Текст книги "Игра титанов: Вознесение на Небеса (ЛП)"

Автор книги: Хейзел Райли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 37 страниц)

– Я здесь, чтобы помочь тебе! – напоминаю. Дым уже скребёт горло. Я кашляю.

– Мёртвой ты поможешь мне больше.

Происходит неожиданное. Его слова ранят меня – а кого-то другого доводят до ярости. Не Минотавра. Кроноса. Он издаёт рёв, больше похожий на голодное рычание льва:

– Даже не смей её трогать и вмешиваться в мою игру!

Минотавр отпихивает меня к узкому просвету, который ещё остаётся между огнём и правой изгородью. Я валюсь на пол, но успеваю выставить ладони. Ползу к огню, жар обжигает глаза, новый приступ кашля выворачивает грудь. Единственное, что не даёт остановиться, – приглушённый голос Хайдеса в нескольких метрах: он зовёт меня.

Я бы сказала ему не лезть и оставаться на месте, да не уверена, что хватит сил. Мне не хватает воздуха, лёгкие горят. И всё же, так хочется сказать… не рискуй ради меня… не…

– Нет! – нечеловеческий крик за спиной возвращает меня к реальности.

Отец бросается ко мне и хватает за щиколотки – наверное, чтобы снова затащить внутрь. Я луплю ногами изо всех сил и попадаю ему по руке. В нескольких шагах Минотавр удерживает Кроноса.

Я замечаю краем глаза. Лезвие мачете взмывает в воздух – и падает мне на лицо.

Боль такая, что я даже не в силах закричать сразу. Я чувствую, как сталь рассекает правую сторону щеки, идёт по всей длине. Прежде чем дойдёт до шеи и убьёт меня, я бью коленом вперёд и отталкиваю отца.

И тогда кричу. Кричу так, что боюсь – голоса больше не останется. Кричу, слёзы текут по коже, смешиваясь с кровью, которая струится из раны.

Это привлекает внимание Кроноса и Минотавра: они бросают схватку и встают по одну сторону – против общего врага. Моего отца.

– Что ты с ней сделал? – взрывается Кронос, глаза налиты кровью.

Крио будто в трансе. Уставился на лезвие, забрызганное моей кровью, потом – на моё лицо в слезах. Этой заминки хватает, чтобы Кронос вырвал у него мачете.

– Пожд… – выдавливаю я.

Крио отшатывается – он, как и мы, понял, что задумал Кронос. Но Кронос быстрее – и ведом яростью, пьян адреналином и злобой. Он бросается на брата и вгоняет лезвие ему в живот. Глаза моего отца распахиваются вместе с ртом. Руки хватают рукоять – будто пытаются выдернуть железо – а он оседает на колени.

Кровь хлещет. Вид оружия, прошившего его насквозь, подступает к горлу рвотой. Я уже почти не чувствую свою боль. Я хочу только одного: чтобы отец не умер. Я хочу знать, что стояло за его словами. Он не может умереть после того, что сказал. Не так. Не сейчас.

Я ползу к его телу и трясу его как безумная. – Папа… Папа…

Он моргает один раз. Шевелит губами, но звука не издаёт.

Я снова зову. Он умирает у меня на глазах. Что я скажу Ньюту? Как это объяснить? Он поверит?

– На моём месте должна быть ты. – Это его последние слова перед тем, как он делает последний вдох.

Я не трачу дыхание. Пятюсь вслепую, всё ещё не в силах встать. Уставившись в ужасе на неподвижное тело, повторяю его фразу. На моём месте должна быть ты. Он никогда меня не любил? Я всё делала зря? Тогда зачем было меня усыновлять? Какой смысл был во всей моей жизни?

– Хейвен! – Минотавр орёт мне прямо в ухо, прежде чем поднять меня с земли. Ноги не держат – подламываются, он вынужден перехватить меня снова.

Мне нужно время, чтобы понять источник паники в его голосе. Кронос прошёл сквозь стену огня. И вышел из лабиринта. Раньше меня. Он только что выиграл.

Я потеряла того, кто, возможно, никогда не был мне настоящим отцом.

И я проиграла игру.

Глава 57. ИГРА АРТЕМИДЫ

Легенда гласит, что Артемида уже в трёхлетнем возрасте попросила у Зевса исполнить девять желаний. Вот они: навсегда остаться девой, иметь множество имён, быть «Дарительницей Света», получить лук и стрелы и тунику до колен. Ещё – шестьдесят дочерей Океана девятилетнего возраста для собственного хора. Плюс двадцать нимф в услужение, чтобы заботились о ней. И напоследок – стать владычицей гор и помогать женщинам, страдающим в родах.

Возвращается боль от раны на лице. Пульсирует так яростно, что меня на секунду лишает дыхания.

– Больно, – выдыхаю то немногое, что у меня осталось. – До чёртиков больно.

– Знаю. Сейчас вытащу тебя и обработаем рану. Держись.

Голос у Минотавра больше не искажён. Я слышу низкий, ни с чем не путаемый тембр. Успеваю повернуть голову – и ловлю знакомые черты Аполлона. Значит, Минотавр и правда был он.

Маска валяется в траве в нескольких метрах. Пламя уже подбирается к ней. Почти символ того, что игры лабиринта закончились. Навсегда.

Аполлон подхватывает меня на руки, прижимая к груди.

– Закрой глаза. Постараюсь как-то тебя «починить».

Я не закрываю. Но он обнимает ещё крепче, накрывает собой – и, разогнавшись, прорывается вместе со мной сквозь огонь. Он настолько быстр, что я почти ничего не чувствую. И от этого меня прошибает: насколько же больно сейчас ему?

Я стискиваю зубы и считаю про себя до десяти. Воздух становится чище. Меня осторожно укладывают на землю.

– Хейвен! Боже, Хейвен, нет, нет, нет… – голос Хайдеса не даёт мне сомкнуть веки, как бы ни клонило в сон.

Он сменяет Аполлона, и меня накрывает его свежий, чистый запах. Я вцепляюсь в его футболку на остатках сил. Пытаюсь улыбнуться:

– Видел? Я выбралась… проигравшая… но живая… – язык заплетается, и я бормочу несвязное.

В его глазах стоят слёзы. Он смотрит на меня с ужасом. И я понимаю – только когда замечаю кровавые разводы на его футболке. Моя рана. Моё лицо.

Я знаю, что он думает. Что приговорил меня к той же отметине, что носит сам уже много лет.

– Так не должно было быть… – шепчет. Слеза прорезает его щёку. – Сбылся худший мой кошмар. Так не должно…

– Аполлон? – выдыхает Гермес, оглушённый.

Зевс держится, выгибая бровь:

– Ты разве не умер?

Арес делает шаг вперёд, с самым нелепым выражением, что я у него видела:

– Охренеть, воскрес? Я же говорил, что он – Иисус!

Аполлон пожимает плечами, будто ничего особенного:

– Только у меня ушло меньше времени.

Даже Кронос позволяет себе секунду изумления при виде сына. Потом улыбается:

– Должен был догадаться. Должен был догадаться, что твоя верность – Артемиде, твоей сестре. Солнце и Луна. Как и должно быть.

Пока остальные пытаются переварить новость, прикосновение Хайдеса возвращает меня к нему. Он с болезненной бережностью касается кожи вокруг раны, его губы шевелятся беззвучно. Кажется, он повторяет одно длинное «нет».

И внезапно мне плевать на боль и на глубину пореза. Я хочу только, чтобы всё это исчезло – лишь бы не видеть муку в его глазах.

– Я победил, – Кронос не даёт нам и перевести дух. Стоит, воздев руки к небу, с улыбкой хозяина мира. – Я победил.

В этом он виноват. Во всём. Мой отец оказался таким же ублюдком, как и он, но это не добавляет Кроносу очков святости.

– Это не важно, – обрывает его Аполлон. – Крио мёртв. Долга больше нет. Она не станет твоей дочерью.

Кронос улыбается, но стоит его взгляду упасть на моё лицо, тень боли скашивает ему черты.

– Ошибаешься. Всё, наоборот. Теперь, когда она сирота, у меня тем более есть причина её удочерить.

Я запрокидываю голову. Надо мной – звёздное небо. Рядом – Хайдес. Подо мной – холодная трава.

От Кроноса мне не избавиться. Вот она, правда. Он продолжит эту идиотскую охоту. Выхода нет.

Но кое-что я могу сделать, прежде чем снова с ним схлестнусь. Спросить правду.

– Я хочу знать всю историю, – выдавливаю. Хайдес отводит прядь с моего лица. – Почему я – яблоко раздора.

Кронос усмехается. Его взгляд скользит поверх нас; он протягивает руку, будто приглашая кого-то выйти. Рея больше не в лабиринте. Она подходит, игнорируя жест мужа, и бросает взгляд вниз, на меня. Сжимает губы. Её обычная холодность. И всё же в глубине – отблеск сожаления.

