Текст книги "Искатели приключений"

Автор книги: Гарольд Роббинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 55 страниц)

26

История убийства Марселя изобиловала классическими подробностями, которые так любят расписывать газеты: хорошо охраняемый дом, неприступное жилище, запертая комната и в качестве жертвы один из самых богатых и ненавидимых людей в мире. Все это сопровождалось сообщениями о международных финансовых махинациях и сотнями фотографий прекрасных женщин и дорогих проституток. У газетчиков каждый день был подобен празднику, у них было все, что они хотели, кроме одного – убийцы.

Спустя неделю после убийства ко мне в кабинет явился капитан, занимавшийся его расследованием. Мы с ним были уже хорошо знакомы, так как неоднократно беседовали в течение этой недели.

– Мистер Ксенос, – сказал он, выколачивая трубку в пепельницу, – на расследование уйдут годы, но когда мы завершим его, то будем так же далеки от успеха, как и сейчас. И не потому, что у нас нет подозреваемых, я могу назвать как минимум пятьдесят человек, у которых были причины убить Кэмписна.

Я улыбнулся про себя. Этот полицейский был достаточно умен и вежлив, чтобы не сказать, что и я фигурирую в этом списке.

– Мы продолжаем осматривать дом, снова и снова все перепроверяем и приходим к выводу, что убийца не мог проникнуть внутрь незамеченным.

– И все-таки он проник, – сказал я. Полицейский кивнул.

– Да, проник. Но это не слуга, старая шутка по поводу дворецкого в данном случае неуместна. У всех слуг неопровержимые алиби. – Капитан поднялся. – Ладно, полагаю, что и так отнял у вас много времени. – Он протянул руку, на губах его играла легкая улыбка. – В конце года я ухожу в отставку, так что мы, наверное, больше не увидимся, мистер Ксенос.

Я пожал руку капитана и вопросительно посмотрел на него.

– Я имел в виду, что не увидимся при подобных обстоятельствах. За последние два месяца мы дважды встречались с вами, и каждый раз по поводу убийства.

И тогда я вспомнил. Ну конечно, ведь это он допрашивал меня после покушения на Гуайаноса. Я снова пожал ему руку и засмеялся.

– Минутку, капитан. Из ваших слов следует, что мне вообще опасно общаться с людьми.

– Я не это имел в виду, – быстро возразил капитан. – Вы ведь поняли меня.

– Не стоит, капитан, я все понял. Кстати, не могли бы вы оказать мне услугу?

– Если в моих силах.

– Я бы хотел связаться с дочерью Гуайаноса. Вы не знаете, где бы я мог найти ее?

На лице капитана появилось удивленное выражение.

– А вы разве не знаете? Я покачал головой.

– На следующий день, после того как мы выдали тело, она вместе со своим дядей повезла его на родину для захоронения.

– В Кортегуа? Капитан кивнул.

– Да, поэтому я и думал, что вы в курсе. Ваше посольство дало сообщение в газеты.

Теперь все было ясно, я в это время был в Европе.

– А поехал ли с ними человек по имени Мендоса?

– Думаю, что да. Во всяком случае в самолет он сел. Правда, у самолета была посадка в Майами и он мог там выйти. Я уточню, если хотите.

Я покачал головой.

– Нет, спасибо, капитан. Это не так важно.

Капитан вышел из кабинета, а я остался размышлять об услышанном. Странно, что я ничего не знал, должно было быть сообщение из Кортегуа. Мендоса не тот человек, которого Хойос мог бы пропустить. Я запросил списки пассажиров, вылетевших из Курату и прилетевших туда за последнюю неделю, и нашел в них имена Беатрис и ее дяди, но Мендосы там не было. Я медленно отложил бумагу. Как бы там ни было, я был уверен, что Мендоса находится в Кортегуа. У меня появилось недоброе предчувствие. Я решил было послать телеграмму, но потом отказался от этой мысли. Я ведь не служил в тайной полиции, пусть Хойос и Прието сами выполняют свою грязную работу.

