвли шли гурьбой, пока Ньют и остальные объясняли мне, кто есть кто. Гермес поймал мой взгляд и подмигнул.

Мой лучший друг. Парень с золотыми волосами и запахом клубники. Синие, как море, глаза и улыбка, которая умеет вытаскивать из любой черноты. Самые тёплые и душные объятия на свете.

Мой маленький Герми.

Я давлю в себе рвотный спазм и, в панике, бросаюсь к нему. Тело Гермеса валится набок; с трудом удерживаю. Опускаю на холодную траву, на спину, чтобы видеть его глаза. Вокруг никто не решается пошевелиться или издать звук.

– Что ты наделал, Герм? Какого чёрта ты наделал? – срываюсь на него. Мои слёзы падают ему на лицо.

Пуля вошла в грудь. Я прижимаю ладонь к его торсу – и она тут же в крови. От одного вида этого на моей коже всё плывёт. Гермес хрипит, несколько раз сглатывает и пытается говорить.

– Не трать воздух, – одёргиваю, мягко. – Дыши ровно. Терпи. Боль уйдёт. Не напрягайся.

Он не слушается. Улыбается:

– Когда Афи… когда Афродита умерла… она умерла и по моей вине. На той крыше я встал перед ней, чтобы она не пострадала, если всё пойдёт под откос. А когда пошло – это она оттолкнула меня и закрыла собой. Я не сдержал обещания. Особенно потому, что в тот момент мне стало так страшно, что я позволил себя оттолкнуть. Я был сильнее её. Мог упереться. Я испугался на секунду – а когда смелость вернулась, было поздно, – он кашляет. – Это мой шанс исправить.

Слишком много чувств накрывают разом, парализуя. Злость – за то, что он сделал, чего я бы никогда не пожелала ему делать. Отчаяние – потому что он умирает у меня на руках. Ужас – от того, что только что произошло, и такая тошнота, будто я выплюну сейчас каждый орган.

Афина стоит на коленях в траве и борется с желанием броситься к брату. Её парализует страх; взгляд прикован к лицу Герми, широко распахнутые глаза не моргают.

Аполлон тоже в шоке. Пистолет всё ещё поднят.

– Ты не должен был, – шепчу я Гермесу сквозь слёзы. – Не должен был, Герми. Не должен был…

– Я не мог смотреть, как ты умираешь, Маленький рай, – он сопровождает фразу лёгкой улыбкой – и тут же морщится. Грудь ходит всё чаще и чаще.

Даже если бы мы захотели, мы не смогли бы отнести его в медблок. Не смогли бы вызвать чёртову скорую. Никак его не спасти. Мы можем только быть с ним в его последние минуты. И пока Гермес гаснет у меня на руках, часть меня умирает вместе с ним.

– Мы ещё встретимся… – Гермес выдувает слова с трудом. Лицо в поту, кровь продолжает течь ручьями. – …может быть, прямо на небесах.

Он хрипит. Пытается сказать ещё, но язык заплетается, а лёгкие не дают воздуха. Ещё хрип. Он тянет ко мне руку и вцепляется в мою кофту, почти рвёт. Потом хватка слабеет, рука падает рядом. Он больше не двигается. Из левого глаза скатывается слеза. Гермес застыл, глаза открыты и устремлены в небо. Грудь не поднимается. Я подношу ухо к его губам. Он не дышит.

Он и правда ушёл.

Я не знаю, что делать. Не знаю, что сказать. Хочется кричать до хрипоты. Хочется взять тот пистолет и выстрелить себе, лишь бы не жить с этим грузом. Уже неважно, выйду я отсюда живой или нет. Если выйду – я буду видеть смерть Гермеса каждый день своей жизни.

Афина рыдает на коленях. Хайдес рядом, обнимает её. Один только Аполлон не подходит.

– Это лишь усугубляет всё, – нарушает молчание Аполлон. – Гермес обрёк вас – сам того не зная.

Не уверена, что выдержу ещё одну плохую новость.

– О чём ты? – подхватывает Зевс.

Аполлон кивает на Герми.

– Пожертвовав собой, он изменил выбор Хейвен. Она больше не может умереть. Если первый из семи жертвенных шагов уже совершен, они должны продолжиться до конца. Умирать придётся и вам – чтобы завершить начатое.

