Текст книги "Игра титанов: Вознесение на Небеса (ЛП)"

Автор книги: Хейзел Райли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 37 страниц)

– А, нет. Показалось, – бормочет Лиам с виноватым видом. – Простите, – добавляет, когда ловит на себе семь пар разъярённых глаз.

Доктор машет нам на прощание и уходит, освобождая мне место.

Я склоняюсь к Ньюту. Аполлон, Хайдес, Гермес, Афина и Афродита топчутся у двери, словно хотят дать нам немного личного времени, но не решаются уйти. Гермес оборачивается только затем, чтобы ухватить Лиама за локоть и вытолкнуть вместе с собой.

Я откидываю с лба Ньюта мягкие каштановые пряди. Лицо у него спокойное – пусть хоть это останется в памяти.

– Скоро увидимся, Ньют, обещаю, – шепчу. Молчу секунду, потом всё-таки выдыхаю то, что не решалась сказать раньше, слишком злясь на его выбор. А ведь бывают слова, которые, если не сказать их вовремя, потом всю жизнь грызут изнутри. – Спасибо, что пошёл вместо меня. Я всё ещё не согласна с твоим решением. Но ты ведь и с моими не раз не соглашался. Так что… спасибо.

Я не говорю ни «прощай», ни «до встречи». Шепчу, что люблю его, и целую в лоб. Как же хочется лечь рядом, обнять и не отпускать, пока он не проснётся. Но я не могу.

О трагедиях любят говорить: «Жизнь должна продолжаться». Это неправда. Жизнь ничего не должна. Она просто идёт. Не важно, хочешь ты этого или нет. Она не ждёт. Даже если ты лежишь без сил и не можешь подняться, жизнь движется дальше. Она оставляет тебя позади. Вставать и догонять её придётся самой.

Именно это мне и предстоит: учёба, лабиринт, всё остальное. Шаг за шагом.

Когда я поворачиваюсь, взгляд Хайдеса встречает мой. В уголках губ тянется улыбка облегчения – и он улыбается первым, радуясь, что я хоть немного опустила стены, возведённые, между нами.

Я не успеваю шагнуть, как за спиной Ньют бормочет. Одно из своих обычных, бессвязных слов, которые мы фиксируем в заметках телефона Хайдеса.

– Аполлон, – выдыхает он. Глухо, невнятно, но имя всё равно слышно.

Воздух вырывают из комнаты. Мне нечем дышать.

Дети Лайвли шокированы не меньше меня. Аполлон больше всех. Смотрит на брата за моей спиной с округлившимися глазами и приоткрытым ртом.

– Он сказал… – и голос обрывается.

– Почему именно «Аполлон»? – мой собственный голос срывается, сердце колотится всё быстрее.

– Случайность, – осторожно вмешивается Афина. – Многие из его слов бессмысленны и не связаны с лабиринтом. Это бредовые обрывки сознания.

Я снова смотрю на брата. Сердце колотится, а в ушах ещё звучит и звучит его хриплый шёпот. Я пытаюсь убедить себя, что Афина права.

– Хейвен, – окликает меня Гермес. Наши отношения всё ещё натянуты, поэтому он произносит моё имя с заминкой. – Аполлон был последним, с кем он говорил, перед тем как войти в лабиринт. Это могла быть простая ассоциация.

Звучит логично. Может, я правда зря паникую. Ведь и слово «цветы» не имело никакой связи. Аполлон – это просто последнее лицо, которое Ньют видел.

Чья-то рука обнимает меня за плечи, свежий запах Хайдеса бьёт в нос. Я глубоко вдыхаю и позволяю ему вывести меня к двери.

– Запишем и это, – шепчет он. – Но нам пора. Иначе опоздаем на рейс.

Я вбиваю в память самый спокойный образ Ньюта, чтобы не сойти с ума: он лежит с мирным лицом, а я держу его за руку. Или хотя бы моя рука сжимает его. На время надо забыть о странных словах.

***

Мы грузим чемоданы на катер, что доставит нас к материку. Я пытаюсь слушать болтовню Гермеса и Афродиты – получается плохо. Хайдес, Аполлон и Афина молчат; видимо, привыкли к бесконечным разговорчикам близнецов.

Какое-то время это отвлекает. Но потом я чувствую взгляд Хайдеса. Он слишком пристально следит за мной. Я отвечаю взглядом – и тут же жалею. Наверное, выгляжу виноватой или выдала себя чем-то. Он хмурится, губы складываются в беззвучный упрёк.

Когда он помогает мне выбраться с катера, и мы складываем багаж в багажник минивэна до аэропорта, бумажка в заднем кармане джинсов будто тянет меня вниз, как гиря.

Вот он, мой секрет. Утром, перед тем как уйти из комнаты в доме Лайвли, я нашла этот клочок под дверью. Его подсунули в щель между полом и косяком.

Я не сомневаюсь: это та же рука, что оставляла мне записки в Йеле. Та же, что едва не задушила меня в планетарии. Та же, что подкралась во время игр на Зимнем балу. Арес был уверен, что это Зевс, но сам Зевс отрицал. Ещё один неразгаданный узел. Один из многих.

Записка почти пустая. Ни загадок, ни фраз. Только:

1

1 1 1

Я понятия не имею, что это значит, но мурашки бегут сильнее, чем от любых прежних предупреждений. Даже от его рук, тянущих мою толстовку к шее.

Сложить их? Вычесть? Или всё дело в самой единице? Что важнее – отдельная цифра или сумма? И главное: что они обозначают?

Я машинально трогаю карман, где спрятан листок. Когда-нибудь расскажу остальным. Но не сейчас. Мы уже решили, непонятно почему, что этот «таинственный предостерегающий» исчез. Не хочу снова грузить их своими проблемами. Ещё одним кошмаром.

Я больше не пытаюсь слушать болтовню Гермеса и Афродиты. Хайдес и так понял, что со мной что-то не так. Если продолжу строить из себя равнодушную – только вызову ещё больше подозрений. Поэтому утыкаюсь лбом в тонированное стекло и закрываю глаза, отгоняя прочь все тёмные мысли.

Хайдес мог бы задать мне вопросы. Мог бы прямо сказать: «Я знаю, что ты что-то скрываешь. Расскажи». Но он не делает этого. Когда я открываю глаза, замечаю его отражение в стекле – он смотрит на меня с тревогой. Я снова закрываю их, прежде чем он успевает понять, что я заметила. А потом чувствую его ладонь на затылке – мягкое прикосновение.

– Лиам, какого чёрта ты делаешь? – взрывается Афина.

– Фотографирую тебя. А что, нельзя? Мне понравилось твоё выражение, когда ты смотрела в окно.

Тишина.

– Я не хочу никаких фото, – отвечает она, наконец. – Они мне не нужны.

– Вообще-то я хотел её для себя.

Остаток пути я глушу их голоса и смешки Гермеса. Хайдес – единственный, кто молчит и не вмешивается ни в один разговор. В аэропорт мы приезжаем вовремя. Наши билеты – в первый класс, ещё и с приоритетом, так что очередь к гейту нас не касается.

Места в самолёте расположены парами. Гермес занимает кресло первым и хлопает по сиденью рядом, глядя на Аполлона. Но тот пятится и качает головой. Я понимаю почему не сразу. В прошлый раз, когда мы летели в Грецию, они сидели вместе. Гермес тогда болтал без умолку и в итоге блевал, как та одержимая девочка из «Экзорциста».

– Да ладно тебе, Аполлон! – восклицает Гермес. – Не бросай меня. Мне нужна компания.

Аполлон явно не собирается садиться рядом. Афина и Афродита уже устроились вместе: первая натянула маску на глаза и явно собирается спать, вторая уткнулась в книгу, заголовок я не разглядела.

Хайдес сидит впереди Гермеса и ждёт, пока я займусь место рядом.

– Ну, кого выберешь, Аполлон? – подзадоривает Хайдес. – Напоминаю: без пары остался ещё и Лиам. Кто хуже? Придурок, который блюёт, или придурок, который пишет стихи?

Взгляд Аполлона на мгновение скользит в мои глаза. Меня начинает раздражать его нерешительность. Если бы не правило пристёгиваться, мы бы уже приземлились в Коннектикуте, а он всё ещё стоял бы, выбирая.

– Кстати, о Лиаме… – Гермес вскакивает и выглядывает через два ряда, где сидят Афина и Афродита. – Где он вообще?

Что?

Я тоже оглядываюсь. Лиам ведь шёл за Афиной, когда мы заходили в аэропорт.

– Его нет, – спокойно констатирует Хайдес. – Отличный повод бросить его тут.

Я сверлю его взглядом. Мы с Гермесом и Аполлоном начинаем прочёсывать салон первого класса. Кричим Лиама, заглядываем в туалеты – пусто.

– Нужно сказать стюардессам, – предлагает Аполлон, почесав подбородок. – Пусть вызовут его в аэропорту.

– Может, позвонить? – откликается Хайдес сзади, и на него уже косо смотрят пассажиры.

Я машу рукой, чтобы он отстал:

– У него всегда беззвучный режим. Говорит, внезапные звонки его пугают.

Стоило мне договорить, и я уже знаю, какие выражения появились на лицах Лайвли. Гермес с трудом сдерживает смех. Как и я. Ситуация до абсурда нелепа, и попасть в неё мог только Лиам.

Хайдес пожимает плечами:

– Мне всё равно. – И возвращается на место.

– Иди скажи стюардессам, – говорит Гермес Аполлону. – Мы подождём.

Тот кивает и уходит через перегородку в эконом, оставляя нас вдвоём. Его голубые глаза шарят по салону, а нога в лакированном ботинке ритмично отбивает по полу.

– Я…

– Ну…

Оба одновременно замолкаем.

– Ты первая.

– Нет, ты.

Опять тишина. Но уже с улыбкой.

Сегодня кудри Гермеса особенно взъерошены и объёмны. Одна прядь то и дело падает ему на лоб, как бы он ни отбрасывал её назад. Я тянусь ближе, перехватываю его руку и убираю её – вместо этого сама заправляю непослушный локон. Гермес замирает, почти не дышит, пока я приглаживаю прядь так, чтобы она больше не мешала.

Между нашими лицами остаётся всего несколько сантиметров. Даже встав на цыпочки, я не достаю до его роста.

– Маленький рай? – шепчет он, и его дыхание с клубникой окутывает меня. Я уже чувствовала этот запах на нём раньше.

– Да?

– Ты злишься на меня?

Я вздыхаю. Пытаюсь отстраниться, но он обхватывает меня за талию и тянет вниз – чтобы я встала на полную стопу, но осталась прижатой к нему.

– Не знаю, – признаюсь.

Он стискивает челюсть. Гермес красивый, но его эксцентричность обычно затмевает эту красоту. Когда он серьёзен – это почти болезненно: такое очарование, что трудно вынести. Он и правда похож на ангела.

– Может, ты теперь меня ненавидишь? – спрашивает он голосом ребёнка.

Сердце у меня сжимается. Да, я злилась, но уже недолго.

– Я не смогу тебя ненавидеть. Но то, что ты сказал про Ньюта, было подло.

– Знаю, – кивает он. – Но это правда. Я так сильно тебя люблю, что…

Я кладу ладонь ему на грудь. Он замолкает и опускает глаза к моей руке.

– Не говори. Не продолжай, Герми. Даже если хочешь быть искренним. Потому что это больно.

Он хмурится:

– Как может быть больно, если я говорю, что ты дорога мне и что мне важна твоя жизнь?

– Когда ты любишь человека, ты не хочешь, чтобы он страдал, верно? – я прижимаю его к ответу, и он кивает. – Слышать, что для вас жизнь моего брата ничего не значит, было ужасно. Представь, что я сказала бы то же самое про твоих братьев или сестёр.

Он молчит. Кажется, до него дошло.

Я глажу его по щеке. Гермес тут же прижимается, как кот, вымаливающий ласку.

– Я тоже люблю тебя, Герми, – говорю. – Но больше никогда так не говори о моём брате. Это жестоко. Ньют вам ничего плохого не сделал, я понимаю, что у вас нет с ним связи. Но он не заслужил таких слов. Тем более сейчас.

Гермес накрывает мою руку своей и сжимает. Его глаза сверкают, яркие, как океан.

– Больше не буду, Маленький рай, – обещает. – Буду только думать.

Я издаю возмущённый звук, а он смеётся, затем сжимает меня в медвежьих объятиях и начинает раскачивать из стороны в сторону. Лохматит мне волосы, а я смеюсь и отбиваюсь.

– Гермес! – смеюсь я. – Ты меня задушишь.

Он ослабляет хватку, но не отпускает. Мы стоим, полуприжатые друг к другу за сиденьями самолёта, как два идиота. На лице у него появляется серьёзность, почти робость.

– Мы можем заключить сделку, Маленький рай?

– Конечно.

И это в нём прекрасно: Гермес почти никогда не смущается. Даже когда неловко – он не показывает, а идёт напролом, со своей фирменной дерзостью.

– В следующий раз, когда мы из-за чего-нибудь поссоримся… – он щипает меня за щёку, – …давай не будем тянуть это бесконечно, ладно? Постараемся говорить сразу. Даже если рискую получить кулаком в нос. Хочу, чтобы мы разбирались на месте.

На лице у меня расползается такая улыбка, что жжёт мышцы.

– Отличная сделка, да.

Он подаёт мизинец, я цепляюсь своим. Так мы скрепляем наш договор – просто, чуть по-детски, но от того, что мы друг друга любим.

– Иду садиться и всё равно попробую дозвониться до Лиама, – говорит он наконец, освобождая меня из объятий.

– А я накидаю ему сообщений.

Я провожаю его взглядом: он возвращается на место. Хайдес что-то спрашивает вполголоса – слишком тихо, чтобы я разобрала слова. Афина, двумя рядами позади, кажется уже спит и совершенно умиротворена. Похоже, она не заметила исчезновения Лиама; а если и заметила – ей плевать.

В этот момент возвращается Аполлон:

– Я предупредил персонал. Его объявляют по громкой связи в аэропорту. – Он замирает, понимая, что выбора у него мало, и, вздохнув, плюхается рядом с Гермесом.

– Как приятно тебя видеть, братишка, – встречает его Гермес. Он вытаскивает из кармашка впередистоящего кресла пачку пакетиков для укачивания и трясёт ими у того перед носом. – Видал? Мы при полном прикрытии.

Я так увлечена их перепалкой, что не сразу замечаю – кто-то подошёл ко мне вплотную. Хайдес нависает у меня за спиной. Должно быть, обошёл кругом, чтобы застать врасплох.

– Что… – слова застревают в горле.

Хайдес берёт меня за руку и тянет к туалетам. Я не успеваю ни возразить, ни спросить, что он задумал. Он распахивает дверь, быстро оглядывается – не заметил ли нас кто – и решительным движением заталкивает меня внутрь. Заходит сам и защёлкивает замок.

Кабинка больше, чем в экономе, но всё равно тесная. Хайдес разворачивает меня и прижимает к дверце. Его грудь упирается мне в спину, губы касаются уха.

– Ты с ума сошёл? Что ты делаешь? – шепчу, сбив дыхание.

– Я привёл тебя сюда не для секса, Хейвен, – шипит он. Голос холодный, серьёзный, но в нём по-своему мягкость. – Как бы мне этого ни хотелось…

Я с трудом сглатываю.

– Тогда что тебе нужно? – срываюсь я.

Его ладонь опускается мне на попу. Скользит, ныряет в задний карман джинсов.

Резким движением он вытаскивает анонимку и машет ей в воздухе:

– Нужно было вот это.

– Хайдес… – пытаюсь возразить, выдохшись. Совсем не так должно было быть.

Он разворачивает бумажку. Тишина обволакивает нас вместе с приглушённым гулом за дверью. Я знаю: если он так надолго застрял, значит, там слишком мало и слишком странно – нужно перечитать несколько раз. Он что-то бормочет себе под нос – не мне.

В конце концов он складывает листок и засовывает обратно мне в карман, но руку не убирает. Этого хватает, чтобы у меня половина мозга отключилась.

– Почему ты не сказала? – спрашивает он.

– Не хотела тебя тревожить.

Пауза.

Хайдес с силой бьёт кулаком в боковую стенку, умывальник дрожит, флакон с санитайзером с грохотом падает на пол.

– Знаешь, что меня тревожит, Хейвен? Что какой-то ублюдок, чью личность мы до сих пор не знаем, продолжает мучить тебя этими сраными шифрами. Но знаешь, что бесит больше? Что ты можешь этого бояться и при этом не хочешь говорить нам, чтобы «не тревожить».

Я шумно выдыхаю и упираюсь лбом в дверь, зажмуриваюсь.

– Я собиралась сказать. Нашла записку утром. Хотела подождать, пока будем в Йеле, в комнате, вдвоём. Не в туалете самолёта. Кстати, если нас поймают…

– Мне на это плевать, – обрывает он. – Мне важна записка.

Я перехватываю его руку, обнимающую меня спереди, и надавливаю, чтобы развернуться к нему лицом. В упор вижу, как тревога выедает его густой серый – зрачки распухли, радужки потемнели от тоски.

– Хайдес…

– Прости, – шепчет он. – Наверное, был резковат. – Его рука выскальзывает из кармана, скользит по спине вверх и замирает у основания шеи. Пальцы ныряют в волосы – и по затылку разбегаются мурашки.

– Единственное, что меня расстроило, – это то, что ты, оказывается, притащил меня сюда не для секса, – честно признаюсь.

Его взгляд подпрыгивает к моему – вспышка озорства, удивления. Улыбка трогает мягкие губы, но, к моему досаде, быстро гаснет. Он смотрит на мои губы, всё ещё перебирая мои волосы.

– Иди сюда.

Я стираю дистанцию, одновременно с тем, как он тянет меня на поцелуй. Нежностью тут и не пахнет: с первых секунд он добивается языка, и я сразу впускаю, отдаюсь без остатка. Его язык ловит мой – горячий, настойчивый, изматывающий. Мне хочется большего, но дыхания уже не хватает.

Он отстраняется – будто считал мои реакции наизусть. Касается губ мягче, как лаской.

– Сегодня об этом не думаем, ладно? – предлагает. – А завтра расскажем и остальным. Нужно выяснить, кто всё это шлёт.

Я киваю.

Мы ещё мгновение стоим, вцепившись друг в друга.

– Слишком поздно, чтобы действительно пересп… – начинает он.

– Да, – перебиваю. Упираюсь ладонями в его пресс и чуть отталкиваю. Ход так себе – места нет, и мы остаёмся всё так же близко. – Пошли смотреть, вернулся ли Лиам.

Хайдес бормочет что-то недовольное, как истинный ворчун. Щёлкаю замком, выскальзываю первой. Лишь один мужчина в пиджаке поворачивается и бросает рассеянный взгляд. Я отхожу в сторону и лёгким пинком отмечаю Хайдесу, что путь чист. Он появляется, с лукавой усмешкой, но в глазах всё ещё тень тревоги.

– Ребзя, смотрите, кого мы нашли!

Гермес стоит рядом с Лиамом. Между ними – Аполлон, всё ещё сидит и выглядит мученически: слева живот Лиама, справа – брючный гульфик Гермеса, согнувшегося над ним.

– Лиам! – зову, подходя. – Ты где пропадал?

Лиам пыхтит, лицо взмокло. Он стирает каплю пота со лба, и только когда поднимает руку, я замечаю на запястье белый пакет.

– Покупал сувениры из Греции для семьи, – объясняет. – Выбирал магнитики – и тут моё имя разнеслось на весь аэропорт. Я немного испугался.

Глава 19. ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ПРИРОДА

Флейту изобрела богиня Афина, но однажды, заметив, что её высмеивают, когда она играет, швырнула её в лес. Там жили сатиры Диониса, среди которых был Марсий. Он увидел флейту и поднял её. Звучание оказалось таким сладостным и небесным, что сатир вызвал на состязание Аполлона с его кифарой. Музы рассудили спор, и, проиграв, Аполлон решил наказать Марсия: подвесил его на дерево и содрал с него кожу заживо.

Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как мы в последний раз были в Йеле. Дни в Греции сначала были переполнены событиями, а потом такими пустыми, что тянулись мучительно медленно. По крайней мере для меня. Для Лиама – вряд ли: у него-то получился полноценный отпуск.

Пока мы идём по саду кампуса, меня поражает, как здесь уже многолюдно. Учебный год только начался, но сессия близко, и, похоже, никто не намерен продлевать каникулы. Как всегда, братья Лайвли притягивают взгляды всех вокруг. Одни делают вид, что не замечают, другие таращатся откровенно. Я держу голову высоко и стараюсь игнорировать Лиама.

– …этот магнит я взял для бабушки, а для дедушки – зажигалку. Понятия не имею, что он с ней будет делать, но главное же внимание, верно? – Он роется в пакете с сувенирами. – А ещё я кое-что купил кассиру из маркета возле дома, Хавьеру. Он очень милый, мы с ним подружились, когда я случайно украл банан.

Боже, иногда я думаю: если бы я выбрала другой университет, ничего этого никогда бы не случилось. В первую очередь – я бы не встретила Лиама. И уж точно не вляпалась бы во всё, что связано с Лайвли. Может быть, если бы я пошла в Стэнфорд…

Стэнфорд – университет, где учились Арес, Посейдон, Зевс и Гера. Или, по крайней мере, где двое из них учились, прежде чем внедриться сюда. Это был мой второй вариант. В выпускной год в школе я подала заявки во множество колледжей. Меня приняли почти все, но самые престижные оказались именно Йель и Стэнфорд. Я выбрала Йель – с сомнениями. Решалась до последнего момента.

Забавно: выбери я тогда Стэнфорд – и наверняка застряла бы с другой частью семейки Лайвли. Как бы всё сложилось тогда?

