Текст книги "Искатели приключений"

Автор книги: Гарольд Роббинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 55 страниц)

10

Я проснулся, когда первый солнечный луч упал в окно. Сдерживая дыхание, осторожно повернулся, стараясь не потревожить Беатрис. Она лежала на спине, ноги чуть укрыты легкой простыней, длинные, шелковистые черные волосы разметались по белоснежной подушке. Она спала, ее приоткрытый рот чему-то таинственно улыбался.

Я посмотрел на ее полные тугие груди – под нежной кожей просвечивали голубые ниточки кровеносных сосудов, небольшие соски трогательно торчали вверх. Взгляд мой скользнул по ее совершенному телу ниже, где изящный изгиб талии переходил в плавный подъем бедра, темный треугольник внизу живота чуть влажно поблескивал.

– Я красива? – услышал я мягкий голос. Оказывается, она не спала. Зеленые глаза улыбались.

– Я не знал, что ты проснулась.

– Я красива?

– Очень.

– Я была... Все было хорошо? – она прикрыла глаза.

– Ты была просто великолепна, – успокоил ее я, причем сказал чистую правду.

– Сначала мне стало страшно, – прошептала она. – Не за себя – за тебя. Ведь могло ничего и не получиться. Такое случается, я слышала. Ты и сам знаешь. Как это может быть больно, как девушка сама может все испортить. Мне очень не хотелось, чтобы это произошло со мной, я старалась, чтобы все было хорошо.

– Так оно и было.

Беатрис вновь открыла глаза и посмотрела на меня.

– А то, что ты сказал ночью – ты и вправду имел это в виду? – Чуть запнувшись, она тут же добавила:

– Нет, тебе нет нужды отвечать. С моей стороны это нечестно. Ты не должен думать, что я тебе не верю.

– На слишком уж личные вопросы я, как правило, не отвечаю, – улыбнулся я. – Но на этот отвечу с удовольствием.

Она смотрела на меня широко открытыми глазами.

– Именно это я и имел в виду. Я люблю тебя. На губах ее заиграла улыбка, она смежила веки.

– Я люблю тебя. – Она прикоснулась к моей щеке и, не раскрывая глаз, повернулась и поцеловала меня. Потом глаза ее медленно раскрылись.

– Он так великолепен, – прошептала Беатрис, – он такой сильный. Никогда не думала, что это может быть так хорошо.

Я рассмеялся. Скорее бы я лишил себя жизни, чем позволил себе разочаровать ее.

– Ну, вот и все, – сказал я, уминая землю вокруг только что посаженного последнего цветка.

Беатрис стояла рядом, прислонясь к ограде. Когда я выпрямился, она подошла ко мне и поцеловала.

– В следующий раз я обязательно помогу тебе. Сейчас, я понимаю, ты должен был сделать все сам.

– Я давно уже должен был это сделать.

– Твоей вины здесь нет, ты же был далеко от дома. – У могилы моей сестры Беатрис опустилась на колени. – Такая маленькая, – печально проговорила она, – всего тринадцать лет. Как она умерла?

– Бандиты спустились с гор, – не сводя с нее взгляда, несколько напряженным голосом ответил я, – и убили ее, мою мать и Ла Перлу, кухарку.

– А отца твоего здесь не было? Я покачал головой.

– Милях в десяти отсюда была деревенька. Он находился там.

– А ты?

– Я прятался в подвале, позади какого-то ящика, куда меня запихала сестра.

– Значит, ты видел...

– Абсолютно все, – закончил я. – И ничего не мог сделать. Когда в конце концов они меня нашли, я вырвался и убежал. К счастью, как раз в это время к гасиенде подъезжал отец вместе с генералом и его солдатами.

– Генерал? Я кивнул.

– Теперешний президент. Но все это было очень давно. Беатрис поднялась, в глазах ее я увидел блеснувшие слезы.

– Бедный Дакс, – прошептала она, – как же ты был тогда напуган!

– В общем, не так уж. В то время я был слишком мал, чтобы понимать, что на самом деле происходит вокруг меня. Другое дело отец – после случившегося он уже никогда не был таким, как прежде. Нет, он, конечно, продолжал жить, работать, заботиться обо мне. Но что-то навсегда ушло из него.

Сделав еще один шаг, Беатрис прижала свои губы к моим. Я почувствовал соленый привкус ее слез.

– Когда-нибудь, – шепотом произнесла она, – этот дом вновь оживет и наполнится детскими голосами. Голосами твоих детей. Тогда горечь твоих воспоминаний притупится.

Позади меня послышалась тяжелая поступь. Я обернулся и увидел Котяру.

– Уже второй час, – сказал он, – а Мартинеса все еще нет.

– Видимо, его что-то задержало. На обед у нас есть какая-нибудь провизия?

– Да, если вы согласитесь на то же, что было на завтрак.

Мы с Беатрис расхохотались.

– Никаких возражений. Яичница с бобами пришлась нам по вкусу.

Он направился к дому, а я собрал инструмент: лопату, мотыжку и грабли. Забросив их на плечо, я повернулся к Беатрис.

– Ты не поможешь мне донести ружье?

– Хорошо. – Она подняла его, держа дулом к себе.

– Не так. – Я повернул оружие стволом вниз. – Эту штуку всегда нужно держать в сторону от себя, опустив дуло к земле.

– Не люблю оружие и никогда его не любила. Не понимаю, зачем оно тебе здесь нужно. Тут же на мили вокруг никого нет.

– А ты видишь вон ту траву? – я показал рукой. Она кивнула.

– В ней может скрываться целая сотня вооруженных людей, а ты и подозревать ничего не будешь, пока они не окружат тебя.

– Если бы они даже и были там, то чего бы они добились, напав на нас?

– А чего они добивались, напав на мою мать и сестру – холодно спросил я.

Беатрис промолчала.

– С них вполне хватает того, что в руках у них оружие. Винтовка дает человеку ощущение власти, и количество мужчин, у которых есть оружие, растет с каждым днем.

– Кому-то из них оно необходимо, чтобы защитить себя.

– Защитить? От кого? От чего?

– От правительственных войск, занимающихся террором, – с негодованием ответила она.

– Вряд ли ты знаешь их лучше меня, – сказал я довольно сухо. – Уверяю тебя, я не знаком ни с одним, кому бы хотелось воевать. Они чувствуют себя совершенно счастливыми в своих теплых казармах, и никто из них не хочет идти в поле, где его могут запросто подстрелить.

Мы подошли к дому. Я положил инструменты на землю, взял у Беатрис ружье.

– Нет, единственная причина, по которой человек хочет иметь оружие, – это ощущение власти. Если бы мы смогли прекратить распространение его среди народа, мы тем самым предупредили бы новую кровавую бойню, которая вот-вот начнется. Не знаю, возможно, мы уже опоздали.

Мы в молчании обошли дом и остановились перед входом. На галерее нас ждал Котяра. Беатрис пошла вымыть руки, а он приблизился ко мне, держа полевой бинокль.

– Взгляни-ка. – Он указал рукой в сторону хижины Мартинеса. Я поднес бинокль к глазам, повел им вдоль линии горизонта.

– Не вижу ничего.

– Бери выше, над тем местом, где должен стоять его дом.

Я сделал, как он говорит, и тогда увидел их. В восходящих потоках воздуха лениво парили три кондора. Я опустил бинокль.

– Ну и что? На поле валяется какая-нибудь падаль. Ты превращаешься в старую бабу.

– Мне это не нравится, – упрямо сказал Котяра.

Я внимательно посмотрел на него. За свою жизнь мне неоднократно приходилось убеждаться в безошибочности его интуиции. В некотором смысле он был настоящим лесным зверем – он чувствовал опасность задолго до ее появления.

– Хорошо, – согласился наконец я. – После обеда отправимся туда. О'кей?

Он бросил на меня недоумевающий взгляд, как делал в те моменты, когда в испанскую речь я вставлял то или иное английское слово. Затем кивнул.

– Договорились.

– Мне не хочется отсюда уезжать, – прошептала Беатрис, наблюдая за тем, как Котяра грузит наши вещи в машину. – Здесь так спокойно, так красиво. – Она прижалась головой к моей груди. – Обещай мне, что когда-нибудь мы сюда вернемся, Дакс!

– Мы вернемся.

Но все это было до того, как мы подъехали к хижине Мартинеса и увидели, что там произошло. Теперь же, когда мы мчались сквозь ночь к городу, она сидела рядом со мной и дрожала. Мне подумалось, что сейчас ей вряд ли захотелось бы вернуться на гасиенду.

Я чуть скосил на нее глаза. Она сидела, завернувшись в одеяло: ночной воздух был довольно прохладен. Взгляд ее был устремлен в одну точку. Интересно, где были ее мысли? Что она чувствовала? Но больше всего мне хотелось узнать, не сожалеет ли она о том, что пришла ко мне. Но она молчала, а давить на нее я бы ни за что не стал. Ей и так сегодня пришлось пережить немало.

Было уже почти четыре утра, когда я, наконец, остановил машину у ее дома. Мы вышли, и я проводил ее до двери.

– Ты будешь осторожным, правда? – спросила она, повернувшись ко мне.

Я кивнул. Мне было ясно, что она хотела спросить о другом, более важном, но в последний момент передумала.

– Не беспокойся, – ответил я. – Я слишком люблю тебя, чтобы позволить себе какую-нибудь небрежность. Неожиданно, она обвила меня руками и заплакала.

– Дакс, Дакс, – пробивалось через рыдания, – я теперь ничего не понимаю. Я не знаю, что мне думать!

– Ты все делала правильно. А ружья должны замолчать. И никому не стоит знать о случившемся.

Она посмотрела на меня долгам взглядом. Рыдания прекратились.

– Я верю тебе. Может, это потому, что я женщина и люблю тебя. Но я верю тебе.

– Тебе нужно поспать, – сказал я нежно и поцеловал ее. – Ты совсем без сил.

– Дакс, я забыла поблагодарить тебя.

– За что?

– За дядю. Он сказал мне, что ты для него сделал.

– Твой дядя – дурак, – хрипло бросил я. – Он мог убить тебя. Он должен был отдавать себе отчет в том, что его обязательно схватят.

– Ты ничего не понимаешь. Он преклоняется перед моим отцом и, поскольку его здесь нет, считает своим долгом опекать меня. – Для меня было облегчением услышать ее негромкий смешок. – А на деле получается так, что большую часть времени мне самой приходится приглядывать за ним.

– В таком случае присмотри, чтобы он не ввязывался больше ни в какие истории. Она коснулась моей руки.

– Скажи, а амнистия?.. На этот раз это не трюк?

– Это не трюк.

Наши глаза на мгновение встретились, затем она поцеловала меня.

– Спокойной ночи.

11

В трюме было темно, в воздухе стоял густой и тяжелый запах дизельного топлива.

– А свет здесь есть?

Капитан кивнул, луч фонарика в его руке высветил на переборке выключатель. Матрос повернул его, и две лампочки вспыхнули тусклым желтоватым светом. Небольшое пространство трюма было уставлено тяжелыми деревянными ящиками. Я повернулся к лейтенанту Хиральдо.

– Похоже, это то, что нам нужно.

– Откройте, – приказал Хиральдо.

Двое солдат сняли со штабеля верхний ящик и принялись вскрывать его мачете. Я не сводил глаз с капитана. Лицо его было абсолютно невозмутимым. Уступая нажиму металла, дерево жалобно скрипело.

– Оружие! – Хриплый возглас солдата эхом отозвался в стальном брюхе трюма.

Лицо капитана не дрогнуло. Я повернулся посмотреть на вскрытый ящик. Новенькие автоматические винтовки жирно поблескивали под тонким слоем масла. Я взял одну в руки, чтобы рассмотреть повнимательнее. Фабричное клеймо было крошечным, но отчетливо различимым. Никто даже и не пытался уничтожить его. Куппен Фарбен Гезеллшафт, В. Г. Мне было известно, что значили две последние маленькие буковки. Восточная Германия. Они оставили прежнее название, поскольку в некоторых странах оно еще пользовалось прежней популярностью. Кому было известно, что теперь это уже совсем не та компания, что у нее совершенно иное руководство, что зарегистрированная под этим именем на Западе фирма давно уже вышла из военного бизнеса? Я передал оружие солдату.

– Откройте другие ящики, – сказал я и, повернувшись к капитану, спросил:

– У вас есть документы на этот груз?

– Безусловно. Этот груз предназначен для нашего следующего порта назначения.

– Понятно. Могу я на них взглянуть?

Лицо капитана чуть заметно дрогнуло. Краешком глаза он посмотрел на таможенного инспектора, в полном молчании стоявшего сбоку.

– У меня их нет.

– А у кого же они, капитан? Он не ответил.

– Ну же, капитан, – настаивал я, – у кого-то же они должны быть.

Было заметно, что слова даются ему с трудом.

– Может, их по ошибке присоединили к другим документам.

– Вы хотите сказать, что они могут сейчас находиться в таможне?

Он неохотно кивнул.

Я повернулся к таможеннику.

– Вы их видели?

От испуга у того расширились глаза.

– Нет, ваше превосходительство, – выпалил он. – Такие документы – не нашего ума дело, с ними разбирается сам начальник.

– Оставьте половину своих людей здесь, – скомандовал я Хиральдо. – Остальных ведите за мной.

– Есть, ваше превосходительство! – Впервые за время знакомства с ним я увидел уважение в его глазах. Сегодня утром, когда я в шесть часов вошел в его казарму, этого уважения не было. Он даже начал протестовать, что у него, мол, нет права на такую операцию, что его единственная задача – охранять меня.

– Вы и в этом случае не нарушите своих обязанностей, так как последуете за мной для моей же охраны. Он уставился на меня.

– Я должен буду доложить об этом начальству.

– Вы никому ни о чем докладывать не будете, лейтенант! – Я вложил во фразу изрядную долю сарказма. – Дачные вам инструкции весьма просты, и будет не очень красиво, если президент узнает о том, что вы все же умудрились нарушить их. Я ведь только что вернулся с гор, где провел целых два дня, а вы в это время грелись в ваших казармах.

Хиральдо задумался, но ему потребовалось совсем немного времени, чтобы из двух зол выбрать меньшее. Если даже он и совершит ошибку, согласившись сопровождать меня, это, во всяком случае, не будет стоить ему его должности. Но если станет известно, что я в одиночестве совершил поездку в горы, увольнение со службы нужно будет считать поощрением по сравнению с теми карами, которые сможет обрушить на его голову президент.

Солдаты расселись в два джипа и отправились за моей машиной в порт. Судно уже стояло у причала. В неясном свете утренней зари я смотрел на фок-мачту, над которой ветерок развевал красно-зеленый вымпел компании Кэмпиона.

После того, как мы обнаружили оружие, повадка Хиральдо изменилась. В голосе, которым он отдавал приказы, не слышалось ни малейшего колебания. Я повернулся к капитану и таможенному инспектору.

– Не пройдете ли вы оба вместе со мной к начальнику таможни?

Не дожидаясь ответа, я начал подниматься по металлической лестнице на палубу. После трюмной вони приятно было набрать полную грудь теплого морского воздуха. Я увидел спешащего мне навстречу Котяру.

– Приехал сам президент!

– Сюда? – уставился я на него.

– Да. Он там, на берегу. Дожидается тебя.

Я молчал. Не было никакой нужды говорить: Котяра сам знал, о чем я думаю. В этом городе я шагу не мог сделать без того, чтобы президент не узнал о нем.

Я проследовал за Котярой к сходням и посмотрел вниз.

Окруженный солдатами, президент стоял возле своего огромного черного лимузина. При виде меня он помахал рукой. Я ответил ему тем же и начал спускаться. Солдаты расступились передо мной.

– И что же ты обнаружил?

Я окинул его взглядом, прежде чем ответить.

– То, что и предполагал. Оружие. Винтовки от коммунистов. Те самые, что вы захватили у бандитов в горах. Он чуть повернул голову.

– Хойос!

Из-за машины выскочил полицейский. В форме я видел его впервые. На плечах золотом поблескивали погоны армейского полковника.

– Да, ваше превосходительство?

– Отправьте на борт людей, чтобы они занялись оружием.

– В этом нет необходимости. Его охраняют солдаты лейтенанта Хиральдо.

– Так Хиральдо с тобой? Отлично!

– Я направляюсь к начальнику таможни. Мне сказали, что документы на груз должны быть там.

– Я пойду с тобой, – с гримасой на лице бросил президент. – Похоже, моему кузену придется кое-что объяснить.

Мы двинулись к зданию таможни, за нами потянулись капитан и таможенный инспектор. Президент взял меня под руку и доверительным голосом спросил:

– А как ты узнал об оружии? От девчонки?

– Нет, от Мартинеса, старика фермера, что живет рядом с моей гасиендой. Он был моим другом, а бандиты пытали его и бросили затем умирать, оставили, как подачку грифам. Мартинес слышал их разговор.

Эту ложь было невозможно проверить, да и кому в голову взбрело бы что-то проверять, тем более, что Мартинес уже был похоронен.

– Мартинес? Любитель животных?

Я посмотрел на президента с изумлением. Вот уж кто действительно умел удивить. Ведь прошло не меньше тридцати лет со времени его последней встречи со стариком, а он тут же его вспомнил.

– Да.

– А я и не знал, что он до сих пор был жив, – задумчиво проговорил президент. – Мы брали у него цыплят. Он, должно быть, совсем состарился.

Мы подошли к дверям таможни, и Хойос рванулся вперед, чтобы открыть их перед нами. Войдя, мы обнаружили за столами двух испуганных клерков.

– Мой кузен здесь? – спросил президент.

– Я... Я не знаю. – ответил один из них заикаясь, пытаясь оторвать от стула свой зад. – Позвольте мне сходить и...

– Я пойду сам!

Клерк в ужасе опустился на стул, когда президент стремительным шагом прошел мимо него в отдельный кабинет. Сквозь раскрытую дверь мне было видно, как начальник таможни вскочил и вытянулся по стойке «смирно».

– Вон на том судне у причала – оружие! – прорычал ему в лицо президент.

Лицо кузена внезапно сделалось белым как мел.

– Я ничего не знал об этом, ваше превосходительство! Поверьте!

– Лжец! Предатель! У тебя здесь все грузовые документы, давай их мне! – Требовательно вытянув вперед правую руку, президент подошел к столу.

Вместе с Хойосом я вошел в кабинет как раз в тот момент, когда начальник таможни торопливо открывал ящики своего письменного стола. Один из ящиков застрял, потом, наконец, поддался, и его хозяин запустил внутрь руку. Послышался какой-то металлический звук, и прямо у меня над ухом раздался выстрел. Сила удара пули была такой, что тело начальника таможни отбросило к стене. Какое-то мгновение он еще пытался устоять на ногах, затем безмерное удивление в его глазах сменилось пустым, отсутствующим выражением, ноги подкосились, и он рухнул на пол.

Я повернулся к Хойосу. Из дула пистолета, который он держал в руке, поднимался дымок. На лице играла легкая улыбка.

– Он полез за оружием!

Я промолчал. Подошел к столу, перешагнул через мертвое тело и потянул на себя ящик. Внутри лежала толстая пачка документов, схваченных массивным металлическим зажимом.

– Вот оно, это оружие, – спокойно заметил я, подняв в воздух бумажную кипу.

По тому взгляду, которым обменялись президент и Хойос, я понял, что случившееся не имеет для обоих никакого значения. Кузен президента был мертв еще до того, как мы вошли в его кабинет. Я быстро просмотрел бумаги, но документов на интересующий нас груз не нашел.

Похоже, подумал я, в этой истории с оружием есть нечто, чего, по их расчетам, я знать не должен.

12

– И это мой кузен, – сказал президент. – Моя плоть и кровь.

Я посмотрел через стол. Если бы не черная траурная ленточка на рукаве, ничто бы в его облике не указывало на глубокую скорбь по поводу потери родственника. Я молчал.

– Ты оказался прав, – продолжал он. – Оружие доставлялось на судах. Никогда в жизни этому бы не поверил. Двоюродного брата поставил командовать портом. Но и он не оправдал моего доверия. Кому же верить?

И на этот раз у меня не нашлось ответа, хотя я знал его: до конца президент не верил никому, исключая, естественно, самого себя.

– Я отдал порт под юрисдикцию Хойоса, – сообщил он. – Армия сможет взять там все под свой контроль.

– А что с таможенниками?

– В тюрьме. Они были с ним заодно.

– Обнаружены доказательства?

– Обнаружено оружие, какие мне еще нужны доказательства? Ведь его должны были разгрузить здесь, как же они могли ничего не знать?

– А капитан? Как обошлись с ним?

– Мы его отпустили. Что еще оставалось делать? Позволить ему связаться с американским посольством и поднять вонь? В то самое время, когда ты пытаешься выбить из них двадцатимиллионный заем?

В этом заявлении была определенная логика. Сейчас нам никак нельзя было встревать в какие бы то ни было неприятности. Я поднялся и подошел к окну.

Судно все еще стояло у причала. Оно должно было сняться с якоря с вечерним приливом. Если бы эта посудина Кэмпиона была не под нашим флагом, мы смогли бы вообще закрыть порт. Но как это сделать для судов, над которыми гордо реет государственный флаг Кортегуа? Так что оружие будет продолжать приходить. И для того, чтобы остановить его, требовалось найти какой-то другой путь.

Президент встал рядом со мной.

– Не так-то это просто. Я посмотрел на него.

– В молодости мне казалось, что я знаю ответы на все мыслимые вопросы. А потом я очутился в этом дворце и понял, что готовых, быстрых ответов не существует вообще. Мелочи вырастают в чудовищные проблемы. Со всех сторон тебя толкают, торопят. Делай то. Делай это. Так. Нет, вот так. И все кончается тем, что ты испытываешь желание взять назад свои же слова, которые когда-то произнес не задумываясь, не представляя, что за ними может стоять. Человек вообще ничего не в состоянии понять до тех пор, пока не очутится в одиночестве на неуютной вершине власти. Только там до него начинает доходить, как же мало, в сущности, он знает.

– Я поговорю с Кэмпионом, когда приеду в Нью-Йорк. Может, он придумает что-нибудь, чтобы не допустить того, что мы имеем сейчас.

– Постарайся, – сказал президент, – но это вряд ли поможет. Каким образом Кэмпион лично сможет проверить все грузовые заказы, которые поступают на его суда? Ему же придется обшаривать каждый трюм, каждый кубрик. А если он и решится на это, то как долго он сможет продержаться в своем бизнесе?

– В любом случае, я увижусь и поговорю с ним.

– Я начинаю приходить к мысли, что у нас есть только один способ справиться с ситуацией. Мне придется самому возглавить армию и отправиться в горы, чтобы покончить с бандитами раз и навсегда. С каждым из них.

– Это не решение, – ответил я. – Вам придется убивать женщин и детей, а на это вы не можете пойти. Даже если это действительно единственный путь, весь мир в ужасе отвернется от нас.

– Знаю. Американцы заявят, что у нас диктатура, а Советы затрубят о «новой экспансии американского империализма». – Президент сделал глубокий вдох. – Не так-то все это просто. Я сижу здесь связанный по рукам в то самое время, как количество убитых или предателей растет с каждым днем. Единственное, на что я способен, – это защищаться, но никак не нападать. Игра в одни ворота.

– Амнистия...

– Президент выпучил на меня глаза.

– Какая амнистия! Все лопнуло. Хоть один бандит, хоть один революционер пришел и сдался? Нет, и никогда они этого не сделают. Ты не можешь не согласиться со мной.

– Она объявлена всего две недели назад. Люди еще размышляют.

Президент вернулся к столу. Проговорил сухо:

– Можешь продолжать зашиться самообманом, если это тебе так приятно. Я же предпочитаю быть реалистом. – Он тяжело опустился в кресло. – Возьми, к примеру, этого жалкого червя, которому ты сохранил жизнь. Ты что-нибудь о нем после этого слышал? Или, может, о его брате, подлом предателе? Хотя бы от твоей девчонки?

Я хранил молчание. Не мог же я сказать президенту, что и об оружии я бы тоже ничего не знал, если бы не Беатрис. Для меня это значило, что указ об амнистии будет как минимум обсужден и оценен противной стороной по достоинству. Я остановился напротив его стола.

– Вы не отказываетесь от объявленной вами амнистии?

– В этом нет нужды, – с презрением ответил президент. – Какой смысл в публичном отказе от предложения, которое, как ты и сам понимаешь, никогда не будет принято на персональном уровне. По крайней мере, вся вина падет на их собственные головы.

Он резко сменил тему нашей беседы.

– Ну ладно, а что ты собираешься делать с девчонкой?

– Не знаю. Я об этом еще не думал.

– А ты подумай, подумай. У меня такое ощущение, что после встречи с ней ты изменился.

– Что вы хотите этим сказать?

– Ты в Кортегуа уже почти месяц, – в уголках его губ мне почудилась странная улыбка, – и до сих пор не наблюдается и малейших признаков скандала. Ни один отец, ни один разгневанный муж не заявлялся с жалобами!

Когда я вошел в комнату, шторы, как обычно, были опущены.

– Ампаро, завтра я уезжаю. Зашел попрощаться. Она бросила на меня взгляд из-за стола, голос ее звучал слабо, как будто она была где-то далеко-далеко.

– Ты очень добр. Тебе вовсе не стоило так беспокоиться.

– Мне так хотелось, – сказал я, подходя к ней. – Может, я могу что-то сделать для тебя?

– Для меня? – Ее удивленный голос эхом отозвался в комнате. – С чего это вдруг у тебя появилось желание сделать что-то для меня?

– По множеству причин, большая часть которых тебе хорошо известна. Но главным образом потому, что мне не нравится видеть тебя такой.

Ампаро посмотрела мне прямо в глаза, однако взгляд У нее был отсутствующий, будто мы говорили о ком-то постороннем.

– Ты имеешь в виду наркотики?

– Да. Есть места, где тебе смогли бы помочь. Вылечить.

– От чего ты хочешь меня вылечить, Дакс? От той умиротворенности, что я в себе чувствую?

– Но ведь это же не настоящий покой, Ампаро, ты и сама об этом знаешь, это всего лишь иллюзия.

Она вновь посмотрела на меня своим странно неподвижным взглядом.

– Так ты хочешь, чтобы я вернулась к тому, что было раньше? К мучениям, которыми я изводила себя, к жизни в страхе, к полусумасшедшему состоянию, когда я стремилась к тому, что, и я хорошо это знала, было для меня недостижимо? Нет уж, спасибо тебе. Пусть уж лучше будут иллюзии. Оставь их мне, Дакс.

– Но ведь ты полуживая.

– Лучше быть полуживой, чем мертвой. – Она опустила глаза к столу, взяла лежавшее на нем письмо. – Посмотри, Дакс. Ты знаешь, чем я занята?

Я покачал головой.

– Пытаюсь написать письмо с соболезнованиями. Вот уже второй день пишу его родственникам своего кузена, чтобы объяснить им, как мне жаль, что ему пришлось погибнуть из-за непомерных амбиций моего отца.

В голосе Ампаро начинали звучать нотки истерии.

– А ты знаешь, сколько раз мне приходилось писать такие письма семьям людей, которых убили по его приказу? Я уже сбилась со счета.

– Это был несчастный случай. Твой отец здесь не при чем.

– Это не был несчастный случай. Случайностью было лишь то, что ты каким-то образом узнал нечто такое, чего не должен был знать. С этого самого момента мой кузен был обречен. Вчера вечером я пошла в его дом. Вдова была уже в черном, а у детишек, как всегда, глаза были широко раскрыты – они еще не поняли, что отец ушел от них навеки. Я просто не могла быть там – зная все, что я знаю. Поэтому мне пришлось вернуться, так что сижу теперь и стараюсь написать им хоть что-то.

Ампаро со злостью скомкала листок и швырнула его в корзинку для мусора. Потянулась за сигаретой, дрожащей рукой поднесла огонек зажигалки. После нескольких затяжек дрожь унялась, и она снова посмотрела на меня. Голос ее, когда она заговорила, был отчужденно холоден.

– Неужели ты настолько туп, Дакс? Ответы на все твои вопросы лежат у тебя на ладони. Убей его, Дакс, и весь этот ужас прекратится. Я начинаю думать, что даже он сам уже ждет этого. Он будет рад этому.

Вечером того же дня я стоял у дверей дома Беатрис и слушал, как слуга говорил мне, что она вместе со своим дядей уехала. Нет, она не сказала, куда они направляются.

И только утром следующего дня, когда я вошел в кабинет президента, чтобы попрощаться, его превосходительство сообщил мне, что они вылетели в Майами.