Текст книги "Отец"
Автор книги: Георгий Соловьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 39 страниц)
XII
Можно было подумать, что Женя больше всего на свете любит чай с акациевым медом после прогулок, – так она это сказала.
– Ну уж уволь, – откликнулась Вика. – Я и так на целый день от своего дома отбилась. – Она сняла Танечку с санок и поставила на тропинку. – Пойдем домой, кулемушка моя, а ты, друг закадычный, впрягайся в экипаж сам, – сказала она Алешке. – Чай да сахар вам всем и спокойной ночи.
Уже в подъезде Марина сказала, что ей нужно накормить и уложить Алешку спать; она подтолкнула Дмитрия Александровича вслед за Женей и сказала:
– А вы, Дмитрий, идите. Я управлюсь и тоже приду посидеть.
Когда Дмитрий снимал в прихожей шинель, из двери показалось лицо какой-то растрепанной и заспанной женщины. Молча и бесцеремонно она оглядела его.
– Знаю я эту Маринку: найдет себе работу не меньше чем на целый час. Жди ее, – сказала громко Женя, как будто хотела, чтобы ее слышал не только Дмитрий. – Пожалуйте, а я сейчас. – Она открыла дверь своей комнаты.
Пока Женя ходила на кухню, Дмитрий оглядел ее небольшую комнату: она показалась ему жильем опрятного мужчины, но не молодой и поэтичной женщины. Узенький платяной шкаф с врезанным зеркалом, однотумбовый письменный столик, приставленный вплотную к окну, два стандартных стула. На кровати на зеленом шерстяном одеяле сидела пестрая тряпичная кукла. На столе аккуратная стопка книг с ученической готовальней наверху; над столом висела рейсшина, а в углу трубка ватманской бумаги.
– Да что же вы!.. – воскликнула Женя, входя. – Садитесь! – Она переставила стул к столу, из платяного шкафа достала камчатную салфетку и, застелив ею половину стола, выставила посуду.
У Жени были очень изящные чашки и нашелся даже серебряный подстаканник с хрустальным стаканом. Мед и печенье были в очень милых вазочках. Накрыв стол, Женя села напротив Дмитрия.
– Расскажите мне о себе, Женя… – попросил он. – Можно?
– Отчего же. – Женя, не меняя своей покойной позы, смотрела на него с мягкой дружелюбной улыбкой. – После десятилетки поступила в фармацевтический техникум. Странно? Да, странно, но никуда меня особенно не тянуло, просто хотела быть на чистой работе. Окончила и сразу же вышла замуж: против воли родителей вышла, и пришлось уехать сюда. С мужем развелась. И вот живу, как видите.
– И по Ленинграду тоскуете.
– Зачем тосковать. Ленинград не за горами. К отцу и матери в отпуск езжу. Но жить твердо решила здесь.
– Словом, приросла, как Артем к своему совхозу.
– Крепче.
– Учитесь?
– Училась. В заочном машиностроительном…
– Хотели стать инженером?
– Нет. Журналистом. Недоумеваете? Сейчас объясню. – Женя выбежала на кухню, где зазвонил крышкой закипевший чайник.
– Я училась в машиностроительном техникуме потому, что мне полюбилась работа в заводской газете, – продолжала Женя, снова входя. Она заварила чай и, поставив фарфоровый чайник на никелированный большой, накрыла их куклой, которая сидела на кровати. – Женя снова села точь-в-точь так же, как и в первый раз. – В моей жизни был очень трудный период. Вы уже знаете?
– Знаю, – ответил Дмитрий.
– Я наделала много глупостей! Вернее, они как-то сами собой получились. – Женя совсем по-девичьи покраснела. Но потом энергично выпрямилась и улыбнулась той улыбкой, с которой взрослый человек оглядывается на свою юность.
– Отец мой – видный хирург, военный врач, так что я тоже военного происхождения. Мне старались дать хорошее воспитание. Я прилично знаю французский и английский языки, семь лет мне давали уроки музыки… Но вот с математикой и физикой у меня решительно не шло… Еще в техникуме я познакомилась с курсантом одного из ленинградских военных училищ. Вскоре он стал лейтенантом, и мы поженились. Родители мои, особенно папа, конечно, были против такого скоропалительного брака. Он был командиром взвода, а вы сами знаете, как достается «фендрикам» начало службы. Я совсем не представляла, что значит быть женой военного, его, как говорят, боевой подругой. Как могла, заботилась о нем: стирала ему подворотнички и носовые платки и ни разу не накормила обедом. Да вот еще куклу смастерила, – Женя показала на куклу, восседавшую на чайниках. – Алексея через год назначили на Дальний Восток. Мы легко решили расстаться на время, он побоялся нового жилищного неустройства. Осталась я одна жить бездельницей в рабочем поселке. А вы присмотритесь к нашему поселку: он живет и день и ночь, завод-то работает круглые сутки. Решила идти работать. А куда? Пришла в аптеку. Посмотрели на меня: хорошенькая девчонка, жена офицера – вот-вот улетит к мужу, а пока ищет не работы, а развлечения, ну, и отказали.
