Текст книги "Игра титанов: Вознесение на Небеса (ЛП)"

Автор книги: Хейзел Райли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 37 страниц)

– Было забавно, правда? – протягивает Аполлон. – Подумайте: впереди ещё куча маленьких и больших правд. К счастью, у нас полно времени, верно? – Его взгляд скользит по нам всем. – Но сейчас на табурет будете вставать вы.

– Да сейчас, иди в жопу, – выплёвывает Арес. Зевс тут же оказывается у него за спиной и перехватывает за руку.

Аполлон тихо смеётся и в очередной раз делает вид, что не слышит его:

– Хайдес, почему бы тебе не подняться на эшафот?

Ещё секунду назад Хайдес держал меня в кольце рук, теперь я переворачиваю ситуацию. Упираюсь в его захват и встаю перед ним щитом, будто действительно могу остановить его.

– Нет! – срываюсь на крик.

– Аполлон, ты перегибаешь. Он наш брат, – поддерживает меня Афина. Обычно несокрушимая – голос всё такой же острый, как лезвие, – но лицо сведено ужасом.

– То есть за него ты переживаешь, а за невинную студентку – нет? – парирует он задумчиво. – Любопытно. И разочаровывает, Афина.

Я вцепляюсь в Хайдеса, ногти впиваются в вязаный узор его свитера. Он склоняет голову, подносит губы почти к самому моему уху.

– Тише, любовь моя, – хрипло шепчет. – Со мной ничего не случится.

– Да, ничего не случится, потому что ты туда не пойдёшь, – говорю так, чтобы слышали все, особенно Аполлон. – А почему бы тебе самому не раскрыть секрет? – подталкиваю его. – Ты утверждаешь, что мы все предатели. «Все» – это и ты тоже. Давай правду, которую прячешь, если считаешь себя самым правильным из братьев.

– Учитывай: признание, что твои длинные волосы – это дешёвые накладные пряди, за секрет не засчитывается, – огрызается Арес с хищной ухмылкой. Зевс хлопает его по спине.

К моему огромному удивлению, Аполлон садится на деревянный табурет. Вытягивает длинные сухие ноги, прикусывает губу. Время вязнет – мы ждём, когда он хоть что-то скажет или сделает.

– Моя правда в том, что скрываю я не гадость – в отличие от ваших секретов. И в отличие от того, в чём вы за пару дней успели меня обвинить, только потому что Арес нашёл в моей комнате маску Минотавра.

– Докажи, – не отступаю. – Скажи эту правду, которая делает тебя лучше всех.

Он улыбается – широко, с двумя ямочками по краям. И улыбается мне.

– О, ты больше всех скажешь мне «спасибо», Хейвен. Потому что без меня Хайдес уже давным-давно был бы мёртв. Ты бы его никогда не встретила. Что, учитывая, во что ты сейчас вляпалась, могло бы быть и к лучшему. Но не думаю, что ты это так воспримешь.

– О чём ты? – спрашивает Афина.

Аполлон устраивается поудобнее:

– Когда нас усыновили, в лабиринт первым отправился я. Мы уже подружились: две недели жили в одной комнате до игры. Узнав об «экстра-испытании», которым надо было доказать родителям, что мы достойны усыновления, мы дали клятву. Хайдес признался, что у него беда с ориентированием и что он наверняка не выберется. Я пообещал помочь, если понадобится. И понадобилось.

Он делает длинную паузу, и мне хочется кинуться к нему и встряхнуть – настолько я горю узнать концовку.

– Когда я проходил лабиринт один, взял с собой красный шнурок. Попросил у одного из слуг, что приносили нам еду. Привязал к входу и разматывал по мере того, как находил верный путь – до самого конца. И Хайдес им воспользовался, разумеется.

У меня челюсть готова стукнуться об землю. Позади я чувствую, как Хайдес отпускает меня и замирает – по лицу проходят десятки эмоций.

– Шрам, – продолжает Аполлон, рассеянно кивнув в сторону брата. – Ты, видимо, что-то напортачил в играх внутри. Часа через полтора поднялось облако дыма, и последняя секция вспыхнула. Последний пролёт перед выходом полыхал. Щёлку, чтобы протиснуться, едва можно было назвать щёлкой. Я видел твоё худое тело, ты лежал, не зная, что делать. Пламя только разрасталось. Или сгоришь там, или прёшься сквозь. И по лицу я считал: ты готов сдаться.

– Доверься мне. Иди, – глухо говорит Хайдес.

