Текст книги "Двадцать четыре секунды до последнего выстрела (СИ)"

Автор книги: Екатерина Коновалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 49 страниц)

Человеческую фигуру на ступенях своего дома я увидел, только когда подошёл совсем близко. Сначала я подумал, что это какой-нибудь нищий перед праздником потерял страх и забрёл в наш квартал, и даже опустил руку в карман в поисках мелочи. Закончить этот день небольшим пожертвованием виделось мне хорошей идеей. Но потом я приблизился ещё на несколько шагов и в свете фонаря увидел, что это не нищий, а Ричард.

Он был совсем легко одет: поверх футболки и джинсов – только тонкая кожаная куртка. Голова его безвольно опускалась на грудь. Кожа была бледной.

– Ричард… – позвал я его осторожно. Он не ответил, и тогда я опустился рядом с ним и коснулся его лба. Он горел. – Ричард, ты меня слышишь?

Очень медленно, будто преодолевая огромное сопротивление, Ричард поднял голову, посмотрел на меня мутным, пустым взглядом, растянул белые губы в улыбке и пробормотал:

– Скучали, доктор?

– Пойдёмте в дом… – предложил я, но не решился взять его за руку. Он продолжал смотреть на меня, беззвучно шевеля губами. Наконец, выговорил с сильным ирландским акцентом, которого я ещё никогда у него не слышал: – Рыжему мальчику перерезали горло… Выпили кровь, – моргнув, он будто бы слегка пришёл в себя и велел: – Помогите встать!

Я завёл его в дом, почти неся на себе. Уложил на диван в гостиной и отступил. Он не был пьян. Я подумал тогда (и мне стыдно за эту мысль до сих пор), что причиной всему наркотики. Страшно разозлился. Говорил какие-то глупости, что он погубит себя, что он глупый безответственный мальчишка. Спрашивал, что он принял.

Ричард если и слышал меня (а он слышал и потом не раз припоминал всё, что я ему наговорил), то никак этого не показывал. Просто лежал и смотрел в потолок, продолжая бормотать что-то про себя.

– Рыжий мальчик годится на джем[33]33
  Ричард цитирует английские национальные считалочки и вспоминает в бреду детскую загадку: «Купили на базаре рыжего мальчика, перерезали ему горло, выпили кровь, а из кожи сварили джем». Конечно, речь про апельсин.


[Закрыть], – сообщил он всё с тем же акцентом: – Я вас вижу, док. Что, похож я на ваших любимых мертвецов? Нет… Я много говорю. Но вы представьте, что я молчу. У вас получится.

Я снял с него куртку и ботинки и укрыл пледом. Сходил за медицинским чемоданчиком. Снял основные показатели: высокая температура и низкое давление.

Со временем я предпринял множество попыток облегчить ему эти припадки, которые сначала случались пару раз в год, а потом стали учащаться, но ни тогда, в первый приступ, ни позднее я не достиг особых результатов. Единственный раз, когда он позволил сделать ему перед началом приступа укол нейролептика, обернулся кошмаром. Наутро он сказал, что побывал этой ночью в аду – и больше не удостаивал меня таким доверием. Моё место возле его постели сменил тот из его любовников, которого я ненавидел больше всех остальных – покалеченный снайпер по имени Марк. Не раз и не два я приводил Ричарда в порядок после их встреч и однажды не выдержал и спросил:

– Почему именно он?

Ричард смерил меня задумчивым взглядом и уточнил лениво:

– А что, предлагаешь себя, Фредди?

Я отвёл глаза и ничего не ответил, но подумал, что конечно же нет. Позднее этот вопрос слышался мне во сне или подкрадывался в минуты усталости, и я то хвалил себя за уместное молчание, то проклинал за трусость. Возможно, ответь я ему тогда, я узнал бы что-то новое. Стал бы ему ближе – но вместо этого оставался только наблюдателем, жил и продолжаю жить до сих пор со смутным сожалением об упущенном.

Зато мне довелось наблюдать многое.

В какой-то год он завёл восхитительную привычку приходить ко мне, садиться на подоконник в гостиной и думать вслух. Порой он упоминал страшные вещи: теракты, взрывы, ограбления на много миллионов, рассказывал о красоте убийства, а иногда тратил два или три часа, обсуждая сам с собой перевозку сельскохозяйственной техники из Египта в Британию. Мне при этом говорить не дозволялось, но я и не стремился. После нескольких месяцев таких ежедневных визитов он пропал на время, а когда появился снова, то более уже рядом со мной ни о чём не размышлял, и только по новостям в газетах и по телевизору я мог угадывать, к какому громкому преступлению он приложил руку.

***

В реальности, которая почти померкла под гнётом воспоминаний, я услышал за стеной слабый стон. Кинулся к двери, но не открыл её, остановился и прислушался.

– Я здесь, – послышался спокойный голос Себастиана, – Это я, Себастиан.

– Басти… – слабо и хрипло ответил ему Джим, – хорошо. Нет.

– Что нет?

– Не надо доктора. Ты знаешь…

Я прижался лбом к двери, прикрыл глаза.

– Сказку? – спросил Себастиан с какой-то доброй насмешкой.

– Про Гру…

– Я расскажу, Джим. Расскажу вам сказку про Груффало. Только лежите спокойно, ладно? Вам надо отдыхать. Тш-ш. «Гулял мышонок по лесу…».

Я отошёл от двери и почти без сил упал в кресло. Конечно, меня позовут, когда речь зайдёт о медицинской помощи, но никогда в жизни Ричард не просил меня рассказать ему сказку. Я сглотнул, чувствуя солёность на языке.

То, что я испытывал, можно было бы назвать ревностью, но это слово слишком примитивно и затаскано – так же, как и любовь, – а потому мне не понравилось. Я предпочитал оставить его без названия, ощущая однако каждой клеткой тела, растворяясь в нём как в кислоте.

***

Линда так и не получила возможности сделать Ричарду сомнительное предложение о совместной жизни. Они действительно вместе отпраздновали то Рождество – только вдвоём, и похоже, это был очень семейный и уютный праздник. А потом Ричард исчез из её жизни навсегда, так же, как и я. Он так захотел. И хотя мне до сих пор временами недостаёт Линды, я иногда вижу её в светской хронике – уверенную, красивую, под руку с очередным мальчиком уже не на пятнадцать, а на все двадцать лет моложе неё, – и радуюсь. Она счастливо избежала отравляющего влияния Ричарда, сохранила здравый рассудок. Боже, благослови её. Она была, насколько я знаю, единственной женщиной в жизни Ричарда. Если бы я захотел, то мог бы написать, пожалуй, целую монографию о том, как в нём проявляется эдипов комплекс, но суть всё равно сводилась бы к простой мысли: ему не нравилось играть с женщинами. Он мог с ними спать, вести дела, убивать их, но для игр жалел. Линда, я хочу верить, была для него кем-то особенным, но, к счастью, никогда об этом не узнала.

***

Шли часы. Я сидел в кресле и ждал хоть какого-то знака, но меня не звали. Там, за этой дверью, где лежал почти уничтоженный во имя очередной безумной затеи Ричард, я был не нужен. Да и был ли я нужен Ричарду хоть когда-нибудь? Боюсь, этот вопрос так и останется без ответа. Будь я чуть наивнее, я мог бы утешать себя мыслью о том, что только со мной он позволяет себе снимать маску, но это не так. Он всего лишь меняет её на другую. И иногда я сомневаюсь, что под его масками вообще есть лицо. Впрочем, я узнаю это наверняка, когда сниму с него последнюю маску – посмертную.

Глава 60

Это была безумная ночь.

Временное улучшение, наступившее в состоянии Джима, продержалось два часа – за это время Себ пересказал ему весь свой репертуар из братьев Гримм и Шарля Перро. Но потом Джим принялся метаться, стонать, начался бред, и на этот раз Себ не мог пробиться сквозь него, заставить Джима услышать себя.

Себ вызвал дока – но тот только встал у постели и принялся кусать губы.

– Сделайте что-нибудь! – прорычал Себ в конце концов. – Вы же врач!

– Я не могу… – пробормотал Дарелл. – Себ, просто не могу. Ему нужно успокоительное…

Отлично.

– Что мешает? – спросил Себ. – Что он дёргается? Так я подержу.

Он пытался этого не показывать, но ему было страшно. Он ни разу не видел Джима в таком состоянии, и даже для него это точно не было нормой.

– Я уже пробовал, – наконец соизволил ответить доктор. – В один из приступов уговорил его. Больше не повторю. Он тогда... – Дарелл сцепил пальцы перед грудью, – как я понимаю, он заснул, как и полагалось, но это был очень страшный сон. Подозреваю, в его случае лучше проговаривать кошмары вслух, а не переживать молча.

Себ сел обратно на стул, упёр локти в колени, положил подбородок на кулаки и прикрыл глаза. Ладно. Доктору виднее.

Джим говорил на ирландском, так что понять, что именно он сейчас видит, Себ не мог. Просто слушал, отмечая, как речь то замедляется, то убыстряется. Открывал глаза, когда Джим вдруг замолкал – и закрывал снова.

Доктор уходил и приходил. Стоял возле кровати, подходил к окну. Раздражал. Зато он оказался очень кстати, когда у Джима поднялась температура – укол жаропонижающего решил эту проблему.

К половине восьмого утра Джим уснул. Это не было похоже на тихий и здоровый сон после приступов, ему, похоже, продолжало сниться что-то очень плохое. Но он хотя бы стал реагировать на голос – и задышал ровнее и глубже, когда Себ пошёл рассказывать всё те же сказки по второму кругу.

Себу и самому немного хотелось спать, но он отлично подавлял это желание. Легко было представить, что это задание. Спать нельзя. Всё остальное – тоже нельзя. Хотя, конечно, никому не помешало бы, если бы он почесал нос или встал бы размяться, он этого не делал: тело привыкло бодрствовать в ситуациях, когда нужно сохранять одно положение. А если можно встать и пройтись – это значит, опасности нет, и тогда точно станет клонить в сон.

Шторы в комнате оказались недостаточно плотными, и через них начал просачиваться дневной свет.

К девяти часам Джим успокоился окончательно. Себ замолчал.

Доктор не заходил уже часа два, и легко было предположить, что он где-то уснул – может, на том же кресле в коридоре, где ранее ждал Себ.

– Детка, – неожиданно позвал Джим.

– Я здесь.

Джим открыл глаза, моргнул несколько раз, рассматривая потолок, и зашёлся хохотом. Его колотило, подбрасывало на кровати, но он смеялся и не мог остановиться. Себ налил воды из графина, пересел со стула на кровать и осторожно одной рукой надавил Джиму на плечо. Он замер, хотя смех продолжал рваться из грудной клетки.

– Глоток воды, – предложил Себ, помог Джиму сесть и наклонил стакан, чтобы проще было пить. Он слышал, как неприятно стучали зубы о стекло.

Напившись, Джим откинулся на подушки, перевёл взгляд на Себа и сказал зло:

– Вон!

Себ встретился с ним взглядом. Обычно Джим смотрел пристально и как будто даже пронизывающе. Казалось, что он вот-вот пробуравит дырку в черепе и начнёт читать мысли. А сейчас взгляд был пустым – никакого выражения.

– Я неясно выразился, Майлс? – он снова слегка хрипел, как будто сорвал горло.

– Вы не в себе, Джим, – ответил Себ. – Не могу оставить вас одного.

– О, я в полном порядке, дорогой, мне нужно подумать без вашего назойливого участия, – он улыбнулся. – Уйди. И не пускай доктора, иначе я убью вас обоих. Вон! – рявкнул он, и Себ подчинился.

Дарелл и правда спал, но крик Джима, видимо, разбудил его. Он вскочил со стула и попытался пригладить волосы.

Себ закрыл за собой дверь и кратко сообщил, что Джим пришёл в себя и не желает никого видеть.

***

О том, чтобы пойти спать или уехать домой, речи не шло. Себ провёл ещё три часа под дверью, а потом поменялся с доктором. Тот рассказал, где найти кухню и как включить компьютер, если ему захочется отвлечься.

Соорудив себе сразу шесть бутербродов и заварив очень крепкого чая, Себ и правда устроился в аккуратном, отделанном красным деревом кабинете. Сначала он бездумно листал новостные сайты, а потом его осенила идея. Перейдя на торрент, он поставил скачиваться уже опубликованную какими-то индусами «Стеклянную стену».

Доктор позвонил и сообщил, что после нескольких часов бодрствования и молчания Джим снова уснул.

Себ посидел немного у его постели, попросил у дока одеяло и подушку, бросил на пол и даже подремал.

Джим спал так крепко, словно впал в коматоз – ничего не слышал, не реагировал на звуки и прикосновения. Пульс прощупывался, но был медленным.

К вечеру, опять сдав вахту Дареллу, Себ вернулся за компьютер и включил «Стену».

Ещё до титров заиграла знакомая мелодия. Себ узнал «Тихую ночь», но дёрнулся, когда грудной женский голос запел на ирландском. И даже поганое качество звука не мешало.

Женщина пела, а рыжий невысокий мужчина с встрёпанными волосами, но в дорогом светлом костюме, стоял возле витрины кафе и пристально смотрел через стекло на смеющуюся пару с ребёнком. Ребёнку, тоже рыжему, было, наверное, около пяти лет. Он ел мороженое из высокого стакана и улыбался. Его родители о чём-то спорили, но без гнева. Отец – широкоплечий и очень простой на вид, потрепал сына по голове. Мать с резкими птичьими чертами лица что-то сказала. Мальчик отодвинул от себя мороженое.

Мужчина за окном облизнул губы и пошёл в сторону, рисуя пальцем на стекле длинную узкую влажную полоску. Стекло всё не заканчивалось, и когда мужчина остановился, он уже смотрел в другое окно. На этот раз там было не кафе, а квартира, небольшая и очевидно бедная. Тот же мальчик, что и в кафе, пригнулся, когда отец занёс руку для удара. Они вскрикнули вместе: мальчик и мужчина за стеклом. Вскинув голову, мальчик прошипел сквозь зубы, потирая щёку:

– Мама не позволила бы тебе.

Ноздри мужчины за стеклом раздулись от гнева, он оскалил зубы, а отец снова ударил ребёнка, разражаясь потоком брани, в которой английские слова мешались с ирландскими.

Себ сложил руки на груди и плотно сжал губы, не отводя взгляд от экрана. Он вообще обычно очень равнодушно относился к кино, оно не трогало его. Но этот фильм не был обычным кино. Ему очень не нравилось то, что он видел.

За новым, на этот раз витражным, но всё равно дающим нормальный обзор стеклом рыжий мужчина смотрел на то, как в небольшой комнате всё тот же мальчик, но уже старше, лет десяти, помогает грузному священнику снимать облачение. Священник шумно выдохнул, сел в низкое кресло и вытянул ноги, чтобы мальчик разул его, сказав:

– Ты дурной ребёнок, Рич, дурной, испорченный. Если ты преставишься, как маленькая Джейн на той неделе, то отправишься прямиком в ад.

Мужчина прижался лбом к стеклу. Его глаза широко распахнулись, рот приоткрылся. Священник продолжил:

– Но я верю, Рич, бессмертную душу можно спасти, твою душу ещё можно спасти. Я способен сделать это, поскольку Господь даровал мне силы. Сними свою одежду, мальчик, и позволь святому духу…

Его голос словно бы потускнел, а в кадре снова появилось лицо мужчины за стеклом. И теперь он уже не наблюдал безучастно, он беззвучно орал от боли или страха, молотил кулаками, брызгал слюной. Во внезапно наступившей тишине послышался голос мальчика, холодный и очень твёрдый:

– Однажды я сожгу вас. Клянусь.

Мужчина бессильно сполз по стеклу и сжался в комок. Истерика измотала его.

За следующим стеклом был магазин «Всё для охоты и рыбалки» или вроде того, во всяком случае, экипировка и инструменты указывали на это. Себ засмотрелся на неплохое итальянское охотничье ружьё над прилавком – ствол притягивал взгляд. Во всяком случае, он позволял ему держать в расфокусе подростка, который подходил сзади к худощавому продавцу или владельцу магазина, обнимал его сзади и весьма недвусмысленно клал ему руку на брючный ремень. И мужчину за стеклом тоже можно было почти не видеть, не замечать его искривлённое лицо.

– Ричи, аккуратнее, сюда могут войти!

Подросток расхохотался визгливым и до боли знакомым смехом:

– Пусть лучше знают, что я с тобой трахаюсь, чем считают нас родственниками, – заявил он, отходя в сторону, снимая со стены рыболовный сачок и делая им неуклюжий взмах, – меня тошнит от мысли, что у нас могут быть общие гены.

– Ричард!

– Хочу на пикник завтра, – заявил подросток, – и ты возьмёшь гитару!

– У меня работа, Ричи…

– Я хочу, – отрезал подросток, и владелец магазина мелко закивал, обещая, что всё устроит.

Себ откинулся на спинку кожаного кресла Дарелла. Ему очень хотелось разбить монитор, а вместе с ним – фильм.

Мужчину за стеклом тошнило, причём натуралистично, без киношных приёмов.

Владелец магазина умирал от яда долго и некрасиво. Юноша наблюдал за этим безучастно, а мужчина за стеклом то блевал, то рыдал, размазывая по красному лицу сопли и слёзы.

Когда тот же юноша бился в приступе бреда на узкой кровати, мужчина беззвучно что-то напевал, поглаживая стекло. Казалось, он хотел бы обнять юношу, успокоить, но их разделяло стекло, настолько толстое, что сквозь него не пробивались даже звуки.

С красивой темноволосой женщиной в платье и короткой меховой шубке, наброшенной на голые плечи, по картинной галерее ходил молодой человек – повзрослевший Ричард. То и дело женщина брала молодого человека под локоть, смеялась и что-то шептала ему на ухо. Он улыбался в ответ.

Знакомый мужчина наблюдал за ними сквозь огромное высокое окно, на губах его играла мягкая улыбка, а в глазах очень отчётливо читалась грусть, он готов был вот-вот расплакаться. Молодой человек бросил взгляд на стекло, поймал взгляд мужчины, подмигнул ему и чуть крепче прижал женщину к себе. Себ следил за тем, как они вышли из музея, как поехали домой на такси, не переставая целоваться на заднем сидении. А вечером, когда женщина уснула после вина и секса, Ричард вышел из дома, набрал чей-то номер и сказал прохладным тоном:

– Через двадцать минут на обычном месте. И тебе лучше не опаздывать, дорогой.

С рыжим мужчиной их теперь разделяла густая пелена дождя. Они промокли оба, пока шли по тёмным улицам Лондона. Когда Ричард открыл дверь таунхауса своим ключом, наблюдатель остался снаружи, мокрый и глубоко несчастный. Он приник к окну гостиной. Едва войдя в комнату, Ричард включил свет и принялся снимать одежду. Потряс головой, оставляя капли воды на светлом ковре и на простой икеевской мебели.Полностью раздевшись, он упал на серый диван, закинул ноги на подлокотник, но долго ждать ему не пришлось. Худой незнакомец в чёрном пальто вошёл в гостиную почти сразу.

– Ты опоздал.

– На минуту. И я был занят, – бросил незнакомец, снимая пальто и вешая его на уголок пластикового электрокамина, – я тебе не собачка, прибегать по первому требованию.

– Ты хуже собаки, – фыркнул Ричард, – и хватит болтать, ты утомляешь меня. Разговоров, знаешь ли, и так хватает.

Мужчина за окном обхватил себя руками. Он не мог защитить Ричарда, но пытался утешить хотя бы себя. Выходило у него скверно. Во всяком случае, он вскрикнул, когда Ричард получил первый жёсткий удар под дых и закашлялся.

У Себа слезились глаза. Он понимал, что должен держать их открытыми, чтобы продолжать смотреть. Но также он заплатил бы очень дорого за возможность зажмуриться. Хотелось остановить фильм. Но его необходимо было досмотреть до конца.

Незнакомец избивал Ричарда, причём (Себ не мог не отметить) делал это профессионально, чтобы не оставить лишних следов и не повредить внутренние органы, но со злостью. Ричард смеялся. А мужчина за стеклом шевелил губами, и легко было прочесть: «не надо, пожалуйста».

Криминальные разборки и экшн, пусть и показанные очень неплохо, не задержались в памяти Себа. Они просто были, и всё. Ричард отдавал приказы таким знакомым насмешливым тоном, срывался на крик, когда его расстраивали, отступал, извиняясь, ласково улыбался. Он был тем ещё сукиным сыном.

С Джонатаном они познакомились в кафе. Чуть опустив веки, Себ продолжал следить за экраном как за позицией, которую держит второй номер. Такой расслабленный взгляд: вроде бы всё видишь, но при этом понимаешь, что дали передышку, что напряжён и сосредоточен кто-то другой.

Ричард уже не был юношей – он превратился в двойника того мужчины, который всё время оставался за стеклом. Смотреть стало неинтересно, напряжение понемногу отпускало. Все эти разговоры Ричарда и Джонатана… Себ едва ли в них верил. В самом конце Джонатан взял молоток, расколотил стекло в их с Ричардом квартире, протянул наблюдателю руку и сжал его пальцы.

По экрану поползли титры. Себ щёлкнул мышкой, закрывая окно проигрывателя, и пробормотал вслух:

– Блядь.

Других слов и реакций у него не было – тупо не осталось. Он видел в жизни очень много всяческого дерьма, но этот фильм обгонял на десяток шагов любой его личный кошмар. Он окинул кабинет доктора затравленным взглядом, отчаянно надеясь, что на глаза попадётся бутылка или что угодно, хоть сраный хрустальный графин.

Впрочем, даже будь тут целый бар, Себ понимал, что не притронулся бы к алкоголю. Ему очень сильно хотелось надраться и забыть об увиденном. Вот только как бы плохо ему не было, в гостевой спальне лежал человек, которого этот фильм раздолбал на мелкие кусочки.

Удалив файл и раздачу, Себ чуть ли не строевым шагом отправился к Джиму. Ему было плевать, насколько громко тот станет орать на него. Просто он не готов был оставить Джима один на один со «Стеклянной стеной».