Письма от Алексея первое время приходили часто, приходили иногда и деньги. Но очень тонкая ниточка связывала нас, и, конечно, она оборвалась. К тому времени я сблизилась с вашей Мариной, познакомилась со стариками. Варвара Константиновна настоятельно советовала мне ехать домой к родителям. Но этого я сделать не могла. Стыдно было… Александр Николаевич понял меня: «На нашем заводе ищи свое место, дочка», – сказал он. И он же помог мне устроиться на работу. Сначала на контроле работала. Я не была комсомолкой, но комсомольская организация поручила мне помочь группе заочников по английскому, потом я стала участвовать в работе редколлегии цеховой газеты – у меня хороший почерк. Когда из редакции заводской газеты ушла секретарша, мне предложили там работать. Вот и все. Теперь будем пить чай. – Женя сбросила с чайников куклу.
– Нет не все, – остановил ее Дмитрий Александрович. – Вы говорите, учились в машиностроительном?
– Да, училась, но бросила. Знаете ли, опять, наверное, сделала глупость. В редакции страшно много работы… Не успевала готовить домашние задания. Вот директор техникума и решил через газету призвать нас, нерадивых студентов, к порядку. А редактор взял и вычеркнул из заметки мою фамилию, оберегая авторитет своей сотрудницы. И получилось, что я как бы сама это сделала, оказалась как бы зажимщицей критики. От стыда и бросила учиться… Вам морской заварочки?
– Откуда вы знаете про морскую заварку?
– К нам в дом часто ходил моряк; он всегда просил у мамы чаю именно по-морскому. – Женя налила ему в стакан на треть крепкой заварки.
Дмитрий Александрович вдруг заметил, что ногти у Жени коротко обстрижены, и от этого ее руки показались ему детскими.
– Значит, ради работы в газете вы образованием поступились? А дальше? – спросил он.
– Работа в газете – это участие в каком-то непрерывном большом разговоре, а сама газета – как бы выражение общественной мысли завода… – застенчиво начала Женя и, не договорив, задумалась.
– И все же вы должны скучать по Ленинграду. Вы, уроженка большого города, мирового культурного центра, и вдруг оказались жительницей провинции, этакого самого заурядного рабочего поселка.
– Ваш Анатолий – астроном и философ – говорит, что поскольку вселенная бесконечна, то любая точка в мировом пространстве и будет ее центром. Да, у нас есть культурные центры. Но ведь наша социалистическая культура повсеместна.
– Например, Академический театр оперы и балета имени Кирова тоже повсеместное явление?
– Вот возьму и затащу вас в наш оперный театр. Хотите?
– С удовольствием. Я уже получил от вас приглашение побывать на заводе. Не забыли?
– Конечно, нет! – Женя с задором взглянула на него. – Завтра в шестнадцать ноль-ноль вас в центральной проходной будет ожидать пропуск.
– Стало быть, Женя, вы абсолютно довольны своей жизнью, вы счастливы? – спросил Дмитрий, смело глядя ей в глаза.
– Да. – Женя твердо выдержала его взгляд, и вдруг напала на него сама: – А вы-то счастливы?
Он смутился и не ответил.
– Почему я так откровенна с вами? – вдруг спросила она, снова просто и доверчиво глядя ему в глаза. – Знаете ли, я вот сижу с вами, и что-то мне напоминает детство, юность. Все-таки вы человек моего мира: люди в военных мундирах всегда были близки нашей семье…
Легонько постучав в дверь, вошла Марина.
– Ты что же это прихожую открытой оставила? – сказала она осуждающе.
– Тебя ждала. Садись скорей, чай стынет уже.
– Спасибо… – Марина остановилась у двери. – Наши уже все спать полегли. И мне завтра в первую смену, – она откровенно зевнула и, сложив руки на груди, зябко повела плечами.
