Текст книги "Двадцать четыре секунды до последнего выстрела (СИ)"

Автор книги: Екатерина Коновалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 49 страниц)

Воздух вышел с кашлем, который превратился в рвоту. Александр нагнулся, пока его выворачивало, а в голове долбилось: «Мёртвый. Мёртвый. Мёртвый».

Мёртвый порезанный парень в его спальне.

А у него на руках – кровь.

Александр: двадцать пятая часть

– Я убил его, – тихо проговорил Александр, глядя в глаза седому полному инспектору. Разговор записывался на диктофон, но Александра это не пугало.

Они сидели в одной из тех комнат для допроса, которые так хорошо смотрятся в любом детективном фильме. Даже стекло вместо одной стены было – разумеется, тонированное. Возможно, с другой его стороны стоит великий сыщик и морщит лоб над загадкой…

Александр мотнул головой, выбрасывая оттуда шаблонную картинку.

– Как именно? – спросил инспектор Мэддок спокойно. Он выглядел как человек с хроническим недосыпом, и Александр как-то отстранённо осознавал, что и сам подкинул ему поводов для бессонницы.

– Я не помню, – ответил Александр, – я проснулся разбитым. Понял, что у меня на руках кровь…

– Вы сразу решили, что это кровь?

– Нет, я подумал, что у меня что-то тёмное и странное на руках и на одежде. Потом я увидел… его. Мёртвым. И мой нож рядом лежал.

Он говорил ровно и монотонно, словно лишился возможности переживать. Отлично осознавая, что это просто ступор, вызванный шоком, он не пытался выбраться из него. Всем будет проще, если он будет отвечать на вопросы, а не биться в истерике.

– Вы знаете Эда Стедджирса?

– Немного. Полгода назад я планировал работать с ним над музыкой к моему новому фильму, мы даже подписали контракт и приступили к работе, но потом я отказался от его услуг и выплатил неустойку.

– Почему?

– Мы не совпали в творческом видении, его работа показалась мне примитивной. Я… – он сбился, протолкнул ком в горле, но продолжил: – Я требовательный режиссёр, к тому же, в этом фильме я выступаю главным инвестором, поэтому не стал продолжать с ним работу.

Несмотря на диктофон, инспектор делал пометки в большом блокноте. Подняв взгляд от записей, он уточнил:

– Когда вы встретились с ним снова?

– Я не встречался. Я увидел его у себя в спальне… этим утром. Уже мёртвого.

– Он не приходил к вам вечером?

Александр покачал головой, а потом добавил: «Нет», – для записи.

Инспектор отодвинул блокнот, выключил диктофон, опёрся руками о стол и произнёс проникновенным тоном, вцепившись в Александра светлыми внимательными глазами под кустистыми бровями:

– Это что у нас с вами за петрушка получается, мистер Кларк? Я что-то не пойму. Вы вчера работали со своим фильмом, пили чай, потом вроде как не помните, что было, а утром у вас в спальне труп. Всё так?

Александр кивнул.

Мелькнула больная мысль: это всё мог организовать Джим. Он ведь обещал ему безумие. Вот оно, такое близкое, что рукой можно пощупать.

Инспектор бросил взгляд на завибрировавший телефон и вышел. Александр остался один, закрыл глаза и попытался вытащить из памяти хоть что-то, хоть какую-то деталь из вчерашнего вечера и этой ночи.

Чернота.

Он ничего не помнил, а кровь Эда Стедджирса была у него на руках.

***

Александр сидел, привалившись к стене, а рядом профессиональным тоном его успокаивал юрист. Конечно, Елена прислала к нему кого-то из лучших. Александр не могу вынести его твёрдого решительного баса, который гвоздями вбивался в уши, но юристу, кажется, и не требовалось его внимание.

– Мы легко докажем, что вы никогда не притрагивались к наркотикам, мистер Кларк. И конечно, вам неоткуда было бы достать насколько специфический состав. Это явно кустарное производство, точнее узнаем после экспертизы в независимой лаборатории в Кардиффе. Мистер Кларк?

– Простите, – Александр слабо улыбнулся, – умираю от головной боли.

Суровый юрист улыбнулся мягче, чем можно было от него ожидать:

– Ну-ну, всё пройдёт. Мой ассистент уже обсуждает размер залога, через час-полтора вы будете свободны, а через два – уже ляжете в свою постель.

Ни за что. Александр содрогнулся от этой перспективы. Да и юрист осознал ошибку и поправился:

– Вернее, в какую-то другую, но наверняка удобную постель. Ваш дом пока опечатан.

– Конечно, – прошептал Александр. – Как вы считаете… – он поднял на юриста взгляд, игнорируя вспышки и пятна света перед глазами, – я мог его убить?

– Профессиональная этика требует, чтобы я защищал только то, во что верю сам, – достойно ответил юрист, – и я верю, что вы невиновны. Вас грубо подставили, мистер Кларк, и я это докажу.

Только один человек мог бы это сделать. И если вдруг он захочет отправить Александра за решётку…

Что ж, на важного темноволосого юриста с лицом и голосом опереточного злодея сам Александр не поставил бы и пяти пенсов.

***

Мэтт суетился на кухне, разом забыв про все разногласия. Елена стояла у окна и курила сигарету, вставленную в короткий костяной мундштук. В таком свете легко было разглядеть, что в волосах у неё пробивается седина. Ранняя. Сестрёнке ещё не исполнилось и сорока.

Александр лежал на диване, укрытый большим пуховым одеялом, рядом на низком столике стояла кружка горячего чая, за которой притаилась Мишель. Мэтт вот-вот обещал принести мясо с овощами по-провански.

Словно это утро, весь день в полиции – дурной сон.

Докурив, Елена обернулась и спросила заботливо:

– Как ты, дорогой?

– Как человек, который, возможно, совершил убийство, – тихо ответил Александр.

Елена прошла через комнату, села у него в ногах и сказала спокойно:

– Ты не совершал этого. На суде ты уже будешь просто свидетелем.

– Не надо, – устало прервал её Александр, – я не ребёнок, так что не надо меня утешать.

– Ты не ребёнок, – тихо повторила она, – но ты напуган. Я тоже. Твой дом неплохо охраняется, но тело к тебе занесли без всяких проблем. Не думай, что я это оставлю.

– Нет, – возразил Александр, поднимая тяжёлую голову с подушки, – ты не можешь начать охоту на него.

Он видел боль в глазах Елены. Она привыкла защищать его. И сам он привык, что она всегда рядом, его сильная, надёждая, умная младшая сестра.

– Я думал долго… Ему не нужно, чтобы я попал в тюрьму. Он хочет увидеть мой новый фильм, он хочет моего внимания. Так что даже если ты не шевельнёшь и пальцем, меня оправдают. Это произойдёт даже в том случае, если…

Договорить он не сумел, но Елена уловила ход его мыслей и сказала жёстко:

– Выброси это из головы. Ты не убивал Стедджерса, точка.

– Уверена? С гарантией? – он плотно сжал губы, но они всё равно тряслись. – Я не помню, что делал ночью. У меня в крови нашли наркотик. Я мог.

– Нет, – она встала и властно вскинула голову, – исключено. Даже не думай об этом.

Вот только Александр знал: будь у Елены доказательства, она уже озвучила их. Раз давила авторитетом, значит, других вариантов не было. Даже Елена не могла гарантировать, что он не убийца.

А всё, что было у Александра, это поднявшийся откуда-то из глубины сознания шёпот: «Ты быстро учишься, сладкий».

Боже!

Александр готов был разбить себе голову, чтобы не слышать его.

Вошёл Мэтт с горшочком рагу в руках, преувеличенно бодро спросил:

– Как наш больной?

– Жив, – буркнул Александр. – Помочь?

– Ни с места. Елена, вы останетесь?

Александр был уверен, что она откажется – она предпочитала держаться от Мэтта подальше. Но она благосклонно кивнула и сообщила, что принесёт тарелки. А Александр, даже на мгновение забыв о своих проблемах, бросил на Мэтта удивлённый взгляд и одними губами спросил: «Елена?». Всю жизнь она была для него «мисс Кларк».

Мэтт пожал плечами, словно ничего и не произошло, и принялся размешивать рагу, от которого поднимался сшибающий с ног аромат пряной говядины.

Александр: двадцать шестая часть

Временами ему казалось, что он прирос к этому дивану. Вставать не было ни сил, ни желания. Лёжа на спине, закутавшись в одеяло, потому что его морозило изнутри, Александр пытался навести хоть какой-то порядок в голове.

На полу копилась стопка изрисованных листов: он делал быстрый набросок и просто откладывал лист в общую кучу, даже не тратя времени на то, чтобы полюбоваться результатом.

«Ты быстро учишься, сладкий». Вот и всё, что осталось ему от той ночи, стёртой наркотиком. Экспертиза выдала сложное название химического соединения, но Александру оно ничего не дало – он только понял, что наркотик нестандартный и не природного происхождения. Елена мягко, стараясь щадить его чувства, пояснила: «Мы не можем точно знать, как на тебя подействовало это вещество. Главная опасность такой химии – это непредсказуемость. Ты мог впасть в оцепенение или в буйство...». Александр, посмотрев на неё снизу вверх, добавил: «Или мог воспылать страстью к художественному вырезанию по человеческой коже».

Именно это выматывало сильнее всего.

Раз за разом Александр возвращался к простому вопросу: мог ли он убить Эда Стедджирса?

В норме – никогда. Он испытывал отвращение к насилию. Ему было сложно задать шенкеля лошади, поэтому он сидел в седле едва ли не хуже всех членов семьи. Он не мог бы убить человека.

Но Елена не зря сказала про непредсказуемость действия наркотика. Под его влиянием он мог бы сделать что угодно. И в конце концов, к чему-то же относилась эта фраза: «Ты быстро учишься...».

Александр открыл глаза и с остервенением принялся черкать по листу, лишь бы выбросить из головы очень яркую картинку: он сам стоит в спальне, с трудом осознавая происходящее, Джим в дорогом костюме проводит лезвием ножа по обнажённому и бесчувственному телу, а потом протягивает нож Александру.

Нет.

Этого быть не могло.

Джим ненавидел пачкать руки, и пускай вопрос морали не заботил его, он побрезговал бы резать кого-то самостоятельно.

Кто-то другой убил Стедджирса, несчастного композитора, слишком пафосного и самодовольного, чтобы создавать создавать сильную музыку, а слова Джима просто приснились Александру в бреду. В конце концов, не впервый раз ему чудились голоса героев, он привык слышать их бормотание на грани сознания.

Протянув руку к пульту, он запустил с середины «Стену». Не свою, стеклянную, а «Стену» Уотерса.

За последние полгода Александр нарочно ни разу не прикоснулся ни к альбому, ни к фильму – опасался сбить настрой, подцепить из порождения чужой больной фантазии что-то лишнее. Но сейчас он мог позволить себе слушать что угодно, уже не боясь забить восприятие чужим символизмом и излишней гиперболизированностью.

Ему хотелось плакать – совершенно по-детски, от страха, боли и непонимания. Закрыл лицо сгибом локтя, Александр закусил губу изнутри. Музыка причудливо мешалась с воспоминаниями о кадрах анимации и с образом Джима.

Александр должен был ненавидеть Джима после убийства Стедджирса. В концов, кто бы ни нанёс решающий удар, сомнений не было – задумал это всё именно Джим. Он хотел, чтобы Александр проснулся утром и нашёл тело. Хотел протащить его через боль, ужас, может, поставить перед судом. Или обречь на другой суд, куда менее снисходительный, чем жюри присяжных. Потому что, видит Бог, Александр обвинял себя в этой смерти.

Но он не чувствовал ненависть к Джиму, только жалость. Слёзы, который до сих пор копились под веками, пролились на «Приятном оцепенении». В глубине души он действительно хотел пустить кавер этой песни на финальные титры «Стеклянной стены», но, конечно, не сделал этого – было бы слишком примитивно. Есть вещи, которые нельзя даже цитировать, чтобы не скатиться во вторичность. Но это не мешало ему прямо сейчас видеть внимательный прищур голубых глаз (Джима? Гарри, так блестяще справившегося с ролью?) и слышать при этом: «Боли нет, ты отступаешь».

«Стена» давно закончилась, слёзы высохли, но Александр продолжал лежать неподвижно.

Из оцепенения его вырвал звонок от Елены.

– Если ты хочешь присутствовать на собрании по Джиму Фоули, то через час тебе нужно быть в моём кабинете, дорогой.

***

Двойники Блинча (от воспоминания о том, что сам Дэвид Блинч мёртв, стало неуютно) снова собрались в комнате для переговоров, но на этот раз – в ограниченном составе. Собственно, их было всего четверо.

После очень краткого приветствия Елена передала слово мистеру Ричардсону. Вернее, она назвала его мистером Ричардсоном – Александр же по-прежнему из всех отличал только одного, который был старше прочих лет на пятнадцать.

– Это была очень непростая работа, мадам Кларк, – проговорил Ричардсон тускло, – нам пришлось…

– Пожалуйста, к делу, мистер Ричардсон, без технических подробностей. Я не сомневаюсь, что вы компетентны в своём направлении, – прервала его Елена, и Александр понял – она напряжена и зла. Клоны-Блинчи тоже узнали эту профессиональную сдержанную улыбку и подобрались.

– Адам Уолш, – торжественно проговорил Ричардсон, выводя на экран смазанную чёрно-белую фотографию мальчика лет пяти, – так звали нашего Фоули при рождении. Родился в деревне Колс Хилл, пригород Эннискиллена, графство Фермана, Северная Ирландия, в тысяча девятьсот семьдесят шестом году.

Александр прищурился, хотя очки компенсировали все недостатки его зрения, и в этом не было нужды. Мальчик на фотографии совсем не напоминал Джима – возможно, потому что черты лица у него были неприметные, без ярких рыжих волос и пристального взгляда голубых глаз он не был Джимом.

«Адам Уолш», – произнёс про себа Александр, но не почувствовал никакого отклика. Он не знал этого мальчика. А Джим позаботился о том, чтобы всё, что было в нём от Адама, погибло.

– С документами там бардак, – заметил мистер Ричардсон, – но удалось узнать, что миссис Уолш была активисткой ИРА, присоединилась к движению ещё до замужества. Мистер Уолш, очевидно, был аполитичен, он был разнорабочим, на лето нанимался в поля, зимой занимался ремонтом, много пил. Миссис Уолш вернулась к своей политический деятельности, когда Адаму было три года. В его семь лет она погибла.

– Как именно? – спросила Елена, и если бы она этого не сделала, Александр задал бы вопрос сам.

– Непроизвольная активация взрывного устройства. Она минировала машину политического активиста в Арме.

Александр закрыл глаза. Спокойный голос мистера Ричардсона вкручивался ему в уши как пыточный инструмент.

– Мистер Уолш умер своей смертью в девяносто третьем, – продолжал мистер Ричардсон, – судя по всему, к этому моменту он уже не имел никаких контактов с сыном. На этом факты заканчиваются. Остаются домыслы. Мои люди нашли свидетеля, который сообщил, что мальчик по имени Адам Уолш как минимум три года жил в квартире некоего Уолтера МакКенны, театрального работника. По всей видимости, он выступал опекуном Адама или, по крайней мере, заботился о нём. В девяносто третьем году МакКенна скончался, причиной смерти записана алкогольная интоксикация. На этом следы Адама Уолша исчезают полностью.

– Зато на свет появляется, кто там, мистер Тревис?

– Ричард Мюррей. Мы предприняли несколько осторожный попыток разговорить мисс Линду Крамер, – Тревис долго мучился, прежде чем справился с проектором, но всё же вывел на экран фотографию Линды.

«Привет, Линда, знаю, странный вопрос, но мы можем говорить о твоём бывшем любовнике Ричарде? Да, я знаю, что ты их не запоминаешь, но его помнишь, не сомневаюсь», – вообразил Александр этот разговор. Он мог бы позвонить ей. Правда, мог. И она взяла бы трубку. Но едва ли он осмелился бы упомянуть Джима.

– Мисс Крамер сильно удивилась нашему интересу и сообщила, что Ричард разорвал с ней все отношения, а она выбросила его из головы. Зато упомянула новое имя, – Тревис неловко переключил слайд, представив собравшимся индуса лет пятидесяти с небольшим.

Он уже начал седеть, но ни седина, ни морщины не портили его. Одетый в белый с искрой костюм, он смотрел достойно и гордо. Во взгляде и в выражении лица читался ум.

– Доктор Фредерик Дарелл, консультант Лондонской королевской больницы, обладатель блестящих рекомендаций, ни разу не замечен ни в каких неблаговидных поступках, – проговорил Тревис, – при этом есть основания подозревать, что он состоял или состоит до сих пор в связи с Джимом Фоули.

– Какого рода эта связь? – раздражённо уточнила Елена.

Тревис ответил глупость, а вот Александр не сомневался: связь эта односторонняя. Доктор заворожён Джимом, а тот держит его при себе как забавную домашнюю зверушку.

– Мы можем, – начал самый старший, лорд Уоррен, – просто пригласить доктора на разговор. Сколько можно топтаться на месте?

Елена покачала головой:

– Пока мы не знаем, кто поставляет Фоули взрывчатку и где он может за несколько минут организовать взрыв, мы никого не позовём на разговор. Я недовольна, – она встала со своего места, показывая, что собрание вряд ли затянется, – вы, лорд Уоррен, очень верно сказали про «топтаться на месте». Только результат, который я пока вижу, не приближает нас к цели. Хорошего дня, господа.

Она вышла первой, Блинчи последовали за ней, а Александр остался сидеть в опустевшей комнате. Ему очень хотелось позвонить Кристин и сообщить, что им необходима досъёмка. Всего одна сцена. Но было уже поздно. Этой сцене придётся остаться в его сознании.

Александр: двадцать седьмая часть

Александр думал, что Кристин сведёт его с ума, разрешая то, что она называла «пиар-скандалом». Но то, что она устроила ему после короткого суда, где он был признан невиновным, оказалось ещё страшнее.

– Я не знаю, как выпускать фильм, когда половина аудитории считает вас убийцей! – без обиняков заявила она при первой же встрече. – Как они допустили закрытое заседание? Мистер Кларк…

Александр и раньше не слишком сильно волновался из-за судьбы своих работ. Но в случае со «Стеклянной стеной» ему и вовсе было плевать, посмотрит ли фильм хоть кто-то, кроме единственного зрителя – того, для которого он и был снят. Поэтому, дав Кристин выговориться, он объявил:

– Мы не сдвинем премьеру. Я невиновен, меня оправдали в зале суда, фильм готов. Одиннадцатого июня состоится премьера. Никаких переносов.

Он не чувствовал себя безумным, даже если Джим очень хотел этого добиться. Он чувствовал себя уставшим, жалким и разбитым.

А ещё – очень одиноким.

Такого не было уже много лет, с юности. Всегда рядом был Мэтт, и этого хватало. Но теперь Мэтт, даже когда присутствовал физически в той же комнате, казался недосягаемо далёким. Он считал, что выпускать «Стену» – форменное безумие, разумеется, но проблемы не ограничивались только фильмом. Было другое.

О нём не говорили, но оно всё время висело в воздухе как раздражающий сигаретный дым. Иногда оно прорывалось словами вроде: «Ты не знаешь, что ещё он устроит. Как будто мало Стедджирса...». Иногда оформлялось в более конкретное: «Ты посвятил целый фильм психу!». Порой звучали вопросы: «Ты говорил Елене о тех звонках?» или «Когда он тебе звонил… что, чёрт возьми, вы вообще обсуждали?».

Александр осознавал: сумей он ответить хотя бы на половину этих вопросов, всё стало бы проще. Но не мог сказать Мэтту (только не ему, видит Бог), что они с Джимом говорили о смерти, об искусстве, о церквях, о чёрном ониксовом кресте. И конечно, никогда Александр не сумел бы рассказать, как Джим обращается к нему.

Как знать, может, это и есть безумие? В конце концов, сумасшедший не осознаёт своей болезни.

– Почему ты не рассказал ей о звонках? – спросил Мэтт в который раз.

Они сидели у него дома, в гостиной. Александр теперь часто проводил здесь время, лежал на полюбившемся диване. Он возвращался домой, но ему там было душно.

– Странно, что не рассказал ты, – заметил Александр.

Мэтт вскинулся:

– Я не стукач! Это твоё дело.

– Прости…

– Я просто не понимаю. Она хочет защитить тебя, а ты у неё под носом… Это похоже на то, что ты намеренно стараешься привлечь его внимание, дружище. Звонки, фильм, всё это… А он тебе отвечает взаимностью – труп вот подкинул. Романтический сувенир от маньяка.

В голосе Мэтта слышалась горечь, и Александр понимал, что друг прав. Именно так со стороны всё и должно выглядеть.

А изнутри?

Да в общем-то, примерно так же.

– Мне сложно это объяснить, – сказал Александр задумчиво, – но я постараюсь. Да, он сумасшедший. Не маньяк, но безумец. Он болен. И в то же время он наделён таким умом, таким чувством восприятия… Я не могу отделаться от мысли, что, пройди я через то, что пережил он, я был бы на его месте.

– Убивал бы людей для смеха?

– Не людей. Для него они просто статисты.

– Я тоже, походу, – заметил Мэтт. – И Шерон. Он убивает. Людей, – раздельно добавил он. – Этому нет оправданий. Ни тяжёлое детство, ни ещё какое-нибудь там дерьмо не оправдывает того, что твой Джим Фоули – ёбанный убийца!

Александр содрогнулся.

Мэтт не поменял позы, он всё так же сидел, перекинув ноги через подлокотник кресла, и даже не выпустил из рук очередной комикс, но выражение лица стало незнакомым.

– Никогда не забуду то утро. Меня до сих пор блевать тянет, как подумаю… Но это же не важно, я же статист.

– Я не сказал, что думаю так же, – остановил его Александр.

– На том спасибо. Достаточно того, что ты его оправдываешь.

– Нет, – Александр прикусил губу, пытаясь найти нужные слова, – не оправдываю. Я просто его понимаю.

– Отлично, – Мэтт встал, – очень круто. Я пройдусь, – и, не переодеваясь, выскочил из комнаты.

Хлопнула входная дверь. Александр бессильно вцепился в волосы. Он не думал, что когда-нибудь сумеет объяснить это Мэтту.