Текст книги "Игра титанов: Вознесение на Небеса (ЛП)"

Автор книги: Хейзел Райли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 37 страниц)

– Я позволил себе рассказать Ньюту нашу историю, – поясняет Кронос с фальшивым видом невинности. – От встречи и до её последствий. Больше нечего скрывать. Твой брат знает, в какую неприятную ситуацию ты попала. И прибыл, чтобы оказать тебе поддержку… вернее, помощь.

Я трясу головой ещё до того, как слышу продолжение:

– Нет, нет, нет.

Уверенность Ньюта колеблется. Кронос ждёт, что он заговорит сам.

– Я войду в лабиринт вместо тебя.

Именно этого я боялась услышать – и всё же это последняя мысль, которую могла бы ожидать. Остальные, похоже, тоже: никто не решается проронить слово. Может, это шутка? Или очередная провокация Кроноса, чтобы вынудить меня уступить.

– Разумеется, не на твоих условиях, Хейвен, – продолжает Кронос. – Мы заключили иной договор. Если он выйдет живым, получит те самые тринадцать миллионов, от которых ты отказалась на встрече ради любви к Хайдесу.

– Ньют, – зову я дрожащим голосом. – Скажи, что это неправда. Ты не можешь всерьёз хотеть войти в этот лабиринт.

– А я не могу поверить, что ты и правда подумала туда пойти и стать одной из них.

– Видел бы ты, где они живут, – встревает Лиам, кивая на виллу у нас за спиной. – Я бы тоже задумался.

Я уже открываю рот, чтобы велеть ему заткнуться, но Зевс вырастает перед Лиамом и испепеляет его взглядом. Тот дёргается и съёживается, прячась за Аполлона.

Я отбрасываю Хайдеса рывком. Тот тянется снова, но Арес встаёт, между нами.

– Оставь её, – приказывает он.

Хайдес зажмуривается на миг, а потом резко хватает Ареса за ворот.

– Я её защищаю, идиот. А ты вечно ищешь проблем.

Арес усмехается:

– Хочешь зарядить мне ещё раз? Тогда постарайся вложить побольше силы.

– В этот раз я тебе лицо разобью, – шипит Хайдес.

Ньют смотрит на Ареса. Я знаю, что у него в голове: он видит внешность Перси, но характер совершенно чужой. И не может свыкнуться – как и я вначале. Хотя приходится признать: этот Перси, каким он стал, куда больше похож на себя настоящего. Наконец-то кусок пазла занял своё место.

– Что я могу сделать, чтобы остановить его? – спрашиваю я Кроноса.

Он только этого и ждал. Его рот изгибается в улыбке, щёки надуваются, придавая ему почти приветливый вид.

– Всё просто. Если не хочешь, чтобы Ньют вошёл, прими моё условие. Через два месяца ты сама пройдёшь игру лабиринта и станешь одной из нас. В знак доброй воли, как только скажешь «да», я оплачу уже половину долгов вашего отца. Неплохо, правда?

Я задыхаюсь. Одно короткое слово избавит моего брата от страшной игры, о которой мы ничего не знаем, кроме того, что Хайдес вышел из неё со шрамом через всё левое плечо и бок, и покроет часть отцовских долгов. Глупо было бы отказаться. Ставки слишком высоки.

– Даю тебе тринадцать часов на раздумья, – добавляет Кронос, сверяясь с часами. – К полуночи скажешь мне «да» или «нет».

– Нет! – выкрикивает Ньют. – Нет, я не хочу! Пойду я. Хейвен, пожалуйста, позволь мне!

Я даже не слушаю. Мозг уже рисует десятки сценариев, в поисках лазейки.

– Не твоё желание имеет значение, Ньют, – резко обрывает Кронос. – Решать будет она.

Мы встречаемся взглядами. Холод пробегает по позвоночнику и застывает в основании шеи. Внутри меня звучит голос: мне не нужно ждать тринадцать часов. Ответ очевиден, прост – и мучителен.

– Тик-так, Артемида, – насмешливо тянет Кронос. – Что выберешь? Тик-так, время идёт, но ответ ты уже знаешь.

Я так сильно кусаю губу, что чувствую металлический вкус крови.

– Я уже сделала выбор.

– Кто из вас двоих войдёт, Артемида? – продолжает он, нарочно изматывая. И языком имитирует стук стрелок.

Арес встаёт передо мной.

– Удачи, Ньют. Ступай в лабиринт.

Я бью его в плечо.

– Ты с ума сошёл?!

