Текст книги "Двадцать четыре секунды до последнего выстрела (СИ)"

Автор книги: Екатерина Коновалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 49 страниц)

Глава 20

 – … и ещё открытка от твоих родителей, Басти, – проворковала миссис Кейл, передавая ему картонный прямоугольник. Себ быстро пробежал глазами текст и выругался про себя.

Он забыл.

Последние два года на Рождество он домой не попадал, а до этого про открытки ему напоминала Эмили. В этом году он дважды вспоминал, что пора бы их купить, подписать и разослать, но так и не сделал этого.

В целом, все, конечно, переживут без личных поздравлений от него, но мама была бы рада получить открытку, да и соседкам Эмили их стоило бы послать – просто потому что Сьюзен дружит с их детьми.

Ну да ладно.

В этом году рождественского настроения не было в помине. И, не считая тех лет, когда на праздники он находился на службе, это было впервые. Себ любил Рождество. Сейчас, конечно, уже не так искренне, как в детстве, но для него это был праздник с приятным привкусом. И если без открыток (а особенно без необходимости их писать самому) он бы легко пережил, то вся остальная суета, праздничный ужин, последующие завтрак и обед дома у родителей, подарки, папина любимая музыка и мамин пудинг по особому рецепту – это было для него важно.

А в этом году он только по календарю видел, что послезавтра Рождество. И подарки купил почти наобум, как будто пытаясь отделаться от этой обязанности побыстрее, и всё время чувствовал себя при этом Гринчем – кажется, выражение лица у него было похожим, и нормальные люди поглядывали на него с заметным напряжением.

Не нужно было проводить диагностику, чтобы угадать причину. Джим. Ещё никому не шёл на пользу Джим, поселившийся где-то в голове.

 – Я позвала к нам Харрисов и миссис Бейкер с детьми на обед[9]9
  Если вы запутались, кто когда и почему приезжает в гости, то небольшая памятка.
  В Британии Рождество – категорически семейный праздник. Его отмечают три дня.
  24 декабря – канун Рождества. В этот день проходят рождественские службы в церкви. Вечером принято обедать в компании самых близких людей. Здесь обычно взрывают хлопушки с небольшими сувенирами. Эту часть Себ решил проигнорировать, скорее всего, потому что миссис Кейл сложно приготовить столько застолий подряд.
  25 декабря – само Рождество. С утра принято открывать подарки, а потом все готовятся к рождественскому обеду. Это кульминация праздника. Он начинается в 2-3 часа пополудни (зависит от семейных традиций), собираются гости. Обед длится до позднего вечера. Как и в канун Рождества, обязательные элементы застолья – хлопушки с сувенирами, пожеланиями, бумажными коронами и прочей ерундой)) В некоторых семьях хлопушки делают сами, и тогда начинка может быть нестандартной.
  26 декабря – день подарков. Нет, вы не ошиблись. Члены семьи и гости обмениваются подарками 25-го. А вот денежные подарки помощникам по хозяйству (домработнице, няне), особенно важным людям из сферы услуг (в деревнях это, например, молочник и почтальон, а в городе может быть и любимая продавщица из любимого магазина) делают именно 26-го. Традиция. В целом, третий день Рождества самый спокойный. Ходят в гости к тем, с кем не увиделись в само Рождество, проводят время с семьёй.


[Закрыть], – продолжила миссис Кейл (и кажется, большую часть её речи Себ пропустил, там ещё что-то было про торт и пунш), – Сьюзен будет приятно поиграть со сверстниками, Харрисы – отличные люди, а миссис Бейкер… – она вздохнула, – не надо бедняжке оставаться на Рождество одной.

Да, точно, миссис Бейкер – это та, которая развелась. И бывший муж которой умер вскоре после развода.

Миссис Кейл долго сомневалась, не поехать ли в Карлайл. Но Себ принял за неё решение остаться в Лондоне. Во-первых, Сьюзен могла пока тяжело перенести дорогу. А во-вторых, о чём Себ говорить не стал, он просто не хотел светить своей постной физиономией перед родителями – а потом отвечать на вопросы о том, что случилось и в чём дело. Миссис Кейл же в тонкостях его мимики не очень разбиралась, а для Сьюзен Себ всегда находил улыбку.

Ну, вот, праздник обсудили. Себ откинулся на спинку кресла и мысленно вычеркнул это дело из списка. А потом обнаружил, что список пуст. Он и сам был опустошён этим ожиданием, вымотан.

Может, нужно в отпуск? Отпроситься у Джима: не посадит же он его на цепь? Взять Сьюзен и рвануть с ней куда-нибудь в тепло, поплавать, понырять с аквалангом, загореть…

Или даже оставить Сюзен, съездить в одиночестве. Завести дурацкий курортный роман на неделю (только… ради всего святого, никаких полицейских, никаких умных коротко стриженных женщин с успешной карьерой, просто темпераментная фигуристая красотка). С полным осознанием пагубности процесса пить коктейли на жаре.

Да, это именно то, что нужно.

При одной мысли об отдыхе на душе становилось лучше. И сквозь марево морского пейзажа, оттенённого невнятным очертанием женского тела в купальнике, рождественские украшение в комнате показались ему значительно более привлекательными, чем пару минут назад. Встав, он поправил веточку омелы, а потом перевесил её повыше – туда, где ей и было самое место и докуда миссис Кейл просто не дотянулась.

Пообещав быть послезавтра с утра, он прихватил счета на оплату и вышел в непрекращающийся дождь. Настроение всё повышалось. Прокрутив мысленно глобус, он ткнул мысленным же пальцем – и попал в Тайланд. И, подъезжая к дому, он уже полностью спланировал свой предполагаемый отдых. Учитывая, что туристические места и экскурсии его не интересовали, этот план прекрасно подходил к любой стране, отвечающей четырём требованиям: жарко, море, никакой войны и все говорят по-английски.

Оставалось только согласовать ключевой пункт плана – даты – с Джимом, и можно брать билеты на самолёт.

Стоило ему подумать об этом, как зазвонил телефон. Себ ощутил холод внутри: босс как будто прочитал его мысли.

 – Сэр?

 – Себастиан… – голос Джима был почти чужим, мёртвым, слабым, с непривычным хрипом, – дом… – и гудки.

Себ сорвался с места. «Форд», кажется, ещё ни разу за свою недолгую жизнь не развивал такой скорости. Да и сам Себ ни разу так не гонял в черте города. В висках стучало, во рту стоял солоноватый привкус, а в мыслях висело одно: «Успеть!»

Что могло произойти? Идиотский бесполезный вопрос.

Но Себ не мог ехать ещё быстрее, ему нечем было занять голову, кроме как прокручивать этот вопрос.

Случилось что-то серьёзное и потенциально… опасное. Да, пусть будет просто «опасное».

Только повернув на А13, Себ понял, что не взял оружие – ни винтовку, ни даже пистолет. Просто не подумал об этом. Да и времени, если честно, не было – не делать же крюк, когда счёт может идти на минуты.

Дерьмо.

Возможно (но Себ слабо на это рассчитывал), раз уж Джим способен звонить, реальной угрозы уже нет, и отстреливаться ни от кого не придётся.

Джим мог его вообще разыграть – с него бы сталось, он псих. Но разве этот розыгрыш в его стиле?

Нет.

Всю дорогу нервные мысли метались внутри черепа, но стоило Себу заглушить двигатель, как они притихли и попрятались. Выровняв дыхание, Себ снял куртку, чтобы не мешалась, вышел на улицу и сразу осмотрелся.

Ничего нового.

Тот же двор, то же бельё на верёвках, ту же мусорные баки. «Ягуар» Джима на грязной тесной парковке сияет, словно его только сегодня отмыли. Больше никаких неподходящих машин.

Подъездная дверь открыта, как и всегда.

Уже без спешки, оглядываясь по сторонам, изучая каждый угол и каждое окно, Себ пошёл к дому.

Обычный вечер обычной многоэтажки. Где-то орут дети. Левее ругаются супруги. Мигранты. Язык незнакомый. Справа из открытого окна визжит какая-то попса.

Наверх Себ пошёл пешком – просто на всякий случай. Лестничные пролёты, похоже, уже много лет служили общественными курилками – они были завалены окурками, заплёваны и провоняли насквозь. Стены кто-то изрисовал маркерами, и ничего художественного в этих рисунках не было.

На пятом этаже Себу встретились трое курящих подростков – едва услышав шаги, они оборвали разговоры и проводили его настороженными взглядами.

Больше никого.

Дверь в квартиру Джима оказалась закрыта, но не заперта. Себ, жалея, что у него нет с собой перископа, осторожно её приоткрыл, заглянул в щёлку. И стало ясно – будь у него хоть три перископа, они оказались бы бесполезны: внутри стояла кромешная темнота.

«И получаем пулю в голову», – подумал Себ, но всё-таки открыл дверь, сразу же пригнувшись и отступая назад. Но выстрела не последовало.

Тусклый свет с лестничной клетки не сумел разогнать мрак, и Себ совершенно безнадёжно всматривался в черноту. Закрыл глаза, полагаясь на слух – и различил тяжёлое хриплое дыхание.

 – Сэр.

Тишина.

 – Джим!

В квартире должен быть чёртов свет! Но, учитывая её размеры, Себ мог бы ходить вдоль стен очень долго, а на это времени могло и не оставаться.

 – Джим! – повторил он чуть громче, выдохнул и закрыл за собой дверь, отрезая от единственного источника света. Включил фонарик на телефоне и заскользил лучом перед собой.

Сначала он видел только хлам: книги, пустые коробки из-под конфет, пистолеты разных марок и калибров, гитара с отломанным грифом, множество бумаг, исчёрканных и исписанных, залитых чаем или кофе из пустых треснутых чашек и мятых стаканчиков. Но вот пятно света выхватило снятые ботинки. За ними – скомканные брюки. Рубашку. И на полу возле дивана Джима – в одних трусах и носках, всклокоченного, сжавшегося в комок.

 – Убери! – взвизгнул он, закрываясь ладонью от света, и Себ выключил фонарик. Глаза уже немного привыкли к темноте, и он надеялся, что сможет ни на чём не споткнуться.

Шаг за шагом, носком отпихивая пистолеты и горы бумаг, раздавив пару чашек, Себ пробрался к дивану и, прислушиваясь к тяжёлому рваному дыханию, присел недалеко от Джима.

Тут нужен врач.

Разгоняя машину, Себ опасался, что ему придётся иметь дело с пулевым ранением – и, в сравнении с реальностью, это был бы вариант получше. Он знал, как оказывать первую помощь раненым из огнестрела. И понятия не имел, что нужно делать с таким Джимом.

 – Джим… – повторил он, – что… в чём дело?

Снова молчание, только дыхание стало чуть громче и резче, словно он с трудом проталкивал воздух сквозь лёгкие. Казалось, что рядом сидит раненое животное.

Себ чувствовал запах пота и болезненный жар.

Тишина, нарушаемая хрипами, давила на уши. Темнота оставалась совершенно непроницаемой.

Нужно было сделать хоть что-то. Хотя бы понять, что произошло.

 – Джим… пожалуйста, скажите что-нибудь? Сэр…

 – Клаус, – слабо простонал Джим. – Приведите Клауса.

Бред. Какого, мать вашу, Клауса? Он застрелился собственноручно на глазах у Себа больше месяца назад!

 – Клаус… – повторил Джим, и Себу показалось, что голос у него стал ещё тоньше. – Посиди здесь.

 – Сэр, Клауса нет. Это я… – чуть поколебавшись, он добавил: – Себастиан. Себастиан Майлс. Вы звонили мне…

Он не знал, зачем это всё говорит, просто что-то нужно было сказать. И других идей всё равно не приходило.

 – Себастиан… – прохрипел Джим, – пистолет… Да, я помню, – он издал короткий смешок, – снёс себе половину черепа… Ты видел, как он умер, Себастиан? – с шёпота Джим перескочил сразу на крик. Звук взлетел вверх и разнесся по комнате.

 – Да, сэр, – не совсем уверенно произнёс Себ, – я следил.

 – Хороший мальчик… Себастиан… – Джим закашлялся, – длинное имя… слишком… Tá mé tuirseach[10]10
  Я устал (ирл.)


[Закрыть].  Басти…

Хер с ним, пусть как хочет зовёт.

 – Ты знаешь, куда стрелять, чтобы не было больно? – спросил Джим, чуть отдышавшись, тише.

 – Знаю, сэр.

 – Тут столько оружия… Не люблю пушки… Возьми любую и выстрели… – Себ начал смутно различать силуэт Джима – глаза адаптировались. Босс уже не сжимался в комок, а сидел, раскинув руки и запрокинув голову на диван. – Застрели меня, Святой Себастиан… – Джим надтреснуто засмеялся, – ты же знаешь, что это будет хорошо…

Себ сдавил переносицу до боли.

Почему он? Почему из всех своих подручных Джим вызвал именно его? Это было малодушно, но не хотел быть рядом во время этого приступа безумия. Он не подходил для этого. В мире ведь полно людей, которые знают, что делать и говорить, почему это должен быть именно он?

Себ медленно отпустил переносицу и уронил руку на колени. Ответ он знал. Потому что, несмотря на все проверки и постоянный вынос мозга, Джим ему доверял – как доверял, очевидно, и Клаусу.

Но с Клаусом что-то пошло не так. Он каким-то образом предал Джима, и теперь его нет.

Доверие безумного босса – нет, не такой подарок Себ просил у Санты на Рождество. Заткнув подальше разнывшуюся плаксивую девчонку внутри себя, он тихо сказал:

 – Я не буду вас убивать, Джим.

«Ну же, давай! – одёрнул он сам себя. – Представь уже, что это не глава преступной корпорации, покрывающей как минимум всю лондонскую наркоторговлю, а больной ребёнок. Даже не больной, а, например, напуганный».

Себ умел разговаривать с больными или напуганными детьми.

 – Вы просто устали, Джим, – сказал он уверенно, – это пройдёт.

Джим промолчал, и Себ счёл это хорошим знаком. Не спорит – значит, слушает.

 – Это всё погода, – продолжил он, выдавливая из себя по слову, – дерьмовая для декабря. Хотя лучше так, чем песок, ветер и плюс тридцать, как было у меня в прошлом году на Рождество, да?

Дыхание рядом стало чуть тише и ровнее.

 – Послезавтра праздник… Вы отмечаете?

Он вспомнил, что Джим обычно носил с собой крест, так что, возможно, Рождество было хорошей темой.

 – Мы пели на Рождество, – пробормотал Джим в ответ. – Плохой, ужасно плохой мальчик… – он отрывисто засмеялся, давясь каждым звуком. – Они в сговоре, ты знаешь?

 – Кто?

 – Господь и Санта. Если ты расстроишь Санту, то получишь уголёк. А Господь на этих углях вскипятит котёл для тебя. Они заодно, – теперь Себ с трудом разбирал слова – ирландский акцент стал почти невыносим. И если честно, Себ, уже сомневался, что ему нравится говорить с Джимом о Рождестве.

Неожиданно Джим попросил заплетающимся языком:

 – Расскажи мне сказку, Басти.

 – Я… – он хотел сказать, что не знает сказок, но это было бы наглым враньём. Конечно, он их знал. Множество, – вы слышали сказку про «Груффало»[11]11
  Очень популярная у английских детей сказка авторства Джулии Дональдсон. Здесь и далее – в переводе Марины Бородицкой.


[Закрыть]?

Джим вместо ответа издал какой-то странный звук, но кажется, это скорее было «нет», чем «да». Себ прислонился спиной к дивану, но голову запрокинуть не мог – не под его рост оказалась конструкция. Подумал, что, по крайней мере, Джим не стал просить «Очень голодную гусеницу»[12]12
  Ещё одна популярная сказка, автор – Эрик Карл.


[Закрыть]. Сьюзен какое-то время сходила по ней с ума. Прочитав её вслух девятнадцать раз подряд, Себ с пугающим удовольствием сбежал в Ирак – на два дня раньше, чем закончился отпуск.

Себастьян и Джим, художник Саша Мышь

– Кхм… – Себ прочистил горло, припоминая начало, неторопливо принялся рассказывать сказку.

«Гулял мышонок по лесу, и вдруг лиса бежит,

А у лисы, как водится, хороший аппетит.

– Пойдём со мною, маленький, в нору ко мне пойдём,

Мы сможем там отлично позавтракать вдвоём.

– Простите, тётушка Лиса, – мышонок пропищал, —

Я завтракаю с Груффало: я твёрдо обещал».

Себ плохо видел Джима, зато отлично слышал, что его дыхание становится как будто немного ровнее. Оставалось ещё вспомнить порядок действий. Хотя, кажется, Джима успокаивал не столько смысл сказки, сколько ритм. Не сбиваясь, Себ продолжил:

«– Что там ещё за груффало? Мышонок, ты о ком?

– О, это очень крупный зверь, я с ним давно знаком:

Есть у него клыки, и когти тоже есть,

И преогромнейшая пасть, а в ней зубов не счесть.

– И где же вы встречаетесь?

– Да вон у той горушки.

Он, кстати, очень любит лис. С приправой из петрушки.

– С приправой, говоришь? Ну, мне пора домой.

Прощай, мышонок! – и лиса нырнула в лес густой».

Джим довольно хмыкнул, напомнив Сьюзен – она тоже любила этот момент и улыбалась на нём даже сквозь сон.

«– Ха, глупая лиса! Не знает ничего!

Нет никакого груффало, я выдумал его.

Гулял мышонок по лесу, и вдруг сова летит,

А у совы, как водится, отменный аппетит.

– Летим со мною, лёгонький, летим ко мне в дупло,

Там стол обеденный накрыт, там сухо и тепло.

– Простите, бабушка Сова, – мышонок пропищал, -

Я пообедать с Груффало сегодня обещал».

