Текст книги "Отец"
Автор книги: Георгий Соловьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 39 страниц)
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
I
Через два дня после заводского партактива вернулись из лагеря дети Поройковых. Александр Николаевич и Варвара Константиновна, наконец собравшись и взяв с собой Алешку, Танечку и Лиду, отправились в плавание вверх по Волге и Каме. Шумливую семейную компанию провожал Анатолий. Он внес большие чемоданы в четырехместную каюту второго класса, и вдруг ему тоже страшно захотелось поехать: «Повезло же Алешке с малышами, – думал он, раскладывая многочисленный багаж по каюте, представившейся ему верхом комфортабельности. – А мне путешествие на таком теплоходе теперь засветит, когда сам заработаю».
Кое-как заселив каюту, все вышли на террасу. Возбужденные новизной впечатлений, дети взапуски побежали по звонкой палубе и сразу затерялись среди пассажиров.
– Ишь, как стреканули. – Варвара Константиновна забеспокоилась и пошла их разыскивать.
– Хлопотно будет матери. – Александр Николаевич взял Анатолия под руку и повел к перилам. – Так, стало быть, в отделе кадров опять ничего нет?
На завод неохотно брали малолетков: им по закону полагался шестичасовой день с доплатой за два часа, что было невыгодно производству. Отец подтрунивал над сыном: с золотой-то медалью, дескать, легче в университет поступить, чем к станку встать. Анатолий отмалчивался и уныло злился. И сейчас он промолчал.
– А ты добивайся, сынок. Работы по душе добиться – надо усилия приложить. То есть доказать, что ты к этой работе стремишься и достоин ее. Надо сперва взяться за любое, даже неприглядное, дело, а уж потом по ступенечкам и шагать.
– Ясно, папа, – ответил Анатолий; отец говорил о том, что парню самому давно стало понятно. Но что на заводе нет для малолетка никакой, даже неприглядной, работы, отец тоже знал. Так зачем же он затеял опять этот разговор?
Со вторым гудком Анатолий сошел на пристань.
– Вернусь – вплотную этим делом займемся, – крикнул ему отец после третьего гудка. – Надо бы тебя взять с собой, чтобы время не тянулось, да не уговорились…
Тут Анатолий заметил, что отец вроде как расчувствовался: он был явно огорчен, что Анатолий остается, а не едет с ними. А почему бы и не поехать? Можно хотя бы недалеко, немного только прокатиться со всеми, на первой же пристани взять билет четвертого класса, а потом в обратную…
Анатолий бросился к сходням. Но толпа провожающих была так густа, что он не смог пробиться сквозь нее.
Полный нарядных пассажиров теплоход «Владимир Короленко» отвалил, вспенивая воду, и поплыл вверх, быстро уменьшаясь. Скоро парусиновые костюмы и соломенные шляпы отца и матери стали неразличимы в толпе пассажиров. «И тут не повезло», – подумал Анатолий и поехал домой.
Сойдя с трамвая, он наведался во флигелек, прилепившийся снаружи к заводскому забору на углу. В коридоре у прорезанного в стене окошка вертелись девчонки с пышными прическами под пестрыми косыночками. Теснясь, привставая на цыпочки, они заглядывали в окошко и, тараторя, сдавали какие-то бумажки. Анатолию пришлось обождать, пока эта «птичья» стайка отщебечет и упорхнет.
Знакомое лицо брюзгливой старой тетки показалось перед Анатолием в квадратной прорези.
– Опять ты? – грубо, басом спросила тетка. – И до чего же назойливо вы лепитесь к нашему заводу! Золотая медаль – и подавай ему работу на микронном производстве. Говорю, молодой человек: идите на стройку, езжайте на целину. Везде вам дорога открыта. Не обивайте пороги понапрасну.
Окрашенная зеленой краской дверца окошка захлопнулась.
– Почему вы не хотите разговаривать? – Анатолий ударом ладони открыл фанерную дверцу. – Бюрократы!
– Чего шумишь? – в окошке перед Анатолием показалось полное и чисто выбритое лицо самого начальника отдела кадров. – Ишь, раскричался.
– Я не кричу… Я хочу по делу говорить, – выкрикнул Анатолий. – Кто у вас за секретаря заводского комитета комсомола отвечать будет?.. В школу к нам на собрание приходил… Лучших на завод зазывал…
Полное лицо начальника выразило сочувствие и укоризненно закачалось в окошке.
– Да тише ты. Вот чудак. Что ж, завод по первому твоему желанию должен тебе работу предоставить? И таких-то, как ты… Хоть новый завод строй для вас. Постой-ка, не бунтуй… Ты не дяди Саши сынок?
– Да, я сын Александра Николаевича Поройкова.
– Чудак. Золотую медаль получил, в газете прославили, а он вместо института в завод ломится.
– Это уж мое дело.
– Не бунтуй, говорю. Приходи в начале сентября. Дело верное будет. – Дверца окошка захлопнулась; на этот раз изнутри щелкнула задвижка.
В коридоре, достав из сумочек зеркальца, прихорашивались все те же девчонки. Они от слова до слова слышали разговор Анатолия и насмешничали.
– Бедный мальчоночка… – простонала рыженькая.
– Мальчоночка? – курчавая и тоненькая сделала круглые глаза. – Зрелый мужчина! Даже с аттестатом зрелости и золотой медалькой.
– А в ночную смену еще ставить нельзя.
– Под станком уснет дитятко.
– А то мизинчик какой не туда сунет. Кто отвечать будет?
– Вот директор и приказал не брать таких мальчишей-кибальчишей.
– Ха-ха-ха…
– Брррысь! – презрительно бросил Анатолий, проходя мимо насмешниц. – Сороки…
– Ой, не могу. Какой кошмарно взрослый.
«Проболтались как-нибудь на родительской шее до срока. Теперь таких-то всяк возьмет». Злясь на все на свете, и в том числе на болтушек девчонок, Анатолий вышел из флигеля отдела кадров. За забором тянулся белый заводской корпус, он живо напомнил Анатолию, как час назад отваливал от пристани белый теплоход «Владимир Короленко» и как Тольян решился было ехать со своими и поехал бы, да поздно решился. Всего какая-то минута промедления – и остался он на пристани. А все уехали. Так и с поступлением на завод. «Зевака дал», Тольян.
Анатолия как золотого медалиста, имеющего высокие шансы на поступление в вуз, не включили в список выпускников школы, нуждающихся в немедленном трудоустройстве. Теперь все, кто был в этом переданном на завод списке, работали. Часть ребят и девчат пробивалась в институты и техникумы; кое-кто устроился на завод благодаря связям родителей; некоторые из хорошо обеспеченных семей решили годок отдохнуть после школы. Анатолий же оказался в нелепом положении. «Зевака дал» сам и от помощи отца отказался: без блата хотел обойтись.
«Пойду в партком завода… Напишу в Цека комсомола…» – бушевал в мыслях Анатолий. Он дошел до своего дома и сел на выступ фундамента.
Кусая губы и глядя на шоссе, на корпуса завода, на недостроенную баню и на редких прохожих, он силился заставить себя принять мудрое решение насчет своей дальнейшей жизни.
Пойти работать куда угодно? Хотя бы на стройку. Может, вот эту намозолившую людям глаза баню будут в конце концов достраивать? Не боится Анатолий никакой работы. Но он должен осуществить заветную мечту отца.
Хочет старик, чтобы его фамилия на заводе жила. Артем не вернется. Марина обязательно выйдет замуж за Сергея Антоновича и станет Соколовой. Остается на заводе один коренной Поройков – это он, Анатолий. Отец хотел, чтобы он пришел на завод инженером, потому и наставлял идти в институт. Анатолий обещал отцу стать инженером, работая на заводе, и это теперь было делом его чести. И вот это заветное никак не пробьется в зеленую фанерную дверцу окошка.
Что там забор вокруг цехов со сторожевыми собаками на постах! Что вахтер в проходной с затертым до блеска наганом в рыжей кобуре! Что представляет собою бюро пропусков по сравнению с мегерой, сидящей в глубине окошка! И вот как оборачивалось все, о чем он думал, когда писал сочинение на экзамене. Пышностей-то сколько написал о вступлении в большую жизнь, а вступать-то приходится вон как. «А не так ли вот и получаются лоботрясы?»
– Ерунда, – вслух сказал Анатолий, ударяя кулаком по цементированному выступу фундамента, на котором сидел.
Тротуаром быстро шел Альфред Степанович, отмахивая левой рукой такт шагам; в правой он нес ведерко, обвязанное тряпицей. Анатолий хотел было скрыться, но Альфред Степанович уже заметил его. Анатолий встал и по-ученически поклонился.
– Здравствуй, Толя! – Альфред Степанович протянул Анатолию руку. – Родители уехали?
– Часа три уж плывут по Волге.
– А сам что поделываешь? Как с работой?
Тольян поведал о своих огорчениях очень сухо и коротко, поглядывая на учителя исподлобья.
– Да-а, – протянул тот. – Александр Николаевич просил меня, чтобы я без него был тебе в случае чего советчиком. А дела вон какие. Значит, сентября ждать. А я, видишь ли, на рыбалку собираюсь, червей накопал в овраге. Просто жилу открыл, – учитель оживленно улыбнулся. – Поедем, Толя, с нами? Я сейчас свободен, а уж коль так – на Волгу! На неделю отправляемся! Вот где мы с тобой и поговорим!
– А возьмете?.. – растерялся Анатолий.
Учитель добро и участливо смотрел на Тольяна, и это подкупило юношу. В его воображении представился берег Волги. Купайся, загорай на горячем песке сколько влезет. А ночью костер с летящими в темное небо искрами… Все это Анатолий видывал только в цветном кино. И чем это было хуже комфортабельного теплохода?
– Приглашаю! Прошу! А он: «возьмете?» – Альфред Степанович рассмеялся и деловито посмотрел на часы. – Времени у тебя в запасе уйма. К двадцати ноль-ноль будь готов. Я за тобой заеду. Самое главное – это хлеб и картошка… Кружка, ложка, миска… Одеяло… – Он дал столь подробные указания, что Анатолий, прибежав домой, поспешил их записать для памяти.
Начинать сборы нужно было с картошки: запасов этого самого главного продукта для рыбака в доме не было. Итак, срочный рейс на базарчик.
Анатолий полез в комод за старой сумкой Варвары Константиновны. На глаза попался фотоаппарат, подаренный Дмитрием. Вот когда ему найдется работа! На рыбалку да без аппарата?! Пленки, вот беда, нету. Тольян внес в список покупок три катушки пленки.
В сумке разными билетами Варвара Константиновна оставила ровно сто рублей. Не богат до Марининой получки капитал! Картошка рубля по два, а то и с полтиной. Килограммов десять надо, чтобы себе и Марине оставить. От ста рублей крупная закупка получается. А надо еще сахару, хлеба… От пленки придется воздержаться. У Кольки Ястребова одолжиться? А отдать из каких шишей? Вот если бы самому зарабатывать…
Анатолий вздохнул, задвинул аппарат поглубже в ящик и, сознавая, что он расхититель, но будучи не в силах удержаться, отсчитал и сунул в карман тридцать рублей.
II
Картошка поднялась в цене до трех рублей за кило. Но пришлось купить, и целых десять кило.
«А ну ее, с рыбалкой… А картошка нам с Мариной все равно пригодится, – мучительно размышлял Анатолий, возвратившись с базара. – Не поеду. А как же доложить Альфреду Степановичу о перемене решения, когда он приедет за мной?»
Анатолий продолжил сборы. Принес из подвала старый мешок и приспособил его под рюкзак. Перерыл все в стенном шкафу и отыскал ватник Марины, старую отцовскую кепку и заскорузлые высокие сапоги; разворочал все постели в поисках самого плохого шерстяного одеяла. Подобрав походную посуду, он сбегал в булочную и принес шесть буханок черного хлеба.
Вернувшаяся с работы Марина застала его в кухне занятым заготовкой пакетиков с перцем и лавровым листом.
– Да ты не завербовался ли куда на работу ехать? – спросила она, сразу увидев все снаряжение, сваленное в груду в прихожей, и серьезно встревожившись.
– Успокойся. Самую капельку до того не дошло. – Анатолий доложил, куда собирается.
– И знаешь, Марина, я истратил почти сорок рублей из нашего бюджета, – признался он, краснея. – Но я тебе тоже картошки оставлю. Не могу же я отказаться от такого приглашения, если нечаянно дал согласие.
Марина засмеялась одними глазами.
– А ты знаешь, Толя, рыбалка – мне дело знакомое. Страсть люблю читать охотничьи рассказы. Эх, была бы я мужиком! Обязательно бы ружье завела и собаку…
– Мотоцикл! – подхватил Анатолий. – Разборную байдарку…
– …Походную газовую плиту с духовкой, – все так же смеясь глазами, продолжала Марина.
– Махорку курить из трубки выучилась бы и водку пить…
– Толька, стоп! Без смеху, давай я тебя соберу? Доволен будешь. Чеснок берешь?
– А зачем?
– Я читала: на Волге рыбаки за один присест буханку черного хлеба с крупной, заметь, с крупной головкой чеснока съедают, особенно, если хлеб черствый и натирается хорошо.
– Тогда даешь чеснок вместо сахару!
– Что ты! Сахар обязательно нужен. – Марина раскрыла кухонный шкафчик и присела около него на корточки. – Толя, еще нужен хороший охотничий нож, такой, чтобы хоть на медведя с ним. Есть такой у тебя?
– Откуда?
– В саду в рундуке старый кинжальный штык валяется… Беги за ним.
– Понял! – Анатолий рванулся из кухни.
– Петрушки, укропу тащи! – крикнула вслед Марина.
Вернувшись из сада, Анатолий напился чаю, переодел брюки, натянул сапоги и принялся драить штык напильником, счищая ржавчину.
Марина паковала его багаж. Она снабжала Анатолия даже роскошно. Сахару – два кило. Банка говяжьей тушонки!
– Пшено – особенно ценная вещь: горстку кинешь в котелок – целая миска каши, – поясняла Марина, кладя в «рюкзак» торбочку с пшеном. – Миша с войны писал мне, что пехоту в шутку называют пашашенниками. Простая русская каша силу бойцам давала и сражения выигрывала. Суворов ее любил.
И подсолнечное масло – сазанов на рыбалке жарить – тоже нашлось у Марины. «Интересные люди эти женщины, с особенными способностями!» – уже совсем весело думал Тольян, шаркая по бруску «медвежьим кинжалом».
Марина завязала «рюкзак».
– Ну, попробуй поднять.
– Действительно, – сказал Анатолий. – Неужели человек столько пищи потребляет?!
– Чтобы за неделю слопал! Понятно? – Марина села на диванчик. – А я совсем останусь одна… Непривычно.
– Одна ли? А Сергей Антонович? – спросил Анатолий, замирая оттого, что задает вопрос, который он, юнец, задавать Марине не имеет никакого права, но который не может не задать потому, что слишком любит ее.
– Толюшка!.. – Марина было стыдливо закрыла лицо руками, да вдруг обняла его и, целуя, воскликнула: – Спасибо, братик мой.
В эту минуту и раздался стук в дверь из прихожей.
– Что я, не понимаю, – освобождаясь из объятий невестки, строго сказал Анатолий и, выйдя в прихожую, отпер дверь квартиры.
Альфред Степанович приехал за ним.
– Готов? – спросил он с порога.
– Так точно!
– Грузись!
Марина сунула в карман Анатолию еще двадцать пять рублей, помогла ему поднять на плечо мешок и сама вынесла сверток в одеяле, в котором погромыхивали ложка, кружка и миска.
Автомобиль Альфреда Степановича просто кричал об энтузиазме и трудолюбии рук, вернувших его к жизни. Это была трофейная машина военного времени, сложнейшим путем попавшая в руки учителя. Это была та самая машина, с которой еще ранней весной начали возиться на школьном дворе мальчишки из седьмых и девятых классов. Мотор работал, и автомобиль старчески трясся темно-зеленым помятым кузовом с фанерным верхом. Однако новенькие номерные знаки свидетельствовали о техническом доверии государственной автоинспекции к автомобилю.
На переднем сиденье сидел Леонид Петрович Бутурлин.
Анатолий уложил свой багаж в наполовину уже загруженный кузов и еле втиснулся туда сам.
– Тронулись! – Альфред Степанович посмотрел через плечо, плотно ли закрыты дверцы, и включил скорость.
Альфред Степанович вел машину со знанием дела: когда дорога была чистой, сборный автомобиль добросовестно поглощал асфальтированное пространство. Но город есть город. То впереди оказывался тягач с прицепом, то путь преграждали закрытые шлагбаумы железнодорожных переездов. Плетясь в хвосте грузовых машин, стоя у переезда, Альфред Степанович ругался, называя город застарело неудобным. А когда спустились по взвозу к водной станции «Торпедо», у которой стояла моторка учителя, он остановил машину у самых мостков на сыром песке и, достав пачку «Беломор-канала», закурил. Закурил и Бутурлин. Открыв дверцы, они молча выкурили по папиросе.
– Еще, может, по одной? – спросил Альфред Степанович.
– Пожалуй… – согласился Бутурлин.
И они снова закурили.
– Ну, теперь конец! – докурив, сказал Альфред Степанович и заглянул в пачку «Беломора». – Штук десять еще осталось. А-а, черт с ними, – он изорвал пачку вместе с папиросами.
– А у меня было точно рассчитано, – Бутурлин показал пустую коробку «Казбека».
– Только честно: в заначке ничего нет? – спросил Альфред Степанович. – Может, махорка?
– Ни синь пороха! Клянусь.
Альфред Степанович взял у Бутурлина коробку, сложил в нее свои порванные папиросы и швырнул в Волгу.
III
Моторки густо стояли на воде по обе стороны мостков, ведущих с берега на плавучую базу. Окрашенная в шаровой цвет лодка Альфреда Степановича втиснулась между светло-охряной моторочкой с лазурной надписью на борту «Креолка» и большущей белой посудиной с автомобильным мотором.
– Мотор мне ответственно перебрали. Вчера пробовал. Надежно! – сказал учитель хвастливо.
Бутурлин тонко усмехнулся.
– Вот увидите!.. Обрати внимание, Толя, остойчивость какая. – Альфред Степанович, раскинув руки, прошел по бортовому планширу своей «Лебедушки». Лодка накренилась самую малость. – Хоть в штормовой Каспий выходи!
Альфред Степанович достал из кармана связку ключей и отпер замок на крышке рундука, где был мотор. Осмотрев свечи, проверив подачу бензина, учитель обвил маховичок мотора ремнем.
– Ну-ка! – Натужась, он рванул ремень вверх. Мотор ехидно булькнул, словно давясь от смеха, а работать не стал. – А вчера как бешеный был… Вот халтурщики! Еще какие деньги взяли. – Учитель загремел в рундуке инструментами. – Разгружайте машину! Прямо в лодку все сносите.
– А может, обождать? – спросил инженер.
– Леонид Петро-о-ович! Когда мы с вами по какой-либо причине рыбалку откладывали? – Альфред Степанович стукнул разводным ключом по мотору.
Бутурлин кивнул Анатолию, чтобы тот шел за ним к машине. Из небольшой надстройки на плавучей платформе базы вышел старик-вахтер. Он прокричал похожим на пароходный гудок густым голосом:
– Леониду Петровичу! Степанычу! Почтение. – Вахтер подошел к «Лебедушке», поглядел, как Альфред Степанович копается в моторе, потом сошел в «Креолку». – Папиросочки не найдется ли?
– Вот голова дырявая. Забыл опять про тебя, Никитич. Только-только полпачки в Волгу выбросил.
– Снова на отпуск курить зареклись?
– Железную клятву дал. Насовсем. По гроб жизни чертова ладана в себя не брать.
– Ну, уж раз такое дело, – вахтер достал пачку «Севера» и перегнулся через борт «Креолки», всматриваясь в мотор «Лебедушки». – Ить надо же, – посочувствовал он учителю.
Тут Леонид Петрович поставил на мостки две связанные вместе «авоськи», набитые разными пакетами. В каждой сетке торчало по большому термосу: один пунцовый, другой голубой. Никитич с вожделением уставился на «авоськи». Альфред Степанович рванул ремень – мотор опять не пошел.
– Поллитровка – и, как часы, заработает, – сказал Никитич. – Есть у меня человек. Ма-а-астер.
Альфред Степанович призадумался, вытирая руки чистой тряпицей. Вдруг он, словно догадавшись о чем-то, принялся быстро собирать инструмент.
– Ох, и развелось же этих поллитровщиков. А ты, Никитич, вроде бригадира у них… К черту! – Учитель выпрямился в рост. – Леонид Петрович! Я вижу: у вас опять излишний запас скоропортящихся продуктов?
– Собственно, как раз на ужин и утром на завтрак.
– Будем ужинать. – Альфред Степанович запер замок на рундуке и, выбравшись из лодки, пошел к автомобилю, чтобы отвести его на недельную стоянку во двор к знакомым.
Никитич услужливо подхватил «авоськи» Бутурлина.
– Ко мне в рубку?
– Именно туда, – ответил Бутурлин.
«Чудаки-романтики», – подумал Анатолий, переходя с мостков в «Лебедушку».
Солнце ушло за горы. Протока между берегом и Разбойным островом потемнела, и все на воде и на берегу стало затихать. Ушли от складов последние грузовики с зубрами на капотах моторов. Раскатывавший по берегу паровозик «кукушка» тоже куда-то удалился на ночь. Замолкли транспортеры, выбрав до последнего из огромной баржи бумажные мешки с цементом. К барже, высоко поднявшейся над водой, прилепился буксир и сонно сипел кудрявой струйкой пара. На пляже острова гомонили купальщики, по протоке рыскали трескучие моторки, но и эти звуки стали словно приглушенными. Совсем стих ветерок, и духота сгустилась. За день солнце нещадно накалило всю округу, и вечерней прохлады не было над приторно пахнувшей нефтью водой.
Вернувшись на базу, Альфред Степанович подошел к лодке.
– Ну что загрустил? Пойдем-ка, брат, заправимся…
Анатолий взялся за свой мешок.
– Не тронь пока, – остановил его Альфред Степанович. – На рыбалке, знаешь ли, обычай: все харчи в общий котел. Пойдем, окажем честь стряпне супруги Леонида Петровича.
«Рубка» вахтера Никитича была тесной каморкой, освещенной тусклой лампочкой. На маленький стол, выдвинутый на середину, Бутурлин выложил свои припасы. Анатолию он протянул большой пирог и две котлеты.
– А мы по чарочке. – Леонид Петрович из зеленого пластмассового стаканчика вынул еще два поменьше и поставил на стол бутылку «Столичной». – Командуйте, Альфред Степанович.
Никитич съежился и потер руки. Анатолий уселся на порог, поставив кружку с чаем и положив еду на подстеленную на пол газету. Альфред Степанович разлил водку.
Плотно закусив после первого стаканчика, Альфред Степанович полез было в карман за папиросами.
– Тьфу, черт, – сказал он виновато и взял бутылку. – По второй?
– Можно, – согласился Никитич.
Альфред Степанович налил в стаканчики и передал бутылку Бутурлину.
– И хватит, – сказал он. – А это уберите, Леонид Петрович.
Никитич выпил, закусил зеленым луком и закурил: он мстил за убранную недопитой бутылку. Пожалели еще стаканчик старику, так вот же вам: небось, после ужина вот как покурить хочется? Попросите, может, по папиросочке? Но инженер и учитель поняли провокационную уловку и лишь обменялись взглядами, выражавшими презрение к соблазну.
Убрали со стола и сходили в лодку за одеялами. Инженер и учитель как будто смертельно захотели спать. «Это они курево стараются забыть – вот и спешат на боковую», – догадался Анатолий.
Альфред Степанович устроился на узкой скамейке, Бутурлин – у стены на полу, Анатолий улегся под столом на своем одеяле.
С берега доносился вой трамваев. На самоходной барже играла радиола. Вахтер сидел снаружи каморки, курил и кашлял. Под настилом базы тихо плескалась Волга.
Вскоре послышалось шлепанье колесных плиц какого-то судна. Этот шум, нарастая, приближался. И вдруг раздался гудок такой силы, что вся каморка наполнилась гулом, как гитара, у которой рванули разом все струны.
– От же чертушка, – рассердился Альфред Степанович. – А я только задремал.
– Ладно, простим ему, – Откликнулся Бутурлин. – Уж больно голос красив. Бархат.
Судно прошло, и база заколыхалась на волне.
– Толя, спишь? – спросил Альфред Степанович.
– Да нет еще.
– Сочинение ты, брат, на экзамене правильное написал.
– Это по школьным понятиям.
– А я думал, ты свои собственные понятия излагал тогда, – пробормотал Альфред Степанович.
От стенки, где улегся Леонид Петрович, послышался тонкий посвист носом.
– Тоже мне соловей, – проворчал Альфред Степанович. – Теперь на всю ночь завел.
Прошло еще немного времени, и сам Альфред Степанович всхрапнул затяжно, с рокотом и, уж дав себе волю, пошел храпеть вовсю.
«Вот уже действительно чудаки-романтики. И что за удовольствие спать на голых досках, ужинать в этой каморке со стариком-вахтером? А может, это и есть уже рыбалка? – Анатолий пожалел о своей раскладушке. – Тоже в робинзоны захотел поиграть. А не все ли равно, как прожить до сентября; тут не то что на рыбалку, а куда угодно махнешь, лишь бы время убить. А что ж, Бутурлин с Альфредом Степановичем тоже время убивают?»