– Нет! – у меня срывается крик, будто это что-то исправит. – Нет, нет, нет… – продолжаю бормотать. Я прижимаю к себе тело Гермеса, как младенца, и качаю, будто так ему приснятся светлые сны. – Нет, нет, нет, нет, Герми, что же ты сделал…

Зевс ругается.

И в тот же миг меня накрывает новая ясность. Я буду смотреть, как умирает Афина. Как умирают Лиам. Зевс. Посейдон.

И я буду смотреть, как умирает Хайдес. Роли поменялись. Я внезапно понимаю его отчаяние. Сейчас я тоже хочу, чтобы Аполлон выстрелил в меня – лишь бы не видеть его смерть. Но если умру я, будет ещё бессмысленнее.

Не говоря ни слова, Зевс подходит к Аполлону. Тот будто всё ещё не пришёл в себя после последних пяти минут. Зевс накрывает его руку с пистолетом и помогает снова нажать на спуск. Грохот заставляет меня вздрогнуть – и Гермес почти выскальзывает из моих рук.

Зевс валится навзничь, почти рядом с Герми. Пуля прошила ему лоб. Кажется, он умер сразу. Всё произошло так быстро, что я не успеваю осознать. Всё настолько безумно, что не верится, будто это реально.

Лиам дрожит. Но не плачет. Он смотрит на неподвижное тело Зевса и качает головой:

– Не могу. Не могу. Я не…

Я уже знаю, что он собирается сделать, ещё до того, как он это озвучит. Пытаюсь остановить, но Лиам уже рвётся туда, откуда мы все семеро и появились. Он пытается сбежать.

Он делает всего три шага, прежде чем – невесть откуда – его прошивают очередью. Пули пробивают тело сверху донизу, оставляя его в кровавой луже. Стреляли столько раз, сколько не требовалось. Трава под ним темнеет с пугающей скоростью.

От дикости его смерти меня подступает тошнота. Я вынуждена отвернуться и выплюнуть одни желудочные соки. Рвотные спазмы дерут горло, я не могу их остановить, и в то же время в желудке больше ничего нет. От усилия у меня текут слёзы. Почти захлёбываюсь.

– Сделай это быстро, – говорит Посейдон.

Аполлон двигается как в замедленной съёмке. Целится в область сердца и стреляет.

Тело Посейдона валится поверх тела Зевса. Арес, в двух метрах от них, смотрит на них во все глаза. Дышит тяжело, руки трясутся. Я вижу, как шевелятся его губы – он, похоже, говорит сам с собой. Никогда раньше я не видела его таким испуганным.

Остались только он, Афина и Хайдес. Они уходят один за другим, а я не могу отпустить тело Гермеса, чтобы подойти к остальным. Я окаменела. Я не чувствую ног. Какая-то часть меня уверена, что я хочу остаться здесь с ними и больше никогда не выходить из лабиринта. И я бы так и сделала, если бы это не делало их смерти пустыми.

Первым двигается Хайдес. Я издаю стон боли, но это его не останавливает. Он останавливается передо мной и опускается на колени – так же, как несколькими минутами раньше, когда мы прощались, будучи уверены, что умру я.

Он позволяет себе пару секунд, чтобы погладить брата по щеке. Шепчет что-то по-гречески; я не знаю перевода и не хочу спрашивать. Это их момент, и я молча уважаю его.

Потом поднимает голову и смотрит на меня. Смирение. Это смирение снова заставляет меня плакать.

– Закрой глаза и не смотри, – шепчет он.

Аполлон взводит следующий патрон и наводит ствол Хайдесу в затылок.

– Нет! – кричу я, хотя это бессмысленно. – Нет, прошу, нет. Подожди, Аполлон, подожди!

Он слушается, но лишь откладывает то, что всё равно случится. Я бешено оглядываюсь в поисках последней лазейки. Живые стены. Призрачный купол над нами. Тела моих друзей.

И вдруг взгляд цепляется за часы у меня на запястье. Семь вечера. Время моей встречи у входа с Кроносом. Если я отключилась, как говорит Аполлон, почему время не прошло? Я снова смотрю на лицо Хайдеса. Глаза возвращаются к циферблату. Теперь – два пополудни.