– Твою мать звали Алетея, – начинает он, шагая по кругу вокруг меня и Хайдеса, всё ещё сидящих на земле. – Я влюбился в неё с первого взгляда. И поначалу она отвечала взаимностью. Пока мой брат, Крио, не влез и не решил, что хочет её тоже. – Он сжимает кулаки и тут же расслабляет. Резко втягивает воздух. – Недолго она металась, между нами, а потом поняла, что любовь всей её жизни – это я, и выбрала меня. Крио это пришло не по вкусу, и он, обманом, сделал её беременной – Ньютом.

Арес тыкает локтем Зевса:

– Видал? Я же говорил – одни интриги да тайные трах-похождения.

Зевс не реагирует – слишком увлёкся рассказом.

– Крио решил порвать с семьёй, лишился денег наших родителей и всех привилегий на Олимпе. Они уехали в Штаты, построили там милую, счастливую семейку. Хватило ненадолго – ровно до первого месяца Ньюта. Алетея быстро поняла, что Крио ей не пара, что она его не любит. И общий ребёнок не стал тем «клеем», на который она надеялась. – Он делает паузу и упирает в меня янтарный взгляд. – Хочешь знать всю правду, Артемида? Всю, даже если она больно ранит?

Мне кажется, ничто уже не ранит. – Да.

Он одобрительно кивает:

– Тот, кого ты считала любящим отцом, был человеком жестоким и собственником. Он обращался с Алетеей как с рабыней и бил её от ревности. Она сбежала в Грецию, вернулась ко мне за помощью. Но к тому моменту я уже был с Реей, – он кивком указывает на неё. По её лицу ясно: дальше пойдёт то, что ей ненавистно. – И, хотя теперь я уверен: она – любовь всей моей жизни, тогда я пал в искушение. Мы с Алетеей провели ночь. Прекрасную…

У меня перехватывает дыхание. Хайдес ослабляет хватку на пару секунд – к той же догадке приходит и он.

Кронос продолжает:

– Она забеременела. Тобой, Хейвен.

Я начинаю трясти головой.

– Нет, нет, нет… – слова застревают. – Нет, – уже громче. – Ты не мой биологический отец. Нет!

Кронос строит сочувственную гримасу – больше похожую на детскую обиду:

– Это и правда было бы так ужасно? Ранишь меня до глубины, Артемида.

– Договаривай, – резко говорит Зевс. – Там есть продолжение. Хейвен, не верь с ходу каждому слову. Мы его знаем.

Я с трудом сглатываю. Он прав. И всё равно в голове звенит: а вдруг это правда. Так всё складывается логичнее – и его одержимость мной, и то, что я – та самая яблоня раздора, с которой началась семейная война.

– Разумеется, моя прекрасная жена не обрадовалась, – подхватывает Кронос с ледяной иронией. Рея злится так, будто проживает это снова. – Она притворилась, что хочет помочь Алетее – с условием, что та потом исчезнет, а мы с Реей построим свою семью. Когда Алетея родила, Рея была при родах с акушеркой – и они инсценировали твою смерть. Так Рея смогла тебя украсть и увезти на маленький греческий остров, на Итаку. Оставила тебя на попечение своей сестры, и та растила тебя несколько лет. Ты их не помнишь, потому что тебе уже тогда давали настои из цветов лотоса, чтобы спутать воспоминания и затереть следы твоего… тяжёлого прошлого. Да и ты была слишком мала. Рея навещала тебя и наблюдала издалека.

Рея едва заметно склоняет голову – подтверждает.

– Но от меня ничего не скроешь, – хихикает Кронос и опускается на колени, чтобы быть на одном уровне со мной. – Я всё выяснил. Ты едва не довела нас с Реей до развода, но мы выстояли. Увы, сестра Реи привязалась к тебе, и, прежде чем я приехал, устроила тебя в приют. Я знал, что она так и поступит, вот только приютов в Штатах слишком много. К счастью, наша семья всегда держала их под присмотром. Мне не потребовалось много времени, чтобы тебя выследить. Я был счастлив. Я нашёл свою дочь – да ещё и своих Хайдеса, и Аполлона. Жаль, что Алетея с Крио опередили меня – Рея их предупредила, не желая видеть под крышей плод измены.

Чего-то не хватает. Последний пазл, который встанет и завершит картинку.

– Ты говоришь не всё, – шепчу.

– Вся в меня. Ничего не упускаешь, – довольно потирает ладони и встаёт. – Алетею убил Крио. Она вернулась к нему в надежде вернуть тебя. Готова была терпеть такого мужа, лишь бы быть с детьми. Но когда они тебя усыновили, Крио быстро понял, что ты – моя дочь. Мысль о том, что в конце концов она изменила ему с его же братом, сводила его с ума. Он её убил.

Меня выворачивает. Я ощущаю, как подступает рвота. Хайдес подхватывает меня и помогает встать на колени; упершись ладонями в землю, я склоняю голову и выворачиваю из себя только желудочный сок. Спазмы выжимают слёзы. Передо мной рвота смешивается с кровью, сочащейся из раны. Голова кружится – я едва не валюсь. Хайдес удерживает.

– Ты не можешь быть моим отцом, – рычу.

Вижу, как колышется туника Реи – она идёт, и ткань плывёт вслед за шагами.

– Подтвердить это мог бы только анализ ДНК, – говорит она. – Есть шанс, что Алетея уже была беременна, когда переспала с Кроносом. Крио… – она вздыхает. – Твой отец заставлял её ложиться с ним.

Меня снова скручивает, но теперь из меня ничего не выходит. Рука Хайдеса гладит мне спину – движение, вовсе не успокаивающее: он тоже чувствует тяжесть услышанного.

– Видишь? – Кронос разводит руками. – Ты жила в лабиринте всю жизнь, Хейвен. Все играли с тобой: врали, прятали правду. Я не злодей этой греческой трагедии. Никогда им не был. Я лишь хочу свою дочь.

Нахожу силы поднять голову и посмотреть на него:

– А если ты ошибаешься? Если анализ ДНК покажет, что мой настоящий отец – Крио?

– Невозможно. Я знаю, что ты – моя дочь, не его.

Тот холодный огонь, который загорается у него в глазах, вгоняет меня в полное отчаяние. Он не отстанет. Он не перестанет добиваться, чтобы я стала частью его безумной семейки. Кронос Лайвли никогда не оставит меня в покое – даже если Крио мёртв и долг не ляжет на меня с Ньютом.

– Твой «отец» держал тебя рядом только назло мне, – подытоживает он. – Он тебя никогда не любил. А я… я отдал бы тебе весь мир, Артемида.

– Закройся!

– Тебя раздражает правда? Разве не её человек жаждет сильнее всего, всю свою жизнь?

– Заткни эту чёртову пасть, серьёзно, – срывается Хайдес. – Ты не видишь, в каком она состоянии? Не видишь раны на лице? Она истечёт кровью, если мы сейчас не…

Останавливаю его я:

– Нет.

У меня получается. Все взгляды обращаются на меня. У Кроноса – один-единственный, странно радостный интерес. Возможно, он решил, что я вот-вот сдамся.

На самом деле мне в голову пришла самая безумная идея в моей биографии. Рискованная – но единственный способ покончить с его помешательством. Самый крупный азартный ход из возможных. По сравнению с ним идти в олл-ин в покере с пустой рукой – детский утренник.

– На этом не всё.

– Коэн, у тебя сейчас та самая рожа «собираюсь накосячить». Стоп, пожалуйста, – перекрывает меня Арес, вытянув ко мне руки.

Его взгляд задевает мою рану – он непроизвольно морщится.

– Придумаем другой выход. Тебя надо вытащить отсюда.

Хайдес, разумеется, заодно – чего ещё ждать. Его хватка крепчает:

– Хейвен, прошу тебя. Прошу.

Я бы и рада послушаться, Хайдес. Но я делаю это и ради тебя, и ради твоих братьев. Ради Афродиты тоже.

– Я слушаю, Артемида. Говори, – подбадривает Кронос.

Делаю глубокий вдох. Нельзя пожалеть о том, что сейчас скажу.

– Ты считаешь меня частью семьи. Уверен, что ты мой отец. Отлично. У каждого из Лайвли есть своя «игра»? Осталась ещё одна. Игры Артемиды. Мои. И мы сыграем в них сейчас.

– Нет! – хором рявкают Гермес, Арес, Хайдес и Аполлон.

Кронос – как я. Он никогда не отказывается от игры. И ещё – этот человек не откажет ни в чём, если попрошу я. Его одержимость мной была всего лишь… отцовской «любовью». Больной – бесспорно.

За его спиной вижу две фигуры, выходящие из лабиринта. С трудом, но узнаю Гипериона. Рядом – женщина его лет, с длинными каштановыми волосами. Тейя?

– Давай, – он распахивает руки. – Объясняй правила. Я в деле.

– Как только я их озвучу, назад дороги не будет. Ты обязан будешь довести партию до конца, – предупреждаю, зная, что это только сильнее его зацепит. И не ошибаюсь: он кивает и улыбается во весь рот.

Не глядя, вытягиваю руку:

– Афина. Дай.

– Что бы это ни было, не делай, Афина, иначе клянусь, заеду тебе в челюсть, – встревает Арес, пытаясь заслонить её собой.

Афина отталкивает его без сантиментов и вытаскивает из внутреннего кармана куртки пистолет. Я скидываю руку Хайдеса и отодвигаюсь достаточно, чтобы перехватить оружие.

– Хейвен, какого хрена ты творишь? – шипит Хайдес. – Хейвен.

Я протягиваю пистолет Кроносу. Он колеблется. Вокруг нас сгущается нереальная тишина. Никто не понимает, что у меня в голове – да и представить не может.

– Бери, – подгоняю.

Он слушается. Держит пистолет так, будто никогда не видел такого вблизи.

– И что теперь?

– Выбирай, – отвечаю. – Убей меня. Или убей себя.

Гермес выдаёт жирную ругань. Арес обкладывает меня, но я уже не слушаю его голос – как и стальную хватку Хайдеса, от которой тянет обернуться.

– Ты уверена, что делаешь? – спрашивает Зевс. Кажется, единственный, кто держит лицо.

Я просто киваю.

Кронос хохочет. Смех истеричный, нервный – возможно, он считает, что я шучу:

– Знаете, вы, возможно, правы. Её надо отнести внутрь, перевязать и проверить, не ударилась ли она головой.

– Игры – это свято, так? – напоминаю ему. – Из них не бегут, Кронос. Так играй. Выбирай. Убей меня – или убей себя. Что важнее? Жить без своей «дочери» или умереть, оставив своей дочери длинную жизнь, которая её ждёт?

Впервые Рея показывает настоящую эмоцию, без маскировки и фильтров. И лучшую из возможных. Страх.

– Это не тот способ, каким я должен доказывать тебе отцовскую любовь.

– Ещё какой тот. Тем же способом ты якобы «доказывал» любовь своим детям, – киваю на Хайдеса, Гермеса, Аполлона, Афродиту и Афину. – Ты их годами ломал. Хайдеса и вовсе хотел убить. Ты не умеешь быть отцом, Кронос. Ты человек с очевидными психическими проблемами, которому нужна помощь. Которую ты никогда не примешь – мы оба это знаем. Единственный способ, чтобы мы все перестали страдать, – чтобы тебя не стало.

Его глаза блестят – быстро понимаю: слезами. Они катятся одна за другой. Кронос разрыдается громко, и с каждой секундой всё безнадёжней. Я бы пожалела его, если бы наизусть не знала, что он сделал со своими детьми.

– Я правда люблю своих детей… – рыдает он. – Правду люблю. Я не плохой отец. Я не плохой отец, – последние слова он выкрикивает, растягивая слоги. – Я не плохой!

– Ты просто не отец, – поправляю. Никакой жалости. И не будет. – Ты не отец Хайдеса, Гермеса, Аполлона, Афродиты и Афины. И не мой тоже. Я не буду делать анализ ДНК. Я предпочту не знать. Предпочту прожить так, будто у меня никогда не было отца.

Кронос смотрит на приёмных детей – будто ищет среди них того, кто меня опровергнет. Слёзы снова ползут по коже, рука с пистолетом дрожит.

– Я усыновил вас не только из-за вашего ума. Вы были детьми, которых никто не хотел. Вас отвергли биологические родители и ближайшие родственники, вас сдали в приют и забыли. Как меня в вашем возрасте. Я хотел вас больше, чем собственную жизнь!

Аполлон делает шаг вперёд:

– Так детей не растят. Да, мне ты всегда устраивал «особое отношение», но заставлял быть шпионом, чтобы спасти Хайдесу жизнь. Ты годами ломал мне психику. Я был ребёнком.

– Ты дал мне столько пощёчин… – говорит Хайдес. Голос ломкий, но твёрдый. – Но хуже того – то наказание за плитку шоколада, которую я стащил на кухне и съел. Я был ребёнком, а ты меня унизил и запер в комнате на сутки, без еды.

– Я была ребёнком, – добавляет Афина. – Афродита была ребёнком.

Гермес обнимает её за плечи:

– Мы все были детьми. А ты нас сломал навсегда.

Кронос пытается возразить – и тут же сдаётся. Мы знаем: даже если он подберёт слова, их не хватит. В конце концов он ищет глазами помощи у Реи.

Рея Лайвли гладит его по щеке – с такой любовью, что меня пробирает до мурашек.

– Я влюбилась без памяти в того, кем ты был, когда мы познакомились, – говорит она тихо. – Ты был чуть безумным, любил риск, и с тобой всё было прыжком в пустоту. Прыжком, на который я шла, потому что знала: ты меня не подвергнешь опасности. А когда Гиперион и Крио ушли, и всё легло на тебя… ты изменился. Твои прыжки в пустоту стали пугать. Парализовать. Я больше не была уверена, что выживу. А потом ты изменил мне. Разбил сердце так, как никто и никогда. Что-то во мне сломалось в тот день, когда ты сказал, что сделал ребёнка другой. Я начала тебя бояться. Я подчинялась, потому что больше всего боялась, что ты навредишь моим детям. Я подыгрывала тебе – и внутри меня зрела тысяча планов, как тебя убить.

– Рея…

Она жестом велит ему молчать.

– Ты зашёл слишком далеко, Кронос. И ты никогда не остановишься, пока в тебе бьётся сердце. Ты не можешь измениться и не хочешь. Твоя история должна закончиться здесь. Сейчас.

Я была готова ко всему, только не к тому, что Рея подтолкнёт его убить себя, а не меня. Но я понимаю её слова. Смотрю на неё иначе. Она тоже была неправа со своими детьми, и всё же – не знаю почему – я виню её меньше. И понятно, почему именно она говорила в лабиринте правду.

Рея накрывает его руку с пистолетом и направляет ствол себе в грудь. Ведёт её спокойно, как мать, которая учит ребёнка ходить: мягко, терпеливо, с влажной улыбкой.

– Ты разрушил эту семью. Не хочешь исправить? Не хочешь всё вернуть? Семья превыше всего.

– Семья превыше всего, – эхом повторяет Кронос. Смотрит в пустоту, будто в трансе. Снимает пистолет с предохранителя.

Его глаза цепляются за мои. Холодный озноб простреливает позвоночник и застревает у основания шеи. Пол-лица я уже не чувствую – настолько больно, настолько высок адреналин.

– Я выбираю себя, Артемида, – шепчет. – Но ты ведь знала. Потому и предложила сыграть. Ты знала, что я никогда не принесу тебя в жертву. – Уголки его губ устают и дрожат в уставшей, болезненной улыбке.

Я не отвечаю. Жду, когда он нажмёт на курок.

Он не отводит взгляда:

– Elpízo na se xanasynantíso se mia álli zoí.

Движения я не вижу – только слышу выстрел. Красное пятно расползается по его белому свитеру. Рот распахивается от боли. Он хватается за воздух. По щеке скатывается ещё одна слеза. Он падает на колени. Тело мотает, выискивая равновесие. Потом валится на бок и замирает. Он попал в сердце. Точный выстрел.

В абсолютной тишине я нахожу силы спросить:

– Что это значит?

Хайдес уже подхватывает меня на руки:

– «Надеюсь снова встретить тебя в другой жизни», – переводит он.

Я шумно втягиваю воздух.

И, глядя на безжизненное тело Кроноса, вдруг с силой накрывает вся усталость и вся боль, накопившиеся за этот день. Рана снова пульсирует. Я стону.

Я сжимаю зубы и борюсь, чтобы не закрывать глаза, но это партия, которую мне не выиграть. Пешка уходит с игрового поля. Я улыбаюсь – я победила. Я улыбаюсь – я чувствую себя непобедимой. Я улыбаюсь – потому что парень, который держит меня на руках, больше не увидит лицо человека, что причинил ему столько боли.

Я улыбаюсь, потому что я не Артемида. Я – Хейвен. И этого достаточно.

Перед тем как погрузиться во тьму, я слышу раздирающий крик Хайдеса.

Глава 58. СЕМЬ ЖЕРТВ

Ариадна, дочь критского царя Миноса, влюбилась в Тесея.

Она помогла ему убить Минотавра и бежать из лабиринта благодаря знаменитой красной нити – и в итоге сбежала вместе с ним.

Добравшись до Наксоса, самого большого острова Киклад, Тесей бросил её – оставил там, грустную и одинокую, пока не пришёл Дионис. Отсюда выражение «piantare in (N)asso» – «бросить, покинуть кого-то», ровно как Тесей поступил с Ариадной.

Когда я открываю глаза, сразу понимаю, что-то не так.

Первое, что вижу, – тёмное небо над собой. Развожу руки и ладонями понимаю: лежу на траве.

Да, с этим определённо что-то не так. Помню, как отключилась на руках у Хайдеса, когда он нёс меня в медблок. Помню, как вышла из лабиринта – живой, хоть и последней. Кронос победил. Кронос… мои игры… он покончил с собой.

Я рывком сажусь – от резкого движения кружится голова, но я упираюсь ладонями в землю и выравниваю дыхание.

Смотрю вокруг. И сердце пропускает два удара.

Я всё ещё в лабиринте.

Там же, где встретила Рею, моего отца и Минотавра. Только теперь здесь никого нет.

Если приглядеться, сам лабиринт тоже изменился. Живые изгороди облетели – на них больше нет красных цветов. Трава, из которой они сплетены, почти высохла.

Я трогаю лицо, вспоминая мачете, которое полоснуло меня справа, когда отец ударил. Боли больше нет. Пальцы скользят по ровной, целой коже. Разреза нет. Как такое возможно?

Позади что-то шуршит. Чьи-то шаги по траве.

– Проснулась, – говорит голос.

Я оглядываюсь – и вижу, как фигура обходит меня полукругом и выходит вперёд. Это Аполлон. В строгом костюме, с длинными каштановыми волосами, распущенными по плечам.

Выражение у него страшит меня. Не потому, что злое или жёсткое – наоборот: он боится меня.

– Что я здесь делаю? – спрашиваю почти шёпотом.

Он колеблется. Замечаю: за спиной он что-то прячет.

– Ты здесь ради игры, Хейвен.

Словно он заговорил на другом языке.

– Прости, не поняла.

– Ты из лабиринта никогда не выходила.

Я уставляюсь на него, ожидая, что он скажет, будто шутит. Но секунды идут, и Аполлон ничего не добавляет. Я срываюсь на смех – истеричный, от паники и неверия. Это розыгрыш. Так не бывает. Я помню всё, что сделала в лабиринте. Помню маски, красные цветы, бег по вершинам изгородей, огонь, отца-предателя… Всё.

Аполлон показывает куда-то у меня за спиной, и я смолкаю, оборачиваясь. Вход, через который я сюда заходила, – не тот, первый, фальшивый, что виден снаружи, а узкий коридор из живой изгороди, через который я прошла.

– Смотри вниз, – подсказывает он.

Опускаю взгляд. Из-под кустов стелется слабое марево, держа уровень вровень с землёй; оно и обвивалось у меня вокруг ног.

– Каждый, кто участвовал в игре лабиринта, был под наркотиком, – Аполлон напоминает деталь, до обидного важную. – Этот дым у земли снова сделал своё дело. Пусть он и низко, дозы галлюциногена хватает, чтобы тебя унесло.

Я резко мотну головой и, пятясь, отползаю подальше от входа.

– Нет, это неправда. Я уверена в том, что пережила здесь. Ты был Минотавром и помог мне сбежать, мы взобрались на изгороди! Я выбирала, кому верить – тебе, отцу или Рее. Отец хотел меня убить, поэтому Кронос вогнал в него твой мачете. Кронос вышел первым, но я придумала Игры Артемиды и заставила его покончить с собой. Всё было именно так, я помню это чётко!

Аполлон смотрит с сочувствием. И снова – не может спрятать страх. Почему он боится меня?

– Когда ты вышла из коридора, ты уже была под дурманом, Хейвен, – вздыхает он. – Твой мозг, должно быть, дорисовал Рею и Крио – они сюда не входили. Скорее всего, ты всё это время разговаривала одна. И на изгороди ты не взбиралась. – Он выговаривает слова медленно и осторожно, будто я могу сорваться. – Ты потеряла сознание, не успев уйти отсюда. Всё, что случилось, ты вообразила.

– Нет! Отец ударил меня мачете по лицу, вот здесь!

– Если так… почему у тебя нет раны, Хейвен?

Я раскрываю рот. Воздуха не хватает. Я хватаю его ртом и пытаюсь дышать носом.

– Этого не может быть…

Отчаяние накрывает с головой – такое сильное, что впервые в жизни мне хочется выйти из игры. У меня импульс вскочить и снова броситься к выходу.

– Игра только началась, Хейвен, – возвещает Аполлон. Он выносит руку из-за спины: в ней – маска быка. – И Минотавр здесь – ты.

Я не могу шевельнуться. Будто все мышцы в теле атрофировались. Сидя, задрав лицо, я смотрю, как Аполлон подходит. Пытаюсь заговорить, но губы будто склеены; он надевает на меня маску. Меня душит – воздуха ещё меньше.

– Я… не понимаю. Аполлон, прошу, помоги мне. Не делай этого, – шепчу.

В его зелёных глазах блестят слёзы, которым он не даёт упасть.

– Ты всё ещё можешь выиграть игру, Хейвен. Решать тебе – стоит ли.

Я не понимаю. Не понимаю ровным счётом ничего. В этом нет смысла. Я срываю маску и швыряю её как можно дальше.

Аполлон снова указывает, уже не на вход, а на первый поворот за изгородью. Оттуда выходит фигура в чёрной тунике с поднятым капюшоном. За ней я насчитываю ещё шестерых. Их лица скрыты.

Они останавливаются в нескольких шагах, выстраиваясь в ровную линию.

– Когда Минотавра заточили в лабиринте Дедала, царь Минос всё же хотел помочь ему, – говорит Аполлон. – Он не видел в нём полного чудовища. Тягу к человеческой плоти тот не мог контролировать. Поэтому каждый год приносили в жертву семь юношей и семь девушек из Афин, отправляя их в лабиринт. Это был единственный его корм.

Я отступаю. Не уверена, что я в себе – может, на мне ещё действует дым. Но мозг, скрипя, складывает сказанное и выдаёт вывод.

– Это твои семь жертв, – продолжает Аполлон.

По очереди, слева направо, фигуры снимают капюшоны.

Гермес.

Афина.

Зевс.

Лиам.

Посейдон.

Арес.

И Хайдес.

Крик, который вырывается у меня, такой силы, что сдирает горло и переходит в кашель.

И хоть они – пешки этой больной игры, смотрят они не на меня, а на Аполлона. На их лицах – полнейшая растерянность. Кроме Хайдеса. Только мы с ним знали, что его «смерть» была спектаклем.

– Аполлон? Как ты мог… – начинает Афина.

– Ты можешь решить, убить ли их, – продолжает Аполлон, не реагируя на Афину. – Каждый из них знает кусок пути по лабиринту, и ты получишь его, когда он будет мёртв. Или…

Аполлон вытаскивает из внутреннего кармана чёрный пистолет. Протягивает мне, а когда видит, что я не беру, силой вкладывает в ладонь.

– Или можешь позволить убить себя Тесею и оставить их в живых.

– Кто такой Тесей? – шепчу.

Он вытаскивает второй пистолет.

– Я. – Голос у него дрожит.

– Аполлон… – лепечу. С усилием поднимаюсь на ноги. Ноги – как желе, в глазах снова темнеет. Аполлон подхватывает меня под локоть, чтобы я опёрлась. – Я этого не хочу. Я ничего из этого не выберу. Нет.

Я смотрю на семь «жертв». Лиам напуган сильнее всех, и меня переполняет ненависть к тому, кто придумал эту игру и втянул сюда его. Он тут вообще ни при чём. Он не заслуживает быть здесь.

И вдруг понимаю, что не хватает одного человека из семьи.

– Гера?

– Здесь должна была быть она, – отвечает Зевс. Он самый спокойный из всех: не понимаю, он мастерски держит лицо или и правда ничего не чувствует. – Я вошёл вместо неё.

Зная тайную любовь Геры к Зевсу, догадываюсь: он заставил её отступить и позволить ему пожертвовать собой.

– Я не могу… – фраза застревает в горле. Мой взгляд натыкается на Хайдеса. Стоит нам встретиться глазами – и боль ломает его застывшее, каменное лицо. – Хайдес…

Он кусает губу. Хайдес всегда был уверен в себе. Всегда знал, что делать, никогда не сомневался. А сейчас я вижу, насколько трагична наша ситуация.

– Я не выбираю. Мы выйдем все вместе. Сложим сведения, что знает каждый из вас, и…

Аполлон останавливает одним кивком. Поднимает палец вверх.

– Этот лабиринт перекрыт. Над нами стеклянный купол, создающий иллюзию открытого неба. Здесь стоят камеры, и нас слушают. Если ты не сделаешь выбор или попытаемся схитрить, по всему периметру пустят ядовитый газ. Лабиринт огромный, но у нас останется две минуты – и мы задохнёмся. – Его кадык дёргается. – Если ты не выберешь, мы умрём все.