Текст книги "Сферы влияния (СИ)"

Автор книги: Екатерина Коновалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 47 страниц)

Он думал больше минуты, не двигаясь, даже не переводя взгляда с места на место, прежде чем вышел из-за кресла, протянул руку и сообщил: – Будем считать, что мы заключили сделку, Гермиона.

Рукопожатие у него было неприятным – очень холодным, как будто он был рептилией, а не человеком, – но в то же время крепким.

Невольно Гермиона подумала, что, кажется, из этой игры ей уже не выйти.

Глава десятая

Дальнейший разговор был отнюдь не легче, наверное, даже сложнее. Гермиона далеко не каждый день предлагала людям намеренно серьёзно навредить их близким родственникам, а в том, что Рудольф пострадает в этой игре, сомнений не было ни у неё, ни у (очевидно) Майкрофта. Пожалуй, она нервничала больше него, он выглядел совершенно равнодушным и с нечитаемым выражением лица делал пометки в небольшой записной книжечке. В тот момент, когда Гермиона дошла до сообщения о том, что на мистера Рудольфа Холмса специалисты начнут оказывать ментальное влияние, которое повысит его тревожность и сделает менее внимательным, ей самой захотелось, чтобы, вопреки интересам дела, её собеседник подскочил со своего места, грохнул кулаком по столу и рявкнул, что этого он не допустит.

Но он этого не сделал, только добавил ещё строчку в книжечку и выжидательно посмотрел на Гермиону. Она подумала, что он тоже ждёт её реакции. На самом деле, она держалась с трудом. Каждое её слово было горстью земли на крышку гроба, в котором покоилась прежняя Гермиона Грейнджер – справедливая, честная гриффиндорка.

– Ещё до того, как начнётся… – она замялась, подбирая слово, и Майкрофт подсказал ей:

– Процесс.

– Процесс. До этого вам нужно определить, кто из влиятельных людей будет готов поддержать ваше продвижение. Нам нужно, чтобы ваша власть была основана не только на магии и внушении.

Майкрофт какое-то время помолчал, крутя в пальцах тонкую ручку в серебряном корпусе, потом сказал:

– К концу следующей недели я смогу предоставить вам эту информацию.

А Гермиона неожиданно подумала, что ей всё-таки повезло – если бы Майкрофт был так же гениален, как его брат, обладал бы такой же памятью (а Кингсли говорил, что у младшего Холмса феноменальная фотографическая память) и такой же наблюдательностью, то она бы не справилась с этими переговорами. Дрожащие руки выдали бы её. Ей повезло, что он просто умён. С гением ей было бы не справиться.

Обговорив ещё несколько деталей, они оба одновременно поднялись со своих мест.

– Желаю вам плодотворной недели, Майкрофт, – произнесла Гермиона. Майкрофт наклонил голову и спросил:

– Надеюсь, вы сможете вернуть меня в… немагический Лондон.

– Разумеется.

Он вдруг поднял ладонь, открыл книжечку, пролистал и уточнил:

– Полицейские, которые прервали нашу… встречу, сейчас не помнят об этом?

– Верно.

– В таком случае, Гермиона, – он с каким-то нажимом произнёс её имя, – не вмешивайтесь в расследование. Я предпочёл бы разобраться с тем, каким образом они вышли на это место, самостоятельно.

Гермиона согласилась – в любом случае, волшебными методами уже узнать ничего не выйдет: обливиаторы почистили людям память.

Но Майкрофт до сих пор не задал главного вопроса – и это и удивляло, и настораживало. Гермиона облизнула пересохшие за время беседы губы и произнесла:

– Ваш брат будет оставаться под нашим наблюдением до конца… этого процесса. Но мы займёмся снижением его тяги к наркотикам.

– Я в этом не сомневался, – ответил Майкрофт. Гермиона не рискнула уточнить, что именно он хотел этим сказать, и просто протянула руку.

Снова касаться ледяной ладони было неприятно, но избегать прикосновения было бы невежливо.

– Ощущения вам не понравятся, – предупредила она.

– Я помню.

Она аппарировала в один из закрытых антимаггловскими чарами закутков на Пэлл-Мэлл, за руку вывела Майкрофта на улицу и, больше не прощаясь, снова аппарировала в переговорную, а оттуда камином прошла в кабинет Кингсли.

Она была выжата досуха, не осталось ни сил, ни нервов. Кингсли посмотрел на неё почти сочувственно и вместо того, чтобы требовать рассказа, попросил поделиться воспоминаниями.

Когда серебристая нить упала в омут памяти, Гермиона поняла, что не желает погружаться в него вместе с Министром: с неё на сегодня хватило.

– Я тебе ещё нужна? – спросила она.

– Иди домой. Завтра с утра – сразу ко мне.

Дома ждал Рон – снова с ужином от миссис Уизли. Увидев её, он заметил:

– Ты похожа на инфери – такая же зеленовато-серая.

Хотелось ответить едко: «Ну, спасибо», – но даже на это сил не было. Рон закатил глаза, прошипел что-то себе под нос и, подняв её на руки, спросил:

– Душ, еда или сон?

Вообще-то хотелось и того, и другого, и третьего, но сообщить об этом Гермиона не сумела. Казалось, что, вернувшись домой, она просто сдулась. Необходимость держаться отпала, и она чувствовала себя как человек, которому на мозги наложили заклинание ватных ног. И на тело – тоже. Всё было ватным, едва двигающимся.

Рон уложил её в кровать, раздел и укрыл одеялом. Где-то на грани сознания мелькнула мысль о том, что она очень сильно его любит, а вместе с тем появилась потребность ему об этом сообщить. Гермиона потянулась было к нему, попыталась поцеловать, но он решительно повернул её на другой бок, обнял со спины, шепнул на ухо:

– Извини, но инфери меня не возбуждают. Спи.

Проснулась Гермиона от звона волшебного будильника, который уже наворачивал круги над подушкой, пытаясь её разбудить. – Умолкни, – пробормотала она, вяло щёлкая пальцами.

Почувствовав волну магии, будильник успокоился и вернулся на тумбочку, спрятав полупрозрачные крылышки. – Я уже встаю, – сообщила Гермиона и будильнику, и себе. Рон спал рядом, обхватив её за талию горячей рукой, и не обратил на звон никакого внимания. Когда она осторожно освободилась из его объятий, он заворочался, но не проснулся, и Гермиона на секунду замерла, вглядываясь в его открытое лицо, необычно спокойное и мирное сейчас. Без вечной дурашливой улыбки он выглядел непривычно серьёзно и даже как будто задумчиво. Она опёрлась руками о кровать, наклонилась и поцеловала его в висок и ушла в душ.

Сумасшедшая нагрузка не уменьшилась, а как будто возросла. Гермиона носилась от кабинета Кингсли к себе и обратно, в какой-то момент перестав очищать мантию от сажи и превратившись в форменную Золушку. Около полудня к ним присоединилось двое безликих невыразимцев, похожих друг на друга как два семечка, и пожилой сутулый маг из Отдела по урегулированию проблем в маггловском мире. Отдел, по сути, не функционировал в полной мере с конца семидесятых: в военное время все проблемы решались командой обливиаторов. Однако мистер Тревис работал уже больше пятидесяти лет, и опыта ему было не занимать. При планировании будущего переворота в правительстве Британии он оказался незаменим.

Придя на совещание, мистер Тревис смерил Гермиону недовольным взглядом, как будто сам факт её существования оскорблял его чувствительную натуру, изучил наброски Кингсли и сообщил: – Чушь и бестолковщина.

После чего почти на сорок минут выпал изо всяких обсуждений, что-то чёркая на листе и шепча себе под нос гневное «Мерлиновы панталоны!».

Впрочем, и панталоны, и взгляды ему легко можно было простить – потому что в плане, вышедшем из-под его пера, было на восемь пунктов меньше, он требовал в четыре раза меньше ресурсов, а главное – выглядел реализуемым.

Повторив: «Мерлиновы панталоны!», он удалился, а Кингсли заметил: – Остаётся всего пять человек, от которых, по сути, зависит всё. Вопрос в том, скольких из них Холмс сумеет подкупить или уговорить сам.

Гермиона придвинула к себе досье на людей, от которых зависел исход всей операции. Двое не вызывали никаких сомнений: лорд Риверс и мистер Оливер занимали свои должности уже давно и показали себя верными официальной власти. Им неважно, кто будет собирать тайный совет и отдавать приказания, – лишь бы они были официальными и законными. Также не должно было возникнуть сложностей с миссис Кидс: она планировала уйти в отставку и не стала бы оказывать существенного давления на коллег.

Мистер Грейвз, напротив, вызывал опасения. Будучи всего на пять лет старше Майкрофта, он пробился на самый верх благодаря протекции Рудольфа Холмса и был ему безусловно предан. Более того, в досье от руки было приписано, что, по неподтверждённым данным, он состоит с Рудольфом в отношениях сексуального характера. При одной мысли об этом Гермиона испытывала приступ отвращения, но не могла не понимать: если это так, то он будет всеми силами защищать своего… возлюбленного.

Головной болью была и леди Смолвуд – женщина амбициозная и стремящаяся добраться до самых вершин власти. Для неё смена власти невыгодна: она предпочла бы подождать, пока немолодой Рудольф уйдёт в отставку, и попытаться занять его место самостоятельно.

Проблема была в том, что именно на этих двоих было нельзя воздействовать магически: им предстояло работать вместе с Майкрофтом долгие годы, а значит, их поддержка должна быть реальной.

Решения пока не было.

После короткого обеда совещание пришлось закончить: Кингсли ждали неоконченные дела в Департаменте международных отношений, а Гермиону – общение с Джимом.

Она аппарировала к нему в квартиру – и почувствовала, как против воли на лице возникает улыбка. За прошедшее с их последней встречи время он украсил свою комнату простыми, но яркими рисунками магического мира, зарисовками, в которых Гермиона не могла не узнать их с Гарри и Роном приключения. – Когда ты успел?

Джим вылез из-за письменного стола, сдвинул в сторону кипы бумаг и довольно сообщил: – Я решил не спать! И стараюсь не есть – вот и весь секрет.

Гермиона оглядела его, не обнаружила никаких признаков истощения и рассмеялась. Джим скорчил обиженную рожицу, но тут же снова улыбнулся и спросил: – Кого покажешь мне сегодня?

От его энтузиазма становилось тепло на душе – особенно после стылой, бездушной политики.

В этот раз Гермиона решила не вести его в очередное волшебное место, а расположилась в его комнате, зажгла несколько негорячих волшебных костерков, чем привела Джима в бесконечный восторг, и продолжила свой рассказ. Джим снова конспектировал, и его глаза блестели лихорадочным возбуждением, – особенно когда она, как-то забыв о проблемах, рассказывала ему о схватке с троллем, а потом – о пути к философскому камню.

Именно события их первого курса Джим решил сделать основой первой книги, поэтому требовал всё больших подробностей – о замке, об учениках, о профессорах и о заклинаниях. Когда Гермиона продемонстрировала ему чары левитации, он вдруг резко погрустнел. Перемена выражения на его лице была настолько заметной, что Гермиона сразу спросила: – В чём дело, Джим? – Какая жалость… – сказал он негромко, – что я не владею магией.

И вдруг резко снова улыбнулся шальной улыбкой и спросил: – Можно подержать твою волшебную палочку? Пожалуйста?

Гермиона вздохнула и ответила: – Нет. Не могу, прости. Это… не знаю даже, как объяснить, но это очень личное. Мы не даём свои волшебные палочки другим.

Джим пожал плечами: – Я так и думал. Но попробовать стоило.

Морщинка между его бровей разгладилась, и он уже собирался задать новый вопрос, как Гермиона неожиданно для себя сказала: – Давай после выхода книги. Я морально подготовлюсь, а ты… – Это будет ещё одной наградой, – серьёзно сказал Джим. – Договорились.

Больше к этой теме они не возвращались, а спустя час Гермиона почувствовала, что больше не может рассказывать: даже несмотря на чай, в горле пересохло, а удачные формулировки закончились.