Я замираю, сбитая с толку.

Закрываю глаза и открываю. Стрелки стоят на восьми утра. Но сразу после восьмёрки – двенадцать. Остальных цифр нет или они написаны как-то криво.

Я подбираю пистолет, который уронила, и отшвыриваю подальше.

– Хейвен?

Я игнорирую Хайдеса.

Во сне время никогда не показывает правильно, а цифры расплываются. Сейчас, по часам, три пополудни.

Я вглядываюсь в свои руки: цвет кожи неестественный. Я бледная, но это розоватая бледность. Тыльные стороны – как у мертвеца, почти синюшные.

Всё это – сон. Ужасающе правдоподобный сон.

Я сплю.

И должна проснуться. Должна, потому что я больше не вынесу, глядя на мёртвых друзей – пусть это и не реальность.

Справа Аполлон только что застрелил Афину.

Очередь Ареса.

Я больше не хочу видеть ничью смерть. Я хочу проснуться. И не прошу об этом как о желании – я требую. Начинаю повторять вслух всё громче:

– Я хочу проснуться! Дайте мне проснуться!

Всё замирает.

Я закрываю глаза.

Задерживаю дыхание.

Открываю.

Подо мной – мягкий матрас, накрытый тёплыми, пахнущими свежестью простынями. Сверху – одеяло. И над мной, склонившись с тревожным взглядом, – Хайдес.

– Любимая, всё в порядке? Ты дёргалась во сне. Тебе приснился кошмар?

Лоб покрыт потом. Сердце колотится. Я смотрю на будильник на тумбочке. Семь утра. Отвожу взгляд и возвращаю. Всё те же семь. Делую так несколько раз, пока не убеждаюсь. Осматриваю руки. Всё на месте.

– Хейвен? Я начинаю переживать.

Я впечатываюсь в его объятия и обнимаю крепко. Хайдес тихо хихикает, но я слышу нотку тревоги:

– Любимая, эй. Всё хорошо.

– Мне приснился ужасный сон, – тараторю. – Будто я всё ещё в лабиринте. И вы все умирали, потому что были семью жертвами для Минотавра. Или меня убивает Тесей, или я убиваю вас. Герми жертвует собой… Лиам пытается сбежать, и его расстреливают издалека… Я… – слова спутываются.

Хайдес гладит меня по спине.

– Шш, – шепчет. – Это был всего лишь сон. Этого никогда не было. Наверное, сказались наркотические пары, которые ты вдохнула в лабиринте.

Это снова настораживает меня. Я выскальзываю из объятий, чтобы рассмотреть его. В комнате темно, солнце ещё не встало, но слабый свет с балкона позволяет различить его черты.

– Что ты имеешь в виду?

Хайдес шумно сглатывает:

– Помнишь коридор, через который ты проходила? Это и был настоящий вход в лабиринт. Похоже, там был галлюциногенный дым. Ты вдохнула немного – ровно настолько, чтобы отыграть игру без лишней путаницы, – но когда вышла, он подействовал. Ты потеряла сознание у меня на руках: думаю, от смеси этой дряни, боли и усталости.

И во сне было так же. Мне нужно, чтобы он подтвердил, что произошло. Стоит попытаться восстановить в памяти игру – как картинки кошмара накладываются и пытаются убедить меня, будто это и есть реальность.

– Аполлон был Минотавром и помог тебе, – объясняет Хайдес. – Вы прошли лабиринт сверху. У выхода твой отец попытался остановить тебя, потому что хотел, чтобы ты умерла. Кронос проткнул его мачете и выскочил первым. Но ты предложила сыграть в игры Артемиды, и он… выбрал убить себя. Потом ты отключилась. Вот что случилось, Хейвен. Всё, что тебе приснилось, – не реальность. Мы все живы. С нами всё в порядке. И с тобой тоже.

Я разрываюсь в освобождающемся плаче. Не уверена, что когда-нибудь плакала от счастья. Меня трясёт, как лист, рубец жжёт, и Хайдес снова прячет меня в объятиях. Укрывает шею поцелуями, опускается, чтобы коснуться губами щеки и лба. Делает это минуты, тянущиеся бесконечно, и я никогда в жизни не была так благодарна ему, как сейчас. Он заставляет моё сердце биться ровнее и даёт мне снова дышать.

