Текст книги "Искатели приключений"

Автор книги: Гарольд Роббинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 55 страниц)

18

Рыба оказалась вкусной, хотя и немного сыроватой. Я поймал еще две рыбины, прежде чем мы, наконец, утолили голод, и это было хорошо, что мы наелись, потому что следующие два дня мы питались только орехами и ягодами. На третий день мы нашли манговое дерево и с жадностью накинулись на плоды, в результате чего заработали расстройство желудка и целый день провели на месте, приходя в себя.

Когда наступил вечер, Ампаро принялась плакать.

– Я хочу домой.

Я молча смотрел на нее, не зная, что сказать, беспомощный, как и всякий мужчина, перед женскими слезами. Ее всегда хорошенькое личико осунулось от постоянного поноса.

– У меня болит попка, – сказала она.

– У меня тоже болит. В следующий раз надо быть осторожными с манго. Спи, – сказал я. – Утром будешь чувствовать себя лучше.

Она сердито топнула ножкой.

– Не хочу! Мне надоело спать на земле, холодно и насекомые ползают. Я хочу спать дома в своей кроватке!

– Ничего не получится.

– А я хочу! – Она принялась топать ногами.

Я уже знал, что будет дальше, – она собиралась закатить свою знаменитую истерику. Но мне совсем этого не хотелось, и я залепил ей пощечину. Ампаро застыла, удивленно глядя на меня, на глаза у нее навернулись слезы.

– Ты ударил меня!

– И еще раз ударю, если не заткнешься.

– Я тебя ненавижу! Я промолчал.

– Я правду говорю! Я не выйду за тебя замуж! Растянувшись на траве, я закрыл глаза. Некоторое время все было тихо, потом я почувствовал, как она легла рядом и прижалась ко мне.

– Дакс, мне холодно.

Я посмотрел на нее, губы у нее побелели, и я понял, что нам не следует спать на открытом воздухе, а надо поискать место, где можно было бы укрыться от ветров, дующих с гор в прерию.

– Вставай, – сказал я, помогая ей подняться.

– Но уже темно и я устала. Я больше не могу идти.

– Сможешь. Нам надо найти для ночлега местечко потеплее.

Мы побрели. Я посмотрел на небо. Его вид мне совсем не понравился. Облака нависли низко, скрыв луну и звезды, поднялся холодный ветер, и я понял, что вот-вот пойдет дождь.

Я вспомнил, что видел утром за полем небольшой лесок, и если бы мы не обожрались манго, то сейчас уже были бы там. Я попытался вглядеться в темноту, но бесполезно. Нам оставалось просто идти в ту сторону в надежде, что скоро дойдем.

Дождь хлынул как из ведра, ветер бросал брызги нам в спину, за несколько секунд мы промокли насквозь. Я потащил за собой Ампаро, мокрые штаны хлестали меня по ногам, босые ноги скользили в грязи.

Ампаро снова начала плакать, в какой-то момент она почти рухнула на колени, но я грубо дернул ее за руку, и мы побежали дальше. Внезапно перед нами возник лес, и я втолкнул ее под большое дерево. Там было сравнительно сухо, дождь еще не успел пробиться через густую крону. Мы замерли переводя дыхание.

Я почувствовал, что Ампаро бьет дрожь, глаза ее как-то неестественно сверкали.

– Дакс, я слышу голоса.

Я крепче прижал ее к себе, пытаясь хоть немного согреть.

– Я правда слышу голоса, – ее тоненький голос звучал напряженно.

Дотронувшись до ее лба, я почувствовал, что он горячий. Похоже, у нее была лихорадка.

– Тихо. Теперь мы можем отдохнуть.

– Нет, – сердито возразила девочка, отталкивая меня. – Слушай.

Я прислушался, главным образом чтобы успокоить ее. Сначала я ничего не услышал, но потом начал различать шум голосов. Казалось, что они доносились сзади.

– Подожди здесь, – прошептал я.

Ампаро кивнула, и я исчез в лесу. Примерно ярдов через пятьдесят моему взору предстала картина: три фургона под деревьями в стороне от дороги и трое мужчин, сидящие в одном из них. Они склонились над маленьким фонариком и играли в карты, еще трое лежали на земле между другими фургонами. На всех была сине-красная форма, к стенке одного из фургонов были прислонены ружья.