Арес и бровью не ведёт. Стоит, заслоняя меня, и глядит сверху вниз.

– Ты скажешь «нет». И тогда твой брат войдёт. Если всё сложится, долги отца погасятся. Если нет – что ж, найдём другую жертву для этой больной игры. – Он бросает взгляд на Лиама. – Может, его.

Я отталкиваю Ареса. Тот делает несколько шагов назад и выравнивается, веселящийся, как всегда.

– Я не отдам брата в жертву. Я хочу согл…

– Хейвен. – На этот раз звучит ровный голос Геры, той самой доброй девушки, что встретила меня в первый день в Йеле. – Может, и правда стоит воспользоваться этими тринадцатью часами, чтобы всё обдумать?

Во мне вскипает импульсивность. Хочется схватить её за горло, тряхнуть и закричать, что то, что она предлагает, в моей голове не имеет ни капли смысла.

– С какой стати я должна думать?! Мой брат не будет играть.

– Должна, потому что я этого хочу, – отвечает сам Ньют, и холод его голоса заставляет меня вздрогнуть. – Должна, потому что теперь всё поменялось. Раньше я пытался удержать тебя от игры с Лайвли, а ты меня не слушала. Ты всегда требовала того, что я прошу сейчас: права выбора. Так дай его и мне, Хейвен.

Если раньше я боялась одной только мысли, что мой брат будет играть с Кроносом, то теперь меня пугает кое-что куда реальнее: возможность, что это правда произойдёт. И у меня нет слов в ответ. Нет ни одного весомого довода, который мог бы его отговорить, доказать, что он рассуждает неправильно. Потому что он не ошибается.

– У тебя есть тринадцать часов, – повторяет Кронос, которому, похоже, уже наскучил разговор. – Можешь прийти ко мне в любой момент и сообщить решение. Я буду ждать.

Я открываю рот, но не могу выдавить ни звука. Кронос проходит мимо, задерживается рядом, бросает мне наглую улыбку и идёт дальше к вилле. И этим ходом он побеждает. Партия складывается в его пользу. Проблема лишь в том, что, похоже, не существует хода, который мог бы меня спасти. Я проиграю в любом случае.

– Думаю, Хейвен и Ньюту стоит побыть наедине, – произносит Зевс. – Им есть что сказать друг другу, и это не наше дело.

– За себя говори, – отзывается Гермес. – Я хочу остаться.

– И я, – добавляет Лиам.

Посейдон поднимает руку:

– Я тоже за. Давайте проголосуем.

Ньют выглядит всё более ошарашенным от семьи Лайвли. Его глаза мечутся от одного лица к другому в лихорадочной пляске. Но стоит им остановиться на мне, как всё становится ясно без слов.

И я задаю вопрос, мучивший меня ещё со вчерашнего вечера:

– Ты знал, что меня усыновили?

Всё замирает. По крайней мере, в моей голове – будто сама жизнь застыла, дожидаясь ответа. Ньют облизывает губы, колеблется.

– Именно поэтому я хочу пойти в лабиринт вместо тебя, – бормочет он. – Я знаю про предложения Кроноса. Знаю, что ты приехала сюда, в Грецию, готовая выйти на ринг против Хайдеса, только ради надежды выиграть эти деньги и спасти нашу семью. Семью, которая никогда не рассказывала тебе всей правды. Ты взвалила на себя чудовищную ответственность нас вытащить, а никто…

– Ты мой брат? – перебиваю его, прежде чем он доведёт меня до слёз.

– Да, – без малейшего колебания.

– По крови?

Он наклоняет голову набок, щурит глаза:

– Это имеет значение? Разве одна только кровь делает из людей семью?

У меня вырывается раздражённый вздох:

– Почему ты мне никогда не говорил?

Его лицо смягчается. Осторожно, медленно он сокращает расстояние, между нами.

– Потому что это не имело значения, Хейвен.

– Не имело значения?

– Нет. Потому что ты всегда была для меня родной сестрой. Несмотря ни на что.

Импульс толкает меня вперёд – три шага, которые привели бы прямо в его объятия. Но гордость держит меня на месте.

– Я хотела правду, – шепчу.

– Вот она и есть: ты моя сестра. Точка.