– Почему ты ещё не спишь? – нарушает тишину. – Ты устала.

– Ты останешься со мной? – спрашиваю по-детски.

– Я не оставлял тебя ни на секунду.

Он мягко укладывает меня на простыни, голову – на подушку. Подправляет одеяло и касается моих губ лёгким поцелуем.

Мы улыбаемся друг другу. И правда, сон уже наваливается и тяжелеет на веках.

Лёгкая тревога всё ещё сидит под кожей. Будто что-то плохое может снова случиться. Не верится, что всё закончилось.

Я хватаю его за руку, прежде чем он отходит:

– Малакай?

– Всё позади. С нами всё хорошо, агáпи му. Спи.

Эпилог

РАЙ – ЭТО МЕСТО НА ЗЕМЛЕ

– «Меня зовут Малакай», – прошептал мальчик.

– «А я… Хейвен», – ответила она дрожащим голосом.

– «Тебе страшно?»

Она колеблется и выбирает правду: – «Да».

– «Не переживай. Однажды всё это кончится, и мы забудем».

– «Я забуду и тебя?»

– «Думаю, да».

– «А ты? Ты меня забудешь?»

– «Надеюсь, что нет».

Повисает пауза, и Хейвен снова говорит:

– «Мал…» – она осекается и едва улыбается. – «Кай?»

– «Да?»

– «Я постараюсь тебя не забывать».

Когда я просыпаюсь, у меня пересохло во рту и странно кружится голова. Я и так знаю, что снова проспала дольше обычного – как и в последние дни, – но сейчас это то, что нужно, чтобы прийти в себя. Комната залита цветами заката: через дверцу на балкон льётся оранжевый свет с розоватым отливом.

Я приподнимаюсь и оглядываюсь. Хайдеса нет. А если у меня и есть приоритет, так это поговорить с ним и задать все вопросы, которые копятся без ответа. Сон всё ещё стоит у меня перед глазами, и, как бы я ни повторяла себе, что это была не реальность, один только его вспоминать – уже страшно.

Пока я осматриваю каждый угол, что-то цепляет взгляд. На тумбочке сложенный листок. Тянусь, беру, разворачиваю и читаю.

Спускайся на пляж, как только проснёшься. Только оденься потеплее – воздух холодный.

Я оставил тёплые вещи на левом углу кровати.

Надень их и приходи ко мне.

Хайдес.

Я улыбаюсь. Убираю записку в ящик тумбочки и ищу одежду. Нахожу там, где он сказал: чёрные брюки и белый шерстяной свитер, который уже на ощупь кажется самым тёплым в мире. Я быстро натягиваю всё это – меня распирает любопытство, зачем эта встреча на пляже.

Со шнурками наперевес выхожу через дверь на балкон. Воздух ледяной, но вещи Хайдеса греют. Сворачиваю налево. Едва успеваю сделать пять шагов, как меня останавливают.

– Ты не туда.

Волна ностальгии, смешанная с тем, как обжигающе приятно слышать этот голос, накрывает с головой. Я медленно оборачиваюсь. Хайдес прислонился к низкой стенке, скрестив руки на груди. В руке – красное яблоко. На губах – лукавая полуулыбка, и у меня пропадает один удар сердца.

– Что, прости?

– Ты ошиблась. Дорожка к частному пляжу – вот с этой стороны, – поясняет он.

Я прикусываю губу:

– И как ты догадался, что я сверну не туда?

Он пожимает плечами:

– У тебя ужасное чувство направления. Я предположил, что понадобится моя подсказка.

Без всякого предупреждения Хайдес отрывает руки от груди и швыряет мне красное яблоко. Расстояние небольшое, а меткость у него безупречная. Я ловлю его на лету.

– Ты с ума сошёл? – мне почти смешно от этой странной выходки.

Хайдес делает пальцем «иди сюда». Я подчиняюсь, будто загипнотизированная, словно он заколдовал меня и его тело притягивает меня к себе.

Когда я подхожу, Хайдес наклоняется, и наши носы почти касаются.

– С этого всё и началось, помнишь? Западное крыло Йеля. Твоё полное отсутствие дружбы с указателями и аудитория для собрания первокурсников, которую ты никак не могла найти.

