Текст книги "Двадцать четыре секунды до последнего выстрела (СИ)"

Автор книги: Екатерина Коновалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 49 страниц)

Александр: двадцать девятая часть

Александр подозревал, что эта картина останется с ним навсегда. Она не пугала, не ужасала, просто оставалась под веками, вспыхивала всякий раз, как он закрывал глаза: красная светлая кровь, которая кажется темнее на асфальте, и крупные зелёные осколки, блещущие в этой крови. Зелёное глянцевое в текучем красном. Он не хотел бы помнить эту картину. И ещё больше он не хотел находить в ней красоту, потому что единственный, кто мог бы её оценить, перестал существовать.

Ему потом сказали, что тело пропало. Что его звонок в полицию до полиции не дошёл, что скорая не приехала. Александр совершенно не удивился. Джим прекрасно режиссировал все значимые события, было бы странно, если бы он пустил на самотёк смерть.

Он убил Джима.

Вот вам, пожалуйста, сила искусства. Глядя на кровь, заливающую осколки Мишель, Александр думал о том, что мог бы догадаться.

Без фильма Джим не пришёл бы на встречу. А после фильма пришёл уже не Джим.

Александр не был уверен в том, сколько дней он провёл в оцепенении. Во всяком случае, он ел, спал, отвечал на телефонные звонки, принимал душ по необходимости – в общем, куда лучше следил за собой, чем в периоды тяжёлой хандры. Собственно, хандры и не было. Он даже не горевал в полном смысле слова, не переживал утрату – не утрату Джима как человека, конечно.

В какой-то момент он включил «Стеклянную стену». Он ненавидел смотреть свои фильмы так скоро после выхода в прокат, но провёл два часа перед экраном, не отвлекаясь и не отводя взгляда.

Джим ведь понял!

К сожалению, одного понимания оказалось мало. Как и в случае с «Мёртвыми любовницами», Джим понял фильм куда глубже, пропустил его через себя так, как не мог этого сделать сам Александр. И фильм измочалил его, стёр в труху.

Когда пошли титры, Александр вспомнил их первый разговор с Джимом, то самое обсуждение «Любовниц», его слова о том, что Грэхам мог получить всё, о чём мечтал, и именно поэтому не желал жить больше.

Это относилось и к Джиму, удивительно сцеплялось с реальностью. Без труда Александр мог прочувствовать заново прикосновение холодного пальца Джима к скуле, ощутить его движение.

Лучше уже не было бы.

На кухне было прохладнее, он поёжился, налил себе стакан сока и закрыл окно, а потом выглянул на улицу. Как-то ночью он стоял у другого окна, но обращённого на ту же сторону, а Джим говорил о том, что видит его.

Странная мысль мелькнула. Не долго раздумывая, Александр взял телефон и набрал номер Мэтта – тот много общался с полицией, возможно, сумел бы дать ответ на его вопрос. После смерти Джима от его обиды не осталось и следа.

Трубку снял не Мэтт.

– Да? – произнесла Елена властно, и Александр чуть не поперхнулся. Бросил взгляд на часы: половина двенадцатого. – Что случилось, дорогой? Мэтт пока не может подойти.

– Всё… в порядке? – осторожно уточнил Александр.

– В полном, – ответила Елена тоном, который отбивал любое желание задавать дополнительные вопросы личного характера. Да и, пожалуй, вопросов на эту тему у Александра не осталось – их разрешил тот факт, что она сняла трубку. Поэтому он спросил о том, ради чего звонил: – Там, на месте смерти Джима, нашли наблюдателя? Кто-то должен был… – он осёкся, но всё же закончил мысль: – Убить меня.

– Да, арестовали парнишку, – отозвалась Елена. – Точнее, он сам сдался. Снайпер, бывший военный, похоже, с потёкшей крышей.

– Мне нужно поговорить с ним. Устроишь?

После долгой паузы Елена пообещала подумать.

Глава 64

«М-24» всё-таки нашли – в его же сейфе, дома. Себ понятия не имел, как она там оказалась, но задумываться об этом не стал. Судебное решение о доследовании дела вынесли за полчаса, кажется, больше времени провели в дороге.

Рейчел Эдисон действительно связалась с миссис Кейл, и та передала чистую одежду. Пожалуй, Себ порадовался, что у него забрали телефон, и она не может позвонить ему с рыданиями. Впрочем, он пообещал себе, что позднее обязательно поговорит с ней. И со Сьюзен, конечно.

Судья постановил разобраться в деле за тридцать дней, но, на взгляд Себа, всё должно было решиться ещё быстрее – слишком всё очевидно. Судя по лицу мисс Эдисон, она считала так же, но едва она заметила его взгляд, как уверенно и ободряюще заулыбалась.

Мисс Эдисон настояла на психологической экспертизе, и Себ просидел два часа напротив усталого пузатого мужичка в слишком тесных очках, который задавал ему разнообразные, но малоосмысленные вопросы. Очень походило на встречу с психологом в армии, в конце отбора группу подготовки снайперов. Себ отвечал ровно, без спешки и только по делу. На провокации не реагировал, повышенный тон и попытки задеть его инмтиными уточнениями игнорировал. Ему заключение не показали, но сомнений в нём не могло быть никаких.

В остальное время его допрашивал представитель государственной обвинительной службы. Мистер Бромфилд заменил инспектора Мэддока. Он был моложе и жёстче, но Себу, пожалуй, даже больше нравилось разговаривать с ним. Он формулировал вопросы очень чётко, не тратил времени на улыбки. И вместо закорючек на листе вёл полноценный протокол. Правда, они не сошлись характерами с мисс Эдисон, то и дело она прерывала его визгливыми окриками: «Мой подзащитный не обязан отвечать на этот вопрос!». Себ кивал ей – и отвечал. Он не хотел мешать ходу дела.

На второй день мисс Эдисон организовала ему встречу со Сьюзен. Судебный пристав напомнил, что у них полчаса.

Сьюзен пришла с миссис Кейл, бледной и дрожащей. Они крепко держались за руки. Сьюзен смотрела испуганно и непонимающе. Себ обнял её, и впервые за полгода она не попыталась побыстрее вырваться, а наоборот, обхватила его за шею и крепко прижалась. Шмыгнула носом. Себ погладил её по волосам, разжал объятия и, заглянув дочери в глаза, сказал:

– Прости меня, Сьюзен.

– Бабушка говорит, это ошибка. Что тебя зря арестовали и скоро отпустят, – тихо произнесла Сьюзен. – Это правда?

Он сжал переносицу, надеясь, что так будет легче выдерживать пристальный взгляд Сьюзен.

– Сьюзен, послушай… – он повернулся к миссис Кейл: – Сядьте, пожалуйста. Всё хорошо.

Она неуверенно опустилась на стул и принялась нервно ломать пальцы, а Себ снова посмотрел на Сьюзен и сказал очень тихо, только ей:

– Сьюзен, я очень люблю тебя. Но я совершил преступление. Ты помнишь, как спросила меня… – он осёкся, а Сьюзен мелко закивала, с большим трудом сдерживая слёзы, – ответ да. Я должен понести за него наказание. Какое именно – решит суд. Так правильно и так должно быть. Но это не значит, что я… – он взял её за руку, пытаясь найти в этом опору, – не буду заботиться о тебе. Мы будем с тобой видеться… не так часто, как мне бы хотелось, но будем обязательно. И я всегда буду тебя любить.

– Ты из-за этого отсылаешь меня в пансион, да? – спросила она. – Потому что…

– Да.

Она всё-таки расплакалась, а миссис Кейл пробормотала:

– Басти! Но это же неправда. Ты ведь…

– Миссис Кейл, – он встал, прошёлся по небольшой комнате, – позже мы обсудим с адвокатом, как лучше дать вам доступ к моему счёту. У вас со Сьюзен всё будет хорошо. Вы отложите из этих средств деньги на её обучение. Их хватит.

– Басти…

– Уведите Сьюзен, пожалуйста.

Он хотел бы утешить её. Но ей нужно самой сжиться с мыслью о том, что её отец – преступник.

***

Его снова вызвал мистер Бромфилд. Поднять сорок семь дел было не так-то просто, кроме того, как минимум девять трупов они пока вообще не нашли в делах Скотланд-Ярда. Видимо, люди Джима слишком хорошо поработали, затирая улики. Или не только Джима. Так, в документах Скотланд-Ярда не фигурировали имена Дэвида Блинча и Роджера Монтгомери, более того, эти смерти Бромфилд даже отказался обсуждать. Точно, Джим ведь говорил, что выстрел из снайперской винтовки – не самое странное в мире самоубийство.

