Текст книги "Сферы влияния (СИ)"

Автор книги: Екатерина Коновалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 47 страниц)

Глава третья

Гермиона не успела даже окончательно успокоиться и приступить к рассказу – в одно и то же время у Майкрофта звякнул телефон, а посреди комнаты возникло неясное светящееся пятно замаскированного патронуса и прошелестело тусклым голосом:

– Он снова проявил себя. Обрушение здания на Нельсон-роуд. Обливиаторы уже работают.

Патронус растаял, а Майкрофт медленно сказал:

– Нельсон-роуд, дом девять. В двух кварталах от Тасман-роуд.

Гермиона сглотнула и заставила себя спросить:

– Жертвы… есть?

Майкрофт как будто лениво опустил взгляд на экран своего телефона, прежде чем отметить:

– Из-под завалов вытащили девять трупов, но спасатели еще работают. Возможно, жертв будет больше. Ночь, все жители были дома.

– Мерлин… – она встала. Нужно было немедленно отправляться туда и попытаться найти следы обскура как можно скорее.

– Сядьте, – велел ей Майкрофт и открыл крышку лежащего на столе ноутбука.

– Что вы делаете?

Майкрофт поднял на неё взгляд и повторил жёстче:

– Сядьте, Гермиона!

Гермиона не могла сказать точно, почему подчинилась – наверное, потому что в глубине души очень хотела найти причину, по которой ей не надо было немедленно аппарировать к разрушенному дому и смотреть на то, как из-под завалов вытаскивают раздавленные, покорёженные трупы. Отсрочка – пусть и на несколько минут – была слишком желанна. Она опустилась обратно в кресло и больно закусила губу, чтобы не позволить сорваться глупому или неуместному вопросу.

Холмс полностью сосредоточился на своем ноутбуке: едва слышно постукивали клавиши, изредка мигал экран. Гермиона со своего места не видела изображения – единственное, что ей оставалось, это следить за лицом Майкрофта, на котором, как и всегда, почти не было видно эмоций: только раз или два чуть выше приподнятая бровь и чуть плотнее сжатые губы свидетельствовали о том, что поиски успешны.

Спустя некоторое время (Гермионе показалось, что очень долгое) он закрыл ноутбук и сказал:

– Вашего обскура зовут Джейн Райт, девять лет, дочь Джона и Хелены Райт, родители в разводе. Адрес – Нельсон-роуд, одиннадцать.

– Девять лет, – повторила Гермиона. Для того, кто уже отнял почти двадцать жизней, слишком мало, а для обскура, которого можно ещё попытаться спасти – почти непозволительно много.

– Спасибо, Майкрофт, – сказала она, в глубине души жалея, что он нашёл информацию так быстро. Если бы можно было задержать время и отсрочить необходимость действовать – она бы дорого за это заплатила.

Кажется, Майкрофт очень точно угадал, о чём она думает, по крайне мере, его взгляд стал жёстче и строже; и он был прав – промедление непозволительно.

Нельсон-роуд была очень тихой улицей, больше похожей на улицу пригорода – двух-трёхэтажные дома, небольшие садики, ряды машин – и громада кирпича и обломков на месте девятого дома. Вокруг, таращась в ночь жёлтыми фарами, сгрудились спасательные машины, над головой низко и трубно гудел вертолёт, и где-то там, среди маггловских служб, наверняка вертелись обливиаторы. Они едва ли помогали разбирать завалы – это было бы слишком подозрительно. А ведь пара взмахов волшебной палочкой подарила бы, как знать, жизнь кому-то из тех, кто ещё оставался внутри.

К сожалению или к счастью, принцип невмешательства Гермиона затвердила хорошо, поэтому сумела отвернуться от завала, убрать поглубже мысли о людях, которые мирно легли спать этим вечером и уже никогда больше не проснутся, и поднялась на крыльцо дома одиннадцать.

