Текст книги "Отец"
Автор книги: Георгий Соловьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 39 страниц)
Анатолий полюбил степь. И уже сам стал про себя называть Ксению ласково степнячкой.
«Опять со мной что-то случается, – думал Анатолий, сидя в уже длинной предвечерней тени копны и держа в руках нераскрытого „Дон-Кихота“. – Да нет же! Ничего со мной не случается; я просто очень интересно стал жить. – И вдруг ему вспомнился озябший после грозовой ночи Леонид Петрович Бутурлин, и как он тогда сказал, что для такой лишь рыбалки стоило родиться на свет. – Нет, рыбалка не была тогда для меня случайной, и сейчас в степи я не случайно: и то и другое – это моя жизнь. И мне бы не было хорошо сейчас здесь, если бы я не пожил с Альфредом Степановичем и Леонидом Петровичем на Волге. Это с ними я начал думать так, как думаю сейчас. Но там я только думал, а здесь еще по-настоящему и работаю. И от этого мне особенно хорошо жить. Я тоже не зря родился на свет. И все, что со мной происходит, нужно мне… А что, если бы я не родился, не было бы меня никогда? Значит, для меня тоже ничего бы не было? То есть я никогда бы не жил на свете? Мне бы это было все равно, потому что и меня бы никогда не существовало. Фу, какая нелепица. Я есть, живу, у меня своя собственная жизнь… И как же это хорошо!»
Комбайн уже шел обратно по другому краю необмолоченного поля. Он и трактор сливались в один силуэт издалека, и в самом деле напоминая своими очертаниями корабль. И вдруг в свете низкого солнца над комбайном вспыхнул красный огонек флажка. Анатолий давно заметил неуловимость этого мига, когда вспыхивает флажок, но сколько ни старался, никак не мог уследить за ним. «Так и с человеком бывает. Живет, живет он, и никто не видит, да и сам он не замечает, как в нем нарастает какая-то перемена. И вдруг загорится в нем что-то новое», – подумал Анатолий и пошел навстречу комбайну.
Подъехал за намолотом грузовик и остановился. В эту же минуту к нему подкатил газовский легковой вездеход с брезентовым верхом, и в нем Тольян увидел Вику и Артема.
– Ну что, работяга? – спросил Артем брата, выйдя из машины. – Домой еще не потянуло?
– Да нет.
– А ведь август быстро в работе летит. Твой сентябрь надвигается. К заводу уже ближе надо быть.
– Ох, Артем, я об этом что-то и думать не смел. У нас такая работа тут.
– Понятно, – проговорил Артем, как будто понимал младшего брата лучше, нежели тот сам понимает себя. Он обошел остановившийся комбайн и сказал Алексею Никитичу: – Уж начинаем переводить машины на прямое комбайнирование. Вам же пока быть на обмолоте. Как машина, не устала?
Алексей Никитич сошел с комбайна, и, конечно, от него посыпались жалобы, которые Артем выслушивал, хмурясь и показывая, что понимает нужды комбайнера, да не может же он ему часть за частью весь комбайн на новенький сменить.
Ксения уже не сердилась на Анатолия и попросту передала ему вилы. Забираясь на свое место, Тольян сообразил, что Артем везет Вику в гости к знакомому директору соседнего совхоза.
Освободив бункер, комбайн тронулся, и Артем сел в автомобиль.
– Тольян-то наш увлекся уборкой и домой не думает, – сказал он Вике.
– Уж не приворожила ли его та сероглазая? – делая удивленно-круглые глаза, спросила Вика.
– Может и это быть! Ну что ж, это тоже дело. – Он дал газ, и «сайгак» побежал вперед.
XXIII
Артем торопился поспеть до заката на центральную усадьбу соседнего совхоза. Оберегая жену, он нарочно поехал самой мягкой и удобной дорогой, но более дальней. Время он наверстывал ходом машины. Впереди остался спуск дороги, а дальше, уже в теснине пшеничных нескошенных полей, дорога, петляя, всходила на новый увал. Вся степь по-вечернему золотилась в бьющих по ней сбоку, почти параллельных поверхности земли, лучах солнца. Такой золотой, щедро рассыпанный свет бывает в степи только вечером после знойного дня; ранним утром он не золотой, а жемчужно-розовый.
Справа от дороги тянулся массив, засеянный подсолнечником. Подсолнухи стояли, как солдаты в частом строю, провожая низкое солнце к закату, равнялись на него, как на проходящего перед строем генерала, согласно повернув к нему свои ярко-желтые головы. Слева редко кустилась тощая и запыленная кукуруза, торча стеблями из рассохшейся в зияющие трещины земли.
– Посмотрел бы Хрущев на нашу кукурузу, – сказал Артем со вздохом, и на его озабоченное лицо словно тоже набежала вечерняя тень.
«Ну что ж, Артемушка, такое уж ваше мужское дело, – думала Вика, чуть заметно улыбаясь. Она очень хорошо понимала, что Артема сейчас печалит не попавшаяся на глаза плохая кукуруза – он думает о ней, своей жене, и тревожится за нее. Уверенность в том, что она задала Артему трудную задачу, что эта задача мучит его, доставляла Вике удовольствие. – Прочувствуй, Артемушка, практически, что у тебя есть жена и дети». У самой Вики было необычайно покойно на душе. Сделав свой решительный шаг, она как жена и мать почувствовала себя свободно за широкой и сильной спиной мужа. Вика была душевно спокойна и оттого, что, приехав к Артему насовсем, она выполнила свой долг жены.
Сидя в автомобиле рядом с Артемом, Вика не очень-то думала о том, что будет дальше. Дальше было только самое важное: она опять вместе с ним. Она смотрела сбоку на его загорелое доброе лицо, на шрам, и ей хотелось прильнуть к его плечу. Но она видела, как он сосредоточен, как боится тряхнуть машину на какой-нибудь колдобине, как он бережет ее и в то же время так мастерски, на предельной скорости, везет, опасаясь, как бы поездка не оказалась для нее утомительной. И Вика не решилась вывести Артема из состояния этой сосредоточенности.
Артем бывал дома радостный и возбужденный, выкладывал перед женой все, чем был отягощен и воодушевлен в своей работе. Совхоз обязался сдать два миллиона пудов зерна – это была частная задача, которая выполнялась на полях совхоза в ходе всенародной битвы за хлеб. Участие в решении этой задачи и было для Артема основой всей его работы. Но Вика за простой и с виду однообразной ежедневной работой мужа смогла разглядеть всю сложность жизнедеятельности Артема.
Артем мотался день-деньской, хлопоча, заботясь о том, чтобы машины работали, чтобы урожай попал в закрома государства, и это была тяжелая работа. Тут требовалась ожесточенная борьба с нехватками запасных частей, с нехваткой умелых рук и постоянное напряженное внимание в наблюдении за работой чуть ли не каждой отдельной машины в поле. Но за этой работой, заполнявшей все время Артема, была и мечта. Два миллиона пудов не были для него горой, заслонившей взор. Эта гора хлеба, взятого нынче от земли, была для него перевалом, за которым начиналась новая жизнь и самого Артема, и Вики, и всех, кто трудился здесь, в совхозе. И эта новая жизнь для него опять-таки не заключалась только в благоустройстве жизни, а большой ее смысл был в новых, еще больших возможностях приложения труда людей для добычи новых богатств всему народу.
Богатый урожай радовал Артема; он для него был результатом годового труда всего коллектива совхоза и его личного. Возвращаясь домой, он вдохновенно рассказывал Вике о том, что делается на полях, при этом страшился того, что в случае неуправки осенние дожди намочат хлеб и он прорастет в валках. Отсюда он переходил к проекту ликвидации в будущем бригадных токов по всему району. Он считал необходимым постройку центрального хлебоприемного пункта, предельно механизированного и оборудованного сушилками, куда бы прямо от комбайнов возили зерно грузовики. Артем подсчитывал, во сколько обойдется постройка этого пункта и сколько будет сэкономлено за счет уменьшения числа рабочих и машин в результате сокращения множества малопроизводительных токов на полях. Это были обоснованные расчеты, словно Артем весь день занимался ими, а не какими-нибудь шестеренками, у которых полетели зубья и которые неизвестно где можно было достать. Потом он заговаривал о будущем ребенке, о делах семьи Поройковых. И засыпал он всегда внезапно.
Оставаясь днями одна, бродя по совхозу, Вика перебирала в памяти эти короткие ночные разговоры с Артемом. Сначала она видела Артема по-прежнему просто неугомонным. По-прежнему она считала, что Артема в совхоз случайно занесла нелегкая. Так же он мог работать и на заводе, где тоже нехватки, тоже неполадки, требующие нервов и ног; и на заводе были бы у него похожие радости и мечты, и жизнедеятельность Артема ничем бы не отличалась. Только он увлекался бы не миллионами пудов хлеба, а миллионами подшипников. Но, наблюдая деятельность Артема в совхозе, Вика вскоре поняла, что ее муж по характеру – боец переднего края. Оставаться на заводе в то время, когда завод находился в каком-то беспросветном тупике и на последнем месте во всей подшипниковой промышленности, Артем, конечно, не мог. Его потянуло к кипучей деятельности; он нашел ее, и уже пожизненно, в новом совхозе. И как только Вика поняла эго, рассеялись последние, еще таившиеся где-то в глубине ее души сомнения. Она почувствовала, что тоже выходит на передний край вслед за ним. Как и что она будет делать, она еще не знала. Лучше было бы, если бы она вошла в здешнюю жизнь людей сразу же своим трудом, но работать сейчас она не могла, значит, она должна, живя поначалу с людьми, войти потом в их труд.
Артем уже кое-что поведал Вике о семье, к которой они ехали в гости. Это были в прошлом тоже городские люди, и, по словам Артема, их образ жизни был достоин подражания. Поэтому Вика ехала к ним не без любопытства.
Солнце уже садилось, когда «сайгак» въехал в усадьбу, и Артем резко сбавил скорость. Вид саманных строений, сгрудившихся на краю усадьбы без видимого порядка, стадо, бредущее в туче пыли, отсутствие деревьев и какой-либо зелени мало порадовали Вику.
Но справа от дороги потянулась высокая зеленая плотина, за которой высились густые деревья.
– Это у них замечательное сооружение. Система орошения. Весной речку запирают, и чуть ли не озеро Байкал у них плескаться начинает. С бетонными водосбросами сооружение. Вот чего в степи мало у нас… – объяснил Артем и остановил машину у длинного беленного снаружи дома с двумя подобиями террасок вместо крылечек. – Но у них тоже свои болезни роста. Был когда-то карликовый совхозик. Теперь разросся. Земли уйма, а стройки нету. Новым совхозам лучше: они строятся, а такие-то ожидают, когда до них черед дойдет. – Он помог жене выйти из машины и взойти на терраску.
Дверь была открыта. Артем откинул марлевую занавеску в дверном проеме и крикнул:
– Дома есть кто? Можно войти?
– Пожалуйста, – послышался из глубины квартиры резковатый женский голос.
Артем вошел в сенцы и старательно вытер ноги о сырой половичок. Вика же просто скинула домашние туфли, в которых она выехала из дому, и поставила их у стенки в рядок с тремя парами детских обувок: она уже знала, что здесь, входя в чистые жилища, люди оставляют обувь у двери. А что в этой квартире было очень чисто, Вика определила сразу. В сенцах на специальном приспособлении висел рукомойник, и под ним стоял белый и чистый эмалированный таз; в углу были ведра с водой, покрытые чисто выструганными дощечками, справа от входа находилась кладовочка, и в приоткрытую дверь с первого взгляда было видно, что там тоже чистота и порядок. По отлично выкрашенному полу она вслед за Артемом прошла в небольшую прихожую и, направляясь прямо в большую ярко освещенную комнату, успела приметить, что направо от прихожей была комната, в которой окна занавешены шторами из плотной бумаги, а налево – кухонька. В кухоньке три девочки – старшей было лет двенадцать, а младшей лет пять – пили молоко с хлебом.
– С семейным визитом к вам, Зоя Максимовна! – сказал Артем, входя в довольно просторную комнату, судя по мебели, служившую семье столовой и чем-то вроде гостиной.
Зоя Максимовна, полная невысокая женщина лет сорока, с загорелым и миловидным чернявым лицом, увидев Артема, обрадовалась и, поставив на блюдечко электрический утюг, воскликнула:
– Артемий Александрович! – Она быстро оглядела Вику. – И с супругой! – Сразу поняв, в каком положении находилась Вика, Зоя Максимовна, уже не обращая внимания на Артема, уже считая его лишним при этой встрече женщин-матерей, устремилась к Вике. – Ах, какая вы отважная! Ну, садитесь же. Сюда, – она сгребла в охапку с диванчика стираное сухое белье и бросила на стол. Стараясь обнять Вику за талию, она усадила ее. – Отдохните. Хоть и на машине, а все же тридцать километров… – Она сама села на диван рядом с Викой и только после этого сказала Артему:
– Приехала-таки! – В этом ее восклицании будто прозвучала глубокая личная удовлетворенность тем, что случилось именно так, как она предвидела. – Да садитесь и вы, – бросила она Артему и уже деловито спросила Вику: – Давно у нас?
– Да более десяти дней, – ответила Вика, сразу почувствовав потребность в откровенности с этой женщиной.
– Третья неделя сегодня пошла, – уточнил Артем.
– Третья неделя! – испугалась Зоя Максимовна, отодвигаясь от Вики и оглядывая ее. И вдруг, что-то сообразив, торопливо подняла все бумажные шторы и распахнула створки всех трех окон, собрала со стола белье, унесла его в смежную комнату и после этого проскользнула в кухню.
– Ты, Тося, беги до Валентины Ивановны, скажи: дело есть важное, пусть зайдет. А вы начинайте салат делать, – отдала она распоряжение своим дочерям и, снова заглянув в столовую, позвала Вику умыться с дороги. – Безбожник вы, сколько времени супруга у нас, а он и не показал, – сказала она Артему.
Артему подумалось, что хозяйка укорила его за невнимание к жене. Во всяком случае, она проявляла такую заботу о Вике, будто та до этой минуты была начисто лишена внимания к себе, будто, приехав к Артему, Вика оказалась в труднейших условиях.
Из сеней послышался стук соска в рукомойнике, плеск воды и разговор женщин вполголоса; они говорили о чем-то таком, из чего Артем не сумел расслышать и словечка. Он подошел к раскрытому окну и, фальшивя, стал подпевать артистке, певшей из репродуктора песенку о ландышах и светлом мае. Тут его и увидел подходивший к дому директор совхоза Петр Кириллович.
– А! Пропащая душа, – сказал он мягким баритоном. Помахав рукой, он зашел за угол и через минуту его голос послышался в сенях: – Понимаю! Супруга Артемия Александровича! Рад, рад видеть. – Пошумев в сенях, скидывая сапоги, он вошел в столовую и протянул Артему руку. – Ну и правильно сделал, что жену к нам привез, – сказал он как-то по-отцовски; сел на стул, спросил: – Так каковы наши дела?
– Самые разные, – начал было Артем, но тут вошла младшая дочурка директора Соня, неся в обеих руках ножи и вилки. Она была голенастая, в коротком розовом ситцевом платьице и загорелая до предела.
Петр Кириллович взял у девочки ее ношу и со звоном бросил на стол.
– Ну как, кукузюха, день прожила? – Он посадил дочку на колени и прикоснулся губами к ее льняной головке с жиденькими косичками.
– Опять по-новому называешь меня, – рассмеялась девочка. – Вчера я была гигиндига, а сегодня какая-то кукузюха!
– Гигиндига потому, что ты вчера плакала, – Петр Кириллович скривил свое красивое с крупными чертами лицо. – Вот так: ги-ги-нди-га… – прогнусавил он.
– А что такое кукузюха?
– А вот что. – Отец ссадил дочку с колен и дал ей шлепка. – Иди работай.
Вошла средняя дочь со стопкой тарелок, тоже голенастая и в таком же платье, за ней Зоя Максимовна и Вика, и началось шумное приготовление к ужину. Потом Зоя Максимовна внесла на подносе два узких и высоких стаканчика с водкой и велела старшей дочери укладывать сестер спать, и дети ушли в комнату против кухни, видимо, детскую. Взрослые сели за стол.
Петр Кириллович наложив себе в тарелку из большого блюда нарезанных помидоров и огурцов, круто посолил, поперчил и, поддев на вилку кусок розового сала, поднял свой стаканчик.
Артем проделал то же самое.
– За наших супруг, – сказал Петр Кириллович.
– И детей, – продолжал Артем.
– Настоящих и будущих, – уточнил Петр Кириллович и одним глотком осушил стаканчик.
Зоя Максимовна сказала, что больше ничего на ужин не будет. Гостей не ждали, а для своих она ничего не варит и не жарит: жара, едят плохо, только киснет все наготовленное. Вика про себя похвалила хозяйку за ее простоту в обращении с гостями. Сама Вика почувствовала себя ничуть не стесненной с новыми для нее людьми. Зоя Максимовна сразу же открылась ей, как женщина прямая и добрая. Петр Кириллович по характеру походил на Артема, хотя и был лет на шесть старше. Вике было просто хорошо в этой семье, и она без стеснения ела салат из помидоров, показавшийся ей необыкновенно вкусным.
Солнце зашло. Оттого, что над столом горела яркая электрическая лампочка, темнота на дворе за окнами казалась уж совсем по-ночному густой, ветерок влетел в комнату легкий и чистый, прямо из степи донося запах хлебов, чебреца и полыни. И невольно Вике представлялась темная степь, до которой рукой подать в любую сторону от дома, и думалось, что вот эта комната, в которой сидят хозяева необъятных полей, – совсем крошечный, затерявшийся в степи мирок, но такой светлый, уютный и нерушимый, как оплот всей новой жизни в степи. «Наверное, пассажирам самолета таким же представляется их воздушный корабль, летящий ночью высоко и далеко над землей», – так думала Вика, прислушиваясь к разговору за столом, присматриваясь к директору и его жене. То, что она наблюдала, и было тем, с чего ей надо было брать пример в ее новой жизни.
– Это очень верная идея, – говорил Петр Кириллович, подкладывая себе в тарелку салат. – До сих пор мы были и есть производители и хранители. А мы должны стать только производителями хлеба, мяса, молока – всего, что нам положено давать стране. Возьмем тот же хлеб: прямо с поля, от комбайна – заготовителю. Сдал – и жми на производство, на хозяйство дальше. Центральный зернообрабатывающий пункт с крытым мощным током, сушилками, складами – это необходимая вещь! Мы уже начинаем закладывать бурты в поле. Как ни стараемся сделать по-хозяйски, а ведь погноим. Погноим. – Петр Кириллович увидел, что пересыпал себе в тарелку перцу и, подумав над этим, махнул кулаком. – Моя Зоя Максимовна, она плановик опытный, в экономике совхоза собаку, съела, только хвост остался. Она подсчитала, что за три последних года, из которых только один такой урожайный, как нынешний, а два так себе и даже хуже, – за эти самые три года средняя себестоимость зерна рублика на три, а то и на четыре на центнер будет ниже плановой. Этот рублик между тремя и четырьмя она на потери оставляет. Вот вам и подтверждение сказанного Хрущевым на Двадцатом съезде насчет рентабельности зернового хозяйства в районах, подверженных засухам.
– А как у вас с раздельной? – спросил Артем, взглядывая на ручные часы и на Вику.
Петр Кириллович зло рассмеялся.
– Жмут районные руководители: вали в валок, пока без обмолота. Рекомендации области в догму превращают.
– А мы будем начинать на днях прямым комбайнированием, – сказал Артем.
– И мы. Я, Артемий Александрович, думаю так: большой урожай – это хорошо, да есть в этом деле обратная неприятная сторона. Уборка такого урожая превращается в бесперспективную штурмовщину. Даже некоторые прямо говорят, дескать, нынче отличимся, а там опять годика два-три урожая ждать будем. Вот с чем сталкиваться приходится и, как говорится, игнорировать это, чтобы свое дело правильно делать. На основе правильного расчета и маневрирования техникой нужно уже наращивать молотьбу, а там и уборку прямым комбайнированием. Тогда и потери сократим.
– Не дадут тебе, Петя, – заметила Зоя Максимовна.
– Кто это не даст нам быть правыми?
– Смотрите, какой отважный, – обратилась к Вике Зоя Максимовна. – А как запишут за игнорирование указаний, эх, и пылить будет.
– От этого пыли в степи не прибавится, – ответил Петр Кириллович.
– Понимаете ли, – продолжала Зоя Максимовна. – Со всеми подчиненными мой супруг образец корректности. А дома как чуть что – распылится. Дома я уже для него не подчиненная.
Вика понимающе улыбнулась в ответ и подумала: «До чего же они откровенные. Наверное, оттого, что привыкли на виду у людей жить: вместе с людьми голод, и холод, и нужду, и богатство делили».
В это время вошла пожилая, строгого вида женщина в легком, но темном платье.
– Вот и Валентина Ивановна! – обрадовалась Зоя Максимовна и кивнула Вике, показывая на дверь спальни.
Вика, поднимаясь из-за стола, покраснела. Валентина Ивановна поздоровалась с мужчинами за руку, а Зоя Максимовна сказала Артему:
– Наш доктор.
Женщины ушли в спальню, плотно прикрыв за собой дверь. Хозяин и гость замолкли, словно им отчего-то стало неловко.
– А жизнь-то идет! – вдруг сказал Петр Кириллович. – Ну, вы тут гуляйте, а я, пожалуй, пойду вздремну в свою гостиницу. Это я так кабинет свой называю, раскладушка у меня там есть для приезжих. Сегодня ни одного особоуполномоченного в совхозе нету.
Артем подумал, что из-за него и Вики хозяин уходит из дому.
– Да мы ведь сейчас поедем. И нам ведь пора… на отдых.
– Никуда она не поедет, – сказала Зоя Максимовна, как раз входя в столовую. – Не доверим мы Викторию Сергеевну вам.
– То есть как же это? – растерянно проговорил Артем. – Как же это так?
– А так. – Зоя Максимовна, заметив растерянность Артема, уже мягче закончила: – Куда уж ей ездить. В самую точку вы к нам попали.
Из гостей Артем уехал один. Когда через сутки ранним утром, до света, он на голубом мотоцикле Фомича подскочил проведать Вику, Зоя Максимовна оказала, что Вика спит и нельзя ее тревожить – пусть набирается сил: скорее всего сегодня ей уже надо ложиться в больницу.