Мне надо было выяснить, есть ли солдаты в других фургонах. Вскарабкавшись на дерево, я стал внимательно разглядывать их. В фургонах никого не было, но в одном из них я заметил несколько одеял. Оглянувшись на фургон, в котором играли в карты, я подумал, не удастся ли мне стащить одеяло.

Я вспомнил Ампаро, дрожащую в лихорадке, и понял, что у меня нет выбора. Я отвечал за нее, так же как за меня отвечал Котяра. Спустившись с дерева, я осторожно подкрался к задней стенке фургона, схватил одеяло, свернул его и огляделся в поисках чего-нибудь еще. Заметив коробок спичек, я сунул его в карман и прихватил также засохший кусок окорока, валявшийся на полу.

Вернувшись под деревья, я сориентировался и вскоре добрался до места, где оставил Ампаро. Она лежала очень тихо.

– Дакс? – прошептала она, и я услышал, как лязгают у нее зубы.

– Да, это я. Снимай быстрей одежду. Раскрыв одеяло, я завернул в него Ампаро и отрезал ножом тоненький кусочек окорока.

– На, пожуй.

Она кивнула и положила окорок в рот, я лег рядом и тоже отрезал себе кусочек окорока. Он был жестким и соленым, но показался очень вкусным. Я чувствовал, что Ампаро постепенно перестает дрожать, и через несколько минут ее дыхание подсказало мне, что она уснула. Засыпая, я улыбнулся – для девчонки Ампаро вела себя не так уж и плохо.

Разбудили меня голоса птиц, щебетавших на дереве прямо над моей головой. Сквозь ветки виднелось чистое голубое небо. Повернув голову, я посмотрел на Ампаро. Она спала, завернувшись с головой в одеяло. Я оглянулся в поисках ее одежды, она мокрой кучей лежала возле наших ног. Я поднял ее и развесил на кустах, чтобы солнце высушило ее. В этот момент Ампаро проснулась и села. Я приложил палец к губам, давая ей знак молчать.

Она кивнула.

Я отрезал небольшой кусок окорока и протянул ей.

– Жди меня, – прошептал я. – Я скоро вернусь.

До поляны я добрался за несколько минут, солдат и фургонов уже не было. В центре стоянки догорал небольшой костерок. Я раздул его, подбросил несколько веток и вернулся за Ампаро.

После сырой и холодной ночи сидеть у костра было очень приятно. Прикинув время по солнцу, я решил, что уже около девяти. Нам пора было двигаться. Свернув одеяло, я закинул его за плечи, и мы тронулись к дороге.

В течение этого утра нам трижды приходилось прятаться в поле. Один раз по дороге прошло несколько мужчин, другой раз проехал фургон с мужчиной, а потом еще фургон с мужчиной и женщиной. У меня было желание остановить фургоны и попросить подвезти нас, – но все-таки я поостерегся делать это. Не было смысла рисковать, да и судя по тому, как часто проезжали фургоны, где-то рядом должно было быть небольшое селение.

За очередным поворотом я увидел дома и дым, поднимавшийся из труб. Схватив Ампаро, я оттащил ее в сторону от дороги.

– Нам надо обойти это селение.

Она кивнула, и мы двинулись через поля. Путь в обход занял много времени, и, когда мы, наконец, обошли селение, наступил вечер.

– Я хочу есть, – пожаловалась Ампаро. – Окороком не наешься.

– Ночью раздобудем что-нибудь.

Проходя мимо селения, я приметил несколько курятников, и теперь, найдя место для ночлега, решил вернуться туда, но Ампаро категорически отказалась оставаться одна.

Уже было темно, когда мы по тропинке прошли через поле к ближайшему курятнику. Курятник находился позади дома, поэтому надо было дождаться, когда все в нем уснут.

– Будь здесь и никуда не ходи, – предупредил я Ампаро.

Не дожидаясь ее ответа, я тихонько подкрался к курятнику и поддел ножом щеколду.