У Себа были сомнения насчёт того, сова там следом или змея, но он решил, что это не имеет значения, и пошёл дальше к описанию Груффало:

«Ножищи, как столбы! На них когтищи в ряд!

И бородавка на носу, а в бородавке – яд!».

Джим завозился и задрожал. Остановившись, Себ помог ему перелечь на диван и, за неимением других вариантов, накинул сверху его же мятый пиджак.

 – Дальше… – слабо попросил Джим, так что Себ снова сел на пол и двинулся к змее, которая тоже не желала встречаться с воображаемым другом хитрого мышонка.

«– Ха, глупая змея, не знает ничего!

Спасибо, выдумка моя, спасибо, груффа…

…Ой!

Как этот страшный зверь сумел сюда попасть?

Какие острые клыки, чудовищная пасть!

Ножищи, как столбы… на них когтищи в ряд…

И бородавка на носу, а в бородавке – яд!

Глаза горят огнём, язык черней черники,

В шипах лиловых вся спина, и вид ужасно дикий.

Ой мама, это груффало!

Оно меня понюфало!»

Себ чуть замедлился. Дыхание Джима выровнялось окончательно, и можно было надеяться, что он уснул. Себ замолчал, но тут же раздалось сонное:

 – Дальше…

Господи, это похоже на какое-то сумасшедшее дежавю. Но он всё-таки послушно продолжил:

«– Еда, – воскликнул Груффало, – сама шагает в рот!

Я положу тебя на хлеб, и выйдет бутерброд,

– Меня на хлеб? Да я такой… – мышонок пропищал, —

Я самый страшный зверь лесной, я всех тут застращал!

А ну, пошли со мною, сейчас увидишь ты,

Как от меня все звери бросаются в кусты!

– Ну что ж… ха-ха… веди! Взгляну, потехи ради.

Ты топай впереди, а я тихонько сзади».

 – Сзади, – выдохнул Джим бессвязно.

«– Да это же Змея! – мышонок закричал. –

Привет, не виделись сто лет, я даже заскучал!

Змея сказала: «Мамочки! На помощь! Караул!»,

Под кучу брёвен заползла – и только хвост мелькнул».

Что там было с лисой и совой, Себ забыл. Зато он отлично помнил концовку и перешёл к ней:

«– Ну вот, – сказал мышонок, – не правда ли, теперь

Ты убедился, что в лесу я самый страшный зверь?

Но я проголодался… Эх, что ни говори,

Всего вкуснее груффало с орешками внутри!

– С орешками внутри? Да это страшный сон!

И зверь пустился наутёк, и в чаще скрылся он.

Сидит мышонок на пеньке, орешками хрустит:

Ведь он сегодня нагулял отличный аппетит».

И вот теперь Себ был почти уверен, что Джим спит. Привычно-чутким слухом он пытался уловить, не раздастся ли шевеления, но нет. И просьб продолжать тоже больше не следовало.

Выдохнув, Себ сгорбился, уронил голову на колени и закрыл глаза, пытаясь снова в воображении нарисовать мягкий белый песок, океан, красивых девушек и стакан мохито.

Получалось с трудом.

Глава 21

Себ не спал, скорее, провалился в дремоту. Тело затекло, глаза закрывались сами собой, но сознание продолжало бодрствовать и фиксировать каждый шорох.

Внутренние часы сбились. В квартире Джима, похоже, был полный блэкаут, не различались даже очертания окон. О тусклом свете уличных фонарей и говорить нечего.

Можно было достать телефон, но тогда пришлось бы сбросить оцепенение – этого делать не хотелось. За это ощущение покалывающей немоты Себ держался как за спасательный круг: это была единственная связь с реальностью.

Себ много раз думал, что его босс – сумасшедший, но всякий раз это была скорее характеристика его эксцентричных поступков, манер и странного образа мыслей, а не что-то вроде диагноза. Чёрт, Джим был слишком умён, чтобы быть настоящим психом. Но этот приступ… Стоило подумать о нём, как перед глазами вставала жалкая картина, которую выхватил из темноты луч света. Джим напоминал загнанное в угол раненое животное.

А потом просил его убить.

Где-то в глубине души Себ хотел это сделать.

После Клауса, после рыжей девочки – особенно.

«Ты же знаешь, что это будет хорошо», – так сказал сам Джим.

И всё-таки Себ даже не взглянул на разбросанное по комнате оружие. Сидел рядом, рассказывал идиотскую сказку, болтал о какой-то чепухе и почти мечтал, чтобы слабый надорванный голос сменился обычным: высоким, насмешливым. Чтобы Джим рассмеялся и сказал: «Попался, Себастиан». Лучше было стать жертвой тупого розыгрыша, чем видеть Джима… каким? Поломанным? Слабым?

Рядом раздался едва слышный скрип. Шуршание. Рука поскребла по дивану. Щёлкнула кнопка пульта – и темнота начала рассеиваться: шторы поднимались вверх, впуская предрассветный сумрак.

Себ метнул взгляд на Джима. Он выглядел вымотанным и очень нормальным, разве что глаза покраснели и опухли. Можно было легко решить, что он с похмелья.

 – О, привет, дорогой, – чуть хрипло, но весьма знакомо пропел Джим, поднялся с пола, повёл тощими плечами и оглянулся на Себа, как будто ожидал каких-то комментариев или вопросов.

 – Сэр, – ответил Себ, поднимаясь. Болтать желания не было никакого: он прекрасно знал, что зло остаётся самим собой хоть в дорогом костюме, хоть в мятых трусах. Стоило распрямиться, как по позвоночнику что-то прострелило, и Себ мысленно поставил печать и подпись под приговором: «старость».

Джим хохотнул и пошёл куда-то вглубь гигантской комнаты, дошёл до стены, нажал на неё – и скрылся за потайной дверью.

Себ медленно выдохнул, немного размялся, разогнал кровь – и понял, что надо уходить. Причём побыстрее, пока Джим, уже пришедший в себя и, если можно так сказать, протрезвевший, не вернулся и не решил выместить раздражение на свидетеле своей слабости.

Быстро осмотревшись, Себ нашёл на полу относительно чистый лист бумаги (без записей, только с кофейными пятнами), шариковую ручку и, пристроившись на диване, накорябал: «Прошу предоставить мне отпуск на две недели с 26 декабря. Себастиан Майлс». Он устроил свою записку поверх ноутбука и понадеялся, что Джим не вышвырнет её на пол, не читая.

Прислушался. Отличная звукоизоляция: принимал ли Джим душ или резал за стеной младенцев, слышно этого не было.

Убедившись, что ничего не вывалилось у него из карманов и не осталось на полу, да и вообще, кроме заявления на отпуск, никаких следов его пребывания в квартире нет, Себ быстро вышел на лестничную клетку, сбежал вниз и выдохнул, оказавшись в машине.

Стоило ему захлопнуть дверцу, как странное оцепенение полностью отпустило: вдруг стало понятно, что хочется спать, ещё больше – есть, а сегодня канун Рождества, завтра праздник, за которым, возможно, последует отпуск…

Толком не понимая, в чём дело, Себ однако чувствовал, что его потряхивает, словно он только что выбрался из смертельно-опасной заварушки, выжил, пройдя по самому краю.

Хотя нет. Совсем другое чувство.

Себу было, с чем сравнивать. Да, дрожь похожа, но к ней добавлялся ещё непривычный, чуть сладковатый привкус во рту, лёгкая ломота в теле, шальная весёлость… Нет, это не страх солдата, выжившего после бомбардировки. Скорее уж страх ребёнка, вышедшего из кинотеатра после ужастика. С маленькой поправкой на то, что Джим был реально опасным. Но они играли на одной стороне.

Себ завёл мотор и неспешно повёл машину по совершенно пустым дорогам. Включил радио, попал на совершенно не подходящую под настроение «Песню тишины» – и поленился переключать, пропуская звуки и смыслы мимо ушей.

У него был отличный план: завтрак в какой-нибудь ранней кафешке, дома контрастный душ, а потом крепкий сон.

И он был чертовски удивлён, когда ничто этому плану не помешало.

Он проснулся под вечер, перекатился на другую сторону кровати, успел подумать, что в Карлайле сейчас родители садятся за стол и взрывают первые хлопушки, и заснул снова, уткнувшись лицом в мягкую подушку.

Внутренний будильник сработал в шесть тридцать, Себ резко сел на кровати, посмотрел на телефон, выругался, осознав, что действительно проспал почти сутки – и улыбнулся.

Кажется, это было именно то, что требовалось. Он чувствовал себя бодрым и полным энергии: от мрачных мыслей, апатии и слабости не осталось даже намёка, история с Джимом и тёмной комнатой как будто подтёрлась в памяти и потускнела, зато мысль о празднике и о том, как Сьюзен отреагирует на подарок, сделалась особенно яркой.

Он приехал к миссис Кейл к девяти – и едва сдержал стон наслаждения, когда оказался в прихожей, наполненной запахом жареного бекона и яиц.

 – Папа! – тут же раздалось сверху, и Себ подхватил Сьюзен на руки. – Ну, пусть, я не маленькая! – тут же возмутилась она, и, оказавшись ногами на полу, важно сказала: – С Рождеством! – и прибавила довольно: – Я открыла первый подарок, но бабушка сказала, с остальным нужно подождать тебя! Пошли… Там твой подарок тоже есть!

Сью схватила Себа за руку и потянула в столовую, к развешенным над диваном разноцветным носкам. Один уже и правда был пустым, а на диване лежала коробка шоколадных мишек. Миссис Кейл в домашнем бордовом костюме и в фартуке суетилась у стола, и Себу не показалось, что она выглядит счастливой. Но стоило ей увидеть Сьюзен, как она тут же заулыбалась, за что Себ ей был благодарен.

 – Басти, дорогой, с Рождеством! – она поставила блюдо с беконом на стол, подошла и обняла его. Себ торопливо ответил на объятие и поздравление и протянул ей заготовленный подарок:

 – Простите, что не в носке. Подумал, не стоит забираться ночью в дом.

 – Забираться? – тут же навострила уши Сьюзен. – Зачем?

 – Да вот, думал подловить Санту, – фыркнул Себ, – но проспал. Представляешь?

 – Пап… – Сьюзен посмотрела на него очень внимательно, – ты ведь знаешь, что про Санту просто так принято говорить? На самом деле, он выдуманный.

Вот так номер. А когда они встречали Рождество вместе в прошлый раз, Сью верила в Санту безоговорочно. Правда, это было два года назад.

 – Чушь, – объявил он, – я в него верю.

Сью закатила глаза:

 – Ты как маленький, – и Себ, не выдержав, рассмеялся. Сью полезла за следующим носком, а миссис Кейл сзади издала странный звук. Себ обернулся и успел увидеть, что она стирает краем фартука слезы. Подошёл к ней поближе, наклонился, как будто помогал раскладывать бекон.

 – Прости, Басти… – прошептала она, гремя тарелками, – она так похожа на Эмили сейчас.

 – Тш-ш… – Себ дотронулся до её руки, – это ведь хорошо.

 – К… Конечно. Пойду принесу чай, – она попыталась улыбнуться, – и сядем завтракать. А Сьюзен покажет тебе подарок.

 – Пап, иди сюда! – позвала Сьюзен, и Себ подошёл к ней, сел на диван. Сьюзен пристроилась рядом и показала куклу в яркой коробке. – Это от бабушки.

 – Выглядит мило, – сказал Себ, беря коробку в руки, – у неё уже есть имя?

 – Нет, – ответила Сьюзен, – вообще-то я уже не играю в куклы, но бабушка хотела как лучше. Я сошью ей платье и посажу на полку, – она забрала куклу обратно, положила к коробке с мишками и полезла за следующим носком. В этих действиях была забавная методичность: Сью не стремилась тут же открывать подарки, она собирала их рядом, изучала, а потом уже принималась распаковывать. Кажется, в свои два года она делала ровно точно так же.

 – Вау! Клёво… – раздалось со спинки дивана, и Себ тут же напомнил:

 – Следи за языком! – впрочем, не особо строго.

 – Ну, здо-орово, я хотела сказать, – она опять спустилась вниз, и Себ увидел у неё в руках свой подарок – мобильный телефон. Сью прищурилась и угадала: – Это от тебя, да?

 – Угу, – кивнул Себ – и мгновенно получил новую порцию объятий, на этот раз не приветственный, а радостно-благодарственных.

 – Спасибо! Я теперь смогу тебе звонить, когда захочу, да? Без разрешения бабушки?

 – Не в четыре утра, пожалуйста, но в целом – да. Я уже добавил туда свой номер, у меня есть твой, так что…

 – Вау… – повторила Сьюзен и прижала упаковку к груди. Бросила взгляд на уже найденный подарки. Потом на оставшиеся носки. Кажется, её разрывали два противоположных желания: по-прежнему придерживаться своей системы, с одной стороны, и открыть телефон, с другой. Система победила, Сью с большой неохотой положила коробку к остальным, опять забралась на спинку дивана и объявила оттуда:

 – Это тебе!

Себ перевернулся, встал на диван коленями и забрал у Сьюзен полосатый носок.

 – Хм… – протянул, – ты уверена, что это не Санта?

 – Это я! – упрямо ответила Сью, и Себ с преувеличенной осторожностью заглянул в носок.

 – Ладно… посмотрим…

 – Вообще-то, это не только мой подарок, мне бабушка немного помогла, – честно призналась Сьюзен, – и ещё няня. Но я накопила на обложку сама. И всё рисовала тоже.

В носке лежала кожаная обложка, как для паспорта. Вытащив её, Себ понял, что это маленький альбом. Открыл.

Внутрь были аккуратно вшиты листы плотного белого картона, разрисованные и обклеенные вырезками из фотографий. На первом листе фотография была одна: он сам держал на руках Сьюзен, которой было, похоже, года четыре. Он не помнил эту фотографию, кроме того, большая часть фона оказалась обрезанной. Вокруг фотографии явно рукой Сьюзен была нарисована цветная рамочка, а сверху шла подпись: «Любимому папочке». А снизу, зеркально: «С Рождеством».

На второй странице фотографий было две: первая снова совместная, с позапрошлого Рождества, а на второй – одна Сьюзен с пышном розовом платье что-то танцует.  Видимо, из школы.

Себ листал маленький альбом, смотрел на выполненные с огромным старанием рисунки и подписи, и чувствовал, что у него не находится слов. Зато в глазах горело и щипало.

 – Бабушка сказала, что раз ты часто уезжаешь, ты тоже скучаешь, – между тем, пояснила Сьюзен без малейшей неловкости, – я когда скучаю, смотрю на твою фотографию. А тут даже лучше, фотографий сразу много. Бабушка помогла купить обложку. Но я сама накопила деньги, – прижавшись к его боку, Сью ткнула пальцем в корешок, – а няня помогала вырезать фотографии, чтобы было ровно. Пап… тебе нравится?

Себ кивнул и порывисто обнял Сьюзен, прижимаясь губами к светлой макушке.

 – Очень, – прошептал он, – это лучший подарок. Спасибо, дорогая.

Сью высвободилась из объятий и довольно улыбнулась, а потом, с видом человека, выполнившего свой долг, вернулась к подаркам: основное, конечно, она уже нашла, но в носках оставалось немало конфет и приятных мелочей. Себ продолжал разглядывать маленький альбомчик, и только перелистав его, наверное, в десятый раз, он сумел встать, выйти в прихожую и убрать его во внутренний карман куртки. А заодно вытер влажные глаза, радуясь, что Сью пока таких мелочей не замечает, а миссис Кейл всё ещё возится с чаем.

***

Гости подошли к трём.

К этому времени Сьюзен уже успела изучить свои подарки, поплакать, думая о том, что подарила бы мама и как бы они встречали Рождество вместе с ней, успокоиться и заняться новым телефоном.

Миссис Кейл, взбодрившаяся хотя бы внешне, переоделась в зелёное платье, надела украшения, снова накрыла на стол и вышла на крыльцо.

А Себ устроился в глубоком кресле с чашкой чая и печеньем и наслаждался минутами покоя. Конечно, когда гости зайдут в дом, придётся вставать и участвовать в беседе, но пока ему было хорошо: Сьюзен сидела рядом, в пределах видимости, чай был свежим, крепким и вкусным, а печенье – хрустящим и ещё тёплым.

 – Пап… – протянула Сьюзен со своего места, – пап, можно я что-то спрошу?

 – Конечно, – отозвался Себ и обернулся к ней. Она поджала под себя ноги, обхватила руками худые острые коленки и смотрела куда-то в пол.

 – Ты меня любишь? – спросила она быстро.

Себ чуть не поперхнулся чаем, встретился с дочерью взглядом и понял, что вопрос задан не для того, чтобы напроситься на ласку, а серьёзно. И кажется, Сьюзен долго собиралась с силами, чтобы его задать, и выпалила сразу, как только нашла достаточно смелости. Поэтому, вместо встречного вопроса, который крутился на языке, Себ честно ответил:

 – Люблю. Больше всех в мире.

На лице Сьюзен расцвела улыбка – кажется, только что своим ответом он разрешил какой-то внутренний конфликт.

 – А почему ты спрашиваешь?

 – Просто… – уклончиво ответила Сью, снова утыкаясь в телефон. Себ прислушался: посторонних в доме пока не было, значит, пара минут в запасе у него имелась. Он отставил на подлокотник чашку и блюдце с печеньем, пересел к Сьюзен на диван, взял её за подбородок и поднял голову так, чтобы она была вынуждена смотреть ему в глаза.

 – Откуда идея, что я могу не любить тебя? – спросил он тихо, но настойчиво. Ему было важно понять: либо он сам сделал что-то не так, либо кто-то что-то не то сказал.

Сью попыталась высвободиться, но не слишком настойчиво: отлично знала, что этот номер не пройдёт. Вздохнула.