Текст книги "Распечатки прослушек интимных переговоров и перлюстрации личной переписки. Том 2"

Автор книги: Елена Трегубова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 49 страниц)

– Филогенетически! – хохочет Шломо. – Ты еще скажи, что круглая лысина у мужчин на затылке – это филогенетически закрепившийся след от протертости еврейской киппой!

В узенькой аллейке на набережной, между вечно остриженными платанами, похожими на выставленные на высокой ножке высокие марсианские кактусы, впереди нас энергично идет молодой человек с великолепной взлохмаченно залаченной стрижкой, в прекрасном современном обтягивающем фиолетовом костюме, и громко, крайне взведенным тоном, комментирует падение рейтингов на бирже – при этом, когда мы его обгоняем, оказывается, что никакого блютуза в ухе у него нет.

– Прежде, – шепчет мне Шломо, – еще лет десять назад, когда на улице видели человека, который громко сам с собою разговаривал – в незаметный микрофончик блютуза от мобильного – все думали, что он сумасшедший. А теперь вот самый настоящий полоумный, интимно обсуждающий сам с собою ситуацию на бирже, вполне может сойти за банковского дельца с Кана́ри-ворф, дискутирующего с напарником по микроскопическому, встроенному в ухо телефончику! Вообще, – говорит, – фантастика – как быстро изменился мир в смысле всех этих хай-тековских игрушек! В моей юности все это могло казаться только несбыточной сумасбродной фантазией писателей-фантастов!

Я говорю:

– А по-моему, мобильный телефон – это всего лишь протез телепатической связи. Мне кажется, что это тоже эдакий элемент падшей ворованной цивилизации: люди как будто доказывают Богу, что даже несмотря на то, что после грехопадения они утратили способность телепатии и духовного общения на расстоянии – теперь люди как бы все равно украдут это свойство, подделают его, с помощью так называемого технического прогресса.

Шломо вспыхивает с энтузиазмом:

– А, кстати, что такое, по-твоему, урим и тумим в Торе?! Загадка, которая всегда меня мучала! Там сказано, что с помощью урима и тумима евреи спрашивали у Бога совета, как поступить в той или иной ситуации! Я вот подозреваю, что урим и тумим – это тогдашние секретные айфон и айпад!

– Ну если, – смеюсь, – эти древние айфоны и айпады Богом избранным людям и выдавались, – то только для того, чтобы люди не думали, что голос Бога, который они слышат – это сумасшествие. Для этих целей даже ветка смоковницы бы подошла – представляешь себе древнего еврея, прижимающего к уху сучок смоковницы, размером с мобильный: «Алё, алё, Господи, нужна срочная помощь!» – чтобы не рехнуться, когда увидишь и услышишь от Господа реальный ответ.

– А интернет! Интернет! – вопит в восторге Шломо. – А возможность создавать и хранить объемные визуальные образы и бесконечное количество видео! Возможно же скопировать и сохранить в интернете уже почти всю свою жизнь!

– Во-во! – смеюсь. – «Скопировать»! Шломо – я тебе и говорю, что это ворованная копия. Попытка ворованной цивилизации, с помощью «технического прогресса», в обход Бога, подделать бессмертие, сымитировать бессмертие – создать видимость бессмертия. По мере приближения к своей гибели, земная цивилизация, вместо того, чтобы покаяться и обратиться к Богу, пытается судорожно себя всеми способами «засэйвить» в обход Бога – украсть «бессмертие» – в электронном виде. Засэйвить картинку, видимость, видео – а не душу. Сымитировать «спасение». А Святой Дух и Божьи подсказки сымитировать интернетом. Интернет – это же в каком-то смысле материальный протез ноосферы! Самое смешное – что после того, как засэйвить, «спасти», и опубликовать в интернете оказалось возможно любые тексты – выяснилось вдруг, что сказать-то человечеству, по большому счету, особо и нечего! Ты взгляни на затопленные пустейшими смыслоподражательными дискуссиями блоги и социальные сети! Это же позор человечества! Когда папирус был дорог и редок, люди хотя бы знали, что записывать на нем нужно только самые важные вещи. Хотя иногда тоже загаживали бумагу подсчетом шкур. А теперь – с радикальным удешевлением носителей информации – оказалось, что никакой по-настоящему ценной информации у человечества в запасе за душой и не осталось! А взгляни на потоп жутких бездарных фотографий с «видами» в соцсетях, под которыми авторы кичливо указывают модель цифровика-фотоаппарата и линзы! Это же просто позор! Бездарные потроха пустых душонок вытрясены теперь в интернет, как клопиные матрасы! Никогда в жизни не зарегистрируюсь ни в одной соцсети!

