Текст книги "Игра титанов: Вознесение на Небеса (ЛП)"

Автор книги: Хейзел Райли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 37 страниц)

Ноги подкашиваются. Аполлон успевает поймать меня, обхватив за талию и прижимая к себе. Я пытаюсь вырваться и трясу головой. До входа ещё метры, но всё расплывается, фигуры двоятся. Я различаю только ярко-голубые волосы Посейдона.

– Иди сам, – шепчу Аполлону. Глотаю, горло дерёт. – Ты должен предупредить их. Умоляю.

– Я не могу оставить тебя…

– ИДИ, ЧЁРТ ВОЗЬМИ! – нахожу последние силы, и это мой последний крик.

Аполлон отпускает. Я оседаю на колени, ладонями упираюсь в мокрую, холодную траву. По шее начинают стекать капли – то ли морось началась снова, то ли дождь вернулся.

Я прищуриваюсь. Белая, слишком широкая рубашка Аполлона выделяется среди остальных. Он добежал до своей семьи и передаёт то, о чём я просила. Говорит Ньюту, что он не должен входить, потому что я согласилась. Для него всё закончено. А для меня только начинается.

Ко мне бросается Хайдес. Его фигура – единственная, что вижу ясно. Он поднимает меня с земли, прижимает затылком к своему тёплому плечу. Его пальцы скользят в мои растрёпанные волосы. Его губы касаются уха:

– Всё хорошо. Всё закончилось. Ты в порядке? Скажи что-нибудь, Хейвен, умоляю.

Но мои глаза прикованы к брату, спорящему с Аполлоном. Язык предательски сворачивается, не давая произнести ни слова.

– Persefóni mou, – шепчет Хайдес.

И вдруг всё идёт наперекосяк. Ньют резко разворачивается к лабиринту. И рывком бросается внутрь, переступая порог.

Раздаётся пронзительный скрежет решётки, захлопывающей вход. Ньюта запирают внутри.

Я кричу. Или издаю то, что осталось от голоса. Этого мало, но достаточно, чтобы все обернулись.

Хайдес несёт меня к Лайвли, но я вырываюсь, хочу только к Аполлону.

– Что, блин, ты сделал?! Я же согласилась! Согласилась! Почему мой брат там?! Почему он вошёл?! – я со всей силы ударяю его в грудь. – Что ты ему сказал?!

Аполлон стискивает челюсти. Обычно он не выдерживает моего взгляда, но сейчас не отрывается. Вина точит его изнутри, и пусть она сожрёт его дотла.

– Аполлон сказал нам, что ты отказалась, – вмешивается Зевс, прищурив глаза. – Сказал Ньюту: если он ещё хочет, пусть идёт.

Я задыхаюсь. Аполлон солгал. Он слышал меня, слышал всё – и всё равно обманул. Обманул меня. Обманул моего брата. Аполлон. Тот, кого я считала самым добрым. Тот, кто с самого начала был рядом. Тот, с кем, как оказалось, я связана с детства, с приюта.

– Я не мог позволить, чтобы ты пострадала, – наконец выдавливает Аполлон. – Я надеюсь, однажды ты сможешь простить. А если нет… я пойму. Но хотя бы буду знать, что ты в безопасности.

Глава 12. ФРАГМЕНТЫ ЖИЗНИ

Аид часто изображался как бог суровый и недоступный, но не злой. Он был известен тем, что ревностно оберегал свою супругу Персефону и яростно защищал своё царство.

Хайдес

Конфуций говорил, что жизнь на самом деле очень проста, и только мы сами упорно усложняем её. Ну так вот, я бы с удовольствием сказал Конфуцию громкое «иди к чёрту».

Это не я тот мудак, который сам себе всё запутывает. Это другие не дают мне спокойно жить. Каждый раз, когда думаю, что смогу хоть чуть-чуть передохнуть, тут же появляется новая проблема.

– Я приняла соглашение Кроноса! – кричит Хейвен. – Аполлон солгал. Он обманул моего брата и загнал его туда!

Над нами нависает тишина. Будто мы в пузыре, отрезанном от остального мира, и сквозь его тонкие стенки можно слышать, как жизнь там, снаружи, идёт своим чередом. А мы застряли здесь.

Что-то внутри меня не так. Я прокручиваю в голове слова Хейвен. Она согласилась. Значит, только что вернулась от моего отца. Она бы вошла в лабиринт через два месяца и стала одной из нас. Она отказалась бы от меня. Сердце сжимается в тисках, но сейчас не время терзаться этим, потому что есть проблема куда серьёзнее.