Рвотный позыв Гермеса вырывает меня из мыслей. За перелёт его укачало изрядно, и даже сейчас он выглядит неважно. Лицо бледное, но хотя бы перестал обливать холодным потом. Он носит с собой пакеты и держит их так, будто это его спасение. Мы все благодарны.

Аполлон, как всегда, невозмутим – но держится как можно дальше от Гермеса.

Мы заходим через боковой вход, ведущий к коридору моего общежития.

– Мы проводим тебя, – говорит Хайдес, заметив моё недоумение. – А потом пойдём в свою комнату. Немного обходным путём.

– Ну, я не собираюсь, – отрезает Афина. Делает знак сестре. – Пошли. Я достаточно натерпелась от Хейвен Коэн за эти недели.

Гермес закатывает глаза и хлопает меня по плечу:

– Не переживай. Отряд защиты Хейвен не сдаётся. Забей на эту стерву.

Мы доходим до двери моей комнаты во главе с Лиамом, который всё болтает о сувенирах. Но вдруг он обрывается на полуслове.

– Что такое? – спрашивает Хайдес.

Мы следим за его взглядом. Дверь моей комнаты распахнута, и на пороге стоит Джек. Она скрестила руки на груди, её ногу бьёт нервный тик. Лицо всё то же – апатичное, бесстрастное, но я чувствую, как её раздирает беспокойство.

Как только она видит меня, облегчённо выдыхает. Никогда раньше не радовалась моему появлению. Что-то не так.

– Хейвен! – восклицает она, кидаясь ко мне. Хочет что-то сказать, но взгляд её тут же метнётся к троим братьям Яблока и Лиаму. – Где Ньют?

Острая боль пронзает грудь, и я не могу вдохнуть. Горло пересохло, ладони потеют. Я понятия не имею, как объяснить всё Джек: что труднее – сказать ей, что парень, в которого она влюблена, лежит в коме, или почему он вообще оказался в такой ситуации. Или то, что его тело до сих пор в Греции, на острове под названием «Олимп».

– Нам надо поговорить, – выдавливаю.

Она не дрогнет. Большим пальцем указывает за спину, вглубь комнаты:

– Да, надо. Но сначала иди посмотри.

У меня нехорошее предчувствие. Я двигаюсь почти на автомате, впервые в жизни без всякого любопытства. Комната осталась такой, какой мы её покинули больше недели назад: крохотный вход с диваном и телевизором на пару дюймов. Дверь в ванную закрыта. Зато дверь спальни, где мы с Джек живём, распахнута.

Не успеваю даже подойти, как изнутри выходит высокая широкоплечая фигура.

– Привет, Крошка.

Арес улыбается мне своей фирменной ухмылкой – с вызовом и желанием зацепить. Я застываю. Часть меня уже всё поняла, другая твердит: нет, этого не может быть.

– Что ты тут делаешь?

Он играет в дурачка:

– В смысле? Я учусь в Йеле.

– Опустим уже тот факт, что вы с братьями сами говорили, будто учитесь в Стэнфорде… Что ты забыл в моём общежитии? В моей комнате? В моей спальне вместе с Джек? – уточняю.

Он пожимает плечами. И, когда делает шаг, я вижу всё целиком. В руках у него две пары черных боксеров.

– Я твой новый сосед по комнате, – говорит как ни в чём не бывало. – Рада?

– Уеб… – рычит кто-то за моей спиной. Я успеваю вскинуть руки, чтобы остановить Хайдеса, который идёт на Ареса как разъярённый бык. Я перехватываю его сбоку и понимаю, что он держится только ради меня: если бы захотел, смёл бы меня с дороги.

– Расслабься, Хайдес, – парирует Арес, помахивая трусами. – Ванная закрывается на ключ. Не переживай, не увижу Хейвен голой. Зато я оставлю дверь открытой, когда буду принимать душ.

Голова начинает болеть.

– Ты не можешь жить здесь со мной.

– Ты никогда не будешь жить с ней, – сквозь зубы цедит Хайдес. – Разве что в гробу.

Арес смеётся в голос:

– Какая ревнивая Дива! Боишься, что соседство сделает так, что Хейвен влюбится в меня? Знаешь, а ты прав. Это несложно. Думаю, я уже неплохо продвинулся.

– Ты неплохо продвинулся к тому, чтобы заработать в морду, – огрызаюсь. – Клянусь, Арес, моё терпение на исходе. Убирайся. Не хочу ни подробностей, ни твоего бреда. Вон из моей комнаты. Джек – моя соседка.

Арес вешает трусы на ручку двери. Делает пару шагов вперёд, скрещивает руки на груди.

– Нет.

– Простите, но правила кампуса не позволяют студентам разного пола жить в одной комнате. Если только они не родственники, – вмешивается Аполлон с порога.

Он, Гермес и Лиам стоят и наблюдают. Но один лишь Аполлон выглядит серьёзно. Гермес и Лиам смотрят с явным удовольствием.

Арес кривится и машет рукой:

– А, да, мне помог Саркофаг. Одного звонка хватило, чтобы нас поселили вместе. Ему так важно разлучить Хейвен и Хайдеса, что он готов пойти навстречу даже мне.

Кронос. Когда говорили, что он влиятельный человек, я не думала, что настолько. Я считала, что речь о богатстве и состоянии. А оказалось – я недооценила. У него не только деньги, но и связи. И, думаю, администрация Йеля – только начало. Мне страшно представить, до чего ещё могут дотянуться его руки.

– Простите, кто вообще этот Саркофаг? И почему вы зовёте его «Арес»? Его зовут Перси, – вмешивается Джек из дальнего уголка.

Арес, похоже, замечает её впервые. Вздыхает.

– Верно. Джек, меня зовут не «Перси». Это была маскировка, чтобы следить за Хейвен и братьями Яблока. На самом деле моё имя – Арес. Как у бога войны и насилия, любителя провокаций и конфликтов. Доблестного воина, который ищет хаос и разрушение. – Он протягивает ей руку. – Приятно познакомиться… снова.

Джек смотрит на него и не двигается.

– Ты с ума сошёл?

Он опускает руку. На лице обида.

– Ты всегда была колкой и ворчливой. Никогда особо не нравилась мне, – признаётся он. – Впрочем, оставлю Хейвен неприятную обязанность всё тебе объяснить.

– С каких это пор ты избегаешь ситуации, где можно устроить драму? Странно, – комментирует Гермес.

О нет.

Глаза Ареса вспыхивают безумным огнём. Он указывает на Гермеса:

– Ты прав, Герми. Думаю, я сейчас рвану бомбу – и пойду разбирать чемоданы. У меня их четыре. Так что, пожалуйста, не задерживайтесь с ссорой.

– Гермес! – одновременно одёргивают его Хайдес и Аполлон.

Тот съёживается и пятится назад.

– Упс.

– Кто-нибудь объяснит мне, что происходит? Почему меня выгоняют из моей комнаты? И о чём вообще несёт Перси? – Джек смотрит то на меня, то на остальных.

– Не называй меня так, – глаза Ареса сужаются. – Перси был жалким тряпкой.

– Спокойно, ты и под именем Ареса ничем не лучше, – парирует Хайдес.

Они обмениваются ледяными взглядами.

Джек ищет у меня поддержки. Я готова сказать ей: «Сядь, поговорим спокойно», – если бы только Арес не опередил меня:

– Ньют в коме. Точнее, на острове в Греции, который называется «Олимп». Он принадлежит Кроносу и Рее Лайвли, родителям Дивы, Герми и Рапунцель. – Он показывает на каждого по очереди, приговаривая прозвища так, будто мы не понимаем, кто есть кто.

У Джек отвисает челюсть.

– Что, прости? Это шутка? Не смешно.

Арес качает головой с абсолютно серьёзным видом. Потом обходит нас, аккуратно избегая стороны, где стоит Хайдес. Щипает меня за руку и подмигивает:

– Ладно. Я в кафетерий за шоколадным фраппе. В этот раз с жёлтой трубочкой, которая, по словам Лиама и Герми, должна делать вкуснее. Увидимся.

Он исчезает прежде, чем кто-то успевает его остановить. Честно говоря, никто и не пытался. Может, так и лучше.

– Хейвен? – голос Джек дрожит.

Я не знаю, с чего начать. Сама ещё не смирилась с тем, что Ньют в коме, а уж подобрать слова для неё тем более не могу.

Чей-то кашель заставляет меня вздрогнуть.

– Будет невежливо, если я тоже сбегаю за фраппе? – интересуется Гермес.

– Хейвен, – повторяет Джек, не обращая на него внимания. – Что значит, что Ньют в коме? И что Перси – это не Перси?

Скользкими от пота пальцами я ищу ладонь Хайдеса. Он мгновенно отвечает, сжимает мою руку крепко, вливая в меня ту силу, которой самой мне не хватает. И так, держась за него, я рассказываю Джек всё. Ничего не утаиваю: как мы встретились с Хайдесом, семейную ситуацию с Ньютом и деньги. Про лабиринт. Про сделку с Кроносом, про то, как я не смогла остановить Ньюта, про последствия моей слабости – физической и душевной. Заканчиваю тем, что врач там присматривает за ним и что его обучение в Йеле заморожено.

Джек, как обычно, не выражает эмоций лицом. Только кулаки сжимаются так сильно, что костяшки белеют и начинают дрожать.

– Как ты могла допустить, чтобы с Ньютом всё это произошло?

– Я не допустила, Джек, – отвечаю спокойно. – Я не успела…

– Как ты могла допустить, чтобы он оказался втянут в эти идиотские игры с Лайвли? – перебивает она. Голос становится всё громче. – То, что ты безрассудная и склонна к глупостям, давно ясно. Но могла хотя бы уберечь брата! Он всегда предупреждал тебя – вместе со мной и Лиамом – держаться подальше от Лайвли.

Я захлёбываюсь дыханием. Паника снова поднимается. Потому что Джек пробуждает во мне тот самый внутренний голос, который хочет свалить всю вину на меня.

– Это Кронос, а не я. И Ньют сам хотел войти в лабиринт. Я пыталась его остановить… Я бежала, Джек, бежала изо всех сил, но у меня началась паническая атака, и я рухнула.

– Ты должна была ползти! – кричит она. И все эмоции, которых я никогда у неё не видела, вырываются наружу. Только все они – чёрные. – На локтях и коленях – но добраться и остановить его! Он ни при чём!

Хайдес делает шаг вперёд, заслоняя меня собой.

– Успокойся, Джек, – холодно приказывает он. – Следи за словами.

В другой ситуации, может, это её и остановило бы. Но сейчас Джек в истерике – и я её не виню. Она переключается на Хайдеса, ещё яростнее:

– А иначе что? Ты поднимешь меня и закинешь в этот чёртов лабиринт? Вы играли с ними. С семьёй, которой нужны деньги, а у вас их так много, что вы можете устраивать эти больные развлечения. Вы отвратительны. Вас нужно сдать полиции. Посадить и оставить там до конца ваших дней!

Я никогда не видела Джек в таком состоянии. Никогда. И теперь жалею все те разы, когда хотела, чтобы она хоть раз открыто показала свои чувства.

Я снова тону в чувстве вины. Оно выталкивает наружу самые худшие воспоминания о Ньюте, заслоняя нейтральные, которые я пыталась удержать. Я снова в том коридоре, бегу от зала, где Кронос играл на скрипке, к лабиринту. Ноги подкашиваются, горло горит, дыхание рвётся, голос исчезает. Я снова вижу брата – того, с кем выросла, – ускользающего в лабиринт. Вижу, как он выходит оттуда и падает. И слышу вокруг голоса: «Хорошо, что это была не ты». И улыбку Кроноса. Хищную, садистскую. Всё в бесконечном повторе.

– Джек…

Она поднимает руку. Лицо, обычно безупречно спокойное, искажено слезами.

– Может, и к лучшему, что Перси… то есть Арес вмешался. Я не хочу жить с тобой в одной комнате. Не хочу делить с тобой ничего, Хейвен. Даже воздух.

Я пытаюсь шагнуть к ней, глаза горят, глупо надеюсь взять её за руку и ещё раз попросить прощения. Но она резко отшатывается, хватает свои вещи и убегает. Гермес и Аполлон поспешно отходят в стороны, освобождая ей путь – и, наверное, опасаясь, что она сорвётся на них.

Лиам единственный окликает её, размахивая своим проклятым пакетом с подарками:

– Джек, подожди! Я привёз тебе сувенир с Санторини!

Хайдес раздражённо рычит.

Я выпускаю его руку и начинаю двигаться сама. Стены комнаты будто сжимаются. Не от клаустрофобии – от воспоминаний. Месяцы, проведённые с Джек, подглядывая, как она готовится к встрече с Ньютом. И теперь – месяцы рядом с Аресом. А Джек больше не моя подруга. Ещё один человек, который считает меня виновной в коме брата.

Боже, я бы отдала свою жизнь за его. Правда бы отдала. Но никто этого не понимает.

– Хейвен?

Не слушая, кто зовёт, я запираюсь в ванной. Подбегаю к раковине, включаю ледяную воду, набираю её в ладони и плескаю на лицо. Этого мало. Сердце всё ещё бешено колотится, грудь тяжёлая.