Я обхватываю себя руками, словно сама создаю смирительную рубашку, которая не даёт пошевелиться. Опускаю голову и закрываю глаза – пытаюсь, впервые в жизни, взять под контроль свои эмоции. Обычно я всегда позволяла им взрываться и вырываться наружу, разрушая всё вокруг. Но сейчас боюсь, что сердце просто не выдержит. Я боюсь за Ньюта. Я боюсь за себя. Не понимаю, как так вышло, что я не помню сиротский приют и то, что знала Аполлона там. Я злюсь на Хайдеса. Лицо Персефоны всплывает в самые неподходящие моменты.

И хуже всего – я слышу ухмылку Кроноса, слышу его голос, нашёптывающий: «Тик-так, Артемида», как колыбельную, которой нельзя поддаваться.

Остаётся одно: собрать всё это в единственное чувство. И я выбираю ярость. Самую ослепляющую. Она застилает мне глаза и гасит тот крошечный остаток разума, что у меня был.

Я поворачиваюсь к Хайдесу. Он явно не ждёт этого и не успевает среагировать на мою внезапную просьбу:

– Где здесь твой тренировочный зал?

– Зал… – Он понял, просто хочет убедиться, что не ослышался.

– Ты ведь тренируешься и тут. Отведи меня.

Его взгляд падает на мои руки. Я замечаю, что они дрожат, только когда он хмурится, и в его лице проступает тревога.

– Отведу, – повторяет он. – Пойдём.

Глава 11. ПРЕДАТЕЛЬСТВО АПОЛЛОНА

Аполлон был богом благостным, но и мстительным: его сложный характер делал его одной из самых притягательных фигур мифологии.

Я едва переступаю порог, как вспыхивает свет, открывая зал, куда лучше оборудованный, чем любые спортзалы, что я видела в Йеле. Три стены чёрные, а четвёртая – сплошное стекло, выходящее на море и скалы.

Я не трачу время на разглядывание тренажёров. Собираю волосы и подхожу к чёрному боксёрскому мешку, висящему посреди комнаты.

Становлюсь в стойку – ту самую, которой первым меня научил Хайдес. Заношу руку для удара, но прежде, чем костяшки касаются кожи, чья-то ладонь обхватывает мой запястье.

– И что ты собралась делать?

– А ты как думал? Что я стану пялиться на мешок и не трогать его?

Он тяжело выдыхает:

– У тебя нет бинтов. И перчаток тоже.

– Ну и что?

– Ты искалечишь руки, – бросает раздражённо.

– Мне всё равно. – Я пытаюсь вырваться, но тщетно.

Хайдес сжимает крепче, не причиняя боли, и одним резким движением разворачивает меня лицом к себе. Его лицо так близко, что наши дыхания сталкиваются.

– А мне не всё равно. Перемотай руки и надень перчатки, они лежат на скамье позади тебя.

Из груди вырывается горький смешок:

– Забота обо мне не отменяет злости, которую я на тебя чувствую.

Его челюсть напрягается. Редко Хайдес смотрел на меня так.

– Твоя злость не отменяет того, что я тебя люблю. И что всегда буду тебя защищать.

Сердце сбивается с ритма. Он уже говорил, что любит меня, но только на ринге. Второй раз – по-гречески. Почему-то на нашем языке это звучит совсем иначе.

– А сам ты их никогда не носишь, – напоминаю я.

– До того, как один человек задолбал меня просьбами – не носил. Теперь ношу. – Он слишком хорошо меня знает и понимает, что я готова не поверить. Поэтому подставляет вторую руку. Я помню, какой увидела её впервые: вся изрезана, покрыта свежими и зажившими ранами. Сейчас они почти исчезли. Остались лишь мелкие отметины – следы упрямых ран. Он и правда стал использовать защиту.

Я опускаю руку, и он тут же ослабляет хватку.

– Я знаю, что ты пытаешься сделать. Знаю, потому что сам всегда так делал. Когда боль в голове слишком сильна, ты ищешь физическую, чтобы отвлечься. Разве не так, Хейвен? – он смотрит, уверенный, что прав. – Это работает. О, как работает. Но знаешь, что бывает, когда ты перестаёшь бить мешок и садишься на пол перевести дух? Боль возвращается. Та же самая. А в придачу – идиот с разбитыми руками.

Он отпускает меня. Я замираю, даже дышать стараюсь тише. Он доверяет – и уходит к скамье, возвращается с белыми бинтами и парой перчаток.

А я уже плачу. Горячие слёзы катятся по щекам без остановки. Хайдес хочет перемотать мне руки, но я не позволяю. Отнимаю бинты, даже сквозь размытый взгляд и дрожащие пальцы. Он понимает: я должна сделать это сама. Сейчас никакой помощи. Я бинтуюсь – как он же и учил, – и плачу молча, стараясь не издать ни звука. Даже себе не хочу признаться, что рыдаю.