Я кривлюсь:

– А ещё ты, который принял мои руки за урну для огрызков и сунул мне объеденную яблочную корочку.

Он едва удерживает улыбку. Его глаза сияют – то ли от счастья, то ли от тоски, то ли от желания. Наверное, от всего сразу.

– В тот день я не мог выбросить из головы нашу встречу.

Я шутливо толкаю его плечом:

– Потому что ты уже был в меня влюблён.

Он хмурит брови:

– Нет. Я вспоминал твоё лицо, когда оставил тебе яблоко в руке, и хохотал сам с собой.

Пусть. Меня устраивает и эта версия. В глубине души я знаю, что между нами вспыхнуло сразу. Будь то взаимная несносность или непреодолимое притяжение – не так важно.

Если у каждого из нас есть книга, где записана вся наша жизнь, ясно одно: мы с ним должны встретиться уже в прологе – и дойти вместе до самого эпилога.

Хайдес протягивает мне ладонь:

– Пойдём на пляж?

Я вкладываю свою – переплетаю наши пальцы – и позволяю ему повести меня к боковой лестнице с балкона. За ней – узкая дорожка из кирпича, и чем ближе к пляжу, тем толще слой песка, скрывающий её под собой.

Я уже краем глаза угадываю, что там, внизу, но Хайдес заслоняет обзор:

– Закрой глаза – и открой, когда я скажу.

Я не спорю. Отчасти потому, что всё ещё уставшая, как выжатая после долгого сна, отчасти – потому что не хочу портить себе сюрприз. Замираю. Потом его руки обхватывают мою правую икру и приподнимают ногу. С меня слетают сначала одна туфля, потом другая – я остаюсь в носках.

Судя по звукам, он разувается тоже. Снова сплетает пальцы с моими и ведёт. Чем дальше, тем сильнее один звук заглушает плеск волн. Что-то потрескивает. До меня доходит запах дыма – подтверждение. Там разожжён костёр.

– Открывай.

Передо мной – большое покрывало нежно-голубого цвета, расстеленное в паре метров от небольшого костра с яркими языками пламени. На покрывале – настоящий пикник: молочные булочки, сыр и мясная нарезка, даже пицца, кусочки шоколадного торта, кувшин воды с двумя стаканами, чипсы и фруктовый салат. В углу я узнаю мисочку, доверху полную зёрнами граната.

Лишь один предмет скрыт под меньшим чёрным полотном.

Хайдес поднимает палец:

– Без вопросов. Садись.

Я устраиваюсь справа, он – рядом. Едва он успевает сесть, как я киваю на загадочный предмет:

– Что это?

Хайдес тянется за салфеткой, отрывает кусок «Маргариты» и протягивает мне:

– Подарок для тебя. Но получишь его только после того, как что-нибудь съешь. Ты же голодна, верно?

Мой желудок предательски рычит в ту же секунду, как я собиралась сказать «нет». Хайдес прыскает. Сначала мы молчим. Рана на щеке ещё свежая и не даёт мне широко раскрывать рот, поэтому приходится откусывать крошечные кусочки. Сам Хайдес помогает, нарезая всё на маленькие порции.

– Сколько я проспала? – наконец спрашиваю.

– На этот раз примерно сутки с половиной, – отвечает он.

У меня пересохло во рту, воды хочется больше всего. Стоит потянуться к кувшину, как его рука останавливает мою и мягко опускает обратно.

– Что ты делаешь? – не понимаю.

Его длинные пальцы обхватывают кувшин, он снимает крышку. Держа его правой рукой, наливает воду в стеклянный стакан до краёв и подаёт мне.

– Пока я рядом, твой стакан никогда не будет пуст, Хейвен. Обещаю, я всегда буду наполнять его.

С дрожью в пальцах принимаю воду и осушаю в несколько глотков. Хайдес вновь наполняет – я пью второй, потом ставлю стакан на покрывало.

В последний момент хватка срывается, стакан опрокидывается, и лицо у меня невольно перекашивается. Стоит шевельнуться – что-то тянет справа на щеке, и резкая боль вспыхивает огнём.

Вдруг я полностью осознаю свою рану.

Рука сама летит к лицу, но Хайдес быстрее: перехватывает меня за запястье и мягко разворачивает. Кладёт ладонь мне на колени, взгляд серьёзный, напряжённый.

