Текст книги "Наследница (СИ)"
Автор книги: Елена Невейкина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 44 (всего у книги 54 страниц)
– Да.
Спокойный односложный ответ поставил Элен в тупик. Она не поняла, что имел в виду Забродов, но поднявшееся было раздражение почему-то прошло. «Сейчас он будет оправдываться, – подумала она. – Интересно, каким образом». Но она ошиблась.
– Да, я потерял всех, всю семью, только не разом. Но вспоминать об этом я не хочу. Я дал себе слово больше не думать об этом. Слишком тяжело. И вспоминать тяжело, и ещё тяжелее то, что ничего нельзя сделать, чтобы облегчить боль. Здесь мне стало лучше. Хочется верить, что Господь услышит мои молитвы. Ведь одну он не оставил своим вниманием – вы живы.
– Значит, вам было прислано письмо, – вернулась к основной теме разговора Элен. – Такое же получил и Григорьев?
– Возможно, но мне об этом неизвестно.
– Вы можете сказать, где искать его? Я знаю, что у Григорьева несколько домов в разных городах, но где он живёт дольше и чаще?
– Ему нравится жить в Орле.
– В Орле?! Прямо рядом… – Элен не договорила. Видимо этот человек не испытывал никаких угрызений совести, воспоминания не мучили его. Забродов изложил свою точку зрения.
– Григорьев вернулся туда, где его знали, как неудачника, где частенько смеялись над ним, над его попытками чем-то торговать. Теперь он мстит им.
– И каким же образом?
– По-разному. Я слышал, двоих он разорил, буквально пустил по миру; ещё кого-то сделал бездомным, выкупив у хозяев дом, который уже много лет снимал этот человек. Причём, выкупил с условием, что он приобретает дом со всем, что в нём находится, поэтому несчастный вынужден был уйти буквально с пустыми руками. Потом прошёл слух, что Григорьев дошёл до того, что избил человека собственноручно, подкараулив на улице в темноте.
– Что ж, благодарю за сведения, – Элен встала, собиралась уйти.
– Вы уходите?
– Да. А вы против?
– Но… Вы же пришли, чтобы…отомстить мне… А уходите, даже не сказав ничего.
– А что я должна сказать, по-вашему? Рассказать, как мне было плохо и трудно, чтобы вызвать у вас чувство раскаяния? Или требовать оправданий? Мстить здесь, в Божьем месте? Я же не Григорьев. Да и зачем? Вы будете держать ответ перед другим судьёй, который и привёл вас сюда.
– Могу ли я задать вам вопрос?
– Почему же нет? Задавайте.
– Те двое из нас, которых уже нет – это вы?…
– Только один, – поняв, спокойно ответила Элен. – Не знаю, почему я вам это говорю, но почему-то мне кажется, что могу вам в этом признаться.
– Который? – вырвалось у послушника.
– А вы можете представить, как я вешаю кого-то? Я что, похожа на Геркулеса?
– Нет, но вы ведь могли нанять кого-то.
– Могла бы. Но это было бы неправильно. Так что, если кого-то и наняли, то не я. Хотя я и благодарна тому, кто это сделал.
– Значит, Лосев. Впрочем, я так и предполагал. И ещё я предполагал, что там не обошлось без яда. Так?
– Не знаю, зачем вам это знать, вы не имеете права задавать такие вопросы, да ещё и ожидать на них ответа, но всё же снова отвечу: да. Кстати, а как вы узнали про яд?
– А я и не знал. Но как ещё может рассчитывать женщина убить мужчину? Мне известна его слабость в отношении женской красоты, поймать его на этом было, вероятно, не трудно. Всё просто.
– Действительно, просто, – усмехнулась Элен. – Но всё же, зачем вам понадобилось знать это наверняка? Любопытство? Или удовлетворение от собственной правоты?
– Не то и не другое. Я хотел бы предостеречь вас. Григорьев – не Лосев, вряд ли с ним получится то же, что с этим самонадеянным красавцем. Григорьев груб и жесток, но при этом подозрителен и осторожен, а чужих людей не допускает к себе вовсе, и не важно, женщина это или мужчина. К тому же, отравить его трудно и по другой причине: он ест и пьёт только то, что готовит ему его повар-арап, который предан ему, как пёс.
– Что ж, благодарю за столь подробный рассказ о господине Григорьеве. Я учту всё, что вы сказали, – и Элен пошла к выходу.
– Госпожа Кречетова, – это обращение заставило её, вздрогнув, остановиться. – Зачем вы приходили сюда? Только узнать о Григорьеве?
Элен медленно повернулась. Глядя в пол, подошла ближе. Потом взглянула Забродову в глаза:
– А вы всё ещё ждёте от меня наказания?.. Хорошо. Пусть будет по-вашему. Расскажите мне всё. Всё! Каким образом вы оказались рядом с моим кузеном в ту ночь? Что было после? Как вы пришли к мысли принять постриг? Вы говорили, что для вас трудно и больно вспоминать об этом. Уверяю вас, слушать мне будет тоже нелегко, но, тем не менее, я выслушаю это повествование. Садитесь, сяду и я. Пусть это и будет вашим наказанием, переживите всё ещё раз… Начинайте же, я слушаю.
Забродов некоторое время сидел, прикрыв глаза, словно восстанавливая в памяти картины из прошлого, которые долгое время пытался забыть. Элен не торопила его, она сидела и наблюдала за выражением его лица. Наконец, он заговорил.
– Это началось ещё при жизни моего отца. Имение наше было крохотным, каждый человек – на счету. Отец берёг их по мере возможности. Жили мы только за счёт продажи некоторых излишков выращенного урожая. Доход был невелик, но нам с отцом и матерью хватало. Как-то раз выдался на удивление неурожайный год. Посевы побило морозом, а то, что выросло после повторного сева, погибло от засухи. Зиму жили впроголодь, пустив в расход всё, так что весной сажать было нечего. В конце зимы отец обратился за помощью к сыну своего хорошего приятеля, которого раньше не раз выручал деньгами, хотя и знал, что вряд ли получит их назад, ведь приятель всё проигрывал в карты. Потом он умер, но у него остался сын. К тому времени, о котором я рассказываю, это был уже самостоятельный юноша. Он не унаследовал отцовской страсти к картам, так что дела его немного поправились. Его имя вам известно – Алексей Кречетов. Выслушав просьбу моего отца, он согласился помочь ему деньгами, но спросил за это такой процент, что отец ахнул – это была почти верная кабала. После его робких слов о возможности снизить процент, Кречетов ответил, что неурожай коснулся всех, поэтому он должен соблюдать и собственную выгоду. Отец согласился, скрепя сердце. А что было делать? Больше никто не дал бы ему требуемой суммы. Отец надеялся на то, что, продав осенью большую, чем всегда часть урожая, сможет отдать долг.
Но этот год был почти точной копией предыдущего. Дохода не было. Мы не знали, как переживём зиму, так что о возвращении долга не могло быть и речи – его просто нечем было возвращать. Отец снова поехал к Кречетову. Тот, подумав, сказал, что согласен подождать ещё год и даже вновь даст деньги на покупку семян, но… – Забродов немного помолчал, как бы успокаиваясь, – он поставил условие. Если отец к следующей осени не выплатит всю сумму долга, его имение и люди переходят в собственность господина Кречетова. И опять отец согласился.
Не скажу, что я был примерным сыном. В то время, как отец пытался хоть как-нибудь выкрутиться из создавшегося положения, я думал совсем о другом. Когда я объявил, что намерен жениться, отец был буквально сражён этим известием. Тем более что моя невеста ничего не могла принести в наш дом. Она была так называемой бесприданницей. Отец просил меня обождать, повременить со свадьбой. Но я заупрямился, мне казалось, что он не понимает меня, не хочет понять, что я люблю эту девушку и мне всё равно, есть у неё деньги или нет. Желая настоять на своём, показать, что могу сам принимать решения, я обвенчался со своей невестой тайно, и родителям пришлось смириться с тем, что в нашем доме появился ещё один человек.
А следующий год тоже не принёс большого урожая, хотя и не был столь неудачным, как прошлые два. Съездив к Кречетову, отец сказал, что ни подождать, ни взять пока только часть суммы в счёт долга тот не соглашается, и придётся продавать всё, что имеем. Мать, которая и так часто болела, узнав обо всём, слегла совсем. Она так больше и не поднялась с постели. Отец бросился по знакомым в последней надежде собрать недостающую часть долга, но разве можно было рассчитывать получить в долг у людей, которые и сами еле сводили концы с концами? Ведь в одном господин Кречетов был прав: неурожай коснулся всех. Поняв, что ничего исправить нельзя, отец окончательно отчаялся. Взяв те крохи, которые удалось собрать, он пошёл в трактир и напился. Возвращаясь домой, он присел отдохнуть. А весенние ночи коварны – ударил нежданный мороз, и он замёрз насмерть, не дойдя до дома совсем немного.
Забродов встал, прошёлся по комнате, потом продолжил:
– После похорон я сам поехал к Кречетову. Я просил его об отсрочке, объяснял, что смерть отца, похороны не дают нам возможности даже надеяться на быстрое погашение долга. Знаете, что он ответил? Он спросил, зачем же я женился на такой же нищенке, как я сам. И смеялся… Он смеялся! – теперь Забродов стоял спиной к окну и смотрел на противоположную стену, как будто видя там всё, что когда-то происходило с ним. – Когда я повернулся, чтобы уйти, он остановил меня. Сказал, что понимает, как горько расставаться с родным домом. Он ещё говорил что-то в этом духе, я не запомнил. Потом сказал, что может простить мне все долги и оставить всё имущество, но при одном условии. Услышав, чего он требует, я пришёл в ужас и отказался. Кречетов усмехнулся и посоветовал хорошенько всё обдумать, поговорить с женой. А потом тихо так, вроде даже мягко, сказал: «У тебя молодая жена и больная мать. Ты – единственный мужчина в семье. Подумай, каково тебе будет потерять и ту и другую, как ты будешь себя чувствовать после этого. Ведь ни та ни другая не переживёт потери всего, что вы имеете. У вас не будет не только родного дома, но даже денег для того, чтобы снять самое убогое жильё. А если они и переживут, это всегда можно исправить…Выбирай: жизни твоих близких или благополучие абсолютно неизвестных тебе людей».
Я выбежал из его дома. Я очень испугался. Я видел, что этот человек не блефует, он действительно мог свои угрозы привести в исполнение. Сначала я хотел бежать. Продать всё и уехать с женой и матерью куда-нибудь далеко, слава Богу, Россия большая. Но потом подумал, что пока буду продавать и собираться, Кречетов обязательно всё узнает и успеет ударить. Неделю я мучился, не зная, на что решиться. Потом появился слуга Кречетова и, не слушая возражений, увёз меня с собой. Кречетов встретил меня требованием ответа. Он говорил, что его люди уже в моём доме… Я согласился… Я ненавидел себя уже тогда, но согласился, успокаивая себя тем, что об убийстве речь не шла. Алексей сказал, что сможет заставить графа подписать бумаги, передающие права собственности на всё имущество ему, Алексею… Я не оправдываюсь, как может показаться, а лишь поясняю.
О том, что случилось в ту ночь в вашем доме, Кречетов потом говорил, как о непредсказуемой неожиданности. Но сейчас я думаю, он предполагал такое развитие событий. Да что там! Я тоже знал, что может произойти нечто подобное, ведь я видел Алексея в тот момент, когда он угрожал моим близким, и знал, на что он способен. Знал, но не верил, не хотел верить, успокаивая сам себя. Мне так было легче.
Когда я увидел, как ваш брат упал вслед за отцом, то как будто застыл. Стоял, смотрел и не верил, что это всё наяву…
Где-то в середине рассказа Элен положила локоть на низкий столик, возле которого сидела, и, опершись лбом о руку, прикрыла глаза. Другая её рука сжимала рукоятку хлыста с такой силой, что даже сквозь перчатку она чувствовала, как ногти впились в ладонь. Когда Забродов замолчал, она ещё некоторое время сидела тоже молча, потом тихо, сквозь зубы, спросила:
– Что дальше? – и подняла голову.
– Дальше… А дальше была расплата, – Забродов потёр рукой лоб. – Кречетов сдержал обещание и вернул все долговые обязательства. Они ему были больше не нужны, – горько усмехнулся он, – ведь он теперь стал обеспеченным, знатным человеком. Я поспешил к матери, желая её обрадовать и успокоить, уничтожив при ней эти бумаги. Но она что-то заподозрила. Когда же до нашей местности докатилась весть о трагедии в имении графа Кречетова, матушка призвала меня к ответу. Она знала, что я езжу к Алексею, что я отсутствовал несколько дней, как раз тогда, когда всё и случилось. Она заставила меня признаться. Я рассказал ей всё и умолял простить меня. Но она лишь сказала… сказала, что никогда не думала, что вырастила…убийцу. Больше она не желала со мной говорить, делая вид, что меня нет, глядя сквозь меня. Через два дня у неё случился удар, она больше не могла ни говорить, ни двигаться. Но всё так же не смотрела на меня. В таком состоянии нашла её моя жена, вернувшаяся от своей матери, у которой гостила. А ещё через несколько дней матушка скончалась, так и не простив меня.
Я думал, что всё на этом закончится. Но нет. Правда, мы прожили несколько лет в покое и были счастливы, хотя нам пришлось продать половину из и так небольшого имущества. И всё же это было самое счастливое время в моей жизни. Но вот снова появился Кречетов. Он сказал, что по его сведениям дочь графа осталась жива, и её приютили цыгане. Нужно было убедиться, что это точно была она. И сделать это он поручил мне. И всё повторилось. Я начал отказываться, а он начал угрожать моей жене, говорил, что ему и делать ничего не придётся, только рассказать ей всё. А волнение, дескать, ей противопоказано. И откуда он только всё узнал?! Дело в том, что мы с женой ждали ребёнка. У нас долго не было детей, жена совсем измучалась: каждая беременность заканчивалась примерно на второй месяц кровотечением. Доктор говорил, что нужно смириться с тем, что детей у нас не будет, но жена отказывалась в это верить. И вот, наконец, она сказала мне, что беременна уже третий месяц и пока что всё в порядке. Доктор это подтвердил, только предупредил, что ей нельзя волноваться, много ходить и поднимать что-либо тяжелее чашки. И именно в этот момент мерзавец опять угрожал разрушить только-только наладившуюся жизнь! – Забродов стоял посреди комнаты, сжимая кулаки. Глаза утратили своё странное спокойствие, в них стояли слёзы. – Он держал меня крепко. Разговор проходил в нашем доме. В соседней комнате находилась моя жена, а во дворе – люди Кречетова. Если бы я даже убил его в этот момент, это не спасло бы мою жену… И я опять согласился… Правда, я потом, встретившись с ним ещё раз, пытался уговорить Кречетова оставить девчонку в покое, но…
– Ваш разговор в трактире мне известен, – перебила его Элен. – Что было дальше?
– Известен? Откуда? – Забродов удивлённо смотрел на неё.
– Это не важно. Вас слышали.
– Вот как… Тем лучше… Вы хотите знать, что было после того, как цыгане где-то спрятали вас, сделав вид, что вы утонули? Кречетов не поверил в это. Сначала он вроде успокоился, но через некоторое время решил, во что бы то ни стало, узнать, где вы. Для этого он грозился разорить весь табор, укрывший вас, и пороть всех, от мала до велика, до тех пор, пока кто-нибудь из них не сознается, где спрятали девчонку. Я узнал об этом за день до того, как Кречетов с Григорьевым собрались ехать к цыганам. Я опередил их. Табор успел уйти.
Но всё закончилось бедой для меня. Через неделю после своей поездки в табор я отлучился из дома. А когда вернулся, застал жену в слезах. Она плакала и всё повторяла, что согласилась бы скорее ходить по дорогам с нищенской сумой, чем быть замужем за убийцей. Никаких объяснений она слушать не хотела. Она отталкивала меня так же, как когда-то мать… К вечеру у неё вновь открылось кровотечение. Доктор ничего не смог сделать. Я остался один…
– После того, как я похоронил жену, – продолжал Забродов после длительного молчания, не прерванного ни единым звуком, – сразу поехал к Кречетову. На мои обвинения он ответил, холодно пожав плечами, что сделал то же, что и я – просто сказал, просто предупредил. Я предупредил цыган о грозящей им опасности, а он – мою жену, чтобы она знала, с кем связала свою судьбу, чьего ребёнка носит. Я, не помня себя, набросился на него, но меня схватили слуги и избили так, что я потом два дня отлёживался… А Кречетов опять смеялся. Потом сказал, что если я попытаюсь донести на него, он легко докажет, что весь план был задуман мной.
Забродов вновь замолчал. Элен водила пальцем по столу, не поднимая глаз. Зубы были крепко сжаты, на щеках горели красные пятна.
– Когда прошла первая боль от потери жены, – вновь заговорил Забродов, – я продал всё, что имел. Я решил уехать куда-нибудь, где ничто не напоминало бы мне о событиях, приведших к трагедии и одиночеству. Со мной остался только один старый слуга, не пожелавший покинуть меня. В Казани мы оказались случайно… Чем я здесь жил, вы, вероятно, уже знаете, хотя и не могу понять, откуда. Также не понимаю, как Кречетов узнал, где я осел. Всё тянулось как-то однообразно-спокойно. А потом умер от старости мой слуга. И тут я понял, что меня больше ничего не связывает с той жизнью, которая вокруг меня. Вот тогда я и подумал о монастыре…Теперь вы знаете всё. Если хотите что-то спросить, я отвечу, если смогу.
Элен подняла голову, потом встала. Мужчина, стоявший перед ней, невольно сделал шаг назад под взглядом глаз, которые, казалось, горели яростью и презрением под сошедшимися бровями. Но голос прозвучал неожиданно тихо:
– И вам никогда не приходило в голову отомстить? Вы знали виновника всего, что с вами случилось, ходили с ним рядом и даже не пытались уничтожить его?!
– А разве это вернуло бы мне мать, жену? Или так и не родившегося ребёнка?
– Значит, по-вашему, нужно оставить всё, как есть? А вы никогда не думали, что Алексей Кречетов сможет причинить вред ещё не раз и не одному человеку? Такие, как он, не меняются. А если и меняются, то только в худшую сторону.
– Это так. Но кто я такой, чтобы решать, чего заслужил человек, чтобы вмешиваться в его судьбу?
– Бог вам судья! – еле сдержавшись, чтобы не сказать всего, что рвалось наружу, ответила Элен и быстро вышла.
Идя вдоль монастырской ограды к ожидавшему её с лошадьми Юзефу, она подумала вдруг, что то выражение глаз, которое она заметила у Забродова в начале разговора и вернувшееся в конце его, видимо, называется смирением.
«Да-а, этого я никогда не приму. Наверное, я не создана для смирения, раз оно меня так раздражает, – размышляла Элен и усмехнулась: – Плохая же из меня вышла бы монахиня, если бы тогда, по дороге в Польшу, я осталась в монастыре!»
Юзеф, помогая ей сесть в седло, спросил, почему она так задержалась.
– Я уж замерзать начал, да и кони застоялись, пришлось проехаться немного.
– Долгая получилась беседа. Я многое узнала. Знаешь, давай прокатимся немного, я тебе всё расскажу. Не хочется сейчас в дом возвращаться, мне как будто воздуха мало стало, пока я там сидела и слушала Забродова.
* * *
Домой вернулись в сумерках. После обеда Элен с Юзефом так и остались за столом.
– Никак не могу успокоиться, – раздражённо сказала Элен. – Ну, откуда берутся такие люди?
– Ты о ком? О своём кузене или о Забродове?
– Да и о том и о другом. Но с Алексеем всё более или менее ясно – он негодяй, негодяй во всём и со всеми. Но Забродов! Вот ведь родился же такой! Да его мать и жена во много раз сильнее, чем он! А ведь он мужчина, так почему же он даже не попытался что-то сделать?
– Ну, он же предупредил цыган.
– Да-а! Это просто эпический подвиг!
– Может, это и не выглядит подвигом, но он дорого заплатил за свой поступок.
– А мог бы вместо этого просто уничтожить виновника всех своих несчастий!
– По-моему, мы поменялись ролями, – улыбнулся Юзеф. – Когда-то ты заставила меня задуматься, предложив представить себя в такой же ситуации. Кстати, речь шла именно о Забродове. Помнишь? И я, обдумав всё, не смог даже сам себе ответить однозначно, как бы поступил. Он думал о жене, которая не пережила бы его смерти, о их ребёнке, который бы так и не родился.
– Но её всё равно не стало. А так они захватили бы с собой того, кто довёл их до этого!
– Элен, тебе хорошо рассуждать сейчас, когда уже известно, что случилось. А тогда он был уверен, что поступает правильно, чтобы не навредить жене.
– Неужели он думал, что его жена, если узнает, одобрит его поступки? Я бы…
– Я знаю, что сделала «ты бы», – Юзеф впервые выглядел раздражённым. – Прости мне мои слова, но ты не имеешь права рассуждать об этом, ты никогда ни за кого не отвечала, кроме себя самой. Ты никогда не попадала в ситуацию, когда от принятого тобой решения будет зависеть, пострадают ли твои близкие люди. Ты думаешь всегда только о себе, о своей цели, к которой идёшь, не обращая внимания на то, что причиняешь боль людям, которые… для которых ты дорога. Разве ты подумала о пане Буевиче, каково ему, привыкшему считать тебя дочерью, отпускать тебя сначала учиться махать шпагой в компании будущих убийц, а потом и вовсе в другую страну? И добро ещё, если поехала бы любимая воспитанница просто посмотреть, как люди живут. Так нет! Она уехала, чтобы осуществить свой план. План, который, будучи абсолютно авантюрным, может легко оказаться гибельным для неё. Ты не хочешь подумать немного, представить себе, что будет с твоим дядей, когда он получит известие о твоей смерти? Нет! Ты не хочешь об этом думать! Тебе кажется, что всё будет так, как ты задумала. Ну, может, с какими-нибудь мелкими изменениями и неожиданностями.
Элен, онемев, во все глаза смотрела на Юзефа. Она ещё никогда не видела его таким. Всегда выдержанный, он говорил сейчас горячо, в голосе была боль, серые глаза стали темнее обычного. Увидев её удивление, Юзеф замолчал, потом продолжил уже спокойнее:
– Элен, я не упрекаю тебя, избави Бог! Ты такая, какая есть, тебе не нужно меняться. Но ты не должна, не имеешь права обвинять человека, поступки и поведение которого не можешь оценить правильно, потому что никогда не была на его месте… А сейчас, прости, я пойду к себе. Я так понимаю, что скоро мы опять двинемся в путь, так что хочу отдохнуть в удобной постели, пока это возможно, – и он вышел, больше не взглянув на неё и не дожидаясь ответа.
Все в доме спали, а полуодетая Элен всё ходила по своей комнате, не замечая, что стало прохладно. Она в пятый, десятый, двадцать пятый раз прокручивала в голове слова Юзефа. Неужели она, в самом деле, такая? Действительно, стоило ей что-то задумать, она не признавала никаких препятствий, не обращала внимания на мнение окружающих, не принимала отказов. И ей ни разу не приходило в голову попытаться понять чувства других людей. Как, наверно, трудно было дяде Яношу решаться на то, о чём она его просила. Да что там просила – требовала! И всегда получала… А Гжесь? При мысли о Гжесе, щёки вдруг вспыхнули румянцем. Он сказал, что любит её. Но ведь она никогда не давала ему повода!.. Или давала? Они, конечно, не говорили о любви, но зато постоянно были вместе. Он порой выгораживал её. Но она тоже его выгораживала! Впрочем, это ещё хуже. Можно было подумать, что она делала это ради него, а ей на самом деле просто не хотелось, чтобы его наказывали, потому что ей не с кем будет играть.
И что получается? Она эгоистка, думающая только о себе? Брр, как противно… Почему так холодно? Нужно забраться под одеяло.
Но и под одеялом Элен не перестала дрожать. А мысли бежали всё дальше непрерывной чередой, прогоняя сон. Заснула она только под утро. Разбудили её, как всегда, голоса уже вставшей хозяйки, хлопочущей по дому и её вечно ворчащей старой служанки. Сев на кровати, Элен почувствовала, что так и не согрелась. В комнату вошла Роза, чтобы помочь ей умыться и одеться. Изо всех сил стараясь унять дрожь, чтобы не пришлось ничего объяснять, Элен подумала, что, должно быть, это оттого, что она долго не спала, а вчера нервничала после разговора сначала с Забродовым, а потом с Юзефом. Но, сев за стол завтракать, Элен ощутила, что ей делается нехорошо от вида еды. Опять-таки, чтобы избежать неприятных объяснений, она заставила себя выпить полчашки разведенного тёплой водой молока с кусочком белого хлеба и, сославшись на бессонную ночь, удалилась к себе в комнату. Там она присела на кровать и, оглядываясь вокруг, вяло подумала, что надо бы начать собираться в дорогу. Но дальше этой мысли дело не пошло. В голове всё путалось, глаза закрывались сами собой.
– Да что же со мной такое? – вслух произнесла Элен и прилегла головой на горку подушек, уже сложенных расторопной Розой в изголовье кровати. Когда она открыла глаза, Роза с закушенной губой тормошила её за плечи и несильно била по щекам.
– Что случилось? – Элен хотела спросить это строго, сразу поставив всё на свои места, но вышло у неё еле слышно и как-то робко.
Роза сразу оставила её и забормотала:
– Вы, барыня… у вас…
Элен с трудом села на кровати. Голова кружилась, в висках стучало. Тут же возле кровати появился Юзеф. Он присел перед ней, заглянул в лицо.
– У тебя сильный жар. Наверно, вчера простыла, пока мы ездили туда-сюда по морозу. Тебе нужно полежать. Тришка пошёл за доктором, они скоро уже придут.
Элен слушала, но понимала с трудом. Потом до её сознания дошло слово «доктор».
– Когда придёт Иван?
– Какой Иван? – растерялся Юзеф. – Здесь нет Ивана, мы ведь…
– Так, лучше я поговорю с панной, – Штефан отстранил Юзефа так неожиданно, что тот чуть не упал. Он мягко, но решительно повалил Элен обратно на подушки, уложил свисающие ноги. При этом он тихо говорил: – Ивана нет, он поехал к больному. Там всё плохо, поэтому вернётся он не скоро. А Тришка сейчас другого доктора приведёт, не хуже Ивана.
– А Маша? – не открывая глаз, спросила Элен. – Где Маша? Позови её.
– И Маша ушла с Иваном, чтобы помочь. Ведь жена должна помогать своему мужу, правильно?
– Да, должна помогать.
– Вот, – поправляя подушки, продолжал тихо говорить Штефан. – А здесь Роза. Она позаботится о вас, панна Элена. Она девушка умная и умелая. Так?
– Так.
– А вы лежите себе, отдыхайте, – потом повернулся к Розе: – Укрой её другим одеялом, чтобы не беспокоить. Пусть пока так лежит, поверх своего. Если лишнего одеяла нет – возьми с моей кровати. А вы все – идите отсюда, – обратился он к хозяйке, Юзефу и служанке, – нечего здесь торчать, не цирк. Мы с Розой сами управимся. Давайте, давайте, пан Юзеф, вас это тоже касается. Если надо будет, я вас позову.
И удивительное дело: его без возражений послушались все.
Вскоре приехал доктор. Он был недоволен, что его вызвали в небогатый дом. Губы у него были поджаты, по сторонам он не смотрел, всем своим видом демонстрируя пренебрежение. Но узнав, что лечить ему предстоит польскую дворянку, оживился. У этих ляхов можно было надеяться выудить хорошие денежки, они часто только прикидываются бедными.
Войдя в комнату, он, прежде всего, распорядился оставить его одного с больной. Но это ему не удалось, причём не удалось вдвойне. Штефан отказался выйти, сказав, что отвечает за панну головой перед своим хозяином, а раздетую он её видел не раз, потому что находится при ней с её детства. (Он решил, что такое преувеличение пойдёт только на пользу его любимой панне.) Кроме того, он настоял на том, чтобы и Роза осталась, объяснив это возможной необходимостью послать её куда-то с поручением. Доктор недовольно фыркнул, но спорить не стал.
Осмотрев больную, он назвал болезнь по латыни, не поясняя, что это значит, и написал рецепт для аптекаря. Роза выпорхнула с рецептом за дверь, но тут же вернулась, отдав его «барину Юзефу», который немедленно послал Тришку за лекарством. Тем временем доктор разложил инструменты и потребовал, чтобы ему принесли таз. Таз нашёлся тут же в комнате, приготовленный Розой заранее. Доктор подошёл к Элен и взял её за руку, считая пульс. В этот момент она открыла глаза. Увидев незнакомого человека, держащего её за руку, она удивилась, но потом вспомнила слова Штефана.
– А-а! Вы доктор, который не хуже Ивана. Что со мной?
– У вас лихорадка, вызванная… – и он опять углубился в дебри латыни, одновременно подстилая под руку Элен полотенце и придвинув таз.
– Что вы будете делать? – окончательно придя в себя, спросила Элен.
– Ожидая, пока принесут пилюли, я, чтобы облегчить ваше состояние, сделаю кровопускание. После него вы уснёте, а это вам сейчас необходимо.
– Нет, – Элен убрала руку, внезапно вспомнив слова Ивана о докторах – любителях кровопусканий, после которых больным могло стать хуже. – Я не дам вам делать это. Я буду принимать все лекарства, которые вы пропишите, но кровь пускать не дам, – голос был тихим, но твёрдости в нём было не меньше, чем, если бы Элен кричала.
Доктор поднял брови:
– Вы не понимаете, что говорите. Кровопускание необходимо. Э-э, любезный, – обратился он к Штефану, – ну-ка, подержи свою барыню, пока я сделаю процедуру. Раз она боится вида крови, можешь завязать ей глаза или заставь отвернуться.
– Если панна говорит «нет», значит, нет. Она знает, что делает, и перечить ей я не стану. И вам не позволю.
– В таком случае, я отказываюсь лечить её! И снимаю с себя всякую ответственность!
– Прекрасно, – ответил Штефан, – можете собирать свой инструмент. Мы вас больше не задерживаем.
И доктор послушался Штефана, как раньше его послушались остальные. Сейчас он командовал, сейчас он отвечал за всё и всё контролировал. И это так однозначно ощущалось, что ни у кого и мысли не возникало о неподчинении. Собирая вещи, доктор немного пришёл в себя от неожиданной отповеди старого слуги и, уже открывая дверь, позволил себе угрозу.
– Вы не найдёте лекаря лучше меня. И хуже – всё равно не найдёте. Я сделаю так, что к вам не придёт никто из докторов!
– А вот этого не советую, – брови слуги сошлись на переносице, взгляд стал тяжёлым, угрожающим, хотя слова оставались вежливыми. – Вы можете потерять гораздо больше, чем заработок. Если что-то случится с панной, мы будем знать, где искать виновника, к властям обращаться не будем.
– Это что – угроза? Ты мне угрожаешь?! Да кто ты такой, чтобы я тебя слушал? Холоп!
В это время доктор почувствовал, как его кто-то довольно грубо, хотя и не резко, взял сзади за ворот, как щенка за шкирку, и сильно потянул в сторону выхода из дома. Когда слегка придушенного доктора, наконец, отпустили, он, оглянувшись, увидел молодого мужчину, смотревшего на него холодно и презрительно.
– Зато я – не холоп, – тихо сказал мужчина. – Но я тоже не советовал бы вам рисковать. Пожалеть можете. А сейчас – пошёл вон! – и добавил по-польски что-то, значение чего доктор предпочёл не понять. Мужчина был сильным и вооружённым, и доктор ретировался. Подняв брошенную ему вдогонку шляпу, он надел её, оправил кафтан и вышел на улицу к ожидавшим его саням, не сказав больше ни слова.
Юзеф, постояв несколько секунд на крыльце, вернулся в комнату Элен. Там уже кроме Штефана и Розы находилась хозяйка. Элен была в сознании, но глаза ей открывать было тяжело. Стали обсуждать, что делать дальше. Рискнуть и пригласить другого доктора? А вдруг он окажется не лучше этого? Тогда только время потеряется. Тут внезапно заговорила Роза:
