Текст книги "Наследница (СИ)"
Автор книги: Елена Невейкина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 54 страниц)
С сеновала, тараща спросонья глаза, вывалились «пан Александр» с остальными слугами. Выскочив в тёмный двор, не понимая, что происходит, пан пальнул из пистолета вверх. Грохот выстрела заставил сначала примолкнуть всех собак и мужика, но тут же всё возобновилось: псы неистовствовали, мужик кричал и ругался, но теперь же проснулась вся деревня. Люди выскакивали из домов кто в чём, кто-то крикнул: «Пожар!», и тут вовсе стало ничего не понять…
Только приблизительно через час все, наконец, разобрались, что к чему. Вот уж когда не поздоровилось несчастному любопытному пьянчужке! Его ругали все, кому не лень, говорили, что от непутёвого другого и ждать нельзя. А поляки вместе с Элен, собравшись во дворе возле кареты, смеялись до икоты и колотья в боку. Даже Ян, потирая ушибленные при падении места, не отставал. Угомонились все лишь под утро, сумев подремать ещё пару часов. Но долго ещё, сидя в карете или седле, то тот, то другой весело фыркал, вспоминая беспокойную ночь в деревне.
* * *
Когда подъехали к Санкт-Петербургу, моросил мелкий противный дождик. Было не то, чтобы холодно, но мерзко. Влажный, холодный, как будто липкий, воздух забирался под одежду, и от него не было спасенья. Ткань, казалось, вся пропиталась влагой и не защищала тело от холода. Руки и ноги стыли, как в мороз. Элен сидела в карете, нахохлившись, разговаривать не хотелось, не хотелось даже смотреть в окно. Там по обе стороны дороги тянулся бесконечный и какой-то неуютный, неприветливый лес. Она немного оживилась, когда карета, наконец, достигла предместий. Но оживление быстро угасло, уступив место мрачному удивлению и тоске: убогие домишки стояли по большей части пустые, часто даже не заколоченные. Там, где ещё было видно присутствие хозяев, не заметно было даже самого захудалого огородика. Картина мало изменилась и тогда, когда они въехали в город. Здесь тоже было безлюдно, а редкие прохожие только подчёркивали эту пустоту. Непривычно прямые улицы хорошо просматривались, чувствовалось, что строились они по единому плану. Но под ногами лошадей густо пробивалась трава, так что без всяких объяснений было видно, что ездят здесь нечасто. Карета проезжала мимо маленьких и больших домов, среди которых много было каменных, некоторые больше походили на дворцы. Но эти хоромы по большей части пустовали. Всё это было так одинаково однообразно, что стало полной неожиданностью увидеть строящийся очередной дворец. Здесь жизнь ощущалась, хотя работающих людей было немного.
Элен хотела, как всегда, снять комнаты в каком-нибудь постоялом дворе или гостинице при трактире. Но здесь это оказалось сложным делом. Трактиры были маленькими, комнат либо не имели вовсе, либо они были заняты. Да и самих трактиров в городе осталось немного. Проездив довольно долго в поисках жилья, Элен решила остановиться, хотя бы поесть. Они вошли в очередной трактир и расположились на лавках за столом. Стол в помещении с низким потолком был один, зато за него могли бы усесться одновременно больше десятка человек. Но сейчас здесь сидел только один мужчина уже в годах, хотя ещё крепкий, в одежде купца. Тёмно-русые волосы, всё ещё густые, вились тугими колечками, а такая же курчавая борода, прикрывающая ворот рубахи, была неожиданно рыжей.
Оказавшись за одним столом, поляки и купец молчали недолго, скоро завязалась беседа. Говорила в основном Элен, остальные слушали и иногда переспрашивали у неё что-то, непонятое ими. Разговор крутился вокруг запустения, которое явилось для приезжих полной неожиданностью.
– Э-эх, барин, – вздохнул купец, – это ты по свету здесь катался. Вот погоди, стемнеет, тогда действительно неприятно. Кто остался в городе – все по домам сидят, до утра на улицу носа не покажут.
– А куда все делись? – спросила Элен. – Вроде, если учесть количество построек, людей должно быть много.
– Так и было, – кивнул головой купец, – пока жив был наш государь – Пётр Лексеич. Ещё при царице Екатерине, жене его, которая после него правила, мало что поменялось. А как на престоле оказался другой Пётр, Второй, так всё и кончилось… Он, Пётр-то Второй, не любил этот город. Вот и уехал в Москву. Ну, и двор, конечно, с собой забрал. Там и жил, и правил. А куда двор – туда и остальные потянулись. Кому ж охота в неудобствах жить! И ветрено здесь им, и сыро, и улицы, вишь, не такие – прямые больно, – он опять вздохнул. – Вот и побросали свои дома новые, которые по велению Петра Лексеича построили. Лишь бы ко двору поближе… А за господами и работники разбежались. Посмотрели: что здесь делать-то? Нечего. Вот и разбрелись кто куда. И не сыщешь теперь.
– А мы проезжали сегодня мимо строящихся домов. Это что? Кому строят, если все разбежались?
– Да, строят… Мастера иноземные этим заведуют. Им деньги плачены большие за то, чтобы всё построить, вот они и отрабатывают, что б, ненароком, возвращать не пришлось. А так, что б кто своей охотой да для себя здесь чего строил – того нету.
– А вы?
– А что – я?.. Я тут свою выгоду блюду – на стройку провиант поставляю. Вот сейчас как раз собрался поехать по этой надобности в Москву. Так что, ежели остановиться захотите в городе – милости прошу, недели две мой дом пустым стоять будет. Оплаты мне никакой не надобно, приглядите за домом и ладно. Там, конечно, сторож останется, но оно всё надёжнее, когда в доме люди живут. Вы сколько тут задержаться думаете?
– Всё будет зависеть от того, найдём ли мы одного человека.
– А какого? Я многих знаю, кто в Санкт-Петербурге жил, – с оттенком гордости сказал купец.
– Графа Кречетова, – решившись, ответила Элен. В конце концов, почему бы и не спросить, ведь никто же не знает, кем на самом деле является этот польский юноша, путешествующий по России.
– Кречетова… – протянул купец. – Эх, барин, поздно вы искать его надумали. Нет больше графа, скончался лет шесть или семь назад.
– Скончался? А что с ним случилось?
– Такое, что и врагу не пожелаешь. Убили его. Мало того. С ним и детей его сгубили. Говорят – случайно всё вышло, да только не верю я. Но как бы там ни было, исход один: род графа прервался.
– Так это, очевидно, вы говорите о старом графе. А мы разыскиваем молодого. Того, что унаследовал графский титул.
– А-а… Этого… – тон собеседника сразу изменился. Стало понятно, что говорить ему неприятно. – А по какой такой надобности вы его ищете? Кто он вам?
– Да никто, – небрежно пожав плечами, ответила Элен. Она почувствовала смену настроения в голосе купца и решила, что лучше представиться совершенно посторонним, не заинтересованным ни в чём, человеком. – Приятель, узнав, что я еду в Россию, просил, если буду в Петербурге, поспрашивать о нём. Зачем это ему – не знаю. Вот я и стараюсь что-нибудь узнать.
– Ах, вон что. А почему в Петербурге? Ведь земли графские далеко отсюда.
– Так ведь в столице наверняка кто-то должен знать о его сиятельстве. Мы с приятелем рассудили, что граф, скорее всего, постарается приехать сюда, ко двору. Мне ничего не было известно о том, что столицей вновь стала Москва.
– Это вы правильно рассудили с вашим приятелем, – проворчал купец. – Он точно стремился быть поближе ко двору. Вот поэтому и сидит вместе со всеми в Москве.
– Вы как-то неприязненно говорите о графе. Это с чем связано? Если, конечно, вы можете об этом говорить. Он вас чем-то задел?
– Задел? Нет… Просто человек дрянной, не люблю таких. Гонору много. Всё «я» да «я», а сам – как то яблоко. Знаете, бывают такие: полежит немного, сверху так просто загляденье, а разрежешь – внутри всё сгнило. И болтают о нём всякое. Может, пустое, но больно уж часто повторяют разные люди одно и то же.
– И что же говорят?
– Так ведь это только слухи.
– Я понимаю. Но мне же нужно будет что-то рассказать приятелю по возвращении. В Москву я не поеду, по крайней мере, в этот свой приезд, потому что нет на это времени, меня уже ожидают дома. А если о графе известно что-то нелицеприятное, то мой долг – предупредить приятеля. Пусть это даже слухи. Ведь говорят: дыма без огня не бывает.
– Вы хорошо знаете русский язык, барин, – кивнул купец, – Прямо, будто росли в России, – и, помолчав, продолжил: – Если б вы знали, как близки к истине ваши слова. Старого-то графа Кречетова вместе с детьми спалили в их собственном доме. Разное потом об этом говорили. Но некоторые слуги уверяли, будто видели перед тем, как начался пожар, нескольких господ, среди которых был человек, очень похожий на этого самого… который теперь графом стал. Но подтвердить никто не решился. Темно было, ночь, обознаться легко. А они почти все теперь молодому барину служат. Против него что сказать – себе дороже выйдет, а графа с детьми уж всё равно не вернёшь.
Элен еле сдерживалась. Чтобы не выдать своих чувств и эмоций, она смотрела в стол. К концу рассказа ей удалось успокоиться, и она продолжила разговор.
– Благодарю за такие откровенные слова. А вы не боитесь дурно говорить о графе? Говорят, в России с воцарением Анны Иоанновны возродили Тайную Канцелярию?
– Да нет, не боюсь. Я ведь, барин, давно на свете живу, ещё при Петре Лексеиче начал торговлей заниматься. При нём и привык правду говорить. Оно, конечно, не всегда себе на выгоду получается, бывало, и страдал через это. Но всегда всё ладно заканчивалось. И душе спокойно, ото лжи она избавлена.
– А что ж вы-то не поехали в Москву со всеми? – решила сменить тему Элен. – Там, наверное, доход-то больше?
– А я и в Москве торгую, не только здесь. Можно было, конечно, и бросить сюда мотаться, да только обещал я провиант привозить, покуда стройка идёт. А обманывать не приучен.
– А не зря всё это строительство? Город-то пустой.
– Не скажите, барин. Вы пустого города не видели. Вот прошлой зимой, к примеру, волков аж на Невской Першпективе видели! Вот тогда и, правда, город пустым стоял. Сейчас уж возвращаться начали потихоньку. Не многие, конечно, но всё же… А и кто не вернулся, дома свои в порядок привести велели.
– И что ж такое произошло, что они вдруг передумали?
– А-а! – поднял палец купец. – Весть прошла, что матушка-царица вернуть двор в Санкт-Петербург намерена! И распорядилась, что б Дворец Зимний готов был её принять со всеми, кого она взять с собой пожелает, и что б город стал вновь таким же прекрасным, каким задумал его её Великий дядя, и что б корабли продолжали строить, как при царе Петре… Ну, вот и стали господа готовиться к возвращению. Не очень-то охота им обжитую Москву покидать, да ведь куда денешься?.. Ну что, барин, – неожиданно закончил он, переходя на деловой тон, – остановитесь в моём доме?
– Да, благодарю, остановимся на несколько дней. Осмотрим город, да и поедем.
– Что ж так мало в России пробыть хотите?
– Да мы в России уже давно, а вот до Санкт-Петербурга только что добрались.
– Ну, так вы на будущее лето приезжайте. Вот тогда и поглядите, каков этот город на самом деле!
– Вы так уверены, что за год здесь всё изменится? – сомневаясь, спросила Элен.
– Точно говорю, измениться! Вы не знаете новой государыни. Она же из рода Петра! Всё по её будет!
* * *
Обратный путь прошёл без всяких приключений. На том же постоялом двое, что и в начале путешествия, она рассчиталась и попрощалась с Яном и остальными сопровождавшими её в Россию людьми. Переодевшись и, на этот раз, переночевав, она отправилась домой в коляске, которая давно её здесь ожидала вместе с двумя слугами. Это были те, кто доставил её сюда из дома перед отъездом в Россию.
Пану Буевичу стало известно о приезде Элен ещё до того, как она переступила порог дома. Весть принёс Гжесь. Он по поручению отца ездил с письмом и увидел знакомую карету, въезжающую в город. Случайно ли он оказался там или нет, можно судить по тому, что Гжесь последнее время с большим удовольствием брался за любое дело, которое могло привести его к городским воротам. Встретив карету, Гжесь не стал сопровождать её, не подъехал даже поприветствовать. Просто, убедившись, что это Элен, юноша поторопился домой предупредить всех о её возвращении. Так что к тому моменту, когда она сошла на камни двора, и Янош, и Войтек, и слуги уже стояли тут же, встречая её. Янош подошёл и обнял воспитанницу. Элен и не представляла, как она по нему соскучилась. И не только по нему. Элен стояла рядом с дядей Яношем, улыбалась, отвечала на приветствия, а внутри была растерянность: как же так? Она ездила в Россию, так далеко, чтобы увидеть свой родной дом, пусть и разрушенный, почувствовать себя опять на родине, а это чувство пришло здесь, в доме, в общем-то чужого ей человека. Пан Янош отстранился от Элен и, улыбаясь, тихо спросил:
– Что ж ты так задержалась? Мы уже волноваться начали. По всем расчетам выходило, что ты должна была вернуться давно.
– Я знаю. Виновата, – ответила она. – Зато я побывала в Санкт-Петербурге.
– В Петербурге?
– Да.
– И как тебе понравился город Петра?
– Впечатлений много и они разные. Я потом всё тебе расскажу, дядя Янош.
Все прошли в дом. Было много радости, шуток и даже слёз, которые пролила пани Мария по поводу усталого вида и осунувшегося лица своей питомицы. Но вот Гжесь так и не подошёл к ней, только издали наблюдая за встречей.
К вечеру, когда все разошлись по своим комнатам, Элен и пан Янош сидели в его кабинете. Она рассказывала ему о своём путешествии. Единственное, о чём она умолчала, была история с разбойниками. Но она не могла нарушить своё слово, да и не считала этот эпизод таким уж важным. Янош слушал внимательно, иногда переспрашивал, уточнял. Когда Элен закончила рассказ, он, немного помолчав, спросил:
– Так ты довольна поездкой?
– И да и нет, – подумав, ответила она. – Мне не удалось ничего подробно разузнать.
– Но ты побывала на родине. Это тоже много значит. Или нет?
– Очень много, – Элен вздохнула. – Я видела, как тяжело живут после смерти отца люди в наших деревнях. Я знаю, что тот, кто называет себя графом Кречетовым, не интересуется ничем, кроме столичной жизни и доходов с имения. И теперь я знаю, что моё решение найти и наказать тех, кто виновен во всём этом и в моих личных бедах – правильное. И не отступлю.
– Это понятно… Но я ожидал услышать от тебя слова о твоих ощущениях от посещения родных мест. Может быть, о воспоминаниях.
– Там всё родное но… – Элен говорила медленно, казалось, она раздумывала, как точнее выразить то, что чувствовала, – от этого хочется спрятаться. Я надеялась встретиться со своим детством, но эти места больше ничем не напоминают мне о нём. Если бы не ларец мамы, то, кроме горечи, я ничего бы не ощутила.
– Кстати, о ларце. Как ты намерена поступить с этими ценностями?
– Я думала об этом. Там есть несколько вещей, которые я хотела бы непременно сохранить. Во-первых, потому что это память о маме, а во-вторых, потому что они великолепны, вряд ли кто-то ещё может похвастаться такими. Одна из них – комплект, серьги и ожерелье из рубинов. В них мама была изображена на портрете. Всё остальное может послужить мне источником средств для осуществления задуманного.
– Ну, средствами тебя обеспечить я и сам могу, – нахмурился Янош. – Мне кажется, что лучше пока сохранить ларец в неприкосновенности.
– Дядя Янош, ты всегда тратил на меня и мои причуды столько, сколько было необходимо, столько, сколько не всякий родной отец потратил бы на свою дочь. Я сознаю это и благодарна тебе. Но, если я способна сама нести какую-то долю расходов, то почему не сделать это?
– Ну, хорошо, – Янош счёл за лучшее не спорить и перенести разговор об этом на другой раз, – сейчас говорить ещё не о чем. Скоро ты отбудешь в школу (если не передумала, чему я был бы несказанно рад), где тебе деньги не будут нужны, разве только на карманные расходы, если ты собираешься иногда выходить в город. А вот когда вернёшься – поговорим. Согласна?
Элен, улыбнувшись, кивнула. От неё не укрылось желание дяди уйти от разговора. Она тоже не хотела сейчас настаивать. Ещё будет время.
* * *
Элен была дома вот уже два дня, а с Гжесем так и не говорила. Это было странно. Ей казалось, что после её долгого отсутствия им найдётся, о чём поговорить, что рассказать друг другу. От него она не скрыла бы историю с разбойниками, наоборот, Элен предвкушала, как будет всё описывать… Но Гжесь постоянно оказывался занят. То его вовсе не было дома, так как он уезжал или, чаще, уходил с поручением отца или пана Яноша, то возился на конюшне, то просто не выходил из своей комнаты. Но вот как-то Элен увидела его в коридоре, уходящим в противоположном направлении.
– Гжесь! – окликнула она. Он остановился, обернулся. Потом сделал несколько шагов навстречу. – Гжесь, мы с тобой так и не встретились ни разу с тех пор, как я вернулась.
– Почему же? Я встречал тебя вместе со всеми.
– Да, я видела, встречал, – согласилась Элен, – но нам не удалось поговорить.
– О чём?
– То есть как, о чём? А о чём мы с тобой говорили раньше?
– Ну, это когда было! Мы были детьми.
– Разве так много времени прошло с моего отъезда в Россию, что всё изменилось?
– Нет, это произошло раньше.
– Что произошло, Гжесь? – Элен искренне не понимала, что он имеет в виду.
– Мы повзрослели. По крайней мере, я. У каждого из нас теперь своя жизнь.
– И что? Повзрослев, ты не хочешь со мной разговаривать?
– Да нет. Просто не о чем, – вновь сказал Гжесь, не глядя ей в глаза. – Ты добилась своего – стала лучшей и скоро уедешь продолжать учиться. А я… Я не смог дотянуть до твоего уровня. Это оказалось не для меня.
– Гжесь… И ты из-за этого… Но это же глупо! Мало ли, кто что умеет делать немного лучше других! Разве это мешает дружить?
– Я согласен, глупо, – похоже, он услышал только одно слово из фразы. – Я наверно и сам глупый, только не понимаю этого. Со стороны всегда видней. Вот поэтому и не стоит со мной разговаривать. Вдруг моя глупость заразна? – и, невесело усмехнувшись, он повернулся и ушёл.
Элен растерянно смотрела ему в след. Неужели он обиделся на то, что она скоро уезжает? Ведь не может же быть, что он завидует! Но она не остановила его и больше не делала попыток заговорить.
* * *
Незаметно пролетела неделя. В начале второй пан Янош подошёл к Элен, встретив её в саду.
– Если ты не передумала, нужно собираться. Занятия начнутся через три дня. Времени осталось мало. Если завтра утром выехать, то, как раз, успеем. Останется время слегка осмотреться и устроится.
– Ты поедешь со мной, дядя Янош?
– Да, я всегда присутствую на первых занятиях. А потом сдам тебя на попечение Штефану и уеду. Он будет твоим денщиком.
– Денщиком? – удивилась Элен. – Разве мне будет нужен денщик?
– А как же. В школе они есть у каждого ученика-курсанта. Или студента – это как кому нравится говорить. Не беспокойся, – сказал Янош, увидев в глазах Элен тревогу, – он, во-первых, в курсе всего, а во-вторых, и у курсантов и у денщиков есть свои комнатёнки. Так что жить ты будешь одна. А Штефан – мой самый верный слуга и, можно сказать, друг. Он со мной всю жизнь.
– Спасибо, дядя Янош, – Элен поняла, что нельзя ответить иначе, не обидев пана Яноша. А немного погодя, всё обдумав, она решила, что и в самом деле, хорошо иметь рядом надёжного человека, который всегда сможет помочь.
На следующее утро Элен уехала в «очень хороший пансион при монастыре». То, что с ней ехал Штефан, объяснялось просто. Там была нехватка мужской силы, поэтому пану Яношу разрешили прислать слугу, хотя обычно девицы приезжали одни. А так он будет рядом. Пани Мария опять пролила немало слёз по поводу расставания с Элен, много причитала и убеждала всех в ненужности такого обучения вдали от дома.
Провожали Элен опять все вместе. И опять Гжесь не подошёл к ней, ограничившись тем, что помахал рукой издали.
Продолжение обучения
Эта школа ничем не была похожа на предыдущую. Здесь занимались не беспечные мальчики, за которых заплатили отцы, и которые особо не утруждали себя на занятиях. Это, конечно, не означало, что молодые люди так ничему и не научились, но всё было для них несерьёзно, всё было скорее игрой. В этой школе находились только те, кто собирался сделать фехтование основным занятием своей жизни. Среди них были люди, готовившие себя к военной карьере; были просто неуёмные дуэлянты, смысл жизни которых заключался в том, чтобы спровоцировать кого-нибудь на поединок; были будущие телохранители важных особ; но были и те, кто выбрал себе в качестве источника заработка чёрное ремесло – наёмные убийцы; наконец, были и те, кому просто нравился сам процесс фехтования, они не имели никакой особой цели. Но последних было мало, и они были совсем юные. Вот в такую разношёрстную компанию и попала Элен.
Главные ворота открывали вид на ухоженный роскошный цветник и за ним – небольшой фонтан. Справа и слева от ворот находились небольшие помещения для охраны. Само здание школы имело форму буквы П с равными сторонами. Вход был с внешней стороны перекладины этой буквы. Внутри постройки располагался квадратный внутренний двор. Территория была огорожена высокой чугунной оградой в виде копий, воткнутых древками в каменное основание.
Фасадную часть здания занимал комендант школы с семьёй. Вернее, он занимал левую её часть. В правой части располагались комнаты, в которых останавливался пан Буевич, когда приезжал сюда. Часто вместе с ним бывал и пан Морозевич с сыном. На верхнем, третьем, этаже комнаты занимали два преподавателя школы и лекарь.
Семья коменданта состояла из жены – молодой привлекательной особы с вредным характером, считавшей, что богатый, но не первой молодости, муж должен постоянно чувствовать вину за разницу в возрасте и, соответственно, за «её загубленную молодость» и поэтому всячески её ублажать. Поскольку её муж придерживался другого мнения, она постоянно старалась найти того, кто готов был делать это вместо него.
В правой боковой части здания располагались помещения для занятий – большой и малый залы. Занимались или здесь или, если позволяла погода, во внутреннем дворе. В левой части были комнаты для курсантов. Каждый из них имел своё, хотя и небольшое, помещение, состоящее из двух комнат. В первой, совсем крохотной, проходной и без окон, размещался денщик, а во второй – сам курсант. Окна комнат выходили в сад, тянувшийся неширокой полосой вдоль обеих боковых стен здания. Собственно говоря, это были не окна, а застеклённые двери. На первом этаже они выходили прямо в сад, а на втором – на длинный общий балкон, тянувшийся вдоль стены и имевший спуск на землю.
Позади школы стояли конюшня, каретный сарай, кузня, сенник и т. д. Их от сада и внутреннего двора отделяла невысокая ограда. Этот хозяйственный двор имел свои ворота, ведущие на противоположную главным сторону. Эти ворота тоже охранялись, но не так строго, как главные.
Вот так выглядела школа, в которой двадцати отобранным курсантам предстояло провести ближайшие семь месяцев. Отбор проходил очень просто. Всем прибывшим предлагалось разбиться на случайные пары и поочерёдно продемонстрировать своё умение преподавателям. Один из них был поляк, пан Тадеуш Стоцкий, другой – немец, герр Эрих Нейрат. Пан Стоцкий, высокий, статный, с великолепными русыми волосами, производил бы величественное впечатление, если бы не был от природы столь подвижен, что не мог ни минуты сидеть спокойно. Это не означало, что он был суетлив или неловок. Его движения всегда были изящны и точны. Герр Нейрат являл собой полную противоположность. Это был высокий худой человек с соломенного цвета волосами, белыми бровями и ресницами. Двигался он как будто с ленцой, взгляд светло-голубых глаз был неизменно спокойным, даже немного сонным. Но эти сонные глаза замечали каждую мелочь.
Вот эти двое и наблюдали за поединками. Здесь было совершенно не важно, кто выиграл, кто проиграл. Учителей интересовало владение оружием, уверенность человека, его умение правильно оценить незнакомого противника. В результате, нескольким молодым людям было отказано. Никаких объяснений им не дали, просто сказали, что не возьмутся их учить. Это решение преподаватели принимали вместе с паном Буевичем, также присутствовавшим здесь.
Наконец, отбор был завершён, и принятых пригласили пройти в их комнаты, занятые для них денщиками. Штефан ждал Элен в комнате на втором этаже приблизительно в середине коридора. Не успели курсанты осмотреть свои «апартаменты», как их пригласили в зал. Там их встретили оба учителя, но уже без пана Буевича. Когда все собрались, вперёд вышел пан Стоцкий.
– Разрешите представиться. Моё имя – пан Тадеуш Стоцкий. Я буду одним из ваших учителей. Вторым будет герр Эрих Нейрат, – второй из учителей коротко поклонился. – Вас мы будем называть только по именам, поскольку часто курсанты нашей школы не хотят обнародовать свои фамилии. Это их право. Чтобы уравнять в правах всех, нас вы тоже можете называть по именам. Это я думаю, возражений не вызывает ни у кого? – он оглядел слушавших его молодых людей. – Хорошо. Теперь о том, что вас ждёт. За время пребывания здесь вы поймёте, что все ваши навыки, которыми вы все, несомненно, гордитесь, в сущности – пустое место. Или, у некоторых из вас, почти пустое, – заявил он. – Вас научат держать в руках немного другое оружие, отличное от того, к которому вы привыкли. Вы узнаете, что шпага может иметь совсем другой вид. Среди вас, я думаю, есть те, которые знакомы с ним, но есть и те, для которых всё будет в новинку. Это, прежде всего, касается тех, кто до сих пор обучался у пана Буевича. Оружие, которым вы будете работать здесь, не даёт возможности наносить рубящие удары, но зато те приёмы, которые вы освоите, помогут вам в поединках быть быстрее противника, наносить удары легко и не открываться, ведь укол не требует замаха. Кроме того, вы научитесь не замечать того, что дерётесь, например, на краю крыши; сможете фехтовать, балансируя на узком мостике или бревне; будете легко вести бой против двух противников, а с некоторым усилием – против трёх. Некоторым из вас удастся короткое время выдерживать атаки и четырёх человек без ущерба для себя… Но всё это состоится только при условии прилежания и настойчивости с вашей стороны.
– Ну, и, разумеется, и то и другое может оказаться напрасным, если вы не будете соблюдать правила нашей школы, – продолжил речь своего коллеги герр Нейрат. – Их немного, и запомните вы их легко. Сложнее будет заставить себя придерживаться этих правил. Итак. Никаких отлучек без разрешения коменданта школы не может быть. Если вы будете пойманы на нарушении этого – немедленное исключение. Нельзя опаздывать и из разрешённых отлучек. Это тоже считается грубым нарушением, как и предыдущее, но в этом случае будет рассмотрена причина опоздания, которая может повлиять на решение об исключении. Третьим грубым нарушением, приводящим к тем же последствиям, является случай, если кто-то приведёт на территорию школы постороннего человека. И абсолютно не важно, кто это будет – мужчина или женщина. Все ваши нарушения будут фиксироваться комендантом. Три небольших взыскания приравниваются к одному грубому. К мелким относятся, в частности, пререкание с учителем или комендантом, или стражниками, или лекарем; провоцирование конфликтов; небрежное отношение к оружию и много других. Вы их усвоите по ходу дела.
– Те, кто не согласен с нашими требованиями, – опять заговорил пан Стоцкий, – или считает их для себя невыполнимыми, может покинуть школу прямо сейчас, – он оглядел молчавших учеников и продолжил: – Имейте в виду, что тот, кто останется, больше не будет иметь возможности просто уйти, забрав свои денежки. То есть вы-то уйти сможете, а вот ваши деньги останутся. Молчите? Значит, все согласны? Хорошо. В таком случае, прошу выбрать себе оружие из того, которое вы увидите, если посмотрите направо.
У стены зала красовалось десятка три клинков в специальной стойке. Здесь были шпаги с однотипными рукоятками без украшений и знаком школы на регардах. Взяв в руки один из них, пан Стоцкий продолжил:
– Обратите внимание на форму оружия. Клинок широк у рукоятки, а дальше становится всё более узким. Как вы сами можете догадаться, тонкая часть не предназначена для парирования ударов, эту задачу выполняет широкая часть. На сегодняшний день это лучшее оружие, созданное для поединков. Он носит название колихемарде.
– Выбранный вами клинок, – теперь говорил герр Нейрат, – станет вашим постоянным спутником на протяжении всего обучения. Никакое другое оружие в школе использоваться не должно. Это понятно?.. Хорошо. Прошу, разбирайте.
Разобрали шпаги быстро. Глядя на то, как ученики поглядывают на оружие других, пан Стоцкий улыбался.
– Да, вы правильно заметили, шпаги разной длины. Все помнят, что на дуэлях строго соблюдается правило о том, что оружие должно быть одинаково. Но здесь мы учим вас не поединкам по правилам, а поединкам без правил. По этой же причине время от времени некоторым ученикам (каждый раз разным) будут выдаваться клинки других образцов, среди которых, несомненно, будут и такие, к каким кто-то из вас привык.
– На сегодня – всё. Все свободны, – подытожил герр Нейрат. – Познакомьтесь со школой и между собой. Вечером вас ожидает небольшой праздничный ужин. Этот день станет последним, праздно проведённым вами, на ближайшие семь месяцев.
Все потянулись к выходу. Внезапно Элен почувствовала чью-то руку на плече.
– Герр Ален, останьтесь. Я хотел бы с вами поговорить, – сказал учитель.
Они остались с ним в пустом зале. Герр Нейрат молча смотрел на Элен ничего не выражающими светлыми глазами, полуприкрытыми тяжёлыми веками. Наконец, он произнёс:
– Разрешите, будьте любезны, моё небольшое затруднение. Я привык угадывать или знать наверняка причины, приведшие человека заниматься в эту школу. В основном, это не составляет для меня никакого труда, поскольку таких причин на самом деле немного. Но вот в вашем случае я зашёл в тупик. Ни один из известных мне вариантов вроде бы к вам не относится. Быть может, вы согласитесь помочь мне понять. Это не праздное любопытство. Зная, зачем вы здесь, я смогу сделать ваши занятия более эффективными. Так вы поможете мне понять?
Элен помолчала. Потом решила, не уходя далеко от истины, дать всё же обтекаемый ответ.
– Желание справедливости.
– Справедливости? Для кого? Для всех? – поднял белёсые брови учитель. – Вы хотите изменить мир?
– Нет. Конечно, не для всех, хотя это быть может и было бы заманчиво. Я имею в виду себя.
– Справедливость по отношению к самому себе… ммм… Значит, надо полагать, она кем-то была нарушена, и это вас раздражает или гнетёт. Я правильно понял?
– Да, вы правильно поняли.
– И вы хотели бы наказать виновников совершившейся несправедливости?
– Да.
– Ну, так это обычная месть! – почему-то обрадовался учитель. – Значит, я почти угадал. Что ж, месть – весьма весомая мотивировка… Если только вы уверены в своём желании.