Заклинание определило внутри всего двоих, и Гермиона, не колеблясь, вскрыла старый замок и вошла внутрь. Опрятная светлая прихожая, маленькая обувная тумбочка у двери, зеркало в пластиковой раме – если бы на полу ещё лежал ковёр, Гермиона могла бы подумать, что попала в прошлое и зашла в дом своих родителей. И пахло очень похоже – чем-то цветочным, мягким и уютным.

– Тише, – донёсся до Гермионы ласковый женский голос, – это просто дурной сон, дорогая.

«Это просто дурной сон, дорогая», – мама так говорила Гермионе много лет назад.

– Я правда сделала это. Это всё я, – послышалось следом.

«Я это видела, мама. Это правда», – говорила маленькая Гермиона.

– Ты ничего не делала. Иди сюда, – Гермиона толкнула ближайшую дверь и оказалась в чистой и хорошо обставленной гостиной, где на диване сидели двое: женщина в свободном домашнем костюме, чуть полноватая, тридцати с небольшим лет, и слишком маленькая и хрупкая для своих девяти девочка Джейн, обскур.

Они обе подскочили на ноги, увидев Гермиону, которая тут же вскинула руки вверх в жесте капитуляции и быстро, но негромко сказала:

– Я не сделаю ничего плохого!

– Кто вы, – резко спросила женщина, – и что вам нужно в моём доме?

Джейн поняла, в чём дело, раньше, чем её мама – её глаза расширились, и из них потекли крупные слёзы.

– Вы меня накажете? – спросила она трясущимися губами.

Гермиона опустилась на корточки и покачала головой.

– Ты не виновата, Джейн, – произнесла она почти беззвучно, – ты не хотела этого.

– Моя дочь ничего не делала! – рявкнула миссис Райт. – Вон отсюда!

Но Гермиона не обратила на неё внимания, всё, что имело сейчас значение, это маленькая Джейн. Она горько плакала, а Гермиона осторожно, едва ощутимо касалась её сознания, успокаивая и утешая.

– Мы всё исправим, Джейн, – продолжила Гермиона, – я тебе обещаю. И это больше никогда не произойдёт.

На лице девочки проступило выражение незамутнённого восторга, она приоткрыла рот, чуть всхлипнула и, словно не веря, переспросила:

– Никогда?

– Никогда, – повторила Гермиона, невербально запуская проверку основных медицинских показателей. – Иди сюда.

Миссис Райт уже ничего не говорила, просто стояла посреди комнаты, раскинув в стороны руки, и боялась шелохнуться. Джейн сделала шаг вперёд, потом ещё один. Гермиона улыбнулась ей, и получила ответную улыбку. В отличие от Гермионы, Джейн была светловолосой, с двумя аккуратными косичками, но у нее были очень похожие выпирающие вперёд зубы. Гермиона протянула ей руку, и Джейн вложила в неё свою маленькую ладошку, слишком холодную для здорового ребёнка. Температура тела – тридцать четыре с половиной градуса по Цельсию (заклинание, конечно, отобразило девяносто четыре и одну десятую по Фаренгейту, но Гермиона привыкла к пересчёту), пульс – сорок три удара в минуту. Вырываясь из-под контроля, магия буквально высушивала детей-обскуров, выпивала из них всю энергию.

– Вы знаете, почему разрушился дом? – спросила Джейн.

– Мы узнаем.

– Я знаю, – возразила Джейн. – Потому что я хотела, чтобы он разрушился.

– Джейн! – начала было мать, но осеклась.

– Я хотела, чтобы он упал, чтобы… – слёзы потекли ещё сильнее, девочка захлюпала носом, – чтобы противного Генри никогда больше не было… И его больше не будет. Никогда. Я… – Гермиона подалась вперед и крепко прижала Джейн к себе, и услышала гулкое: – Я чудовище.

Сколько записей об обскурах Гермиона изучила за эти месяцы – и везде авторы рано или поздно приводили эти слова: «Я чудовище».

«Я могла стать чудовищем», – невольно подумала она, стискивая Джейн в объятиях. Она боялась своей магии и не понимала её. Кто знает, как близка она была к тому, чтобы стать обскуром?

Сейчас это было не важно. Джейн колотила крупная дрожь, которая всё усиливалась – и было ясно, что её трясет уже не от слёз и не от страха: магия снова рвалась наружу. Гермиона вошла в разум девочки и попыталась унять бурю чувств и страхов, но понимала, что ей не хватит сил. Живая, чистая, природная магия была сильнее и, как вода под давлением, она готова была прорвать любые преграды.

«Джейн! – позвала её Гермиона из глубины. – Джейн, смотри, какие цветы!». Сознание девочки заполнили образы луговых цветов, запахло мёдом и травами, но картинка тут же подёрнулась пленкой и лопнула, как мыльный пузырь.

И тогда Гермиона решилась и скомандовала: «Усни!», выныривая обратно в реальный мир. Тело Джейн обмякло в её руках, дрожь стихла.

– Господи, – прошептала миссис Райт, не понимая, но чувствуя, что происходит что-то страшное.

Гермиона тихо выдохнула. Если удастся переместить Джейн в лабораторию Отдела тайн, можно будет попробовать стабилизировать её состояние. Никому не удавалось ещё вылечить обскура – но группа талантливых учёных могла попробовать это сделать, пока не стало слишком поздно. Гермиона перехватила Джейн поудобней и подняла на руки, не обращая внимания на тяжесть. Достала палочку, чтобы аппарировать, но поняла, что опоздала.

Розовые щёчки побледнели и пошли мелкими трещинами, как лица старых фарфоровых кукол. Все краски исчезли, губы посинели, и прежде, чем Гермиону успела хотя бы придумать подходящее заклинание, от тела Джейн отделился едва различимый тёмный сгусток силы и растаял в воздухе. Заклинание проверки было пустой формальностью – не нужно было проверять пульс, чтобы определить остановку сердца.

– Энервейт, – вяло пробормотала Гермиона, но заклинание не помогло. Потом еще раз и еще – снова формальность. Тело Джейн не выдержало давления собственной магии – и никакая реанимация уже не поможет. Детей-обскуров даже пробовали поить слезами феникса когда-то…

Гермиона опустила девочку на пол и погладила по потускневшим волосам. Рядом беспомощно завыла миссис Райт, Гермиона ощутила мощный толчок в плечо и отшатнулась, давая женщине обнять дочь, и наложила на неё заклятие сна.

Патронус-выдра ускакал в Отдел с требованием прислать людей за телом и дать обливиаторам команду на работу с миссис Райт, и Гермиона, едва переставляя ноги, шаркающей походкой старухи вышла на улицу.

У дома номер девять уже почти закончилась суета, уехали машины, улетел вертолёт, и теперь можно было различить едва заметные вспышки заклинаний – кто-то проверял, не осталось ли под обломками живых.

Нужно было куда-то аппарировать, но Гермиона не знала, куда, и не думала, что сумеет это сделать, поэтому просто побрела вперёд, но прошла совсем немного – перед одиннадцатым домом стояла черная машина, возле которой, прислонившись к капоту, стоял Майкрофт.

Мерлин, с каким наслаждением Гермиона обвинила бы его сейчас в чём-нибудь, в чём угодно – только вот повода и причины не было. Если кого-то и можно было обвинять в произошедшем, так это её саму: она не справилась.

Майкрофт открыл переднюю дверцу и сказал:

– Садитесь.

Общество Холмса не было приятным, но оно было предпочтительней отсутствия общества, поэтому Гермиона села, и только когда машина тронулась с места, заметила, что они едут без водителя – Майкрофт сам сидел за рулём.

– Я думала, у вас есть шофёр и охрана, – заметила она, правда, не из интереса, а чтобы что-нибудь сказать.

– Есть вопросы, в которых не стоит доверять даже проверенным людям. Можете не беспокоиться, в отличие от Её Величества, я не страдаю тягой к нарушению правил движения (1).

Кажется, это была шутка, но Гермиона ничего на неё не ответила, и разговор, едва начавшись, смолк.

Однотипные улицы с похожими поворотами и одинаковыми оранжевыми фонарями мелькали за окном, навевая своего рода транс, позволяя очистить сознание от всех мыслей и чувств, задвинуть боль куда-то очень глубоко, закрыть их за надёжной дверью, в темнице кошмаров. Покойся там, Джейн, рядом со многими, кого гриффиндорская всезнайка и умница Гермиона Грейнджер не смогла спасти, потому что оказалась слишком трусливой, слишком глупой или слишком нерасторопной. Как и они, ты не станешь являться в страшных снах, потому что хороший мастер менталистики никогда не видит кошмаров.

Когда машина остановилась, Гермиона вздрогнула и очнулась. Майкрофт вышел первым и открыл ей дверь, но, по счастью, не стал играть в галантность и подавать руку. Гермиона вышла сама и поняла, что снова стоит перед злополучным домом Майкрофта.

Он открыл дверь прикосновением руки и пригласил приказным тоном:

– Заходите.

Гермиона подчинилась.

Примечания:

1. Королеве Великобритании не нужны водительские права, но они у неё есть. Более того, Её Величество – страстный автолюбитель и мастер по части экстремального вождения и нарушения ПДД.

Глава четвёртая

Странным местом была гостиная в доме Майкрофта Холмса, и всё-таки она подходила ему больше, чем парадные кабинеты с королевскими портретами и большими каминами. Небольшая и очень скромная комната, в которой из обстановки было всего одно кресло, низкий стол с графином воды. Три стены были обшиты деревянными панелями, а одна осталась белой: где-то в глубине памяти Гермионы шевельнулось подходящее воспоминание, но так и не всплыло на поверхность, и назначение белой стены осталось для неё загадкой.

Не говоря ни слова, Майкрофт указал на кресло, предлагая садиться, и Гермиона повиновалась, потому что очень хотела сейчас повиноваться. Было что-то жуткое, но благодатное в том, чтобы на время лишиться собственной воли и довериться чужой.

Кресло было не кожаное, как рабочие кресла Майкрофта, а с тёплым шерстяным чехлом. Гермиона села на край и обхватила себя руками за плечи. Когда-то она очень боялась показать Холмсу свою слабость, но теперь это было безразлично. Он уже знал, насколько она слабая, и новое доказательство ничего не изменит.

Гермиона не заметила, как Майкрофт вышел, но сразу почувствовала, что он вернулся – по коже пробежали мурашки. Майкрофт протянул ей стакан с мутноватой прозрачной жидкостью. Гермиона принюхалась, но не уловила даже слабого призвука алкоголя.

– Что это?

Майкрофт поджал губы, и на мгновение Гермиона подумала, что сейчас он пошутит: конечно же яд. Но вместо этого он просто отошёл к белой стене и прислонился к ней плечом, сложив руки на груди, и только оттуда ответил:

– Успокоительное. Небольшая доза, снотворного эффекта быть не должно, полагаю, что я верно определил ваш вес и рассчитал дозу.

Гермиона сглотнула и выдавила из себя неуверенное:

– Спасибо, – на самом деле, она предпочла бы сейчас напиться до потери сознания, отключиться, чтобы не думать о произошедшем, не видеть разрушенного дома номер девять, а главное, мёртвой, похожей на сломанную игрушку Джейн.

По обыкновению, Майкрофт угадал ее мысли и заметил, впрочем, без неприязни:

– Крепкий алкоголь вам противопоказан, Гермиона. Вы не умеете пить.

Вспомнилось, как он отвозил её, пьяную, домой, и стало стыдно. Но это чувство не смогло побороть той боли, которая терзала её, и быстро сошло на нет. Гермиона медленно выпила лекарство, почти не чувствуя его вкуса, как воду.

Некоторое время прошло в молчании. Успокоительное делало своё дело, постепенно страшные видения отступали, Гермиона ощущала, как выравнивается её дыхание и как на смену оцепенелому ужасу приходит томная, мягкая апатия. Но спать и правда не хотелось.

Майкрофт демонстративно посмотрел на наручные часы и заметил:

– Должно быть, вам стало лучше.

Гермиона кивнула, а потом, точно понимая, что ещё будет жалеть об этом, сказала:

– Джейн умерла у меня на руках.

Если бы ей предложили выбрать конфидента, из всего населения планеты Гермиона, в здравом уме и твёрдой памяти, ни за что на свете не сделала бы им Майкрофта Холмса. Но сейчас она не могла удержать слов, и забормотала, невнятно, тяжело:

– Она была слишком слаба после приступа, и я думала, что смогу удержать её. Еще немного, и я, наверное, нашла бы… Я видела её магию, чувствовала её, и, если бы было время, я смогла бы её успокоить, – она шумно вдохнула, хлюпая носом, – мне просто не хватило времени. Если бы я пришла к вам раньше, а не тянула бы до последнего… Я убила её.

Она собиралась пойти к Майкрофту, как только узнала об обскуре, но всё колебалась, сомневалась, чего-то ждала, надеялась, что Аврорат или невыразимцы разыщут ребёнка. Не затяни она с поисками, Джейн была бы жива.

– Её мать никогда не узнает, как потеряла ребёнка, – продолжила она тише, – ей сотрут память и внушат что-нибудь безопасное. Про автокатастрофу или несчастный случай. Или убедят, что Джейн вообще никогда не существовало.

А ещё ей не дадут похоронить дочь – тело Джейн заберут в Отдел тайн, и уже завтра невыразимцы препарируют её мозг, чтобы попытаться найти патологию, которая делает из ребёнка чудовище.

Несколько дней – вот и всё, чего не хватило Гермионе. Несколько дней промедления убили Джейн.

– Вы выбираете удобную, но непродуктивную позицию, Гермиона, – отстраненно сказал Майкрофт. – Самообвинение кажется людям очень выгодной стратегией ухода от действительности.

Гермиона закрыла глаза, стакан выпал из её ослабевших пальцев и почти бесшумно упал на мягкий ковёр.

– Вы понятия не имеете, о чём говорите, – прошептала она. – Иначе никогда не назвали бы это удобным. Вы не знаете, каково это – понимать, что твоя собственная глупость, нерасторопность, трусость, слабость привели к смерти других людей.

Она заставила себя открыть глаза и посмотрела на Майкрофта, но не увидела на его лице смятения или стыда, разумеется. Он улыбался углами губ, глядя на неё ледяными и казавшимися сейчас, в слабом боковом свете, очень светлыми глазами. Гермиона отвернулась, чтобы не видеть этой жуткой улыбки, а Майкрофт медленно произнёс:

– С вашей стороны наивно полагать, что, учитывая занимаемую мной должность, я не несу ответственности за жизни и смерти людей.

Такую ответственность Гермиона тоже знала – когда сердце сжимается при мысли о том, что где-то там, далеко, в эту самую минуту кто-то гибнет, чтобы торжествовало правое дело. Они с Гарри и Роном год прятались по лесам от Волдеморта, вслушиваясь в редкие сводки на колдорадио и пытаясь удержать в памяти многочисленные имена погибших и пропавших без вести. Это было больно, тяжело и страшно, но совсем иначе. С этим можно было жить, потому что тоску и душевную боль уменьшало осознание того, что правда победила.

– Вы хорошо знаете моего брата, – между тем, продолжил Майкрофт. Гермиона снова перевела на него взгляд, потеряв нить разговора. – Однако вам неизвестно, разумеется, что у моих родителей было трое детей.

Рот Гермионы наполнился горькой слюной. Она ещё не знала, что ей собирается сказать Майкрофт, но какая-то часть её очень хотела этого не слышать.

– Я старший, Шерлок на семь лет младше меня. И самая младшая… – на долю секунды Гермионе показалось, что Майкрофт прервёт рассказ и сменит тему, но он этого не сделал, только его губы побелели. Если бы Гермиона верила в то, что он способен испытывать человеческие чувства, она сказала бы, что эти слова причиняют ему страдания. Однако он справился с собой и заговорил снова: – Сестра. Она была другой с самого начала, и дело не только в гениальности.

– Три гения в семье? – Гермиона слабо улыбнулась, но Майкрофт, кажется, не заметил этого.

– В сравнении с ней и я, и Шерлок были полными идиотами, уверяю вас. Но она была действительно другой. Одной из вас, наверное.

Гермиона была вынуждена смотреть в холодные и пустые глаза Майкрофта, отвернуться было невозможно.

– Мы не знали ничего о магии. Но я понимал, что её способности противоестественны и опасны, поэтому пользовался своим авторитетом старшего брата, чтобы убедить её… – он почти беззвучно выдохнул, – убедить её контролировать себя, сдерживаться.

«Пожалуйста, хватит», – подумала Гермиона с отчаяньем.

– Но у неё это не получалось. Я… не следил за ней достаточно тщательно, она была достаточно самостоятельной, в отличие от Шерлока, поэтому не смог её остановить. Ей было пять, когда она убила ребёнка. Потом сожгла наш дом. И наконец…

Он всё также не отворачивался, и глаза оставались такими же пустыми.

– Где она сейчас, – спросила Гермиона, точно зная ответ. Лицо мёртвой Джейн виделось ей как наяву.

– Она мертва. И это моя вина и моя ошибка.

– Вам было одиннадцать, – едва шевеля губами, сказала Гермиона.

Он отвёл взгляд и отошел куда-то в сторону, и уже оттуда добавил:

– Очень удобно упиваться жалостью к себе и самобичеванием, но, повторюсь, непродуктивно. В этом доме есть гостевая спальня, из этой двери по лестнице, первая дверь направо. Советую вам занять её, а утром вернуться к своей работе.

Тихо стукнула дверь, Майкрофт ушёл, а Гермиона ещё долго сидела, глядя перед собой на пустую белую стену, и вдруг вспомнила, как ещё ребёнком была вместе с родителями в гостях у их знакомых, и там была оборудована отдельная комната для просмотра фильмов, напротив белой стены стоял старый кинопроектор. Она резко обернулась, но, разумеется, никакого кинопроектора не увидела – было бы глупо думать, что Майкрофт мог вечерами в одиночестве смотреть старые фильмы, сидя в кресле с шерстяным чехлом.

Как ни странно, боль в груди стала как будто чуть тише, и именно поэтому Гермиона не стала аппарировать к себе домой, а поднялась на второй этаж, открыла первую справа дверь, вошла в комнату и, не раздеваясь, упала на кровать, краем сознания отмечая, что она застелена белым чистым и даже чуть хрустящим бельем. В общем-то логично предположить, что в таком большом доме есть работники – представить себе Майкрофта, занятого приготовлением еды, не удавалось.

Бельё пахло свежестью и хвоей, и этот запах успокаивал. Подумалось, что нужно отыскать ванную или хотя бы использовать очищающее заклинание, но на это не было сил. Гермиона с трудом перевернулась на спину и уставилась в белый потолок. Скосила глаза в сторону – комната была практически безликой, в углу стоял небольшой платяной шкаф, возле него висели книжные полки, но разобрать названия на корешках не удавалось.

– Нокс, – пробормотала Гермиона, и ночник потух. Океан в её сознании мягко зашумел, волны поднимались всё выше, и вскоре все воспоминания, волнения и тревоги поглотила голубая прохладная вода.

Когда Гермиона проснулась, в незанавешенное окно уже било солнце. «Темпус» показал половину десятого, и это заставило Гермиону подскочить на месте. Несколько очищающих заклинаний, и она аппарировала ко входу в министерство, набросила на себя личину невыразимца и поспешила вниз, к себе в отдел.

Рассказывать мистеру Кто о том, что вчера произошло, оказалось на удивление не так тяжело – Гермионе всё ещё было до слёз жалко маленькую Джейн, но груз вины уже не так отчаянно придавливал её к земле. Почему-то вспомнилось, что, не возвращая Майкрофту воспоминания, она руководствовалась соображениями безопасности – только очень тяжёлая ситуация послужила причиной того, что глава Отдела тайн дал разрешение на посвящение маггла в проблемы волшебного мира и гарантировал его неприкосновенность. Таковой ситуацией стало первое нападение на жилой дом – и после этого Гермиона действовала так быстро, как могла. Недостаточно быстро, к сожалению – но на пределе возможностей.

– Досадно, – заметил мистер Кто, – и девочку жаль.

Гермиона догадывалась, что ему не жаль – мистера Кто интересовали исключительно открытия в разных областях магической науки, сострадание было ему, наверное, даже более чуждо, чем…

Она осеклась на этой мысли. По привычке она собиралась додумать: «… чем Майкрофту Холмсу», – но не сумела этого сделать. Вчера Майкрофт помог ей, по сути – спас от глубочайшего, чёрного отчаяния. Он сделал это не так, как нормальный человек – не наливал чаю, не успокаивал и не подбадривал, но Гермиона по своему опыту знала: далеко не всегда человеку требуется такой тип утешения. Майкрофт дал ей именно то, что было необходимо: поддержку. Ощущение того, что она не одна. Возможно, у него для этого были свои мотивы и причины, но это не имело значения.

– Мисс Ата? – позвал её мистер Кто, и она, услышав свой псевдоним, очнулась от размышлений и переспросила:

– Да?

– Я сказал, отдохните до понедельника.

Гермиона поблагодарила его и вышла из кабинета, почти неприязненно посмотрев на синюю дверь – она давно жалела о выбранном имени, но менять его было поздно. Мистер Кто несколько раз назвал её «мисс без имени», прежде чем она в раздражении выдохнула: «Ата». Ей тогда хотелось наказать себя побольней за всё совершённое, и назваться именем богини глупости, помутнённого разума и безрассудства показалось… подходящим. Едва произнеся это имя, она пожалела о нём, но было поздно. Мистер Кто и не подумал её отговаривать, только равнодушно пожал плечами и сказал: «Ата, значит Ата. Добро пожаловать в Отдел тайн».

Гермиона аппарировала к себе домой – в лондонскую квартиру. Домик в Дувре она продала – он уже не был надёжной крепостью, не дарил ощущение безопасности, а потому не был нужен. Удивительно, но, собирая вещи, она не чувствовала ни малейшего сожаления, наоборот, и стены, и мебель, и вид из окна на старый замок стали раздражать. Небольшая квартирка на окраине Лондона оказалась удачной заменой, она была безликая и унылая, зато её не наполняли воспоминания. Вида из окна не было вовсе – только крошечный дворик, пожарная лестница, трубы и стена.

Дома Гермиона первым делом залезла в душ и двадцать минут мылась, терла мочалкой кожу, полоскала волосы, но полностью чистой себя не почувствовала. Стало вдруг до боли под ребрами грустно и одиноко.

Одиночество не тяготило её уже много лет, и вдруг сейчас захотелось, чтобы квартира не была пустой, чтобы был кто-нибудь живой за стеной. Кошка, домохозяйка, какой-нибудь сосед, клиент – кто угодно.

Она выключила воду, насухо вытерлась, влезла в чистую мантию и вышла из ванной – и едва не вскрикнула. На подоконнике сидел, болтая ногой, Гарри.