Текст книги "Наследница (СИ)"
Автор книги: Елена Невейкина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 54 страниц)
– Откуда ты знаешь, как всё это делать? – спросила Элен, заворожено наблюдая за движениями Гжеся.
– Я видел, как всё это делал настоящий мастер. Но сам ещё не пробовал.
– У тебя здорово получается, – серьёзно произнесла Элен, и Гжесь ощутил себя старше и опытнее. Это было так неожиданно и приятно!
За один раз Гжесь успел обработать начерно только один лук. Потом несколько дней шёл дождь, и в сад выходить не удавалось. Наконец, вновь выглянуло солнце, принёсшее с собой возможность вновь бывать подальше от любопытных глаз.
И вот, наконец, луки готовы! Элен решила, то теперь-то остаётся только натянуть на них тетиву и – можно стрелять. Но Гжесь, совсем как взрослый, сказал:
– Куда спешишь? Луки ещё не готовы. Их надо сперва запарить, а потом ещё раз высушить.
– Чего сделать? – она решила, что ослышалась.
– Запарить. Ну, обработать паром, чтобы их согнуть можно было так, как нужно.
– А где мы будем это делать? И как? – в голосе было уныние – опять всё откладывалось. Элен казалось, что желанный момент первого выстрела не наступит никогда. До чего же всё это долго!
– Придумаем. Надо будет костёр где-нибудь подальше в саду разложить. Вот завтра и попробуем.
Но назавтра им не удалось заняться намеченным делом, потому что по саду весь день ходил садовник, срезал лишние и высохшие за лето ветки, прибирал опавшие листья и сучья. Зато на следующее утро Элен проснулась рано и еле дождалась завтрака. А после нужно было пережить ещё и обычные занятия с учителями. И только во второй половине дня она, наконец-то, выскочила из дома. Сегодня им предстояло заниматься чем-то, по-видимому, очень интересным – парить заготовки. До сих пор Элен считала, что это никак не может относиться к дереву, но сегодняшний день убедил её в обратном. Гжеся она нашла в дальнем углу парка за разведением огня под котелком, подвешенным на верёвке к низко растущей ветке.
– А если дым заметит кто-нибудь? – спросила с ходу Элен.
– Не заметят. Вчера садовник сад почистил, сухие тонкие веточки, листья убрал. Сегодня всё это сжигать будет. Так что всё равно запах дыма будет везде. А костёр наш от дома не увидишь.
На словах у него выходило всё просто и гладко. Вот только огонь никак не хотел разгораться. Элен немного понаблюдала за его попытками, потом молча присела рядом, откинула пару чурочек, подложила внутрь небольшой грудки дров сухой мох и щепочки и жестом предложила приятелю попробовать ещё раз. Эта попытка удалась, огонь разгорелся. Гжесь был готов надуться на то, что девчонка снова в чём-то была лучше его, более умелой, более опытной, но предстоящее дело пересилило, и он, смолчал. Внимательно осмотрел заготовки, отколупнул ногтем отставший кусочек коры, ещё раз проверил, симметричны ли концы, чтобы потом стрелы не летели криво. Вода между тем закипела. Держа заготовку над паром, Гжесь терпеливо ждал, время от времени поворачивая её другим концом. Потом он стал потихоньку пытаться сгибать концы, то и дело, дуя себе на пальцы. Сначала это не получалось, потом дело пошло легче, и вот настал момент, когда мастер-дебютант решил, что хватит. Взяв лук двумя руками недалеко от концов, он согнул его так, как ему казалось правильным, и поместил в подготовленную конструкцию, чтобы закрепить его в этом положении.
– Теперь пусть высохнет, – важно сказал мастер, – а потом надо будет пропитать его расплавленным воском.
– Воском? – переспросила Элен, уже прикидывая, что нужно будет предпринимать, чтобы добыть очередной необходимый ингредиент.
– Ага. Но воск у меня есть, – успокоил её Гжесь и приступил к обработке второго лука.
Роль Элен во всём этом процессе сводилась к тому, чтобы понемногу подливать воду, когда её в котелке оставалось мало, и следить за огнём. К концу дня второй лук тоже занял своё место в специальном ложе.