Всё решается в долю секунды. Короткий миг, когда я ловлю морскую синеву глаз Гермеса – и мы понимаем друг друга без слов. Это почти телепатия:

Хейвен бросится на Аполлона.

Да, бросится. У неё в глазах безумие.

Я держу её слева.

Я справа.

И это подтверждается, когда Гермес срывается вперёд одновременно со мной. Я хватаю её за левую руку, он – за правую.

Хейвен даже не замечает нас. Её глаза прикованы к Аполлону. Я не понимаю, чего в них больше – разочарования или ярости.

– Как ты мог сделать такое? – шепчет она.

Мой брат склоняет голову, пряча лицо за занавесью волос. – Я должен был защитить тебя.

– Я тебя об этом не просила! – взрывается Хейвен. – Я ни кого не просила вмешиваться. Наоборот, я хотела лишь свободы выбора. Но попросить вас отойти в сторону и не думать, будто только вы способны принимать правильные решения, – это, конечно, невозможно, да?

Аполлон терзает руки. Молчит. И часть меня страдает, потому что я знаю: он ощущает вину, которая с ним останется навсегда. Я видел его таким раньше. Когда родители отчитывали его в детстве, а он потом тайком плакал.

– Хейвен, твой выбор был бы объективно дерьмовым, – вставляет Гермес, сказав именно то, чего не должен был.

Она резко поворачивает голову к нему, и он невольно пятится назад. – А ты что вообще лезешь со своими оценками, Гермес? Что ты понимаешь о жизни впроголодь? Со своей виллы, со своего семейного острова, что ты знаешь о крохотной квартирке в убогом районе, где воду отключают, свет мигает, а в холодильнике пусто? Ты хоть представляешь, как бесит, когда всю жизнь у тебя была одна лишь посредственность, и даже её собираются отнять?

Я уже хочу велеть Гермесу заткнуть пасть, но он опять опережает и лезет не туда:

– С тобой ничего не случится. Ты не останешься без дома, Хейвен. Пока мы рядом.

Хейвен резко вырывается, и когда я пытаюсь удержать, она толкает меня так сильно, что я разжимаю руки, ошеломлённый.

– Может, я и потеряю, – выдыхает она. – Но сейчас речь не обо мне. Речь о моём отце и моём брате. Ньют никогда не должен был туда войти. Это был мой выбор, и вы обязаны были его уважать!

Её грудь всё чаще и чаще вздымается. Дыхание рвётся, лицо заливает жар, зрачки расширены, веки дрожат. Её накрывает приступ паники.

– Я не могу позволить, чтобы с Ньютом что-то случилось, – шепчет Хейвен и, пятясь, натыкается плечом на Аполлона. Отдёргивает руку, будто обожглась. Посейдон протягивает ладонь, но Хейвен отшатывается. – Я не могу допустить, чтобы он остался там. Не могу. Это неправильно. Это не ваше дело. Вам не следовало, вам не…

Её слова сливаются в бессвязное бормотание. И на наших глазах, под свинцовым небом, готовым разразиться грозой, она бросается к воротам Лабиринта Минотавра. Решётка белая, безупречная, и высотой с пять метров, как и зелёные стены-живые изгороди.

– Ньют! – крик Хейвен разносится эхом. Она упирается ногой, подтягивается руками по металлическим прутьям. Подошва срывается, и я уже рвусь вперёд, чтобы удержать её, но она снова выравнивается и карабкается выше. Будто собирается перелезть через острые пики наверху.

В голове вспыхивает картина: Хейвен, насквозь пронзённая ими. Она не понимает, что творит.

– Она убьётся, – бросает Арес, не сводя с неё глаз. Делает шаг вперёд. – Надо помочь.

Я отталкиваю его назад. – Даже не думай, – шиплю, шагая к Хейвен. С другим членом семьи я бы не спорил. Но не с Аресом. Он только воспользуется её состоянием. А мне нужно быть рядом с ней.

– Persefóni mou, спустись, пожалуйста, – шепчу, кладя руки ей на талию и осторожно потягивая вниз, чтобы не испугать.

Хейвен меня не слышит. Она зовёт брата, вцепившись в решётку, и голос её срывается:

– Ньют, прошу тебя! Вернись! Я согласилась на сделку. Я согласилась!

Рука соскальзывает, и тело падает назад – я ловлю её и стягиваю вниз. Она дёргается, хнычет, как ребёнок. Вся семья стоит неподалёку и смотрит.

– Пойдём, Хейвен, – шепчу ей на ухо.

Она резко мотает головой и случайно (или намеренно) стукается об мою. Боль несильная, но я на миг теряю равновесие. Этого хватает, чтобы она попыталась вырваться. Напрасно: я быстрее.

– Пожалуйста, Хайдес, отпусти, – умоляет она, голос сорванный. – Отпусти, прошу. Я должна пойти за ним. Должна вытащить его. Это мой брат. Я не могу его там оставить. – Она поворачивает ко мне лицо, её разноцветные глаза сияют слезами и страхом. – Прошу, Хайдес. Отпусти. Умоляю.

Я резко сжимаю челюсть. – Прости, Хейвен, но я не могу. Ньют уже вошёл. Если ты пойдёшь за ним…

Я не договариваю. Но она умная, и в голове уже звучит конец фразы: тогда мы потеряем двоих вместо одного.

Она обвисает у меня на руках. И разражается глубоким, рвущим душу плачем. Её всхлипы разносятся по пустынному пространству. Молнии рассекли небо, гром загрохотал, но даже они не смогли заглушить её крик. Она как богиня. Прекрасная и отчаянная богиня, чей гнев и чья боль разбудили стихию.

– Я не успела ему сказать… – Хейвен рыдает, захлёбываясь словами. Шмыгает носом, дыхание рвётся неровно. – Не успела сказать, что это неважно, что и для меня он всегда был братом по крови. Не успела ему этого сказать.

– Нам нужно уйти отсюда, – пытаюсь её успокоить. – Не…

Я не понимаю, что такого сказал не так; её ладони со всей силы врезаются мне в грудь и отталкивают назад. Настроение снова меняется.

– Я имею право делать свои выборы! – кричит она. – Аполлон его обманул! Это несправедливо. Вы не можете решать за меня, не можете!..

– Коэн.

Я закатываю глаза. Ну вот, не хватало ещё его комментария.

– Заткнись, Арес, – огрызается она, полностью со мной солидарная.

Арес приближается, раскинув руки, будто перед ним полиция с нацеленными пистолетами.

– Скажу тебе вещь, от которой тебе будет паршиво, но слушать придётся. Я скажу её только раз. И услышишь ты это только от меня, потому что только я готов быть тем самым неудобным и эгоистом.

– Нет, не хочу слушать… – отворачивается Хейвен.

Но Арес оказывается перед ней в одно мгновение. Кладёт ладони ей на плечи и чуть встряхивает – так, что у меня в груди поднимается жгучее желание свернуть ему шею и покатить её вниз по пляжу.

– Никто не пустит тебя искать Ньюта, – проговаривает он, чеканя каждое слово. И все мы уже понимаем, куда он ведёт. Я хочу его остановить, но тело не слушается. Он идёт напролом. – Никто не пустит, потому что мы все предпочитаем, чтобы пострадал он, а не ты. Вот она – неудобная правда. Мы все готовы его принести в жертву ради тебя.

Хейвен замирает. Я не вижу её лица, но её плечи начинают дрожать. Арес отступает на шаг. И тут Хейвен вкладывает всю силу в удар – кулак врезается ему в лицо. Едва костяшки успевают коснуться кожи, как вторая рука уже летит в новом ударе.

Голос внутри меня говорит: наслаждайся зрелищем.

Другой велит: останови её.

Третий шепчет: бей вместе с ней этого ублюдка.

Но сегодня я – трус. Чёртов трус, потому что я рад, что Аполлон её обманул. Потому что знаю: это несправедливо, но я не могу позволить Хейвен войти в лабиринт. Потому что я уже был там, и, если бы позволил ей пойти – у меня бы не хватило сил пойти следом и защитить её.

Я трус, подонок, потому что и сам бы пожертвовал Ньютом ради Хейвен. Её братом. Я, который слишком хорошо знает, что значит любить брата или сестру. Но поделать с этим ничего нельзя. Ни я, ни остальные. Не наша вина, что для нас он никто, в отличие от Хейвен.

Когда возвращаюсь в реальность, Зевс уже удерживает Ареса, а Посейдон и Афина заламывают руки Хейвен. Она задыхается, плачет, лицо пылает, волосы выбились из косы и липнут к щекам.

– Хайдес! – зовёт она. Это зов о помощи. Может, она ждёт, что я прикажу Афине и Посейдону отпустить её. Может, ждёт, что я ударю Ареса и встану на её сторону. Что скажу: «Пойдём за Ньютом, так нельзя, это неправильно».

– Он думает так же, как я, – сиплый голос Ареса режет по ушам, как когти по стеклу. – Твой драгоценный Хайдес тоже бы принёс Ньюта в жертву.

Хейвен смотрит на меня.

– Это неправда, – выпаливаю я. Но больше ничего не добавляю. Я не умею врать ей так, чтобы она поверила. – Не слушай его.

– Ты всегда так хреново врёшь? – Арес усмехается. – Если ты не на моей стороне, тогда открой ворота и дай ей бежать за этим никчёмным Ньютом. Давай, Хайдес. Ты же можешь. Чего ждёшь? Открой! Впихни её туда! – каждое слово он повторяет как заклинание, всё громче, будто специально, чтобы вывести меня из себя. – Открой и впусти её!

– Нет! – взрываюсь я, и мой крик притягивает все взгляды. Два из них самые страшные: глаза Хейвен, полные боли и шока. – Нет, я никогда не пущу её туда. Там уже Ньют. И он там останется.

Хейвен ловит ртом воздух. – Как ты можешь…

– Я хотел бы найти слова, чтобы сказать то, что думаю, и при этом ты бы меня не возненавидела. Но таких слов нет, – бормочу я. – Потому что я бы пожертвовал твоим братом, если бы это значило спасти тебя. Вот что значит любить.

Я понимаю, что сказал чушь, ровно в тот миг, когда слова слетают с губ. Слова – это подарок: они позволяют выражать чувства, общаться. Это стихи, песни, чернила на бумаге. Это привет незнакомца, способный подарить улыбку в паршивый день, и поддержка, которая даёт силы идти дальше. Но у них есть изъян: однажды произнесённые, их уже не забрать обратно.

– Когда любишь – не жертвуешь другими, – отвечает Хейвен. Она старается держаться, но голос дрожит. – Из-за любви жертвуешь собой. Из-за любви я бы вошла вместо брата. Из-за любви вошёл он. Без уловок, без помощи. Из-за любви не причиняют боль. Из-за любви не бывают эгоистами.

– Войти в лабиринт Кроноса Лайвли – это не любовь, а глупость и отсутствие мозгов, – бормочет Арес.

Я сжимаю кулак у бедра. – Для меня любовь – это ставить тебя выше всех остальных. Прости, но так будет всегда, Хейвен. Ты всегда будешь выше любого другого.

Она не злится. Она улыбается устало, сквозь слёзы. Выворачивается из рук Афины и Посейдона и отходит. Обиженная всеми, не знает, к кому приткнуться. В итоге садится рядом с Лиамом – единственным, кто не успел облажаться. Он обнимает её, прижимая к себе. Я ощущаю бешеную смесь злости и зависти. Зависти к тому, что он может её утешить, обнять. Зависти к тому, что он не был идиотом, как я.

– Осталось недолго, – шепчет мне Афродита.

– Уже прошло тринадцать минут? – спрашиваю.

К нам подходит Гермес. Его привычная лёгкость исчезла – на лице только тревога. Он никогда не ссорился с Хейвен, и я знаю, как он её любит.

– Счёт идёт на секунды.

– Надо быть готовыми. Хейвен попытается прорваться, – говорю я, сжав нервы в кулак.

И пока все остальные смотрят на ворота, мы с братьями отводим взгляд. Мы знаем.

Он уже идёт.

Я чувствую.

Небо рассекла молния. Земля задрожала. Но не из-за грозы. Дрожь идёт от самой земли: в нескольких метрах от ворот почва сдвигается, открываясь, как потайная дверь. Из-под земли поднимается золотая клетка. Высотой метра три, с блестящими прутьями и дверцей, в замке которой уже вставлен ключ.

Посейдон оттаскивает Хейвен в сторону, и она не сопротивляется – слишком заворожена происходящим.

Внутри стоит человек. Тело стройное, мускулистое, в чёрном смокинге и с жёлтой бабочкой. Он оборачивается к нам с жестом, который можно назвать почти вежливым. Кто-то издаёт сдавленный звук, не разобрать кто.

Хейвен отшатывается, едва замечает маску быка на его лице. Маску Минотавра.

– Кто, чёрт возьми, это? – хмурится Арес.

Зевс шагает вперёд, заслоняя Геру и Посейдона. А Посейдон, в свою очередь, прикрывает собой Хейвен и Лиама. Лиам побледнел так, что кажется, вот-вот рухнет в обморок.