Не успеваю надеть перчатки, как он берёт моё лицо в ладони – крепко, но бережно. Долго смотрит на слёзы, словно видит в них что-то важное.

– Ты можешь не хотеть целовать меня, – его голос острый, как нож. – Можешь не хотеть, чтобы я прикасался к тебе. Можешь ненавидеть, кричать на меня, проклинать день нашей встречи. Можешь проклинать судьбу, что мы встретились, что ты тогда заблудилась в Йеле и попала в западное крыло. Делай что хочешь. Но не проси меня держаться в стороне, когда ты разбита и страдаешь.

Я открываю рот.

Хайдес резко сокращает дистанцию. Его губы касаются моей щеки, целуют слёзы. Потом – другой. Он отстраняется, и я вижу, как он пробует на вкус солёные капли.

– Запрети мне всё, что хочешь. Только не мешай быть рядом. Это единственное, чего прошу.

– Я всё равно злюсь на тебя, – шепчу я.

– О, знаю. – Он усмехается. – И должен признать: ты чертовски милая, когда злишься на меня.

Я встаю на носки, и он в растерянности чуть откидывает голову.

– Я уже говорила, что если захочу простить, тебе придётся молить греческого бога сожаления. Надеюсь, ты молишься и не перестаёшь.

Его губы трогает тень улыбки.

– Для тебя, Хейвен, я бы молил всех богов разом. Попросил бы, чтобы придумали новых, чтобы у меня было ещё больше шансов, что кто-то услышит. Может, ты всё ещё не поняла.

Я опускаюсь обратно на пятки, беру у него перчатки и натягиваю. Не в силах продолжить разговор. Он не сводит с меня глаз. Наконец проверяет, что перчатки закреплены, и бьёт по мешку – мол, начинай.

Я сжимаю зубы. Первый удар – слабый. Второй ещё хуже. Но я не корю себя, хотя обычно строга к себе. Бью снова и снова, пока слёзы не высыхают, пока дыхание не сбивается и мышцы не горят.

И когда плач останавливается – удары становятся мощнее. Пот скатывается с линии волос вниз по шее, по спине. С каждым ударом мешка во мне разгорается адреналин, сладость того, что хоть в чём-то я справляюсь.

Хайдес вдруг берёт мешок за бока – и я замираю, рука всё ещё занесена. Я задыхаюсь, сердце бешено колотится, горло жжёт.

Злость возвращается.

– Этого мало, – выдыхаю я. Огонь жжёт связки, но даже сквозь боль сильнее – ярость. Я опускаюсь на колени, перчатки ложатся на бёдра, и я жадно тяну воздух. Если уж я должна чувствовать эту адскую боль, пусть хотя бы физическая отступит.

– Конечно мало, – звучит голос за спиной. – Ты бьёшь не того. Почему не врезать Хайдесу?

Я резко оборачиваюсь. В дверях стоит Арес, привалившись к косяку. Руки скрещены, кожа бледная и натянутая, под глазами чёткие тени, заметные даже отсюда.

За ним появляются Гермес и Аполлон. Гермес – с любопытством, Аполлон же сверлит кузена таким взглядом, будто тот готов взорваться с секунды на секунду.

– Или лучше, – продолжает Арес, – почему бы тебе не сразиться со мной?

– Вот наконец-то сказал что-то толковое, – роняет Хайдес.

Арес двигается к нам. Каждый его шаг – сама природная грация, и, возможно, он даже не осознаёт этого. Искусственный свет сверху ложится на его бледную кожу и усталое лицо. Я ловлю себя на мысли: он вообще спит хоть иногда? Или что за чёртом делает, чтобы выглядеть наполовину мёртвым?

– Даже не верится, что я это говорю, но… – я вздыхаю. – Я не хочу драться с тобой, Арес.

Хайдес оказывается рядом в одно мгновение:

– А я хочу. Моё предложение тоже в силе?

Арес не сводит с меня глаз. Хоть потолок обрушься – он продолжит смотреть с этим нахальным, вызывающим прищуром.

– Нет, только для Коэн. Я хочу чтобы ее руки касались меня.

– Руки, которыми я с удовольствием тебя придушу, – уточняю я.

Брови Ареса взлетают вверх, и его взгляд скользит по моему горлу.

– Можешь попробовать, Коэн.

Я затаиваю дыхание. Чувствую ярость Хайдеса в воздухе – будто ядовитый газ. Аресу же всё это явно в удовольствие.

Аполлон проходит мимо и встаёт справа от Хайдеса. Гермес настолько увлечён происходящим, что даже не двигается с дверного проёма.

– Ну так что? – подначивает Арес. – Готов поспорить, Хайдес не только лишает тебя шлепков, но и руки к горлу никогда не прикладывает.

– Да что у тебя вообще с головой? – срываюсь я.

– Нет, ну он прав, – встревает Гермес. – Шлепки – это мило.

Арес облизывает губы и делает презрительную гримасу.

– Если развернёшься сейчас спиной, Коэн, мы можем наверстать упущенное.

Я выдыхаю, как бык перед алой тряпкой. С силой сталкиваю перчатки, и глухой звук разносится по залу.

Хайдес каменно-непроницаем, хотя угадать его мысли несложно:

– Persefóni mou, надеюсь, ты передумала и всё-таки дашь ему в морду.

Без всякого предупреждения я бью Ареса в плечо. Силу держу при себе, зато у меня есть фактор неожиданности. Он не ждёт удара и отлетает назад с вытаращенными глазами. Но через секунду уже скалится, как безумец, потирая место удара и глядя так, что мне кажется – он раздевал меня этим взглядом.

Я подпрыгиваю вокруг, давая ему время натянуть перчатки. Застегнуть их некому, он морщится и ругается, но всё же становится в стойку, следя за каждым моим движением.

– Хочешь музычку на фон, пока Маленький Рай валит тебя на лопатки? – спрашивает Гермес, плюхаясь на скамью с телефоном в руках. Его ногти, выкрашенные ядовито-зелёным, сверкают как прожекторы.

Арес делает ошибку, отвлекаясь. Поворачивает голову к Гермесу, а я уже скольжу ему за спину. Он замечает краем глаза, но поздно: я врезаюсь коленом в его спину. Арес рычит от боли, отвечает ударом локтя в живот – воздух вылетает из меня. Он резко разворачивается, и, пока я ещё не успела поставить ногу на пол, хватает меня за икру. Пытается повалить, чтобы рухнуть вместе на мат.

– Тебе нравится сверху, Коэн? – ухмыляется. – Или предпочитаешь снизу?

Я резко отталкиваюсь другой ногой назад и вырываюсь. И сразу же – удар в лицо. Следом вторым кулаком в живот. Арес падает, и пусть даже делает это красиво, но оказывается распластан на спине. Голова чуть приподнята, чтобы видеть меня.

Он пробует подняться – я вдавливаю подошву в его грудь и возвращаю его вниз.

– Да, мне нравится сверху, – усмехаюсь.

Он отвечает той же улыбкой. Его дыхание ровное, будто усилий не было вовсе.

– Ах вот как?

Меня бесит, что на нём это никак не отражается. Я сильнее вдавливаю ногу.

– Можешь у моего парня спросить подтверждения.

Хайдес лениво поднимает руку и криво улыбается:

– Вот он я. Всё правда.

Арес даже не смотрит на него. Облизывает губу:

– Это не та «подтверждёнка», что я имел в виду.

Хайдес подходит ближе, нависает, глаза – сплошная тёмная буря. Он явно готов включиться и добить соперника.

– Перестань, иначе потом зубы свои по полу собирать будешь.

Арес хохочет, обнажая ровный белый ряд. Но, прищурившись, я замечаю: не такой уж он идеальный. Правый резец сколот, уголок сбит. Он тоже это понимает – и проводит языком по неровному краю.

И всё. В следующее мгновение горячая рука хватает меня за ногу, ту самую, что прижимает его грудь. Я валюсь вперёд, прямо на него, – как он и хотел. Но прежде, чем я успеваю удариться лицом о мат, его ладони удерживают моё лицо в воздухе, в каких-то миллиметрах от пола. Я замираю, щеки пылают, грудь ходит взад-вперёд.

– Слышу твоё дыхание, – шепчет Арес так, чтобы это было только для меня. – Оно сбилось от испуга? Или потому, что тебе понравилось лежать на мне?

– Конечно, от испуга.

– Конечно, врёшь как дышишь.

Он прав. Это не испуг. Но и не удовольствие. Я думаю только о его руках, которые не дали мне удариться. О таких же жестах Хайдеса. Может, и в Аресе есть крупица доброты. Если бы он только перестал ко мне клеиться…

– Уже всё? – спрашивает он с оттенком разочарования. – А я только начал получать кайф.

Я закатываю глаза, отталкиваюсь ладонями от пола и поднимаюсь. Арес остаётся лежать, заложив руки за голову и закинув ногу на ногу, будто загорает на пляже.

Оглядываюсь: Гермес, Аполлон и Хайдес следят за нами, лица – непроницаемые.

– Бой окончен, – первым говорит Хайдес. Его голос звучит глухо, безжизненно. – Убирайся.

Арес кривится:

– Вот так ты благодаришь, что я помог твоей девчонке так, как ты не смог? И, кстати, она тебе правда девчонка? Судя по вашей ссоре…

– Хватит, – рявкает Хайдес. И в этот миг он до жути похож на Кроноса. Та же власть, та же сталь в голосе и позе. Когда кажется, что он сейчас сорвётся и врежет, но он удивляет всех. – Убирайся. – Слово звучит медленно, со смертельной ясностью, от которой у меня по спине бегут мурашки.

Арес становится серьёзным. Вскакивает одним движением, отряхивает одежду. Хайдеса даже не удостаивает взглядом. Но мне – дарит напоследок ухмылку:

– Когда захочешь выплеснуть злость, знаешь, где меня найти.

Он почти у двери, когда я окликаю:

– Ты бы позволил мне избивать тебя только ради того, чтобы я выпустила пар?

Он останавливается, кладёт ладонь на стену и барабанит пальцами.

– Сегодня ты схитрила. В следующий раз я не пощажу. Я не Хайдес – я не сброшу перчатки и не встану на колени, чтобы дать тебе победить.

– Не похоже на способ завоевать девушку, – комментирует Гермес, жуя круассан.

Арес молчит. Машет рукой в прощании и исчезает за дверью. Его шаги ещё долго гулко разносятся по коридору, пока не стихнут совсем.

Гермес встаёт, Аполлон подходит к нему. Оба смотрят на Хайдеса, который стягивает с меня перчатки и кладёт их на место. Я остаюсь стоять, руки всё ещё в бинтах, тело ноет, мышцы болят, голову сдавливает.

– Хочешь последний кусочек? – спрашивает Гермес у Аполлона, протягивая ему квадрат круассана. Как раз серединку, где джем вот-вот вывалится наружу.

Тот пожимает плечами:

– Давай.

Но прежде, чем кусочек доходит до цели, он выскальзывает из пальцев Гермеса и плюхается на белый кроссовок Аполлона джемом вниз.

Гермес таращит глаза:

– Упс.

Аполлон не говорит ни слова. Ни эмоции, ни движения. Даже не пытается поднять кусок. Просто разворачивается и выходит из зала стремительным шагом – с той же скоростью, что и Арес.

Мы с Гермесом обмениваемся взглядом. Сначала серьёзным. Потом уголок его губ дрожит, готовый изогнуться вверх, и меня заражает та же искра. Мы прыскаем одновременно, как двое детей, натворивших глупость и видящих в этом только смешное.

– И что же мне выбрать?

Мой вопрос лишает его дара речи. Я всё ещё улыбаюсь. Не потому, что разговор доставляет удовольствие, а потому что я так вымотана, что могла бы прямо сейчас шагнуть в этот лабиринт.

Его кадык вздрагивает. – Думаю, ты должна выбрать себя.

– Как ты можешь такое говорить? Как можешь предлагать мне отправить туда моего брата?

Гермес отводит взгляд, и светлый локон падает ему на нос, щекоча кожу. – Говорю, потому что он сам этого хочет. И потому что ты уже достаточно принесла себя в жертву.

– Но… – пытаюсь возразить.

Он резко обрывает, и, может быть, впервые показывает грубость:

– И ещё… потому что я эгоист. Я предпочёл бы, чтобы пострадал твой брат, а не ты.

У меня пересыхает во рту. Свежий запах Хайдеса заполняет лёгкие, и я даже не сомневаюсь – он совсем рядом. Я не свожу глаз с Гермеса, не в силах ответить. Хочется и обругать его за жестокость, и в то же время – расплакаться и обнять. Он уходит, не добавив ни слова. Я остаюсь глядеть на крошки его круассана у своих ног.

– Хочешь услышать забавную вещь, Хейвен? – произносит Хайдес, выходя так, чтобы я его видела. – Ты всё время говоришь о том, как я смотрел на ту девушку, ту, что отец назвал «Персефоной». Но ни разу не заметила, как сама улыбаешься Аресу.

– Что ты… – начинаю.

– Это больнее, – перебивает он. – Потому что я пытаюсь вернуть себе память о подруге из самого тёмного времени моей жизни. А ты улыбаешься идиоту, которому важно лишь сеять хаос.

– Хайдес, ты не можешь всерьёз…

Он не даёт мне договорить и уходит, повернувшись спиной.

Я валюсь на пол, занимая ту же позу, в какой недавно лежал Арес. Уставившись в потолок, раскидываю руки, стараясь найти удобство. Не знаю, сколько проходит времени. Телефона при мне нет, но я помню, что, когда подняла глаза к окнам, солнце стояло в зените. А потом – будто кто-то вырезал кусок плёнки. Пропуск на целый час. Мысли вязнут, снаружи сгущаются тучи, скрывая солнце.

Наверное, я уснула. В конце концов, усталость тела взяла верх: без неё мысли разорвали бы меня изнутри, и я не сомкнула бы глаз.

Я переворачиваюсь на бок, спина ломит. Тяну руку – и задеваю что-то, что звякает. Поднимаюсь на локте.

Рядом стоит поднос. На нём – белая прямоугольная тарелка. Судя по слипшейся в комок пасте, спагетти тут уже давно. Зато бутылка воды ещё прохладная. И под тарелкой зажат листочек.

Me synchoreís. Aplós fovámai min se cháso.

Hades

(«Прости. Я просто боюсь потерять тебя» по-гречески.)

Часть сердца тут же успокаивается: он дал о себе знать, значит, не сердится. Но тут же в голову закрадывается вопрос – какого чёрта он написал это не по-английски? Похоже, мне правда стоит учить греческий. Что-нибудь полезное, а не только фразы, как просить Хайдеса раздеться.

Вздыхаю и беру вилку, аккуратно завернутую в белую салфетку. Втыкаю её в холодный комок и наматываю длинную прядь пасты. Стоит макаронам коснуться языка, понимаю, насколько голодна. Начинаю есть жадно, забыв о том, как слиплись спагетти.

Я почти опустошила тарелку, когда до меня доходит новый звук. Я замираю, прислушиваюсь. Скрипка. Или виолончель. Недалеко. Мелодия затягивает, как пение сирены.

Осушив половину бутылки, бросаю всё и выхожу в коридор. Осторожно иду к гостиной, откуда можно пройти в спортзал. Там сбоку дверь приоткрыта.

За ней – пустая комната с паркетом и росписями на стенах, на которые я даже не смотрю. Потому что есть нечто важнее.

Комната не пуста. В углу стоит Кронос, глаза закрыты, и играет на скрипке. Смычок скользит по струнам. Я никогда не любила классику, но это… одно из самых прекрасных звучаний, что я слышала. В каждой ноте – боль. И вместе с ней – надежда, что она однажды утихнет.

Я уже готова заговорить, сама не знаю зачем, когда замечаю ещё одну деталь. Неподалёку – круглый деревянный столик. На нём один стакан воды, наполненный наполовину. Полон или пуст – как посмотреть.

Мелодия подходит к концу, и я это чувствую, даже не будучи знатоком. Звуки становятся мягче, легче… и вот смолкают. Но эхо держится на стенах, словно сама комната не хочет отпускать эту красоту.

– Я сам написал этот фрагмент, – говорит Кронос. – Лет пятнадцать назад. «I balánta tis Ártemis». Баллада Артемиды. – Он открывает глаза и улыбается. Он знал, что я здесь.

У меня вспотели ладони. Я тут же жалею, что осталась. – Она… красивая, – слова вырываются сами, я не успеваю их удержать.

Его лицо озаряет довольная искра. Он убирает скрипку в футляр, подходит к столику. Ведёт пальцем по краю стакана, очерчивая круг за кругом. – Я написал её вскоре после того, как потерял тебя. Вернулся в приют, чтобы забрать. Но кто-то успел раньше. Твой отец. Твой нынешний отец и Ньют.

Я колеблюсь. – Она звучит… грустно. Всего лишь из-за того, что ты не смог меня удочерить?

Он усмехается глухо. – Грустно? Скорее отчаянно. Боль была чудовищной. В голове, в сердце. Для меня ты стала дочерью в тот самый миг, как я увидел тебя.

– Жутко, – вырывается у меня.

Он кивает. – Знаю. Не все понимают, насколько силён отцовский инстинкт.

– Это не «отцовский инстинкт». Это… безумие.

Кронос кривит губы, залпом допивает воду и стирает капли с губ. Улыбается. – Ты ведь знаешь, как это – пить до тошноты, от жажды? Чувствовать, как вода бурлит в животе?