Время за всеми этими хлопотами летело незаметно, и, когда дети вернулись в дом, их уже с нетерпением ждали. Пан Янош и пан Войтек устроили своим чадам выговор за то, что те не пришли к ужину. На вопрос о причинах этого безобразия, Гжесь ответил, что Элен пересказывала ему очередную книжку, которую недавно прочла, и они просто забыли о времени, а Элен, обняв сидящего дядю за шею, заглянула в глаза и попросила:
– Не сердись, дядя Янош, пожалуйста. Мы больше не будем опаздывать. Просто уж очень интересная книга была!
– А почему от тебя так пахнет дымом, будто ты весь день печку топила? А руки? Ты посмотри на свои руки – они чёрные от грязи.
– Просто мы были в саду, а там садовник жёг всякий мусор – ветки там, листья. А мы замёрзли и подходили иногда к костру поближе, да веточки в огонь бросали.
– Надо будет сказать садовнику, чтобы думал в следующий раз, когда и где жечь.
– Не надо, дядя, ведь он хотел, как лучше, чтобы чисто было. Ведь ты любишь, когда чисто.
– Ох, заступница! Всех выгородила! И себя не забыла. Ну, ладно, будем считать, что всё в порядке. Но больше к столу не опаздывайте!
– Конечно, дядя Янош, больше не будем! – воскликнула Элен, чмокнула его в щёку, поклонилась пану Войтеку, кивнула Гжесю и унеслась к себе выслушивать очередную порцию охов и ахов от пани Марии по поводу грязных рук, недопустимости опоздания и т. д. Правда, она нисколько их не боялась.
Когда ушёл и Гжесь, Янош спросил у Войтека, улыбаясь в усы:
– Ну, вот что с ней делать?
– Драть, – улыбнулся в ответ пан Войтек.
– Ну, да! То-то ты своего Гжеся, можно подумать, дерёшь каждую неделю регулярно.
– А его и не нужно было драть, пока эта твоя панна не стала моего сына подбивать на разные шалости, причём не всегда безобидные – вспомни только ловчую яму! Так что это и твоя вина тоже, не можешь воспитанницу держать строго. За что же Гжеся драть? – по-прежнему слегка улыбаясь, спросил пан Войтек.
Прошла ещё неделя, в течение которой распаренные и закреплённые луки снова сохли, только теперь уже на чердаке каретного сарая. И вот оно наступило – время испытания полностью готовых луков. Дети опять ушли в дальнюю часть сада, к самой стене соседнего здания. Окна в нём начинались высоко от земли, поэтому они выбрали именно это место. Гжесь принёс с собой две широкие доски, на каждой из которых был нарисован углём круг с жирной точкой в середине. Доски прислонили к стене дома в том месте, где в плюще, закрывавшем всю стену, был небольшой прогал. Первым свой лук поднял Гжесь. Тетива, сплетённая из конского волоса, не свистнула, как было написано в романах, прочитанных Элен, а как-то слабо ухнула, но стрела всё же полетела со скоростью, которая позволила бы ей воткнуться в доску… если бы она туда попала. Дальше было множество попыток. Луки «ухали» тетивой, стрелы исправно летали, но в доску попали только трижды, и то совершенно случайно.
Несколько обескураженные друзья присели на их любимый большой камень, лежащий здесь будто специально, чтобы стать центром их всевозможных игр. Вокруг самодельных мишеней покрасневший к осени плющ был весь изодран их стрелами, листья висели грустными лохмотьями.
– Ну, почему у нас ничего не получается? – с обидой воскликнула Элен.
– Значит, мы что-то сделали неправильно. Может, не досушили? – стал тут же сомневаться Гжесь. – А может, это из-за того, что мы воском их не пропитали, поторопились?
– А может, просто нужно уметь стрелять? – неожиданно раздался сзади чей-то голос, от которого они вздрогнули и вскочили со своего камня. Пан Войтек, прищурившись, смотрел на них и слегка улыбался.
– Как вы нас нашли, пан Войтек? – первой придя в себя от неожиданности, спросила Элен.
– Это было не трудно. Ваши стрелы так долго и громко стучали в стену, что их слышал не только я.
– А кто ещё?
– Да все, кто был с той стороны стены, в доме. И все захотели узнать, что это там такое происходит? Окна расположены высоко, в них ничего не увидишь, вот и пришлось мне отправиться на разведку. Ну? Что притихли? Давайте, рассказывайте, откуда у вас это… очарование?
– Сами сделали, – первый раз открыл рот Гжесь, глядя в землю.
– Сами? – Войтек повернулся к сыну. Во взгляде можно было увидеть лёгкое удивление и неожиданное уважение. – А откуда такие познания и навыки?
– Я видел, как делал лук старый мастер, когда мы ездили в охотничий домик. Он мне рассказал, как сушить дерево, а как он его обстругивал и парил, я видел сам.
– Но с тех пор прошло уже почти два года. И ты всё запомнил? Да-а, удивил. Приятно удивил! Дай-ка мне твою самоделку.
Гжесь протянул отцу лук. Тот поводил пальцем по дереву, похмыкал, потрогал тетиву, осмотрел петли для её крепления.
– А откуда шнурок взял?
– Это Элена сплела из конского волоса.
– Ага. Значит, вы оба приложили руку к этому «чудному творению»? – хитро прищуренные глаза смотрели на девочку. Она улыбнулась и кивнула.
Войтек вздохнул, приподняв брови, присел на камень и сказал:
– В общем, это, конечно, не шедевр. Далеко не шедевр! Но, – он поднял вверх палец, – для первого раза вполне сносно. Немножко кривовато, немножко коряво, но сделано, насколько я могу судить, всё правильно. Плохо стреляют ваши луки в основном из-за слабо натянутой тетивы. Вот здесь – обратился он к сыну, – ты скривил проточку под стрелу, сам шнур неровный и натяжка слабовата. Если мы сейчас всё немного исправим, то, думаю, попадать в цель вы будете чаще. Разумеется, после соответствующей тренировки. И ещё: не меняйтесь луками, каждый из них имеет свои особенности. Это со всеми так, не только с вашими. Вы должны постепенно привыкать к своему луку, учитывая его характер. Тогда всё получится.
Пока пан Войтек говорил, его руки не бездействовали. Тетива была снята, канавка под стрелу слегка исправлена. Для этого пригодились нехитрые инструменты из небольшого ящичка, который принёс с собой Гжесь, полагая, что они могут понадобиться. Немного повозившись, Войтек сделал новую петлю на тетиве, укоротив её, и вернул на место. Подняв одну из валявшихся на земле стрел, он внимательно рассмотрел её и задал всего один вопрос, глядя на оперение:
– Это, как я понимаю, причина того переполоха, который случился некоторое время назад на птичнике, причину которого тогда так и не нашли?
Элен покраснела, опустив голову, и кивнула. Войтек тоже кивнул, но ничего не сказал. Он поднял лук и, прицелившись, выстрелил. Тетива издала тот самый свист, который и ожидала услышать Элен. Стрела вонзилась в край доски. Вторая стрела, выпущенная Войтеком с учётом результата первого выстрела, оказалась уже в пределах круга нарисованной мишени.
– Ну, вот так лучше будет, – Войтек протянул сыну лук. – Теперь им можно пользоваться. Учись. Всё, чему научился, когда-нибудь может тебе пригодиться.
Потом он так же привёл в порядок и второй лук, устраняя те мелкие недочёты, которые можно было исправить, а, отдавая Элен её уже проверенное оружие, сказал:
– А вам, панна Элена, задание: сделайте колчаны для стрел. Негоже, чтобы они вот так валялись везде. Сделаете?
– Да! – уверенно и с улыбкой ответила девочка. – Спасибо, пан Войтек.
– Да не за что. Когда-то и я вот так же учился стрелять… Правда рядом со мной, в отличие от моего сына, не стояла столь очаровательная амазонка, – он галантно поклонился и, посмеиваясь, пошёл к дому.
Вечером два друга обсуждали эти события, сидя у камина за вечерней трубочкой. Пан Янош сердито сопел, пан Войтек, по обыкновению, посмеивался.
– Нет, я не понимаю, почему ты меня не позвал? – спросил Янош.
– А зачем? Ничего опасного они не делали, ничего неприличного – тоже. Если уж они смогли в тайне от всех в течение трёх месяцев готовить своё «предприятие», то что можно тут сказать? – развёл руками Войтек. – Разве что похвалить за настойчивость, терпение и умение?
– Я бы не разрешил Элен заниматься этим!
– А то она бы тебя послушалась! А, собственно говоря, почему ты запретил бы ей? Что здесь плохого?
– Она барышня! Пусть лучше думает о том, что положено барышне, девочке. Пусть занимается какими-нибудь девичьими делами.
– Какими? – спокойно уточнил Войтек.
– Ну, я не знаю… Танцами, музыкой, рукоделием… Да мало ли!
– Она и так всем этим занимается. Ты же сам нанял ей учителя танцев и музыки, а пани Мария учит её всему, что умеет сама. Только вот хочет ли Элен этого?
– Так в том – то и дело, что Элен делает всё это из-под палки! – пан Янош вскочил и заходил по комнате. – Пани Мария постоянно мне жалуется, что у Элен не хватает терпения и прилежания.
– Да? А, по-моему, дело тут не в терпении. Ты потом как-нибудь взгляни, какой шнурок она сплела из конского волоса в качестве тетивы. И сплела гораздо большей длины, чем это требовалось. Разве это не терпение? А что до прилежания… Разве всё, что она выполняет – плохо сделано?
– Ннет… Вроде бы на это учителя не жалуются.
– Ну, вот. Хоть и нехотя, она выполняет задания именно прилежно. Чего же ты ещё хочешь?
– Чего? Да того, чтобы Элен, как и все другие девочки в её возрасте, любила наряжаться, кокетничала, чтобы хотела выезжать со мной с визитами… Словом – чтобы она была барышней!
– Словом, – повторил за ним Войтек, – чтобы она стала другой. Но она такая, как есть. Вряд ли её характер изменится. Разве только она сама этого захочет. Панне Элене нужна цель, к которой она будет стремиться, и тогда её мало что сможет остановить. Пока же такой цели впереди нет, она не понимает, зачем делать то, что ей навязывают. Она сделает всё, что от неё требуют, просто в силу воспитания, любви и уважения к тебе, но ей самой это не нужно, потому что непонятно – зачем?
– Всё равно, я бы не разрешил ей стрелять из лука, – проворчал Янош. Он сознавал, что в словах Войтека было много правды, но не хотел сдаваться, признавать свою неправоту.
– Неужели ты считаешь, что тебе это удалось бы? – вернулся в самое начало беседы Войтек. – Твоя панна Элена найдёт выход из любой ситуации, обойдёт любые запреты. И тогда ты первый станешь жалеть о своём решении.
Янош на этот раз смолчал.
А Гжесь с Элен, обрадованные таким исходом их очередной выдумки, приступили к тренировкам всерьёз. Любая свободная минута посвящалась ими стрелам и мишеням. На улице становилось всё холоднее, но их это не смущало. Зато успех был налицо: стрелы чаще и чаще вонзались в мишень всё ближе к её центру. Настроение друзьям портили только ветреные дни, когда стрелы так сильно сносило в сторону, что заниматься становилось невозможно. Но и это вскоре они превратили в забаву и теперь ждали ветра даже с нетерпением. Оказалось, весьма увлекательно соревноваться, кто точнее возьмёт поправку на ветер.
Но постепенно погода испортилась окончательно. Потянулись серые холодные дни с затяжными дождями, потом к дождю прибавился первый, мокрый противный снег, который не ложился на землю праздничным белым ковром, а превращался в мерзкую грязь. Долгие прогулки прекратились, и луки скучали в бездействии, как и их хозяева. Элен, глядя за окно на белое мельтешение снега, вспоминала, как шла сюда, в этот дом, под таким же неприятным мокрым снегом, в одних чулках, ничего уже не чувствуя от холода и усталости. Вслед за этим она вспомнила, что рядом с ней тогда был Гожо. О нём Элен ничего не знала со дня его отъезда. Ей стало ещё тоскливее от воспоминаний. Как там дела у Мирко и Чергэн? Здоровы ли? Чем занимается Лачо? А кто родился у Гожо с Галиной?.. Вопросов было много, а вот ответов ей никто дать не мог.
Немного веселее стало, когда, наконец, ударил настоящий мороз, а снег лёг на землю уверенно, по-хозяйски. Сразу появилось чувство ожидания праздника – ведь впереди было Рождество!
Гжесь
Этот самый любимый её праздник не в первый раз удивлял её. Она не могла привыкнуть ни к сену под скатертью праздничного стола, ни к снопам хлеба в углах комнаты. Зачем это? Хотя ей и объяснили, что это традиция, всё равно было непонятно. Когда Элен впервые увидела, как под скатерть стелют сено, она ещё плохо понимала по-польски. Дядя Янош, конечно, смог бы объяснить ей всё на русском, но рядом его не оказалось, а другие русского не знали. Из их слов девочка уразумела только, что это как-то связано с Христом и почему-то с кормушкой для скота. Потом, в храме, куда её взяли с собой на праздничную мессу, она увидела, как ей показалось, детские игрушки. Дядя сказал, что это называется «шопка». Там была кукла-младенец, мужчина с бородой и молодая женщина. В стороне располагались ещё несколько фигур, изображающие бородатых стариков. А рядом стояли овечки, такие хорошенькие, что их хотелось взять в руки, поиграть ими. И все фигурки стояли и сидели на сене. «Опять сено…» – подумала тогда Элен, а потом вспомнила, как пани Мария читала ей книгу, в которой говорилось, что «ребёнка положили в ясли на сено». «А-а! – догадалась Элен, – наверное, этот ребёнок и есть маленький Иисус».
Теперь, в третий раз встречая Рождество в доме пана Яноша, Элен уже знала примерно, чего ждать. Она внимательно следила за всеми приготовлениями, и сама принимала участие в них. Дом украшали сосновыми и еловыми ветками, на кухне заканчивали приготовление праздничного ужина, в столовую опять внесли необмолоченные снопы ячменя. Они хранились специально для этого случая в сарае, тщательно оберегаемые от мышей. Эти снопы Элен обнаружила ещё ранней осенью и всё интересовалась, зачем они там стоят. Все торопились закончить все дела до вечера. Этот день накануне Рождества, который Элен знала как Сочельник, здесь называли странным словом Вигилия.
Вот, наконец, и стемнело, можно было садиться за стол. Всё так красиво! Элен помнила, что ничего нельзя было трогать до окончания молитвы, которую сейчас начнёт читать дядя Янош. Зато потом можно будет перепробовать всё подряд! И это называлось постным ужином! Столько вкусностей! А потом, на следующий день, после посещения церкви, предстоял ещё и праздничный обед. Не то, чтобы Элен так уж любила поесть, но ей нравилось, когда всё было по-праздничному украшено. Почти всё напоминало ей празднование Рождества в России, но были и отличия. Например, здесь она познакомилась с облатками. Эти тоненькие белые хлебцы, которые Элен сначала приняла за вафли, лежали посредине стола на небольшой подушечке. С них положено было начинать трапезу, предлагая соседям по столу отломить кусочек. А после ужина все будут петь колядки. Только колядки здесь немного другие, нет таких весёлых, как дома, а уж о цыганских колядках и говорить нечего. Вот тогда было веселье! После праздничной службы в церкви возвращались в избу, где ждал праздничный стол. Праздновали все вместе – и цыгане и хозяева, у которых они зимовали. А как здорово было, когда дети и молодёжь ходили по деревне, пели и собирали угощения! А потом обязательно кто-нибудь из молодых цыган в шутку крал лошадь у того, в чьём доме был праздник. А на следующий день хозяин искал свою пропажу, а найдя, «выкупал» её опять-таки за угощение. А потом праздник был у следующего хозяина, потом – у следующего… И так все Святки.
После ужина Элен вместе со всеми опять пошла в костёл. Шопка представляла всё ту же сценку, но фигурки были другими. Бородатых старцев не было, зато над младенцем склонился ангел, а рядом с овечками стояла лошадка. Она Элен не понравилась – толстенькая, коротконогая, больше похожая на ослика. Зато в этот раз она с удовольствием слушала орган. Звуки поразили её. Они как будто наполнили высокое светлое помещение до самой крыши, и казалось, что поют сами стены… По дороге домой Элен услышала, как Янош и Войтек обсуждали, что, несомненно, есть разница – кто играет на органе. Нынче это был настоящий мастер, органист от Бога. Элен с удивлением подумала: почему ей и в голову не приходило, что эти волшебные звуки, от которых хочется то ли заплакать, то ли полететь, как птица, извлекает из инструмента человек? Это поразило её. Один человек управлял всеми этими трубами и трубочками!..
Но, несмотря на все эти разные впечатления, Элен ждала «своего» Рождества – православного. Оно проходило куда более скромно. Небольшое помещение молельного дома не могло сравниться с величием костёла с его органом. Но как здесь было уютно! И всё знакомо. Служба шла на польском, но Элен это уже не мешало, она прекрасно освоила язык. А в остальном всё было, как на родине: знакомые лики Святых, знакомые молитвы. Не нужно следить за тем, чтобы кто-нибудь не заметил, как ты крестишься – слева направо или справа налево.
В общем, праздник был красивым, было много радости, были и забавы и подарки, но Элен скучала. Именно во время рождественской праздничной службы в молельном доме она ощутила такое сильное желание снова оказаться там, на родине, в знакомой церкви… А потом сбежать с деревенскими ребятами и Аленом кататься с горы… Она чуть не заплакала.
После православного Рождества все заметили, что Элен ходит какая-то особо тихая. Но по распоряжению хозяина дома с вопросами к ней не приставали, делая вид, что всё идёт, как обычно. И Элен тоже ни с кем не говорила о своей печали. Постепенно всё прошло, и Элен вновь стала привычно озорной, не в меру предприимчивой девчонкой.
Но когда через год вновь приближались Рождественские праздники, Элен опять ощутила беспокойство. Ей очень не хотелось снова ощутить те эмоции, которые захватили её в прошлом году. Она не хотела вспоминать. Нужно было срочно чем-то себя занять. У взрослых были свои заботы, которых, как всегда прибавилось в это предпраздничное время, у дяди к тому же появились какие-то срочные дела и он уехал на несколько дней, а Гжесь помогал отцу. Элен оказалась предоставлена сама себе. Она слонялась по дому, придумывая очередное дело. Но вот заниматься с пани Марией ей категорически не хотелось. Другие учителя прервали занятия на время праздников, но пани считала, что те навыки, которые она старалась привить своей подопечной, требуют постоянных методических усилий и к тому же дисциплинируют непоседу. Поэтому она не оставляла Элен в покое. Естественно, девочка изо всех сил старалась не попадаться лишний раз на глаза своей строгой воспитательнице.
Как-то раз, спускаясь по лестнице и заметив пани Марию, Элен поспешила обратно, но тут же сообразила, что на втором этаже деваться ей, кроме своей комнаты, некуда, а там пани найдёт её в два счёта. Как кошка, которая, убегая от преследователя, бежит наверх, Элен тихонько проскочила по лестнице, ведущей на чердак, и притаилась, присев возле запертой двери. Она слышала, как пани Мария поднялась и прошла к её комнате. Можно было рискнуть и проскользнуть вниз, но Элен решила на всякий случай остаться пока на месте. Пани возвратилась почти тут же, ворча себе под нос, что «негодная девчонка опять куда-то делась». Когда ворчание и шаги затихли где-то на первом этаже, Элен перевела дух. Пронесло. Теперь можно и спуститься. Вставая, она вдруг почувствовала, как её ухватили сзади за волосы. Она испуганно замерла. Ничего не происходило. Тогда, заведя руку за голову, она ощупала то, что держало волосы. Это было что-то железное. Высвободив прядь, Элен обернулась: волосы зацепились за скобу для замка. Скоба выглядела на удивление ненадёжно. Элен потрогала её – она свободно болталась. Тогда девочка потянула скобу на себя, и та подалась, старые гвозди вывалились из дерева, и скоба повисла на оставшемся запертом замке. Теперь ничего не мешало открыть дверь. В воздухе запахло очередным приключением. Здесь она ещё не бывала! Что же там такое? Элен приоткрыла дверь, которая тихонько скрипнула, и шагнула в темноту. Сердце билось часто и гулко. Постояв, пока глаза хоть немного привыкли к тёмному помещению, она, пользуясь слабым светом, падавшим сквозь полуоткрытую дверь, осмотрелась. Рядом ничего интересного не было. И неинтересного, впрочем, тоже, если не считать старой корзины. Элен сделала несколько шагов. Теперь темнота стала более плотной, различить хоть что-нибудь вокруг было трудно. Пытаясь пройти дальше, Элен обо что-то споткнулась и упала, больно ударившись коленом. Замерев на месте, ожидая, что на шум вот-вот кто-то придёт, она немного посидела, растирая место ушиба, потом встала, отряхнулась и, прихрамывая, пошла обратно к двери. Закрыв её и вставив гвозди на место, так что запор казался нетронутым, Элен решила вернуться сюда со свечой, чтобы хорошенько всё рассмотреть. К тому же, хорошо бы надеть что-нибудь тёплое, потому что на чердаке ощущался зимний холод.
В следующий раз Элен со свечой в руке и в меховой душегрее рассмотрела, обо что споткнулась. Это была выступающая над полом деревянная балка. Таких здесь было много. Перешагнув через неё, она углубилась в неизведанные глубины чердака. Осматриваясь по сторонам в тусклом свете свечи, она вдруг вздрогнула и, еле сдержав крик, отпрянула в сторону, уронив свечу. На чердаке кто-то был! Он сидел под самым скатом крыши. Свечка чудом не погасла и Элен, подобрав её с пола дрожащей рукой, тихо спросила:
– Вы что здесь делаете?
Ответом была тишина. Слышно было только, как ветер тихонько плачет в щелях, прося впустить его внутрь. Всё так же дрожа, стиснув зубы, чтобы они не стучали от страха, Элен медленно приблизилась к сидящей на полу фигуре… Вот она уже близко… Вот – совсем рядом… Элен тихонько фыркнула, зажав рот рукой: ну, и дурочка же она! Испугалась пустых старых доспехов! Интересно, а что они здесь делают? Наверное, это дорогая вещь. Она принялась подробно осматривать находку. Оказалось, что у доспехов не хватает почти половины частей. Понятно, почему они здесь…
Пробыв на чердаке ещё немного, Элен решила, что пора спускаться, чтобы кто-нибудь ненароком не обнаружил, где она пропадает. Тогда скобу починят и всё – прощай, чердак! А ей хотелось осмотреть здесь всё подробно, поэтому рисковать не стоило.
За неделю Элен изучила чердак и вещи, находящиеся там, вдоль и поперёк. Теперь ей известны были все тайны этого волшебного помещения. Сначала она решила, что никогда и никому не расскажет о своих открытиях, её распирала гордость: вот, никто не догадался забраться сюда, кроме неё! («Никто» – это, конечно, был Гжесь). Но постепенно в ней росла потребность поделиться своими сокровищами, принять заслуженное восхищение. Нужно посвятить во всё Гжеся. Он должен это увидеть!
Вскоре после Рождества Элен исполнила своё намерение и повела Гжеся на чердак. Гжесь жил в этом доме столько, сколько себя помнил, но на чердак ещё ни разу не забирался. Ему это просто в голову не приходило. А здесь было здорово! Огромное пространство, только условно разделённое на сектора балками и какими-то распорками, было прекрасно своей неизведанностью. Здесь всюду чудились тайны. Полумрак, стоявший тут даже днём, не давал разглядеть подробности и, казалось, скрывал неведомые опасности. Элен со свечой в руке держалась уверенно, по-хозяйски. Она сразу пошла вперёд, напомнив приятелю, чтобы ступал как можно тише. Мальчик то и дело останавливался, чтобы разглядеть очередную вещь, заинтересовавшую его. А тут было, на что посмотреть! Неработающие напольные часы возвышались, как башня, над кофейным столиком с отломанной ножкой; целой грудой были свалены разного размера ящики, о назначении которых можно было гадать долго; переброшенная через балку висела какая-то одежда, напоминающая старинный тёплый плащ. Вот в углу, за очередной балкой, что-то блеснуло. Гжесь шагнул туда и увидел валяющиеся рыцарские доспехи, потемневшие, но от этого ставшие ещё интереснее. Он хотел поднять их, посмотреть, все ли детали на месте, но Элен зашипела на него:
– Потом! Это всё посмотришь потом! Пойдём, я покажу тебе самое главное!
Гжесь, всё ещё с тоской оглядываясь в сторону покинутых доспехов, двинулся за ней. Они прошли мимо свёрнутых в трубочки и уложенных в ящики пергаментов, мимо небольшого шкафчика без дверец, на полках которого виднелась посуда, мимо остова большой люстры и, наконец, приблизились к конечному пункту своего путешествия. Элен поставила свечу на выступающую часть не то балки, не то ещё какой-то конструкции и открыла стоявший на полу сундучок. Когда Гжесь заглянул в него, то сначала ничего не понял. А потом, разглядев расколотый приклад с изящной резьбой на поверхности, понял, что здесь хранятся детали оружия – пищалей, пистолетов, мушкетов и т. д. После этого он смог выговорить только: «О-о-ох…» и опустился на колени перед сундучком, чтобы получше ознакомиться с его содержимым. Он давно уже мечтал о собственном пистолете, но пока что отец разрешал ему только пострелять из своего, да и то иногда. Хотя охотничье ружьё у него было. Гжесь начал перебирать, вынимать, разглядывать все эти блестящие и матовые, большие и совсем крохотные, металлические и деревянные кусочки настоящего боевого оружия. Элен была совершенно счастлива, видя, что её товарищ полностью очарован находкой. Это было так же приятно, как самой найти что-то новое и интересное.
– Как ты думаешь, из всего этого можно собрать хоть один настоящий пистолет или ружьё? – спросила она.
– Н-не знаю… – разглядывая какую-то фигурную медную штучку, ответил Гжесь. – Здесь всё разное. В смысле – от разного оружия. Но можно попробовать.
– И из него можно будет стрелять?
– Ну, да, наверное… Если сумею собрать.
С этого дня чердак ненадолго стал для них постоянным местом встречи. Он открывал им всё новые свои тайны, но ничего интереснее, чем «оружейный сундучок» они для себя не нашли. Сложнее всего было пробраться туда так, чтобы никто не знал. Гжесь отобрал некоторые детали и перенёс их к себе в комнату, так что на чердак Элен теперь лазила одна и редко, а вскоре и вовсе перестала. Сейчас её больше интересовали успехи Гжеся, который у себя в комнате из натасканных с чердака деталей пытался соорудить что-нибудь более или менее похожее на пистолет. Он был весь поглощён этим занятием, так что на некоторое время Элен осталась в одиночестве. От скуки она придумывала себе всё новые занятия. Вдруг ей показалось, что очень интересно посмотреть, как готовят здесь еду, чем отличается этот процесс от того, что она видела в таборе, и в чём принимала непосредственное участие. Долго думать над решением она не любила, поэтому быстренько бросилась осваивать кухню. Но кухня – не чердак. Прежде всего, здесь постоянно присутствовали люди, и уже невозможно было надеяться пройти незаметно, да и сама цель подразумевала общение с мастерами готовки. Нужно было придумать какую-то весомую причину, которая смогла бы убедить всех, что ей просто необходимо уметь готовить. Пани Мария пришла в ужас! Молодая панна – на кухне! Это немыслимо! Так же нельзя! Ей там не место. Она так и сказала пану Яношу, вложив в свой монолог столько ахов и слёз, что можно было подумать, Элен, самое меньшее, связалась с сомнительными людьми и проводит в их обществе дни напролёт, занимаясь какими-то нехорошими делами. Пан Янош, в последнее время не слышавший ни о каких новых возмутительных поступках воспитанницы, в глубине души опасался, что такое затишье добром не кончится. И когда к нему в кабинет вошла пани Мария с трагическим выражением лица, он внутренне сжался: вот оно, сейчас выяснится в очередной раз что-нибудь скандальное. Поэтому, услышав, что на сей раз Элен всего-навсего решила познать тайны кухни, облегчённо вздохнул. Это всё же было хотя бы женским делом – интересоваться приготовлением блюд. Вслух он сказал:
