Текст книги "Исцеляющая любовь"

Автор книги: Эрик Сигал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 41 страниц)

38

Дома Сет с порога пересказал все Джуди. Та разделила его опасения.

– Если Тим этого хотел, то почему не сделал сам? – возмутилась она. – Он нас всех поставил под удар!

Сет молча кивнул. То, что они расценивают как акт милосердия, другие наверняка сочтут убийством.

– Тим мне сегодня должен звонить, – напомнил Сет. – А я, честно говоря, и не знаю, что ему сказать.

– Пошли его куда подальше!

Сет глубоко задумался. Потом тихо сказал:

– А как быть с Карсонами?

– О господи! – простонала Джуди. – Надеюсь, ты не собираешься делать то, о чем тебя попросит Тим!

– На Блустоуна мне абсолютно наплевать! – заявил Сет, глядя куда-то перед собой. – Но этих людей мне жаль. Вся семья исстрадалась. И конца этому не видно.

– Нет, Сет, – возразила Джуди. – Не надо рисковать… – Она вдруг смолкла. Ей передалось и сострадание Сета к этим людям, и его решимость помочь несчастной миссис Карсон.

В начале десятого раздался звонок. Звонил Тим Блустоун из Индианы.

– Сет, я должен объясниться, – начал он.

– Безусловно, – перебил тот. – Я хочу знать дословно, что ты наговорил этим Карсонам и в какой форме.

– Я им сказал, что знаю одного очень сердобольного доктора, который, быть может, сумеет помочь. Сет, у меня не хватит смелости сделать это одному. А кроме того, в ту ночь, когда умер Мел Гаткович, я видел, как ты выходил из его палаты. Я потом все гадал…

Сет не нашелся что ответить. И побоялся спросить, с кем еще Тим поделился своими догадками.

– Сет, этот случай совершенно особенный, – взмолился тот. – Карсоны – хорошие, порядочные люди. А Мардж – это жена – превратилась в тень. Она ужасно мучается. Я послал тебе почтой все необходимые данные. Завтра, наверное, получишь. Понимаешь, они все в таком отчаянии, что спросили, не могу ли я что-нибудь сделать. Ну, ты понимаешь… Я поначалу и думать не хотел. Но в последние дни, видя, как она мучается, я стал думать, что они правы. – Он помолчал, а потом выпалил: – Может, мы вместе это сделаем, Сет? Это позволит разделить вину…

«Идиот! – подумал Сет. – Как ты не поймешь? Эту вину нельзя разделить! Даже если ты сделаешь это с кем-то на пару, все равно весь груз ляжет на тебя».

– Хорошо. Я ознакомлюсь с выпиской и тебе перезвоню.

– Только звони домой, не на работу!

– Естественно, – ответил Сет с нескрываемым раздражением.

На следующее утро по почте пришла выписка. Около десяти часов Сет позвонил Тиму.

– Ты был прав, – сказал он, – таких мучений никто не заслуживает. Мы должны реализовать твое… предложение. Но сделать это надо в выходные.

– Да. Конечно.

– А теперь объясни, как к ним добраться.

Тим дал ему подробные инструкции, после чего добавил:

– Спасибо тебе, Сет. Господи, как все-таки страшно! Сет никак не отреагировал. Он не хотел пугать его рассказами о призраках, преследующих его в бесконечных ночных кошмарах. Переживания Блустоуна не были для него новинкой.

– Тим, послушай, а где живут сын с дочерью?

– Парень – студент последнего курса инженерного факультета Северо-Западного университета. Дочь замужем за владельцем ресторана. Иногда помогает ему.

– Так, убедись, что в это воскресенье их никого не будет. Сможешь?

– Да, конечно.

– А теперь вот еще что. Женщина в сознании?

– В основном да. Только, чтобы облегчить ей боль, мы ее здорово накачиваем наркотиками.

– Мне надо будет с ней поговорить, поэтому сделай так, чтобы в воскресенье вечером она была адекватна. Буду в девять.

Это был обычный окраинный район, где живет наименее обеспеченная часть среднего класса, с почти одинаковыми домиками на две семьи, перед каждым – живая изгородь и деревце.

Было пять минут десятого. Дорога была погружена во мрак. Тим Блустоун нервно расхаживал перед домом Карсонов, когда из темноты материализовался Сет.

– Блустоун! – тихо окликнул он.

– Привет, Сет. А где твоя машина?

– Не бери в голову. Я запарковался в удобном месте. Идем в дом!

Сет не стал говорить, что приехал на внедорожнике жены, на котором не было таблички, обозначающей, что за рулем врач.

Они подошли к двери. Из дома доносился звук телевизионной трансляции бейсбольного матча. У Сета мелькнула мысль, что муж нарочно пускает звук на такую громкость, чтобы не слышать стонов невыносимо страдающей жены.

– Здравствуйте, доктор, – сказал Ирвин Карсон безжизненным голосом. – Спасибо, что приехали.

– Где миссис Карсон?

– Она наверху. Там ее спальня. Она вас ждет.

Сет ответил кивком.

– Вы не хотите к ней подняться и поговорить?

Муж немного подумал и сказал:

– Мы весь день только и делали, что говорили. Мы уже попрощались. Боюсь, я не смогу…

Голос у него дрогнул.

Медики кивнули и медленно пошли наверх.

– Добрый вечер, Мардж, – поздоровался Тим – Познакомьтесь, это доктор Лазарус.

Женщина была похожа на привидение, обтянутое кожей лицо напоминало голый череп. К правой руке была подсоединена трубка капельницы, поддерживающей ее жизнь. Кап… кап…

Она приподняла костлявую руку и с усилием прошептала:

– Спасибо, доктор, что приехали.

Сет кивнул и сел, чтобы задать несчастной несколько вопросов.

– Миссис Карсон, вам, должно быть, трудно говорить, но мне необходимо кое-что прояснить. Вы понимаете, с какой целью мы здесь?

– Да, доктор.

– Вы уверены, что сделали правильно, обратившись к доктору Блустоуну с такой просьбой? Я хочу понять, не возникало ли у вас потом сомнений на этот счет?

– Нет. Я хочу умереть. – И с мольбой простонала: – Доктор, пожалуйста!

В этот момент взгляд Сета упал на небольшое распятие на прикроватной тумбочке. Она католичка. Разве не грех – смертный грех! – то, что она просит его совершить? Ведь это равносильно самоубийству. Мардж не дала ему задать свой вопрос.

– Не беспокойтесь, доктор, – едва слышно сказала она. – Сделайте то, что нужно. Остальное я беру на себя. Я столько раз молила Его, что не сомневаюсь: Он поймет.

Тут Сет перевел взгляд на Тима. Может, ему, как семейному доктору Карсонов, тоже есть что сказать? Но тот, по-видимому, был не в силах говорить. Сет снова повернулся к миссис Карсон:

– Миссис Карсон, я только введу вам в вену одно лекарство, и через пять минут вы уснете…

– И боли больше не будет?

– Нет, миссис Карсон, не будет, – очень тихо произнес Сет.

Женщина заплакала. Слезы бежали по ввалившимся щекам.

– Боже, – вымолвила она, – благодарю Тебя, что Ты послал мне ангела!

Сет продолжал спокойно говорить, зная, что его слова служат ей утешением. Он заметил, что, когда подсоединил ампулу к игле в ее локтевом сгибе, Тим Блустоун отвернулся. Он не мог даже смотреть на это. Сет взял миссис Карсон за руку и крепко сжал, а из нее постепенно уходила жизнь. И боль.

Доктора вышли из комнаты и спустились к Ирвину Карсону, который невидящим взглядом уткнулся в экран телевизора.

– Она упокоилась, – ответил Сет на его безмолвный вопрос.

Карсон перекрестился и разрыдался. Быть может – от горя, быть может – от облегчения. А может, и от того и от другого разом.

– Я… Я не знаю, что сказать, – всхлипнул он.

А молодой врач не знал, что ответить.

Он стал натягивать куртку, а Сет сказал:

– Мистер Карсон, вы должны знать: последние слова Мардж были о том, что она делает это ради своей семьи.

Все еще плача, Карсон кивнул.

– Утром доктор Блустоун к вам зайдет посмотреть, как идут дела. Спокойной ночи.

Ирвин Карсон застыл на месте, и дверь бесшумно затворилась.

Два медика опять стояли в темноте.

– Как мне тебя отблагодарить, Сет? – взволнованно прошептал Тим.

Сет взял его за плечи и сказал:

– Никогда мне больше не звони. Никогда, слышишь?

И растворился в ночи.

– Мне кажется, никогда в жизни я не был в столь глубокой депрессии.

– Подобные заявления заставят людей потерять веру в психиатров, – отозвался Билл Чаплин.

Он пытался поднять настроение своего автора, пригласив его отобедать по-приятельски в «Элейн».

Барни изобразил улыбку:

– Билл, я обыкновенный человек. А кроме того, чтобы помогать другим, вовсе не обязательно самому быть счастливым. В противном случае в Нью-Йорке не осталось бы ни одного психотерапевта. Проблем у меня куча. Во-первых, Эмили меня бросила и даже не отвечает на мои звонки в редакцию. Больше того, какой-то доброжелатель уже доложил мне, что она закрутила роман с неким парнем со спортивного канала Эй-би-си. Мой лучший друг Лора укатила в лесные дебри Торонто и находится на грани нервного срыва. А мою книгу никто не читает, даже в мягкой обложке.

– Перестань, Барни, – увещевал Билл, – хватит тебе грустить, пора уже смириться. Давай лучше обсудим твою следующую книгу.

– У меня нет никаких идей, – безнадежно ответил Барни. – Ящик стола пуст. Понимаешь, я-то думал, что моя затея со спортсменами всех увлечет. Я искренне полагал, что людям будет интересно знать, что происходит в мозгу их кумиров.

– И ты прав, им это интересно. Я считаю, ты ни на йоту не должен отступать от своего подхода. Почему бы тебе не сосредоточиться на другом типе кумиров?

– Ни за что на свете! В век всеобщего цинизма кумирам не осталось места. Иными словами…

– Барни, я знаю! Я придумал! Прохожий на улице считает врача кем-то вроде Господа Бога. Мы боготворим медиков. Мы перед ними трепещем. И если бы ты каким-то образом сумел передать, что происходит в сознании врачей…

Барни усмехнулся:

– Билл, такой вещи, как коллективное сознание медиков, не существует. Врачи бывают разные, всех мастей и оттенков. Но большинство из тех, с кем знаком я, – очень увлеченные люди, занимающиеся сизифовым трудом в надежде, что камень не скатится на них самих. Их жизнь – далеко не праздник.

– Барни, ты это знаешь, но это взгляд изнутри. Я встречал среди докторов продажных, невежественных болванов, для которых белый халат и звание доктора медицины – все равно что костыли, на которые они опираются, чтобы продвигаться вверх по общественной лестнице. Я прав?

– Нет, – тихо ответил Барни. – Точнее, отчасти. Я встречал таких, они читают «Экономику медицины», но не интересуются настоящими научными журналами и, должен сказать, дискредитируют свою профессию.

Билл перегнулся через стол и схватил Барни за лацканы пиджака.

– Ну же! – рявкнул он голосом строевого сержанта. – Покажи мне, покажи, что скрывается под этими масками, какие мысли бродят у них в головах! Покажи людям, что такое медики на самом деле!

Барни подумал и спокойно спросил:

– Ты нанимаешь меня на грязную работу?

– Барн, я прошу тебя написать правду. Если общество имеет искаженное представление о врачах, исправь его! Мы с тобой нащупали нерв, и мы отсюда не уйдем, не ударив по рукам. Напишем договор на салфетке! – И скрипнул зубами: – О, доктор Йоргенсен! Сколько лет я желал твоей смерти! Но сейчас я хочу, чтобы ты еще пожил и прочел эту книгу.

– Что еще за доктор Йоргенсен?

Билл помрачнел:

– Тип, лишивший меня глаза. Я пошел на операцию по поводу банальной катаракты. Он так напортачил, что я вышел из больницы без глаза. Я даже иск подавал, но подонок его выиграл.

– Перестань, Билл. В таком деле неудачи случаются.

– Нет, Барни, ты не понимаешь. Неприятности такого рода выпадают практически каждому. Кого ни спроси, что-то подобное было. Готов поспорить, даже у тебя был опыт неудачного общения с докторами.

Перед Барни встала картина, много раз виденная в ночных кошмарах: отец лежит ничком на траве, мать кричит, а Уоррен бежит за врачом… И доктор Фриман не пришел.

Из задумчивости Барни вывел голос Билла:

– Так что, пишешь такую книгу?

Барни кивнул:

– Только имей в виду: пристрастие к наркотикам и выпивке у врачей – абсолютная норма. У них слишком нервная работа.

– Иными словами, ты хочешь написать апологию? Выступить в защиту профессии?

– Нет, – возразил Барни, – не апологию, а правду. Я напишу, что врачи – такие же люди, как все.

– Отлично, – согласился Билл, – пиши, как считаешь нужным. Только обещай, что напишешь!

Барни бросил взгляд на часы и встал.

– Послушай, если я сейчас не уйду, то опоздаю на прием. У меня в три часа клиент. И тогда мне придется вывести в этой книге и себя в качестве вероломного доктора. Спасибо за ланч, Билл. Жаль, что мы говорили не о бейсболе.

– Не понял?

– Тогда мне не пришлось бы писать эту книгу.

Ланс Мортимер, избравший своей специальностью анестезиологию, как всегда, крутил шашни с Госпожой Удачей. Его наставником в Маунт-Хеброн был человек, перед которым благоговели многие коллеги. Патрик Ноулз был великим педагогом. Он старательно разъяснял Лансу, как проводить самую деликатную манипуляцию, предваряющую работу хирурга, а именно – интубацию, то есть введение больному в гортань и легкие эндотрахеальной трубки, чтобы с ее помощью поддерживать его дыхание, пока тот будет без сознания.

(«В этом вся хитрость, старик, – объяснял Ноулз – Надо помнить, что трахея расположена перед пищеводом. Надо вводить трубку так, чтобы видеть, как она проходит между голосовыми связками, и тогда ты услышишь звук дыхания – стало быть, попал!»)

Ланс быстро избавился от еще одной распространенной ошибки начинающих анестезиологов, а именно – вышибать больному зубы во время введения этой несчастной трубки.

К счастью, в тот единственный раз, когда у Ланса все же вышла промашка, Ноулз оказался рядом и быстро исправил положение, не дав выбитым зубам попасть в бронхи или легкие и вызвать тяжелую пневмонию, а то и смерть.

Лансу повезло и в том (Госпожа Удача, как обычно, проявила к нему благосклонность), что жертвой его неловкости пала бесплатная больная, которая была на седьмом небе от счастья, узнав, что ей за счет клиники вставят ослепительные зубы.

Было еще одно обстоятельство, способствовавшее необычайной популярности его наставника у звезд шоу-бизнеса.

Ноулз был не только богат и хорош собой, но еще и выглядел лет на двадцать моложе своего возраста, причем без всяких пластических операций.

Однажды, находясь на дежурстве вдвоем с Лансом, он открыл ему свою тайну. Он не просто регулярно делал массаж лица, но и старательно берег собственные нервы.

– Если хирург – а большинство из них, как ты заметил, подлинные идиоты – считает, что он знает лучше тебя, не спорь. В девяноста девяти случаях из ста, если больной не выживает, отвечает хирург. А тебе чаще всего даже не придется выходить к родственникам, чтобы объявить о случившемся. А благодаря этим милашкам – расторопным реанимационным сестрам – можно одновременно обслуживать три операционные. Надо только почаще заглядывать то туда, то сюда и следить, как идут дела у больных. А поскольку нам не нужно даже руки перед операцией обрабатывать, то можно улучить минутку, чтобы позвонить своему брокеру и узнать, как идут дела у тебя самого.

Ланс преклонялся перед этим человеком. Он пока мог мечтать лишь о том, как работать одновременно в двух операционных.

* * *

– Беннет, послушай, у меня через полторы минуты клиент. Давай побыстрей. Что стряслось?

– У меня большая радость, Ливингстон. Я только что получил телеграмму, где мне сообщают, что я принят в Хьюстон в отделение трансплантологии.

– Здорово! Ты будешь первым хирургом в истории, кто произведет пересадку сердца и вложит в это немножко души.

– Остроумно.

– За твой комплимент, Бен, я приглашу тебя на ужин. Я и так собирался тебя угостить, но теперь ты сможешь заказать себе два десерта.

– Где и когда?

– Давай где-нибудь пересечемся? Рядом с тринадцатым съездом с трассы на Коннектикут есть мясной ресторан. В пятницу в половине девятого тебя устроит?

– Отлично. Возвращайся к своим закомплексованным, Барн.

Двумя днями позже Барни въехал на своем новом «форде пинто» на стоянку у гриль-ресторана «Красный экипаж» и, пока искал, где приткнуться, заметил «Ягуар» Беннета.

В заведении было многолюдно и шумно. Но Бена он разыскал без труда, поскольку тот был выше и, разумеется, темнее всех присутствующих.

Обменявшись приветствиями и поздравлениями, они сели, отметили, какой усталый вид у них обоих, и стали строить предположения на предмет того, сколько лет жизни у них унесет этот потогонный график.

Они заказали по отбивной и бутылку каберне, после чего направились к салат-бару нагружать тарелки.

Беннету не терпелось поведать лучшему другу о своем новом назначении, но расслышать друг друга было почти невозможно. Рядом сидела веселая и шумная компания, с каждой минутой делающаяся все веселее и шумнее. В конце концов друзьям пришлось отложить разговоры на потом и приняться за еду.

По всей видимости, это было семейное торжество, и глава семейства, приземистый лысоватый человек, громким голосом с гнусавинкой рассказывал анекдоты.

Наблюдать за ним было любопытно. Его стремление быть в центре внимания – не только своего стола, но и всего ресторана – не оставляло у Барни с Беном сомнений в том, что он страдает комплексом неполноценности.

Это стало еще более очевидным, когда официант в белом поварском колпаке прикатил большую тележку с блюдом, где под сверкающей стальной крышкой покоился длинный сочный жареный окорок без кости, который предстояло нарезать на глазах у клиентов.

– Выпьем за бычков! – возвестил крепыш.

Компания ответила дружными хлопками, свистом и радостными возгласами.

Тогда толстяк внес невероятное предложение:

– С кем поспорить, что я могу целиком заглотить эту ногу?

– Ничего не выйдет, Карло, – отмахнулся кто-то из мужчин. – Этого не сделает даже конь.

Карло изобразил возмущение.

– А на пари, Чет? – Он залез в карман, вынул пачку купюр и извлек стодолларовую бумажку. – Ставлю сто баксов на то, что смогу съесть этот ростбиф целиком. Или гони деньги, или не выступай!

– Отлично, – со смехом ответил Чет, – это будут самые легкие сто баксов в моей жизни. Погнали!

Под заинтересованными взорами всего ресторана Карло отстранил официанта и принялся выписывать вокруг блюда круги, словно матадор вокруг быка.

Наконец он шагнул вперед, схватил оковалок обеими руками и поднял над головой, демонстрируя публике. Со всех сторон раздались хлопки и ободряющие возгласы, тихо было только за столиком врачей.

До Барни донесся голос одного из родственников Карло:

– Я видел, как он здоровенные куски глотает, но такого большого еще не случалось! Метит в Книгу рекордов Гиннесса.

Толпа разом смолкла, и напряжение в воздухе усилилось.

Карло начал запихивать себе в рот неимоверных размеров кусок, а публика прямо-таки обезумела.

Через минуту он едва дышал.

Гортань почти полностью была заблокирована, он практически не мог дышать. Хватаясь руками за горло, он попятился, отчаянно пытаясь вытащить мясо обратно. Лицо его тем временем приобретало синюшный оттенок.

Жена взвизгнула. Окружающие застыли в оцепенении.

Барни с Беннетом действовали автоматически.

Барни растолкал быстро разрастающуюся толпу и бросился к задыхающемуся мужчине.

Жена Карло, обезумев, пыталась вытащить мясо у мужа изо рта, но тут подоспел Барни и резко ее оттолкнул.

– Что еще за… – завизжала женщина.

– Дайте место! Дайте мне место! Я врач. Все в сторону! – резко командовал он.

Сейчас было не до церемоний.

Барни начал проводить стандартные мероприятия по устранению из трахеи постороннего предмета, который преграждает воздуху путь в легкие. Он встал у Карло за головой, обхватил пострадавшего руками за упитанный живот и сжал правый кулак. После этого короткими, энергичными тычками снизу вверх стал надавливать ему на живот между пупком и грудной клеткой.

Ничего не получалось. Дыхательные пути были полностью перекрыты.

Теперь рядом с ним был уже и Беннет.

– Бен, – крикнул Барни, – через полминуты он умрет!

Беннет знал, что предпринять.

– Трахеотомию! Быстро клади его!

Мужчина уже был без сознания и обмяк на руках у Барни. Тот положил его на пол. Зрители как завороженные следили за разворачивающейся драмой.

Беннет схватил с ближайшего стола острый нож, нагнулся и вонзил его кончик в основание гортани пострадавшего. Из раны хлынула кровь.

Родственники Карло вдруг пришли в неистовство. Раздались истерические вопли:

– Зарезал!

– Черномазый решил его убить!

– Помогите!

– Полиция!

– Убивают!

Барни героически удерживал Карло в неподвижном положении, но тут один из барменов подскочил и стал оттаскивать Беннета.

– Идиот, пусти его! – заорал Барни. – Он хирург! Он пытается его спасти!

Бармен либо не расслышал, либо не захотел его услышать и продолжал тянуть Беннета за ноги. Для вежливых объяснений времени не было. Беннет стукнул его кулаком в солнечное сплетение, и тот согнулся пополам.

Толпа в страхе отпрянула.

– Я врач, черт бы вас всех побрал! – выкрикнул Беннет, едва владея собой.

Барни крикнул ему снизу:

– Бен, давай! Неси что-нибудь вместо троакара, чтобы дать ему воздуха!

Беннет поискал глазами, но ничего подходящего не нашел. Тут он увидел, что у официанта из нагрудного кармана торчит шариковая ручка. Он моментально выхватил ее, разломил пополам, достал стержень и протянул внешний жесткий цилиндр Барни. Тот мигом вставил стержень в надрез на горле Карло, чтобы обеспечить приток воздуха к легким.

Потом крикнул Бену:

– А с кровотечением что будем делать? Есть чем заменить зажим?

– Нет, Барн, откуда. Оставайся возле него и следи, чтобы щель…

Его слова потонули в реве сирен. Бармен успел нажать кнопку сигнализации, и по тревоге примчался наряд из расположенного в каких-то восьмистах метрах полицейского участка.

Внезапно заведение заполонили люди в мундирах.

Они быстро оценили обстановку: чернокожий с ножом в руке стоит над распростертым на полу белым, у которого из горла хлещет кровь. Полиция действовала быстро и решительно.

Втроем офицеры навалились на Беннета. Двое держали ему руки, а третий безжалостно колотил по лицу и корпусу, пока он не рухнул на пол, где его продолжали бить, теперь уже ногами.

Барни знал сейчас только одно: надо держать открытой щель в гортани пострадавшего. Поэтому он не мог прийти на помощь другу, а лишь взревел, как раненый бык:

– Мерзавцы! Он же врач! Он только что спас ему жизнь. Не троньте его!

Больше он ничего не помнил.

Его разбудил холодный ветер.

Фельдшер «скорой помощи» махал у него перед носом ваткой с нашатырем, пытаясь привести его в чувство.

– Доктор, как себя чувствуете? – спросил он.

«Как я себя чувствую! – зло подумал Барни. – Как будто нырнул в бассейн головой вперед, забыв налить воду». Но его беспокоило нечто более важное.

– Бен… Где Бен?

– Это второй доктор?

– Он хирург! – слабым голосом поправил Барни.

– С ним все будет в порядке, – ответил фельдшер.

– В порядке? – ахнул Барни. – А где он?

– Едет в госпиталь Риджтаун.

– С этим пострадавшим?

– Не совсем, – ответил тот. – Он в отдельной машине.

Барни наконец удалось сфокусировать взгляд на своем собеседнике.

– Его здорово избили, – смущенно пояснил тот. – Полицейские не поняли, кто он такой. Подумали…

– Он провел неотложную трахеотомию, болван! Спас этому толстому идиоту жизнь!

Фельдшер не знал, как реагировать. Не придумав ничего иного, он сказал как есть:

– Да, это было потрясающе. Вы оба сработали просто блестяще.

– Отвезите меня к нему! – приказал Барни, все еще с трудом ворочая языком. – Я хочу видеть своего друга!

– Прошу меня извинить, сэр, но у нас есть распоряжение сделать вам рентген на случай сотрясения мозга. А потом доставить в участок.

– Какой такой участок? – заплетающимся языком выговорил Барни.

– Полицейский участок. – В голосе фельдшера слышались извиняющиеся нотки. – Родственники жалобу подают.

Барни опять пришлось разбудить брата посреди ночи.

– Барн, да ты что? – простонал Уоррен, еще не вполне проснувшись. – Только не говори, что выпустил еще одну книгу.

– Боюсь, Уоррен, на этот раз все намного хуже. Меня не выпускают.

– Что-что?

– Да проснись ты и слушай! Отсюда разрешают позвонить только один раз.

– Ты в полиции? Да в чем дело-то?

– Чем кончится, пока сказать не могу, но, кажется, речь может идти о покушении на убийство.

– Черт! – присвистнул У оррен и сразу проснулся.

Под нетерпеливое постукивание сапога угрюмого полицейского Барни поведал брату о случившемся, стараясь говорить коротко и ясно.

Уоррен попытался припомнить соответствующую законодательную норму. К счастью, как раз недавно он читал о подобном случае в каком-то юридическом журнале.

– Так, Барни. Я понимаю, что ты устал, но я сейчас буду задавать тебе очень важные вопросы, а ты должен как следует подумать, прежде чем отвечать.

Постукивание форменного сапога становилось все громче и громче. Барни с мольбой посмотрел на полицейского и сказал со всей учтивостью, на какую был способен:

– Сержант, это мой адвокат. Мне кажется, с адвокатом разрешено говорить столько, сколько нужно.

Офицер лишь кашлянул, давая понять, что продолжительность разговора определяет он.

Итак, – начал Уоррен свой допрос, – ты ясно им заявил, что ты врач?

– Прокричал во все горло.

– Больной просил о помощи? Или, наоборот, отказывался от нее?

– Уоррен, – сказал Барни, чувствуя, как досада усугубляет его усталость, – он был при смерти. Если бы мы не…

– Барн, пожалуйста, отвечай строго на мои вопросы. Кто-нибудь из его родственников там был?

– Да-да, был, кажется. К чему ты клонишь?

– Это называется «Закон доброго самаритянина», – ответил брат. – Начиная с пятидесятых годов в некоторых штатах действует норма, освобождающая врачей от исков за врачебную ошибку, если помощь оказывалась в чрезвычайной ситуации.

– Послушай, это был вопрос жизни и смерти. У меня не было времени показывать свой диплом.

– Короче говоря, ты утверждаешь, что назвался медиком и ни сам пострадавший, который в тот момент был невменяем как с медицинской, так и с правовой точки зрения, ни его родные от помощи не отказались?

– Практически так, – тихо ответил Барни.

– Хорошо. Слушай, Барн, мне надо сделать несколько звонков, чтобы узнать, с какими адвокатами наша фирма работает в Коннектикуте. А после этого я сразу приеду, чтобы организовать тебе освобождение под залог.

– А что мне прикажешь тем временем делать? – разозлился Барни.

– Ну, не знаю, – сказал брат, пытаясь его успокоить. – Почитай газету, поиграй с Беннетом в карты.

– Бена тут нет, – с тоской в голосе уточнил Барни – Он в клинике Риджтаун.

– Ну, тогда позвони ему и скажи, чтобы не беспокоился. Я все сделаю, и как можно скорее.

– А ты не можешь ему позвонить? – взмолился Барни. – У меня же только один звонок!

– Что, и в Канаде тоже? – Барни держал трубку той рукой, которая была меньше забинтована.

– Да, Барн, – ответила Лора. – По всей видимости, об этом деле пронюхало какое-то агентство. Газеты тут раздули большую шумиху. Была даже редакционная статья на эту тему.

– За или против?

– Да перестань, не сходи с ума! Конечно, в вашу поддержку. Вы стали инструментом борьбы за введение «Закона доброго самаритянина» в федеральном масштабе. Вы все сделали правильно. И сработали классно!

– Ага, только родственники этого идиота иного мнения.

– Но они ведь отозвали иск?

– Да. Они быстро угомонились, хотя коробки конфет или благодарственного письма я так и не дождался.

Лора замолчала.

– Алло, Кастельяно, ты где там?

– Я просто подумала, – сказала она с непонятной грустью, – ведь это был, возможно, самый важный поступок во всей твоей медицинской карьере.

– Что ты имеешь в виду?

– Я узнаю, работает ли еще в Бруклине этот подонок Фриман, и отправлю ему все вырезки. Может, вспомнит тогда, что у него на руках кровь твоего отца.

Барни задумался. «Она права. Быть может, там, в ресторане, я среагировал так быстро потому, что всю жизнь, с самого детства, ждал того момента, когда можно будет показать врачу, отказавшему в помощи моему отцу, как он должен был поступить».

В то время как Лора с Барни обменивались своими мыслями в связи с драматическим инцидентом, разгневанный Хершель Ландсманн стоял у постели своего сына в госпитале Йель-Нью-Хейвен, куда Беннета по настоянию отца перевезли на «скорой» вопреки энергичным протестам травматолога.

В дальнем конце палаты тихонько сидели двое мужчин средних лет в официальных костюмах. На врачей они не были похожи.

Беннет лежал на спине. Голова и грудь у него были туго забинтованы, а количество гипса на теле делало его похожим на мумию.

Через час приехал Барни. Ходьба еще давалась ему с трудом, голова кружилась.

– Как он? – спросил он у Хершеля.

– Молодчики его здорово отделали, – констатировал Хершель. – До какой косточки смогли добраться, ту и сломали.

В этот момент Беннет пошевелился и пришел в себя.

– Бен, как себя чувствуешь? – в тревоге спросил Хершель.

– Привет, пап, – отозвался тот, все еще наполовину в забытьи – Пока вообще ничего не чувствую. А что произошло?

– Если перефразировать старый анекдот, Ландсманн, – сказал Барни, – операция прошла успешно, но хирург умер.

– Мы его спасли? – спросил Беннет пересохшими губами.

Барни налил ему воды.

– Конечно. Отныне ты можешь оперировать не скальпелем, а ножом для бифштекса. А там, глядишь, до вилок и ложек дойдет.

– Не смеши меня, мне смеяться больно!

– Прости, Бен, хотел тебя повеселить.

– Пап, уведи отсюда этого сумасшедшего! – Беннет передохнул, сделал несколько вдохов и спросил: – Кто меня латал?

– Лучшие специалисты, сынок, – ответил Хершель. – Заведующий вашим отделением.

– Так я в Йеле?

– Да, – подтвердил Барни. – Сначала мы хотели, чтобы ты сам себя чинил в собственной операционной, но твой босс сказал, ты еще рылом не вышел.

У Беннета от смеха опять дрогнула грудь.

– Ливингстон, кто тебя сюда прислал? Ку-клукс-клан? Ты можешь быть серьезным? Давай-ка, прочти мне запись об операции.

– Придется тебе набраться терпения, Бен. Думаю, там будет несколько томов. Рентгенолог, правда, обещал, когда очнешься, принести все снимки.

– Я уже очнулся! – с усилием произнес Беннет – Тащи сюда эти снимки, я хочу оценить повреждения.

– Я уже их посмотрел, – сказал Барни утешающим тоном. – Перелом обеих лучевых и локтевых костей, трещина бедра… И четыре метких удара по черепу.

Беннет чувствовал, что приятель что-то утаивает.

– Перестань! Если дело этим и ограничивается, то почему у тебя такой испуганный вид? Барни, говори, что еще?

Барни помялся, а потом как можно более беспечным тоном произнес:

– У тебя переломовывих шейного отдела позвоночника. Твой босс планирует провести репозицию, как только тебе опять можно будет давать наркоз. И ты снова будешь в полном порядке.

– Не ври мне, Ливингстон! Это значит, что я по крайней мере на четыре месяца выбыл из строя.

– Не переживай, Беннет, – вставил Хершель. – На твоем назначении в Техас это никак не отразится. А сейчас, если ты в состоянии, я бы хотел, чтобы ты побеседовал вон с теми двумя джентльменами.

При этих словах сидевшие в другом конце палаты мужчины подошли и представились. Это оказались настолько известные люди в юридическом мире, что Беннет сразу вспомнил их имена. Один, Марк Зильберт, был признанным поборником гражданских прав, «защитником обездоленных». Второй славился как самый красноречивый оратор в суде.