Куры подняли такой шум, что его можно было услышать за сорок миль. Большая рыжая курица подскочила ко мне, и я моментально отсек ей ножом голову. Бросившись за второй, я промахнулся, но потом мне удалось схватить молоденькую белую курицу. Быстро отрубив ей голову, я схватил обеих куриц за ноги, выскочил из курятника и понесся по полю, а курицы дергались у меня в руках. Я плюхнулся на землю рядом с Ампаро как раз в тот момент, когда из дома в ночной рубашке и с ружьем выскочил фермер. Заметив открытую дверь курятника, он запер ее и, подойдя к краю поля, остановился невдалеке от нас.

– Что случилось? – раздался из дома женский голос.

– Опять эта чертова ласка лазила за цыплятами! Как-нибудь ночью я все-таки подстерегу ее!

Он постоял еще некоторое время, а потом, сердито топая, направился назад к курятнику. Открыв дверь, он вошел внутрь.

Я тронул Ампаро за руку, показывая, что нам надо сматываться. Как только фермер найдет отрубленные куриные головы, то сразу поймет, что в курятнике побывала не ласка. Весь путь до своего убежища мы бежали бегом, а добежав, почувствовали, что выбились из сил. Но при виде кур, жарящихся на костре, Ампаро залилась счастливым смехом.

19

Дни сменялись ночами, ночи днями, и, когда мы подошли к последнему горному хребту, за которым была долина, я окончательно потерял счет времени. Мне казалось, что с тех пор, как мы покинули наше убежище в горах, прошло около трех недель, но точной уверенности не было.

Около двух часов дня мы стояли и смотрели на открытое пространство, лежащее перед горным хребтом, за которым раскинулась зеленая и плодородная равнина, окружавшая Эстанцу. Я увидел на дороге несколько фургонов и понял, что не стоит идти через пустошь днем. Нас легко могли заметить, а спрятаться среди раскаленных песков было негде.

Я попытался прикинуть расстояние на глаз. На фургоне мы с Котярой пересекли это пространство за три часа, а это значит, что расстояние было около двадцати миль. Если идти всю ночь не останавливаясь, можно и успеть. Я повернулся к Ампаро.

Лицо ее задубело от палящего солнца, волосы выгорели до белизны, белые брови и ресницы были почти не видны на темной коже, щеки впали, ребра выпирали, а в уголках рта залегли морщинки. Достав из кармана куриную косточку, я протянул ей. Она положила ее в рот и стала размачивать слюной, прежде чем начать жевать. За эти несколько недель Ампаро тоже многому научилась.

В течение дня нам несколько раз приходилось уходить с дороги и прятаться, не единожды мы чуть не натыкались на солдат, но в нас уже выработалось шестое чувство, предупреждавшее о приближающейся опасности. Я снова посмотрел на пустошь, лежащую перед нами.

– Мы перейдем здесь ночью, а сейчас найдем место и отдохнем до темноты.

Ампаро кивнула. Она все понимала, моих объяснений ей не требовалось.

– У нас осталось что-нибудь поесть? – спросила она, продолжая грызть косточку.

– Нет.

Я огляделся. Да, на сказочную страну это было совсем не похоже. Всего несколько деревьев и кустарник, который, похоже, растет только в пустыне. Это означало, что здесь совсем мало воды.

– Но Эстанца уже совсем рядом, – сказал я. – А там у нас будет много еды и питья.

Ампаро молча кивнула, устремив взгляд на фургоны, движущиеся вдалеке по дороге.

– Неужели они так ненавидят нас? Неужели хотят убить?

Меня удивил ее вопрос.

– Не знаю.

– Тогда почему мы ото всех прячемся?

– Но мы же не знаем, как к нам отнесутся. Некоторое время Ампаро молчала.

– Мама мертва, – внезапно сказал она. – Остальные женщины тоже. И Роберто с Эудардо мертвы. Поэтому мы и не можем вернуться назад, да?

Я промолчал.

– Можешь сказать мне, – тихо сказала она. – Я не заплачу. Я кивнул. Ампаро посмотрела мне прямо в глаза.

– А папа тоже умер?

– Нет.

Она отвернулась, и какое-то время мы стояли молча. Потом она снова повернулась ко мне.

– А если папа умер, ты женишься на мне и будешь обо мне заботиться?

Я посмотрел на нее, она выглядела такой худенькой и беспомощной и смотрела на меня так, как иногда смотрел Пьерро, не будучи полностью уверенным, получит ли от меня кость. Я взял ее за руку, она была теплой и доверчивой.

