Текст книги "Распечатки прослушек интимных переговоров и перлюстрации личной переписки. Том 2"

Автор книги: Елена Трегубова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 49 страниц)

Я: – Господи… Он порвал мениск на этой олимпиаде? Во время соревнований, до теракта?

Гади Цабари: – Да, он был тяжелоатлет. Он поднимал тяжелый вес и порвал мениск. Но такая сила воли была, что он этот груз, несмотря на дикую боль, поднял! Он таки взял этот вес! Такой вес, какой он никогда в жизни до этого не поднимал! И из-за этого теперь мог передвигаться только на костылях.

И так я дошел до первого бокса. Террорист сказал мне: спускайся вниз. А там – мадригот, та самая лестница – в тоннель, по которому террористы туда пришли.

Думаю, у них был план: собрать всех пленных внизу на лестничной клетке, и что туда подъедет машина, чтобы забрать всех заложников.

И меня заставили спускаться – впереди всех пленных. А террористы оставались снаружи.

Я стал спускаться. И вдруг, там, внизу, я как раз и увидел этого самого террориста в маске. Этот террорист вообще не говорил. А общался со мной только с помощью оружия. Ткнул меня в живот автоматом.

Вот, смотри, рисую дальше: на этом шоссе, куда мы должны были спускаться, есть столбы, которые держат всю эту верхнюю конструкцию, всю эту пешеходную эстакаду.

Но они нас явно хотели всех собрать еще до выхода на шоссе, на лестничной клетке.

И когда я спустился до этого, в маске, внизу, и он приставил мне автомат, я просто оттолкнул от себя рукой ствол оружия и бросился бежать наружу, на улицу, по шоссе. Другие пленные шли за мной. Я был первым. И я отстранил от себя ствол оружия и вышел на улицу.

Я: – То есть, ты вышел ровно тем самым путем, которым вошли террористы?

Гади Цабари: – Абсолютно точно. Пойми, я не знал, есть ли там еще террористы снаружи на шоссе, ждет ли там кто-то у выхода. Это была лотерея. Это просто был мой шанс. Ты должна понять: я был без одежды, почти голый, я был в одних трусах – даже без туфель, без ничего, босой. Это было пять часов утра. И я побежал. Побежал зигзагами, между столбов, чтобы они меня не пристрелили. Потому что террористы открыли по мне огонь. Выпустили две или три автоматные очереди. А друзья мои уже не смогли выйти, потому что террорист, который стоял здесь, заблокировал собой выход, снаружи, и стрелял по мне.

Я: – Скажи мне, пока ты шел от третьего бокса к первому – ты уже понимал, что ты в смертельной опасности?

Гади Цабари: – Нет, совсем нет. Во-первых, террористов, которые меня захватили, я видел глаза в глаза. И это психологически сразу меняет ситуацию: если ты видишь человека глаза в глаза, ты не думаешь, что он в тебя будет сейчас стрелять. Пусть даже он и вооружен автоматом. И я только думал сам в себе одно: «Как я доехал на эту олимпиаду?! Как я боролся, чтобы попасть на эту олимпиаду! Этого просто не может быть, чтобы я попал сюда для того, чтобы меня захватили террористы!» Я был как во сне. Я не боялся ничего, у меня не было ощущения страха. Никакого такого ощущения. До той самой секунды, пока я не спустился по этой лестнице. И пока не увидел этого террориста с маской вместо лица. И тогда – я как будто получил удар в сердце. Физически. Я почувствовал себя очень плохо – физически – как будто мне – физически – воткнули нож в сердце. Видишь: было темно, этот проход, эта темная лестница. И до этого все террористы, там, наверху, были как будто бы нормальными людьми – с открытыми лицами, я видел их глаза. У тех, которых я видел до этого наверху, были лица. И вдруг я спустился – и он стоит в темноте в маске.

Я: – Ты в этот момент понял, что можешь погибнуть?