– Только не сейчас, – звучит почти как мольба. – Не думай об этом сейчас. Мы обо всём поговорим… потом.

Я с трудом сглатываю. Сердце колотится, и тонкая, ползучая тревога начинает взбираться по коже к горлу, готовая сжать и перекрыть дыхание.

Хайдес приподнимается – ровно настолько, чтобы дотянуться до тайного подарка. Засовывает руку под чёрную ткань и пару секунд там возится. В тот же миг приподнимает полотно – и показывает, что под ним.

Я застываю с открытым ртом. Объяснения не нужны, вопросы – тем более. Я знаю, что это. Голубой гималайский мак. Не живой, конечно. Мой любимый цветок, собранный из световых нитей: вокруг стебля – зелёные гирлянды, они же формируют листья у основания лепестков. А лепестки – сплошной фейерверк голубых огоньков, такие яркие и чистые, что на миг кажется: это может соперничать с настоящим цветком.

– Я смотался на ближайшие острова, – рассказывает Хайдес, – и обошёл кучу цветочных, спрашивал, нет ли у них голубых гималайских маков. На меня смотрели как на сумасшедшего, Хейвен.

Я не удерживаюсь от улыбки. Он подаёт мне цветок, я бережно беру его, боясь, что случайно сломаю. Хватает нескольких секунд, чтобы понять: конструкция прочная, устойчивая. Гирлянды на батарейках, аккуратно спрятанных в маленькую прямоугольную коробочку.

– Он потрясающий, Хайдес, – шепчу со слезами на глазах. – Невероятный. Ты сделал его сам?

Он мнётся, косится на меня из-под ресниц и неловко чешет затылок:

– Если скажу «да», это прозвучит как полный лузер?

Я прикусываю губу, чтобы не расхохотаться. Не потому, что смешно, а потому что трогательно – как ему стыдно за собственные хорошие поступки.

– Хайдес… – его имя срывается с моего языка так, будто это самое красивое слово на свете.

Он не даёт договорить. Его ладонь скользит к основанию моей шеи, пальцы запутываются в волосах. Он чуть запрокидывает мне голову – и наши губы сталкиваются. Я понимаю, что он хотел поцелуй мягкий, радостный – «мы здесь, вместе». Но секунда – и всё оборачивается другим. Хайдес целует жадно, взахлёб; его язык ищет мой, находит. Свободная рука ложится мне на талию и тянет ближе, прижимает к себе. И я чувствую не только страсть. Я слышу его отчаяние. Словно он благодарит меня за то, что я жива, что не оставила его. И словно до сих пор боится, что что-то снова утащит меня от него.

– Я слышала тебя, когда была в лабиринте, за стеной огня, – шепчу ему в губы. Он на миг ещё раз их касается. – Слышала, как ты меня звал.

– Меня держали. Не дали ворваться внутрь, – оправдывается он, будто это вообще нужно. – Если честно, я врезал Зевсу. У парня какая-то несокрушимая челюсть. Он только моргнул и ещё сильнее меня вжал. Было жалко смотреть.

– Я рада, что тебя остановили, – отвечаю.

Кончики его пальцев проскальзывают под край моего свитера и касаются кожи. От этого прикосновения меня бросает в жар. Сколько бы вопросов ни копилось о том, что было и что будет, сейчас мне нужен он. Нужна минута с человеком, которого я люблю больше всего на свете.

Я склоняюсь к его уху:

– Хайдес, – шепчу в мочку, – пойдём в комнату. Сейчас.

Его рука уже играет с поясом моих брюк. Пальцы скользят поверх ткани белья.

Теперь целую его я – и заканчиваю лёгким прикусом нижней губы. Его пальцы всё ещё дразнят мой низ живота, но не переступают границы ткани. Я подаюсь ближе, усиливая давление, и Хайдес тихо смеётся.

– Эй, звёздочки! Шоу будет? – раздаётся знакомый голос метров в двадцати.

Мы оборачиваемся синхронно, не разрывая объятий. Гермес облокотился на террасную ограду и держит бинокль. Улыбается, жуя жвачку с открытым ртом. Рядом с ним Посейдон, Лиам и Арес – передают бинокль по кругу.