Незнакомец наклоняется. Только в этот миг остальные замечают то, что до этого ускользнуло от внимания. У его ног что-то лежит. Он сжимает ладонью рукоять мачете и одним резким ударом выбивает замок клетки, не дожидаясь, пока кто-то воспользуется ключом.

Он бросает нам последний взгляд – через узкие прорези маски, в которых даже не различить цвет глаз. А потом поворачивается, и ворота снова распахиваются. Ровно настолько, чтобы пропустить его тело. Он протискивается внутрь почти с трудом.

Хейвен кричит. Лиам не удерживает её, но, к счастью, Зевс быстрый и ловкий: встаёт прямо перед ней, заслоняя, словно щитом, – может быть, просто чтобы она не увидела, как человек с мачете в руке отправляется следом за её братом в бесконечный лабиринт. Хейвен рвётся обойти его, даже бьёт кулаками по животу. Зевс не шелохнётся. А она продолжает вырываться, брыкаться и сыпать оскорблениями во всех подряд.

Новый участник стоит неподвижно, за решёткой ворот, до тех пор, пока не завывают сирены. Лабиринт погружается во мрак на несколько секунд – и тут же вспыхивает красным светом. Это сигнал. Мужчина с мачете шагает вперёд и исчезает за живой изгородью.

– Кто это был? Почему он вошёл вместе с Ньютом? – Хейвен смотрит на меня. Даже сейчас считает, что только я могу дать ответ.

Я сглатываю. – Это Минотавр.

Чистый ужас проступает у неё на лице. – У него в руках было оружие! Сука, настоящая острая железка! Вы ненормальные!

– Это называется «мачете», – поправляет Лиам.

Я хочу сказать ей, что в том «вы» нас на самом деле нет. Что это затея Кроноса и Реи, и наших дедов. Но разве позволив Ньюту войти мы сами не становимся такими же виноватыми?

Хейвен мечется взглядом – от ворот к нам и обратно. Сначала я думаю, что она просто обезумела от страха. Но когда её глаза останавливаются на мне, понимаю: она размышляла. И пришла к выводу. Я знаю. Она только что поняла.

– Игра – это не сам лабиринт, – шепчет она. Её слушают все, особенно кузены, которые знают не больше неё. – Игра происходит внутри. Сам лабиринт – это всего лишь поле, где разворачивается партия. Цель не найти выход, а…

– Победа даст тебе выход, – подхватывает Гермес.

Опять тишина. Я бы предпочёл, чтобы Хейвен продолжала кричать. Или чтобы гром не смолкал. В тишине слишком ясно всплывают обрывки моих собственных воспоминаний о Лабиринте.

– Ебанулись вы все, – цедит Арес. – Даже костюмы карнавальные приплели.

Ворота уже закрыты. И я читаю в лице Хейвен отчаяние – что она так и не сумела в последний момент проскользнуть внутрь.

Я собираюсь подойти к ней. Нужно увести её отсюда. Уложить в комнате, заставить отдохнуть. Она не может оставаться здесь, в таком состоянии.

В поле зрения появляется миниатюрная фигура – золотая волна волос.

Афродита кладёт ладонь мне на предплечье. – Нет. Подожди.

Я верю ей больше, чем кому бы то ни было. Потому замираю, врастая каблуками в землю, и смотрю, как сестра подходит к Хейвен. Берёт её лицо в ладони и заставляет встретиться глазами.

– Твой брат уже там, – начинает она. – Мы ничего не можем сделать. И ты тем более. Всё, что тебе остаётся, – надеяться, что он выйдет. Ты можешь только ждать, Хейвен. Понимаешь? Только ждать.

К моему изумлению, Хейвен не спорит. Смотрит в глаза Афродиты и тихо кивает. – Я останусь здесь. Буду ждать его здесь.

Гера, Зевс и Посейдон уже направлялись к вилле. Слова Хейвен заставляют их остановиться.

– Ты не можешь ждать прямо здесь, – мягко говорю я. Мы с Гермесом подходим, а Арес всё крутится вокруг, как надоедливый комар. – Пойдём в комнату. Поспи пару часов. Потом вернёмся. Обещаю.

Хейвен качает головой. – Я подожду здесь, у выхода. Я не пойду спать, пока мой брат заперт в лабиринте с типом в маске быка и с мачете в руке.

Я понимаю сразу: её не сдвинуть. И я не виню её. Если бы там оказался Гермес или кто-то из моих братьев, я бы тоже не оторвался ни на секунду. Но она не знает, что лабиринт куда больше, чем кажется. В нём тысяча сто тринадцать троп, и только одна ведёт к выходу. Одна из тысячи ста тринадцати. Если Ньют откажется играть – ему останется лишь бежать и искать ту самую. На это уйдут часы. Если вообще удастся.

Лиам торопится к Посейдону. Вдвоём с Герой они первые исчезают в доме.

Я знаю, Афродита попытается уговорить Хейвен уйти. Опережаю её:

– Пусть делает, как хочет. Если хочет ждать здесь – я сам принесу еду и что-то для ночи. Пусть хоть этот выбор останется за ней. Мы обязаны ей это.

Афина шипит, как гадюка. Первые её слова я пропускаю, но конец звучит чётко, так, чтобы Хейвен услышала:

– Ей спасли жизнь. И вместо благодарности – одни детские истерики.

– Афина, – встаёт Арес, – я же говорил: мне не западло зарядить по твоей гадкой роже.

Афина и Арес, в мифах – две стороны войны. Она – стратегия. Он – сила. Никогда не поладят, но вместе создают хаос. Дополняют друг друга, но жить рядом не могут.

– Я бы тебе язык вырвала, – огрызается Афина. – Это практика, которую надо бы применять ко всем бесполезным мужикам.

Арес ухмыляется. – Милейшая. – И высовывает язык, раскинув руки к небу, будто зовёт её сделать это прямо сейчас.

Гермес встаёт рядом со мной, не сводя глаз с сестры и Ареса. – Я схожу за спальниками и одеялами. Для тебя и Хейвен. Устроим её тут, проследим, чтобы ей всего хватало.

Я киваю, едва заметно. – Откуда знаешь, что я хочу остаться с ней?

– Потому что смотришь на неё, будто она часть тебя. А часть себя ты никогда не бросишь.

Я гляжу на маленькую рыжую ураганную девчонку с глазами разных цветов – и среди всего этого хаоса у меня вырывается искренняя улыбка. Гермес прав.

– Она моя светлая половина. Та, что даёт веру, будто и у меня может быть свой Рай.

Гермес смотрит долго, с выражением, которое я не могу прочесть.

– Не рановато для шуток уровня Tumblr?

– Ещё как рановато, – бурчу я. – Тащи, что надо. Скажи, если нужна помощь.

Я возвращаюсь к Хейвен, сидящей в траве. Нас тут осталось всего трое: я, Афина и Арес. Я кладу руку ей на плечо. Она не отстраняется, но и радости в глазах не видно.

– Я останусь с тобой. Если что понадобится…

– Нет, спасибо.

Это переполняет чашу терпения. Афина закатывает глаза – её привычный жест, который бесил меня с детства.

Я отворачиваюсь. – Афина, лучше проваливай и займись своими чёртовыми делами.

Сестра не заставляет себя упрашивать. Посылает меня к чёрту, вполголоса, но достаточно отчётливо, чтобы я услышал, и уходит. Остаёмся только мы трое: я, Хейвен и Арес. К счастью, никто не открывает рот. Ждём молча, пока Гермес вернётся.

Он появляется с двумя чёрными спальниками, парой подушек и пледом. Всё это бросает к нашим ногам – как бы говоря: «Дальше сами». Я благодарю его коротким хлопком по спине.

Голубые глаза Гермеса скользят к Хейвен, которая нервно рвёт сухую траву. Он уходит, не добавив ни слова.

Арес принимается перебирать вещи, что нам принесли. Морщится, когда разворачивает плед и замечает, что спальников всего два.

– А мой где?

– А теперь ты проваливаешь, – отрезаю сухо.

Он не возражает, но и не уходит. Мы делим вещи, и, убедившись, что всё на месте, направляемся к противоположной стороне лабиринта, к выходу. Я веду их вдоль стены живой изгороди. Хейвен идёт между мной и Аресом. Он пару раз пытается завести разговор, но она не ведётся. И даже он, при всей своей идиотии, понимает, что лучше оставить её в покое.

Когда мы оказываемся перед воротами, я вижу, как Хейвен тянет к ним взглядом, будто готова сорваться внутрь. Одного моего взгляда хватает, чтобы она остановилась. Она садится на землю, поворачивается к нам спиной и остаётся сидеть, не сводя глаз с ворот.

Арес помогает мне разложить подушки и плед. Небо всё такое же тяжёлое, но дождя вроде не будет. Надеюсь – потому что Хейвен не сдвинется отсюда даже если мир рухнет.

– Хейвен?

Она забирается в спальник, молча. Ложится на бок, лицом к воротам лабиринта. Подкладывает ладонь под затылок и не произносит ни звука.

– Ну, значит ладно, – говорит Арес через несколько секунд. – Буду спать на траве.

Я наблюдаю, как он обходит лежащую Хейвен и валится на землю всего в паре метров. Очевидная провокация. Он подтягивает колени к груди, кладёт на них подбородок и таращится в сторону лабиринта.

– Спите, – ободряюще бросает он. – Увижу какого-нибудь неудачника, который полезет через ворота, разбужу.

Хейвен раздражает его болтовня, но не настолько, чтобы потребовать, чтоб он ушёл. И это подаёт мне тревожный сигнал. Такой же, как утром, когда я наблюдал их драку. Кто-то сказал бы, что ревновать бессмысленно: они едва знакомы. Перси она знала, а Ареса – нет. Перси вообще не существует. Но по тому, как они взаимодействуют, создаётся впечатление, будто знакомы давно. Банальный, раздражающий клише – и для меня источник чистого ужаса. Я знаю: в моей голове нет места другой. Тем более – девушке, которую мой отец упорно называет «Персефоной». Но Хейвен уверена в том же? Она знает, что в ней тоже нет места ни для кого, кроме меня?

– Хейвен?

– Да.

– Ты злишься на меня?

– Да.

Я колеблюсь.

– Можно я всё равно лягу рядом?

Секунды, что она тратит на ответ, становятся самой изнурительной паузой в моей жизни.

– Да.

Я ложусь поверх второго спальника, не забираясь внутрь, как сделала она. Хейвен отворачивается, а я зависаю с приподнятой рукой, не зная, прижать ли её к себе. Может, ей это будет неприятно.

– Хайдес, – её голос звучит тонко, будто она снова плакала, – можешь обнять меня и сказать, что, может быть, когда-нибудь всё станет лучше? Что однажды всё наладится?

Повторять не нужно. Я рывком обнимаю её, прижимая её спину к своему животу. Вдыхаю её запах, позволяя своему переплестись с ним, утыкаюсь лицом в её волосы и делаю больше, чем она мне позволила.

– Прости, – шепчу.

– Прощение – штука долгая, – влезает Арес, хоть и держится чуть поодаль. – Верно, Коэн?

– Заткнись, к чертям, – рычу я.

Арес закатывает глаза.

– Да я просто беседу поддерживаю. Скучно же тут.

– Тогда свали, – огрызаюсь. – Никто тебя не держит.

Моё раздражение растёт с каждой минутой.

– А может, сыграем во что-нибудь? – предлагает Арес.

– Нет, – отвечаем мы с Хейвен одновременно.

– Фильм посмотрим на телефоне?

– Нет. – опять в унисон.

Он замолкает на миг.

– Тогда, может, потрахаемся, Коэн? – снова выстреливает.

Рука Хейвен сжимает мой бицепс, удерживая меня – словно всей своей небольшой силой пытаясь не дать мне вскочить и раскроить ему рожу.

Арес хохочет и поднимается. Отряхивает ладони о штаны.

– Ладно, прогуляюсь. Потом вернусь. – Бросает на нас взгляд, будто случайный, и отходит прочь.

Только когда он уходит достаточно далеко, я позволяю себе расслабиться. И Хейвен в моих руках тоже чуть-чуть оттаивает. Я аккуратно снимаю с неё резинку, что держит растрёпанный хвост. Улыбаюсь, заметив, что это всё ещё та самая резинка, которую я подарил ей на крыше Йеля несколько месяцев назад.

– Ты ведь согласилась на сделку Кроноса, до того, как оказалась здесь, – слова срываются сами. Я собирался держать это при себе.

Она напрягается. – Да.

– А стать одной из нас значит, что мы больше не можем быть вместе, – добавляю тихо. Хоть бы она сделала вид, что не знает.

– Я знаю.

– Ты бы и правда отказалась от меня, Хейвен? – спрашиваю медленно. Чем дольше тяну вопрос, тем позже наступит миг, когда моё сердце в очередной раз разлетится на куски.

Она переворачивается на спину. Её прекрасные глаза пронзают меня насквозь, заставляют грудь подниматься, а желудок сжиматься в тугой узел.

– Это моя семья.

Мне нечего возразить. Она права. И я сделал бы то же самое ради своих братьев и сестёр. Но я не в её ситуации – мне не приходится выбирать.

– Я не хочу отказываться от тебя, Хейвен. – С трудом сглатываю ком в горле. – Я не могу отказаться от тебя, – шепчу. – Я не собираюсь отказываться от тебя. Se agapó.

По щеке, с левой стороны, скатывается слеза, ещё прежде, чем я успеваю заметить, что глаза увлажнились. Она доходит до подбородка и падает на лицо Хейвен. Капля попадает ей на верхнюю губу. Застывает там на секунду, а потом её язык выскальзывает между губ и слизывает соль.

Я не могу оторвать взгляд от её рта. Желание поцеловать её, коснуться, забыть всё и утащить её в свою постель накрывает с головой. Но в её глазах – только тревога за Ньюта. Для меня там нет места. И я никогда не осужу её за это. Похоже, она тоже это понимает, потому что наши тела чуть расходятся, и она снова поворачивается к выходу.

– Что за игра в лабиринте, Хайдес?

Я вздрагиваю. Надеялся, что она не спросит.

– Могу рассказать то, что помню, но это будет сумбурно и обрывочно.

– Так и думала, – бормочет разочарованно.

– Прости, – повторяю во второй раз. – Я тебя люблю.

– Ты уже говорил.

– Знаю. И продолжаю говорить, потому что ты всё ещё не ответила, – признаюсь.

В ответ – лишь молчание. И я принимаю его. Пусть Хейвен возьмёт паузу. Пусть сосредоточится только на Ньюте. Моё дело – быть рядом, подхватить, когда она сорвётся.

Я устраиваюсь поудобнее и жду. Вспышки молний прорезают серое небо, но дождя, к счастью, нет. Ветер шевелит ветви и шуршит в траве вокруг нас. Я зажмуриваюсь до боли – чтобы отвлечься от собственных мыслей. Чтобы физический дискомфорт заглушил боль в голове. Чтобы не вытягивать на свет воспоминания о том дне в лабиринте.

Не хочу помнить. Не хочу снова это пережить.

Шрам пульсирует – от виска до кончика левой стопы. Будто я снова тот мальчишка по имени Малакай, вылезающий из лабиринта наполовину мёртвым.

Я замечаю, что рука дрожит, только когда чувствую прикосновение. Её пальцы находят мои, переплетаются с ними. Хейвен мягко сжимает ладонь, не глядя на меня, подтягивает мою руку к себе и прижимает к груди. К сердцу. К своим губам. Ласково касается тыльной стороны кисти поцелуем и удерживает её там, у себя.

– Вот это и есть любовь, – шепчет сонным голосом. – Запомни, Хайдес. Любовь не причиняет боли.

Я хочу возразить, оправдаться, сказать, что в этом ничего не понимаю. Но вдруг осознаю: она вовсе не осуждает меня. Она учит меня тому, о чём я всегда твердил, что не имею ни малейшего понятия. Любви. Тому, как любить.

Её дыхание становится ровнее, тяжелее – она засыпает. И я благодарю любого бога, если он есть, что усыпил её. Ей нужен отдых. А мне – видеть, как она спит.

Запомни, Хайдес. Любовь не причиняет боли.

Я повторяю это как мантру. Как стихотворение, которое учишь наизусть, чтобы продекламировать на уроке и получить пятёрку.

Не знаю, сколько проходит времени, но Арес возвращается. Шлёпает ногами, демонстративно зевает. У Хейвен глубокий сон, поэтому я позволяю себе говорить в обычном тоне.

– Тебе бы в комнату, – говорю я.

Арес замирает на полпути.

– А я ведь хотел составить тебе компанию, кузен. Обидно.

– Да мне насрать, – шиплю.

Он подходит ближе и садится почти вплотную к нам с Хейвен, так что я различаю черты его лица.

– Хотел остаться один, чтобы выложить пост в Tumbler? – выуживает, и хуже всего то, что он серьёзен.

Я сжимаю зубы и молчу. Сажусь, осторожно, чтобы не потревожить сон Хейвен.

Арес глядит на ворота лабиринта.

– Ты ведь был там внутри, да?

– Я и все мои братья и сёстры, – уточняю.

Он осматривает меня с головы до ног и ухмыляется.

– Там и заработал этот шрам?

Я лишь киваю. Перед глазами тут же вспыхивает осколок памяти. Две маски. Два голоса. Поверь мне. Я резко трясу головой, гоня воспоминание, сердце уже колотится.