– Ты же знаешь, что женюсь. Мы ведь с тобой уже давно договорились об этом. Ампаро улыбнулась.

– А у тебя нет больше косточки?

Я вытащил из кармана последнюю косточку и отдал ей.

– Пошли. Попробуем найти тень и постараемся уснуть.

Когда с наступлением темноты мы двинулись в путь, поднялся ветер, от его холодных порывов нас била дрожь. Я посмотрел на Ампаро.

– Как ты?

Она кивнула в знак того, что все в порядке, плотнее закуталась в рубашку и наклонила голову навстречу ветру.

– Подожди, – сказал я, развернул одеяло и разрезал его на две части ножом. После сегодняшней ночи оно нам больше не понадобится, завтра мы уже будем на ферме сеньора Монкада. – На, закутайся.

Ампаро закуталась в свою половину одеяла, и я сделал то же самое. Ветер крепчал, время от времени он вздымал песок и швырял его в лицо, так что вскоре начало щипать глаза. Кожа на лице чесалась. Через несколько часов тонкий слой песка уже покрывал накатанную дорогу.

Не раз мы сбивались с пути и по щиколотку застревали в песке, ветер был уже настолько сильным, что трудно было разобрать, куда идти. Я хотел сориентироваться по звездам, но их не было видно. Сбиваясь с дороги, мы с трудом возвращались на нее.

– Я ничего не вижу, – закричала Ампаро. – Песок бьет в глаза.

– Сделай капюшон. – Я натянул одеяло ей на голову и оставил маленькую щель для глаз. – Так лучше?

– Да.

Я тоже соорудил капюшон, и мы двинулись вперед, но вскоре опять сбились с дороги. Мне показалось, что час назад мы уже проходили в этом месте.

– Я больше не могу идти, Дакс, – всхлипнула Ампаро. – У меня полные ботинки песка.

Я усадил ее и высыпал песок из ботинок, а потом снова натянул ей их на ноги.

– Осталось немного.

Мы тронулись в путь. Во рту у меня пересохло, в груди хрипело. Внезапно небо просветлело, стало сероватым, а потом солнце осветило горы за нашей спиной.

Я в недоумении уставился на эту картину. Солнце всходило на западе.

И тут я внезапно понял, что произошло. В какой-то момент ночью мы повернули и двинулись в обратном направлении. А теперь день застал нас посередине этой пустынной местности. Я повернулся и посмотрел на дорогу, ведущую к Эстанце. Вдалеке по ней двигался фургон.

Я схватил Ампаро за руку, и мы сбежали в дороги. Но спрятаться здесь было абсолютно негде. Я велел Ампаро лечь и сам вытянулся рядом с ней, накрыв наши головы одеялом. Вдруг нам повезет и нас не заметят.

Услышав скрип колес, я приподнял краешек одеяла и выглянул. Фургон проехал мимо, и я уже вскочил на колени, когда заметил на дороге еще один фургон. Я быстро снова улегся на землю.

– Что такое? – спросила Ампаро.

– Еще один фургон.

Солнце начало накалять песок, жара окружала нас со всех сторон.

– Делать нечего, – сказал я. – Остается дожидаться ночи. На дороге слишком много людей.

– Я хочу пить, – сказала Ампаро.

– Лежи спокойно и старайся не думать об этом.

Пот катился у меня по спине и между ног. Я облизнул губы, они были сухие и соленые. Приподняв одеяло, я увидел, что в пределах видимости дорога свободна в обоих направлениях.

– Все в порядке, – сказал я. – Давай немного пройдем. Накройся снова одеялом, оно будет защищать от солнца.

От дороги поднималось тепло, и воздух колебался у меня геред глазами, ступни стало припекать.

– Я хочу пить, Дакс.

– Пройдем еще немного, а потом остановимся и отдохнем.

Нам удалось пройти еще полчаса. Песок уже так накалился, что когда мы легли, то с трудом терпели его прикосновение. Язык у меня пересох и распух, я попытался набрать в рот слюны, но она моментально высохла.

– Мне больно, Дакс, – заплакала Ампаро. – Во рту болит.

Она тихонько всхлипывала, плечи ее дрожали. Я понимал, что ей надо хотя бы смочить губы. Вынув нож, я резанул по пальцу, моментально выступила кровь.