Мы с Аресом переглядываемся, не понимая. Разговор – будто уже только между ними, между Хайдесом и Аполлоном. Вмешайся мы – не заметят. Я беру Хайдеса за руки, он не реагирует.

– Я заорал тебе: «Доверься мне. Иди!», – Аполлон снимает все сомнения. – И ты попробовал. Тебе было всего семь, но упрямство льва. Ты пополз сквозь, огонь начал тебя жрать. Ты тут же отпрянул, и я рванул обратно в лабиринт, чтобы помочь, проклиная Кроноса и Рею, – у меня сердце спотыкается. – Я крикнул: ползи боком – с одной стороны пламя слабее. Ты подставил огню левую часть. И как только половина тела прошла, я схватил тебя за руки и выволок наружу.

Хайдес качает головой; в шоке выпускает мои пальцы. Закрывает лицо и опускается на колени, будто ищет точку опоры, чтобы не распасться.

– Я ничего не помню… Только огонь, – слышу знакомый излом в голосе. Он сейчас заплачет.

– Чёрт, вот это любовь, – комментирует Арес. – Ты в шестнадцать мне ключицу сломал, – кидает Зевсу.

– Арес! – одновременно шикнули на него братья. – Не время, твою мать, – добавляет Гера.

Аполлон подходит к Хайдесу. Все отступают, увеличивая дистанцию. Все, кроме нас с ним. Арес пытается ухватить меня и увести, но я осаживаю его одним взглядом. Настолько ледяным, что он сразу сдаётся.

Если бы не Аполлон, Хайдес был бы мёртв. Вот она – правда. Единственное, о чём я сейчас могу думать. Да, в пяти метрах от нас виселица, и Аполлон угрожает вешать нас по очереди, но я уверена – мы чего-то не понимаем. Не знаю чего. Но крупицу надежды я ещё держу.

За спиной слышу всхлип. Гермес плачет. Лицо пунцовое, слёзы струятся без остановки. Афина обнимает его за плечи и неловко, по-своему, пытается успокоить.

– Кроносу мой «спасательный манёвр» не понравился, – заканчивает Аполлон. – Сначала он хотел отправить тебя обратно в приют, но Рея убедила: до конца ты всё же добрался. Тебе оставалось несколько метров. Так что нас и усыновили. Нас. Первых.

Аполлон опускается перед Хайдесом на колено. Миг – и он обнимает его. Хайдес сдаётся этому объятию. Думаю, лишь под напором момента – тело у него не до конца расслаблено. Игра не окончена; мы всё ещё играем в «Виселицу».

Он помогает Хайдесу подняться.

– Пойдёшь со мной к эшафоту? Если, конечно, хочешь услышать, что скажет тебе Хейвен.

Все мои мышцы каменеют; я уже на взводе.

– Прошу прощения, что? – сиплю. – Я ничего не скрываю от Хайдеса. Ты не наденешь ему петлю на шею, клянусь. Не беси меня, Аполлон.

Аполлон дружески хлопает Хайдеса по плечу:

– Пусть решит он. А потом, как я задам вопрос, ты поймёшь, к чему я.

Мне категорически не нравится, куда это всё клонится. И ещё меньше – как Хайдес, похоже, борется сам с собой, выбирая, как поступить. Он не доверяет мне? Думает, что брат прав?

Потом Хайдес бросает мне улыбку – звучит как извинение. И поворачивается ко мне спиной.

– Хайдес, – выдыхаю, воздух перехватывает. – Хайдес!

Он замирает. Я считаю до пяти – и он ставит ногу за ногой, идёт к виселице. Аполлон идёт следом, регулирует высоту – под рост Хайдеса, Ренья-то была ниже. Надевает петлю ему на шею и отбрасывает мне улыбку во все тридцать два.

Мне хочется размозжить ему лицо кулаками. Вышибить к чёрту все эти ровные зубы. К чёрту благодарность за рассказ о лабиринте.

– Хейвен, – он смакует моё имя по слогам. – Почему бы тебе не сделать то, чего ты, по правде, давно хочешь? Твоё спрятанное желание, спрятанное так глубоко, что ты сама его не находишь. А может, это ты его закопала в уголке головы. Ты не хочешь его находить. Потому что боишься, верно? Боишься этого мелкого, ничтожного желания.

Единственный звук – ветер, шуршащий в кронах у края поля. Трава под ногами колышется, и этот лёгкий шелест почти приятен.

– Какого хрена он несёт? – наконец выдаёт Арес.

– Не улавливаю, – признаюсь. – Не понимаю.