Условившись встретиться в следующий понедельник, они попрощались, и Гермиона уже собралась домой, но передумала, и аппарировала на крыльцо дома номер 12 на площади Гриммо.

Гарри не появлялся на работе уже неделю: взял отпуск. Ничего не писал и никак не выходил на связь. О том, что лечение идёт успешно, Гермиона знала из двух коротких записок Джинни, но не переживать всё равно не могла.

Дверь ей открыл старый эльф. – Госпожа подруга хозяина, – сообщил он, беззубо осклабившись. – Здравствуй, Кикимер, – прохладно сказала она.

С Кикимером у них был нейтралитет – он не оскорблял её, а она взамен не проявляла к нему никакого лишнего интереса и даже не пыталась завести разговор об освобождении, улучшении условий жизни и зарплате. – Гарри и Джинни дома? – Хозяин Гарри и хозяйка Джинни дома. Кикимер проводит вас в гостиную, госпожа подруга хозяина, – он отвесил ей нарочито низкий поклон и пошаркал босыми ступнями по деревянным полам.

Дом Блэков всё ещё не был образцом уюта и комфорта, но и особняк из старого фильма ужасов больше не напоминал. Во всяком случае, теперь по нему можно было ходить, не опасаясь того, что половик отгрызёт ногу, а дверная ручка оставит без пальцев. – Гермиона! – едва она вышла в гостиную, как оказалась в объятиях Джинни. – Я – свинья. Прости, что ничего не писала.

Гермиона высвободилась из цепких рук подруги и спросила: – Смеллвуд помог? – Он даже не волшебник. Он – бог. Во всяком случае, мозги Гарри он поставил на место, а это… – Не так-то просто, если учесть, что он согласен с покойным Снейпом в том, что мозгов у меня нет, – Гарри тоже обнял Гермиону, потом отстранился и тихо сказал: – Прости за всё, что я тебе наговорил. И за то, что тебе из-за меня пришлось делать.

«И за то, во что ты меня втянул, показывая фокусы магглам», – подумала Гермиона, но у неё не хватило духу сказать это вслух: Гарри впервые за последние годы выглядел счастливым, здоровым и живым. Он снова был тем Гарри Поттером, который мог радоваться квиддичным победам и переживать из-за того, что Джинни встречается с Дином Томасом. Он снова был цельным – и это было видно сразу.

Отказаться от обеда Гермионе не удалось: Джинни не позволила. За столом они втроём снова, как до войны, шутили, смеялись, Джинни исподтишка колдовала, то отращивая любимому небольшие красные рожки, то рисуя у него на лбу простенькие картинки. Пока это были летучие мыши, василиски, львы и единороги, Гермиона молчала, но когда пошла очевидная похабщина, сняла все эффекты одной «Финитой» – и заставила обоих друзей ополчиться против неё.

Срочно вызванный на подмогу Рон сначала смёл со стола половину еды, а потом со словами: «Не сметь обижать мою девушку!» – окатил Гарри и Джинни потоком холодной воды, которая, едва коснувшись пола, превратилась в клейкие зелёные пузыри, сразу же прилипшие к лицам и волосам зачинщиков.

– Ты попался, братец, – угрожающе зашипела Джинни – и волосы Рона окрасились в голубой цвет. Тем временем столовые приборы перед Гермионой ожили и запрыгали. Судя по тому, что сразу снять чары не удалось, наложил их Гарри: у него силы было много.

Отбросив в сторону решившую плясать канкан вилку, Гермиона трансфигурировала стул под Гарри в желе, которое тут же попыталось его поглотить – но сама пропустила удар Джинни и взлетела под полоток, как воздушный шарик. Рон попытался ухватить её за ногу, но безуспешно – и сам поднялся следом.

Гарри и Джинни праздновали победу (пытаясь отчиститься от желе), но недолго: освоившись в воздухе, Рон первым начал метать небольшие сгустки краски. Гермиона идею подхватила и дополнила: пол превратился в большую палитру, и противники увязли в красной краске. Джинни сумела выскочить – и угодила в зелёную.

И в этот момент заклятье облегчения веса перестало действовать, и сначала Гермиона, а за ней и Рон плюхнулись вниз, оказавшись с ног до головы в сиреневой краске.