Гади Цабари: – Я проснулся! Ровно в этот момент я проснулся. Я его увидел – того, кто стоял внизу – в четырех ступеньках до конца лестницы. И эти четыре ступеньки я, как получил этот удар в сердце, я уже осознавал, где я нахожусь. И когда я спустился к нему – я ведь не планировал этого – я не знал заранее, кто там есть. Я не знал, кто снаружи есть. Но за эти четыре ступеньки, которые я должен был к нему пройти, я проснулся, я понял, что я должен что-то с собой сделать. И я даже не знал, что именно я должен сделать. И только когда я уже подошел вплотную к нему, я просто отстранил его оружие рукой. Отвел от себя. До этого момента – клянусь – я этого не планировал. И тут я почувствовал себя как взведенная пружина. И отвел оружие рукой. Я не думал, что я делаю. Чисто механически.

Я: – Ты понял, что если ты этого не сделаешь, то погибнешь?

Гади Цабари: – Ничего я не понял. Я делал это без плана. Без плана.

Я: – Где был Калашников? Куда он тебе его приставил?

Гади Цабари: – В живот. Вот сюда. Смотри! Вот так.

Я: – И ты мне хочешь сказать – что вообще не думал в этот момент, что он может тебе выстрелить в живот, как только ты дернешься?

Гади Цабари: – Говорю же тебе… Я не сильно верующий. Но я тебе точно говорю: я не делал этого спланированно. Я сделал это по наитию. Потому что нормальный человек на такое бы не решился. Потому что тут надо было брать шансы, решать: выходить – не выходить наружу. Вспомни: это еще почти ночь, раннее утро, я – почти еще сплю, совсем сонный. Я не силен против них, я не быстр, гол, бос – и безоружен. Но что-то в меня вдруг вошло! Говорю же тебе! За один миг как будто откуда-то извне – весь адреналин мира вошел в меня. И – если бы я начал думать, рассчитывать – я бы такого никогда не сделал. И я побежал.

Я: – Когда ты понял, что ты спасен?

Гади Цабари: – Метрах в семидесяти от выхода на шоссе оказался забор. И когда я до него добежал, петляя от пуль меж столбами, и перелез через него – я почувствовал, что я жив. Я перелез через забор, и через двадцать метров после этого забора оказался дом, и я туда зашел.

Я: – Что это за дом был?

Гади Цабари: – О! Это целая отдельная история – я тебе чуть позже расскажу. Для начала: меня там встретили люди, говорившие по-английски. Я сказал им: «Я – из Израиля. Я – борец. Я – с олимпиады. Меня – захватили палестинцы, и там, за забором, в плену остались мои друзья». Они не поверили мне. Они подумали я сумасшедший. В трусах прибежал к ним среди ночи. Они не хотели даже слушать меня! Потому что я был только что с постели, едва сам понимал, что произошло, и был очень возбужден, запыхался, говорил очень быстро. И по-английски я тогда говорил – честно говоря, не очень… Я и сейчас-то не очень… Секунд двадцать надо мной там все ржали. Потом я схватил одного человека, и сказал: пойдем со мной – я тебе покажу. И притащил его к забору и заорал на него: «Кен ю хир ми?!» Он сказал: «Да, да». Я спросил: «Ар ю щюр?!» Он еще раз ответил: «Слышу тебя». И тогда я начал еще раз говорить: «Я спортсмен, на олимпиаде, террористы-палестинцы ворвались ко мне в дом. У них в руках остались мои друзья!» А этот парень опять сказал: «Ладно, ладно, пойдем в дом». Они думали, что я ненормальный. Но все-таки вызвали полицию. На всякий случай. Чтобы хотя бы забрали этого сумасшедшего. В трусах.

Я: – Так что это все-таки был за дом?

Гади Цабари: – А это просто гениальная история! Оказывается, что там жила пресса, Си-Би-Эс. И они получили такой scoop, такой эксклюзив! Но не поняли, что у них в руках. Они вызвали полицию, но не поняли, что они могли бы получить информацию первыми. Через шестнадцать лет, когда какие-то журналисты брали у меня интервью, и спросили: «Ну, и куда ты побежал дальше, когда освободился и перемахнул через забор?» И я ответил: «В дом, где находилось «Эн-Би-Си». И тут они как на меня закричат: «Нет! Ты пришел в наш дом! Скажи «Си-Би-Эс», а не «Эн-Би-Си»! А для меня, как ты понимаешь, было абсолютно все равно: что «Эн-Би-Си», что «Си-Эн-Эн». Я их и сейчас-то путаю. И все эти годы я говорил то «Эн-Би-Си», то «Си-Эн-Эн» – как придется – потому что для меня было ну абсолютно безразлично, что за пресса там была. Они ведь все равно мне не поверили! А потом, через шестнадцать лет, когда я попал к тем же самым журналистам – они захотели рекламы! Это был их последний вопрос в интервью! Они специально его так подгадали, как эффектную концовку – потому что надеялись, что я им отличный пиар сделаю. А я сказал – «Эн-Би-Си» вместо «Си-Би-Эс». Все им испортил.

Я: – А когда ты привел этого парня журналиста к забору – неужели он не увидел или не услышал, что за забором стреляют?

Гади Цабари: – Забор был не на ровном месте. Его построили на маленькой горке. На возвышении. И если бы даже кто-то в этот момент еще раз выстрелил, то пули бы все равно попали в горку, журналист бы ничего не увидел.

Кроме того, там, в олимпийской деревне, каждый день кто-то праздновал спортивные победы. А когда празднуют олимпийские медали – ты представляешь же, какой гвалт. Выпивают, кричат, стреляют…

Когда те вызвали полицию, и полиция принесла мне одежду и стала меня допрашивать, я сразу объяснил, где есть террористы. Пять часов я был на допросе. Но в самый же первый момент, как только я сказал, где террористы, полиция тут же окружила этот дом, и террористы не смогли больше гулять в другие отсеки здания. Тех моих товарищей, которых они поймали, они держали, но больше они никого захватить не могли. Они были блокированы. В первом боксе. Так как я бежал снизу, и полиция появилась со всех сторон, то террористы побежали наверх. И всех пленных посадили в эти комнаты, в первый бокс, который наверху. А у входа, чтобы доказать полиции, что это не игра, они убили Вайнберга, и выбросили его труп сверху на пешеходную улицу. Не на нижнее шоссе. А на мидрахоф. А тот, который был на костылях, Иосиф Романо, его они застрелили в той же комнате, где были все пленные – видимо, именно потому, что он мешал им двигаться настолько быстро, насколько им хотелось, на своих костылях.

Ты, конечно, сейчас спросишь, откуда я знаю, что Романо был уже мертв – еще до того, что произошло с ними потом. Дело в том, что они, эти террористы, объявили, что хотят иметь дело только с министром иностранных дел Германии, и только с ним готовы вести переговоры. Только с самым высоким лицом. И вот Геншер, который тогда был министром иностранных дел, зашел туда к ним, в первый бокс, чтобы говорить с ними. И когда он вышел, он рассказал, что Романо уже лежит убит. Геншер как раз и зашел туда, к ним, потому что хотел убедиться, что есть еще живые люди, что есть еще о чем говорить вообще. Он хотел убедиться, что остается предмет для переговоров. Поэтому он потребовал, чтобы его впустили. И тогда он увидел, кто там жив, кто мертв.

Я: – Надо же, не побоялся зайти.

Гади Цабари: – Террористы требовали, чтобы геликоптер увез всех их вместе с заложниками сразу в аэропорт. А в аэропорту – чтобы им предоставили самолет до Египта. А потом, на самом аэродроме, уже на взлетном поле, рядом с вертолетами, в которых сидели заложники, началась стрельба. И тогда уже было… то, что было.

Я: – Где ты находился в этот момент?

Гади Цабари: – Я был пять часов в полиции. После чего меня отвезли обратно в олимпийский центр. Там было большое высотное здание. И там, возле этого здания, было место для вертолетов – внизу, в саду. В этом здании были все главы этого олимпийского центра. И всех израильтян, которые там остались – кроме тех, что были пленены – отвезли в это здание на девятый этаж. И меня после полиции привезли туда же. А так как были переговоры террористов с министром иностранных дел Германии, то это длилось с самого утра по двенадцать часов ночи. И поскольку я все это время сидел там, я видел, что в десять часов их посадили в вертолет. Я видел, как они подъехали к этому дому на минибусах.

Я: – А как же удалось спастись второму? Я слышала, что вас было двое – кто оказался руках террористов, но спасся.

Гади Цабари: – Он в первую же минуту выпрыгнул в окно. Когда террористы зашли в первый бокс – они явно знали, что там жило все руководство делегации. Он тоже жил там. И когда он их услышал, он сразу выпрыгнул в окно. И на ту сторону, там, куда он выпрыгнул, выходило здание канадцев, живших примерно в таком же помещении. Я не знаю, зашел ли он к ним в спальню, или зашел только в дом. Факт тот, что пока террористы двигались в соседние боксы, он оставался там, в доме канадцев. И не поднял тревогу. Почему я это знаю? Показатель такой: террористы ворвались вот сюда – смотри! – в бокс номер один, в полпятого утра. А ко мне, в бокс номер три, они пришли уже без десяти минут пять. Значит, двадцать минут разницы! За эти двадцать минут, если бы тот, выпрыгнувший, поднял тревогу, террористы бы даже не дошли до третьего бокса. Доказательство очень простое: когда я прибежал к дому «Эй-Би-Си», и они мне долго не верили, думали, что я сумасшедший, и я повел этого парня к забору – но вместе со всем этим, ровно за пять минут они позвали полицию, и здание израильской команды было моментально оцеплено. Я сразу попросил их дать мне позвонить – и они дали – и пытался найти по телефону Лялькина – из нашей делегации, потому что он вместе с нашим доктором жили в самом последнем боксе. То есть, до него террористы еще не успели дойти. Я хотел его предупредить. И это все заняло пять минут – от того момента, как я оказался на свободе и в безопасности – до того момента, как полиция оцепила здание.

Я: – То есть, ты был первым, от кого полиция узнала о террористах?

Гади Цабари: – Да, и террористы больше не попали ни в один бокс. И если бы тот, который тоже выжил, сделал бы то же самое, то террористы не зашли бы даже ко мне, даже в бокс номер три, где жил я, и где жили еще пять человек – которые погибли. Это заняло всего пять минут! Времени бы хватило. Так как после моего звонка полиция сразу дала знать остальным израильтянам, которые находились в других боксах и не были захвачены, как они могут выйти или через окно или через дверь, чтобы оказаться в безопасности.

Я: – Слушай, получается, ты так и не успел выступить на олимпиаде?

Гади Цабари: – Почему же! Выступил, еще как. Два состязания было. Но после того, как произошел теракт, всю нашу команду – тех, кто остался в живых, вернули в Израиль. Я закончил выступление в греко-римской борьбе. Но не успел выступить во втором виде борьбы: во фристайле. Так что медали не достал.

Я: – Что это за девушки с тобой тут на фотографии? Какие красавицы. Ты помнишь их фамилии?

Гади Цабари: – Еще бы! Конечно помню! Это – Пловчиха. А эта – Атлетика. Шахаморов. Тоже олимпийка. А это – опять я. Видишь, это не обычная фотография, вырезка из газеты. Опубликовано накануне Мюнхена. Тогда, перед отправкой в Мюнхен, в газетах публиковали фотографии и биографии всех спортсменов, которые поедут на олимпиаду. Вот видишь – в этой газете напечатаны две биографии и фотографии рядом: Я – и Хальфин. Элиэзер Хальфин. Мертв.

Когда мы приехали в Израиль, Голда Меир сказала, что организаторов теракта будут убивать не прекращая. Только через семь лет всех уничтожили.

Я: – То есть, ты с самого начала знал про моссадовские подразделения возмездия?

Гади Цабари: – Просто время от времени в газетах что-то проскальзывало, и я понимал, о чем идет речь.

Я: – Как ты думаешь, Штази и КГБ действительно принимали участие в организации теракта в Мюнхене? Или были в курсе его подготовки?

Гади Цабари: – Понятно, что этим террористам помогали спецслужбы. Чтобы добраться туда, террористы должны были пройти через ГДР. Все эти террористы приехали не организованно в одно место – чтобы их не поймали. Они приехали с разных сторон. И было несколько, которые приехали через ГДР, чтобы добраться до Мюнхена. И конечно были те, кто им в этом помогли. Это все организовано было задолго. И специалисты, которые тогда проводили расследование, сказали, что вполне возможно, что связь шла через ГДР.

А вообще – знаешь вот, что я сейчас подумал? Вот знаешь, что самое удивительное: за все десятилетия, которые прошли после теракта, ты – первый и единственный человек из России, который появился здесь в моем доме и задал мне все эти вопросы. Странно, правда?

Я: – Слушай, Гади, а ты мне говорил что-то про свою инвалидность. Но ты же не был ранен, когда тебя захватили в Мюнхене, насколько я поняла? Извини – но что ты имел тогда в виду под инвалидностью? Ты ведь, по-моему, здоров как бык?

Гади Цабари: – Ты не представляешь себе, что со мной творилось год после Мюнхена! Когда я вернулся оттуда, я вообще не мог спать. Я просто не мог спать. Я все время шел по этим лестницам. У меня в глазах все время стояли эти пролеты, я спускался по ступеням. И все время пытался оттуда убежать. И самый непереносимый кошмар – что я понимал, что Вайнберг специально пришел ко мне, пришел ко мне как предатель, предал меня, потому что не любил меня. Это еще мало сказано «не любил». И… Я понимаю, что тебе это, конечно, неприятно будет услышать – но я понял, что это не случайно, что он был убит первым… Но я сразу сообщил полиции, что он ранен. Потому что я его видел раненым еще до того, как его выбросили на улицу убитым.

Я: – Что ты имеешь в виду «не случайно был убит первым»?

Гади Цабари: – Это как будто сверху было.

Я: – Гади, давай не будем так говорить об этом. Он ведь мертв уже.

Гади Цабари: – Но я-то жив! Я-то живу с этим! Все эти годы! И, может быть, я бы был уже в Абарбанэль, в сумасшедшем доме, если бы я был недостаточно сильным человеком.

Я: – Ты когда-нибудь ездил в Мюнхен после этого?

Гади Цабари: – Да, но сейчас там все выглядит совсем по-другому. Эти наши общежития в олимпийской деревне сразу после теракта сдали студентам. А потом и вообще продали эти боксы частным лицам, и теперь там живут семьи. Я приехал туда через двадцать лет после теракта. И я узнал территорию только по этому месту – вот по этому, которое я тебе здесь нарисовал. Еле узнал. Во-первых, там больше нету вот этого забора. На горке. За которым я спасся. Я приехал туда с одним из сыновей – и хотел ребенку показать, куда я бежал, когда освободился. А это здание, где было Си-Би-Эс – его вообще нет, его снесли. А вместо этого теперь идет большое шоссе. А сами жилые боксы – поскольку теперь там живут семьи – вообще перестроили иначе. Всё очень тесно. Раньше там было открытое место. А теперь как сламз какие-то. Там, где были столбы внизу, между которыми я укрывался от пуль, зигзагами – теперь сделали склады. Для каждого такого домика, бокса, там сделали внизу отдельный склад. Там проходов больше нет. Так что даже если бы мы были с тобой сейчас там, в Мюнхене, я не смог бы тебе показать того места, где я спасся.