Революция началась спустя почти два месяца. О восстании я услышал в первый день Пасхи, и именно на этот день первоначально было решено назначить выборы. Я находился у Дани, мы сидели в постели и завтракали. Даня подняла с пола рядом с кроватью дистанционный пульт управления.

– Ты не возражаешь, если я включу двенадцатичасовые новости? – спросила она.

– Должен ли я одеться по этому поводу? – поинтересовался я.

Даня рассмеялась и нажала кнопку. Спустя несколько секунд на экране появилось изображение. Как обычно, передавали рекламу, но потом симпатичная дикторша объявила:

– А теперь, леди и джентльмены, новости Си-Би-Эс!

На экране появился серьезный мужчина. Его несколько полноватое лицо, решительный нос, густые усы и чуть выпуклые глаза вызывали к нему доверие. Этот человек знал, что говорил, даже если вы были точно уверены, что он просто читает текст, написанный для него другими людьми.

Я откусил кусочек тоста и посмотрел на экран.

– Доброе утро, леди и джентльмены, – прозвучал в комнате приятный рокочущий голос. – Я Уолтер Джонсон. Начинаем с главных событий дня. Мы получили очередное сообщение о вооруженных столкновениях в Кортегуа.

Прежде чем он продолжил, я успел бросить взгляд на Даню. В ее широко раскрытых глазах застыло удивление.

– Военные действия в горных районах между правительственными войсками и повстанцами продолжались всю ночь. Мятежники захватили еще две деревни и, по их словам, нанесли серьезные потери правительственным войскам. По сообщениям мятежников, передаваемым их полевыми радиостанциями, их отряды находятся в шестидесяти милях от столицы, они полностью контролируют северную часть страны.

Однако на юге отряды мятежников понесли серьезные потери в ходе попытки соединиться с отрядами, ведущими боевые действия на севере.

В столице страны Курату действует режим военного положения, улицы пусты, но в городе то и дело возникают перестрелки, особенно в районе порта, где расположены правительственные войска, препятствующие высадке мятежников со стороны моря. Огонь открывается по любой движущейся цели.

Этим утром президент страны де Кордоба несколько раз выступал по радио с обращением к населению сохранять спокойствие. Он призвал ответственных чиновников и армию оставаться верными правительству и, я цитирую: «... не поддаваться на лживые обещания коммунистов на юге и незаконных бандитских формирований на севере». Президент де Кордоба определил настоящие военные действия не как революцию, а как первое открытое вторжение коммунистов в Латинскую Америку. Он заявил, я цитирую: «... это является заранее спланированной акцией, инспирированной и снабжаемой людьми и оружием из-за границы». Президент также объявил, что намерен лично стать во главе правительственных войск и провести перестановку в правительстве. Он пообещал, я снова цитирую: «... не отдыхать до тех пор, пока все бандиты не будут вышвырнуты за границу и сброшены в море, откуда они и пришли».

Телекамера изменила план. Комментатор взял в руки лист бумаги.

– Государственный департамент в Вашингтоне заявил о намерении принять меры для безопасной эвакуации всех граждан США из Кортегуа, в случае если возникнет необходимость.

Комментатор взял другой лист бумаги и продолжил:

– Авиакомпания «Пан Америкен» объявила об отмене своих рейсов в Кортегуа до нормализации обстановки. Дневной рейс Нью-Йорк – Майами – Курату – Богота будет теперь производиться по маршруту Нью-Йорк – Майами – Богота.

Телекамера снова изменила план, и теперь уже комментатор не читал записи, а говорил от себя.

– Нам не удалось связаться с посольством Кортегуа в Нью-Йорке. Двери посольства оказались запертыми, никто не знает, находится ли в Нью-Йорке сеньор Ксенос.

А теперь о других новостях. Сегодня в Нью-Йорке...

Раздался щелчок, и экран телевизора погас. Когда Даня повернулась ко мне, я уже выскочил из постели и натянул на себя кое-что из одежды.

– Что все это значит? – спросила она. Я молча застегивал рубашку. А что это могло значить? В голове моей крутились тысячи мыслей. Пожалуй, Mapсель знал, что говорил. Какое право я имел не ночевать в посольстве, понимая, что взрыва можно ожидать в любую минуту. Где были мои мозги, ведь Марсель все мне объяснил.

Я почувствовал странное чувство вины, личное ощущение трагедии и потери, которых не испытывал с момента смерти отца. На глаза навернулись слезы.

– Что все это значит? – повторила Даня.

– Это значит, – глухо ответил я, – что все, что я делал, все, к чему стремился, рухнуло.

27

К тому моменту, как я добрался до консульства, угрызения совести отошли на второй план. Расталкивая толпу репортеров и бросая на ходу: «Никаких комментариев», я с трудом протиснулся внутрь здания. Котяра и один из клерков навалились на дверь, и им удалось запереть ее.

– Вызовите полицию, – приказал я, – попросите, чтобы они помогли очистить вход. – Я повернулся к Котяре. – Пошли со мной.

Увидев меня, секретарша облегченно вздохнула.

– Очень много телефонных звонков, – сказала она. – Вас разыскивал президент, а также из Госдепартамента...

– Отнесите список звонивших в мой кабинет, – сказал я и, резко захлопнув за собой дверь, повернулся к Котяре.

– Действительно все так плохо, как передали в телевизионных новостях?

Котяра пожал плечами, лицо его ничего не выражало.

– В такие моменты никто не говорит правду, но ясно, что дела хуже некуда. Я кивнул.

– Хиральдо еще здесь?

– Да, он наверху, слушает радио.

– Позови его сюда.

Котяра молча вышел из кабинета, а я взял у секретарши список звонивших.

– Соедините меня с президентом, – сказал я.

– Хорошо, ваше превосходительство.

Я принялся изучать список. Казалось, весь мир вдруг охватила забота о Кортегуа. Звонки были отовсюду: из ООН, из различных посольств и консульств, из газет, а также из Госдепартамента и от одного сенатора и двух конгрессменов из Вашингтона.

Зазвонил телефон, я снял трубку.

Голос президента звучал резко и зло.

– Где тебя черти носят? Я всю ночь пытался дозвониться до тебя!

У меня не было удовлетворительного объяснения, поэтому я предпочел промолчать.

– Если бы ты был здесь, я бы пристрелил тебя! – орал президент.

С меня было достаточно, я понимал, что такой разговор никуда не приведет.

– У вас еще будет для этого время, а пока не могли бы вы объяснить мне ситуацию?

Президент смолк, видимо, переваривая сказанное мною. Голос его стал несколько спокойнее.

– Положение серьезное, но если армия сохранит верность, мы сможем овладеть ситуацией.

– А она сохранит?

– Не знаю, – ответил президент, и я впервые почувствовал в его голосе слабость. – Некоторые из тех, о которых я думал, что они будут верны мне до смерти, уже перешли со своими полками на сторону мятежников – Васкес, Пардо, Москера. А те, о которых я думал, что они первыми перебегут к врагу, такие как Зулуага и Тулья, остаются верны мне. Теперь все зависит от того, сумею ли я удержать их возле себя и убедить в нашей победе.

– А мы победим? – спросил я.

– Если получим помощь и сможем продержаться достаточно долго. У меня такое чувство, что мятежники начали свои действия именно теперь, потому что знают, что снабжение их оружием прекратится. Если бы они протянули дольше, то остались бы без оружия. Поэтому вопрос для них стоял так – сейчас или никогда.

«Ирония судьбы», – подумал я. Ведь мне казалось, что со смертью Марселя всему будет положен конец, а вышло как раз наоборот.

– Какая вам нужна помощь? – спросил я.

– Любая, какую можно получить. Проси всех – ООН, США, всех, кто только будет слушать тебя. Нам нужны люди, оружие, деньги – все, что они смогут дать. Они должны понимать, что если мы сейчас проиграем, то верх возьмут коммунисты.

– Они захотят узнать, кто представляет коммунистов, – сказал я. – Надо будет назвать имена.

– Через час получишь по телексу список. Кондор, Мендоса...

– Мендоса сумел пробраться в страну?

– Да. Он сбрил усы и, словно невидимка, проскользнул мимо нашей полиции. А полиция была слишком занята твоей девушкой.

– С ней все в порядке?

– Она в безопасности, – резко ответил президент. – А как там у вас реакция на наши события? Можно рассчитывать на какую-либо помощь?

– Не знаю, пока еще рано говорить об этом. Мне надо сделать несколько телефонных звонков, тогда буду готов ответить.

– Тогда занимайся этим!

– Газетчики требуют заявления, – сказал я.

– А мои выступления они печатают?

– Да, и еще я слышал их по телевизору.

– Значит, пока хватит с них и этого, – сказал президент, и в его голосе прозвучали нотки удовлетворения. – Я скажу тебе, когда надо будет сделать дополнительное заявление.

Я положил трубку. Спустя минуту в кабинет вошли Котяра и Хиральдо.

– Как дела? – спросил Котяра.

– Президент пока контролирует ситуацию.

– Отлично.

– Вы хотели видеть меня, ваше превосходительство? – спросил Хиральдо.

– Да. Ты говорил, что умеешь летать на небольших самолетах. А можешь ты управлять двухдвигательным «Бичкрафтом»?

– Умею, сэр.

– Хорошо, – сказал я и посмотрел на Котяру. – Поезжай с ним в аэропорт и проверь, так ли это. Если да, то вылетайте оба во Флориду.

– Я могу управлять самолетом, сэр.

– Хорошо. Я хочу, чтобы вы приземлились в аэропорту Бровард в Форт-Лодердейл, недалеко от Майами. Если приземлитесь в Майами, то это будет слишком заметно. Когда прибудете туда, позвоните мне. Возможно, мне понадобится срочно вылететь в Кортегуа, а «Пан Америкен» отменила свои рейсы.

– Слушаюсь, сэр, – сказал Хиральдо, повернулся и вышел из кабинета.

– Ты сделаешь глупость, если отправишься туда, – откровенно сказал Котяра. – Сейчас ты ничего не сможешь там сделать.

– Но я и не собираюсь лететь прямо сейчас. Просто хочу, чтобы самолет был наготове, если понадобится.

– Это огромная глупость; лететь туда – значит найти верную смерть. Лучше всего тебе остаться здесь.

Возможно, он был прав, тут я ничего не мог поделать. Я и так слишком долго держался в стороне от событий, происходящих дома.

– Отец поехал бы, – сказал я.

Котяра некоторое время молча смотрел на меня, иногда я совершенно не мог догадаться, о чем он думает, и сейчас как раз был такой случай. Лицо его оставалось абсолютно бесстрастным, наконец он пожал плечами.

– Ладно, если ты так хочешь.

Я посмотрел, как за ним закрылась дверь, и вернулся к телефону. Подняв трубку, я приказал секретарше обзвонить всех по списку. Все, с кем я разговаривал, выражали сочувствие, но никто не пожелал предложить какую-нибудь конкретную помощь. Они выжидали.

Секретарь ООН был чрезвычайно вежлив и вместе с тем равнодушен. Он сказал, что это не дело Совета Безопасности. ООН считает, что это внутреннее дело Кортегуа, а они не имеют права вмешиваться во внутренние дела государств. Но он думает, что я смогу выступить на Генеральной Ассамблее, если кто-то из выступающих на ней завтра откажется от своей речи в мою пользу. Однако это все, что он может сделать со своей стороны.

В Госдепартаменте, главным образом, предпочли говорить о том, какие меры должны быть приняты для безопасности американцев в Кортегуа. Возле берегов Кортегуа курсировал эскадренный миноносец США, готовый в случае необходимости эвакуировать граждан США. Я заверил их, что беспокоиться за судьбу американских граждан нет нужды и что Госдепартамент будет поставлен в известность, если такая нужда возникнет.

Представители всех латиноамериканских стран выражали свое сочувствие, но у всех были аналогичные проблемы. Европейские страны интересовало только дальнейшее развитие событий, и они рассматривали события в Кортегуа, как борьбу между Западом и Востоком за сферы влияния. Они тоже сочувствовали, но ощущение было такое, что если им будет выгодно, они примут сторону мятежников. Очевидным был только тот факт, что они не желали быть вовлеченными ни в какие конфликты. Для африканских и азиатских стран ситуация в нашей стране была вполне знакомой и отражала те же самые проблемы, которые стояли перед ними.

Наконец я добрался до сенатора, который сразу перешел к делу.

– Я хотел бы увидеться с вами завтра. Вы смогли бы приехать?

– Очень сожалею, но, возможно, завтра днем мне придется выступить на Генеральной Ассамблее ООН. Сенатор задумался на секунду.

– А вы уже говорили с конгрессменами?

– Нет, я еще не успел всех обзвонить.

– В этом нет необходимости, – сказал он. – Мы завтра сами приедем в Нью-Йорк. – Вы могли бы незаметно прибыть на квартиру к моей сестре?

– Постараюсь.

– Во сколько?

– Если вы сможете, то рано утром. В это время меньше шансов встретиться с репортерами.

– Что если мы позавтракаем в шесть утра?

– Хорошо, буду к шести.

Я положил трубку. Интересно, что задумал сенатор. Что он может сделать, если его правительство не пошло мне навстречу? Вряд ли я мог вот так, сразу догадаться о его намерениях, поэтому снова взялся за телефон.

Пока я ждал, когда меня соединят с очередным абонентом, в кабинет вошел Котяра.

– Почему я должен ехать с Хиральдо? Ты же знаешь, я ничего не понимаю в самолетах.

– Но ты сможешь проследить.

Котяра помолчал немного, потом сказал:

– Ты не доверяешь ему?

– Не знаю, – ответил я, – но рисковать не хочу. Этот самолет единственная возможность попасть домой, если это потребуется. Поэтому я и не хочу, чтобы с ним что-то случилось.

– А что мне делать, если он попытается испортить его, когда мы будем в воздухе?

– Молиться, – угрюмо ответил я, снова берясь за трубку телефона. – Взывать к Господу.

28

Мне удалось выйти из посольства незамеченным, потому что я прошел через подвал и аллею. До дома сестры сенатора было несколько минут езды. Выйдя на Мэдисон-авеню, я поймал такси.

В течение ночи я дважды разговаривал с президентом. Новости были плачевными: на севере бандиты приблизились к Курату на сорок миль, а на юге захватили один из ключевых городов. Президент отправил резервы в Санта-Клару с приказом стоять насмерть, а ведь Санта-Клара находилась всего в восемнадцати милях от столицы, сразу за аэропортом.

Единственной утешительной новостью было то, что еще не все кончено. Разбитые правительственные войска удалось собрать, но несколько полковников уже успели перессориться между собой, и потому на фронтах не удалось добиться какого-либо существенного успеха. Удалось лишь предотвратить окружение Курату, так что северные и южные группировки мятежников не соединились. Если бы это произошло, столица бы пала и война была бы закончена.

Дверь мне открыла сестра сенатора, лицо ее было серьезным. Как и брат, она не теряла времени на лишние разговоры.

– Они ждут вас в столовой, – сказала она.

Сенатор сидел во главе стола, остальные расположились вокруг. Был среди них один человек, которого я никак не ожидал увидеть, – Джордж Болдуин из консульства США в Курату. Мне было интересно, как он здесь очутился.

Ответ на это я получил довольно быстро. Последнюю неделю он находился в Вашингтоне, информируя правительство о положении в Кортегуа.

– Мы уже давно ожидали чего-то в этом роде, – сказал он, – но не знали, когда это начнется.

– Разрешите? – спросил я, потянувшись к кофейнику. Сенатор кивнул, я налил себе чашку кофе и сделал большой глоток. – Джентльмены, вы хотели меня видеть, и вот я перед вами.

– Все мы, здесь присутствующие, – решительно начал сенатор, – серьезно подозревали вас, но, похоже, здорово ошиблись.

– Что заставило вас сделать такой вывод? – спросил я. Бросив взгляд на Болдуина, сенатор снова посмотрел на меня.

– Мы были уверены, что вы причастны к смерти доктора Гуайаноса, но когда Болдуин приехал на прошлой неделе, он разубедил нас.

– Это верно, – сказал Болдуин. – Мы совершенно точно выяснили, что его убил Мендоса.

– Мендоса?

– Да. Мендоса, безусловно, понял, что если Гуайанос воспользуется предложением вашего президента, его собственные власть и влияние вскоре сойдут на нет. Это даже могло привести к разоблачению Мендосы как коммуниста, поэтому он организовал убийство Гуайаноса, уверенный в том, что все подумают, будто оно осуществлено по приказу, отданному вами или президентом. А рана его объясняется только одним – после того, как он упал на землю, срикошетившая пуля ударила его в руку.

– Кто вам рассказал об этом? – спросил я.

– У нас есть свои источники информации, и, поверьте мне, они гораздо лучше ваших.

Против этого я не стал возражать, по иронии судьбы все это время Беатрис считала меня виновным в смерти ее отца и помогала сбежать настоящему убийце. Я снова повернулся к сенатору.

– Ну что ж, это к лучшему, очень рад знать, что вы изменили свое мнение.

Однако это было еще не все. Главное заключалось в другом. И сенатор сам решил высказаться на эту тему.

– Все мы, включая Джорджа, хотим ускорить решение о предоставлении кредита Кортегуа. Я внимательно посмотрел на него.

– Благодарю вас. Мы не в том положении, чтобы отказываться, но у меня такое чувство, что ваше правительство, как всегда, опоздало с реальной помощью.

Сенатор посмотрел на меня.

– А чем мы можем помочь? Я встретился с ним взглядом.

– Вы можете попросить свое правительство послать в Кортегуа войска для наведения порядка. Не ради того, чтобы сохранить у власти президента, а ради того, чтобы дать народу самому выбрать правительство в ходе свободных выборов.

Голос сенатора дрогнул.

– Но вы же знаете, что мы не можем сделать этого! Весь мир осудит наше вмешательство! Я молча допил кофе.

– Задайте себе один вопрос, джентльмены. А что вы делали все эти годы, как не вмешивались в наши дела? Вы не оказывали нам помощи, не признавали наше правительство, пока оно не перестало нуждаться в вашем признании, предоставляли кредиты только под нажимом. Вы считаете это не вмешательством, а просто разумной политикой? – Не дожидаясь ответа на свой вопрос, я поднялся. – Лично я, джентльмены, считаю, что сильные державы мира сего, включая США, Россию и Китай, постоянно вторгаются во внутренние дела своих меньших соседей. Несмотря на благородство ваших намерений, во что мне очень хочется верить, это не что иное, как вмешательство во внутренние дела.

На некоторое время в комнате воцарилось молчание, потом Джордж спросил:

– Какова ситуация в Кортегуа на сегодняшнее утро?

– Не очень хорошая, – ответил я. – Правительственные войска удерживают Санта-Клару, это как раз возле аэропорта, в восемнадцати милях к югу от Курату. Благодарю за внимание, джентльмены. Сенатор проводил меня до двери.

– Мне очень жаль, Дакс, но ваша просьба невыполнима, и вы знаете об этом. Мы не сможем послать свои войска в Кортегуа, даже если об этом попросит ваше правительство. Весь мир назовет это империалистическим вторжением.

– Когда-нибудь вам придется сделать это, – сказал я, глядя ему прямо в глаза. – Вам придется столкнуться с тем фактом, что вы на самом деле несете ответственность за то, что происходит в сферах вашего влияния. Сейчас вы этого не сделаете, может быть, не сделаете и в следующий раз. Но как только в одной из стран установится коммунистический режим, вы будете вынуждены послать свои войска.

– Надеюсь, что нет, – серьезно ответил сенатор. – Мне не хотелось бы принимать подобных решений.

– Одна из обязанностей власти – это обязанность принимать решения.

На лице сенатора появилось смущение.

– Лично я совершил ошибку, Дакс. Извините меня за это.

– Мой отец сказал мне однажды, что ошибки – это начало опыта, а опыт – это начало мудрости.

Мы молча пожали друг другу руки, и я вернулся в посольство. На столе я обнаружил сообщение, что мой самолет благополучно прибыл во Флориду.

Я закончил выступление, прозвучали слабенькие, вежливые аплодисменты, да и те, похоже, раздались с балкона, где располагались гости, а не с депутатских мест. Медленно сойдя с трибуны, я направился по длинному проходу к своему столу. Позади послышался голос председателя, объявляющего о закрытии Ассамблеи.

Садясь в свое кресло, я не смотрел по сторонам, мне не хотелось смущать делегатов, ища поддержки в их взглядах. Многие из них уже покидали зал, но без обычного шума. Изредка кто-то из них останавливался около моего стола, произносил несколько добрых слов, но большинство проходили мимо молча, не глядя на меня. Я устало откинулся в кресле. Все было плохо, я снова потерпел поражение.

Что я мог сказать этим людям, которые и без того знали предостаточно, что не позволяло им внезапно изменить сложившееся мнение? Я не был мастером произносить речи, не был пламенным оратором. Половина из того, что я сказал, не убеждала даже меня самого. Я начал медленно собирать свои бумаги и укладывать их в портфель.

Новости, которые я узнал перед приездом на заседание Генеральной Ассамблеи, были плохими. И почерпнул я их, главным образом, из передач радио и телевидения, потому что весь день не мог связаться с президентом. Как раз перед самым отъездом из посольства я услышал, что в результате тяжелых боев за Санта-Клару правительственные войска были вынуждены отступить.

– Ты произнес хорошую речь, – послышался чей-то голос.

Я поднял голову и увидел Джереми Хэдли, на лице его было написано сочувствие.

– Ты слышал? Джереми кивнул.

– Каждое слово. Я сидел на балконе, очень хорошая речь.

– Видно, не слишком хорошая. – Я кивнул в сторону выходивших делегатов. – Похоже, они другого мнения.

– Нет, они чувствуют это, – сказал Джереми. – Я впервые вижу, как они покидают зал в молчании. Каждый из них в глубине души устыдился, слушая твою речь.

Я горько усмехнулся.

– Большая польза от этого! Завтра же они о ней забудут, и она превратится просто в тысячу слов среди миллионов, уже похороненных в архивах.

– Ты не прав, – спокойно возразил Джереми. – Еще многие годы люди будут помнить то, что ты сказал сегодня.

– А для людей Кортегуа имеет значение только сегодняшний день, для них вообще может не наступить завтра.

Я закончил складывать бумаги в портфель, захлопнул его и поднялся. Мы направились вперед по проходу.

– Какие у тебя планы? – спросил Джереми. Я остановился и посмотрел на него.

– Вернусь домой.

– В Кортегуа?

– Да, я сделал все, что мог. Теперь мне больше некуда идти.

– Но это опасно.

Я промолчал.

– Какая польза от твоего возвращения? – озабоченно спросил Джереми. – Там ведь уже почти все кончено.

– Не знаю, но в одном я твердо уверен: я не смогу оставаться здесь или где-нибудь еще. Я не смогу жить с мыслью, что на этот раз, именно на этот раз, я не сделал всего, на что способен.

Джереми с уважением посмотрел на меня.

– Чем больше я думаю, что знаю тебя, тем больше убеждаюсь, что это не так.

Я не ответил ему, я повернулся и обвел взглядом пустой, громадный зал. Сколько человеческих надежд похоронено здесь, и скольким надеждам, как моим, предстоит еще умереть.

Наверное, и Джереми подумал о том же, потому что когда я повернулся к нему, лицо его было печальным. Он протянул руку, и я пожал ее.

– Как ты сам любишь говорить, Дакс, уповай на Господа, – убежденно сказал он.