Текст книги "Искатели приключений"

Автор книги: Гарольд Роббинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 55 страниц)

Книга VI
Политика и насилие

1

– Мне это не нравится, – сказал я, когда машина свернула на узкую грунтовую дорогу. – Должны бы уже лаять собаки.

– Он держит собак? – спросила девушка. Я повернул к ней голову. На лице ее был написан искренний интерес.

– Собак, кошек, коз, свиней, цыплят и прочую живность. Были бы мы сейчас где-нибудь во Флориде, у автострады наверняка стоял бы указатель «Звероферма».

Самого дома из-за холма еще не было видно.

– А может, он уже не держит животных, – сказала она. – Сколько лет прошло с тех пор, когда ты бывал здесь.

Я кивнул. Это было действительно давно, лет пять или шесть назад.

– Нет, если здесь нет собак, то это может только значить, что Мартинес умер. Когда я был мальчишкой, именно он подарил мне единственную в моей жизни собаку, маленькую дворняжку непонятной масти.

С вершины холма мы увидели дом, стоящий в центре небольшой залитой знойным солнцем долины.

– Взгляните, – вытянул руку Котяра.

Я посмотрел. Высоко в небе, раскинув неподвижно крылья, в восходящих потоках воздуха кругами парили два кондора – прямо над домом. Пока я сидел, высунув голову, к ним присоединился третий, взлетевший откуда-то из-за дома.

В молчании мы доехали до ворот. Деревянная изгородь местами была сломана, чуть в стороне лежало тело мертвой собаки, череп проломлен, мозги – наружу.

Я выключил двигатель и сидел не шевелясь. В воздухе был разлит запах смерти. В том, что представало перед глазами, было нечто вечное, никогда не меняющееся. Полная неподвижность и витающий над ней запах жестокости, который ни с чем нельзя спутать.

У меня было такое ощущение, что волосы на затылке встают дыбом. Посмотрев на Котяру, я убедился, что у него именно так и было. В руке он судорожно сжимал пистолет, лицо блестело от пота.

Я повернулся к девушке.

– Сиди в машине и жди, пока мы сходим взглянуть, что тут произошло.

Даже загар не мог скрыть, как она побледнела. Тем не менее она покачала головой.

– Я пойду с вами. Одна я здесь не останусь.

Голова Котяры, отражавшаяся в водительском зеркальце, невозмутимо кивнула. Он выбрался из машины, вежливо придержал дверцу для девушки. Я направился по тропинке к дому, они последовали за мной.

Дверь висела на сломанных петлях. Изнутри не доносилось ни звука. Я сделал знак Котяре, одновременно оттеснив девушку к стене дома позади себя. Резким движением ноги Котяра распахнул дверь настежь и впрыгнул внутрь. Я не отставал ни на шаг.

Очутившись в единственной комнате дома, я мгновенно повернулся к девушке, чтобы не дать ей войти, но опоздал. Она уже стояла на пороге с белым от ужаса лицом, не в силах отвести взгляда от головы Мартинеса, жутко усмехавшейся с небольшого деревянного стола, стоявшего прямо напротив двери. Тело его лежало на полу рядом.

Обхватив девушку руками, я мягко вытолкал ее за дверь. Она покачнулась, и я поддержал ее, подумал, что она вот-вот потеряет сознание, однако она, выпрямившись, отпрянула от меня.

– Прикрой глаза и постарайся дышать глубже, – посоветовал я, чуть касаясь ее плеча.

У нее было мужество, у этой девчонки. Через пару минут она совсем пришла в себя.

Во двор вышел Котяра, держа в руке клочок бумага.

– Очаг еще теплый. Они были тут утром, когда мы еще спали.

На бумаге я с трудом разобрал карандашные каракули:

ТАКАЯ СУДЬБА ЖДЕТ КАЖДОГО, КТО СЛУЖИТ ПРЕДАТЕЛЯМ СВОЕГО НАРОДА. КОНДОР.

Я сложил листок и засунул его в карман. На память мне пришел мальчик, бежавший ночью после того, как его отца убили. Теперь мальчик вырос, и имя его стало неразрывно связано с насилием и смертью. И еще кое с чем, чего никогда не было у его отца, – с могущественной помощью извне. Его специально обучали тактике не только политической, но и партизанской борьбы.

Только оружие оставалось тем же, что и раньше. Насилие, террор, смерть. После возвращения в Кортегуа я во многом замечал перемены, в этой же области не изменилось ничего. Произвол царил по-прежнему.

– Тебе лучше? – обратился я к девушке. Она молча кивнула.

– Возвращайся и жди нас в машине. Она сделала, как я сказал, усевшись на заднее сиденье. Я повернулся к Котяре.

– Странно, почему они не пришли к нам? Ведь мы были меньше, чем в десяти милях.

– Может, они просто не знали, что мы здесь, – предположил он.

– Знали. Поэтому и оставили нам записку, – ответил я. – Им было ясно, что мы придем проведать Мартинеса.

– Значит, испугались ловушки.

Я кивнул. Скорее всего, именно так. Впервые я появился на своей гасиенде без охраны, на которой президент настаивал всякий раз, когда я покидал город.

– Пойдем посмотрим, не найдется ли здесь лопаты, – сказал я. – Нужно похоронить старика, чтобы до него не добрались эти стервятники или шакалы.

В постройках позади дома тоже царила тишина. Козы, овцы, свиньи, цыплята – все были мертвы. Даже старого мула, на котором Мартинес разъезжал туда-сюда, не пощадили. Я покачал головой. Нет, все-таки кое-какая разница была. Еще несколько лет назад животных бандиты увели бы с собой. Теперь же нет. Теперь убивали ради того, чтобы убить.

Мы разыскали лопаты и начали копать землю. Когда мы заканчивали, солнце уже клонилось к горизонту. Бросив на могилу последнюю лопату земли, я выпрямился, посмотрел на небо. Над нашими головами кружили десять-двенадцать огромных птиц.

– Пора нам выбираться отсюда, – обратился я к Котя Ре. – Я не хочу угодить, ночью в засаду.

Он кивнул, швыряя лопату на землю.

– Я готов. – Он обернулся и, указывая взглядом на дом, спросил:

– Может, сожжем его? Я покачал головой.

– Нет, они заметят дым. Поймут, что мы здесь, и заявятся. – Я тоже выпустил лопату из рук. – Бедный старик. В общем, Котяра, ничего не меняется, а?

Лицо его исказила гримаса.

– Только окружающий нас мир.

Я знал, что он имеет в виду. Для других война и мир были предметом дискуссии. Ужасы и запах смерти никогда не проникали в кабинеты Высоких Договаривающихся Сторон, они не знали, что такое агония. Только чистые, обеззараженные слова, ложившиеся на бумагу или магнитофонную ленту.

Мы вернулись к машине. Котяра полез на заднее сиденье, а девушка пересела вперед. Я сел за руль. Она сидела и смотрела на меня широко раскрытыми глазами, вздрагивая временами от спустившейся вместе с сумерками прохлады.

Я повернул ключ зажигания, пробежался глазами по приборной доске. Бензина оставалось меньше четверти бака. Обернулся к Котяре.

– Нам хватит, чтобы добраться до города?

– В багажнике две канистры по десять галлонов, – кивнул он.

– Лучше залить сейчас. Мне не хочется останавливаться ночью посреди дороги.

До Курату было более трехсот миль. Я дал Котяре ключи от багажника, он выбрался из автомобиля. Я повернулся к девушке, она все дрожала, и набросил ей на плечи свой пиджак.

– Спасибо.

Мне нечего было ей сказать.

– Мы не вернемся на твою гасиенду?

– Нет, – покачал я головой. – Во всяком случае, не сейчас, когда бандиты рядом.

– Мне никогда не приходило в голову, что такое может быть, – после паузы сказала она.

– А кому такое может прийти в голову? – Я закурил.

– Мой отец говорил...

– Твой отец!.. – грубо остановил ее я. – Что он может знать? Он же не из этих гор, он жил в университетском городке, в мире и покое. Окружающее представлялось ему абстракцией. Что ему известно о том, как пахнет смерть?

Она закуталась в пиджак.

– Ружья, – тихонько, словно бы самой себе, произнесла она, – были предназначены вовсе не для этого.

– Ружья предназначены для того, чтобы убивать, – сурово сказал я. – Он что, думал, они должны украшать стены?

– В таких вещах он ничего не понимал, – упрямо ответила она. – Они обещали ему...

– Они? Кто «они»? Бандиты? Коммунисты? Какие-нибудь почтенные старцы, словам которых привыкли верить целые поколения? Да его провели как последнего простака.

– Во всем виноват президент! – со злостью ответила она. – Это он сломал тот мир, в котором жил отец.

– Твой отец был участником заговора против президента. Но заговор не удался, и твоему отцу пришлось спасать свою жизнь. Теперь же он, сидя в безопасности за границей, шлет сюда оружие, чтобы чужими руками сделать то, что не смог сделать сам. И ему нет никакого дела до того, сколько невинных, вроде Мартинеса, должны будут умереть.

– Демократия, – сказала она. – Мой отец верит в нее.

– Как и все мы. Подобно любви, демократия лежит в основе многих преступлений. Все, в конце концов, почему-то кончается одним. Демократия как Бог – она со всеми сразу.

– Так ты думаешь, что президент прав, говоря, что на коррупцию среди правительственных чиновников можно закрыть глаза?

Я вытащил сигару изо рта.

– Нет, глаза закрывать нельзя. Но ты слишком молода для того, чтобы помнить, как было до него. Президент – это все-таки шаг вперед. Сделать предстоит еще очень и очень многое. Но не таким путем.

Повернувшись, она посмотрела на опустевший дом.

– И ты в это веришь, да?

– Да, – просто ответил я.

– Ты считаешь, что если ружья смолкнут, то все это прекратится?

– Если ружья смолкнут, это станет началом. Я увидел, как распрямились под пиджаком ее плечи. Она испытующе смотрела на меня.

– Я могу тебе доверять?

Я молчал. Ответ ей нужно было найти самой.

– Ты не предашь моего отца? Или меня? Это было уже проще.

– Нет.

Помолчав, она сделала глубокий вдох.

– Завтра утром, в Курату, в порту... С утренним приливом в порт приходит судно...

Это было то самое, что я безуспешно искал на протяжении всех тех месяцев, что прошли после моего возвращения. Мне показалось, что именно здесь я найду выход из той паутины обмана, которую начинал плести вокруг меня каждый, с кем я заговаривал, начиная с самого президента.

Может, мне все же удастся отыскать правду, ускользнувшую много лет назад от моего отца.

2

Беатрис Элизабет Гуайанос. Таково было ее имя. Но когда я впервые увидел ее в аэропорту Майами, я этого еще не знал. Я сидел и ждал, когда объявят посадку на рейс, а она стояла перед билетной кассой.

Я сразу же обратил внимание на гордую посадку ее головы. Для латиноамериканки она была довольно высокого роста, смоляно-черные волосы ее были высоко подобраны. Изящная и все же чуточку округлая фигурка в летнем платье из черного шифона будила в моей голове восхитительные мысли. На вкус американца ее грудь могла показаться великоватой, изгиб бедер слишком уж крутым, а небольшой животик – выпирающим, однако для поколений наших мужчин она являла собой классический образец женской красоты. Но больше всего меня привлекли в ней глаза, пронзительно зеленые, окаймленные длинными густыми ресницами.

Она почувствовала на себе мой взгляд и чуть отвернулась, но с таким сдержанным негодованием, которое на протяжении долгих лет могло быть привито только верной дуэньей. Я улыбнулся в душе. Много же времени прошло с тех пор, когда я в последний раз видел подобное движение.

Она сказала что-то мужчине, стоявшему рядом, и голова его непроизвольно повернулась в мою сторону. Я заметил, как блеснули его глаза, когда он быстро проговорил ей в ответ несколько слов. Похоже, он узнал меня. Теперь наступила ее очередь изучать меня своими прекрасными глазами. Я не переставал улыбаться. Этот женский взгляд был мне знаком, он, казалось, спрашивал: с чего это ты взял, что ты так неотразим? В тебе ни роста, ни особой привлекательности. И все же женщины, говорят, от тебя без ума. Почему, интересно?

В ее глазах я увидел нечто похожее на откровенную насмешку. Я улыбнулся шире и почувствовал, как в висках начинают бешено стучать молоточки пульса. Такого мне не приходилось испытывать прежде ни с одной женщиной. Она бросала мне вызов, и я не мог не принять его. Во взгляде ясно читался вопрос: так ты действительно мужчина?

Вы встречаете женщину. В вас вспыхивает желание. И пока вы не овладеете ею, мир перестает что-либо значить для вас. Вы не можете есть, не можете спать. Жажду плоти можно утолить только одним способом.

Медленным шагом я стал приближаться к ней, наблюдая за тем, как меняется выражение ее глаз. Мне показалось, что в них мелькнул страх, но тут на мое плечо легла чья-то рука, и я обернулся.

У меня за спиной стояли Хойос и Прието.

– Добрый день, сеньоры, – вежливо приветствовал их я.

– Какая удача, сеньор, – ответил Хойос, – я возвращаюсь на родину этим же рейсом.

– Действительно, удача, – отозвался я, впустую растрачивая свой сарказм. Уж на такие-то ухищрения президенту вовсе не стоило пускаться. Я же дал слово, что вернусь. Мне не терпелось подойти к девушке, а они меня задерживали.

Теперь настал черед более молодого Прието.

– А я лечу в Нью-Йорк, чтобы приготовить все к вашему прибытию. Представляю, как там обрадуются вашему приезду после того, как закончатся ваши консультации с президентом.

– Благодарю вас, – ответил я кратко. Непонятно откуда взялись репортер и человек с фотоаппаратом, в глаза мне ударила вспышка.

– Сеньор Ксенос, – обратился ко мне газетчик, – после того, как мисс Дэйли подала на развод, у вас, возможно, появились новые планы в личной жизни?

– Прежде всего я возвращаюсь домой на краткий отдых.

– А потом?

– Потом? – я уныло улыбнулся. – Я как-то об этом не думал. Видимо, займусь работой.

– Как жестока жизнь, – усмехнулся репортер.

– Да, легче она за эти годы не стала, – засмеялся я.

– Вы вернетесь в Майами?

– Надеюсь. Майами очень приятный город.

– Благодарю вас, сеньор Ксенос.

Они удалились, и я повернулся к девушке, но она, оказывается, уже ушла.

Моего локтя коснулся Прието.

– Вы должны извинить меня, сеньор, – торопливо сказал он. – Меня ждут срочные дела в Майами. Я кивнул.

– Да благословит вас Господь, – сказал он уже на ходу.

– Всего доброго, – крикнул я вслед.

По радио объявили посадку на наш рейс. Я махнул рукой Котяре, в стороне подпиравшему плечом стену, и мы направились к билетному контролю. Спускаясь по лестнице, я вновь увидел ее: она стояла у стойки туристского класса.

Девушка тоже заметила меня и гордо отвернулась. Я вновь улыбнулся: именно это я и ожидал увидеть.

– Здесь мы на некоторое время расстанемся, сеньор, – произнес Хойос.

– А я-то думал, что мы летим одним рейсом.

– Так оно и есть, ваше превосходительство. – Он улыбнулся. – Но такие малозначащие личности, как я, летают туристским классом.

– В таком случае, встретимся уже в Кортегуа.

– С Божьей помощью.

Мы с Котярой прошли к стойке первого класса. Я помахал контролеру билетами, он кивнул, и мы прошли. Присоединившись к группе пассажиров, я бросил взгляд через перегородку. Девушка прятала лицо за яркой обложкой журнала, однако я был уверен, она прекрасно знает, что я на нее смотрю.

Краем глаза я заметил, что стоящий позади нее мужчина – Хойос. Внезапно мною овладело желание поменяться с ним билетами, и, не успев до конца осознать, что делаю, я стал махать ему рукой.

Когда он подошел к разделяющей нас перегородке, на лице его было недоумение.

– Не будете ли вы, сеньор, столь любезны, чтобы поменяться со мной местами? – спросил я его.

– Но почему, ваше превосходительство? В туристском классе вовсе не так удобно, как в первом.

Я улыбнулся ему и посмотрел на девушку. Он проследил за моим взглядом и понимающе наклонил голову.

– Конечно же, ваше превосходительство, – быстро произнес он, – я к вашим услугам.

Мы обменялись билетами, и он направился назад, к стойке. Я же не стал этого делать, просто перешагнул не очень высокую перегородку.

– Вам не туда! – прокричал контролер. – Там – туристы!

– Произошла ошибка, – объяснил я, показав ему билет Хойоса.

Взглянув на него, контролер молча кивнул.

Подойдя к очереди, я встал позади девушки. Она с удивлением оглянулась.

– Вы направляетесь в Курату? – спросил я. Она не ответила.

– Говорите по-французски?

– Нет, – она покачала головой.

– По-итальянски?

– Нет.

– Может быть, по-немецки?

Она вновь потрясла головой, но на этот раз по губам ее скользнуло подобие улыбки.

– Ну ладно, – сказал я в конце концов по-испански с шутливым отчаянием, – если вы и по-испански не говорите, то, по-видимому, я ошибся рейсом.

Она залилась смехом.

– Вы не ошиблись рейсом, мистер Ксенос. – В ее английском не слышалось никакого акцента. – Просто вы летите другим классом. Вам не место в одном салоне с простыми людьми.

Я улыбнулся.

– С вашей стороны это нечестно. Вы знаете мое имя, а я не знаю вашего.

В глазах ее мелькнуло веселье.

– Гуайанос, – сказала она. – Беатрис Элизабет Гуайанос.

Мне показалось, что девушка посматривает на меня с ожиданием.

– Я должен знать ваше имя? – спросил я. – Мы встречались?

Не сводя с меня глаз, она качнула головой.

– Вы знали моего отца, доктора Хосе Гуайаноса.

– О...

Я действительно знал ее отца. Он был министром образования, а позже – специальным помощником президента. А помимо этого он был еще вовлечен в заговор с целью убийства президента, но у заговорщиков ничего не получилось. Ему единственному удалось бежать, все остальные были расстреляны. Поговаривали, что Гуайанос прячется где-то в Нью-Йорке, вынашивая планы нового заговора и свержения кортегуанского правительства.

– Да, вашего отца я знаю. Он казался мне очень приятным человеком.

– Вам не захотелось еще вернуться в первый класс?

– Чего вдруг? – усмехнулся я.

– Старая лисица, – ответила она, делая жест в сторону перегородки.

– Старая лисица? – переспросил я. Посмотрев туда, куда указывала девушка, я увидел Хойоса, читавшего газету. – Вы имеете в виду Хойоса?

– Так мы зовем его. Он – глава тайной полиции. Президенту сразу же будет все известно.

– Меня это абсолютно не трогает. Внутренняя политика меня не касается. Да и касалась бы, мне было бы наплевать. Я в любом случае останусь с вами.

Зеленые глаза девушки потемнели, сделавшись в точности такими же, как изумруды, которые время от времени находят в наших копях.

– Почему?

– Вы не только похожи на дикую розу, – сказал я, – ваше манящее благоухание не оставляет мне другого выхода.

3

Аэропорт был наводнен полицией, поскольку встретить меня приехал сам президент. Стюардесса открыла дверь, отделяющую салон первого класса от туристского, и подошла ко мне.

– Сеньор Ксенос, не согласитесь ли вы покинуть борт самолета через выход первого класса? Я кивнул и повернулся к Беатрис.

– Выйдешь со мной? Она покачала головой.

– От этого всем будет только неловко.

– Я увижу тебя снова? Когда мне позвонить?

– Я сама позвоню тебе.

– Когда?

– Через пару дней. Ты будешь занят.

– Не позже, чем завтра, – ответил я. – Не могу же я быть настолько занят.

– Тогда завтра. – Она протянула мне руку. – Да хранит тебя Бог.

– До встречи! – я поцеловал протянутую руку.

Поднявшись, я проследовал за стюардессой в кабину первого класса, где меня ждали Котяра и Хойос.

– Вас не болтало в полете? – со сладкой улыбкой осведомился Хойос.

– Ничуть, благодарю вас.

Я подошел к уже распахнутому люку. Яркое солнце на мгновение ослепило меня. Внизу у трапа остановился длинный черный лимузин президента. Подбежавший солдат распахнул заднюю дверцу.

Спускаясь по трапу, я увидел, как президент выбирается из машины и направляется ко мне, раскидывая в стороны руки.

– Сын мой, – с чувством проговорил он, заключая меня в объятия. – Я знал, что на тебя можно положиться.

– Ваше превосходительство.

Я обнял его в ответ; фотографы вокруг просто посходили с ума со своими камерами. Меня удивила неожиданная хрупкость его фигуры, затянутой в форму. Я взглянул на его лицо и увидел в глазах слезы. Появились морщины, которых раньше не было, а брови, когда-то иссиня-черные, стали серебристо-белыми. Я почувствовал, как меня заполняет непонятная грусть. Мне казалось, что я покинул Кортегуа только вчера, когда он еще был так молод и полон сил. А теперь передо мной стоял старик.

– Пошли в машину, – он взял меня за руку. – Жарко на солнце.

В лимузине было прохладно. Президент устало опустился на сиденье, дыхание его было тяжелым. Я сидел молча и ждал, пока он заговорит. Он сделал знак водителю, и машина тронулась. Я оглянулся. Остальные пассажиры, которых задержали на борту, пока моя встреча с президентом не закончится, уже начали спускаться по трапу. Беатрис я не видел.

– Не волнуйся, – не понял моего беспокойства президент, – твой багаж доставят в отель. Я забронировал для тебя лучший номер.

– Благодарю вас.

– Но сначала нам необходимо о многом поговорить. Я подумал, что неплохо бы нам вдвоем пообедать во дворце пораньше, так, чтобы никто нам не помешал.

– Я в вашем распоряжении.

Неожиданно президент улыбнулся и потрепал меня по руке.

– Брось, к чему эти формальности. Последний раз ты вел себя проще.

– Если мне не изменяет память, тогда мы оба вели себя проще.

Он рассмеялся.

– Что было, то было. Пора забыть о прошлом. Мы снова вместе – это и есть самое главное.

Когда мы выезжали из ворот аэропорта на автостраду, я посмотрел в окно. Через каждые тридцать ярдов стоял полицейский с автоматом наизготовку. И так – сколько хватало взора.

– А нас неплохо охраняют.

– Это необходимость, – объяснил президент. – Бандиты становятся все наглее. За прошлый месяц они трижды пытались добраться до меня. К счастью, неудачно.

Я смотрел на него в молчании. Если бандиты осмеливались так близко подходить к столице, значит, положение было действительно критическим. Обычно они предпочитали держаться ближе к горам.

Он понял, о чем я размышляю.

– Они уже не те, что были раньше. Теперь это уже обученная армия, которой командуют натасканные коммунистами вожаки партизан вроде Кондора.

– Кондора? Но он же...

– Да, старик мертв, – тут же отозвался президент. – Но после него остался сын. Он взял имя отца.

– Вы имеете в виду мальчика... Президент кивнул.

– Теперь это уже не мальчик. Он обучался в специальной школе где-то в Восточной Европе. Однажды нам удалось засадить его за решетку, однако вскоре его освободили по амнистии, примерно тогда, когда ты женился на Ампаро. С тех пор он собрал целую партизанскую армию, объединив в ней почти всех повстанцев.

– Разве не то же самое сделали и вы когда-то?

– Да, нечто в этом роде, только организация у него будет получше. И ему помогают из-за рубежа, а кто помогал нам? Деньгами и оружием.

– Поставки оружия так и не прекратились?

– Нет. Из всего множества дел, которые нужно решить, это, наверное, самое главное. С прекращением поставок его армия наемников развалится сама по себе.

– Оружие доставляют морем, – заметил я.

– Таможней в порту ведает мой двоюродный брат. Он клянется, что этого не может быть.

Я промолчал. Как обычно, правды ждать было не от кого. За окном уже виднелись пригороды. Был базарный день, и по обочине дорога следом за своими повозками тянулись крестьяне. Усталые, возвращались они домой. Я смотрел на них.

Что-то было не так. Обычно крестьяне шли с рынка радостные и возбужденные. Они пели песни, громко смеялись, бренчали монетами в карманах, испытывая гордость за то, что с такой легкостью провели наивных горожан с их тугими кошельками. А тут я заметил, как один из них молча плюнул вслед нашей машине.

Я повернулся к президенту. Он тоже видел это. Лицо его побелело и сморщилось.

– Яд стал проникать даже в души простого народа.

– Но что-то, наверное, еще можно сделать.

– Что? – спросил он. – Не могу же я посадить всех их в камеры. Сейчас каждый обвиняет меня в своих горестях. Видит Бог, я всю жизнь старался сделать как лучше.

Он действительно верил в то, что говорил. Что мог я ему ответить? Может, когда смолкнет стрельба и люди успокоятся, здравые речи окажут на них благотворное действие? Пройдет время, подумал я, и даже президент захочет к ним прислушаться.

Да, видимо, он слишком устал от бремени власти, которое так долго давило на его плечи.

– Итак, ты вернулся. – Раздавшийся в полуосвещенной комнате голос Ампаро был полон сарказма.

– Да, – ответил я. – Вернулся.

– Он так и говорил, – пренебрежительно заметила она. – Приполз, как щенок к своему хозяину.

Я промолчал. Сделал несколько шагов по комнате, остановился около ее кресла, глянул вниз. Глаза ее в полумраке поблескивали. Бледное, с тонкими чертами лицо выглядело так, будто годами не видело солнца. Горькая усмешка искривила ее губы.

– Ну, что смотришь?

– Хочу рассмотреть получше. Мы давно не виделись. Ампаро отвернулась.

– Не смотри так. Мне это не нравится.

– Хорошо. – Я сел на стул рядом. – Мне говорили, что ты болела.

– Что еще тебе говорили?

– Ничего.

– Ничего? – скептически спросила Ампаро.

– Ничего.

На мгновение она задумалась.

– Я не была больна, – ответила она наконец – Это он распространил слухи. Ему не нравится то, что я делаю, поэтому он запрещает мне появляться на публике. Я молчал.

– Мне казалось, он не позволит тебе встретиться со мной.

– Почему?

Ампаро взглянула на меня и тут же отвела глаза. Отсутствующим голосом сказала:

– Я ошиблась, он оказался умнее. Он понял, что самое лучшее – это дать нам возможность встретиться. После того, как ты увидел, на кого я стала похожа, между нами уже ничего быть не может.

– Я не обнаружил в тебе ничего такого, просто то, что когда-то было между нами, давно ушло. И не нужно нам хвататься за что-то, что исчезло вместе с нашим детством.

Ампаро потянулась за сигаретой. Я поднес ей огонь. Сладковатый дымок поплыл по комнате. Глядя на меня, она сделала выдох.

– Бедный Дакс, тебе так не везло со всеми твоими женами, а?

И опять я промолчал.

– Это потому, что ты позволял, чтобы тебя выбирали. В следующий раз будешь выбирать сам. Молчание.

– Но только не эту Гуайанос, – неожиданно промолвила она. – Из-за нее тебя просто убьют.

– Как ты узнала о ней? – посмотрел я на Ампаро. Она рассмеялась.

– Все, что бы ты ни делал, становится известным. В этом городе нет секретов. Жизнь каждого является предметом пристального внимания нашего президента.

– Но ты-то как узнала? – настаивал я.

– У меня есть друзья в секретной полиции. – Она засмеялась. – Тебе нравится твой номер в отеле?

– Да, – ответил я. – Он самый роскошный из всех.

– Еще бы. Он предназначен для самых важных гостей президента.

– Если хочешь сказать мне что-то, – сказал я уже несколько раздраженно, – говори. Хватит этих детских намеков.

– Дитя – это ты. – Ампаро выбралась из кресла, подошла к секретеру и выдвинула ящик. – Иди сюда, я покажу тебе кое-что.

Я приблизился. В ящик был встроен магнитофон.

– Слушай. – Она нажала кнопку.

Из динамика послышался звук телефонного звонка. Затем раздался щелчок и мужской голос произнес: «Алло».

В ту же секунду я понял, что это мой собственный голос. Никто сразу не узнает свой голос.

Теперь говорила женщина:

– Сеньор Ксенос?

– Да.

– Беатрис Гуайанос. Я же говорила, что позвоню.

– Я ждал все утро...

Ампаро нажала на кнопку, и лента остановилась. Она подняла ко мне лицо.

– Дальше можно не слушать. Ты и сам знаешь, что было сказано.

Она вернулась к своему креслу.

– И так не только телефоны. Будь у него возможность записать твои мысли, он бы это сделал, поверь.

– Но как ты добыла запись?

– Очень просто. – Ампаро засмеялась. – Это он мне ее дал. Чтобы доказать то, что я и сама поняла уже много лет назад. Но он не хотел рисковать.

Я посмотрел на нее в задумчивости.

– Для чего ты мне все это рассказываешь? Ампаро со злостью затушила в пепельнице сигарету.

– Мне просто жаль тебя. Он будет использовать тебя точно так же, как и всех остальных, а когда ты окажешься ненужным, он вышвырнет тебя.

– Знаю.

– Знаешь и все же вернулся?

– Да. Я всегда это знал, даже тогда, когда был жив мой отец. Он тоже знал, но в то время это было не важно. Для отца главным было то, что президент был способен также и на добрые дела. Людей, подобных твоему родителю, много, он не единственный такой. И они тоже приносят свою пользу, а со временем исчезают, и вместе с ними исчезает и их зло. Остается только то положительное и доброе, что они успели сделать.

– Ты и вправду в это веришь, не так ли?

– Верю. Как верю и в то, что когда-нибудь Кортегуа станет свободным государством, по-настоящему свободным.

Ампаро засмеялась, но веселья в ее смехе не было – только голая насмешка.

– Тогда ты такой же глупец, как и все. Неужели ты не видишь, что в этом-то и заключается секрет его силы – в невысказанных обещаниях, которые никогда не будут выполнены.

На это я не ответил, и Ампаро подошла ближе, чтобы взглянуть мне в лицо. В глазах ее сверкало неистовство, которого я никогда не видел раньше.

– Пока он жив, Кортегуа никогда не увидит свободы. Слишком уж далеко он зашел в своих играх, чтобы остановиться.

Молчание.

Ампаро повернулась, чтобы взять другую сигарету. Пока я держал перед ней зажигалку, она, не отрываясь, смотрела мне в глаза.

– Если ты действительно хочешь, чтобы страна стала свободной, единственный путь к этому – убить его.

Я выдержал ее взгляд. Лицо ее сохраняло абсолютную бесстрастность. Я покачал головой.

– Нет. Не к свободе ведет этот путь. Мы шли по нему вес это время, но к свободе не пришли. Теперь люди сами должны захотеть освободиться.

– Люди, – с презрением фыркнула Ампаро. – Они думают так, как им прикажут думать.

– Не всегда. Я имею право так говорить, я немало повидал в мире. Когда-нибудь и у нас наступят перемены.

– К тому времени мы все будем мертвы, – сказала Ампаро, отходя от меня. Приблизившись к секретеру, она закрыла ящик, потом повернулась в мою сторону. – Кроме моего отца. Он будет жить вечно!

Я промолчал.

Она глубоко затянулась, медленно выдохнула дым.

– Он был прав. Он всегда прав, – произнесла она почти шепотом. – А ты слишком похож на своего отца.