Текст книги "Наследница (СИ)"

Автор книги: Елена Невейкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 54 страниц)

Затем она вдруг подумала, что, назвавшись именем бата, не может отказаться, не может связать его имя со слабостью. Эту ответственность она сама взвалила на себя, никто ей не подсказывал, никто не предлагал. Значит, нужно быть сильной, такой же, как её брат.

Уже засыпая посреди этого шторма мыслей и образов, Элен осознала, что ни разу не вспомнила о том, ради чего решила научиться искусству фехтования, о той цели, большой и далёкой, которая ещё недавно владела ею безраздельно. Она удивилась этому, но обдумать уже не смогла: она заснула. Утром никакого разговора с Гжесем не состоялось, равно, как вечером ни о чём важном не говорила она и с паном Яношем.

Но пан Янош сам замечал перемены в воспитаннице. Несколько раз он порывался поговорить с ней, но всякий раз останавливался. Ему иногда казалось, что вот ещё немного, и она заговорит с ним. Но она молчала. Элен не жаловалась. Это был её выбор, и она ни на минуту не забывала условия, поставленного дядей. Слабая надежда Яноша на то, что она сломается и либо попросит об отмене каких-то занятий, и тогда ей можно будет указать на нарушение договора, либо сама бросит школу, не оправдалась. Элен осунулась, глаза запали, она стала на редкость молчаливой, иногда Яношу казалось, что делает она всё механически. Он видел, с каким трудом ей удаётся держаться в седле во время их утренних верховых прогулок. Ему становилось жаль её, но он тут же вспоминал, с каким упрямством Элен доказывала, что всё сумеет, и, справившись с жалостью, продолжал лишь наблюдать за её мучениями, на которые она сама себя обрекла. Однажды, всё же не выдержав, пан Янош за обедом обратился к Элен:

– Ты ничего не хочешь мне сказать?

– О чём, дядя Янош?

– Может, ты хочешь о чём-то попросить меня?

– Нет, дядя, – после еле заметной паузы ответила она, – мне пока не о чем вас просить. А почему вы спрашиваете?

– В последнее время ты плохо выглядишь. И учителя стали жаловаться на твою невнимательность. Ты плохо себя чувствуешь?

– Нет, я чувствую себя нормально. Немного устала, но это скоро пройдёт.

Говорила Элен без всякого выражения, не поднимая глаз, не веря в то, что говорит, пытаясь только не дать дяде повода для дальнейших расспросов. Она и предположить не могла, что её слова сбудутся и уже скоро.

Прошла ещё неделя, и Элен с удивлением заметила, что больше не испытывает ставшей уже привычной, боли в мышцах. Пришла та самая привычка, о которой она только мечтала. У Элен начало хоть что-то получаться. Это было неожиданно. Никто её не хвалил, никто не отмечал те маленькие успехи, которые были на занятиях. Но она сама почувствовала, как пришло ощущение того, что клинок стал подчиняться, движения стали более чёткими, рука училась думать самостоятельно. Это было замечательно! Элен воспрянула духом: всё-таки она сможет научиться! Вслед за ушедшей болью стала проясняться голова. Элен уже больше не ходила, как кукла с дневным заводом. Постепенно она стала показывать прежние результаты и на уроках. Учителя вновь были довольны ею. Танцмейстер заметил вернувшуюся живость ученицы и решил разучивать с ней более сложные по фигурам и движениям танцы. Вот во время одного такого урока и пришла в голову Элен замечательная идея. Дело было в том, что один из элементов нового танца, внезапно напомнил ей достаточно сложное движение, которому месье Андрэ пытался их научить. Оно получалось лишь у двоих. Так вот же оно! И ей сейчас показывают его подробно и медленно! Есть возможность отработать его до совершенства. После танцев, направляясь обедать, Элен даже остановилась посреди коридора от внезапной мысли: ведь то, что требует месье Андрэ – тоже своеобразный танец! Только без музыки и обязательного порядка движений. А что, если попробовать в фехтовальном зале немного «потанцевать»?

Назавтра Элен впервые после первого дня шла рядом с Гжесем с предвкушением чего-то замечательного. Она была всерьёз настроена проверить сегодня же свою идею на практике.

Когда ей с блеском удалось то самое движение корпуса, которого требовал учитель, и которое она отработала вчера в танце, Василий, бывший в этот раз её противником, от неожиданности пропустил удар. Это был первый результативный выпад Элен. Месье Андрэ не смотрел в этот момент в их сторону, но понял, что нечто произошло по реакции двоих учеников, наблюдавших за поединками, поскольку у них была краткая передышка. Он подошёл к Элен и Василию:

– Повторить!

Они заняли исходную позицию. На этот раз Василий знал, чего ожидать, поэтому удар Элен не достиг цели, но требуемое движение от этого не стало хуже, оно было выполнено вновь безукоризненно. Учитель вскоре остановил бой:

– Месье Ален, наконец-то я вижу в вашем исполнении хоть что-то вразумительное. Повторите уклонение.

Ален повторил.

– Красиво, – прокомментировал Василий.

– Да, красиво, – согласился месье Андрэ. – Было бы неплохо, если то же самое можно было бы сказать и об остальных. Пока, сожалею, не могу.

Впервые Элен заслужила одобрение учителя! Хотя в конце занятия у неё опять была целая куча замечаний, настроение осталось хорошим. С этого дня, убедившись в правильности своей идеи, Элен стала претворять её в жизнь. Учитель заметил перемену в её движениях, но сначала ничего не говорил. Он никогда не торопился с выводами. Затем на одном из уроков он опять остановился рядом с Элен. В этот раз она работала в паре с Милошем.

– Что за новая манера двигаться, месье Ален? Вы точно помните, где находитесь? На всякий случай напоминаю вам, что это не танцкласс.

Многие засмеялись. Ещё свежа была обида на то, что самый неопытный и молодой из них получил одобрение месье Андрэ. Гжесь нахмурился. Милош смотрел сочувственно. Юзеф улыбался, но не смеялся и ничего так и не сказал ни сразу, ни после занятия. Он держал слово и был предельно корректен. Элен покраснела от замечания, которое показало, что месье Андрэ понял, чего она добивалась. Но тут же, тряхнув головой, взглянула ему в глаза и спросила в ответ:

– Я делаю что-нибудь неправильно, месье Андрэ?

– Нет, этого я сказать не могу. Но такому я вас не обучал. Похоже, вы решили изобрести свою собственную систему движений?

– Нет, месье. Просто мне так удобно. Но если это запрещено, я стану делать так, как все остальные.

– Нет, отчего же, если вам так удобно – извольте. Мне будет даже интересно понаблюдать за вами.

Ученики больше не смеялись. Гжесь перестал хмуриться. Юзеф смотрел на неё заинтересованно. После этой сцены Элен продолжала экспериментировать с использованием танцевальных элементов в фехтовании. Далеко не всегда это было удачно, но бывало так, что ей удавалось достигнуть хороших результатов почти сразу.

Теперь даже то немногое свободное время, которое у неё оставалось, она тратила на то, чтобы позаниматься с Гжесем. Они уходили в свой любимый дальний уголок сада и там пытались учиться сами. Гжесь, по сравнению с ней, был мастером. Постепенно настойчивость Элен стала приносить плоды. Через некоторое время их силы почти сравнялись. Конечно, эти успехи были связаны с тем, что приёмы Гжеся были постоянно одними и теми же, поэтому предсказать их, и отразить очередной удар было нетрудно. Ей не удавались только те приёмы, которые требовали физической силы.

Воодушевлённая своими успехами в поединках с Гжесем, Элен шла на занятия в зал… и все её успехи обращались в ничто. И опять всё начиналось заново: неудача, пренебрежение других, огорчение, тренировки с Гжесем, и опять – неудача. Но упрямства ей было не занимать! В какой-то момент отношение к ней стало меняться. Упорство, каким Ален отличался на занятиях, его внешнее спокойное отношение к насмешкам, его сила воли, несмотря на нежную внешность, снискали уважение окружающих. Если раньше среди юношей считалось замечательным развлечением поизощрённее выиграть бой у Алена, то постепенно они стали относиться к нему спокойнее, а потом с интересом. Его настойчивость подействовала и на учителя, он стал уделять ему больше внимания.

Пан Янош, в соответствии со своим решением не вмешиваться, долгое время не интересовался успехами Элен. В первый раз после начала её занятий появившись в зале, он, наблюдая за учениками, никак не отреагировал на бои, в которых участвовала его воспитанница. Естественно, он заметил, насколько слаба её подготовка. Но обсуждать это он не стал даже с Войтеком. Через некоторое время сам Войтек заговорил с ним.

– Тебе известно, что панна Элена видимо всерьёз решила научиться фехтованию, и это для неё не игра и не каприз?

– Это с чего вдруг такой вывод? – недовольно проворчал Янош. Он предпочёл бы вовсе не затрагивать эту тему.

– Гжесь рассказал мне, что они постоянно занимаются с ней в саду.

– Что значит – занимаются? Чем?

– Фехтованием, разумеется. Панна Элена решила, что школьных занятий ей недостаточно, и попросила Гжеся потренировать её. Правда, тренер из него… – и Войтек покрутил головой. – Нет, я даже очень не против, лишний раз позаниматься – это замечательно. Но какова панна, а?

– Ну, занимается – и занимается, – пожал плечами Янош. – Значит, пока нравится, ещё не остыла. Не думаю, что её хватит надолго. Вот начнутся сложности – посмотрим.

– Да сложности у неё начались уже давно. Ты же сам видел, как ей было трудно привыкнуть к новому режиму, с каким трудом она ездила верхом. Ты же хотел даже поговорить с ней об этом, или я ошибаюсь?

– Нет, не ошибаешься. И что?

– Ты бы поинтересовался, как у неё дела, что думает о ней учитель. Ведь именно из-за начавшихся трудностей она занимается с моим сыном. И надо сказать, не зря.

– Чего ты от меня хочешь? – взорвался пан Янош. – Чтобы я разобрался с её неудачами? Помог? Она сама влезла не в своё дело, по своей воле и хотению, я её предупреждал!

– Я и не предлагаю тебе помогать ей, – всё так же невозмутимо продолжил пан Войтек. – Просто она тебя любит, как и ты её, и совершенно естественно, мне кажется, интересоваться её успехами, в какой бы области они ни были.

– Ах, тебе кажется?! А мне – не кажется! И всё, оставим эту тему.

Разговор закончился, но всё же свои последствия он имел. Задетый за живое замечаниями пана Войтека, Янош решил понаблюдать за Элен. Начал он с того, что спрятался в саду, неподалёку от того места, где, по словам друга, занимались Элен и Гжесь. В первый день они не появились, у них не хватило времени. На другой день Яношу повезло, он стал свидетелем всего занятия.

Идя обратно, он размышлял: «Хм, а ведь совсем недурно для человека, впервые взявшего в руку шпагу всего каких-то пару месяцев назад, да ещё девчонки». И тут же услужливо вновь явилась мысль: «А что если всё же удастся проверить на деле свою теорию, что замечательным фехтовальщиком может стать любой человек, даже женщина? И дело здесь не в физических данных, а в желании ученика и мастерстве учителя». Янош нахмурился, отгоняя её, но она всё равно осталась с ним, просто отойдя на второй план.

Спустя какое-то время пан Янош зашёл к месье Андрэ. Он жил при школе, в его распоряжении были две комнаты и небольшая выходящая во внутренний двор терраса, на которой летом можно было прекрасно отдохнуть в тени. Визиты хозяина школы всегда были неожиданными, и учитель давно к этому привык. Но в основном пан Янош приходил посмотреть на работу учеников. Сегодня был редкий случай, когда он пришёл лично к учителю.

Мужчины поприветствовали друг друга, затем месье Андрэ пригласил гостя выпить с ним бокал вина, и они присели в кресла. Пан Янош не торопился говорить о том, ради чего, собственно и пришёл. Месье Андрэ тоже не подавал виду, что заинтригован его приходом. Если он и догадывался о чём-то, то умело это скрывал. Беседа блуждала между вопросами, касающимися политики, сплетнями, событиями в школе. Наконец, как бы межу прочим, пан Янош задал вопрос:

– Кстати, меня сегодня привёл к вам личный интерес.

– Вы хотели бы поговорить со мной об успехах вашего племянника? – не стал скрывать свою догадку учитель.

– Да. И что вы можете о нём сказать?

– Что ж, скажу правду: сначала я сомневался, что из этой затеи выйдет что-нибудь путное. Уж слишком юн ваш племянник. Ему очень трудно противостоять рослым юношам, многие из которых гораздо старше него. Не в моих правилах вмешиваться и помогать, кому бы то ни было, тем более с первых дней. Да и хотелось посмотреть, чего он стоит. Не скрою, был момент, когда мне казалось, что месье Ален больше не придёт в зал. У него не ладилось дело, да и выглядел он вконец измученным. Но в нём есть что-то удивительно прочное, какая-то сила, которая помогла ему выстоять. Сейчас ещё рано говорить об успехах, их просто ещё нет. Никаких. Но вот перемены заметны. Движения стали увереннее, удары точнее. Кстати, о движениях, – оживился месье Андрэ, – Месье Буевич, ваш племянник случайно не начал недавно заниматься танцами?

– Он занимается с учителем танцев давно. Не каждый день, но регулярно, – Янош явно был в замешательстве. – А почему вы спрашиваете?

– Просто месье Ален стал, с моей точки зрения, использовать свои танцевальные навыки в фехтовальном зале.

– Это как?

– Уж, не знаю, как, – развёл руками учитель. – Я долго приглядывался и теперь уверен, что прав.

– С таким мне сталкиваться ещё не приходилось.

– Мне тоже, – кивнул месье Андрэ. – Не могу сказать, что это плохо, просто столь необычно, что вызывает недоумение. Впрочем, если ему удастся всерьёз этим пользоваться, то… Недоумение противника – это всегда выгодно, сами знаете.

– Да, вы меня удивили.

– Это не я, а ваш племянник. Я и сам удивлён не меньше вашего.

– А кроме этого, что вы можете о нём ещё сказать? Суждено ли ему стать хорошим фехтовальщиком, есть ли у него шанс?

– Шанс есть у всех. А конкретно… Он выдержан, упорен, подвижен без суеты. Пока что нет уверенности, но это придёт со временем. Ему не хватает силы. Физической силы. Если постараться, то и эту проблему можно решить постепенно. А пока, если вы не против, и если месье Алену не наскучат эти занятия, я могу предложить ему несколько индивидуальных уроков, на которых он сможет научиться особым приёмам, разработанным специально для людей небольшого роста. Но быть может, вы предпочтёте сами научить его? Ведь вам известны эти приёмы не хуже, чем мне.

– Нет, я же говорил, что не хотел бы выделять Алена, и по возможности постараюсь этого придерживаться.

– Я понимаю… Месье Буевич, разрешите задать вам вопрос?

– Да.

– Откуда такое имя у русского дворянина? Или он всё же не из России?

– Это просто. Он из России, но мать его была француженкой. Вот она и назвала его. А это имеет какое-то значение для вас?

– Нет. Просто сравниваю двух юношей. Они оба русские, но какая между ними разница! Месье Василий – талантливый молодой человек, ему, наверное, удалось бы всё, чем он пожелал бы заняться. По крайней мере, для успеха в фехтовании у него есть все данные. Но он не желает прикладывать даже минимальных усилий. Только веселится и развлекается. Месье Алену очень трудно, но он упорен, и сможет добиться успеха, если не сломается. Теперь я думаю, не от матери ли это?

– Он не сломается. А что до русских… Они такие же разные, как поляки или французы. Разве вы не знаете ни одного бездельника-француза?

Месье Андрэ помолчал, потом ответил:

– Да, вы правы. Мне неприятно в этом признаться, но правы. Простите.

На этом они расстались.

После разговора с учителем пан Янош никак не мог успокоиться. Проведя бессонную ночь, он пришёл к выводу, что больше не жалеет ни о чём. Он признался, наконец, самому себе, что пан Войтек был прав: Янош доволен возможностью попытки научить Элен фехтованию. И ведь эта попытка явно имела неплохие шансы закончиться успешно! Мало того, что Элен не сдалась, не сломалась от физических трудностей, она стала и более собранной, у неё вновь появилось свободное время, ведь он несколько раз видел её за книгой, а этого давно уже не случалось. Приглядевшись, можно было заметить и перемены в характере, которые были пока ещё слишком малы, чтобы бросаться в глаза.

Больше всего удивляло Яноша, как быстро удавалось ей меняться. Казалось, Ален и Элен – два разных человека – живут в её теле постоянно и проявляются в зависимости от обстоятельств. Да, они были похожи друг на друга чертами лица, ростом, некоторыми манерами. Но это – если сравнивать Алена с той Элен, какой она была дома наедине с дядей, Гжесем или его отцом. Но стоило рядом появиться кому-то другому, чужому, как это была уже совсем другая девушка. Появлялись скромно опущенный взгляд, милая, но не заискивающая, улыбка, изящные реверансы. На верховых прогулках она держалась также скромно, если к ним присоединялись другие, или они сами вливались в какую-нибудь группу всадников. Те, кто видел её теперь, восхищались чудесной молоденькой девушкой, обещавшей стать прелестной женщиной. Но если на прогулке присутствовали только домашние, спокойствия не знали ни люди, ни лошади. В конце концов, пан Янош и пан Войтек отставали и ехали, не торопясь, предоставив Гжесю и кому-нибудь из слуг сомнительное удовольствие гоняться за Элен. Сомнительным это было, прежде всего, потому, что догнать её удавалось редко. Она прекрасно чувствовала лошадь, знала, на что та сейчас способна, не пора ли остановить или придержать её. Гжесю такая гонка не нравилась. Он с большим удовольствием держался бы рядом с мужчинами и слушал их разговоры, рассуждения о жизни, политике, лошадях, женщинах – словом, о чём угодно. А вместо этого вынужден был носиться сломя голову за взбалмошной девчонкой, у которой на уме было невесть что.

Первый бал

Наступила весна. Вскоре в жизни Элен должно было произойти событие, которого все девушки ждут с трепетом и нетерпением. Первый бал. Элен тоже ждала его, но скорее с любопытством. Ей было интересно увидеть своими глазами всё то, о чём она читала в книгах, о чём много раз рассказывала пани Мария, о чём говорили даже служанки на кухне. Платья, кавалеры, веера, музыка, комплементы – как всё это выглядит на самом деле?

Для Элен было заказано бальное платье. Первое. Его созданием занимался лучший портной города. На примерках Элен себя оценить не могла – всё происходило в комнате без зеркал. Она видела лишь ткань: нежно-голубую и белую. Подмастерья прикалывали эту ткань булавками к основе, которая была надета на Элен, закладывали складки, посаживали, растягивали, а сам мастер прохаживался рядом, оценивал, велел переделывать по многу раз, покрикивал на нерадивых, как ему казалось работников – и так бесконечно. Всё это время Элен приходилось стоять на низенькой табуреточке, не двигаясь, поднимая или опуская руки, двигая головой или наклоняясь, когда ей велели. Ей никогда не приходило в голову, что это такой сложный и утомительный процесс, даже для неё. Все платья, которые она носила до сих пор, шились по её меркам, и подгонялись по фигуре часто после всего лишь одной примерки. Хорошо ещё, что в дни примерок она была свободна от занятий с учителями (фехтование просто не совпадало по времени с посещением портного).

Платье оказалось готово за два дня до бала. К нему прилагалась пара туфелек, выполненных из голубой парчи. Было от чего придти в восторг! Ей казалось, что наряд похож на очень дорогую игрушку, к которой страшно прикоснуться, вдруг испортишь? Окончательно сразил Элен подарок дяди Яноша, который он вручил ей накануне бала. Это был великолепный комплект из жемчуга с бирюзой – ожерелье и серьги. Она перебирала пальцами драгоценности и вспоминала, как когда-то давно, в детстве, когда она долго болела и плакала, потому что плохо себя чувствовала, отец успокоил её, дав посмотреть шкатулку с украшениями её матери. Она вот также сидела и перебирала перстни, ожерелья, броши, заколки… Несколько раз после той своей болезни она просила отца ещё раз показать ей ту шкатулку, но он всегда говорил, что она получит всё это богатство тогда, когда придёт время, добавляя, что видела она лишь малую его часть.

Ночью Элен впервые за последнее время снились приятные сны. Впрочем, вот уже несколько месяцев она вовсе не видела снов, ни хороших, ни плохих. Слишком велика была усталость, девушка засыпала почти мгновенно, и наутро никаких снов не помнила. В эту ночь ей приснилось, что она купается в мелкой чистой речке. Вода играет на солнце золотыми бликами, а на дне видны камешки. Только они не обычные, а цветные. И вдруг Элен поняла, что это не камешки, а те самые кольца, броши и ожерелья, которыми она когда-то играла. Элен наклонилась, подняла несколько вещиц и обернулась на звук серебристого смеха: на берегу стояла молодая красивая женщина в бордовом платье с веером в руке. Она смеялась и говорила: «Это всё твоё, ты получишь всё, когда придёт время!» А потом рядом с ней появился отец. Он тоже улыбался, но молчал, только обнял женщину за талию. Элен поняла, что это её мать. Она стала оглядываться, надеясь увидеть и Алена, но его не было, и она огорчилась: она так соскучилась по нему! Ей хотелось рассказать брату обо всём, что с ней произошло, о том, что она теперь умеет хоть немного фехтовать, что у неё скоро первый бал… Но его нигде не было.

Утро было чудесным. Ночью прошёл небольшой дождь, и теперь под солнцем сад сверкал алмазными отсветами капель на молодой листве. Элен смотрела на эту красоту, улыбалась, но в душе сохранялась грусть сна. Она редко видела во сне родителей, особенно мать. Если она и приходила к ней, то Элен никогда не удавалось рассмотреть её хорошенько, мать то куда-то уходила, не оглядываясь, то была чем-то занята и не поднимала головы, то Элен слышала только её голос из соседней комнаты. Пожалуй, впервые мать приснилась ей так чётко.

День проходил в хлопотах. Гжесь тоже отправлялся на бал. Вслух он отзывался обо всей этой подготовке и о самом вечере пренебрежительно, изо всех сил стараясь всем своим видом показать, что всё это его нисколько не задевает, и «вообще ничего особенного не происходит». Но тем, кто хорошо его знал, было заметно волнение и некоторая неуверенность юноши. Элен вела себя спокойно, без особых эмоций, хотя охотно и быстро исполняла всё, что от неё требовали. Но после второго завтрака она вдруг погрустнела, ушла к себе в комнату и сидела там, никого не впуская, пока не пришёл пан Янош, вызванный обеспокоенной пани Марией. Ему Элен открыла и сама объяснила дяде перемену своего настроения.

– Я представила себе, что в этот день могла бы войти в зал рядом с отцом. Почему всё так несправедливо? Только ты, дядя Янош, не подумай обо мне дурно. Я очень люблю тебя, но…

– Я всё понимаю, Элен, – мягко ответил Янош. – Ты пережила столько горя и тягот… Но сегодня такой светлый день! Даже природа радуется. Мне хотелось бы, чтобы ты запомнила его только счастливым. Я не смогу занять место твоего отца, да и не желаю этого. Но я так хочу, чтобы ты была счастлива! Поверь, я сделаю для этого всё, что от меня потребуется.

Элен молчала. Немного подождав, Янош, видя, что девушка ничего говорить не собирается, продолжил:

– Элен, дорогая, я искренне скорблю вместе с тобой. Ты же знаешь, что граф Кречетов был не только моим близким другом, он был для меня братом. Не проходило дня, чтобы я, глядя на тебя, не вспоминал его. Но давай сегодня в память о нём не будем предаваться унынию. Я уверен, что твой отец был бы недоволен и мной и тобой, если бы увидел тебя в день твоего первого бала в слезах. Он, наверное, хотел бы видеть тебя самой красивой и весёлой в этот день.

– Но никогда не увидит, – тихо ответила Элен. – Никогда. Боже, какое ужасное слово. Я никогда не увижу отца. Никогда не увижу брата, – голос Элен упал до шёпота. Она сидела, сложив руки на коленях ладонью к ладони, и смотрела прямо перед собой. В никуда. Но слёз не было.

Пан Янош сделал слабую попытку возразить ей, мол, почему же она хоронит их обоих? Никто мёртвыми их не видел, значит, они могут быть живы. Элен покачала головой:

– Не надо, дядя Янош. Я слышала ваш разговор с паном Кветковским тогда, в саду. Вы разговаривали в беседке с ним, – Элен споткнулась и нервно дёрнула плечом, но быстро взяла себя в руки, – а я была неподалёку и всё слышала. Тогда-то я и поняла, что отца и брата нет в живых, поняла не головой, а… сердцем что ли. Это было какое-то прозрение. Как будто в одну минуту закончилось детство с его наивными радостями, – голос Элен был спокойным, как будто пришло странное безразличие. Ей казалось, что весь разговор – и слова дяди, и её собственные – она слышит как бы со стороны. – И я впервые поняла, что все мои надежды на встречу – детские глупые грёзы. Мне было проще считать, что мы просто потерялись с ними, что когда-нибудь они найдут меня. Но это невозможно. Вы сами об этом сказали. До того момента я просто не хотела задумываться над своими воспоминаниями, боялась. А после ваших слов всё встало передо мной так чётко, как будто случилось вчера… Отец упал первым, я видела, как он, безоружный, шагнул вперёд под удар сразу двух шпаг. У Алена в руке был нож, который мне удалось незаметно вложить ему в руку, но что он мог сделать против пятерых? Он крикнул мне, чтобы я спасалась, а сам… упал прямо на лежащего отца. Его сорочка была вся в крови… Я увидела всё это вновь, и тогда, именно в тот момент, поняла, что осталась одна… Единственная из нашей семьи… Да и то считаюсь умершей, – горько улыбнулась она.

Для пана Яноша картинка, наконец, сложилась. Он, поражённый внезапным откровенным рассказом и объяснением давних её слёз, после которых она долго болела, молчал. Потом присел с ней рядом на кровать, обнял и стал, как маленькую гладить по голове.

– Милая, дорогая моя, каково же тебе пришлось! Почему ты тогда же не пришла ко мне? Мы бы с тобой всё обсудили, поговорили бы обо всём. Хочешь, мы с тобой потом съездим в Россию, к тебе на родину? Я и сам хотел бы поклониться памяти моего друга и брата. Только скажи, и я всё устрою. И не бойся, никто не узнает, кто ты на самом деле.

– А что это изменит? Отца и Алена не вернуть, да и могил у них нет. Только мамина…

– Хорошо, если не хочешь – не надо. Давай съездим в православную церковь. Не в молельный дом, а в настоящий храм, и закажем панихиду. Только не нужно так изводить себя, особенно сегодня, в такой день. Ладно?

– Я не знаю, смогу ли… Прости, дядя Янош. Но как же я буду веселиться, когда… можно мне остаться дома?

Видя, что ситуация выходит из-под контроля, зная характер воспитанницы, которая будет делать только то, что считает правильным, Янош понял, что нужно предпринять что-то необычное, что удивит и заденет Элен. И дело здесь было не в срывающемся вечере. Нельзя было допускать, чтобы она продолжала сидеть и горевать, жалеть себя, это вполне могло опять закончиться лихорадкой. Вот этого Янош никак не желал! Но что придумать? Посмотрев на поникшую, непривычно безвольную фигуру воспитанницы, он вдруг подумал, что ей сейчас хорошо было бы разозлиться. Вот оно – решение! Он встал и заговорил внезапно резким голосом, хотя и негромко. Это было так неожиданно, особенно после его мягких слов и сочувствия, что Элен вздрогнула. Каждое его слово теперь словно хлестало её по склонённым плечам.

– Никогда не думал, не мог себе представить, что ты вот так внезапно можешь сломаться. Ты, которая всегда буквально верёвки вьёшь из других людей, добиваясь желаемого! Неужели ты думаешь, что твой отец не видит тебя сейчас? Лучше подумай о том, как были бы довольны его убийцы, узнав о твоём состоянии! Они глумились бы над твоей скорбью и печалью, им было бы приятно сознавать, что, оставив в живых, они обрекли тебя на такие страдания. Я думал, что в тебе больше крови русской графини. Видимо, я ошибался.

Последнее он мог бы и не говорить. Элен больше не смотрела пред собой. Её взгляд обжигал – столько в нём было боли и гнева. Она всё так же молчала, но молчание стало другим, в нём чувствовалась угроза. Пан Янош заметил перемены и, боясь сделать неверный шаг, нарушив то, чего смог добиться таким необычным способом, круто повернулся и вышел.

Вернувшись в кабинет, где его ожидал Войтек, Янош вкратце рассказал ему, что собственно произошло с Элен, и что им предпринято.

– Так что теперь можно только ждать, что будет дальше. Элен непредсказуема, сам знаешь. Хочу надеяться, что она, разозлившись на меня, выскочит из состояния безнадёжности.

Примерно через час Элен постучала и вошла к ним в кабинет. Внешне она была совершенно спокойна. Ни единым жестом, ни одной чёрточкой лица она не выдала своих недавних переживаний.

– Ты не ошибался, дядя Янош. Пусть мне помогут одеться и закончат причёску. Я жду в своей комнате. Я буду на этом балу лучшей, – сказала, развернулась и вышла.

Пан Янош переглянулся с другом. Пан Войтек покачал головой:

– Какая будет женщина! Если сейчас, в неполные семнадцать лет, она умеет так взять себя в руки… Кому-то достанется дивная жена! Только крутить мужем будет, как хочет.

– Могла бы, очень даже просто могла бы. Но не станет. Что-то другое ей нужно. А вот что – пока не пойму, – ответил Янош.

Когда перед самым отъездом Элен вошла к пану Яношу, узнать её было трудно. Тёмные волосы, свои и накладные, уложенные локонами, подняты наверх и закреплены так, что сзади получался целый каскад блестящих прядей. Впереди причёску украшал драгоценный венчик: жемчуг тускло светился между золотых лепестков оправы. Длинные серьги повторяли мотив венца, но были дополнены бирюзой. Такое же бирюзово-жемчужное ожерелье, соединённое золотыми цветами, лежало на груди, почти на краю низкого декольте с отделкой из белых кружев. Огромные синие глаза как будто светились на бледном от пудры лице. Полоска из тёмно-синего бархата на шее ещё больше оттеняла эту бледность. Из такого же глубоко синего бархата были выполнены букетики цветов, закрепляющие лиф платья спереди. Распашное платье из мягкого голубого шёлка тускло мерцало украшавшими его край по линии запаха мелкими жемчужинками, дополняющими белый шёлк вышивки. Такая же вышивка, только синяя, была видна на подоле нижнего платья из белого материала. Белые рукава, узкие у плеча, расширялись книзу, заканчиваясь несколькими рядами кружев. У локтя ткань была подхвачена синей бархатной лентой того же цвета, что и на шее. Сзади, начинаясь прямо от линии ворота, мягкими складками ниспадал шлейф. Наряд дополняли тонкие белые перчатки и веер из перьев белой цапли. Два таких же пера венчали причёску.

Элен стояла совершенно спокойно, словно давала понять, что всё это великолепие – лишь дань её собственной красоте. Ни кокетства, ни превосходства, только спокойная уверенность. Пан Янош встал и, склонившись, поцеловал ей руку.

– Я очень рад, панна Элен, быть первым мужчиной, который скажет вам, что вы изумительны. Редкая женщина сможет соперничать с вами. Я имею право на такую оценку, потому что живу на свете не первый десяток лет и женщин повидал немало. Ваша красота ещё не расцвела, она ещё в бутоне, но бутон этот прекрасен! Не растратьте всё это великолепие понапрасну. Это большая ценность для женщины, – пан Янош выглядел непривычно растроганным. Элен, молча, присела в реверансе.