– Знаю.

– Вот это я хотел тебе дать. Изобилие. Всё, что тебе нужно. И даже то, что не нужно, Артемида. – Его голос – почти молитва. – Тебе не нужно бояться принять соглашение.

Я снова говорю, не фильтруя. – Это значит – стать одной из вас?

В его лице вспыхивает надежда. Он садится, поворачиваясь ко мне. – Ты не будешь моей дочерью по закону. Это невозможно: тебя уже усыновили. Но контракт создаст особую связь. Ты станешь как бы дочерью для меня и сестрой для других.

Все мысли уходят к Хайдесу. – Почему ты так сильно хочешь меня?

– Потому что ты чудесна, Хейвен, – просто отвечает он.

– Мне этого мало. – Я пятюсь. Потом останавливаюсь, любопытство сильнее. – Я хочу ответов. Хочу знать, почему не помню приют. Хочу знать о Хайдесе и той девушке. О себе и Аполлоне. Всё.

Кронос улыбается, будто я первая, кто задал ему по-настоящему важные вопросы. – Всё узнаешь. Когда станешь одной из нас. Когда выйдешь из Лабиринта Минотавра. Обещаю.

Он достаёт телефон, показывает экран. На нём сумма и кнопка «перевести». Его второе обещание с утра: он закроет половину долга уже сейчас, стоит мне сказать «да».

Ньют может не выйти из лабиринта. Может не выиграть деньги. Может оказаться изуродованным, как Хайдес. Или погибнуть. Я могу получить половину суммы уже сегодня. И смогу торговаться с Кроносом о деталях. Смогу ли выдержать мысль, что он будет звать меня «Артемида»? Смогу. Смогу ли мириться с тем, что придётся управлять игровым залом? Смогу. Смогу ли…

– Никаких отношений с Хайдесом.

Будто прочёл мои мысли. Я сжимаю кулаки, и он замечает это сразу. Ему смешно.

– Почему? – выплёвываю.

Кронос поднимается с усталым вздохом. Разглаживает чёрную рубашку, не торопясь, будто важно убедиться, что она сидит идеально.

– Артемида и Афина – две богини, что отвергают мужчин. Целиком посвящены лишь своим занятиям. Не тратят время на подобные вещи. И, главное, ты не можешь состоять в отношениях с одним из братьев. Пусть даже вы не связаны кровью, пусть даже нет официального усыновления. Репутация семьи превыше всего. Я хочу, чтобы ты любила Хайдеса как брата. И ничего больше. Сможешь, Хейвен? Сможешь ради семьи отбросить эту глупую связь?

Я думаю о Ньюте. О своём отце. О матери.

– Да, – мой ответ вырывается как захлебнувшийся хрип.

– Прости, что?

Я сглатываю, с усилием прочищая горло:

– Да. Я согласна.

Кронос одаривает меня улыбкой – искренней, широкой, во весь рот. Та заразительная, что меняет всё его лицо, даже глаза. Не его обычная, самодовольная и пугающая. Нет, он и правда счастлив. Счастлив, что получает меня. И я не знаю, стоит ли ощущать себя польщённой или до смерти напуганной.

Он кивает куда-то за мою спину:

– Лучше беги и скажи это Ньюту. Он у лабиринта, вместе с остальными.

Иногда импульсивность полезна. Я не теряю времени на глупые вопросы. Срываюсь с места с неожиданной для себя скоростью. Оставляю Кроноса позади и мчусь в гостиную. Помню, что лабиринт – слева от виллы. Выбегаю через стеклянные двери первого этажа и рвусь наружу.

Лёгкие горят, умоляя замедлиться. Ноги становятся свинцовыми. Холодный воздух хлещет по лицу.

Я уже вижу лабиринт. Слышу голоса, спор, чьи-то выкрики. Я бы сама закричала, чтобы предупредить о своём приходе, но сил нет. Кажется, вот-вот рухну на траву, и никто никогда не узнает, что я пыталась остановить.

Меня зовёт знакомый голос. Узнаю взъерошенные волосы Аполлона. Он что-то говорит, но я не слышу. Воздуха катастрофически не хватает – и понимаю, что дело не только в беге. Это паническая атака.

– Я согласна, – бормочу. – Я согласна на сделку. – Повторяю снова и снова, дважды, трижды, лишь бы Аполлон понял. – Останови моего брата. Скажи, что я согласна. Он не должен… он не должен входить…