На этом было решено объявить ничью – гостиная приняла свой прежний вид, невозмутимый Кикимер подал чай. А когда все отсмеялись и отдышались, Гарри сообщил: – Я оставляю Аврорат.

Глава одиннадцатая

Джинни первой нашла в себе силы спросить: – В каком смысле?

Гарри и Аврорат ассоциировались друг с другом у всех очень прочно: он стремился к карьере аврора с пятого курса, подтянул ради этого ненавистное зельеварение, пропадал на работе сутками – и вдруг решил всё бросить? – Почему, дружище? – осторожно спросил Рон, словно опасаясь, что Гарри сейчас обратится в чудище и начнёт крушить гостиную.

Он ни в кого не обратился, а спокойно пояснил: – Потому что это не моё. Я хочу спасать людей, а не волочь их на допросы, – поймав удивлённый взгляд Гермионы, он стушевался и добавил менее уверенно: – Я не сам догадался. Только после разговоров с Дереком. С целителем Смеллвудом. – Это его идея? – спросила Гермиона. – Нет, – тут же покачал головой Гарри, – он только спросил меня, доволен ли я результатами своих трудов, а потом… Я уже сам думал об этом. Я… мне лучше не пользоваться непростительными заклятьями, не встречаться с дементорами и не… – он попытался подобрать слова, – в общем, я и так – тот ещё псих. Лучше не усугублять.

Пока Рон и Гермиона осмысливали новость, Джинни взяла Гарри за руку и сказала: – Ладно. Думаю, не худшая идея. Чем займёшься? Может, отдохнёшь немного? Мы могли бы заняться ремонтом этого дома… – Не сейчас, – он сжал её руку в ответ, и, хотя жест был совершенно невинным, Гермиона почувствовала желание отвернуться, словно увидела что-то слишком личное, – мне нужно дело, которое как следует загрузит мой мозг. И я… – он вздохнул, – я уже подал прошение принять меня на курсы целительства в больнице Святого Мунго. Дерек согласен лично заниматься со мной зельями и ментальной магией, а с чарами у меня всё отлично. И… я получил от них ответ сегодня. С понедельника я начинаю учёбу. – Целитель… – протянул Рон. – Офигеть.

Гермиона выдавила только: – Здорово, Гарри.

Она была поражена – и не была уверена в том, что ей самой хватило бы мужества на подобное. Пять лет отдать любимому делу, а потом резко бросить его – и начать учиться чему-то новому. Согласиться на занятия теми науками, которые даются хуже всего. – Думаю, это надо отметить! – заметил Рон, и с ним бурно согласились.

Кикимер подал соки, от огневиски дружно решили отказаться, как и от любого другого спиртного: Гарри, пока не закончено лечение, были запрещены стимуляторы любых видов, а пить без него было бы невежливо.

Обед постепенно перешёл в поздний ужин – разошлись они только к часу ночи.

Рон аппарировал их с Гермионой в центр её гостиной и, не говоря ни слова, жадно поцеловал. Гермиона всхлипнула, прижимаясь к нему изо всех сил – она соскучилась по нему. По их близости. Она быстро, даже торопливо дёрнула ворот его мантии, а потом одним желанием, сырой магией расстегнула все пуговицы. Рон выругался сквозь зубы и схватил её за запястья, прижался губами к ладоням и отпустил, зарылся пальцами в волосы, освобождая от заколки, и привычным движением расстегнул её мантию. Прохладный воздух заставил Гермиону вздрогнуть – а жаркие губы Рона вырвали тихий стон. Он постепенно опускался на колени, целуя губы, шею, грудь, живот. Жёсткие волосы щекотнули кожу. Гермиона вцепилась в них, потянула на себя. Рон запрокинул голову назад, и Гермиона опустилась к нему на колени и требовательно поцеловала, прикусила нижнюю губу. – Я скучал, – шепнул ей Рон на ухо, подхватил под бедра и аппарировал в спальню, уронил на заправленную постель, навис сверху, чуть улыбнулся, пальцем провёл по застёжке бюстгальтера спереди и скомандовал: – Алохомора.

Гермиона тоже улыбнулась, подумав, что, наверное, эта их шутка никогда не потеряет актуальности, но почти сразу забыла об этом, потому что вслед за мгновением боли – ей всегда вначале было немного больно, – пришло всё нарастающее чувство близкого восторга. Рон зажмурился и ткнулся лбом ей в плечо, она прижалась виском к его виску, закусила губу, чтобы сдержать вскрик – и шумно выдохнула, достигая оргазма одновременно с Роном.

Он снова поцеловал её, передвинулся в сторону и обнял. Гермиона откинулась на подушку, пощёлкала пальцами, пытаясь призвать палочку, но не сумела – не хватало сосредоточенности. Рон без слов протянул ей свою, и она направила её себе на живот, проговорив противозачаточное заклинание, после чего расслабленно положила голову Рону на плечо. – Если ты и дальше продолжишь работать сутками – о долгом и медленном сексе мы можем забыть, – заметил он с насмешкой. – Я подыщу тебе подходящее зелье, – ответила Гермиона. Рона на долгие словесные игры не хватало никогда, поэтому без лишних разговоров он схватил её за нос – и тут же отпустил и состроил очень умильную физиономию. И Гермиона, уже собравшаяся сообщить, что сейчас завяжет ему уши бантиком на затылке, только щёлкнула его по лбу и прикрыла глаза.

Вообще-то, нужно было подняться и сходить в душ. Или хотя бы вернуться в гостиную, забрать из кармана мантии волшебную палочку и наложить очищающие чары. Но совершенно не хотелось этого делать. Она пообещала себе, что полежит ещё минутку – и сделает всё, что нужно, но через минуту уже не сумела разлепить глаза. Где-то в полусне услышала тихое: – Я тебя люблю, – и, кажется, скрипнула кровать и стало прохладней, а потом снова – тепло и спокойно.

Проснулась Гермиона по будильнику, как и всегда. Рон дрых, не обращая на писк никакого внимания, а мантия и палочка Гермионы лежали на стуле возле кровати.

После непростого понедельника понеслась ещё более безумная неделя. Нужно было решать проблему маггловского правительства и воздействия на него. Для встречи с Майкрофтом ей требовалось максимум сведений – поэтому, сцепив зубы, она решила начать с мистера Грейвза.

Как и у всех членов тайного совета – для себя Гермиона решила называть эту группу, стоящую во главе маггловской Британии, именно так, – у него было мало информации в досье. В основном – сухие биографические факты по типу «родился-учился-женился». Хотя, нет – последнего пункта как раз не было, а в графе «Отношения» красовалась рукописная пометка о возможной интимной связи с Рудольфом Холмсом. Мистер Тревис, когда Гермиона пришла к нему за консультацией, только пожал плечами и сообщил: «С семидесятых годов у магглов это не запрещено. За это больше не сажают в тюрьму». Будь на то воля Гермионы, она предпочла бы не думать об этом ни одной минуты: в её картине мира отношения между мужчинами остались где-то во временах Древнего Рима и исключительно в книгах вроде «Золотого осла» – и никак не в реальной жизни. Но её предпочтения не играли никакой роли – нужно было понять, что из себя представляет мистер Грейвз и может ли он помешать смещению Рудольфа Холмса с его места. А заодно определить возможные способы давления на него. Этого врага требовалось знать в лицо, поэтому, сцепив зубы и проклиная всё на свете, и в первую очередь – соображения секретности, из-за которых в операцию было посвящено минимальное количество людей, она отправилась на разведку самостоятельно.

Мистер Самюэль Грейвз занимал три этажа в доме номер двадцать на Орчард-стрит – и если бы не новейшие видеокамеры у входа и возле окон, ни за что нельзя было бы предположить, что здесь живёт один из влиятельнейших людей в стране. Гермиона аппарировала почти за милю до нужного дома и шла к нему пешком, чтобы не привлечь внимания возможной охраны. Вживую дом выглядел даже скромнее, чем на фото – только цветы на балконах придавали ему нарядный и мирный вид. Камеры были на месте: две над крыльцом и по одной возле каждого окна.

Вообще, видеонаблюдение было большой проблемой для магов: никогда нельзя было быть уверенным в том, что на месте аппарации не окажется следящего устройства. К счастью, специалисты Отдела тайн уже разработали комплекс чар, позволявших редактировать записи, а на прошлой неделе Кингсли поручил им создать чары помех, которые бы воздействовали на видеотехнику.

Пока же Гермиона просто прикрылась дезиллюминационным заклинанием и подошла к двери. Обнаруживающее заклятие показало, что внутри сейчас только три человека – вероятнее всего, охранник, домработница и ещё кто-то из обслуги. Едва ли Грейвз настолько свободен, что может позволить себе сидеть дома в двенадцать часов дня.

Гермиона уже хотела наложить «Алохомору» – но замерла с вытянутой рукой. Что подумает охранник, увидев через камеру, как дверь сама собой открывается? Разбить камеры – тоже неподходящий вариант. И пропажа изображения, и открывшаяся сама собой дверь послужат поводом включить сигнализацию или вызвать полицию. В растерянности Гермиона отошла в сторону. Можно было дождаться, пока кто-то сам откроет дверь. Но сколько придётся ждать? Она не обладала терпением авроров и не готова была сидеть в засаде часами.

Стрелка часов между тем подползла к отметке двенадцать тридцать. Гермиона пожалела, что так и не стала анимагом: превратилась бы сейчас, как Рита Скитер, в жука, и влезла бы в любую щель. Или в кошку, как МакГонагалл, – и залезла бы в форточку.

«Кошка!», – подумала Гермиона и едва не рассмеялась над своей медлительностью. Движение палочки – и булыжник на газоне превратился в симпатичную полосатую кошку. Она потянулась, зевнула и бодро потрусила к крыльцу. Остановилась на верхней ступеньке и протяжно мяукнула. Не дождавшись никакого ответа, обнюхала дверь и весьма красноречиво сообщила, что вовсе она никакая не кошка, а самый настоящий кот, пометив дверь.

Видимо, охранник или отвлёкся, или не слишком дорожил дверью, потому что на этот произвол не отреагировал, тогда кот, поскребя лапами, устроился посреди крыльца с очевидно грязным намерением – и в этот момент дверь распахнулась, и крепкая рука одетого в тёмный костюм мужчины сцапала зверя за загривок. Кот зашипел и попытался вырваться, а охранник лёгонько встряхнул его и начал осматривать в поисках ошейника.

Спросил в пустоту:

– Ты чей? – и вдруг задумчиво уставился в пространство, поймав себя на том, что размышляет о том, могут ли кошки быть инопланетянами и следить за людьми. Размышления оказались настолько глубокими, что он даже не сразу заметил, что кот, чуть царапнув его за руку, вырвался из захвата и шмыгнул за дом, где снова превратился в булыжник. Впрочем, лёгкая боль отрезвила, охранник встряхнул головой, закрыл за собой дверь и вернулся на пост.

Гермиона же перевела дух и вышла из закутка в коридоре. Трансфигурация в сочетании с «Конфундусом» забрала много сил, немало их шло и на поддержание невидимости. Вытерев вспотевший лоб, она набросила сверху глушащие звуки чары и начала осматривать дом.

Самюэль Грейвз был сибаритом и любителем показной роскоши – во всяком случае, все три этажа были устланы дорогими коврами, в коридорах и на лестницах – с коротким жёстким ворсом, в комнатах – с длинным и пушистым. На полу в гостиной стояли две глиняные вазы в половину человеческого роста, на стенах в вычурных рамах висели картины, причём две из них манерой письма подозрительно напоминали полотна ван Дейка*.

В центре столовой размещался круглый стол на четыре персоны, частично сервированный, чтобы хозяин мог сесть обедать сразу же, как придёт. Отдельная комната выделялась под библиотеку, в углу которой было оборудовано удобное читальное место – с дополнительным освещением и мягким креслом, а также письменным столом, покрытым алым сукном.

Спальня занимала почти всё пространство третьего этажа и была действительно роскошной – даже слишком. Невольно при взгляде на неё Гермиона вспомнила комнаты профессора Слизнорта, где проходили встречи «Клуба Слизней». Здесь также было слишком много подушек и пуфиков, кружева, плюша и ламбрекенов. Ноги буквально утопали в густом ворсе светло-персикового ковра, а кровать под балдахином напоминала кровати королей и богатых дворян из исторических фильмов или музеев. В спальне почти наверняка не было камер, поэтому Гермиона сделала точный выверенный жест и шепнула:

– Акцио, бумаги с именем Рудольфа Холмса.

Почти минуту ничего не происходило, а потом Гермиона услышала тихое постукивание, доносящееся из-за стены позади кровати. Отменив заклинание, она приблизилась к тому месту, где только что стих шум, и провела палочкой сверху вниз по стене. Невербальная «Алохомора» сработала, и в стене открылась небольшая ниша. Провод сигнализации дёрнулся было, но сразу же затих под ещё одним заклинанием.

– Акцио, бумаги с именем Рудольфа Холмса, – повторила Гермиона, и в этот раз ей улыбнулась удача: почти сразу ей в руки прыгнула стопка разрозненных разномастных листов и листочков. Запечатав входную дверь, Гермиона опустилась на ковёр и разложила добычу перед собой.

Сверху были счета на имя Грейвза, оплаченные Холмсом – Гермиона на всякий случай запомнила суммы и даты и отложила их в сторону.

Следом шли многочисленные копии государственных бумаг – их Гермиона просмотрела по диагонали.

Стопку писем, обвязанных красной лентой, она открывала дрожащими пальцами и с очень большим сомнением в душе. Впрочем, отступать всё равно было поздно, и чтение личной переписки – это далеко не худшее, что ей придётся делать, ввязавшись в политические игры.

Вопреки её опасениям, в письмах не было ничего интимного, как не было и зашифрованных посланий, только короткий текст и личная подпись Рудольфа. «Самюэль, подготовь бумаги № 357i». «Договор в целом корректен. Проверь подпункты 7В и 8А.1 – я сумел бы оспорить». «Вечером жду на ужин в ресторане на Б.-п. Фрак». Обычные деловые записки, какими обмениваются сотрудники Министерства по многу раз в день. Единственное, что вызывало удивление – это способ хранения. И сам факт хранения. Гермиона сжигала такие записки, чтобы не погрязнуть в них – они прилетали десятками каждый день. А Самюэль бережно прятал в тайник.

Отложив письма в сторону, Гермиона взяла в руки последнюю бумагу, оказавшуюся сложенной пополам чёрно-белой фотографией. На первой её половине (той, которая оказалась наверху) были запечатлены Рудольф Холмс – лет на десять моложе, чем сейчас – и совсем ещё молодой Грейвз. Рудольф обнимал Грейвза за плечи и почти довольно улыбался в камеру. С другой стороны оказались загнуты братья Холмс. Майкрофт узнавался легко: Гермиона видела его фото примерно того же периода, и отметила только непривычно мягкую улыбку на лице. А вот Шерлок был мало похож на себя: не высушенный скелет, обтянутый кожей, а вполне здоровый и полный жизни подросток с румянцем на щеках и с непослушными вихрами, которые ерошил старший брат. Сверху фотография была надорвана – словно кто-то хотел разорвать её по линии сгиба, но передумал. Сзади узким косым почерком Рудольфа была надпись: «На память о прекрасном летнем дне. Руди». Собственно, надпись, видимо, и была той причиной, по которой фото не стали рвать: она шла через всю фотографию и наверняка пострадала бы.

Кроме этих записок, в тайнике за кроватью было ещё несколько бумаг, пистолет и стопка фотографий – на всех был запечатлён Рудольф Холмс. Гермиона просмотрела их, отмечая, что досье теперь можно будет пополнить за счет её воспоминаний, и убрала обратно – фото не были компрометирующими и практически ни о чём не говорили, хотя косвенно и подтверждали предположение о том, что Грейвз так или иначе заинтересован в своём наставнике – иначе не стал бы хранить записки и фото. Значит, едва ли будет приветствовать его смещение.