Текст книги "Исцеляющая любовь"

Автор книги: Эрик Сигал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 41 страниц)

– Понимаю, – сочувственно произнес Барни.

– Проблема этой девушки – я сейчас говорю как врач с врачом, сугубо конфиденциально, – заключается в том, что она смертельно боится мужчин. Это классический тип истерички, которая пугается, когда мужчины проявляют к ней интерес, и тут же бросается бежать…

Помолчав, он продолжил:

– Предполагаю – не сочтите, что это самооправдание, – что это был типичный случай переноса и она сама испугалась своих чувств. Единственным выходом для нее стала дискредитация меня как объекта влечения. По сей день понятия не имею, как ей это удалось, но она откопала в ассоциации мое личное дело. До тех пор мои грехи в прессу не попадали. Я поклялся Комитету по этике, что сам пройду курс психотерапии. Только на этом условии со мной согласилась остаться жена. И вдруг эта тяжелобольная женщина грозит созвать пресс-конференцию и объявить себя последней из длинной череды моих сексуальных жертв.

Он посмотрел Барни в глаза и тихо спросил:

– Если бы это произошло с вами, если бы ваша карьера, брак – все! – вдруг оказались на грани краха, и из-за какой-то подлой лжи, вам не кажется, что вы тоже могли бы на мгновение потерять самообладание?

Голос его дрогнул.

– Да, – мягко ответил Барни. Теперь он поверил этому человеку. – Думаю, что да. Извините меня, доктор Химмерман.

37

В 1972 году смерть пожала обильную жатву.

Поэт Эзра Паунд, президент Гарри Трумэн, певец Морис Шевалье, директор ФБР Эдгар Гувер, спортсмен Джеки Робинсон. Ему было всего пятьдесят три.

А еще моложе были американские солдаты, гибнущие во Вьетнаме. Их число уже вплотную подошло к пятидесяти тысячам.

Наверное, не случайно именно в этом году прекратил свое существование журнал «Лайф»[32]32
  «Жизнь» (англ.).


[Закрыть].

А Барни никак не мог оправиться от разочарования.

Пророчества «Издательского вестника» породили у него радужные надежды, что «Чемпионский дух» вызовет хотя бы сдержанную похвалу критики.

Но этого не произошло. Никаких рукоплесканий не последовало. Разгромных отзывов, впрочем, тоже. Его книгу ждала худшая судьба из всех возможных: ее просто никто не заметил.

– Билл, скажите мне прямо, – спросил он спустя три месяца после ее выхода, – моя книга канула в Лету?

– Лучше сказать так, – дипломатично ответил Билл, – продажи идут несколько медленнее, чем мы ожидали, но тираж в мягкой обложке должен пойти поживее.

Чаплин замялся, подыскивая уместные слова утешения. Но быстро понял, что увильнуть не удастся.

– Да, – сказал он, – можно сказать, что налицо трупное окоченение.

Если бы эксперты справочника «Гид Мишлен» хоть раз поужинали в ресторане отеля «Ренессанс» в самом сердце Сайгона, поблизости от Французского госпиталя, они бы наверняка присвоили заведению три звезды.

По крайней мере, таково было мнение майора Палмера Тэлбота, который ужинал там частенько, в особенности если нужно было произвести впечатление на приехавшего с инспекцией правительственного чиновника или авторитетного репортера.

(«Парадоксально, не правда ли, майор, что лучший французский ресторан находится на противоположном конце земного шара от Парижа. Можно было ожидать, что война пагубно отразится на работе здешнего шеф-повара. Например, помешает поставке продуктов».

«Мне кажется, левая пресса увлекается описанием здешних ужасов с единственной целью – поднять тираж. Я хочу сказать, не может быть сомнений, что ситуация находится у нас под полным контролем, в чем вы, разумеется, и сами убедились. И надеюсь, вы уже поняли, что мир на этой прекрасной и отсталой земле – вопрос каких-нибудь нескольких месяцев».

«Откровенно говоря, поездка произвела на меня сильное впечатление. Я постараюсь донести это впечатление до наших конгрессменов».)

Часто говорят, что война – это ад. Но мало кто признает, что для узкого круга избранных война может стать исключительно приятным времяпрепровождением.

Пока что служба Палмера Тэлбота во Вьетнаме была сплошным удовольствием. Он выучил вьетнамский не для того, чтобы мотаться по глухим селениям и выспрашивать перепуганных крестьян, нет ли в округе партизан-хошиминовцев. Язык был нужен ему для работы по координации действий американских войск с южновьетнамскими союзниками. Он осуществлял непосредственную связь между двумя армиями на уровне высшего командования.

Кроме того, на него была возложена приятная обязанность завоевывать сердца и умы высокопоставленных гостей, которые нескончаемым потоком ехали во Вьетнам с целью «расследования обстоятельств на месте». Продемонстрировать им, что независимо от происходящего вокруг такие заведения, как «Ренессанс», по-прежнему процветают. А стало быть, война не так уж и ужасна.

Поэтому Палмер не удивился, когда однажды, придя утром в штаб, обнаружил записку с просьбой позвонить председателю сенатского Комитета по делам вооруженных сил.

Палмер обратился к Мари-Клер, своей секретарше:

– Не соединишь меня с сенатором Форбсом? Я в кабинете поговорю.

– Нет, майор. Он специально оговорил, что разговор должен вестись по «надежному» телефону. Судя по всему, дело повышенной секретности. Конфиденциальное.

Палмер прошел в специальную кабинку, где стоял телефон с кодировкой сигнала, и мельком глянул на номер телефона. Это был домашний номер сенатора, не рабочий, и позвонить просили срочно.

Связь удалось установить в считанные секунды.

– Добрый день, сенатор, это Палмер Талбот из Сайгона.

– А, Палмер, дружище! Спасибо, что звоните. У вас, наверное, уже завтра наступило?

– Так точно, сэр. Могу я быть чем-то полезен?

– Вообще-то да. Вы можете оказать мне неоценимую услугу.

– И в чем же она заключается, сэр?

Сенатор немного замялся, а потом лаконично сказал:

– Женитесь на Джессике.

– Джессике? – удивился Палмер.

– Совершенно верно, майор Тэлбот. На моей дочери Джессике, которую вы обрюхатили, пока шла ваша подготовка в моем имении. Если вы не возражаете, я бы хотел незамедлительно оповестить прессу.

– Сэр, но это невозможно! – пролепетал Палмер. – Я уже женат и не могу оставить свою жену.

– Приятно слышать, майор, что вы так печетесь о своих близких. Такие же чувства и я испытываю к своей дочери. И я бы вам очень советовал оценить ситуацию с моей позиции.

Намек был ясен. Форбс был достаточно влиятельной фигурой, чтобы отправить Палмера на передовую, где скорость гибели офицеров измерялась в минутах.

– Но вы не волнуйтесь, майор Тэлбот, – продолжил сенатор. – Я понимаю, что на пути к вашему браку есть пара препятствий. Если нынешняя миссис Тэлбот – достаточно великодушная особа (а я уверен, что это так и есть), она согласится на мексиканский быстрый развод[33]33
  Имеется в виду практика оформления развода за рубежом, чаще всего в Мексике, где эта процедура максимально упрощена и может производиться в отсутствие и даже без согласия одной из сторон.


[Закрыть], и все уладится.

Палмер был сражен. Он вовсе не хотел делать Лоре больно. А еще менее – испытать на себе ее горячий испанский темперамент.

– Хм, сенатор… при всем уважении к вам вы просите меня о чем-то немыслимом…

– А разве то, как вы поступили по отношению к Джессике, таковым не является?

Палмер был в полной растерянности.

– Сэр, мне надо немного подумать, прежде чем…

– Совершенно с вами согласен, – подхватил сенатор. – И поэтому с девяти часов сегодняшнего дня вам предоставляется десятидневный отпуск. Если поспешите, а я очень на это надеюсь, то завтра утром уже будете в Сан-Франциско. А на следующий день и в Бостоне. А пока, чтобы ускорить дело, я поручу одному из моих бывших партнеров по адвокатскому бизнесу начать сбор необходимых бумаг. Вас это устроит, майор?

– Так точно, сэр. Я согласен.

Палмер положил трубку и обхватил голову руками, повторяя:

– Лора, Лора… Что же мне делать?

Вопреки расхожему мнению в Нью-Йорке вполне можно вести нормальную жизнь. По ночам.

Когда небо темнеет, движение в городе замедляется и неестественно напряженный ритм жизни спадает. Нью-Йорк уподобляется человеку, весь день страдавшему от повышенного давления и лишь к ночи сумевшему сбить его до нормального.

Барни вышел на балкон и стал смотреть вниз, на город, напоминающий гигантский улей.

Эмили находилась в Швейцарии, освещая чемпионат Европы по горным лыжам. Чтобы скрасить одиночество, он запланировал закончить статью на тему нарушения мыслительного процесса у шизофреников. Но потом позвонила Лора, он разнервничался и теперь никак не мог сосредоточиться.

Она была слишком расстроена, чтобы рассказать все в подробностях. Он сумел лишь понять, что между нею и Палмером произошло нечто ужасное и она не в силах сейчас быть одна.

Естественно, Барни настоял, чтобы она немедленно вылетала в Нью-Йорк. Она возразила, что Эмили это не понравится. Но, узнав, что та в командировке, Лора пообещала прилететь последним рейсом.

В начале двенадцатого ему позвонил привратник и сообщил, что к нему поднимается мисс Кастельяно.

Первое, что поразило его, когда он открыл дверь, – ее глаза.

Было ясно, что она проплакала несколько часов подряд, а голос звучал еле-еле.

– Входи. Сядь. По-моему, тебе надо выпить.

Она кивнула.

– Лора, ради бога, что случилось?

– Палмер объявился… – начала она и тут же опять разрыдалась. – Я не могу, Барн… Это уму непостижимо!

– А я думал, он во Вьетнаме. Что это он вдруг так резко вернулся? Он не ранен?

– Нет, Барни, – ответила Лора. – Ранена я. Он хочет со мной развестись.

– Послушай, но это уже давно назревало. Ты разве сама не чувствовала?

– Нет, это не так. Мы, наоборот, помирились. Все было так хорошо! И тут он заявляется и швыряет мне в лицо бумагу.

– Какую бумагу?

– Свидетельство о быстром мексиканском разводе.

– Но это безумие, Лора! Какая спешка?

Лора, сглатывая слезы, все рассказала.

Барни был не в силах соблюдать профессиональную объективность.

– Знаешь, что я тебе скажу, Кастельяно? Скатертью дорожка! Человек, который не считает нужным сохранять тебе верность, недостоин быть твоим мужем!

Она передернула плечами:

– Может быть, это я была ему плохой женой…

Подобного самоуничижения Барни стерпеть не мог.

– Лора, я тебя умоляю! – закричал он. – Если он с тобой обращался по-свински, это еще не значит, что ты сама должна быть о себе такого же мнения! Пусть отправляется ко всем чертям, а ты найдешь человека, который будет тебя достоин.

Она покачала головой:

– Ничего не получится, Барни. Я точно знаю: с мужчинами мне всегда не везет.

Он уложил ее спать в гостевой комнате. Потом принес воды и пару таблеток, а сам сел рядом.

– Я знаю, ты мне сейчас не поверишь, но обещаю тебе: утром взойдет солнце. А значит, у тебя будет еще один день, чтобы прийти в себя.

Она приняла таблетки и в полном эмоциональном истощении откинулась на подушку.

– Барни, спасибо тебе, – едва слышно прошептала она.

Он сидел с ней, пока не убедился, что она спит, после чего на цыпочках вышел из комнаты, вернулся к пишущей машинке, выдернул начатую страницу, вставил чистый лист и начал печатать.

ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА

Кому: доктору Л. Кастельяно

От кого: доктора Б. Ливингстона

Тема: 101 причина, почему стоит жить.

Наутро он принес ее Лоре вместе с чашкой кофе.

Когда Лора вошла в гостиную, Барни говорил по телефону. Он повесил трубку и улыбнулся:

– Ты сегодня повеселее, Кастельяно.

– Ага, – криво усмехнулась она. – Я только что смотрелась в зеркало. Вид такой, как после десяти раундов с Мохаммедом Али.

– Клевета! – возразил он. – Али следов не оставляет. – Он командным жестом указал ей на диван и сказал: – А ну-ка садись.

Она послушно села.

– Я только что говорил с твоим начальником и объяснил, что ты больна и раньше чем через неделю не поправишься. Он отнесся с пониманием.

– А чем я все это время буду заниматься?

– Подолгу гулять, думать о хорошем. И кстати, почему бы тебе не обновить свой гардероб?

– Барн, что-то это не похоже на рекомендации специалиста.

– Послушай, Кастельяно, на это утро я решил взять на себя другую роль. Смотри на меня не как на врача и даже не как на друга, а как на родителя. Ты должна меня слушаться и делать то, что лучше для тебя.

– Слушаюсь, сэр, – вяло улыбнулась она. – А ты что, больше не практикуешь? У тебя сегодня нет приема?

– Все утренние назначения я отменил, а если ты будешь в порядке, после обеда пойду на работу.

– Барн, я в порядке. Я в полном порядке. Ты совсем не должен ничего из-за меня отменять. Если я напутала в своей жизни, это не значит, что и у тебя все должно идти кувырком.

– Ты должна слушаться, а не пререкаться! – ответил Барни. – Сегодня я для тебя – старший.

После обеда он ушел, предварительно убедившись, что она достаточно пришла в себя, чтобы отправиться, к примеру, в Музей современного искусства. Куда угодно – лишь бы не сидеть одной.

Вернувшись в половине восьмого, он с изумлением обнаружил, что Лора приготовила ужин.

– Я только разогрела все готовое. У вас тут на Пятьдесят седьмой улице чего только не продают! Садись и рассказывай, как у тебя прошел день.

Барни поведал ей о четырех сегодняшних больных, а также об оживленном собрании в клинике.

– Понимаешь, Кастельяно, заглянув к нам на собрание персонала, даже ас в психиатрии не отличил бы врачей от больных.

– У нас в Бостоне тоже такое бывает, – подхватила она. – Кстати, я хотела тебе сказать, твоя будущая статья мне очень понравилась.

– Про шизофрению?

– В ней много новых идей. Когда думаешь закончить?

– Я уже здорово просрочил. А поэтому могу задержать еще на несколько дней.

– Ну уж нет, Барн, – решительно объявила Лора, – теперь я буду за старшего. Как только закончится наш шикарный ужин, ты сядешь за машинку и закончишь свою статью. Это приказ.

Барни улыбнулся:

– Слушаюсь, мамочка.

Через три часа Лора дочитала последние страницы.

– Отличная работа, доктор Ливингстон. Думаю, ты далеко пойдешь.

– Я тоже надеюсь. Я сейчас займусь считыванием ошибок, а ты пойдешь и ляжешь спать.

Она послушно поднялась, чмокнула его в лоб и ушла в спальню.

На другое утро они позавтракали рано, поскольку Барни ждал полный рабочий день.

Он стоял в дверях, когда Лора объявила:

– Я в Бостон не вернусь.

– Что?

– Я не могу, понимаешь? Я не смогу войти в этот дом, да и в больницу, наверное, тоже. Я всегда буду чувствовать себя униженной. Ты меня понимаешь?

– Насчет дома – конечно. Но чем ты станешь заниматься?

– Вот ты сейчас уйдешь, и я засяду за телефон. Обзвоню все клиники, может, где-нибудь найдется вакансия в отделении неонатологии.

– В середине-то года? Вряд ли! Все уже занято.

– Эх, Барни, – ухмыльнулась она, – сразу видно, ты ничего не понимаешь в клинической медицине. В эту самую минуту какой-то врач где-то порезал руку, а другой впал в невменяемое состояние. На меня хотя бы посмотри!

В полдень Барни позвонил Лоре с работы. Судя по голосу, она была почти счастлива.

– Ты мне не поверишь, но я, кажется, нашла работу!

– Ого! Быстро! Как тебе это удалось?

– Ну, вообще-то помог мой бывший наставник в педиатрическом отделении. Позвонил в клинику Куинс в Торонто. Они запускают проект в следующем году, но фонды уже выделены, так что начать я могу практически в любой момент.

– Просто фантастика!

– Сама верю с трудом, – призналась Лора. – Но чтобы не упустить удачу, я сегодня же вылетаю в Торонто.

– Нет, Кастельяно, не так скоро! – предостерег он. – Ты только что получила по мозгам, и тебе еще требуется время прийти в себя. А к тому же я забронировал нам столик в шикарном индийском ресторане.

– Не думаю…

– Вот это ты правильно сказала, Кастельяно! И не надо тебе думать. Пока ты под моей опекой, я буду делать это за тебя. Так что в половине восьмого будь готова.

Она решила, что Барни прав. Нужен еще хотя бы день, чтобы привести мысли в порядок. И купить теплые вещи – в Торонто ведь зимы суровые!

Через пятнадцать минут, когда она заканчивала составление списка покупок, дверь в квартиру отворилась.

И вошла Эмили, волоча увесистый чемодан.

При виде Лоры, по-хозяйски устроившейся за письменным столом Барни, она лишилась дара речи.

Обе никак не могли подобрать слова.

Наконец Лора сказала:

– Эмили, давай я тебе помогу с этим чемоданом.

– Нет уж, спасибо, – ответила та с каменным лицом.

Эмили потащила чемодан в спальню, а Лора сказала:

– А Барни тебя только завтра ждал…

– Это я уже поняла, – спокойно ответила та. – Мне повезло с рейсом. Я только не думала, что, если приеду на день раньше, окажусь незваным гостем.

– Эмили, ты не поняла.

– Боюсь, я все поняла.

– Понимаешь, мы с Палмером разводимся. То есть мы уже разведены, спасибо мексиканскому правительству.

– Это тоже вполне очевидно, – ледяным тоном ответила Эмили.

– А завтра я собиралась уезжать, – продолжала Лора, все еще надеясь успокоить Эмили.

– Ну, из-за меня ты можешь не спешить, – огрызнулась та. – Я немедленно ухожу.

Пытаясь спасти Барни от катастрофы, Лора собрала все силы и крикнула:

– Подожди, Эмили! Черт! Мне надо тебе кое-что сказать!

Та обернулась от дверей.

Ладно, говори.

– У меня случилась беда, – тихо начала Лора. – Большая беда. И я ни с кем не могла поделиться, кроме Барни. Он меня пожалел и оставил тут. Только и всего. Я спала в гостевой спальне. Эмили, ну пожалуйста! Он был единственным человеком, с кем я могла поговорить!

Лора вдруг растеряла все слова. Она поняла, что в данной ситуации правда звучит как самая невероятная выдумка. Было бы куда лучше состряпать заведомую ложь.

– Знаешь, Лора, – тихо сказала Эмили, – я тебе правду скажу. Были две причины, почему я не могу стать женой Барни. И одна из них – это ты.

И она закрыла за собой дверь.

– Кастельяно, ты не виновата! Я тысячу раз рассказывал Эмили, какие у нас с тобой отношения, и, если она мне так и не поверила, ничего не поделаешь.

– А теперь скажи: кто здесь мученик?

– Только не я. У нас все равно не было будущего. Она бы никогда не вышла за меня замуж.

– Да брось ты. Вы прекрасная пара. 11 ты ведь ее любил, так?

– Да.

– И сейчас любишь?

– Да Но это ничего не меняет. Просто мне придется отвыкать от нее сейчас, а не потом.

– Она сказала, что я – одна из двух причин, почему она не может выйти за тебя замуж. А вторая какая?

– Лора, это личный вопрос.

– Барн, в другой ситуации я бы и спрашивать не стала. Но если ты хочешь, чтобы я себя не винила, ты должен убедить меня, что действительно была и другая причина.

Барни помолчал, потом сказал:

– Она не может иметь детей. Я ей говорил, что это не имеет значения. Что я хочу, чтобы она была моей женой, и ничего больше.

– А она?

– Она не поверила, – тихо сказал он и о чем-то задумался. – Знаешь, что я тебе скажу, Кастельяно? Мне очень стыдно в этом признаваться, но в каком-то смысле она права.

Сет был озадачен. Сестра не смогла назвать ему фамилию последнего сегодняшнего больного.

На самом деле их было трое – мужчина лет шестидесяти пяти и, судя по всему, его дети. Сын и дочь.

Они молча вошли в кабинет и почтительно встали. Сет пригласил их сесть.

– Вы доктор Лазарус? – спросил старший.

– Да А вы кто такие? Почему в приемной фамилию не назвали?

Отец смущенно сказал:

– Мы не хотели, чтобы о нашем деле знали посторонние. Ведь это все останется между нами, так?

– Каждый врач дает клятву Гиппократа и обязуется хранить в тайне все, что касается его больных.

– Но это не всегда так, – вставила дочь.

– Допускаю, мисс, что не все врачи – порядочные люди, но могу вас заверить, что я свое слово держу. Так могу я узнать ваши имена?

– Карсон, – сказал старик. – Как Джонни, только мы не родственники. – Он хихикнул. Похоже, подобные пояснения вошли у него в привычку[34]34
  Джонни Карсон – известный телевизионный юморист.


[Закрыть].– Меня зовут Ирвин, – продолжал он. – Это Чак, мой сын, и Пэм, дочь.

Сет оглядел посетителей и спросил:

– У кого из вас троих проблемы?

К его удивлению, отец объявил:

– У всех троих.

С этими словами старший Карсон придвинулся поближе к Сету и заговорил, понизив голос:

– Дело касается моей жены, то есть их матери. Она очень больна.

– А где она? – уточнил Сет.

– Дома. Она не может передвигаться.

– А где ваш дом?

– В Хэммонде.

– Вы хотите сказать, что приехали из Индианы? А чем конкретно больна миссис Карсон?

Старик покусал губы, обвел взглядом сына и дочь, и оба кивком дали понять, что он должен договорить до конца.

– Год назад у нее нашли злокачественную опухоль желудка. Сделали операцию. Все вырезали.

– Дальше?

– Поначалу было несладко, но мы помогли ей как-то приспособиться. Какое-то время казалось, дело пошло на лад. Я даже возил ее на Карибы на годовщину нашей свадьбы.

Он замолчал. Тяжело вздохнул и продолжил:

– А потом все словно началось опять. Мы снова поехали к врачу. Он сделал рентген. Хотите взглянуть?

– Да, конечно.

Сет взял из рук старика конверт, вынул снимки и повесил их на стекло с подсветкой.

Ситуация была ясна с первого взгляда.

– Если откровенно, дела неважные.

– Мы знаем, – ответил сын.

Тут снова заговорил отец:

– Я спросил врача, взялся бы он еще раз оперировать. А он говорит…

Мужчина расплакался.

– Извините меня, доктор Лазарус. – Он всхлипнул. – Этот врач мне такую ужасную вещь сказал! И так грубо! Взял и сказал: «Не стоит и возиться».

– Да уж, он с вами не поцеремонился, – согласился Сет. – Но снимки действительно показывают большую опухоль в том месте, где ее оперировали.

Старик со слезами добавил:

– Когда я стал его умолять, он только отмахнулся.

– И никакого другого лечения не посоветовал?

– Есть еще лучевая терапия. Но даже наш семейный врач говорит, что в случае рака желудка это как мертвому припарки.

– Боюсь, ваш доктор прав, – согласился Сет.

Мистер Карсон заговорил быстрее:

– Тогда он предложил химиотерапию. Только от нее проку столько же. Единственное, что можно гарантировать, – все волосы повыпадают. И ты превратишься в беспомощный скелет.

Сет кивнул.

– Что оставалось? Ничего. Ноль. И ее отправили домой умирать.

По мере того как мистер Карсон говорил, в его голосе все больше слышалась мольба.

– Доктор, она уже даже глотать не может. Мы ее кормим детскими смесями. Всякими там кашками, пюре…

– Но и это проходит с трудом, – вставила дочь.

– Чтобы она выпила подслащенной воды, ей приходится давать спазмолитические и успокоительные средства, – добавил сын.

– Мы – опять к врачу, – продолжал рассказывать старший Карсон. – Тот вдруг с новой силой ухватился за операцию. Гастро… что-то там… я даже выговорить не могу.

– Гастростомия, – подсказал Сет. – Это что-то вроде прокладки нового пищеварительного тракта, чтобы пища по трубке поступала прямо в кишечник.

Сет замолчал в ожидании дальнейших деталей.

– Но, доктор, мне ли вам говорить, что это страшная операция, а рак она не остановит! Врач сам это признал! – Карсон повысил голос. – Он даже не уверен, что боли прекратятся. Только продлятся ее страдания.

Старик говорил с горечью.

Сет решил перейти к сути:

– Мне очень жаль, но из того, что вы мне рассказали, я могу заключить, что реально спасти ее ничем нельзя. Я, во всяком случае, таких методов не знаю.

– Мы понимаем, понимаем, – заговорили разом отец, сын и дочь. – Мы все знаем. Знаем.

– Поэтому мы и просим вас о помощи, доктор, – сказал старик, – Помогите ей, пожалуйста.

– Я вас не понимаю, – ответил Сет, и в голове его мелькнула тревожная догадка.

– Доктор, не дайте ей сидеть и превращаться в подобие человека с торчащими отовсюду трубками. Прекратите ее мучения! Дайте ей уйти сейчас, пока ее жизнь еще хоть чем-то похожа на человеческую. Она хочет умереть.

Наступила пауза. Потом Карсон еще раз произнес:

– Пожалуйста, доктор, помогите нам. Помогите ей!

И снова – тишина. Свое слово они сказали.

Сет был в столбняке. Мысль о том, что информация о его давнишнем «акте сострадания» в отношении Мэла Гатковича каким-то образом вышла за стены клиники и даже пересекла границы штата, ужаснула его.

– Кто вас ко мне направил? – спросил он, стараясь сохранять спокойствие.

– Нам вас порекомендовал новый ординатор нашей больницы, доктор Блустоун.

– Попросите доктора Блустоуна позвонить вечером мне домой.

Он встал.

Семейство тоже разом вскочило, как перед священнослужителем, и вышло в коридор.

Сет погасил в кабинете свет. Он запер дверь и пошел к машине, все время думая, какие последствия может повлечь за собой то, что он уже почти готов был сделать.

На этот раз смерть должна будет навестить больного на дому.