– Дерьмо… – шипит Зевс. Он отходит в сторону и начинает мерить шагами полосу за обнявшимися Гермесом и Афиной. Гера следит за ним с тревогой. Кажется, он уже всё понял. Я бы не отказалась, чтобы он это объяснил. Или он, или Аполлон.

Аполлон постукивает носком по табурету, который сейчас держит жизнь Хайдеса.

– Поцелуй Ареса.

Два слова. Одно имя. И мир рушится мне на голову.

– Какого… – взрывается Хайдес, уже на взводе.

– Осторожней, – одёргивает его Аполлон. – Если слишком дёрнешься и случайно снесёшь табурет, никто уже не успеет. Хоть бегом налетайте, чтобы подхватить. Высота выставлена так, что, как только ноги потеряют опору, удар мгновенно ломает шейный позвонок. Ты умрёшь не от удушья, а с переломанной шеей.

Меня выворачивает. Желудок скручивает узлом, и у меня подступает рвота. Не только из-за его слов – из-за приказа. «Поцелуй Ареса».

– Это уже не «правда», это принуждение, – возражает Арес, – и я вообще не понимаю, с чего он вдруг решил мне помогать. – Ты говорил про правду. Тут нечего «признавать». Ты не можешь заставлять её целовать меня под угрозой, что повесишь её парня. Который тебе, на минуточку, брат, чокнутый ублюдок!

В этот момент мне хочется обнять Ареса и сказать спасибо.

– Ой да брось, Арес. Хочешь сказать, тебя не прёт мысль, что тебя поцелует Хейвен? Мы все знаем, у тебя на неё гигантский стояк, – издевается Аполлон. Кивает на меня. – Вот твой шанс выяснить, что, в глубине души, она тоже этого хочет. Или, как думаю я, получить окончательное «нет» и смириться, что ты ей не нужен.

– Как только спущусь отсюда, я тебе лицо разобью, Аполлон, клянусь, блин! – рявкает Хайдес. Он двигается слишком резко, и даже Аполлон хватается за него, чтобы удержать.

– Ну что, Хейвен, ты поцелуешь Ареса и разобьёшь ему сердце или попрощаешься с Хайдесом? – спрашивает Аполлон. – Решай спокойно. Но не слишком долго. У моей терпелки есть предел.

– У меня нет никакого тайного желания его целовать! – срываюсь на крик, хотя он и так меня слышит. Мне просто нужно кричать. Иначе никак. – Ты не можешь требовать такого. И не смей вешать своего брата!

– Проверь меня. Могу удивить, – он беззаботно пожимает плечами. – Давай, Хейвен. Ты боишься ранить Ареса? Поцелуешь – поймёшь, что к нему ничего не чувствуешь, и разобьёшь то самое сердечко, которое мечтает, чтобы ты его полюбила?

Хайдес шевелит рукой, привлекая моё внимание. Ничего не говорит. Только кивает – обречённо. И, когда я пытаюсь возразить, прижимает палец к губам. Беззвучно складывает: «Хорошо, agápi mou».

Нет, не «хорошо». Это нечестно. Аполлон опять поменял правила. Как делают его братья. Как делают все Лайвли. Я уже знаю их метод, но каждый раз меня бесит так, будто это новость.

Хайдес приговорил меня к игре.

А сколько бы ни было во мне нулей к Аресу, верёвка на шее у Хайдеса – абсолютно реальна.

Я становлюсь перед Аресом. Аполлон оказывается рядом мгновенно – я вздрагиваю. Он хватает нас обоих за предплечья и волоком стаскивает на середину между виселицей и нашими. Мы в центре – центра его цирка. Мерзость.

– Прошу, – подстёгивает он.

Я с трудом сглатываю. Арес сокращает дистанцию, и моя грудь упирается в его живот. Хочется отступить, но он кладёт ладони мне на плечи и удерживает.

– Коэн, – шепчет. – Поцелуй меня и покончим с этим. Если поцелую я, Аполлон тут же придумает, что «не засчитывается», потому что он велел именно тебе.

Он прав. Я ищу взгляд Хайдеса – он прикован ко мне, глаза затянуты болью. Он сам выбрал табурет. Мы могли этого избежать. Это не моя вина. Не моя, – повторяю себе, чтобы не сорваться.

Я не прижимаюсь к нему телом. Только накрываю его губы своими. Первое, что чувствую, – его вкус. Сладкий, почти фруктовый, с никотиновым послевкусием. Видимо, он курил перед тем, как прийти.

Мои губы двигаются, и, хоть сначала он каменеет, через пару секунд сдаётся поцелую. У меня ломается сердце. Потому что Арес пытался отстраниться – и не смог. И если ему сейчас хорошо, то я ненавижу каждую секунду этого. Он целует осторожно, как тот, кто знает: второго шанса не будет.

Он не пытается разомкнуть мои губы языком, не тянется ко мне руками, не рискует. Поцелуй такой невинный, что почти смешно, учитывая, кто его даёт.

Арес отрывается первым, но наши губы всё ещё почти касаются. Глаза закрыты – на лице чистая боль.

– Боже, Коэн, – шипит. – Ты не представляешь, что бы я отдал, чтобы целовать тебя дальше.

Если раньше моё сердце треснуло и застыло, всё в трещинах, то теперь оно крошится на острые осколки. Мне нужно отступить, разомкнуть эту связку и напомнить ему: это была игра.

Аполлон думает иначе.

– Ну что, Хейвен, вердикт?

– Хватит, – рычу. – Ты получил, чего хотел. Развязывай петлю и отпускай Хайдеса!

Лицо Аполлона перекашивает злость.

– Я решаю, когда «хватит». И петлю сниму, только когда ответишь на пару вопросов. «Да» или «нет», Хейвен. Без усилий.

Я уже собираюсь взорваться: как он из человека, который срывал игры ради меня, превратился в того, кто меня запирает? Но Хайдес опережает мой поток ругани:

– Persefóni mou, – мягко говорит, – сделай, как он просит. Худшее позади.

Я кусаю изнутри щёку до металлического привкуса. Арес не решается поднять на меня глаза. Смотрит в пол, вцепившись взглядом в носки своих кроссовок.

– Тебе понравился поцелуй, Хейвен?

Ублюдок. Ублюдок. Проклятый ублюдок.

– Нет.

– Тебе нравится Арес?

– Как друг, – уточняю, потому что отвечать односложно – слишком уж много чести.

– А если бы ты никогда не встретила Хайдеса?.. – я леденею. Аполлон замечает и ухмыляется, довольный, что попал. – У Ареса был бы шанс?

Этого вопроса достаточно, чтобы к Аресу вернулся весь его кураж. Он самоуверен настолько, что знает ответ. И хочет услышать его из моих уст – глядя мне в глаза.

Я, наоборот, закрываю глаза. Потому что не выдержу смотреть ни на него, ни на Хайдеса.

– Нет, – признаюсь.

– Значит, у него не будет шанса никогда, верно? Всегда останется «просто другом», – не отступает Аполлон.

– Не будет. Никогда, – подтверждаю. Голос срывается.

Арес первым разворачивается и возвращается к своим. Становится на краю шеренги, рядом с Герой. Она что-то шепчет ему на ухо, он пожимает плечами, будто ему плевать.

Аполлон проводит ладонью по моей спине – я вздрагиваю, будто меня полоснули лезвием.

– Отлично. Несложно же было, правда? – Он обращается к Хайдесу. – Видал, брат? Мои игры работают. Я помог поставить Ареса на место.

Я не свожу с него глаз, пока он освобождает Хайдеса. Не хочу, чтобы он нас снова надурил или сделал что-то не то. Хайдес спрыгивает с табурета, белый как мел, и машинально трогает основание шеи, там, где только что была петля. Я не жду, пока он сам подойдёт, – срываюсь с места ему навстречу. Моё движение в одно мгновение обрывает Аполлон.

Как будто он и так мало уже вывел меня из себя.

– Стоять, Хейвен. В следующем, последнем раунде на эшафот поднимешься ты.

Хайдес встает передо мной, отталкивает от Аполлона лёгким толчком.

– Ещё раз произнесёшь её имя – и это будет последнее, что ты скажешь.

В паре метров от нас кто-то ещё встаёт на мою защиту:

– Только тронь её – я повешу тебя на твоих же волосах! – орёт Арес. Кулаки в камень, вены на предплечьях вздулись, лицо перекосила такая ярость, что мне становится по-настоящему страшно.

Он встречается со мной взглядом на долю секунды и тут же отводит глаза – чтобы я не успела прочитать всё, что в них есть. Поздно.

– Любопытно, – Аполлон откидывает голову и смеётся. – Вы оба скрываете от неё кое-что. Вы правда переживаете за её жизнь? Или боитесь, что я заставлю одного из вас ответить, чтобы её спасти?

Инстинктивно я обхожу широкую фигуру Хайдеса. Он реагирует слишком поздно, и, когда пробует меня остановить, я поднимаю обе ладони – осторожно:

– Не двигайся, – приказываю. – О чём говорит Аполлон? Ты что-то от меня скрываешь?

Хайдес шумно выдыхает:

– Ты же видела, что он только что с тобой провернул. Ты скрывала что-то? Вроде нет.

– Хватит. Моя очередь, – отрезаю, пока он не довёл Хайдеса окончательно. Как он может вытворять такое с братом? – Хочу знать, что скрывают от меня Арес и Хайдес.

Аполлон поднимается и указывает на табурет, будто приглашает на пьедестал почёта:

– Иди сюда, Хейвен, посмотрим, скажет ли хоть кто-нибудь тебе правду.

Хайдес выставляет руку у меня на пути ровно в тот момент, когда я делаю шаг к Аполлону. Я врезаюсь в его предплечье так сильно, что почти отскакиваю.

– Отпусти, – шиплю сквозь зубы. – Раз ты делал выбор – сделаю и я.

– Коэн, не делай глупостей, – подключается Арес. – Никто тут от тебя ничего не прячет. А если есть что-то несказанное – значит, тебе не надо это знать. Не все секреты созданы, чтобы их вскрывали.

Хайдес поворачивается к Аресу: рот приоткрыт, глаза прищурены.

– Да ты кретин. Только что сказал ей, что у тебя нет секретов, а теперь – что есть, но это не для неё.

– Ты понимаешь, что только подлил масла в огромный костёр Хейвенской любознательности? – уточняет Гермес.

Арес уже набирает в грудь воздух – я вижу, как он лихорадочно подбирает речь, чтобы отговорить меня от эшафота. Хочет пусть самый убедительный спич читает – меня не остановит. Я опускаю руку Хайдеса, всё ещё преграждающую дорогу, и дохожу до Аполлона. Он протягивает ладонь, чтобы помочь взобраться. Я игнорирую её и становлюсь сама.

Стоит поставить обе ноги на табурет, как меня пробирает озноб от ощущения зыбкости. Если выдержал Хайдеса, меня уж точно выдержит. Он тяжелее. Всё хорошо. Всё под контролем.

Аполлон накидывает петлю мне на шею и подтягивает узел.

– Дышится нормально? Не больно?

– Нет.

– Немногословна.

– Иди к черту.

Он отступает, словно я дала ему пощёчину.

– Я делаю это ради тебя, Хейвен.

– Спасибо, – усмехаюсь. – Но всё равно иди к черту, ублюдок.

Он смотрит разочарованно, облизывает губы. Потом вздыхает и обращается к остальным:

– Этот раунд будет другим.

По рядам тут же бежит ропот.

– И Хайдес, и Арес могут спасти Хейвен. Достаточно одному из двоих сказать ей правду, которую он скрывает. Всего одному. Просто, да? Посмотрим, кто менее эгоистичен. Кто по-настоящему достоин любви Хейвен.

Я опускаю голову и уставляюсь на свои ступни. Мне страшно пошевелить ими даже на миллиметр: ощущение, будто подо мной нет ничего устойчивого, вымораживает до костей.

Я не знаю, от кого ждать признания. От Ареса – после всего, что мы пережили? От Хайдеса – потому что он меня любит? Или – ни от кого? А если оба умолчат?

– Я ничего не скрываю, – повторяет Арес таким неуверенным тоном, что меня ещё сильнее клинит. – И даже если бы – думаю, Коэн предпочла бы услышать секрет своего великого любовь-любовь Малакая. Не так ли?

Увы, так. Но рациональная часть мозга понимает: что бы ни скрывал Хайдес, это не может быть тяжелее, чем у Ареса. Хайдес не ошибается. А если ошибается – за этим всегда стоит причина. Всегда стояла. И сегодня тоже будет. Поэтому я ловлю себя на том, что жду признания от Ареса.

Аполлон легонько пинает табурет – вся виселица вздрагивает, вместе со мной. Хайдес оказывается у него вплотную раньше, чем я успеваю заметить движение. Хватает Аполлона за ворот.

– Ты там совсем рехнулся?

Аполлон отталкивает его ладонями в грудь. За спиной у Хайдеса возникает Афина, берёт его за руку.

– Оставь. Смотри: она всё ещё здесь, цела. Спокойно, – шепчет, осторожно оттягивая его назад – так, чтобы он не заметил.

Я ищу глазами Ареса среди Лайвли:

– Пожалуйста, скажи, – выдыхаю. Не уверена, слышит ли он, и сможет ли прочитать по губам.

Арес мотает головой:

– Прости, Коэн.

Сердце делает пропуск. Я не боюсь, что Хайдес промолчит. Он заговорит – я знаю. Ошибся тот, кто промолчал, – Арес.

– Коэн, если заговорю я – ты меня возненавидишь навсегда, – голос Ареса просачивается в мои мысли и возвращает меня в реальность. – Если – Хайдес, ты его так или иначе простишь. Ты всегда его простишь. И будешь любить дальше. А я, если скажу, потеряю даже твою дружбу. Это всё, что у меня осталось.

Я сглатываю с трудом.

– Сознаёшь, что сейчас всё только усугубил? – осаживает его Зевс.

Арес его не слышит. Его взгляд пригвожден ко мне и не собирается уходить.

– Нет. Не усугубил. Я был честен – насколько умею и насколько могу. Коэн знает, что больше – невозможно.

Хуже всего то, что я его отчасти понимаю. Но горечь разочарования не отпускает.

Аполлон хлопает в ладони:

– Итак, Хайдес, твоя очередь. Ты скажешь – или нет?

По бокам с ним стоят Гермес и Афина. Оба что-то шепчут: один в левое ухо, другая – в правое. Не думаю, что он слушает хоть кого-то. Он поднимает лицо мучительно медленно и длинными шагами идёт ко мне. Братья держатся на расстоянии – словно им страшно.

– В день, когда Ньют приехал на Олимп, – бормочет он. Аполлон жестом велит громче. Хайдес повторяет: – В тот день ты попросила меня отвести тебя в зал, где я обычно тренируюсь там. Помнишь? Ты даже дралась с Аресом. Потом мы остались вдвоём и поссорились – я ревновал. И ушёл, оставил тебя одну на несколько часов.

Конечно, помню. Я тогда вырубилась на полу, у боксёрской груши. А проснувшись, нашла поднос с ужином и записку от Хайдеса. Потом встретила Кроноса со скрипкой – и дальше всё покатилось под откос. В тот день Ньют и угодил в лабиринт.

– Пока мы были порознь, я был с… девушкой, которую мой отец называет Персефоной.

Я не реагирую. Я дала себе слово – дослушать. С Хайдесом за любой «не так» всегда есть «почему так». И сейчас будет. Это не то, чем кажется.

– Продолжай, – прошу. Чем дольше он тянет, тем больше времени у моего мозга гонять эту фразу по кругу и мучить меня.

– Я не хотел, – уточняет он. – Это она меня нашла. И я… не смог выгнать её. В конце концов, она была важным человеком из моего прошлого. У меня не было…

– Ближе к делу, – обрываю холодно. – Что именно ты должен мне сказать, Хайдес?

– Она меня поцеловала.

Она. Меня. Поцеловала.

Слова забивают голову. Крутятся, наслаиваются, пока не превращаются в кашу.

– Я оттолкнул её, – Хайдес уже прямо передо мной; я даже не заметила, как он подошёл. – Клянусь, Хейвен. Я на секунду застыл – просто от неожиданности, – но через мгновение отстранил её. И ушёл. Ты должна мне верить.

Я медленно киваю, радуясь хотя бы этой крошечной отдушине.

– Если ты так и отреагировал… почему ты мне ничего не сказал? Почему не рассказал, если это ничего не значило?

– Потому что в тот же день твой брат вошёл в лабиринт. Потом ты разозлилась на меня. Едва разговаривала. Что мне оставалось – ещё и этим тебя грузить?

– Мог сказать позже. Возможностей у тебя было полно, Хайдес, – напоминаю. Отворачиваюсь. – Боже, от одной мысли у меня кровь кипит.

Как я ни держу себя в руках, ревность расплёскивается повсюду – как будто её держали в стеклянной банке, а я только что запустила эту банку в стену. Это нелогично. Хайдес её оттолкнул. Первая поцеловала она. И раз Аполлон не возражает, значит, Хайдес не врёт.

– Хейвен… – Хайдес что-то говорит, но до меня долетает сплошной шум. – Это больше никогда не всплывало, потому что для меня это настолько ничтожно, что я, чёрт возьми, даже забыл, что это было. Вот насколько «важно». Меньше нуля.

Я уставляюсь себе под ноги. Для начала мне нужно слезть с этого эшафота. Чем дольше смотрю вниз, тем меньше уверенности, что он выдержит мой вес. Впиваюсь взглядом в деревянный куб под ступнями, щурюсь, изучая. Как он может казаться таким шатким – и при этом не складываться? Слишком уж хлипко. Как он вообще выдержал Хайдеса? Что-то не сходится.

– Хайдес, – зову, – подсвети мне кроссовки телефоном. Кажется, шнурок развязался.

Все затыкаются. Я и сама понимаю, что это прозвучало странно.

– Такая реплика – это прямо Лиам, – говорит Гермес и хлопает себя по лбу. – Чёрт, надо было всё снять и показать ему.

Я сдерживаю улыбку. Адреналин льётся по венам непрерывно, с каждой секундой сильнее. Хайдес подсвечивает мне ноги, и, как я и знала, со шнурками всё в порядке. Мне это было нужно для другого. Получив подтверждение, я решаю – открыть ли остальным или оставить при себе.

В итоге выбираю первое. Хайдес снова принимается объяснять историю с Персефоной.

Я глубоко вдыхаю:

– Аполлон, выбей мой табурет.

Глаза Аполлона распахиваются. В его выражении есть что-то фальшивое. Или это я уже настроила себя на «знаю, как оно».

– Хейвен, ты что несёшь? – первой находит голос Афина. За её спиной Посейдон, Зевс и Гера смотрят на меня с разинутыми ртами.

Арес уже идёт к нам. Гермес перехватывает его, не подпуская слишком близко ко мне и Хайдесу, будто у нас частная сцена, куда лезть нельзя.

– Давай, – бросаю Аполлону вызов. – Пинай. Сбей его к чёрту.

– Только посмей… – рычит Хайдес; в его голосе такая ледяная угроза, что я боюсь, он и вправду прикончит брата.

Я не смотрю на него, но пытаюсь успокоить:

– Хайдес, доверься мне. Не двигайся. – Аполлон уже в движении, но всё ещё мнётся. – Давай, Аполлон. Сейчас!

Он замахивается – и когда носок ботинка врезается в подставку, та не шелохнётся. Встряхивается весь помост, и я рефлекторно тяну руки вперёд, чтобы ухватиться за Хайдеса. Он подхватывает меня, глаза как блюдца. Конструкция качается ещё пару секунд – и замирает, снова намертво.

– Психопат грёбаный! – орёт Арес в темноте футбольного поля.

Афина прижимает ладонь к груди – я боюсь, у неё сейчас случится приступ.

Моё сердце, впрочем, не в лучшем состоянии. Свет телефона был слабоват, но я почти уверена, что видела: табурет прикручен к настилу. Всё это – спектакль.

– Зачем? – шипит Гермес. – Зачем ты это сделал?

Аполлон молчит. Не торопясь, снимает с моей шеи петлю и помогает спуститься. На этот раз он не даёт мне шанса отмахнуться от помощи, как при подъёме. Я оказываюсь на траве – и он сразу отходит. Хайдес тянется ко мне, но я умоляю глазами держаться подальше. Мне нужно прийти в себя.

– Я был искренен, когда говорил, что ненавижу игры, – бормочет Аполлон. – Что презираю унижения, которыми вы потчуете других. Мне это никогда не нравилось. Поэтому мои «игры» – не игры. И хорошо, что вы сообразили это уже после того, как успели кое-что признать. – Его зелёные зрачки поочерёдно останавливаются на каждом. – Я не Минотавр. Я не злодей. Я хочу только правды. А её тут ещё достаточно – вы это прекрасно знаете, раз так бережно её прячете. Загляните внутрь себя, прежде чем тыкать пальцем в других.

Глава 35. ВСЕ ТЕ ВЕЩИ, КОТОРЫЕ Я ПРОСИЛА У ЖИЗНИ

Аид судит души и решает их судьбу после смерти.

Души умерших пересекают реку Ахеронт и предстают перед ним на суд. В зависимости от того, какой жизнью они жили, их отправляют либо на Поля Элизия (место блаженства), либо на Луг Асфоделей (нейтральное место), либо на Поля Мучений (место страдания).

Я – комок из раздражения, злости, грусти и отчаяния.

Ненавижу, что мне пришлось поцеловать Ареса при Хайдесе.

Ненавижу, что мне пришлось поцеловать Ареса ради игры.

Ненавижу, что я сделала больно им обоим – каждому по-своему.

И ещё сильнее ненавижу то, что мне всё время приходится заботиться о чувствах других. Если бы я парилась чуть меньше, может, и жила бы спокойнее.

Не думаю, что когда-либо давала Аресу повод верить, будто, между нами, что-то возможно. Сам факт, что он ставит меня в положение, когда приходится отказывать ему снова и снова, бесит. Сколько бы я ни повторяла, он продолжает подставляться под разбитое сердце. А я ведь правда не хочу его ранить.

Я выхожу с футбольного поля, надеясь найти Хайдеса. Он убежал после слов Аполлона. Я была слишком ошарашена, чтобы броситься за ним, и он ушёл. Теперь, когда я хоть немного пришла в себя, я пойду искать его повсюду. В каждом углу Йеля. Он мне нужен. Мне нужно знать, что с ним всё в порядке. Что даже если всё вокруг рушится, мы с ним остаёмся стоять – вместе.

Ещё до того, как я достигаю бокового входа в общежития, вижу высокую фигуру, идущую мне навстречу. Я замираю, по коже ползёт длинная дрожь. Слишком много плохих событий за последнее время, чтобы воспринимать фигуру в темноте как что-то безобидное.

– Маленький рай?

Каждая мышца в моём теле расслабляется, услышав голос Гермеса. Я не думаю дважды. Бросаюсь вперёд и, припустив бегом, сокращаю расстояние, между нами. Гермес уже понял, чего я хочу; он встречает меня с распростёртыми объятиями, и я прижимаюсь к его груди. Его руки обхватывают меня крепко, я закрываю глаза, упиваясь теплом и запахом его тела.

Гермес слегка покачивает меня на месте:

– Всё закончилось, – успокаивает он. – Всё в порядке, mikroúli.

Слыша, как он говорит по-гречески, я запрокидываю голову, чтобы взглянуть ему в глаза. Его лицо возвышается надо мной – не так высоко, как у Хайдеса, но всё же.

– Что это значит?

Он усмехается и треплет мои волосы:

– Маленькая.

Я улыбаюсь и снова прижимаю щеку к его груди. Гермес вздыхает и гладит меня по спине мягкими движениями. Он почти сразу умиротворяет меня.

– Почему бы тебе не зайти ко мне в комнату? – шепчет он. – Думаю, Хайдес там. Он не вернулся на поле. – Он чуть отстраняется, чтобы поймать мой взгляд. – Я приготовлю тебе что угодно, хочешь? – делает паузу. – Хотя у нас только ромашковый чай, так что надеюсь, ты не против.

– Отлично, Герм. – Я нехотя разжимаю объятия и иду к двери в общежитие.

Сзади Гермес кашляет, и я замечаю, что он остался стоять. Сначала не понимаю почему, потом он протягивает мне руку – тихое приглашение, почти по-детски. Он надувает губы, и я впервые за часы чувствую, как лицо расправляется в искренней улыбке. Я сразу сплетаю свои пальцы с его.

Мы идём, держась за руки, под тёмным небом, что словно следует за нами. Гермес раскачивает наши руки нарочито смешно – видимо, чтобы отвлечь меня.

– Можно задам бестактный вопрос? – нарушает он тишину, как только мы переступаем порог. В коридоре пусто, а перепад температуры приносит облегчение.

– У тебя нет тактичного?

– Нет.

– Ладно, давай.

Я слежу за его профилем: он облизывает губы и, кажется, подбирает слова. Надеюсь, я не ошибаюсь.

– Во время поцелуя Арес засунул тебе язык в рот?

Я едва не поперхнулась собственной слюной:

– Герм! – одёргиваю я его, но ему всё равно. Он смотрит, ожидая ответа, уже с ключом от комнаты в руке. – Вообще-то нет.

К моему удивлению, Гермес сжимает губы в прямую линию, будто расстроен. Мы останавливаемся у двери.

– Мне жаль его. И одновременно думаю, что ему пора смириться.

– У него не хватает эмоциональной зрелости, – защищаю я его. – Он не привык к таким вещам, к таким чувствам. Думаю, он их даже по-настоящему не испытывает.

Я не раз об этом думала. Кажется, я была самым понимающим и дружелюбным человеком для Ареса – со всеми нашими взлётами и падениями. Вероятно, ему нравится не я, а то, как я могла бы его любить. Он не влюблён в меня, это было бы слишком. Но он влюблён в идею пары, которой мы могли бы быть. Может, он уверен, что я буду любить его так же, как люблю Хайдеса. Что невозможно, и мне больно это даже думать, но это правда. То, как я люблю Хайдеса, не зависит от моей способности любить. Я люблю его так, потому что он – Хайдес. Это выходит естественно. Если бы это был кто-то другой, всё было бы иначе.