– Черт! – воскликнул я.

– Что такое? – спросила Ампаро.

– Порезал палец, – сказал я, поднося палец к ее лицу. – Надо зализать.

Она взяла мой палец в рот и принялась зализывать порез. Через несколько секунд она посмотрела на меня.

– Ну как, все в порядке?

Я посмотрел на палец и согнул его, чтобы снова появилась кровь.

– Нет, еще не все.

Ампаро снова принялась облизывать палец, на этот раз края пореза побелели.

– Вот теперь нормально.

– Ладно. – Ампаро приподняла краешек одеяла и выглянула. – Начинает темнеть.

Она была права, время подходило к закату. Я почувствовал, что песок начинает остывать. Поднявшись на колени, я осмотрел дорогу, идущую между гор. На другой стороне была Эстанца.

– Если будем идти всю ночь, то к утру дойдем. Ампаро посмотрела на меня.

– А мы нигде не сможем попить?

– Отсюда до Эстанцы нет воды. Она подошла к дороге и села.

– Я устала.

– Знаю, Ампаро. – Я прикрыл, ее своим одеялом. – Поспи немножко. Завтра все будет в порядке.

Ампаро легла, закрыла глаза и через минуту уже спала. Я тоже попытался уснуть, но какая-то страшная боль внутри не позволяла сделать этого. Как я ни ворочался, боль не проходила. Я позволил поспать Ампаро около двух часов.

После восхода солнца прошло примерно около часа, когда мы, наконец, дошли до фермы сеньора Монкада. Перед домом паслось несколько лошадей, но людей не было видно. Я сделал знак Ампаро, чтобы она двигалась тихо, и мы обошли дом.

Из трубы кухни поднимался дымок, он так сильно щекотал мои ноздри, что я почувствовал, что схожу с ума от голода. Мы пересекли задний двор и подошли к двери кухни. Продолжая держать Ампаро за руку, я открыл дверь.

В кухне было темно, мои глаза еще не успели привыкнуть к темноте, но в это время раздался женский крик, и зрение мое моментально прояснилось. Кухарка стояла у плиты, а трое мужчин сидели за кухонным столом, и двое из них смотрели на меня. Третий сидел спиной ко мне, в глаза бросилась их сине-красная форма.

Я толкнул Ампаро к двери.

– Бежим!

Ампаро, словно заяц, припустилась через двор, я бросился за ней. Позади раздался крик: я оглянулся и, споткнувшись о бревно, упал. Пока я поднимался, мимо меня пробежал солдат.

– Беги, Ампаро, беги! – закричал я. – Бега!

Другой солдат подбежал ко мне. Выхватив нож, я повернулся к нему, но почувствовал, что силы оставляют меня. Но когда я разглядел его лицо, во мне не осталось ничего, креме яростной ненависти и желания убить его.

– Котяра! – взвыл я и бросился на него с ножом.

Он предал нас. Вот почему солдаты отыскали наше убежище. По его вине погибло так много людей, и все это из-за паршивого черного жеребца.

Замахнувшись ножом, я услышал крик Ампаро и, обернувшись, увидел, что солдат схватил ее. Он тащил ее обратно, а она отбивалась и кричала. На меня снова нахлынула слабость.

Я обернулся к Котяре, лицо его было бледным, он во все глаза таращился на меня.

– Дакс!

Мой крик был похож на истерический вопль.

– Да, я Дакс! Меня не убили, как других! Но тебя я убью! Я отрежу тебе яйца и заткну их в твою лживую глотку!

– Нет, Дакс! Нет!

– Предатель! – Я сделал еще один шаг по направлению к нему, но с землей творилось что-то странное, она качалась, словно морские волны в Курату, где я однажды побывал вместе с отцом. – Предатель! – снова закричал я.

– Дакс!

Но это был уже другой голос, который я никогда не смог бы забыть, хотя и не слышал его уже более двух лет. Я посмотрел мимо Котяры и увидел, что в дверях кухни стоит мой отец. Мне показалось, что я схожу с ума – на отце тоже была армейская форма.

– Папа! – крикнул я и шагнул к нему, но вспомнил о Котяре и ярость снова охватила меня. – Я убью тебя! Убью!

