Текст книги "Наследница (СИ)"

Автор книги: Елена Невейкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 54 страниц)

– Прошу вас, разрешите мне позвать бабу Зульфию. Она поможет!

– Это кто такая? – спросил Штефан.

– Опять ты со своей бабкой пристаёшь! – зашипела на Розу мать. – Сколько раз я говорила тебе, чтобы забыла дорогу к ней!

– Кто она, эта Зульфия? – опять спросил Штефан.

– Да, татарка одна старая, – небрежно пояснила хозяйка. – Говорят люди, что вроде травами да заговорами лечить умеет. Моя Роза, вон, к ней повадилась бегать, с детства ещё. Та, понимаете, бездетной осталась, умерли у ней все. Вот она Розу и привечает. Только не дело это! Не к лицу приличной девушке какими-то там травами интересоваться! Пусть этим деревенские бабы занимаются.

– Ну, это вы меж собой решайте, – сказал Штефан, – а мне скажите: эта ваша татарка и впрямь людей лечит?

– Лечит, господин Штефан, лечит, – прижав кулачки к груди, ответила Роза. – Я сама видела. Я к ней ходила и видела, – опасливо оглянувшись на мать, пояснила она. – Баба Зуля мне много рассказывала и травки разные показывала. Я пока мало знаю, лечить не могу. А она может!

– А ну, цыц! – прервал Штефан. – Где она живёт? Далеко?

– Нет, тут рядом. Я сбегаю? – робко спросила Роза, всё так же косясь на мать.

– Давай, беги. Пусть придёт твоя баба Зуля, посмотрит. Может, и выйдет из этого что путное, – решил Штефан.

Когда Элен в следующий раз открыла глаза, перед собой она увидела морщинистое скуластое лицо. Здесь же была и Роза. Из её бормотанья Элен поняла, что обладательницу раскосых глаз зовут баба Зуля, и она здесь для того, чтобы помочь. Потом перед ней оказалась чашка с каким-то пряно пахнущим отваром. Кто-то, как показалось Элен – Роза, приподнял её голову вместе с подушкой, и она послушно сделала глоток, потом другой. Жидкость была неожиданно горькой. Но эта горечь не отвращала, она почему-то была приятна. Затем снова навалился сон. И потянулось почти физически ощутимое время. Открывая глаза, Элен видела перед собой старую татарку или Розу, изредка – Штефана. Сон часто путался с явью, и Элен говорила с людьми, принимая их за других. Но, взяв пример со Штефана, с ней не спорили, отвечая на её слова от имени того, кого видела перед собой Элен в своём воображении. А она, всё ещё находясь под властью последнего разговора с Юзефом, часто говорила с паном Яношем, паном Войтеком и Гжесем, стараясь убедить их, что никогда не хотела их огорчать. Просто так получалось само собой. Как-то раз, когда возле неё находился Штефан, она, узнав его, стала просить позвать дядю Яноша. Штефану с трудом удалось убедить её в том, что его нет рядом. Тогда она спросила о Гжесе и его отце. Когда она поняла, что и они не могут прийти к ней, то стала просить Штефана передать им всем, что она теперь будет думать не только о себе, что всё теперь будет по-другому. Постепенно Элен осознала, где находится, и что с ней, но продолжала говорить, как будто продолжая разговор.

– Понимаешь, Штефан, я хочу, чтобы дядя знал, что я не эгоистка, что я всегда помню о нём, – (В этот момент в комнату с очередной чашкой отвара шагнул Юзеф, но его никто не заметил). – Я так виновата перед ним! Но я всё исправлю. Вот вернусь и всё исправлю. Ведь я его люблю. Я знаю, он переживает нашу разлуку… А теперь ещё война. Но я всё ему объясню при встрече, и мы больше никогда не расстанемся.

– Не волнуйтесь, панна Элена, он тоже любит вас, значит простит. Вы вернётесь, и всё будет в порядке. А сейчас вам нужно поспать, – Штефан поправил подушку и, повернувшись, увидел закрывающуюся дверь.

* * *

Дни шли, а для Элен ничего не менялось. Она всё также пила какие-то отвары, настойки, иногда ощущала вкус куриного бульона, иногда – тёплого молока. Но всё это происходило как будто не с ней. А потом настал момент, когда, в очередной раз, открыв глаза, Элен увидела абсолютно ясно всю комнату. Судя по освещению, было позднее утро, а за окном, находящемся за изголовьем, светило солнце. Элен с удовольствием потянулась и ещё раз осмотрелась. В это время в приоткрывшуюся дверь заглянула Роза. Увидев открытые глаза и улыбку на лице Элен, она просияла и вошла.

– Вот вы, наконец, и проснулись, – сказала она так, как будто Элен просто спала дольше обычного.

Вскоре пришёл Штефан, а за ним – Юзеф. Отвечая на их вопросы о самочувствии, Элен поняла, что болела, по-видимому, долго.

– И сколько прошло времени с тех пор, как я слегла? – спросила она и, увидев, как переглядываются Штефан с Юзефом, сказала: – Я же всё равно узнаю.

– Сегодня начался десятый день, – ответил Штефан.

– Десятый… Значит, Рождество уже прошло?

– Да. И наше, католическое, и ваше, православное. Оно как раз вчера было. Вон, Роза и её мать ходили в церковь и молили там за вас Бога. Видно, услышал он их, вот и стало вам легче, панна.

Элен улыбнулась, но ей стало грустно. Она так рассчитывала и в этом году побывать на Рождественской службе… Значит, не судьба.

– Это всё замечательно, – сказала она, переходя к более материальным темам, – но скоро ли мне принесут хоть что-нибудь поесть? Или нужно дожидаться обеда?

Роза тут же радостно ускакала на кухню, а Элен стала расспрашивать Штефана обо всём, что происходило. Юзеф вёл себя как-то странно: не подошёл, стоял в стороне и, если она задавала ему вопрос, отвечал односложно и только конкретно о том, что спрашивалось.

Через пару дней Элен спросила у Розы, почему она не видит у себя татарку-знахарку.

– Или она мне приснилась?

– Нет, она вам не приснилась, – ответила девушка, немного смущаясь. – Ей трудно ходить, вот она и попросила меня делать всё для вас. Вы не думайте, я умею! – воскликнула она. – Я давно уже у неё учусь. Только вот матушка ругается.

– Да я и не думаю ничего такого… А скажи-ка, когда примерно я смогу ходить, на лошади ездить? Ведь нам нужно в дорогу собираться.

– Ну, засобиралась! – заворчал вошедший Штефан. – Раз вы о дороге заговорили, панна Элена, значит, поправляетесь. Только не торопитесь, а не то, не ровен час, только хуже себе сделаете.

– Да, – подхватила Роза, – нельзя быстро вставать, сначала окрепнуть после болезни надобно.

– О! Слушайте, что вам лекарь с косичкой говорит, – подмигнув, сказал Штефан, – она своё дело знает.

Роза покраснела и выскочила из комнаты. Элен улыбнулась:

– Может, в дорогу и рано пока, но лежать я больше не могу. Сегодня обедать буду со всеми за столом. Ты скажи Розе, чтобы помогла мне одеться. Сегодня мне без неё не справиться будет.

Больше в своей комната Элен не ела, а на следующий день потребовала, чтобы ей помогли выйти во двор «хотя бы на полчаса». На полчаса Роза её не отпустила, но минут пятнадцать Элен провела на воздухе. После этого, обеспокоенная Роза помчалась за советом к бабе Зуле. Но та сказала, даже не дослушав:

– Раз сама захотела, значит, силы свои чувствует. Хуже, когда человека не поднять никакими уговорами. Вот и не спорь. Но рядом будь и следи, чтобы она не перестаралась.

Элен получила возможность гулять, всё больше увеличивая время прогулки. В конце концов, однажды, ни у кого не спросясь, сама оседлала свою лошадь и появилась на дворе верхом, вызвав ужас у Розы и её матери и одобрительную улыбку у Штефана. Что подумал Юзеф, осталось неизвестным, так как он, посмотрев молча на довольное лицо Элен, ушёл в дом.

За ужином Элен объявила, что намерена завтра проехаться по городу, чтобы оценить свои силы. Роза попыталась поспорить с ней, но, как и следовало ожидать, не добилась успеха. Тут, видя расстроенное лицо девушки, которая не смела больше возражать, но понимала, что всё может привести к новым сложностям, вмешался Штефан:

– Что это вы, панна Элена, придумали – в эдакий мороз верхом по городу шастать? Уж поездили один разок, хватит. Вон, после того никак в себя прийти не можете. Уж если вам так хочется развеяться, садитесь в санки да покатайтесь. Вон и Розу с собой возьмите, если матушка ей разрешит. Она вам город покажет. Покажешь? – обратился он к ней.

– Конечно, – кивнула она.

– Это она может, – согласилась хозяйка, – Роза мно-ого всяких баек о нашей Казани знает. Кто где жил, кого где убили, что где раньше стояло. И Кремль покажет и монастырь. И расскажет обо всём, что видит – только слушай! Но, конечно, если вы решите верхами ехать, она дома останется, не умеет она на лошади-то. Вот в санках – другое дело.

Взглянув на взволнованное лицо Розы, Элен согласилась, хоть и сильно подозревала, что здесь был некий заговор, чтобы не допустить верховой прогулки.

Возвращаясь назавтра домой с прогулки, Роза опять и опять возвращалась к истории царицы Сююмбике.

– Я вот всегда думаю: а правда она спрыгнула с той башни в Кремле или нет? Может, это придумал кто-нибудь? Ведь это грех – самой себя жизни лишить…

– Не знаю, – пожала плечами Элен, – может, и правда. Это по нашей вере самоубийство грех, а какая вера была у царицы, мы не знаем. Может она это грехом не считала. Знаешь, бывают в жизни такие моменты, что о грехе и не думаешь. А может, ей показалось, что уж лучше согрешить, чем всю земную жизнь мучиться.

Тем временем подъехали к воротам. Юзеф, сопровождавший их верхом и за всё время едва проронивший несколько слов, открыл ворота, пропустил сани и вновь закрыл за ними.

Помогая Элен переодеться, Роза продолжила разговор.

– А я слышала, что где-то на свете есть ещё такая башня, как наша. Тоже всё падает, а упасть никак не может. Это правда?

– Думаю, да. Сама я не была там, не видела, но читала, что в италийском городе Пиза есть такая башня.

– Вот бы посмотреть! – мечтательно вздохнула Роза.

– Когда-нибудь увидишь, если так сильно хочешь, – ответила Элен.

– Вряд ли, – вздохнула девушка, – это вы можете поехать туда, куда пожелаете, у вас деньги есть. А я… Даже на замужество не стоит рассчитывать. Кому нужна невеста, у которой из приданого – только постель да одёжка?

– Зря ты так думаешь, – покачала головой Элен, вспомнив рассказ Забродова о своей женитьбе. – Если человек полюбит, он и без приданого возьмёт тебя замуж.

– Так и матушка говорит. Только не верю я, редко так бывает, – печально сказала Роза, присев на табурет возле тумбы с кувшином для умывания. – Я вот подумала: ведь баба Зуля сама зарабатывает, ей на жизнь хватает. Она могла бы и больше заработать, но ей уже трудно, да потом она говорит, что не нужно ей больше, тратить не на что. А я молодая, сильная, работать могу много. И деньгам бы применение нашла. Вот бы мне такую работу, как у бабы Зули! И травы мне интересны, и лечить мне нравится…

– Так в чём же дело?

– Матушка недовольна, – опустив голову, словно погаснув, ответила Роза.

– А ты не спорь с ней. Но и желание своё не забывай. Если твёрдо решила, если знаешь, чего хочешь – обязательно всё получится! Только делай для этого что-то, не останавливайся. Мать простит, ведь она любит тебя. А когда она увидит, что твоё занятие не только нравится тебе, но ещё и доход приносит, она и сама рада будет. Это сейчас ей всё не нравится, потому что непривычно. А потом всё станет на место. Только не сдавайся.

Роза слушала и верила. Но стоило Элен замолчать, как она снова засомневалась.

– Вам легко всё это говорить, ведь вы родились уже богатой. А я…

– Да, я родилась богатой. И знатной. А потом всё потеряла в один миг. И семью, и дом, и достаток, и положение в обществе. Потеряла бы и жизнь, но меня спасли цыгане, – улыбнувшись испугу в глазах Розы, кивнула: – Да, я жила с цыганами. Ты не верь тому, что болтают о них, это по большей части неправда. Это хорошие люди – мудрые и сильные. А если они решают помочь, то помогают, чего бы это им ни стоило.

– Но они ведь воруют…

– Что воруют?

– Лошадей, детей… – неуверенно сказала Роза.

– Детей… Значит, ты считаешь, что меня украли, когда подобрали в лесу, умирающую от голода?

– Нет…

– А ведь таких, как я много. Не все, конечно, с голода умирали. Одни потерялись, другие остались сиротами, да мало ли что может случиться ещё. Просто цыгане считают, что чужих детей нет. Не бывает. И если они видят, что ребёнок попал в беду, они сделают всё, чтобы помочь ему. Но они не могут останавливаться надолго, поэтому забирают детей с собой. Вот и всё. Разве в этом есть что-то плохое?

– А лошади? – уже с любопытством спросила Роза.

– Лошади? – Элен улыбнулась, вспомнив цыгана, добывшего для неё саврасого Кречета. – Скажи, как ты считаешь, можно ли считать, что лошадь украли, если за неё оставили плату?

– Нет.

– А если это сделано без ведома хозяина лошади? Просто вместо своего скакуна он наутро обнаруживает деньги. Тогда как? Воровство это?

– Не знаю.

– Вот именно. Хозяин лошади скажет – да, несомненно. А цыган, что взял коня, уверен, что нет. Ведь он заплатил за него… Это, конечно, единичный случай, бывает по-разному. Я просто хочу сказать, что у нас разные взгляды на жизнь. Не плохие и не хорошие, а просто разные.

– И вы с ними долго жили?

– Несколько лет.

– А потом?

– Потом я попала к другому человеку, обеспеченному, дворянского звания, который тоже стал относиться ко мне, как к родной дочери. И добраться до него мне тоже помогли цыгане.

– Вот видите, это случайность. А если бы вы не попали к нему?

– Можно с таким же успехом спросить: а если бы я не потеряла семью? Вся жизнь состоит из таких случайностей и «если бы». Роза, нужно добиваться того, чтобы тебе встретилась необходимая «случайность». Может быть, у тебя и не получится, хотя я думаю, что если быть уверенной в успехе, он придёт, зато ты никогда не пожалеешь, что не попыталась что-то сделать.

– А чего добивались вы? Снова стать богатой?

– Вот на этот вопрос я не отвечу. Это касается только меня.

– Но вы получили всё, о чём мечтали? Всего добились?

– Пока не всего. Но я не сомневаюсь в том, что всё, что я задумала, получится.

– Я тоже попробую, – тихо вздохнув, сказала Роза.

Орёл

В путь тронулись уже в начале марта. Дорога была хорошо накатана, полозья скользили легко. Ночи всё ещё оставались холодными, морозными, но днём часто выглядывало солнышко, и тепло хорошо ощущалось. Поэтому приходилось торопиться, чтобы снег под жаркими лучами не превратился в непролазную грязь. Юзеф, как и по дороге в Казань, временами ехал с Элен в возке, давая отдых себе и своей лошади. Но разговорить его у неё так и не получилось. Он продолжал вести себя так, как все последние недели. Элен ничего не могла понять. Наконец, она спросила его об этом напрямую.

– Я обидела тебя чем-то?

– Нет, – поднял брови Юзеф, – разве я дал повод так думать?

– Дал. Ещё как дал! Ты игнорируешь все мои попытки заговорить с тобой.

– Разве я сейчас не разговариваю?

– Нет. Ты просто отвечаешь на вопросы, а раньше мы с тобой беседовали.

– Простите. Я не должен был вести себя с вами так вольно.

– С вами? Ты что, Юзеф, белены объелся?

Раньше такие грубоватые выражения всегда выводили Юзефа из себя. Он морщился и часто что-нибудь говорил по этому поводу, показывая, что ему неприятно, что молодая панна так разговаривать не должна. Зная это, Элен иногда, забавляясь, поддразнивала Юзефа, используя фразы, подслушанные у крестьян или подмастерьев. Но сегодня и это не прошло. Юзеф никак не отреагировал на её провокацию и спокойно повторил:

– Я сожалею, что часто моё поведение выходило за рамки моих обязанностей.

– Обязанностей?.. – Элен была в тупике. Но растерянность быстро перешла в чувство обиды и возмущения. Что ж это такое! Его что, внезапно стало раздражать её общество? Ах, так? Ну, хорошо. Плакать не будем. Подумаешь! Хочешь быть обычным телохранителем? Ладно.

– Хорошо, пан Юзеф, я принимаю ваши извинения. А сейчас я предпочла бы немного вздремнуть, – и она откинулась на подушку, положенную в изголовье сиденья, закрыв глаза. Спать не хотелось, внутри всё дрожало от злости. Но Элен заставила себя просидеть, не открывая глаз, всё то время, пока Юзеф находился в возке.

Такой дороги у Элен ещё не было. Обычно она спокойно относилась к поездкам, они её не раздражали. Но в этот раз она была лишена основного занятия, скрашивающего однообразие пути – беседы. Да, она время от времени говорила то со Штефаном, то с Тришкой, когда, чтобы размяться, недолго ехала верхом. Но разве это могло заменить разговоры с Юзефом… И всё же Элен ни за что не показала бы, что ей их не хватает. Дни тянулись медленно, казалось, поездке не будет конца.

* * *

В Орёл въехали в середине дня и сразу направились в ту гостиницу, где останавливался когда-то «пан Александр». Удивительно, но та комната, в которой в тот раз жила Элен, была свободна. Войдя туда, она испытала странное чувство. Как будто не было этих двух с лишним лет. Всё осталось в точности так, как когда Элен возвратилась после встречи с разбойниками. Только за окном теперь лежал снег, и голова не болела. Комнату рядом занял Юзеф, а Штефан с Тришкой поселились за дверью напротив. За то время, которое они вынуждены были постоянно быть вместе, эти двое неожиданно для Элен нашли общий язык, даже, можно сказать подружились. Тришка перестал обращать внимание на ворчание Штефана и стал прислушиваться к его мнению, признав его жизненный опыт. А Штефана теперь не раздражала порывистость парня. Он видел у него и старание сделать порученное ему дело как можно лучше, и внимание, позволяющее Тришке заметить какие-то мелочи, из которых он потом делал выводы. Штефан стал относиться к нему так, как мог бы относиться отец к повзрослевшему сыну. Он вроде и ругал его, но это больше напоминало ворчание и доброжелательное наставление.

Элен думала направиться на поиски уже на следующий день, но, устав в дороге, проспала чуть ли не до середины дня. Поэтому дела были отложены ещё на день. Днём она в сопровождении Юзефа немного погуляла по городу, но быстро вернулась. Во-первых, стало сильно подмораживать, а во-вторых, не очень-то интересно молча бродить по городу, не имея возможности ничего обсудить со своим спутником.

В гостиницу Элен вернулась раздражённой, хотя и старалась ничего не показывать. Устраиваясь спать, она думала о том, что дальше так продолжаться не может, надо было решать, как вести себя с Юзефом. Ведь это невыносимо, в конце концов! «Нужно всё же ещё раз поговорить с ним и не отступать до тех пор, пока он не объяснит причину своего изменившегося отношения ко мне» – подумала она, задувая свечи. Но всё решилось само собой и самым неожиданным образом.

Утром после завтрака Элен велела Юзефу зайти к ней, рассчитывая не откладывая, начать задуманный разговор. Но, не успела она и слова сказать, как в комнату, не дожидаясь разрешения, быстро вошёл Тришка, вернувшийся из города, куда ходил, по его собственному выражению, «понюхать» обстановку. Следом за ним заглянул Штефан и, увидев, что здесь собрались уже все, тоже вошёл. Элен, несколько оторопевшая от такого бесцеремонного вторжения, успела только открыть рот, чтобы попытаться выяснить его причину, как Тришка сам начал говорить:

– Я сейчас с базара. Там все обсуждают одну новость. Русские войска осадили Данциг, где спрятался Лещинский, и по слухам собираются обстреливать город из пушек.

После его слов повисла тишина. Штефан хмурился. Элен была в смятении, она просто не знала, как отнестись к услышанному. Уже долгое время находясь здесь, в России, она вновь ощутила себя русской дворянкой, привыкла к этому. Но представив себе разрушение польского города, гибель людей, живущих там, она вдруг поняла, что является и их частью тоже. Так кто же она? Чья судьба ей более близка? Русских? Поляков?

Юзеф, стоящий посреди комнаты, услышав новость, внезапно шагнул к стулу и сел, чем отвлёк Элен от её мыслей. Да что за утро сегодня такое? Слуги врываются в комнату без разрешения, Юзеф сидит, не обращая внимания на то, что она при этом стоит… Но, внимательно посмотрев на его лицо, обращённое в её сторону, она заметила, как сильно он побледнел. В глазах застыло выражение безнадёжности. Мгновенно забыв обо всех обидах, Элен спросила:

– Юзеф, что случилось? Что с тобой? Тебе плохо?

Он оторвал взгляд от окна и посмотрел ей в глаза:

– Там моя мать и сестра. Под Данцигом.

Элен хотела что-то сказать, как-то попытаться успокоить его, но Юзеф резко встал и отошёл к окну. У двери Штефан отвесил Тришке увесистый подзатыльник, в ответ на который тот ойкнул и прошипел: «Я же не знал!» Но Штефан уже тянул его за дверь, считая, что господа сами разберутся, кто кого должен успокаивать.

А для Элен закончились сомнения. Теперь она знала, на чьей стороне её душа.

Молчание затягивалось. Наконец, несколько раз пройдясь по комнате, Элен заговорила первая:

– Юзеф, ты должен быть там, рядом с матерью и сестрой. Ты им нужен.

– Да, – кивнул он, не оборачиваясь.

– Тебе нужно ехать.

– Куда?

– Как куда? В Данциг.

Юзеф повернулся к ней:

– И ты вернёшься, не закончив здесь свои дела?

– Нет, – отвернувшись, тихо ответила Элен. – Мы уже говорили об этом. Я останусь. А тебе нужно возвращаться немедленно.

– Ты же знаешь, я…

– Да, знаю! Знаю. Много раз слышала. Но я же останусь не одна. Со мной будет Штефан, да и Трифон – не пустое место. И потом, – она торопилась говорить, боясь, что Юзеф перебьёт её, не дослушав, – один ты доберёшься гораздо быстрей. Сейчас главное – это время. Нужно торопиться.

– Да, вот именно – время. И оно уже упущено.

– Упущено? Почему?

– Если бы можно было, как в сказке, закрыть глаза и открыть их уже там, дома… Тогда бы я, не раздумывая кинулся туда. Но… Ты знаешь, сколько нужно дней, недель, чтобы новость добежала из-под Данцига до Петербурга, а потом ещё до Орла? Вполне вероятно, что в эту минуту стрелять уже не во что. И даже если Данциг ещё держится, пока я доберусь туда, будет уже поздно.

– Но Юзеф, ты не можешь вот так просто сидеть и ждать, ничего не предпринимая! Попытаться помочь им – твой долг.

– Долг? У меня есть и ещё один долг. Или ты предлагаешь мне забыть о нём?

– Может быть, это и будет самым правильным, чтобы потом не корить себя, что в трудный час тебя не было рядом с родными.

– А как быть с моим словом, данным пану Яношу?

– Когда он брал с тебя это слово, то не предполагал, что начнётся война и под угрозой окажутся твои близкие.

– Может быть. Но это ничего не меняет.

– Но ты же можешь потерять их! – в отчаянии воскликнула Элен.

– Могу. Могу потерять их в любом случае, останусь ли здесь, с тобой или брошусь туда, к ним. Но уехав, я могу потерять ещё и тебя… Может быть, тебе безразлично, что я чувствую, но неужели ты думаешь, что я смогу жить после этого?

– Ты так боишься гнева дяди? – Элен понимала слова Юзефа по-своему. – А кто недавно говорил мне, что я думаю только о себе, что никогда не пытаюсь поставить себя на место других людей?

– Ты о чём?

– О том, что ты ведёшь себя сейчас так же. Ты не подумал, а как буду чувствовать себя я, если ты лишишься матери и сестры только из-за того, что останешься «выполнять свой долг» рядом со мной? Ты не подумал, как я буду с этим жить? – Элен говорила резко, слова рвались наружу сами, она не успевала обдумать, стоит ли произносить их. – Как просто, оказывается, обвинить в эгоизме других, не видя его в себе самом!

Юзеф молчал, с удивлением глядя на неё. Потом, видимо приняв окончательное решение, тихо, но твёрдо произнёс:

– Я ваш телохранитель, панна Элена, я отвечаю за вас. Поэтому останусь с вами, сколько бы времени вы ни находились вне дома.

– Опять «вы»?! Ради всего святого – почему?! Юзеф, ну объясни, наконец, что случилось? – Элен не выдержала, в голосе звенела обида, которую она устала скрывать.

Направившийся было к двери Юзеф, остановился. Повернулся. Смотрел на неё несколько секунд, потом подошёл ближе.

– Почему? – как бы раздумывая, переспросил он. – Я отвечу. Я не хотел говорить об этом, обещал себе, что… – он смотрел ей прямо в глаза. Без улыбки. Спокойно. – Я люблю тебя. Я полюбил тебя, как только понял, что передо мной со шпагой в руке стоит не юноша, а очень на него похожая девушка. Сначала я и сам не понимал, что люблю, а когда понял, было уже поздно, возврата не было. Я знаю, что не должен позволять себе говорить с тобой так, как говорил, вести себя так, как вёл себя. Но я обещаю, что впредь такого не повториться. И больше никогда, ни словом, ни взглядом не напомню о своих чувствах. Может, не стоило и сейчас о них говорить. Если бы ты раньше сказала мне, хотя бы намекнула на то, что я услышал совершенно случайно во время твоей болезни!

– Да что?! Что я такое тогда сказала? Что ты услышал? – Элен поняла, что они, наконец, добрались до сути.

– Не знал, что ты можешь быть жестокой. Хорошо. Ты говорила о том, как виновата перед Гжесем, что заставляла его страдать. Говорила, что любишь его. Потом пообещала Штефану, слушавшему тебя, что, когда вернёшься, больше не расстанешься с Гжесем, всегда будешь рядом… Я от души желаю, чтобы он был достоин вас, панна Элена.

Элен, во время его последней речи прижавшая обе ладони к губам, опустила руки, и Юзеф увидел, что она улыбается.

– Юзеф! Я говорила о дяде Яноше! Это с ним я обещала больше не расставаться, это его я люблю и перед ним виновата. Я тогда никак не могла забыть твои слова, они преследовали меня даже в бреду. Мне было так горько сознавать, что ты прав…

– А Гжесь? – недоверчиво спросил Юзеф.

– А Гжесь – мой приятель по детским играм, только и всего. То, что он относится ко мне не только, как к подруге, я узнала в ночь нашего отъезда в Россию. Он признался, что любит меня. Но это только его чувства, причём же здесь я? Я никогда не думала о нём иначе, чем как о товарище. Мне пришлось сказать ему тогда же об этом. Он обиделся. Наверное, огорчился и пан Войтек, если узнал о нашем разговоре – мне всегда казалось, что он не прочь был назвать меня своей невесткой, – Элен улыбнулась как-то растерянно и смущённо. – Вот и всё… Что же ты молчишь?

– Я не знаю, что сказать.

Элен подошла к нему совсем близко и, глядя, слегка запрокинув голову, в глаза, почти шёпотом сказала:

– Просто повтори ещё раз, что любишь меня.

– Я люблю тебя. Люблю тебя, Элен! Это безумие, но я так часто представлял, что ты стала моей женой!

– А ты попроси меня об этом.

Юзеф шагнул назад, мгновение смотрел на неё, потом опустился на колено, взял её протянутую руку и церемонно спросил:

– Панна Элена, не согласитесь ли вы сделать меня самым счастливым человеком на свете, пообещав стать моей женой?

– Я согласна, – ответила она и тихо засмеялась.

Этот счастливый смех, как и последние слова, услышал Штефан, который время от времени подходил к двери и прикладывал ухо к щели, чтобы знать, что происходит, и не пора ли вмешаться в события. Он расплылся в улыбке, перекрестился, а потом перекрестил дверь, за которой находились сейчас два счастливых человека. В следующую минуту он успел перехватить Тришку, который шёл, чтобы спросить у барыни, что всё-таки предпринять дальше. Штефан потянул его за рукав прочь, говоря:

– Пошли-пошли, не ходи туда сейчас, всё испортишь.

Оказавшись возле лестницы, ведущей вниз, он отпустил Тришку, который, внимательно вглядевшись в лицо Штефана, спросил:

– А ты чего это сияешь весь? Даже, вон, усы топорщатся. Чо случилось-то?

– Ничего. Много будешь знать – скоро состаришься. Пойдём-ка лучше, пропустим стопку-другую за здоровье панны Элены.

– Э-э… А если позовут нас?

– Не, не позовут. Им с паном Юзефом сейчас не до нас будет, – усмехнулся он.

– Ах, вон что! – даже присвистнул Тришка. – Ну, тогда пойдём, конечно!

И они удалились «отдыхать».

* * *

Поцелуй длился долго. Они как будто хотели наверстать упущенное за всё то время, что провели рядом, не показывая своих чувств. Потом Элен положила голову на плечо Юзефа, а он, держа её в объятьях, грустно усмехнулся:

– Ну, и что же это получается? Я должен на помолвку подарить тебе кольцо, но у меня его нет. Всё опять неправильно.

– Это ничего, – подняла голову Элен. – А знаешь, кольцо есть у меня. Я никогда его не надевала, хотя оно всегда со мной.

С этими словами она достала из-за ворота цепочку и сняла с неё перстень. Держа его в руке, она пальцем провела по золотому кружеву, охватывающему камень.

– Какая красота, – сказал Юзеф, любуясь кольцом.

– Да. Это перстень моей мамы. Я её даже не помню. Только портрет. Теперь нет и портрета… Отец подарил мне этот перстень, когда мне исполнилось пять лет, и сказал, чтобы я надела его только тогда, когда встречу человека, которого полюблю, и выйду за него замуж. Я встретила такого человека, – она снова смотрела на Юзефа и улыбалась, а её глаза словно светились. – Свадьбы ещё не было, но, думаю, отец не стал бы возражать. Надень мне его, – и она протянула Юзефу кольцо.

Он аккуратно взял его, потом другой рукой взял руку Элен, надел ей на палец перстень и, склонившись, поцеловал эту руку. Кольцо пришлось удивительно впору. Элен не отрывала от него взгляд.

– Я не расставалась с ним ни на минуту, нося на шее. Теперь перстень всегда будет на пальце. Я не сниму его никогда, мы не расстанемся. Так же, как с тобой, Юзеф, – и они снова растворились друг в друге.

* * *

Через день Элен спустили на землю мысли о том, зачем она приехала сюда. Она позвала Тришку, рассчитывая дать ему поручение найти дом Григорьева. Но оказалось, что этого не нужно. Скучая от безделья, он сам, без её указаний, нашёл его и даже видел хозяина. Григорьев ему очень не понравился.

– Ну, просто каторжная рожа, – делился он впечатлениями со Штефаном. – Таких даже в нашей шайке я не встречал. Идёт по улице – ни на кого не смотрит, все перед ним расступаются. Сам видел, как какой-то мужичок не успел в сторону ступить. Так этот Григорьев такую затрещину ему отвесил, что тот аж в забор впечатался. А уж как он со своими людьми обращается – и в кошмарном сне не увидишь!

Примерно это же самое, только более кратко и в более корректных выражениях Тришка изложил и Элен.

– Так что с ним надо бы поосторожней, барыня. Такой ни перед чем не остановится.

– Ладно, приму к сведению, – поморщилась Элен. Её раздражало, что каждый почему-то считал своим долгом предупредить её об осторожности. Как будто она каждую минуту очертя голову кидалась навстречу неизвестным опасностям, как будто они не видели, не знали, что она всегда готовилась к очередному шагу!.. Ну, или почти всегда.

В этот день Элен и Юзеф решили проехаться верхом мимо дома Григорьева, чтобы самим посмотреть на него, оценить обстановку и решить, как действовать дальше. Но их ждала неожиданность. Ворота и двери дома стояли нараспашку, дворовые люди были явно чем-то взволнованы. Проехав один раз мимо, Элен остановила коня недалеко от григорьевского забора.

– Надо бы узнать, что там такое произошло, – сказала она Юзефу.

– Я сейчас, – ответил он. – Чем он там торгует? Деревом?

– Скорее, деревянным мусором.

– Хорошо. Предположим, это мне интересно, – пробормотал Юзеф и послал коня вперёд.