– Не знаю – не знаю! – хохочет Шломо. – Меня все-таки очень впечатляют все эти цифровые игрушки и стремительное сокращение размеров носителей информации!

– Ну сам вектор направленности, – говорю, – то, что развитие идет в сторону уменьшения и исчезновения физических носителей информации, – говорю, – это впечатляет действительно! Развитие технологий идет в сторону исчезновения хард-вэра! – смеюсь. – Метафора выбора в пользу души, и отказа от земного тела, как не очень нужного уже носителя. Но проблемы в том – что, как мы наглядно можем убедиться в модных сферах интернета – если софт-вэра и контента у тебя в душе немного – всё это вырождается в кошмарную имитацию вечности, эдакий засэйвленный мусор соцсетей и блогов, вместо души.

– Что ж это ты, считаешь, что и интернет – это плохо?! – возмущается Шломо.

– Да нет, – говорю, – конечно я дурачусь: разумеется, изобретение компьютера, интернета, и цифровых всех этих штуковин – это вообще великая подсказка для человечества о превалировании души над телом, софт-вэра над хард-вэром. В общем-то – это метафора отмирания грубой материи, отказа от физических носителей – и перехода человеческой души в свойственное ей духовное, небесное тело, и духовное и интеллектуальное общение душ – ни одно слово из диалога которых не может потеряться, «стереться», по определению: всё засэйвлено в Божьем мире, каждое малейшее движение каждой души записано на Вечность! Ничего спрятать от Бога невозможно! И когда мы искренне раскаиваемся и просим Бога простить какой-то грех – по сути, мы просим Бога нажать на «Delete» в испорченной части записи нашей души – чтобы нам, очищенными, войти в Вечность по-настоящему. Знаешь, какими потрясающе компьютерными словами христиане молятся Святому Духу?! «Обнови нас, молящихся Тебе!» «Обнови!» То есть, в общем-то просят у Бога об upgrade и об антивирусах для духа! Кроме того, после изобретения компьютера, богоборцы и недоумки, пытающиеся заставить людей поверить в то, что душа смертна, стали уж совсем неизвинимы! Ведь после того, как люди увидели принцип сохранности любой информации вне зависимости от распада физических, вре́менных, этой информации носителей – даже на примере убогого земного компьютера, флэшек и интернет-бэк-апа, – ведь после этого продолжать тупо утверждать, что душа смертна – это все равно, что обзывать Господа Бога склеротиком! Ясно же ведь даже школьнику теперь, что после поломки и распада земного, временного, падшего хард-вэра, Бог аккуратнейше перенесет софт-вэр угодных Ему людей на нетленные, несокрушимые, вечные небесные носители.

Шломо хохочет, довольный.

– Так чем же тебе тогда, – говорит, – не нравится интернет?!

– Да нет, – говорю, – интернет – гениальная штуковина конечно. Я просто говорю о принципе – о том, что падшая человеческая цивилизация с помощью «технического прогресса» как всегда пытается своровать знания и навыки! Это всё такие костыльки и протезы и имитации ворованные! Лишившись после грехопадения прямого боговидения, навыка телепатического общения, не зависящего от местонахождения собеседников, – и возможности напрямую спрашивать Бога и получать от Бога любую необходимую информацию – человечество теперь пытается все то же самое как бы своровать помимо Бога, в обход Бога, как бы пытается доказать Богу: а вот и без Тебя мы всё это сможем! А интернет – точно так же, как и многие вещи в этом мире – можно использовать и в погибель и во спасение! Но если правильно использовать интернет – это гениальная штуковина, конечно! Знаешь, есть христиане, которые сегодня предсказывают приближение конца света именно на том основании, что интернет стал доступен практически везде, во всех частях мира – и именно это безгранично расширило благовествование Евангелия – и что уже практически не осталось на свете народов и людей, которые не знали бы о Христе и не могли бы сделать свободный выбор. А это же ведь как раз сбывшееся предсказание Христа – о том, что перед Его вторым приходом Евангелие будет проповедано всем народам и по всему миру. Что, на мой взгляд, довольно справедливо: чтобы ни у кого потом не было возможности сказать на Страшном суде, что они чего-то не знали и не слышали, и что у них не было возможности встать на сторону Бога. Конечно компьютер и интернет можно рассматривать как гениальную подсказку о метафизическом устройстве мира: я, например, когда в Google Maps Street View загружаю в каком-нибудь городе этого человечка – ну, знаешь, которого подхватываешь курсором и переносишь в любое место карты города – и тогда вид улицы загружается и можно по ней с помощью этого человечка путешествовать – так вот, я на самом деле чувствую в такие моменты, что я в секунде от разгадки: каким образом Христос, когда после воскресения из мертвых Его тело стало другим, мог беспрепятственно проходить через стены, через закрытые двери и вообще оказываться за кратчайшие промежутки времени в довольно отдаленно находящихся друг от друга населенных пунктах! Бог, в лице Христа со смертельным риском для Собственной жизни загрузил Себя в поломанную земную компьютерную программу, чтобы спасти из нее людей и вывести людей в реальную Божью жизнь! Христос пришел, чтобы открыть людям путь домой, на небеса. Христос – это то, как Себя видит Бог в преломлении земных реалий – это то наивысшее выражение Личности Бога, которое Бог видит в земных условиях.

Шломо говорит:

– Я не понимаю: если это все так, – говорит Шломо, – почему Бог не мог как-то конкретнее выразиться?!

– Что ты имеешь в виду? – удивляюсь.

– Ну – как?! – говорит. – Запаздывает, что-то, Бог с новым приходом на землю! Обещал прийти – и уж сколько времени ждут напрасно! И вообще – нельзя разве было четче Богу выразиться, чтобы все не гадали, где истина, а где ложь или фантазии – чтобы все четко знали, в чем спасение?! Как я вот должен, по-твоему, решать, кто мне правду о мироустройстве говорит – а кто ложь?! Как это узнать?!

– Резонансом души, Шломо, – говорю. – Только резонансом души. Это единственный инструмент. И именно резонанс души Христос несколько раз называет инструментом, с помощью которого можно узнать об истинности Его слов: «Тот, кто хочет соблюдать волю Божью, тот поймет, что Мое учение от Бога» и «Всякий, кто от истины, слушает голос Мой». А то, что Бог запаздывает – как ты выразился – так это благословенное опоздание! Это шанс еще успеть раскаяться и спастись погибающим! Потому что если бы Бог пришел сегодня: всё, Game over! Божьи овцы направо – в спасение; козлы налево, в вечную гибель. Куда уж конкретней выразиться, чем все прямые заповеди и предсказания Господа! А то, что Господь оставил возможность для некоторой неуверенности – это же люфт для свободного мужественного отважного шага веры! Это ведь спасительный люфт! Ведь этим Господь тоже спасает людей! Подозреваю, что Господь, предвидя чудовищную духовную деградацию и аморальное состояние человечества в конце времен, как бы играет в Божественные поддавки с человечеством: оставив люфт неуверенности, возможности для сомнений – как пространство для шага веры души – Господь этим искупает души – даруя Спасение не по настоящей праведности – потому что праведников сыскать в мире всё труднее – а по вере, которую вменяет в праведность и во искупление грехов! Да так, собственно, и во все века было… Нет, я собственно, вообще не понимаю, а какой еще большей «определенности» ты от Бога, Шломо, хотел?! Вообрази на секундочку древних евреев, которым Христос про краденую испорченную компьютерную программу бы попытался объяснить!

– Халлоу! – осклабившись беззубой дырой рта говорит, обращаясь ко мне, бомж, с подбородком, показывающим лбу кулаки – в рваной куртке и бежево-коричнево-палевом, в клеточку, куцем кашемировом шарфе. – Халлоу! – повторяет бомж приветливо – машет мне правой рукой и, отвернувшись, идет вперед, метров на десять впереди нас.

– Шломо, – говорю, – как странно: знаешь, бывают с недосыпа такие ну вот крайне реалистичные ощущения, что ты какого-то незнакомого человека откуда-то знаешь! Дежавю!

– Ты о чем? – говорит Шломо.

– Я готова была бы поклясться, – говорю, – если бы клясться не было бы нельзя, – что вот того бомжа, впереди нас, я совсем недавно видела во сне, когда на секундочку прикорнула там, на лавочке, у Тэйта, когда ты с англичанками трепался…

– Как интересно! – воодушевляется Шломо. – Как интересно! Ну-ка – ну-ка?! Расскажи! И что этот бомж в твоем сне делал?!

– Кажется, шутил, – говорю, – что меня заберут, как и его, в полицию, если я буду спать на лавочках, – говорю. – Не помню точно… Подожди-подожди, Шломо – как странно… А не твой ли на нем шарф?!

Шломо орет:

– Дражайший! – с восторгом в глазах пускается огромными шагами догонять бомжа. – Дражайший! – обгоняет бомжа и заглядывает ему в лицо. – Вы не подскажете ли любезно…

Бомж недоверчиво (ко мне обращается джентльмен?) останавливается и довольно, беззубо, дружелюбно склабится Шломе в лицо.

Шломо, с радостью, вежливейше переспрашивает:

– Вы не подскажете ли, Sir, где вы приобрели данный шарф? У меня просто еще эдак с час назад был один точно такой же – не в одном ли и том же отеле мы с вами остановились и купили шарфы?

Бомж, дружелюбнейше, с улыбкой, стягивает с себя шарф и говорит:

– У-райт, ги́иза! У-райт! – протягивает было по направлению к Шломе шарф – но тут вдруг резко меняет планы, шкодливо отдергивает руку, вместе с шарфом, и со всех ног бросается удирать.

Не успеваю я и ахнуть, как Шломо неожиданно, к моему ужасу, с какой-то непредсказуемой быстротой, огромными скачками бросается, между платанами, догонять бомжа – зрелище дурацкое: большой грузноватый человек, задранный смокинг, пальто наперевес, полные ягодицы, мельтешащие в беге.

Я пускаюсь за Шломой, кричу:

– Шломо!

– Дражайший! – орет Шломо, пытаясь настигнуть бомжа. – Дражайший! Возьмите пальто! Мне жутко жарко!

Бомж уже, кажется, не слышит его – дал деру с какой-то профессиональной быстротой. Шломо, запыхавшись, в отчаянии, останавливается, потрясая рукой с пальто.

– Ну и куда мне его девать теперь! – хохочет. – Я, что, теперь весь день так и буду его таскать?! Мне уже до майки раздеться хочется! Уф, как жарко! Если бы не эта дурацкая невеста… Слушай, пойдем чего-нибудь прохладительного выпьем там, у Royal Festival Hall, а? Может, там концерт какой-нибудь сегодня есть? Ох, нет, я забыл… Нам же к невесте тащиться…

Я говорю:

– Никогда не пойму: ну почему надо уродливо строить дома – если можно строить красиво, а? Взгляни, как красиво на противоположном берегу – и как уродливо на этом! Ну вот посмотри – что за выводок однотипных бетонных ползучих уродцев – и Куин Элизабет Холл, и Национальный театр… И Роял Фестивал Холл твой любимый тоже… Сравни со сказкой башенок отеля Роял Хозгард, хотя бы, на том берегу! А здесь же на южном берегу какой-то прям заповедник советской эстетики… Зачем вот это?!

– Здания – брутализм! – довольно блещет эрудицией Шломо. – Мокрый бетон! Каждый лондонец тебе ответит, что ты ничего не понимаешь в архитектуре!

Навстречу прёт девица в нежно-розовой майке с огромным черным черепом с пустыми глазницами, нарисованным на груди, толкая впереди себя поезд двойной сидячей коляски: оба толстых ребенка маркированы тем же мертвым черепом, только повторенным многократно на синих шапочках. Передний увалень увлеченно играет черным бархатным большим пауком, стараясь отодрать ему ногу. Задний просто сидит в отрубе, как кукла.

– А я вот никогда не пойму… – горячится Шломо, – …это так, на случай если уж мы начали с тобой брюзжать сегодня на мир – то замечу: никогда не пойму, что за мерзкий культ смерти?! Это же повальная некрофилия какая-то с этими черепами на одежде! Я футболку в Милане зашел себе купить вчера в свой любимый бутик – так ни одной без этих черепов не нашел! Какая-то некрофилия! Как она на детей символ смерти не боится надевать?!

Исчадья ярких граффити на бруталистском монстре Queen Elisabeth Hall проходим без комментариев: стук колес скейтбордов; раскаты вдоль бетонной скамьи, прыжки с края – опа, один скейтбордист, заскочив на архитектурный бетонный саркофаг непонятного назначения и пытаясь перевернуться в воздухе, падает, плашмя, спиной, на цементное покрытие; друзья его, раскатывающие бетонный саркофаг вслед за ним, по очереди с хохотом перепрыгивают на скейтборде через его тело, радуясь новой игре.

– Видишь, видишь – все как с ума сошли с этими черепами! – кричит мне, уже даже не приглушая голос Шломо – и тыкая рукой в девушку, с перламутровым, бисерным, гигантским, и довольно страшным, во весь фасад, черепом, вышитым на черной майке.

Живая крашенная в бронзу скульптура карликовой породы генералиссимуса на маленьком постаменте меж платанов вдруг начинает двигаться, шевыряться в псевдо-бронзовом кармане длинного военного френча, и наконец, вытаскивает из кармана маленькую бутылку минеральной воды – жадно пытается влить себе в рот жидкости – но, видимо, отваливается кусок краски от губы: генералиссимус хватается другой рукой за лицо, прикрывается, убирает бутылку обратно в карман, кряхтя, слезает с перевернутого помойного ведра, которым оказывается постамент, берет ведро в руку, и отходит к лавке, где, обреченно, не щадя уж грим, впивается в бутылку.

Вокруг вьется конкурент – одетый в балетную пачку мужчина на пуантах, раскрашенный под Чарли Чаплина, в гитлеровской фуражке, – но нижней, балетной частью тела отплясывающий маленьких лебедей.

Зрители, подивившись с минуту, проходят мимо, не платя ни тому, ни другому за зрелище ни фунта.

Щелкают фотоаппаратами японцы.

Шломо неожиданно говорит:

– А вот японцев я не очень люблю.

– За что же это? – говорю. – За вашу неприличную разницу в росте?

– За китов, – говорит Шломо. – Я, как ты понимаешь, далек, в практике, от вегетарианства – но убивать китов, как это делают японцы – это все равно, что убить ребенка. Я вообще тебе должен сказать, что если бы мне предложили выбор: убивать каждый раз самому, собственноручно, животное для еды – или стать вегетарианцем, как ты – я бы точно выбрал второе. Я вполне не прочь съесть кусок бекона, когда он уже мертвый – но убить поросенка для этого я бы был неспособен. Я бы лучше овощи тогда ел. Не знаю, конечно всё это немножко аморально, я с тобой согласен – каждый средний европеец, даже если перестанет есть мясо, может позволить себе сегодня питаться лучше, чем царь Соломон. Ни один здоровый психически человек не способен, конечно же, убить животное. Обо всем этом даже не хочется думать, это ужасно. Но как-то, знаешь ли, когда уже животное уже убито, и когда оно уже мертвое… И когда то, что я вижу на тарелке, уже мертвое – и не похоже… Я понимаю, понимаю, что это лицемерие с моей стороны, что я как-то просто умею отключать воображение. Но со временем… Я надеюсь… Я кстати никогда не пробовал соевые сосиски! – льстиво заглядывается мне в глаза Шломо. – Может быть, мы пойдем в какой-нибудь вегетарианский ресторан, а? Который сейчас час? Мы еще вполне успеем до невесты!

Я говорю:

– Видишь ли, Шломо, я отдаю себе отчет, что то, что в Царствии Божием не будут никого убивать и не будут есть мяса, и лев, по видению пророка Исайи, будет отдыхать рядом с ягненком, произойдет совсем не потому, что все люди на земле дозреют до веганства, а львы начнут жрать соевые сосиски – а потому, что Божий мир, очищенный от зла – будет совсем иным, совершенно иноприродным тому, что мы видим в падшем мире. Исайя говорит, что в грядущем Божьем мире лев будет щипать травку, как вол – значит Божий мир принципиально отличается от жестокой сатанинской блевоты, которую мы видим вокруг в мире падшем. Вегетарианцы на земле – это ведь просто гости из будущего. Вегетарианство, нежелание и невозможность убивать – это признак Царствия Божия. Я просто спешу его приближать – как, знаешь, иной раз торопишь весну, надевая чересчур легкие, не по погоде, одежды.

Вдруг, на мосту уже Вестминстерском, Шломо говорит:

– Мне нравится всё, что ты говоришь про Бога и про всё про это. Если уж любить Бога – то такого, каким ты Его описываешь. Я вообще – честно говоря – тебе очень завидую, ши́кца, – смеется Шломо, – что ты во всё это веришь! Искренне по-хорошему завидую! Но… Знаешь, я думаю, я давно бы был уже рехнувшимся религиозным фанатиком, как мой ортодоксальный папаша, если бы я себя всеми силами не удерживал от этого. Честно тебе говорю: я много раз за всю свою жизнь чувствовал в себе чудовищные к этому наклонности – и боялся, что его психическая болезнь передалась мне по наследству. Я боюсь об этом думать вообще – чтобы не сойти с ума, как сошел он. Я боюсь думать о той теме, на которой он свихнулся!

Набирает воздуху побольше, – глядит на меня опять со спорщицким азартом – и разражается:

– Но вот как я посмотрю, на практике-то историческое-то христианство поклоняется совсем другому Богу, чем ты! Где ж ваши евангельские христианские принципы на практике-то?!

– Давай меня сейчас еще инквизицией начни попрекать, – ору, – и насильственным обращением в христианство индейцев! Крайне остроумно с твоей стороны, Шломо!

– Зачем же индейцами – у меня есть гораздо более свежие примеры! – вопит задиристо Шломо.

– Не желаю я сейчас, – кричу, – даже думать ни о каких больше мерзавцах, Шломо! Даже и обсуждать здесь нечего: мало ли подлецов и одержимых людей за всю историю прикрывали разными благородными идеями свою жестокость, жадность, зависть, желание захватить чужое, поиздеваться над кем-нибудь или убить! Ну и что, что иногда эти мерзавцы называют себя христианами, иногда иудеями, иногда атеистами, иногда безмозглыми язычниками?! Суть-то от этого не меняется! Лучше они от этого не становятся! Разгадка заключается просто в том, что некоторые люди паталогически любят жестокость и насилие и услаждаются возможностью коверкать судьбы людей, повелевать людьми – и готовы оправдывать это свое извращение любыми красивыми словами! Ты можешь назвать эту черту дурным характером, чем угодно – я это называю сатанинской одержимостью в чистейшем виде! Все падшие люди – грешники. Но вот эта гнусная страсть к жестокости, к насилию и власти над другими людьми – это сатанизм в натуральнейшем виде. Многие прочие грехи – как бы человечны, и Бог готов их простить при условии покаяния, – но вот поклонение вооруженной силе, этатизм, поклонение государству, поклонение насилию, поклонение спецслужбам и вождям – вот это уже всегда за версту воняет антихристом, который пробует на слабость людей в разных странах и эпохах – где бы воцариться, где бы подменить собой Бога, где бы соблазнить людей поклониться земному государству, его атрибутам и вождям – вместо Бога. Этатизм метафизически противоположен Богу и Богу противен. Те, кто называют себя «государственниками», сторонниками «жесткой руки», и упиваются насилием, культом силы, – по сути являются сатанистами, язычниками и идолопоклонниками, даже если номинально провозглашают себя принадлежащими к каким либо христианским конфессиям или другим религиям. Бог дал только две основные ценности, которые превыше всего: Бог и человек, человеческая жизнь, Божественное человеческое достоинство, как неприкосновенного существа, сотворенному по образу и подобию Божию, жизнь и душа которого бесконечно важны в глазах Божиих. «Возлюби Бога и возлюби каждого человека, как самого себя». Превыше этих двух ценностей ничего не может быть. Ничего тут Христос про «государство», заметь, не говорит. А когда из государства делают идол, поклоняются государству вместо Бога, и земным властям челом бьют вместо Бога, и приносят идолу государства в жертву человеческую жизнь, человеческие души и богоданную человеческую свободу выбора, когда заявляют, что государство важнее человека – то это откровенный сатанизм. Христос, если ты помнишь, отверг искушение сатаны, когда сатана соблазнял его властью, когда сатана предлагал Христу власть над всеми земными царствами, то есть предлагал Богу земную власть. Более того – Христос, если ты помнишь, даже специально выделил «земных правителей» в отдельную, почти как прокаженную, группу существ, поведению которых Христос просит христиан ни в коем случае не следовать! Христос же прямо и четко сказал Своим последователям: земные властители действуют и ведут себя вот так-то и так-то – а вы не будьте такими, между вами да не будет так. Искушение властью над земными царствами – это ведь действительно было одно из главных сатанинских искушений, которое Христос отверг! А вот, как ты выразился, «историческое» христианство, то есть возникшая властная надстройка, номинально называвшая себя христианской, в моменты сращения с властью секулярной, увы, в это искушение впадало. Я, на самом деле, иногда поражаюсь степени деградации людей: вот ранние христиане, в которых был жив Дух Христа, готовы были умереть – но ни в коем случае не принести жертву императору, не поклониться земному правителю – потому что только Бог достоин поклонения. А сегодняшние «государственники» не только целуют мелких царьков в зад, но и возвели это бесопоклончество в культ, и даже смеют называть это «христианством»! Лучше бы помолчали, чтоб не дискредитировать Христа. Или лучше бы перечитывали на ночь Евангелие каждый день: пусть попробуют найти хоть одно слово Христа, которое бы их оправдало, хоть один жест Христа, который бы был похож на их жест, хоть один поступок Христа, который может их извинить! Это же стыд и позор – все эти двойные стандарты: в частной, человеческой жизни, вроде бы, все, хотя бы формально, признают, что убивать – это преступление, врать – скверно, нападать на слабого – стыдно и гнусно, – а в «государственном» и «геополитическом» преломлении, «государственники» с какой-то стати провозглашают высочайшей доблестью как раз нападать на более слабого, врать, грабить, убивать и захватывать чужое – да еще и объявляют, что это христианство! Это же гнуснейшая сатанинская клевета! Их бог – перун, ваал, кто угодно – но не Христос. А все эти богомерзкие идеи завоевывания земель, расширения территорий! Когда на своих собственных территориях люди нищенствуют и бедствуют. Какие территории?! Все библейские пророки и все христианские святые твердили в один голос: праведность в нищете и тесноте гораздо лучше, чем роскошь и развращенность злых и хищных людей в материальном избытке; первое спасает душу, второе – ведет в ад. Можно спастись, живя в крошечном селении в крошечном бедном государстве, – и, наоборот, можно отправиться в ад, роскошествуя в миллиардных резиденциях на обширнейших территориях за счет нищенствующих обобранных и угнетенных граждан.

Я смотрю на Шлому: Шломо выглядит обезоруженным – и явно не может придумать, чем бы меня еще на эту тему поджужить.

Я говорю:

– Если всерьез разговаривать на эту тему, Шломо – чего делать сейчас я совершенно не хочу из-за невыспавшести…

– А когда же еще, если не сейчас?! – возмущается Шломо.

– …то придется, – говорю, – признать, что самыми несчастными и неблагополучными для христианства моментами во внешней истории, как ни парадоксально, были как раз те периоды, когда христианство номинально вроде бы было «у власти», сращивалось с секулярной властью, становилось богатым и загламуренным. Достаточно вспомнить, что, в момент якобы «процветания» христианства в Византийские времена, руководители церкви, коррумпированные с секулярной властью, – сделали с Иоанном Златоустом, – чтобы навсегда заткнуться тем, кто говорит, что богатая и близкая к власти церковь – это якобы хорошо. Удивительным ведь образом Христос все это предсказал – Христос прямо сказал: «Горе вам, когда все вокруг будут говорить о вас хорошо». Как всегда в кратком Христовом алгоритме заложена целая трагедия последующей внешней истории! И наоборот – Христос говорит, что блаженны, благословлены Богом те, кто изгнан за правду. В этом падшем мире, увы, благополучие и безбедное жирненькое существование – это мгновенный безошибочный индикатор неблагополучия в глазах Божиих. То есть, как ни парадоксально, в моменты гонений на христиан дух церкви был благополучней, чем в моменты богатства и сращивания с секулярной властью, которое всегда заканчивается для официозной церкви подменой Бога государством, чинопочитанием и подменой живой веры и Христовых заповедей ритуалами. И еще Христос говорит: горе любящим носить длинные одежды и восседать в молельных домах и домах собрания, горе тем, которые поедают дома вдов, то есть жируют за счёт бедных людей, и любят, чтобы все их звали «учитель, учитель». Увы, – говорю, – Шломо, несмотря на то, что Христос критиковал таким образом иудейских ветхозаветных священников, мы сегодня вынуждены относить эти Христовы слова и к коррумпированным секулярной властью христианским священникам, любящим быть при власти, любящим гламурный имидж, любящим власть над людьми, любящим почести и богатство. Если бы Христос пришел сегодня, я думаю, Христос точно так же резко и непримиримо критиковал бы эту часть «христианских» священников, как когда-то критиковал иудейских священников, фарисеев, книжников и законников. Думаю, Христос бы сказал: «Братки, чего это вы вырядились-то?! Я же вам говорил: имейте любовь между собой – и именно по этому знаку узнают все, что вы – Мои ученики. Я вам заповедовал только один опознавательный знак: любовь к Богу и любовь к ближним, как к самим себе. Я вам говорил, что по этому знаку вас узнают – а не по шикарным машинам, не по коррумпированной дружбе с властью и не роскошным часам на руке». Короче, Шломо, – говорю, – если ты хочешь знать, какими Христос хочет видеть Своих людей – перечитай Евангелие, услышь голос Христа, вспомни ранних христиан, в которых еще жив был Дух Христов, посмотри на святых – но не слушай, пожалуйста, зажравшихся коррумпированных мерзавцев, одержимых сатанинской гордыней и жестокостью.

Шломо говорит:

– Ты почти обратила меня, ши́кца. Можешь не стараться больше. Но проблема в том, что… Я все-таки вообще не верю, что Бог существует. Всё это какая-то неприглядная, слишком запутанная людская бессмысленная непрекращающаяся драка в мире… Кто-то просто добрее, а кто-то злой и жестокий. И вообще, с учетом всех этих серийных психических патологий у вождей, с учетом паталогической тяги нездоровых психически людей к власти, с учетом тяги психов, которые обычно и узурпируют власть, к издевательствам над людьми, к убийствам – я не понимаю и не принимаю христианского всепрощенчества. Это, пожалуй, то единственное, чего я принять в христианстве абсолютно не могу. Как можно простить Сталина? Как можно простить Гитлера? После всех сотен миллионов убитых ими людей?! Как я могу простить палачам Освенцима, из рук которых едва вырвалась моя мать, которая до сих пор кричит по ночам от ужаса того, что она пережила и видела в лагере?! Нет, никакого им прощения. Я их проклинаю – и пусть им не будет мира ни на земле, ни в загробном мире, если он все-таки существует!