Текст книги "Искатели приключений"

Автор книги: Гарольд Роббинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 55 страниц)

7

В молчании сидели мы на заднем сиденье, пока Котяра по темным улицам вел машину к дому Беатрис. Я закурил сигару и посмотрел в окно. Дома, окружавшие университет, где когда-то ее отец-профессор читал свои лекции, выглядели довольно прилично. Беатрис жила в одном из них с самого рождения. Это был не совсем особняк, однако он все же довольно далеко отстоял от улицы, да к тому же его еще отделяла деревянная ограда, по верху которой вились цветы.

Машина остановилась, я выбрался наружу, помог выйти Беатрис.

– Провожу тебя до дверей.

Она не ответила, торопливой походкой пройдя в ворота. Следом за ней я поднялся по ступеням невысокого крыльца. Она повернулась ко мне. Я взял ее руку, чуть подался вперед, чтобы поцеловать.

– Нет. – Она отвернулась. Я посмотрел на нее.

В падавшем из окна свете глаза ее показались еще более темными.

– Я не могу больше с тобой видеться, – сказала она. – Все оборачивается именно так, как мне говорили, – из тебя сделали приманку для меня и моего отца.

– Говорили? Кто?

Беатрис избегала моего взгляда.

– Друзья.

– Друзья? Или те, кто заставил тебя и твоего отца служить их интересам?

– Это не имеет значения. Я не собираюсь говорить с тобой о политике.

– Хорошо. – Резким движением я привлек Беатрис к себе. Она напряглась, но не оказала никакого сопротивления. – Я неприятен тебе из-за политических разногласий.

– Позволь мне уйти. – Губы ее едва двигались.

Я поцеловал ее, и на мгновение мне показалось, что таящееся в ее груди тепло вот-вот выйдет наружу, но тут она проговорила шепотом, почти касаясь моих губ своими:

– Отпусти меня, не стоит принимать меня за одну из своих шлюх.

Я разжал руки. Ее широко раскрытые глаза мерцали.

– Твои друзья хорошо справились со своей работой, – с горечью сказал я. – Они командуют тобою не только в политике, но и в любви.

– Мой друзья исходят из самых высоких побуждений, – ответила она не совсем уверенно. – О твоих женщинах всем известно. Они не хотят, чтобы я страдала.

– Ваше превосходительство! Берегитесь! – донесся из-за автомобиля крик Котяры.

Я пригнулся, кожей ощутив, что в кустах сбоку от дома кто-то есть, и одновременно толкая рукой Беатрис вниз, на землю. Тут же раздался хлопок выстрела из пистолета с глушителем, за ним послышались быстрые удаляющиеся шаги, и, наконец, через ворота вбежал запыхавшийся Котяра, сразу бросившийся к кустам.

Выпрямившись, я хотел было присоединиться к нему, но не успел.

– Нет смысла, – крикнул мне Котяра. – В темноте мы никого не найдем.

Я бросил взгляд через лужайку позади дома.

– Хорошо еще, что успел предупредить тебя.

– Спасибо тебе, Котяра. По-видимому, ты спас мне жизнь.

– Очень жаль, – с грустью, за которой скрывался смех, протянул он. – Все оборвалось на самом интересном месте.

Я молча посмотрел на него и вернулся к Беатрис. Она только поднималась с земли, я помог ей встать. Ее прекрасные глаза были полны страха.

– Ты не ушиблась? Она кивнула.

– Я... Наверное, нет. – Она не сводила с меня взгляда. – Кто это был?

– Кто же еще, насмешливо ответил я, – как не твои друзья, которые, исходя из самых высоких побуждений, пришли сюда, чтобы убить меня. Естественно, если бы случайно пострадала ты, им было бы ужасно жаль.

Глаза Беатрис наполнились слезами.

– Я не знаю, что и думать.

Дверь позади нас раскрылась, и женщина в халате, без сомнения служанка, осторожно высунула наружу голову.

– В чем дело? Что случилось?

– Ничего. Я сию минуту войду. Отправляйся спать. Дверь закрылась, и Беатрис повернулась ко мне.

– Дакс, – рука ее прикоснулась к моей. Почувствовав внезапный прилив злости, я не заметил этого ее движения.

– Прошу извинить, но в том мире, где я живу, только дети не знают, что им думать. Они нуждаются в подсказке. А мужчины и женщины должны думать сами.

Повернувшись, я направился к машине. Котяра уже сидел за рулем.

– Подвинься, – сказал я ему грубо и тут же резко взял с места. Не успели мы свернуть за угол, как я услышал его хихиканье.

– Что ты, идиот, нашел смешного?

– Таким я тебя никогда не видел. Сказать мне было нечего.

Я молча надавил на педаль газа и тут же, скрипнув тормозами, бросил машину в новый поворот.

– Ты как мальчик, у которого отняли конфетку.

– Заткнись! – процедил я в ответ. Он смолк на мгновение, а потом проговорил мягче, как бы самому себе:

– Но она, видишь ли, та самая. Я покосился на него.

– Что?

Внезапно глаза его сделались серьезными.

– Она – та самая, которую ты введешь в свой дом, чтобы принести мир духам своих предков.

Телефон начал трезвонить с семи утра. Люди звонили со всех концов света. Газеты и радио тоже не спали. Но первым я услышал голос Джереми Хэдли из Нью-Йорка.

– Что я должен принести тебе, Дакс, поздравления или соболезнования? Что все это значит?

– Только то, что ты слышал.

– Ходит слух, что ваш президент собирается отойти от дел и передать тебе всю полноту власти.

– Это не так, – ответил я. – Об этом ничего не говорилось и сказано не будет. Президент просто объявил о том, что в ближайшем будущем состоятся выборы. Никакой речи о преемнике не было.

– Также поговаривают и о том, что доктор Гуайанос уже в Кортегуа.

– Мне о его местонахождении ничего не известно. По-моему, он продолжает находиться в эмиграции.

– А еще шепчутся, что тебя часто видят в обществе его дочери, что ты стал своего рода инструментом, который должен облегчить достижение перемирия между Гуайаносом и вашим президентом.

Я задумался. Слухи. Иногда мне начинало казаться, что весь мир разделен на две половины – люди и слухи. Да и половины ли?

– Я действительно встречаюсь с его дочерью, но с ней мы не ведем никаких политических разговоров.

– Брось, Дакс, не думаешь же ты, что я этому поверю. Неужели тебе удается избегать политики во время встреч с дочерью лидера оппозиции вашему режиму?

– Запросто, Джереми. Уж тебе-то это должно быть известно лучше, чем кому-либо другому. Когда это для встреч с женщиной мне было мало такого предлога, как ее красота?

Я услышал в трубке смех.

– Ты успокоил меня, дружище. Я уж было испугался, что ты совсем пропал. Желаю удачи!

Я положил трубку, и телефон тут же зазвонил снова. На этот раз собеседником был помощник управляющею отелем. В голосе его звучала тревога.

– Вестибюль битком набит журналистами, ваше превосходительство. Что мне им передать?

– Проведите их всех в ресторан и накормите завтраком. За мой счет. Затем скажите, что я спущусь, как только побреюсь и оденусь.

Не успел я снять руку с трубки, как раздался новый звонок.

– Да?

– Это Марсель, – проговорил знакомый голос. – Поздравляю.

– Спасибо.

– Твой отец был бы очень горд, доживи он до этого дня.

– Да, спасибо еще раз. – Я гадал, что заставило Марселя позвонить. Не тот он был человек, чтобы тратить время на любезности.

– Когда собираешься в Нью-Йорк? Нам нужно разрешить с тобой кучу проблем, – спросил он.

– Не знаю. Пока еще президент не поставил передо мной никаких конкретных задач. – Что он, черт побери, имел в виду под «проблемами»? – Что-нибудь срочное? Требуется немедленное вмешательство?

– Нет, – колеблющимся голосом ответил Марсель. – Помнишь эту телевизионную штучку у меня дома? – спросил он уже более уверенно. – Может, тебе нужно что-нибудь в этом роде?

До меня дошло: таким образом он хочет дать мне понять, что он знает – линия прослушивается.

– Нет, – ответил я. – Не беспокойся. Я уверен, подобные вещи есть и здесь.

– Я думаю. Ну ладно. Когда соберешься в Нью-Йорк, дай мне знать. Для тебя я всегда найду время.

– Обязательно.

– И поздравь от моего имени президента. Передай ему мои заверения в уважении и поддержке.

Я опустил трубку только для того, чтобы услышать очередной звонок. Однако не обратив на него ни малейшего внимания, я встал с постели и проследовал в ванную. В этот момент вошел Котяра.

– Скажи им, что пока я на звонки не отвечаю. Котяра кивнул и подошел к аппарату. Я уже закрывал за собой дверь ванной комнаты, когда он позвал меня:

– Это президент!

Я поднес трубку к уху.

– Да, ваше превосходительство? Голос старика звучал звонко и чисто.

– Хорошо спалось?

– Да, сэр.

– Чем ты сейчас занят?

– Собираюсь принять душ, а потом спуститься вниз к газетчикам. Полагаю, это моя обязанность – встретиться с ними?

– Да, это одно из неудобств, присущих светской жизни. Теперь они не оставят, тебя в покое. – Он негромко рассмеялся. – Когда ты со всем этим покончишь, не подъедешь ли во дворец? У меня сидит один человек, и я очень хочу, чтобы вы встретились.

– Постараюсь освободиться как можно раньше ваше превосходительство. – Любопытство пересилило меня. – А кто это? Какая-нибудь важная персона?

– Да как посмотреть. Будь я на твоем месте, я решил бы, что это очень важная персона. Но я – это я, а ты – это ты. По многим вещам наши с тобой мнения расходятся. Мне будет интересно взглянуть на твою реакцию, когда ты его увидишь.

– Его?

До меня опять донесся смешок президента.

– Да. Это тот, кто хотел убить тебя прошлой ночью. Его схватили сегодня утром.

8

Это был тот самый мужчина, которого я увидел рядом с Беатрис у билетной кассы в аэропорту Майами. Но выглядел он уже не таким аккуратным и изящным, когда вошел в комнату в сопровождении двух солдат. Он прихрамывал. Под глазами – синяки, на щеках и вокруг рта – корочки запекшейся крови.

– Знаешь его? – спросил президент, сверля меня своим острым взглядом. – Приходилось встречать его раньше?

Человек поднял голову и посмотрел на меня с затаенным страхом.

– Нет. Никогда. – Я не видел никакого смысла в том, чтобы вовлекать во все это Беатрис.

– В таком случае позволь мне представить его, – проговорил президент. – Это дядюшка твоей девушки, брат Гуайаноса.

Внезапно до меня дошла вся бессмыслица происходящего. Я развернулся к мужчине.

– Ты глупец! – крикнул я ему. – Зачем тебе это нужно?

Он ничего не ответил.

– Даже если бы тебе удалось убить меня, чего бы ты этим добился? Неужели ты не мог понять, что любая из тех двух пуль могла попасть в Беатрис?

В глазах его мелькнул огонек.

– Как раз об этом я и подумал, – сказал он низким усталым голосом, – и именно поэтому ты сегодня жив. В самую последнюю минуту я отвел ствол в сторону.

Я смотрел на него во все глаза.

Президент захохотал.

– Ты слышишь! Я стоял молча.

– Девчонка, наверное, была с ним в сговоре. Вот почему он рассказывает тебе эти сказки.

– Нет! Беатрис ничего об этом не знала! Она не знала даже, что я вернулся в Кортегуа.

– Заткнись! – прорычал президент. Прошагав мимо меня, он нанес мужчине сильный удар в лицо. Голова его дернулась, он едва не упал. Президент ударил его еще раз.

– Оружие! Где происходит разгрузка?

– Об оружии мне ничего не известно.

– Врешь! – Президент ударил его коленом в пах. Упав на колени, человек согнулся от боли.

– Я ничего не знаю, – выдавил он из себя. – Если бы я что-то знал, неужели вы думаете, что ваша полиция не выбила бы из меня этого?

Опустив глаза, президент смерил его взглядом. На лице его отразилось презрение. Он повернулся ко мне. – И вот такие червяки, как он, возомнили о себе, что они сумеют править страной.

Я молчал.

Президент вернулся к своему столу, нажал на кнопку интеркома.

– Пусть Хойос и Прието войдут.

Он посмотрел на меня.

– Если бы не они, то это ничтожество так и унесло бы ноги. Они следили за ним с того момента, как он сошел на берег.

Хойос и Прието вошли, остановившись прямо перед президентским столом с бесстрастными лицами.

– Что еще удалось выяснить? Отвечал Хойос.

– Больше ничего, ваше превосходительство. На суденышке оружия не обнаружено. Видимо, он прибыл на нем один.

– Контакты с девушкой?

– Никаких, ваше превосходительство. Ее не было дома, когда он пришел туда в первый раз. Он ждал ее возвращения, спрятавшись в кустах.

– Почему же вы не арестовали его тогда же?

– Мы выжидали, так как предполагали, что он доставил ей вести об оружии. Никто не подумал о том, что он будет стрелять.

Я вновь посмотрел на дядю Беатрис. Его лицо было бледным от боли.

– Почему ты хотел убить меня? Наши взгляды встретились.

– Моя племянница – порядочная девушка. Я понял, что ты захочешь с ней сделать.

– Значит, политика здесь не при чем? Он покачал головой.

– Нет. Все это только ради нее. Она единственный ребенок моего брата. Я предупреждал ее о твоей репутации, но, очевидно, мои советы пришлись ей не по вкусу.

– Все это чушь! – вновь гневно проревел президент. – В последний раз – где происходит выгрузка оружия?

– Я сказал уже, что не знаю.

– Лжец! – Президент почти не владел собой от злобы. – Зачем же ты вернулся, если не из-за оружия? Дядя Беатрис уставился на него.

– Куда же мне было еще возвращаться? Кортегуа – это мой дом.

В течение нескольких секунд президент смотрел на него, затем повернулся к Хойосу.

– Отвезите его в Эскобар. Вы знаете, что нужно делать.

– Слушаюсь, ваше превосходительство.

Хойос сделал узнику знак двигаться к выходу.

– Нет!

Я знал, что такое Эскобар. Это была тюрьма, в которой ждали своей участи приговоренные к смерти. Присутствующие в удивлении повернули ко мне головы. Более других был удивлен президент.

– Отпустите его!

– Отпустить?! – В голосе президента звучало недоумение. – Этот человек хотел убить тебя.

– Отпустите его, – повторил я.

– Ты глупец! – крикнул президент. – Он же сделает новую попытку. Мне эти типы известны. Я молчал.

– Слишком долго ты пробыл в другом мире, ты совсем забыл, на что похожа жизнь здесь.

Я смотрел на президента, а в ушах моих звучали его слова, которые я услышал еще мальчишкой, требуя от него смерти убийце. «Нет нужды убивать его, сынок, – сказал он тогда. – Теперь мы живем не в джунглях».

– Неужели мы так быстро вернулись в джунгли? – спросил я. Президент смотрел на меня не понимая, мне стало ясно, что он все забыл. – Вчера вечером вы назначили меня Верховным судьей. Вы облекли меня всей полнотой власти. – Он нехотя наклонил голову. – Значит, ответственность ложится на меня. У меня найдется для него роль поважнее, чем просто умереть. – Я посмотрел на мужчину. – Я дам тебе письмо для твоего брата.

Дядя Беатрис бросил на меня подозрительный взгляд.

– В сегодняшних газетах ты прочтешь, что всем политическим заключенным, а также беженцам объявлена полная амнистия. Ты увидишь также, что я назначен Верховным судьей. Я призвал тех, кто не согласен с нами, вернуться на родину и попытаться разрешить все разногласия перед лицом народа, путем свободных выборов. Передай своему брату, что к нему это относится в той же мере, как и к любому другому кортегуанцу.

Дядя Беатрис только усмехнулся.

– Это всего-навсего еще один трюк. Мы знаем, что бывает после этих амнистий.

– Тогда это неплохой трюк, ведь благодаря ему ты выходишь отсюда живым и свободным.

Он вдруг заволновался, переводя свой взгляд с одного охранника на другого и опять на меня, как бы не зная, кому верить.

Заговорил президент. Голос его был полон отвращения. – Вышвырните эту дрянь вон. Пусть молится в благодарность за такое правосудие. Хойос не мог этого выдержать.

– Вы имеете в виду – отпустить его? Пусть так прямо и уходит?

– Вы слышали, что сказал его превосходительство. Арестованный свободен. – Президент повернулся к Хойосу спиной.

Тот направился к двери, подталкивая перед собой родственника Беатрис. За ними проследовал Прието. В комнате наступила тишина. Мы с президентом молча смотрели друг на друга, пока он не начал улыбаться. Затем улыбка его перешла в смех, а смех в хохот.

– Над чем вы смеетесь? – спросил я, совершенно сбитый с толку.

– А я – то до самого последнего момента был уверен, – едва выдохнул он, – что ты уже отымел ее. Теперь же я знаю, что тебе повезло ничуть не больше, чем всем остальным.

Я молчал.

Взрывы смеха закончились старческим смешком.

– Прекрасно.

– Что прекрасно?

– Твой план. – Он улыбнулся. – Я в почтении снимаю шляпу. Он такой хитроумный, такой тонкий. Я был бы чертовски горд, если бы сам его придумал.

– Да? – заинтересованно спросил я, желая узнать, насколько же я, в конце концов, умен.

– Освобождая ее родственника, ты завоевываешь ее доверие, а завоевав доверие, ее самое – целиком. И когда ты сделаешь это, она призовет сюда своего папочку – прямо к нам в руки. – Президент проницательно посмотрел на меня. – Тебе хоть раз приходилось иметь дело с женщиной, которая, когда ее трахают, не раскрывала бы рта?

9

Прошло две недели, но от Беатрис не было ни слуху ни духу. Несколько раз я ловил себя на том, что моя рука тянется к телефону, и лишь усилием воли сдерживал желание позвонить ей. Пусть все будет так, как она сама захочет.

Эти две недели оказались беспокойными: все дни и немало ночей я провел во дворце, в отведенном мне по приказу президента кабинете. Через мой стол текла река информации, характеризующей экономическое положение страны, на него ложились диаграммы и аналитические справки из соответствующих департаментов. В конце концов из отдельных мазков начала вырисовываться общая картина.

Я понял, что он говорит о Джордже Болдуине.

В одну из ночей, когда я сидел в кабинете и изучал сводный документ, неожиданно появился президент. Подойдя к столу, он склонился над моим плечом.

– Ну, что ты об этом думаешь?

– Если цифры, подготовленные нашими экономистами, соответствуют действительности, то у нас есть шанс.

– У нас будет шанс, если появятся деньги. От нашего друга ничего не слышно?

– Нет.

– Непонятно, чего они ждут.

– Не знаю.

– Может, тебе стоит слетать в Нью-Йорк, не дожидаясь их приглашения?

– Американцы – люди странные, – ответил я. – Им не нравятся те, кто приходит просить денег без приглашения.

– Но ты же отправишься не в Вашингтон, – ответил президент, – а в Нью-Йорк. Это совершенно логично, ведь ты – глава нашей миссии в ООН. И пока ты будешь там находиться, может, удастся сдвинуть дело и в другом направлении.

– Неплохая идея. – Я с уважением посмотрел на старика. Не проходило дня без того, чтобы он хотя бы на чуточку не продвинулся вперед в завоевании моего восхищения. Да, он был стар, но далеко не дурак.

– Это будет получше, чем сидеть здесь, занимаясь всякой чушью. Когда ты отправишься?

– Наверное, во вторник или в среду, – ответил я. – На этой неделе мне бы хотелось покончить кое с какими личными делами.

Он улыбнулся.

– Никаких новостей от нее?

Я покачал головой.

С философским видом президент пожал плечами.

– И от ее отца тоже?

– Ничего.

– Еще бы, – в голосе его я услышал презрение. – Все они – черви, боящиеся дневного света.

Я промолчал. Какой был смысл напоминать ему о том, что две его прошлые амнистии закончились смертями тех, кто, поверив ему, сдался. Почему же нынешняя должна отличаться от предыдущих?

Президент положил мне на плечо руку, легонько похлопал.

– Ничего, научишься. Тебе следовало бы убить ее родственника при первом же случае. Только такой язык им понятен.

Он направился к двери, но на полпути обернулся.

– Удачи тебе с девчонкой.

Я кивнул. Дверь за президентом закрылась. Я совсем не хотел говорить ему о том, что Беатрис в моих планах вовсе не значилась. В уикенд мне предстояло немало сделать, и я предполагал сделать это в одиночестве.

Мне было необходимо провести какое-то время на своей гасиенде, побыть наедине с воспоминаниями о семье. По меньшей мере два дня уйдет на то, чтобы навести порядок на маленьком кладбище – наконец-то оно примет подобающий вид. Я посажу там цветы, так, как это сделала бы мама.

Я услышал звук мотора еще задолго до того, как машина показалась из-за холма. Положив лопату на землю, я выпрямился, подошел к старой металлической ограде и подобрал стоявшее около нее ружье. Передернув затвор, посмотрел, заряжено ли оно, и принялся ждать. Отсюда наблюдать было гораздо удобнее, чем от дома, а вот меня видеть было нельзя.

Мартинес отправился в свою хижину примерно с час назад, а Котяру я ждал не раньше, чем к завтрашнему утру. В пятницу мы приехали с ним вместе, но я тут же отправил его назад в город, с тем чтобы он замел наши следы: если я не смогу объяснить свое отсутствие, то им не потребуется много времени, чтобы вычислить, где я нахожусь. А уж тогда сюда припрутся солдаты – лейтенант Хиральдо не захочет рисковать своей карьерой.

Я увидел, как машина поднялась на самый верх холма, затем до меня донесся прерывистый звук гудка – сигнал, о котором мы условились с Котярой. Когда автомобиль начал двигаться вниз, я вытащил патрон из патронника, вставил его в магазин. Без всякого напряжения держа ружье, направился к дому; Каждый шаг болью отдавался в мышцах: давненько уже мне не приходилось так работать. Но это была приятная усталость, да и кладбище выглядело теперь почти таким, каким я его помнил.

Приблизившись к крыльцу, я с любопытством следил за тем, как ползет по дороге машина. Только что-то весьма важное могло заставить Котяру вернуться на день раньше. Когда автомобиль въезжал во двор, я заметил справа от водителя еще чью-то фигуру.

Машина остановилась, и из нее выбралась Беатрис. Несколько мгновений она стояла неподвижно, глядя на меня. Вид у меня, наверное, был ужасный – голый по пояс, перепачканный землей да еще и с оружием в руках. Я и рта не успел раскрыть, как она заговорила:

– Не сердись. Я заставила Котяру привезти меня сюда. Я был слишком удивлен, чтобы отвечать.

– Я узнала из газет, что во вторник ты уезжаешь в Нью-Йорк. Мне не хотелось, чтобы ты уехал, а я бы тебя так и не увидела. В пятницу я дважды звонила тебе в номер, но к телефону никто не подходил. А сегодня я вдруг наткнулась на Котяру. Он не хотел везти меня сюда, но когда я сказала ему, что тогда доберусь сама, он с неохотой согласился.

Я продолжал стоять у крыльца.

– Можно было и подождать. В понедельник я вернулся бы в Курату.

Когда Беатрис посмотрела на меня снизу вверх, глаза ее были цвета молодой листвы.

– Знаю, – голос ее чуть дрожал. – Но я не могла больше ждать. Я и так уже ждала слишком долго.

Я сделал несколько шагов. В узеньких, обтягивающих брюках она выглядела стройнее, чем я ее помнил. Мужская рубашка с расстегнутым воротником и закатанными рукавами делала ее похожей на маленькую девочку, наряженную в одежду старшего брата. И только восхитительная, волнующая линия груди ставила все на свои места. Я остановился в шаге от Беатрис.

– Чего же ты ждала?

Она посмотрела на меня чуть ли не с вызовом.

– Твоего звонка. А когда не дождалась, то вспомнила твои слова. Ты говорил, что только детям говорят, как они должны думать. Мужчины и женщины должны думать сами.

– И что же ты думаешь?

Мне было хорошо видно, как снизу, от шеи, к лицу ее стал медленно подниматься румянец.

– Я думаю... – она заколебалась, глаза ее устремились вниз и тут же снова вверх, на меня. – Я думаю, что влюбилась в тебя.

Я принял ее в свои объятия.

Поднося спичку к сигарете, я краем глаза наблюдал за Беатрис, которая, запрокинув голову, смотрела в ночное небо, прислонившись к не очень высокой оградке галереи. Но вот она сделала шаг ко мне. Я отшвырнул спичку.

– Теперь я понимаю, почему ты так любишь это место. Здесь так хорошо, что кажется в целом мире нет никого, кроме тебя.

Я улыбнулся ей.

– И даже больше. Это мой дом. Я родился в комнате наверху. А позади дома, в мягкой земле, покоятся мои отец, мать и сестра. Здесь мои корни.

Она уселась напротив и взяла мою руку в свои.

– Наши отцы были знакомы. Папа говорил, что твой отец был по-настоящему великим человеком.

Я посмотрел в ночь. В густой траве негромко шуршал ветер.

– Мой отец, – сказал я и смолк. Как можно словами выразить доброту и тепло, любовь? Я вновь устремил взгляд на Беатрис. – Мой отец был мужчиной. Настоящим мужчиной. Для любого человека в этом мире у него было наготове сочувствие и прощение. Для любого, только не для себя.

– Ты и сам такой же. Я медленно поднялся.

– Пора спать. Крестьяне должны просыпаться с рассветом.

Беатрис неохотно встала. Заметив ее волнение, я улыбнулся. Она даже не понимала, какой она в сущности еще ребенок.

– Будешь спать в комнате моей сестры, – сказал я. – Котяра приготовил ее для тебя.

Я лежал, вытянувшись на постели и слушая в темноте, как она что-то напевает у себя в комнате; иногда ее голосок прерывался звуком льющейся из кувшина воды. И все это было настоящим, это был не сон.

Я вслушивался изо всех сил. Котяра был прав. Других звуков в доме не было. Жившие здесь в заточении души моих близких наконец получили свободу.

Перевернувшись на другой бок, я улыбнулся и закрыл глаза. Едва слышная мелодия песни начала удаляться, я заснул, но почти в то же мгновение проснулся: в моей комнате кто-то был. Я заворочался, и рука моя коснулась ее упругой высокой груди. Сквозь тонкую ткань ночной рубашки пальцы ощутили твердый, набухший сосок.

Голос ее звучал низко.

– Меня о тебе предупреждали. А тебе неужели никто не говорил о таких, как я? Я пришла сюда вовсе не для того, чтобы оставаться одной.

Исходившие от нее токи побежали по моей руке, наполняя дикой энергией мышцы тела. Я притянул ее к себе и поцеловал так, что она едва не закричала. Для нее это было впервые, как впервые, похоже, испытал подобное чувство и я. Никогда, даже в мечтах, я не мог себе представить, что человеку может быть так хорошо.

Ни одна женщина до этого не кричала мне в момент своей наивысшей боли и наслаждения:

– Дай же мне ребенка, любимый! Дай же мне ребенка!