Я изготовился швырнуть ему нож в горло, но солнечные лучи ослепили меня. Я зажмурился на секунду, и внезапно все поплыло перед глазами. Нож выскочил из моей руки, я почувствовал, что падаю на землю, но чьи-то руки подхватили меня.

Надвинулась темнота, и в голове у меня промелькнула мысль: почему сейчас ночь, когда только что было утро? Потом сквозь эту темноту до меня донесся голос отца, в котором слышалась любовь, боль и глубокая печаль.

– Сынок, – тихо сказал он. – Сынок, что я сделал с тобой.

А пойм пришла благословенная ночь и поглотила меня.

20

Пожилой мужчина в черной рясе откинулся в кресле и сложил пальцы в ожидании моего ответа. Из-за стекол его очков поблескивали темные глаза.

– Я приложу все усилия, монсеньор, – сказал я. – Я надеюсь на это, Диогенес, – ответил он, но голос его прозвучал не так уверенно, как мой.

Школа мне не нравилась. Монотонность и скука занятий надоедали. Некоторые предметы мне нравились, и в них я преуспел. Например, иностранные языки: английский, французский и даже немецкий. Латынь была мертвым языком и употреблялась только священниками в их молитвах, поэтому я не проявлял к ней большого интереса. За два года, проведенных в школе, я так и не освоил латынь, вот почему я стоял сейчас перед директором школы.

– Твой уважаемый отец был один из наших лучших учеников, – подчеркнул директор. – Никто не мог сравниться с ним в знании латыни, и если ты хочешь пойти по его стопам и изучать право, ты тоже должен знать латынь лучше всех.

Он посмотрел на меня в ожидании ответа.

– Да, монсеньор.

– Ты должен также улучшить свои оценки по другим предметам. – Он заглянул в журнал, лежащий перед ним на столе. – По многим предметам тебе удается получать только удовлетворительные оценки: грамматика, литература, история, география...

Под звуки его монотонного голоса я посмотрел в окно и увидел Котяру, прогуливающегося в ожидании меня возле ворот. Он выглядел очень внушительно в блестящей сине-красной форме и, как всегда, был предметом восхищения служанок и гувернанток, тоже ожидавших своих воспитанников. Мне не нравилось, когда он носил форму, особенно эту, несмотря на то, что армия теперь уже была нашей, а генерал стал президентом.

Революция победила примерно за три недели до нашего с Ампаро прихода в Эстанцу, а наш путь занял пять недель. Целых три недели после победы революции мы продолжали остерегаться людей.

Я вспомнил, как через несколько дней после нашего прихода в Эстанцу, в мою комнату на гасиенде сеньора Монкада пришел генерал. Я лежал в кровати, обессилевший от лихорадки, продолжавшей сотрясать мое тело. Услышав, как он входит в комнату, я повернул голову, чтобы поприветствовать его. Генерал был невысокого роста, но форма главнокомандующего, казалось, делала его выше.

Все то же худое, осунувшееся лицо, тонкие губы и, как всегда, немигающие, загадочные светло-серые глаза. Он подошел к кровати и посмотрел на меня. Когда он положил свою руку поверх моей головы, она оказалась очень мягкой.

– Мой солдат.

– Да, сеньор генерал.

– Я пришел поблагодарить тебя за то, что ты вернул мне дочь, – тихо сказал он.

Я молчал, не понимая, за что он благодарит меня. Ведь я сделал так мало.

– Ты видел... – голос его слегка задрожал. – Ты видел, что случилось с остальными? Я кивнул.

– А Роберто и Эдуарде? Могут они до сих пор находиться в горах? Ведь мы так и не нашли их тел. Все сгорело.

– Они мертвы, сеньор. – Увидев боль в его глазах, я отвернулся. – Я видел, как они умерли.

– Это... – голос генерала снова задрожал. – Это произошло быстро?

– Да, сеньор. Но они погибли не как мальчишки, а как солдаты в бою. Я сам видел, как Роберто убил двоих.

– Будь проклят этот Гутьеррес! – внезапно взорвался генерал.

Я удивленно посмотрел на него.

– Полковник?

Светлые глаза генерала засверкали.

– Гутьеррес, палач Бандайи! Он знал о перемирии еще до того, как отправился в горы.

– О перемирии?

– Да, мы не вели боевых действий до подписания капитуляции. – Генерал повернулся и отошел к окну. – Когда он напал на ваш лагерь, война была уже закончена.

Я закрыл глаза. Значит, все было бесполезно – они все погибли ни за что. Все! И мой дедушка – даже он. И все по вине полковника. Я почувствовал, как во мне поднимается жгучая ненависть.

Услышав скрип двери, я снова открыл глаза. Это был Котяра, который нес на подносе завтрак. В темноте комнаты белым пятном виднелась повязка на его предплечье, куда пришелся удар моего ножа.

– Ну, мой бойцовый петушок, я вижу, что ты проснулся.

– Но что же случилось с дозором? – Внезапно резко прозвучал голос генерала. – Почему их вовремя не предупредили? – Он снова подошел к моей кровати. – Что случилось?

Лицо Котяры внезапно побледнело, и на лбу выступили капельки пота. Такого взгляда я никогда не видел у него, даже когда нам приходилось смотреть в лицо смерти.

Я снова закрыл глаза. Я знал, что случилось и почему. Котяра просто сбежал с поста, но я уже больше не был ребенком и понимал, что еще одна смерть не воскресит погибших. И если бы даже в тот момент Котяра находился на своем посту, он тоже был бы убит.

Я открыл глаза и посмотрел на генерала.

– Не знаю. Я проснулся, когда услышал первые выстрелы, а когда понял, что дом горит, выскочил в окно и спрятался в канаве. Потом увидел Ампаро, схватил ее, и мы убежали.

Генерал некоторое время молча смотрел на меня, потом сказал:

– Ты правильно поступил. – Он снова взял меня за руку, его прикосновение было по-прежнему мягким и нежным. – Мои сыновья погибли, но их храбрый дух продолжает жить в тебе. Отныне я всегда буду считать тебя своим сыном.

Я заметил слезы в его светло-серых глазах. Генерал не мог плакать, он же сам говорил мне, что мужчина не должен плакать.

– Спасибо, ваше превосходительство. Генерал кивнул, выпрямился и направился к выходу. Уже в самых дверях он обернулся и посмотрел на меня:

– Оставляю тебя, завтракай.

– А как Ампаро? – вспомнил я. Генерал улыбнулся.

– Уже поправилась. Я забираю ее с собой в Курату, а скоро и ты присоединишься к нам.

Я слушал звук его удаляющихся шагов, потом повернулся к Котяре. Лицо его все еще было бледным, но он улыбался.

– Ты вернул мне мою рубашку, – сказал он.

Не знаю почему, но меня внезапно охватила ярость.

– Я вернул тебе твою голову! – Я оттолкнул подкос, который он держал в руках. – Убери, я не хочу есть.

Он тихонько вышел из комнаты, а я повернулся к окну, но не заметил голубого неба и яркого солнца, как и не услышал веселого щебета птиц. Я видел только полковника и слышал только его мерзкий голос. Жгучая ненависть снова захватила меня, я почувствовал во рту привкус желчи. Если он жив, я разыщу его и убью!

Через несколько недель я уже был в Курату. Отец нашел для нас дом на склоне холма с видом на море неподалеку от того места, где жили его родители. Вскоре я уже был принят в ту самую школу иезуитов, которую отец посещал, будучи мальчишкой, и тот же монсеньор, который принимал в школу его, теперь стыдил меня за нерадивое отношение к учебе.

Я с неохотой заставил себя прислушаться к его нудному голосу.

– Итак, ты дал обещание, – подвел он итог нашей беседы, – но тебе придется приложить много усилий, чтобы достичь результатов, которыми мог бы гордиться твой отец.

– Я постараюсь, монсеньор. Я буду много заниматься. Он улыбнулся.

– Хорошо. Иди с миром, сын мой.

– Спасибо, монсеньор.

Я вышел из тесной комнатенки, служившей ему кабинетом, и пошел по коридору. Выйдя на улицу, я зажмурился от яркого света, и в это время Котяра, покинув толпу своих обожательниц, подошел ко мне.

– Машина ждет, эксцеленсито.

После Эстанцы Котяра больше не называл меня по имени, а обращался ко мне только «эксцеленсито», что означало «маленькое высочество». Куда бы я ни шел и что бы ни делал, он всегда находился рядом. Однажды он сказал мне, что генерал и мой отец назначили его моим телохранителем. Я рассмеялся, потому что совсем не нуждался в телохранителе, я вполне мог сам постоять за себя, но мое мнение ничего не изменило, и Котяра повсюду сопровождал меня.

Я посмотрел на черный лимузин «гудзон» с шофером в форме и отдал учебники Котяре.

– Не хочу ехать на машине, хочу пройтись пешком.

Я повернулся и направился по склону холма в направлении города. Спустя несколько минут за спиной послышался шум мотора, я оглянулся. Позади меня медленно двигалась машина, а на переднем сидении рядом с шофером сидел Котяра. Я улыбнулся. В чем в чем, а в этом Котяра совсем не изменился – по-прежнему предпочитал ехать, а не идти пешком.

Добравшись до гавани, я уселся в конце пирса и стал наблюдать за разгрузкой судна, прислушиваясь к ругани матросов. Грузчики ругались по-французски, а отвечали им по-испански. Мой учитель французского языка был бы очень поражен моими познаниями во французском, если бы услышал, как я иногда повторяю некоторые из этих выражений.

Я бросил взгляд на красно-бело-синее полотнище флага, развевающегося на мачте. Ветер дул с моря, и флаг гордо трепетал на ветру. Оглядев порт, я обнаружил, что под разгрузкой стоят всего два корабля, один под испанским флагом, другой под греческим.

Мне говорили, что до революции в порту постоянно бывало не менее двадцати кораблей, главным образом из Северной Америки и Англии, а теперь Соединенные Штаты и Англия запретили своим кораблям заходить в наши порты. Отец говорил, что это потому, что у этих стран был договор со старым правительством, а новое они еще не признали. Я не знал, как они будут выходить из положения, особенно когда видел, что бананы гниют на причалах, сахарный тростник сжигается на корню в полях, а кофейные зерна желтеют и портятся в мешках на складах.

Услышав позади шаги, я обернулся. Ко мне подходили двое мальчишек, одетых в лохмотья, считавшиеся обычней одеждой в этой части города. Они остановились передо мной, один из них стянул шляпу и почтительно обратился ко мне:

– Несколько сентаво, ваша честь, мы голодны.

Я смутился, потому что у меня не было денег: мне они были не нужны. Котяра покупал мне все, что я хотел.

– У меня нет денег, – резко бросил я, чтобы скрыть свое смущение.

– Всего одни сентаво, сеньор, ради Бога.

– Сожалею, но у меня нет денег.

Заметив, как они переглянулись, я насторожился. Они были не намного старше меня и вели себя заискивающе, как настоящие попрошайки, но сейчас они стояли прямо передо мной, закрывая мне проход на главный причал.

– Извините, – сказал я.

Липа их помрачнели, и ови не сдвинулись с места.

– Что вам нужно? – спросил; я. – Я же сказал, что у меня нет денег. Они молчали.

– Дайте пройти! – Я начинал злиться. Неужели эти глупцы думают, что если бы у меня было несколько сентаво, я бы не отдал их?

– Он хочет пройти, – насмешливо бросил один из мальчишек. Второй, помладше, ехидно усмехнулся и тем же насмешливым тоном повторил слова старшего.

Дальнейших приглашений мне не требовалось, меня захлестнула ярость. Через секунду младший уже летел в воду, а старший орал от удара ботинком в пах. Он спустился на колени, схватившись руками за низ живота, а я еще раз врезал ему, и он тоже шлепнулся в воду.

Глядя, как они барахтаются в воде, я услышал приближающиеся шаги.

– Что случилось? – спросил Котяра.

– Они мешали мне пройти.

– Крестьяне! – Котяра презрительно сплюнул в воду.

Я продолжил свой путь в сопровождении Котяры, большой черный лимузин ожидал нас в конце причала. Прежде чем сесть в машину, я обратился к Котяре:

– Почему они попрошайничают?

– Кто?

– Они. – Я указал на мальчишек, уже выбравшихся на причал.

Котяра пожал плечами.

– Они всегда попрошайничают.

– Они сказали, что голодны.

– Они всегда голодны.

– Но они не должны голодать, ведь для этого и совершалась революция.

Котяра как-то странно посмотрел на меня.