В перерывах между допросами Себ просто лежал на узкой кровати в камере, смотрел в потолок и не думал ни о чём. Он боялся, что вернутся кошмары, но их не было. Закрывая глаза, он просто отключался, провалился в густую черноту. Ещё он боялся снова услышать внутри головы голос Джима, но он тоже больше не появлялся.

Иногда, просто чтобы размяться, Себ пытался думать о будущем. О суде и о том, что за ним последует, о заключении. Но это было скучно. Он не боялся приговора, не боялся тюрьмы и не видел в них ничего, что требовало бы какого-нибудь осмысления.

Пытался считать. Но хотя его способности к математике никуда не делись, заниматься умножением было лень. Так что он проводил часы, разглядывая серый потолок, немного подмоченный и поросший плесенью, или лёжа с закрытыми глазами.

Через два дня после встречи со Сьюзен ему разрешили ещё одно посещение. Он был уверен, что увидит обоих родителей, но в небольшой комнатке его ждал только папа. Ради поездки в Лондон он даже надел пиджак. Едва их оставили одних, папа свёл брови к переносице и бросил:

– Садись.

Себ послушался, а вот отец остался стоять. Постучал большими пальцами друг по другу и сказал отрывисто:

– Не думал, что сын у меня идиот. И не только идиот, но ещё и трус.

– Отец! – Себ прервал его – и тут же замолчал под тяжёлым взглядом.

– Да, трус. Сказал и повторю. Ты совершил то, чего не должен был совершать мой сын. Но этого оказалось мало. Тебе ещё и не хватило мужества скрыть свой поступок.

– Думаешь, – прохладно произнёс Себ, – нести ответственность за свои дела – это трусость?

– Ответственность, – выплюнул отец. – У тебя есть ответственность. Ей десять и она твоя дочь. Вот это – ответственность. А ты побежал лить сопли и очищать совесть. Что будет со Сьюзен?

Это было жестоко. Слова отца тупой болью отдавались где-то под рёбрами.

– Она будет расти с бабушкой. Я обеспечил их… достаточно.

– Она потеряла мать, – отец опёрся ладонью на стол. – Теперь у неё не будет отца. Не смотри на меня так, я говорил с этой мисс, с твоим адвокатом. Тебе дадут сорок пять минимум. И наши тюрьмы пока не похожи на курорты Бата. Ты не выйдешь. Никогда, Себастиан.

О, спасибо. Он умел считать. Тридцать шесть плюс сорок пять. Однозначно, он не настолько оптимистичен, чтобы надеяться дожить до конца срока.

– Понимаешь?

– Я должен ответить за то, что сделал, – сказал он, когда убедился, что отец закончил речь (зная его, можно было точно сказать, что он её если и не писал, то, во всяком случае, обдумывал всю дорогу из Карлайла в Лондон). – И Сьюзен лучше не иметь отца вовсе, чем такого.

Выдохнув, папа подвинул стул и сел совсем рядом. У него прибавилось морщин. И волосы уже совсем седые, а не «соль с перцем», как привык думать Себ.

– Думаешь, что сделал не так? – спросил Себ чуть позже.

Папа махнул рукой.

– Маму я сегодня не взял с собой, хотя она рвалась. Она рыдает который день.

– Скажи, что ей вредно.

– Устал повторять. Я ведь… – он сделал невнятный жест рукой, – поверил тебе тогда. Решил, что я старый мнительный дурак. А ты мне нагло в глаза соврал.

– Знаешь… – Себ фыркнул, – это лучше, чем если бы я сказал тебе, что убиваю людей за деньги.

– Думаешь, я бы побежал в полицию? – спросил отец с отвращением в голосе.

Себ покачал головой. Нет, отец бы его не сдал. Но ему не нужен был такой груз на совести.

– Передай маме привет. Большой, – попросил Себ в конце встречи и крепко обнял отца, понимая, что плечи у того подрагивают.

***

Его вызвали на очередной допрос. Но вместо привычного Бромфилда и мисс Эдисон в допросной стояла незнакомая женщина. Себ назвал бы её некрасивой, даже если бы хотел польстить. Она была невысокого роста, лишний вес и неудачная короткая стрижка делали её квадратной на вид, а жёсткая челюсть и крупный нос больше подошли бы мужчине, так же, как и двубортный брючный костюм. Но с одного взгляда Себ понял, что она большая шишка – в армии умение узнавать начальство в любом костюме приходит быстро. Важная, штабная, правительственная шишка.

Она окинула Себа таким взглядом, словно он был особенно крупных размеров насекомым, мерзким, но безопасным.

– Мистер Майлс, – произнесла она неторопливо, и голос у неё оказался достаточно низкий, глубокий и властный. Таким только подчинённых и отчитывать. – Извольте сесть.

Сама она осталась стоять, видимо, чтобы не терять возможности взирать сверху вниз. Сложив руки на животе, она прищурилась и продолжила, когда Себ сел и выпрямил спину:

– Я задам вам один вопрос, мистер Майлс, и вам лучше ответить на него честно. Если ответ мне не понравится, тюрьма будет представляться вам крайне радужной, заманчивой и недосягаемой перспективой.

«Сожрёт, – подумал Себ, но не испытал ни капли страха, – проглотит целиком, потом срыгнёт кости и пойдёт себе дальше».

– Вижу, вы поняли, – кивнула она. – Вопрос простой, мистер Майлс. Почему вы, имея приказ застрелить Александра Кларка из снайперской винтовки, не сделали этого?

Себ задал бы много встречных вопросов: откуда она узнала о приказе, как выяснила, что именно он должен был стрелять. Но он слишком хорошо понимал: таким людям вопросов не задают.

– Я нарушил приказ, потому что мой босс сошёл с ума, – сказал он чётко.

– Вы хотели выстрелить в Александра Кларка? – уточнила она.

– Я редко размышляю о приказах, мэм. Но в этот раз да, я хотел, до тех пор, пока не увидел его в декорациях фильма в Дартфорде. Я хотел убить его, чтобы отомстить за тот вред, который он нанёс моему боссу и другу Джиму Фоули. Но я увидел, что вреда он наносить не хотел. Джим сошёл с ума и застрелился. Александр был в отчаянии. И я нарушил приказ.

Себ выдохнул и замолчал. Женщина молча смотрела на него, о чём-то размышляя, потом кивнула и сказала:

– Я разрешу ему встретиться с вами, раз он так хочет.

На этом, очевидно, её интерес иссяк, и она вышла, не удостоив Себа больше ни единым взглядом.

***

Себу не нужно было долго гадать, кто этот самый «он» – всё стало ясно ещё до того, как Александр Кларк вошёл в комнату. Он был одет почти так же, как в день смерти Джима – тоже джинсы, футболка, только куртку где-то оставил. И Себ впервые с интересом рассматривал его.

Кларк выглядел больным – с мешками под глазами, серой кожей и покрасневшими глазами, в которых полопались сосуды.

Он не пытался давить ростом или авторитетом, рухнул на стул напротив Себа, положил локти на стол и спросил:

– Насколько всё было плохо?

– На кой чёрт вы это сделали? – задал встречный вопрос Себ.

Кларк снял очки и потёр ладонью глаза – похоже, их здорово жгло не то после слёз, не то с недосыпа.

– Его никто не понимал, всю жизнь, – произнёс он, – никто не понимал его боль, его одиночество, это ощущение отделённости от мира из-за всего, что он пережил. Не только из-за этого. Думаю, он таким родился. Он не хотел говорить со мной, но он очень любил мои фильмы. Я решил, что могу через фильм объяснить ему… Я не думал разрушить его.

– Вы знаете, – проговорил Себ, – я очень вас убить, когда посмотрел фильм. Это чудовищно. Вы ведь из умных, – он дёрнул плечом. – Я не думаю, что Джим вообще был способен на те эмоции, которые вы ему показали. Нихера вы не поняли про него, мистер Кларк. Он сходил с ума.

– Он говорил про безумие, – тихо заметил Кларк, – говорил, что хочет и меня свести с ума.

– Знаете, есть… – Себ потёр переносицу, надеясь отыскать подходящие слова, – такое безумие киношное. Как вы там это снимаете. Ганнибал Лектер какой-нибудь, всё это дерьмо. А есть настоящее. Джим был сумасшедшим. Доктор мне объяснял, специфическая форма шизофрении. Он впадал в приступы. Ещё он почти не чувствовал боли. Как-то пришёл весь порезанный чуть ли не в клеточку.

На этих словах Кларк прикусил губу и зажмурился.

– Порезанный? – спросил он с трудом. – Ножом?

– Ага. Я заколебался заклеивать, а ему в кайф было. Этот ваш фильм… даже мне от него стреляться хотелось.

Себ не знал, почему говорит с Кларком, да ещё и так откровенно.

Хотя нет, знал точно: потому что Кларк очень хотел понять. У них было с ним кое-что общее. Общая головная боль по имени Джим.

– Чем он вас прижал? – спросил Себ. – Вы же аристократ, режиссёр, всё такое.

– А вы – хороший парень, – улыбнулся Кларк.

– Нет.

– У вас на лице написано. Я немного разбираюсь в людях, мистер Майлс, – он развёл руками, – вы хороший парень. А Джим – это наркотик. Был наркотиком. Знаете, я никому не говорил, а вам смогу. Мне казалось, я его любил. Теперь думаю, что любил видеть себя его глазами.

Себ решил, что это звучит совершенно безумно, но спорить не стал.

– Елена сказала…

– Елена?

– Моя сестра, – пояснил Кларк, словно бы это всё объяснило. Но потом Себ прикинул и решил: да, пугающая женщина и правда чем-то была похожа на Кларка. Те же светлые волосы, одинаковые носы. – она сказала, я смогу увидеться с вами ещё, если захочу. Я бы хотел. Вы позволите ещё поговорить с вами, мистер Майлс?

– Валяйте, – кивнул Себ, – я тут только и делаю, что говорю. Собеседником больше…

– Я рад знакомству с вами, мистер Майлс. Если не трудно, зовите меня Александром, – и он протянул Себу руку. Пожав крепкую сухую ладонь, Себ сказал:

– Не трудно. Себ.

Он понятия не имел, о чём им с Кларком ещё говорить, но пожалуй, и сам не отказался бы снова с ним увидеться. В конце концов, у них была одна общая тема.

Глава 65

– Что за херня тут творится? – с этих слов Бромфилд начал новый допрос. – Не хотите рассказать, Майлс?

Честно говоря, Себ дорого дал бы за возможность помолчать. Задолбался он разговаривать. Но конечно, дознавателю ответил:

– Я расскажу, если вы объясните, что не так.

– Играем в дурачка, значит? – угрожающим тоном произнёс Бромфилд. – Пусть так. Напомните-ка мне вот это эпизод. Женщина в малиновой шляпе, миссис Элиза Хэтфорт, также известная как Гусыня. Как, вы говорите, убили её?

Этот эпизод, о котором до сих пор было неприятно вспоминать, Себ пересказывал уже четыре раза, но не поленился и повторил в пятый: чердак, Кейл-стрит, один выстрел с расстояния в сто двадцать метров.

– Уверены? Точно?

Себ кивнул, и Бромфилд почти швырнул ему в руки документ. Пробежав его глазами, Себ понял, что это заключение судмедэксперта. И из него следовало, что Элиза Хэтфорт действительно была убита на Кейл-стрит, но не из винтовки, а из пистолета, почти в упор.

– По заключению корнера, – мрачно добавил Бромфилд, – пистолет нашли позднее в мусорном баке за углом. Кто его выбросил, до сих пор остаётся неизвестным.

Себ помнил этот чердак. Приступ Джима, который тогда ещё казался ему признаком приёма наркотиков, хриплый шёпот: «Повернула из-за угла… малиновой…». И потом: «Я заплачу тебе премию, Себастиан». Господи, не надо было так подробно вспоминать. Он почти слышал, как звучат эти слова.

– Не думаю, что судмедэксперт, коронер и детектив-инспектор разом забыли, в чём разница между выстрелом из винтовки и из пистолета, значит выходит, что вы врёте.

– Я не вру, – твёрдо ответил Себ. – Я убил её.

– Из пистолета?

– Из винтовки. Из своей винтовки «М-24».

– Ты устраиваешь проблемы, парень, мы почти месяц возимся с твоим признанием, а теперь выходит, что ты псих, который захотел славы.

Он выглядел как человек, готовый разораться и начать крушить мебель. Себ такого насмотрелся ещё в армии, поэтому ответил коротко:

– Нет, сэр.

– «Нет, сэр», – передразнил он. – Знаешь, что я думаю? Ты не псих. Ты кого-то прикрываешь. Тебе пообещали, что всё будет хорошо и тебя не посадят. Вот ты и пришёл. Не на того напали, – он хватил кулаком по столу. – Ты сядешь, Майлс. Бромфилд откинулся назад, поднимая стул на две ножки, цокнул языком и произнёс:

– Так что не надо игр. Думаешь, посидишь тут пару недель и будешь свободен, с пачкой денег и что ещё тебе там наобещали? Хер там. Я засуну тебя в тюрьму, получишь вонючую камеру и будешь все свои сорок пять лет шить какие-нибудь мешки из говна.

– Такое наказание.

– Ты не представляешь, как дерьмово в тюрьме, парень.

Себ закрыл глаза. Он устал и он ни чёрта не понимал, поэтому попросил:

– Не пугайте меня, мистер Бромфилд. Поверьте, после две тысячи третьего в Ираке мне уже ничего не страшно.

– Увести, – рявкнул Бромфилд, вызывая констебля.

***

Мисс Эдисон пришла с толстой пачкой бумаг и сказала почти с порога:

– У нас с вами остаётся пять эпизодов. Мистер Бромфилд настаивает на девяти, но только чтобы позлить меня.

– Я не понимаю…

– Пожалуйста, – она разложила свои бумаги, – вот, тройное убийство в Уиндмилл-гарденс, – она полистала папку, – на месте было найдено только одно тело, Джона Симона, по документам – безработного. Он действительно был застрелен из крупнокалиберной винтовки, эксперты определили по патрону, что это… – она чуть запнулась на названии, – CheyTac LRRS М-200 Intervention. Это совпадает с вашим рассказом. Однако не составляет труда узнать, что вы никак не могли совершить этого выстрела, мистер Майлс.

– Почему?

В глазах мисс Эдисон появилось выражение, похожее на сочувствие:

– Никак. Есть свидетельские показания, что в момент совершения убийства вы находились в школе, на родительском собрании класса вашей дочери. Ваша подпись есть на школьных документах, датированных этим днём. На вас готовили и выдавали пропуск, он зарегистрирован в охранной системе.

Она вытащил из файла лист и положила перед Себом. Он подвинул поближе распечатку и пробежал глазами текст плана дополнительного развития. Его подпись стояла среди других и подтверждала, что он ознакомился с программой и согласен с ней.

– Я не… – он не понимал, в чём дело. Ему стало трудно дышать, потребовалось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы восстановить дыхание. – Я не был на этом собрании. Туда ходила Эмили…

– Это ваша подпись?

– Давайте сделаем графологическую экспертизу, – сказал он уверенно. – Я никогда не ставил подпись под этим документом.

Мистер Бромфилд тоже настоял на графологической экспертизе, но внезапно перестал вызывать Себа на допросы. Через два дня тишины мисс Эдисон пришла к нему с ещё более тяжёлым портфелем, извлекла из него ещё более пухлую папку и объявила:

– Мистер Майлс, у нас с вами остаётся три эпизода.

«Вы утверждаете, что сделали выстрел из этой винтовки месяц назад. Мистер Майлс, эксперты осмотрели её, она не использовалась больше полугода».

«Вы утверждаете, что восемнадцатого марта… Мистер Майлс, весь этот день вы провели в хирургии Больницы королевы Марии, у вас открылся старый шрам, вам делали операцию».

«Семнадцатого августа вы находились в Бромптонском госпитале, где договаривались об операции на сердце для вашей тёщи, миссис Кейл».

«У вас дома при обыске не найдено никаких фальшивых паспортов, мистер Майлс, и вы не пересекали австрийскую границу по своим документам».

Родительские собрания. Операции. Визиты к стоматологам. Встречи сослуживцев. Записи на камерах, документы и свидетельские показания, одно за другим.

«Мистер Майлс».

«Мистер Майлс».

«Себастиан!»

Воздух выкачали из лёгких. Как рыба, Себ открывал и закрывал рот, но даже если бы он смог заговорить, ему нечего было сказать. Он сдавил голову ладонями и зажмурился.

– Себастиан…

«Мой Святой Себастиан», – прошептал Джим.

И вдруг воздух вернулся. Резко вдохнув, Себ расхохотался. Он ржал и не мог остановиться. Он не видел ничего перед собой, потому что глаза не открывались, зато чувствовал, как по щекам текут слёзы. Надо было прекратить, но он не мог, попытался зажать рот ладонью, но это не помогло.

Ему пихали стакан воды. Он дёрнулся, схватил его – и пролил половину, а потом и вовсе выпустил, руки ходили ходуном.

Силы закончились. Болела грудь, что-то жгло в горле. Смех прекратился, и Себ уронил голову на стол. Вцепился пальцами в волосы.

– Себастиан, – повторила мисс Эдисон совсем рядом, – посмотрите на меня.

Впервые в её глазах читался страх. Она улыбалась, обсуждая убийства, а теперь Себ её пугал смехом.

– Всё в порядке, – хрипло сказал он.

Дерьмовая ложь.

– Мистер Майлс, попробуйте выпить воды, – попросила она и вернулась к нему с новым стаканом, обойдя лужу на полу.

Он попробовал, но вода не шла.

– Вы в состоянии сейчас говорить со мной?

Нет. Он в состоянии пойти в камеру и разбить голову о стену.

– Да. Да, простите.

– Я буду ходатайствовать о прекращении дела в досудебном порядке, – сказала она, – а также на направлении на психиатрическое освидетельствование и государственный курс психотерапии в рамках программы реабилитации военнослужащих.

– Вы не можете! – выдохнул он. – Это всё чушь. Послушайте… – ему нужно было, чтобы она поверила, – я совершил каждое из этих убийств. Всё, что нам нужно, это доказать, что мои алиби – фальшивки.

– Мистер Майлс, Себастиан, – она забрала у него стакан и отставила в сторону, потом сжала его пальцы совершенно дружеским жестом, – они не фальшивки. Я сомневаюсь, что кто-то может создать так много настолько идеальных алиби.

– Послушайте меня, – повторил он. – Мисс Эдисон, послушайте! – он повысил голос, потому что в её глазах снисхождение, и оно ему точно было не нужно. – Я работал на Джима Фоули, уверен, это всё его рук дело!

– Джим Фоули погиб во взрыве в две тысячи восьмом году. Вы работали на него две недели.

– Он застрелился на моих глазах и на глазах у Александра Кларка.

– Мистер Кларк рассказал об этом случае. Но тело пропало, и нет никаких доказательств, что человек, погибший в Дартфорде, это Джим Фоули.

А ещё по лицу мисс Эдисон было ясно, что она не считает Кларка надёжным свидетелем.

– Он должен был где-то ошибиться, – прошептал Себ.

Нет, не должен, чёрт подери.

Джим не ошибался. Себ это отлично знал. Его планы работали, его задумки чётко исполнялись, всегда.

– Допросите… Джоан Вуд, – пришла ему в голову мысль. – Она работает старшим детективом-инспектором в плимутском отделении полиции.

– Я уже говорила с Джоан Вуд, – вздохнула мисс Эдисон. – Сначала она отказалась со мной общаться, но я всё-таки убедила её. Она утверждает, что ни разу не видела вас, возвращающимся домой с винтовкой, не слышала никаких разговоров, указывающих на то, что вы совершали убийства, не находила других следов. Она согласилась, если потребуется, выступить в вашу защиту.

***

Третьего августа Себ вышел из тюрьмы предварительного заключения. Суд принял ходатайство о прекращении расследования, никакого разбирательства так и не состоялось. Джоан так и не выступила: в его защиту или на стороне обвинения. А жаль. Он бы хотел её увидеть.

Накануне освобождения к нему пришёл Грег. Сначала долго молчал, а потом вдруг заявил:

– Прости, Розочка.

– За что?

Он покачал головой, почесал седую макушку и объявил:

– Ты у меня не отвертишься. Будешь ходить к психотерапевту как миленький.

– Думаешь, я рехнулся и всё это придумал? – спросил Себ устало. Он уже не мог злиться.

– Думаю, что у тебя… – он нахмурился, вспоминая слово, – посттравматическое стрессовое расстройство после войны. И ещё думаю, что должен был раньше сообразить, что… Чёрт, я идиот. Как будто не видел парней оттуда.

– А если, – проговорил Себ медленно, – у меня нет расстройства? Если я с самого начала говорил правду? Если я действительно убил сорок семь человек?

Грег тяжело вздохнул:

– Даже если бы я поверил в это хоть на секунду… Бромфилд – зверь. Он не отпускает преступников, если есть хоть малейший шанс довести их до суда. Скорее лишнего повесит, улики подтасовать попробует. И он уверен, что ты чист. Да и Мэддок, знаешь ли, не первый день замужем, а именно его команда дела копала. И Рейчел уверена, что ты невиновен.

У Себа просто не было шансов его убедить.

– Я за тобой присмотрю, – пообещал Грег и хлопнул его по плечу.

Себ выписал мисс Эдисон чек, хотя она и отказывалась, ссылаясь на договорённости с Грегом. Ему не хотелось долгов.

На улице оказалось солнечно и жарко. Себ снял куртку, позволяя едва ощутимому ветру обдувать спину. Он не знал, что делать и куда идти, поэтому пошёл домой. По пути набрал Сьюзен. Она была слишком рада слышать его, чтобы обижаться.

– Я тут подумал… – сказал он, когда потом эмоций слегка иссяк, – никакого пансиона. Не хочу видеться с тобой три раза в год.

Он не видел лица Сьюзен, но отлично представлял, как на её лице появляется искренняя улыбка.

Без пансиона будет сложнее. Ему придётся проводить со Сьюзен больше времени, куда тщательнее заниматься воспитанием, а не просто развлекать и возить на прогулки.

В киоске по дороге он купил пару свежих газет – хотелось понять, что он пропустил за месяц в изоляции. Судя по страницам «Таймс», ничего особо интересного: он пролистывал политические новости и светские скандалы, уделил внимание боям на границе Ливана и Израиля и подумал, что совершенно не испытывает желание присоединиться к войскам, которые будут разрешать этот конфликт. Постарел, что ли?

Новость в середине The Sun заставила его остановиться и выбросить остальные газеты. Свернув газету так, чтобы удобнее было читать, он быстро пробежал глазами текст. Под заголовком «Маски смерти» шёл рассказ о том, что полиция продолжает расследование смерти консультанта Лондонской клиники доктора Фредерика Дарелла. «Напоминаем, что доктор Дарелл был найден мёртвым 1 августа в своей квартире. По предварительным данным, причиной смерти послужило отравление опиатами. Доктора нашли в окружении разбитых гипсовых масок. Источник, близкий к полиции, сообщил, что это были посмертные маски, всего более тридцати штук. Одна маска, по словам нашего источника, уцелела и осталась висеть на стене».

Не то, чтобы Себ собирался звонить доку и спрашивать, как дела. Точно нет. Им говорить было уже не о чем. Но пожалуй, Себ мог догадаться, чью именно посмертную маску Дарелл так и не сумел разбить.

Сунув газету в ближайшую урну, Себ опустил голову, разглядывая собственные ботинки с увлечённостью куда большей, чем они того заслуживали. Его отвлёк телефонный звонок. Он ответил не глядя на экран и был совершенно не готов услышать:

– Ты мудак, Басти, – произнесённое голосом Джоан.

Дерьмо, он очень скучал по ней! Губы сами собой расплылись в улыбке.

– Грег рассказал о твоей явке с повинной.

– Мы с тобой знаем, – тихо произнёс Себ, – что я и правда виновен. Ты ведь сказала об этом Грегу?

– Нет. И не буду.

Она замолчала, Себ потёр переносицу и спросил:

– Почему? И… – и ещё хотел добавить: «Почему ты мне звонишь», – но не рискнул. Он был рад слышать её, и точка. А уж что заставило её позвонить, не так важно.

– Я не собиралась звонить тебе, – сказала она, отвечая на его мысли, – это нелогично и бессмысленно. Просто Грег сказал, что тебя отпустили, и я решила узнать… Как ты, Басти?

– Начала ты с того, что я мудак, – хмыкнул он, понимая, что улыбка растягивает губы даже против его желания.

– Я действительно так думаю, – сказала она решительно, – и всё же, как ты?

– Нормально. Даже хорошо. Последнюю минуту – превосходно.

Она засмеялась, и Себ спросил:

– Выпьем в воскресенье?