На Марине была ситцевая вылинявшая кофточка с короткими рукавами, накинутый на плечи платок не закрывал ее сильные руки, бросалась в глаза почти мужская сколоченность ее фигуры. Лицо же Марины, с круглыми светлыми глазами и редкими бровями, было лицом милой и простой женщины.
– Вы, Дмитрий, сидите, – сказала Марина. – Вот ключ вам. – Она лукаво и совсем не сонно улыбнулась ему, как будто разрешала что-то, на что он не решался.
– Ну нет, вам, Женя, тоже утром на работу. – Он быстро встал. И, пожимая Жене руку, увидел в ее глазах искорки смеха: она поняла, почему он вдруг заторопился.
Накинув шинель, Дмитрий вышел вслед за Мариной, которая спускалась вниз по лестнице, сложив руки на груди, опустив голову и шлепая по ступеням растоптанными тапками.
XIII
«Мне давно нужно было пожить вот так, для себя. Именно только для себя», – думал на следующее утро Дмитрий.
Он уже не считал себя трусом, беглецом. Ну что бы изменилось в жизни жены и дочери, если бы он не уехал к своим старикам? А вот он так и не обрел бы чего-то очень нужного ему.
Не было у него своего, особенного содержания жизни. Он жил, как множество людей. Когда-то хорошо работал на заводе, потом, не отставая от других, учился, исправно служил, воевал. Но это все были внешние стороны его существования. Каково же было его внутреннее содержание?
«Я мало жил для близких, даже для дочери, для родителей, для жены. Я никогда никого не любил молча, только для того, чтобы любить и быть от этого счастливым. Вот так и образовалась во мне злокачественная пустота, осталась незаполненной какая-то заветная кладовочка в душе. Поэтому и с женой у меня неладно», – раздумывал Дмитрий и вдруг вспомнил, как Женя спросила его: «А вы счастливы?»
То, что он тогда промолчал, представилось ему недостойным мужчины. Еще подумает эта красивая женщина, что он ждет от нее сочувствия. И чего доброго, вообразит… Дмитрий пугался этих мыслей. Но, вспомнив о Жене, он уже не мог не думать о ней. «Нет, она просто славная. С ней интересно. Вот и все. Надо только быть с ней посуше, что ли», – убеждал он себя. Дмитрий решил даже отказаться от приглашения Жени побывать на заводе. Когда же Марина пришла на обед и сказала, что Женя ждет его, он велел передать, что обязательно придет.
День у Жени начался плохо. Неделю назад в редакцию пришел возмущенный токарь с жалобой на заводской медпункт. Редактор газеты велел Жене заняться этим делом. Она написала фельетон «Примочки и припарки». Но сегодня, когда она показала свою работу редактору, тот сказал, что, пожалуй, врачей порочить не стоит.
Редактор куда-то ушел и не показывался целый день. А Женя с испорченным настроением правила заметки, носила их машинистке, вычитывала и готовила к набору. Работала она без интереса, и ей хотелось, чтобы скорей пришел Дмитрий Александрович.
Женя заглазно знала многое о Дмитрии Александровиче, о том, как он гостил с семьей у Поройковых, и он представлялся ей человеком черствым. Но когда она увидела Дмитрия Александровича, ее мнение поколебалось. Его звание, орденские ленточки свидетельствовали о долгой и боевой службе, лицо с крупными чертами говорило о властности, дисциплинированности и незаурядной воле, и при всем этом он так часто становился застенчивым, у него была такая добрая улыбка и простая манера говорить… И Женя решила, что Дмитрий Александрович не так уж и виноват перед родителями. Когда же он сказал отцу, что вырвался домой, как из плена, Женя уже готова была винить во всем одну его жену. Ей искренне хотелось, чтобы за время отпуска у него установились хорошие отношения с родными. Она пригласила его побывать на заводе, чтобы показать, как славно работают близкие ему люди и какого уважения они достойны.
Ровно в шестнадцать позвонила знакомая девушка из проходной и сказала, что пропуск товарищу Поройкову выдан. Накинув на плечи пальто, Женя выбежала из редакции. Она увидела Дмитрия Александровича уже на тротуаре у главного корпуса.
– Здравствуйте! – воскликнула Женя, подбегая к нему и подавая руку. Ее охватил озноб, и она свободной рукой кутала шею стареньким котиковым воротником своего пальто.
– Экая вы рискованная. – Дмитрий Александрович загородил ее собой от колючего ветра. – Ну, ведите.
Они вошли в корпус. Прямо против входа была другая дверь, ее скорее можно было назвать воротами с прорезанной в них калиткой. Надпись на двери предупреждала: «Берегись электрокары!», из-за двери доносился звонкий шум станков и обрабатываемого металла. Под потолком во всю стену протянулась кумачовая полоса с призывом: «Больше трудовых подарков Родине в честь XX съезда Коммунистической партии Советского Союза!». В начале лестницы на большом фанерном щите бросалось в глаза яркими красками объявление о собрании партийно-хозяйственного актива по итогам 1955 года. За ним на стене висела доска объявлений вечернего машиностроительного техникума. Пахло машинным маслом, и в широких пролетах лестницы воздух был сизым. С этажа на этаж торопливо перебегали люди то в чистых халатах с распахнутыми воротниками, из которых выглядывали галстуки, то в засаленных комбинезонах.
– Прежде зайдем к Марине. Скоро конец смены, и она уйдет, – Женя толкнула обеими руками калитку в воротах.
Они перешагнули высокий порог, и сразу стало невозможно говорить – такой тут стоял шум и звон. Пройдя немного коридором, они вошли в длинный с широкими окнами цех. Здесь было много света и золотого блеска, у станков высились столбы из только что обточенных бронзовых колец. На одном из станков работала Марина. Когда Женя и Дмитрий подошли к ней, она кивнула им головой, улыбнулась и опустила сверло, которое от быстрого вращения казалось прозрачным. Сверло ушло в металл, как в масло, брызнув дождиком золотистой стружки.
Движения рук Марины были сноровисты и неутомимо размеренны; они показывали ту особую натренированность, которая бывает у людей, особенно у женщин, годами выполняющих однообразные операции.
Марина, поворачивая кольцо и опуская на него сверло, продолжала работать, как бы говоря этим: «Вот так я и сверлю гнезда роликов каждый день, и ничего в моей работе особенного нет: сверлю и сверлю, перекладывая кольца из одного золотого столбика в другой. Идите дальше, смотрите весь завод».
Верная своему намерению показать Дмитрию его родных на работе, Женя увлекала его дальше по заводу.
– Теперь к Вике зайдем, – прокричала Женя, когда они снова вышли из цеха в темный коридор. – А тем временем вторая смена заступит и Александр Николаевич придет.
Она быстро провела его в другой цех, где в конторке они; и нашли Вику, сидевшую за старым канцелярским столом. В черном халате и туго повязанном простом платочке на голове, она выглядела совсем не красавицей. Перед ней лежал большой подшипник, и Вика, подперев щеки кулаками, спокойно созерцала его. Заметив вошедших, она положила руки на стол и выпрямилась. Можно было подумать, что она только-только свершила что-то очень важное и оттого торжественно спокойна.
– Вот ты-то мне и нужна, – сказала она Жене.
– Победа?! – обрадовалась Женя, быстро подходя к ней. – Можно поздравить?
– Садитесь, – остановила ее Вика, указывая на стулья с ободранными сиденьями. – Давно по заводу ходите?
– Да нет, только начали. Ну, говори же, как дела? – нетерпеливо потребовала Женя.
– Дела?.. Надо немедленно отказываться от конструкции. – Дрогнувший голос Вики показал, что она совсем не спокойна, а зла, страшно зла.
– Отказаться от конструкции? – Женя пристально посмотрела на Вику так, словно вдруг разочаровалась в ней.
– И не медля. – Вика взяла карандаш и ткнула им в подшипник. – Не годится.
Женя, все так же, как на улице, держа воротничок пальто у шеи, опустилась на ящик и умолкла, как бы соображая: верить или не верить Вике.
– Это и есть та самая холодная клепка? – спросил Дмитрий, погладив блестящий подшипник.
– Именно она, – подтвердила Вика и рассказала:
– Завод начал выпуск вагонных подшипников, а что это такое, надо только понять: роликовый подшипник – это не допотопные буксы; пять лет вагон с таким подшипником может бегать по всей стране и не требовать никакого ремонта. Вот он: стальные кольца, а между ними ролики качения. Ролики заключены, как в обойму, в сепаратор, а сепаратор клепаный. До сих пор клепка была горячей. Но что получается: ставят горячие заклепки, а когда они остынут, то уменьшаются, и получается слабина, заклепки болтаются и, наконец, летят. Решили применить холодную клепку. А чтобы оформить холодным способом головку заклепки, надо приложить усилие в четырнадцать тонн! А разве его выдержит этот хилый сепаратор? Он уже при семи с половиной тоннах деформируется. Вот и все. Надо изменять конструкцию.
– Не слишком ли ты категорична? Сколько труда затрачено, и вот все насмарку… Согласятся ли с тобой? – спросила Женя.
– Вот-вот, Женечка! Доложила я сегодня свое окончательное мнение, а потом вот сидела и думала обо всем еще раз.
В цеху послышалась сирена. Вика встала со стула и сдернула с головы косынку; ее пышные волосы сразу встрепенулись, и от них потянуло запахом «Белой сирени».
– Дело будет скорее всего затяжное, до верхов доходить придется, а нас тем временем все будут заставлять мудрить… А честно сказать – только время тянуть, станки зазря крутить, на зарплату деньги тратить, а толк будет тот же. – Вика сняла халат и в вязаной шерстяной кофточке стала обычной домашней Викой. – Я и говорю, Женя, предстоит большой разговор. И без газеты тут не обойдешься. Поужинаешь, приходи ко мне, помозгуем. Придешь? – И Вика достала из фанерного шкафчика свой пуховый платок и ватник.
– Обязательно! – ответила Женя. – Да надо бы и редактора в это дело посвятить…
– Считай, твоего редактора уже нету на заводе. – Вика, повязывая платок, пошла длинным коридором к выходу.
А Женя повела Дмитрия Александровича дальше. Она сумела довольно подробно показать, как делаются миллионы шариковых и роликовых и совсем крохотных и огромных подшипников.
Дмитрий увидел, как ковочные машины, тяжело содрогаясь, откусывали кусок за куском металл от раскаленных стальных стержней и, переварив в своей утробе эти куски, выплевывали на землю кольца и шары будущих подшипников, видел токарные автоматы, шлифовальные станки, грохочущие полировочные барабаны, остроумные машины, которые сами с точностью до микрона измеряли и сортировали ролики тоньше швейной иголки и крохотные, почти с маковое зерно, шарики. Он слушал Женю, когда ее можно было слышать, внимательно смотрел на то, что она показывала, и, будучи человеком техники, все понимал. Но, проходя меж тесными рядами станков, он больше всматривался в лица людей. Он же издавна гнал этих людей; и пышущих здоровьем, и надломленных тяжелым долгим трудом и житейскими невзгодами, то радостных, то огорченных, работающих легко и работающих натужно. Уж он-то знал, что завод не только объединял труд тысяч людей, но организовывал, формировал тысячи человеческих жизней. Женя тянулась к лицу Дмитрия и, крича ему на ухо, с таким видом показывала машины, как будто открывала ему что-то необычное, даже изумительное. А он, слушая ее, вспоминал свою рабочую юность на приборостроительном заводе в Москве. То был только-только восстановленный после разрухи заводик, на котором и работало-то всего четыре сотни рабочих.
– Здесь работал Артемий Александрович, – сказала Женя в термическом цехе.
Дмитрию было дивно смотреть на высокочастотную электрическую печь и ванну, полную раскаленного неподвижного масла. Сюда после войны пришел братан; вот здесь, работая, он нашел новую мечту своей жизни и здесь же осуществил ее – стал инженером. Он работал на заводе, а завод так же, как и сейчас, жил большой жизнью всей страны. И Артем – пылкая душа – махнул в совхоз, как Дмитрий когда-то – во флот. И у него это был тоже порыв, родившийся в пафосе труда многотысячного коллектива…
Следуя за Женей, Дмитрий то тут, то там видел стенды с диаграммами роста народного хозяйства в новой пятилетке и яркие плакаты, призывающие достойно встретить Двадцатый съезд КПСС. Слова на плакатах еще в юности казались Дмитрию надписями на боевых знаменах.
«Ударник, борись за встречный план!», «Выполним пятилетку в четыре года!», «Превратим нашу страну из отсталой аграрной в великую индустриальную державу!» Эти знаменные призывы давнего прошлого крепко сидели в памяти, забыть их было так же невозможно, как забыть свою рабочую юность.
«А вот об этом заводе, по которому я сейчас иду, никто тогда и не думал; строились Березниковский химкомбинат, Ростсельмаш, Магнитка, Кузбасс, Днепрогэс, а этого завода и в проекте не было тогда. И уж никто из Поройковых, конечно, не думал, что когда-то на Волге будет построен именно этот завод, который станет им родным».
