Текст книги "Наследница (СИ)"
Автор книги: Елена Невейкина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 54 страниц)
Помещение, где они оказались, было крепким, окон не имело, за исключением маленького узкого окошка под самым потолком, через которое пролезла бы разве что кошка. А сбежать было просто необходимо! Гожо ощупал все стены, дверь, влез на стоявшую тут пустую перевёрнутую бочку и осмотрел потолок. Нет, выхода не было. Он сел рядом с Баськой, обнял её и снова сказал: «Ничего, всё обойдётся. Всё будет хорошо». Баська понимала, что хорошо не будет, но она так устала и замёрзла, что, пригревшись под рукой брата, успокоилась и уснула. Осторожно переложив спящую девочку на небольшую кучку соломы, Гожо прикрыл её своей курткой. Затем он встал и решил проверить одну мысль, возникшую у него. Когда их привели, чтобы запереть, он заметил, что строение имеет два входа, скорее всего оно было разделено внутри. По запаху ему показалось, что другая его часть – конюшня. Крыша была общая, значит, здание разделили внутренней перегородкой позже. Был шанс, что эта перегородка либо снизу не была заглублена в землю, либо возле крыши имела хоть какой-нибудь зазор. Что, если этот зазор достаточно велик для того, чтобы в него протиснуться?
В сарае было темно, понять, что где находиться, можно было только ощупью. Сначала Гожо решил проверить нижний вариант, но быстро понял, что из этого ничего не выйдет: дощатый пол вплотную был подогнан к стене. Тогда, немного попыхтев, он подкатил бочку к перегородке, установил её дном вверх и забрался на неё. С замирающим сердцем он ощупывал одной рукой крышу, другой – стену. Да! Между крышей и стеной оставалось небольшое свободное пространство. Оттуда пахло лошадьми. Размеры лаза позволяли Гожо, хотя и с трудом, протиснуться на сторону конюшни. Зачем туда лезть и что делать дальше – он не знал наверняка. Вполне могло оказаться, что вторые ворота заперты так же тщательно, как и те, через которые их привели, но не делать ничего, сидеть и ждать развязки, он не мог. Хотелось хоть как-то действовать. Всё равно хуже уже не будет. Тем временем рассвет приближался, нужно было торопиться.
Разбудить Баську удалось не с первого раза. Она никак не могла понять спросонья, где они, и чего хочет от неё Гожо. Наконец, события прошлого вечера восстановились в памяти полностью. И сейчас же вернулся липкий страх: что с ними собираются делать? Гожо тянул её куда-то и торопил. В конце концов, окончательно проснувшись, она поняла, что от неё требуется. Ощупав руками бочку, к которой её подвёл брат, она вскарабкалась на неё. Пальцами Баське удалось нащупать край лаза, о котором говорил Гожо, но подтянуться, чтобы влезть туда, она не могла. Потом она почувствовала, как слегка покачнулась бочка, и её обхватили крепкие руки. Гожо приподнял Баську и буквально впихнул в щель. Она, не сумев удержаться, упала вниз, в темноту. Больно ударившись локтем и лбом, хотя падение и смягчила солома, густо устилавшая пол, Баська всё же сообразила сразу отползти в сторону. И почти тут же на освободившееся место приземлился Гожо. Здесь было слегка светлее, в темноте раздавалось пофыркивание, тихий перестук копыт, хрумканье. Лошадей было, по крайней мере, две. Продвигаясь всё так же наощупь и велев Баське сидеть на месте, Гожо отправился изучать пространство. Лошадей было три. Рядом с дверью нашлись два окошка, по одному с каждой стороны. Через них было видно, что конюшню закрыли, просто вставив в щеколду небольшой колышек. А зачем мудрить? Ведь здесь находились только лошади, а они никуда убегать не собирались. Окошки были забиты досками, видно, к зиме, но покачав и потянув одну из них, Гожо попытался освободить место для руки. Доски подавались неохотно и отверстие, которое, в конце концов, удалось сделать, для его руки оказалось слишком мало. Но рука Баськи легко прошла сквозь него, и она вытащила колышек. Дверь была открыта. Вот тут Гожо и пришлось поступиться своими принципами. Он нарушил сразу два закона. Они взяли чужое: без лошадей им не удалось бы уйти от разъярённых их побегом людей. Но это было ещё полбеды, ведь не они же были виноваты! Так сложились обстоятельства. Тем более что Гожо собирался отпустить потом лошадок, а вернутся они к хозяину, или их перехватят другие люди – это уже не будет на его совести. Хуже было то, что он посадил Баську верхом. Этого нельзя было делать никак! Но как иначе её спасти?
Из конюшни выехали тихо. Дверь, смазанная заботливым хозяином, не скрипнула. Гожо вновь запер её на колышек. Копыта, обёрнутые обрывками рядна, из которого были сшиты лошадиные торбы, и старых потников, ступали по сырой земле почти неслышно. Они направились шагом в сторону от горевшего перед дверью сарая костра, возле которого сидели двое сторожей. Правда, при этом им предстояло проехать через всё село, но всё равно так было больше шансов остаться незамеченными. Оставив, наконец, селение позади, они пустили коней рысью, а потом – во весь опор, стремясь уйти как можно дальше.
Спустя несколько минут Баська вдруг осознала, что скачет верхом. Это ещё совсем недавно казалось невероятным, невозможным. Но – вот оно: она на лошади! Удивительно, как быстро тело вспомнило все навыки, которые Баська, тогда ещё Элен, получила, играя с деревенскими ребятами. Казалось бы, за такое долгое время они должны забыться, превратившись в простые воспоминания. Но нет – Баська чувствовала себя уверенно. И вместо страха пришло чувство упоения!
Пару часов они двигались быстро. Когда встало солнце, Гожо повернул и по какой-то тропе стал уходить в сторону от дороги, которая быстро скрылась из глаз за кустами. Местность постепенно понижалась, вскоре под копытами лошадей захлюпала вода, а впереди показалась речка. Гожо повернул по её течению, и они продолжали двигаться то тихой рысью, то шагом до середины дня, пока не добрались до впадения речки в широкую, серьёзную реку. Теперь по обоим берегам реки был лес. Здесь сделали остановку: отдых был нужен всем. Баська настолько устала, что сама спуститься на землю не могла, оставалось только удивляться, как она не упала с лошади: тело стало словно чужим, оно не хотело слушаться. Сняв девочку с лошади, Гожо усадил её на сухую сосновую хвою, толстым слоем покрывавшую здесь землю, затем разнуздал и обтёр лошадей предусмотрительно снятыми с копыт тряпками, потом стреножил их. Кони тянулись к воде, но Гожо следил за ними, не давая спуститься к реке, пока они полностью не остыли после долгой скачки. Баська дремала, прислонившись к стволу дерева. Гожо спустился к воде, зачерпнул немного небольшим выщербленным котелком, который подобрал ещё в сарае, и принёс сестре. Она проснулась, сделала несколько глотков, потом, налив немного в горсточку, обтёрла лицо. Холодная острая свежесть оживила её. Тело с непривычки болело в самых неожиданных местах, особенно ноги. Но, если ими не шевелить, не напрягать мышцы, то почти ничего не чувствовалось. Баська осмотрелась.
– Красиво, – вдруг сказала она.
– Что? – переспросил Гожо, который занимался тем, что пытался обрывками верёвок привязать оторвавшуюся подошву.
– Красиво здесь, – повторила она. – Посмотри, как тихо и спокойно. Я бы хотела остаться здесь.
– Прямо здесь?
– Ага. Река красивая и сосны. Вот бы ещё дом здесь стоял, чтобы можно было жить и в окно на всё это смотреть… У отца из комнаты тоже река была видна, – неожиданно закончила Баська.
Гожо сразу даже не понял, о чём это она. Он настолько привык считать её сестрой, а Мирко – отцом их обоих, что только спустя несколько секунд сообразил, о ком она говорит.
– А-а-а!.. – протянул он, не зная, как реагировать. Потом сказал: – Ты почти здесь и останешься. Ведь это – Днепр, – показал он на реку, – на его берегу и стоит город Речица, где живёт тот пан, к которому мы идём.
– Правда? А ещё далеко?
– Если верхом – дня два, может, и меньше. Но лошадей я отпущу, так что пойдём пешком.
Произнося последние слова, он нахмурился, понимая, на что обрекает себя и сестру.
– А пешком? – тихо, уже без восторга в голосе, спросила она.
– Наверно, дня четыре.
– Ладно… Ты не бойся, мы дойдём.
Она его ещё и утешала! Гожо подошёл, сел рядом, обнял за плечи.
– Конечно, дойдём!
Выйти на следующий день не удалось: Баська не могла идти, ноги по-прежнему болели. Глядя на то, как она пытается «расходить» их, Гожо засомневался: может, всё-таки, отдохнув немного, продолжить путь верхом? Но потом другая мысль убедила его в правильности первоначального решения. Если их будут искать, а это очень даже вероятно, то будут искать двух человек на лошадях, никому в голову не придёт, что они могут бросить лошадей, доставшихся им даром. А вот пешие путники подозрения не вызовут. И Гожо, освободив ноги лошадям, стегнул сначала одну, потом другую по крупу и громко свистнул. Топот копыт почти сразу заглушил шум воды в реке и ветер, гудящий в ветках сосен. А на следующее утро они потихоньку отправились дальше.
Эти четыре дня дались им, наверное, труднее, чем весь предыдущий путь. Постоянно хотелось есть. Один раз Гожо повезло в сумерках сбить камнем устроившуюся на ночлег на ветке дерева большую птицу. Как она называлась, он не знал, да их это и не интересовало. Главное – это была еда. Но одной птицы, да ещё на двоих было маловато. Скоро опять вернулось чувство голода. Вдобавок ко всем испытаниям, у Баськи вконец развалились башмаки. Теперь она шла босая, потому что уж лучше было идти босиком, чем в чулках. Колко, холодно, зато на отдыхе можно было надеть сухие, согретые за пазухой чулки. Гожо тоже шёл босой: подошва на одном башмаке отвалилась, и привязать её удавалось примерно на час, потом она вновь отваливалась, а другой башмак порвался сверху.
Когда, по расчетам Гожо, до Речицы было уже совсем близко, пошёл снег. Первый в этом году. Он таял не сразу, а ложился тонким режуще-холодным слоем на землю, постепенно превращая её в жидкую липкую грязь. Идти стало совсем невыносимо.
– Давай отдохнём, – попросила Баська, хотя до обычной остановки было ещё часа два, но Гожо останавливаться не хотел: кто знает, сколько ещё продолжится снегопад. Так и замёрзнуть недолго. Он покачал головой и сказал:
– Нет, отдых ещё не скоро, ведь мы отдыхаем примерно в полдень, а сейчас ещё утро.
На самом деле, нельзя было понять, какое время дня настало, всё вокруг мельтешило сырыми снежинками, серое небо сливалось с серой водой и землёй. Но Баська не возражала. Она уже начала замерзать на ходу. Гожо пытался растормошить её, может быть – разозлить, и попытался поддразнить, называя нежной барышней, которая испугалась снега. Но Баська посмотрела на него такими глазами, не выражающими ничего, кроме усталости, что он осёкся и замолчал.
Вскоре дорога, по которой они шли, разделилась. Правая, более широкая её часть отклонялась от берега под острым углом, а левая продолжала идти вдоль реки, повторяя её изгибы. Гожо решил повернуть направо, рассудив, что к городу ездят больше. Они прошли по ней около часа, и он уже начал сомневаться, правильно ли определил расстояние до Речицы. Он подумывал, не развести ли костёр, чтобы хоть немного согреться, но в это время впереди показалась какая-то тёмная масса. Это была городская стена. Они дошли. Если бы это был конец путешествия! Предстояло ещё разыскать нужный дом.
* * *
У городских ворот жил в небольшом домике привратник – старый, но ещё вполне бодрый человек. Когда он увидел в окно двоих прохожих, присевших у его двери, он рассердился. Когда же, приглядевшись, понял, что это цыгане, рассердился ещё больше – цыган в городе не любили. Он вышел из дома с грозным видом, чтобы прогнать непрошенных визитёров, но, рассмотрев их вблизи, не смог ничего сказать, только стоял и молча смотрел на них. В таком плачевном состоянии цыгане ему ещё не попадались. Они могли быть грязными, наглыми, но эти двое сидели перед ним под падающим снегом босыми, хотя на женщине были чулки. Да что там! Какая женщина? На него серьёзно и обречённо смотрела девчонка. Молодой мужчина, обнимавший её за плечи, тоже взглянул на хозяина домика.
– Мы сейчас уйдём, не волнуйтесь. Нам ничего не нужно. Только передохнём и пойдём.
Привратник, хоть и с трудом, но понял его. А, разобрав, что сказал мужчина, удивился ещё больше. Во-первых, он никогда не видел цыган, которым ничего не было нужно, да и не слыхал о таких. А во-вторых, он понял, что говорил мужчина по-русски. Этот язык привратнику был слегка знаком. Поэтому-то он и понял, о чём речь. Помолчав ещё немного, он спросил:
– Куда вы идти?
– Мы ищем дом одного человека.
– Вы из России, – припоминая известные ему русские слова, констатировал хозяин. – Кто здесь нужен?
– Его зовут пан Янош. Он учит драться на шпагах.
– Я знаю пан Янош. Дом здесь, в городе. Там, – и он махнул рукой, – та сторона города, – Потом подумал и предложил: – Идём в дом. Я дам есть. Потом отведу.
Он рассудил, что, с какими бы намерениями эти люди ни искали пана Яноша, он всё равно заслужит благодарность (и быть может, не только на словах) за то, что привёл их. Угощение старика было чрезвычайно простым: по куску хлеба с простоквашей, а потом горячий отвар каких-то душистых трав, из которых чётко угадывался только запах малины.
В этот день отправиться к пану Яношу не удалось. Разомлевшая от тепла и еды, какой бы скудной она ни была, Баська заснула, прямо сидя на лавке, и разбудить её не удавалось. Старик, молча, указал Гожо на рогожу, которой укрывался, когда приходилось выходить из дома в дождь, а потом на спящую девочку. Гожо перенёс Баську в уголок, лёг с ней рядом на рогожу и тут же уснул.
Утром старик разбудил их, дал по миске каши и, когда они поели, велел собираться. Снега не было, да и ветер стих, но холодные камни мостовой были скользкими от наледи. Баська, решив, что конец пути близок, не стала снимать чулки, так и пошла в них. Гожо, как и прежде, шёл босой. В этом привратник ничем помочь не мог, лишней обуви у него не было. Наконец, старик показал на показавшееся здание:
– Дом пана Яноша.
Баська выпрямилась и зашагала быстрей. Если бы она могла, то побежала, но ноги в чулках подворачивались на каждой выбоине. А чем ближе они подходили, тем меньше становилось это желание, зато возвращались сомнения и опасения по поводу приёма, который им здесь окажут.
Пану Буевичу доложили, что к нему пришли цыгане.
– Кто-о-о?! Какие ещё цыгане? Ты же знаешь, что я не люблю, когда они попрошайничают! – сердито выговаривал он слуге. – Гони их!
Слуга поклонился и направился к двери.
– И откуда они только взялись… – проворчал пан, всё ещё не успокоившись.
Слуга обернулся, уже открыв дверь:
– Из России.
– Откуда? – удивлённо переспросил хозяин.
– Из России, пан Янош, – повторил слуга. – По крайней мере, они так говорят.
– Вернись, – велел пан Янош. – А почему они пришли именно ко мне?
– Их привёл городской привратник. Говорит, что они искали дом пана Яноша, который владеет школой фехтования.
– И сколько же их?
– Двое, пан Янош. Мужчина и девочка.
– Хм… Пусть дождутся в передней.
Янош был заинтригован. Ему самому захотелось взглянуть на этих удивительных цыган, которые пришли из России. Он слышал, что цыгане уходили в Россию из Речи Посполитой, но вот чтобы обратно… Да и то, что пришедших было только двое – странно. И откуда они знали о нём? Он поднялся из своего любимого кресла и отправился в переднюю.
Перед ним стояли два измученных дальней дорогой человека. Больше всего пана почему-то поразило то, что девочка была без обуви, но в чулках. Босые ноги её взрослого спутника не так резали глаз, как эти продранные в нескольких местах чулки.
– Вы действительно из России? – спросил Янош по-русски.
– Да, – ответил мужчина. Девочка стояла, не поднимая глаз.
– Как вы попали сюда?
– Мы шли к пану Яношу, у которого в Речице есть школа, где учат драться на шпагах.
– А зачем вам понадобился этот пан?
– Если он сможет… Если захочет… то поможет моей сестре. То есть она мне не родная сестра, но всё равно я люблю её, как сестру. Её принял в нашу семью мой отец.
– Откуда же вы узнали обо мне? И чем я могу помочь?
– А вы – пан Янош?
– Да, я – пан Янош Буевич.
– Баська, скажи пану, зачем ты пришла.
Баська, молча, потянула за цепочку и вытащила из-за ворота перстень и медальон. Сняв её через голову, она протянула Яношу свои драгоценности. Пан Янош внимательно осмотрел их. Медальон был необычной формы: золотой овал с неким подобием рукоятки, к которому с каждой из трёх свободных сторон был припаян маленький кружок. Овал представлял собой цельную пластину, а в ручке и маленьких кругах были сделаны отверстия. Вещь выглядела оригинально, но ничего Яношу не говорила. А вот перстень ему явно был знаком, но он никак не мог вспомнить, где его видел. Янош проводил пальцами по граням, поворачивал кольцо и так и сяк, но память отказывалась подсказывать ему что-либо.
– Откуда у тебя это кольцо? Где ты его взяла?
Цыганка подняла сверкнувшие неожиданной синевой глаза и взглянула ему в лицо:
– Это кольцо моей мамы. В нём её герб вместе с гербом отца. – И такое достоинство, такая спокойная уверенность вдруг прозвучали в голосе девочки, что одно это могло бы стать доказательством искренности её слов. Но, ещё прежде, чем слова были сказаны, Янош увидел и вспомнил глаза. Один раз увидев, забыть их было невозможно. Такие он видел у двоих – у своего друга, побратима – русского графа и у его дочери.
– Элен? – тихо, ещё не веря в то, что это возможно, спросил он.
Она снова потупилась, затем кивнула и вновь взглянула на него, чтобы посмотреть, как он отреагирует на её появление. Объяснять больше было нечего. Только непоправимое несчастье могло привести сюда, в Польшу, за сотни вёрст от дома, русскую барышню, да ещё с таким странным спутником, и в таком виде, что было понятно, какой долгой и мучительной была дорога.
Янош молча шагнул вперёд и бережно обнял девочку. Несколько секунд никто не шевелился. Затем пан Буевич вновь стал самим собой – хозяином дома – и начал отдавать распоряжения, но при этом ни на минуту не отпускал Баську, всё так же обнимая её за плечи, как будто боялся, что она вдруг исчезнет.
По его приказу всё закрутилось так быстро, что казалось, к приходу двоих цыган все давно и тщательно готовились. Через несколько часов чистые, сытые путешественники сидели в кабинете пана Яноша. Баська, теперь снова Элен, рассказывала свою историю, но так же, как в тот раз, когда говорила об этом с Чергэн, она в конце пожаловалась, что ни отец, ни брат так и не нашлись, не отыскали её.
– Может, они ушли в другую сторону и потому мы с ними не встретились? Я так соскучилась… И не знаю, как их найти, – у неё дрогнули губы.
Янош взглянул на Гожо полувопросительно. Тот слегка пожал плечами и вздохнул – мол, ничего не поделаешь, она верит в то, что они живы.
– Ничего, теперь всё наладится, – взяв Элен за руку, сказал Янош. – Я никому не дам тебя обидеть. Всё теперь будет хорошо. У меня нет своих детей, Бог не дал, вот ты и будешь мне вместо дочери. Ладно? Отец у тебя только один – граф Владимир Кречетов, – успокоил он девочку, взглянувшую на него с тревогой, – а меня можешь называть дядя Янош. Мы с твоим отцом когда-то договорились считать друг друга братьями, значит ты – моя племянница. Согласна?
Элен слегка улыбнулась и кивнула. Когда она ушла в приготовленную для неё комнату, Гожо рассказал Буевичу всё то, что знали о трагедии Кречетовых в их семье, что смогла по отдельным кусочкам собрать в единую картину Чергэн. Янош с ужасом смотрел на молодого цыгана.
– Выходит, она видела, как они убивали?..
– Наверное, да. Но она никогда не говорила с нами об этом, ничего не рассказывала. Матери удалось понять всё, прислушиваясь к словам Баськи… то есть Элен, которые она произносила во сне. Она часто плакала по ночам, особенно первое время. Думаю, мать права, и она видела… Вот как ей удалось выбраться из горящего дома – не понятно. Об этом Бась… Элен не упомянула ни разу, ни наяву, ни во сне.
– Это не так важно, – тихо ответил Янош, проведя рукой по лицу. – Важно только, что она осталась жива. Остался хоть один человек из рода Кречетовых. В этом есть и ваша заслуга, молодой человек.
– Может быть. Но если бы не Элен, мы бы не дошли. Она спасла меня, сумев уговорить монашек позаботиться обо мне, когда я был без сознания после нападения разбойников.
– То есть вы спасали друг друга по очереди, – улыбнулся Янош. – Недаром вы брат с сестрой.
* * *
Через неделю прощались с Гожо: он уезжал в Россию, в родной табор. Теперь его путь обещал быть легче и приятнее, чем дорога сюда. Он отдохнул, пан Янош снабдил его добротной тёплой одеждой и молодой сильной лошадью. С ним были отправлены гостинцы всем членам семьи Мирко. Элен не забыла и Бабку, передала ей тёплый красивый платок. На этот раз переходить границу Гожо должен был легально, так как с ним шёл до границы провожатый от пана Яноша с необходимыми документами. На прощанье Гожо поцеловал сестрёнку в лоб и сказал:
– Теперь у тебя есть дом, о тебе заботятся. Ты теперь не цыганка Баська, а панна Элен. Но для меня ты так и останешься Баськой, моей сестрёнкой. И для отца с матерью – тоже.
– Как же ты доберёшься, ведь уже почти зима?
В улыбке блеснули зубы:
– С такой лошадкой – запросто! У меня всё есть, твой дядя меня даже деньгами снабдил.
