Текст книги "Сферы влияния (СИ)"

Автор книги: Екатерина Коновалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 47 страниц)

Глава четырнадцатая

До семи вечера Гермиона побывала еще в трех семьях, и история каждой была как две капли воды похожа на историю семей Фостеров или Райтов.

Священники или ученые – других вариантов пока Гермионе не встретилось. Родители были либо священниками, либо учеными, и магия пугала их, вызывала отторжение.

Дети перенимали это отношение и начинали ненавидеть свою суть. Потом следовала череда катастроф и, наконец, неизбежный страшный финал.

В списке оставалось еще две фамилии, но их Гермиона решила отложить на следующий день – не потому что становилось поздно, а потому что даже с мощным окклюментным щитом было до слез, до с трудом сдерживаемой истерики больно просматривать воспоминания родителей, потерявших своих детей, видеть за слоями грубых фальшивок настоящие истории.

Объявив себе, что заслуживает отдыха, она переместилась на Косую аллею – совершенно намеренно. Отправься она домой, и не миновать вечера перед камином с бутылкой вина, воспоминаний обо всех своих ошибках, мельтешащего на краю сознания образа Рона… Она хорошо себя знала и не собиралась позволять себе ничего подобного. Говоря совсем откровенно, она боялась, что к обычным ее кошмарам примешаются те, которые она увидела сегодня. А еще могла привидеться та женщина из подсознания. И хотя на фоне прочего она не казалась такой уж страшной, меньше нее Гермиона хотела бы думать разве что о Майкрофте Холмсе.

Ноябрьская Косая аллея была тихой и уютной. Ее уже украсили к Рождеству, в воздухе то тут, то там мелькали заколдованные крошечные Санты, позвякивали от дуновения ветра огромные шары на козырьках крыш, а гирлянды принимались мурлыкать рождественские гимны, стоило кому-нибудь приблизиться к ним на расстояние в пару-тройку футов.

О Рождестве еще рано было и думать, но на душе посветлело. Вернув мантии привычный вид и плотнее закутавшись в нее, Гермиона неспешно двинулась вдоль магазинов, никуда не заходя, только скользя взглядом по витринам. Изредка с ней кто-нибудь здоровался, хотя и без того восторга, который сопровождал ее повсюду, куда бы она ни пошла, несколько лет назад. Популярность Гарри Поттера и его друзей сильно упала после громкой отставки Кингсли и его очень тихой смерти в Азкабане.

Она все-таки заглянула в несколько лавок, бросила в безразмерную сумочку бутылку молока и немного овощей, вспомнив, что дома еды нет давно, а потом завернула в кафе Фортескью, где теперь заправлял сын Флориана, Филипп.

Улыбаясь и рассыпаясь в комплиментах, он принял заказ и исчез за стойкой, а Гермиона откинулась на спинку кресла, почти полностью скрываясь за высокой колонной. В кафе было практически пусто, не считая двух семей с маленькими детьми, но, если бы кто-нибудь вздумал зайти, Гермиона не желала бы быть увиденной.

Креманка с мороженым появилась на столике, Гермиона потянулась за ложечкой – и замерла, так и не сомкнув пальцы на ручке. Возле ее столика стоял Драко Малфой. Захотелось выхватить волшебную палочку и проклясть его немедленно, но вместо этого Гермиона процедила сквозь зубы:

– Столик занят.

– Мисс Грейнджер, – он улыбнулся ей как давней знакомой, – разрешите присесть?

– Не разрешаю. Всего доброго, мистер Малфой, – он отодвинул стул и сел напротив, после чего сообщил:

– Вы прекрасно выглядите сегодня, мастер, – это не была лесть, это не была даже вежливость. Вежливое и уважительное «мастер» неприятно царапнуло.

Возраст сделал Драко Малфоя непривлекательным. У него было худое лицо из тех, которые обычно называют «типично британскими», а то и «лошадиными», длинный, но не выдающийся вперёд подбородок. Начавшие уже редеть волосы он тщательно зачёсывал назад, открывая высокие залысины. Зато к его одежде не могло быть никаких претензий – мантия явно была не трансфигурирована наспех из первой подвернувшейся под руку тряпки, а сшита на заказ в дорогом магазине, на праздных руках поблёскивали перстни из светлого металла. Гермиона почему-то была уверена, что это белое золото, а не серебро.

– Я совсем не встречаю вас в Министерстве после… того ужасного скандала с бывшим министром, – произнёс он с улыбкой, а Гермиона попыталась прикинуть, что ему могло бы понадобиться.

Раньше, пока она была человеком, близким к главе британского магического сообщества, его интерес был объясним. Можно было понять его и тогда, когда Нарцисса страдала от потери памяти. Но теперь Гермиона не была ни успешным политиком, ни практикующим менталистом, в сущности, она была никем – просто учёный из Отдела Тайн, с подпорченной репутацией и сомнительными при новом министре связями.

– Я там и не бываю, – ответила она.

Малфой снова улыбнулся, причём не одними только губами, а глазами, каждой морщинкой на лице, как будто загорелся изнутри:

– А как же ваши проекты в Отделе Тайн?

Очевидно, её должность не была секретом, тем не менее, Гермиона приподняла одну бровь и сделала вид, что не понимает, о чём это он, как делали все невыразимцы.

В вазочке начинало таять мороженое, но один его вид сделался неприятен. Тем не менее, Гермиона решительно зачерпнула ложечку и положила в рот.

– Что вам нужно, мистер Малфой? – повторила она, когда мороженое растаяло на языке и прохладой обдало пищевод.

– Нужно? – он всплеснул руками. – Мерлин, только ваше общество, мисс Грейнджер, – и с омерзительной искренностью он принялся болтать об ошибках молодости, глупой вражде и старых счетах.

– Я никогда не желал враждовать с тобой, Гермиона! Мной двигала только симпатия и постыдное… да, признаюсь, постыдное высокомерие.

Гермиона едва сдержалась, чтобы не рявкнуть, чтобы он не смел обращаться к ней по имени, сжала руки в кулаки, отбрасывая ложечку на стол и разбрызгивая белые капли по выскобленной столешнице.

«Досадная потеря контроля», – не столько услышала, сколько придумала самой себе Гермиона. В глубине сознания это было сказано голосом Майкрофта. Она выдохнула и вместо того, чтобы дальше вжиматься в спинку, выпрямилась, заставляя отпрянуть Малфоя.

– И в тот раз, когда ты подлил мне «Амортенцию»? – спросила она тихо.

Его лицо пошло фиолетовыми пятнами.

– Это была идея моей матери, – бросил он резко, – она считала, что немного приворота тебе не повредит, зато поможет нам вернуть всё, что мы потеряли.

– А ты права голоса, разумеется, не имеешь.

– Все изменилось!

Гермиона бросила на стол три галеона за мороженое и встала, собираясь уходить, но услышала:

– Есть информация, которую ты захочешь узнать!

Повернулась. Смотреть на Малфоя сверху вниз было приятней, чем прямо – с этого ракурса было видно, насколько он слабый и жалкий, несмотря на все свои перстни и баснословно-дорогие мантии. Она прошлась взглядом и по узкому подбородку, и по гладкому лбу, и по губам, возле которых время проложило капризные глупые складки, после чего спросила:

– Почему ты так решил?

– Я теперь – правая рука Министра Магии.

– Политика меня не интересует, – она не собиралась играть в эту игру. Положим, Малфой раскопал что-то действительно стоящее – о чем? Об обскурах? Смешно даже думать – этой проблемой занимаются лучшие специалисты Отдела Тайн. Тогда о чем? – Как и все, что ты можешь рассказать.

– Ты захочешь знать, что наш общий знакомый из маггловского правительства находится в большой опасности. В опасности такого рода, предотвратить которую может только заинтересованный волшебник.

Если бы Гермиона начала аппарацию, то рисковала бы расщепиться. Она замерла на полужесте, полуповороте. Медленно села обратно за столик и спросила:

– Почему ты считаешь, что я захочу этим заниматься? Я давно не работаю с маггловским правительством.

– Потому что министр в курсе того, что, прекратив работу, ты не прекратила контакты. И нет, я не шантажирую тебя, – Малфой оперся локтем о стол. – Я тоже не хочу, чтобы этот человек пострадал. Поэтому мне нужно твое содействие.

Гермиона подняла палочку, чтобы наколдовать защитный барьер, но Малфой движением руки остановил ее:

– Не сейчас. Мне нужно собраться с мыслями, подготовить документы. Завтра вечером, если тебя устроит. Я открою тебе доступ в Малфой-мэнор.

– Ресторан «Визенгамот», семь часов вечера, – категорично сказала Гермиона. Она не сошла с ума настолько, чтобы отправляться в Малфой-мэнор. Ни за что.

Она была уверена, что Малфой начнет возражать, но он только кивнул и повторил за ней:

– Ресторан «Визенгамот», семь часов вечера, завтра. Я закажу столик, – после чего поднялся и, кратко пожелав ей всего доброго, вышел из кафе.

Гермиона подвинула к себе креманку с подтаявшим мороженым и глубоко задумалась.

Малфой говорил завуалированно, но для нее – вполне ясно. Видимо, у него были контакты с Майкрофтом, и теперь он узнал, что ему грозит опасность. Или же сам собирался угрожать ему, выбрав такую занимательную форму шантажа.

Майкрофт упоминал о том, что у него есть знакомые в мире волшебников, она даже помнила эту фразу про человека, неудачно попытавшегося вести бизнес в маггловском мире, но едва ли думала о том, что им окажется Малфой.

Лучше бы это был кто-нибудь еще. Несмотря на слабость характера, Малфой мог быть большой проблемой – если действительно хотел устроить проблему. Вообразить его альтруистом, спасающим других, не выходило никоим образом.

С другой стороны, если с Холмсом их связывают общие дела, Малфою может быть выгодно, чтобы тот оставался жив, здоров и на своем посту.

Почему-то Майкрофт Холмс представлялся ей не тем человеком, которому можно навредить. Он напоминал скорее каменную глыбу, нежели человека, а между тем, он был уязвим, как любое живое существо.

«Последняя женщина, которая приглашала меня на ужин, пыталась меня убить», – так он, кажется, сказал. Эта история и многочисленная охрана свидетельствовали о том, что Майкрофт в свою бессмертность не верил и от угроз защищался. Во всяком случае, от маггловских. Однако Малфой едва ли что-нибудь знал бы о теракте, скорее всего, источник его информации относился к миру магии.

Еще ложечка мороженого.

Можно немедленно аппарировать к Майкрофту, но что это даст? «Аваду» ему не остановить, да и отследить зелье в пище не удастся.

Всё, что он сможет сделать, это удвоить охрану, но от неё не будет никакого прока, если волшебник решит, например, использовать «Империус» и заколдовать кого-то из ближайшего окружения Холмса.

– Мерлин, – вслух прошептала Гермиона. Она понятия не имела, что делать. И ей было не с кем посоветоваться, кроме (вот ведь ирония!) самого Майкрофта.

В другой ситуации она пошла бы к Гарри не колеблясь, но только не после того, что он устроил ночью. Звать Джинни сейчас казалось подлостью – она еще наверняка не оправилась после разрыва с мужем, которого боготворила. А других друзей у неё не было. Не считать же, в самом деле, другом Луну, с которой они виделись раз в полгода и расходились, ограничиваясь короткими: «Привет, как дела?».

Встреча с Малфоем могла обернуться проблемой, да и видеть его лицо лишний раз не хотелось. И просто проигнорировать его слова, не прийти на встречу было немыслимо.

Майкрофт не был для неё чужим человеком, они были знакомы много лет, он неоднократно выручал её и…

Мерлинова борода, да, сейчас Гермиона была готова признаться: и между ними начинало складываться нечто большее, чем просто рабочие отношения. Она не могла просто послать Малфоя к Мордреду, так же, как Майкрофт, наверное, не мог не остаться с ней, когда у неё дома бушевал Гарри.

«Услуга за услугу», – подумала она и хмыкнула: это был тот подход, который Холмс, пожалуй, понял бы куда лучше соображений про «нечто большее».

– Еще мороженого, мисс Грейнджер? – выбил ее из размышлений голос Филиппа.

Отодвинув от себя остатки теплой сладкой жижи, она покачала головой:

– Не сегодня, – и, наконец, аппарировала домой.

Решение было принято, и колебаться она не собиралась.

Глава пятнадцатая

Первое, что увидела Гермиона утром на своем рабочем столе, была служебная записка от мистера Кто, написанная стандартным почерком Прытко Пишущего Пера: «Вот вам еще одно имя, начните с него», – гласила записка, а под ней нашелся тонкий файл с досье на Кристиана Адамса, умершего восемь лет назад. На момент смерти ему было девять.

По плану, Гермиона собиралась побывать в этот день у других семей, но мистер Кто был не тем человеком, который дает бесполезные распоряжения.

Убрав поглубже в подсознание волнение по поводу благополучия Майкрофта и предстоящей гарантировано неприятной встречи с Малфоем, Гермиона переоделась в предусмотрительно захваченную с собой маггловскую одежду, превратила сломанное перо в портал и оказалась почти зажатой между кирпичной стеной и мусорным баком.

Она скривилась, очистила заклинанием одежду и выбралась на небольшую площадь, весьма оживленную по утреннему времени. В стороне высился громадный замок, даже снизу можно было разглядеть увитые красно-желтым плющом стены и помпезные вывески про славу Королеве повсюду.

Впрочем, Гермионе нужно было не в Виндзор, куда устремлялись группы туристов, а в один из жилых домов недалеко от железнодорожной станции – в тот самый, с мусорными баками которого она завела близкое знакомство.

Здесь она не стала звонить в дверь или изображать коммивояжера, а просто открыла замок и прошла внутрь – еще вчера она на своем опыте поняла, как редко городские жители готовы впускать в дом незваных гостей.

Поднявшись по лестнице на первый этаж, она вдруг запоздало подумала, что зря пришла с утра – хозяева дома наверняка на работе, и…

«И» значения не имело – в темной комнате, пахнущей благовониями и травами, похожей на кабинет профессора Трелони, только отделанной в красных тонах, за мольбертом стояла рослая женщина в одной только свободной тунике, с голыми босыми ногами. Ее черные густые волосы водопадом кудрей стекали по плечам и спине, а рука быстро, нервно, дергано металась по холсту, заполняя его отрывистыми линиями и фигурами.

Она услышала, что Гермиона вошла, вздрогнула, но не оборачивалась до тех пор, пока не довела до конца зигзаг алого цвета. И только после этого положила кисть, отставила в сторону палитру и посмотрела на Гермиону.

Остальные родители, которых она встречала, выглядели благополучными. Менталисты, пусть и бездарные, помогли им принять смерти детей, смириться с ними.

Миссис Адамс, если это только была она, не выглядела благополучной. У нее оказалось очень худое лицо, практически череп, обтянутый кожей, и огромные темные глаза, казавшиеся еще больше из-за черных кругов. Губы были не красными, как можно было бы ожидать, а почти желтыми. И хриплый, прокуренный голос:

– Тебе тут что надо?

Гермиона коснулась ее сознания и едва не прервала контакт сразу же – ее обдало волной отчаянья и ужаса. Она редко работала с такого типа травмами. Ее специализацией были проблемы клинического характера, излечение расстройств, аномалий. А миссис Адамс находилась в глубокой, черной депрессии, кислой, как протухшая тыква.

– Миссис Адамс, – проговорила Гермиона.

Женщина сделала странное движение, словно пытаясь кивнуть и покачать головой одновременно, и выдохнула:

– Мисс Сток теперь. Не миссис Адамс. И ты можешь проваливать, я не покупаю пылесосы.

– У меня нет с собой ни одного пылесоса, мисс Сток, – Гермиона послала ей волну спокойствия, которая провалилась как в черную дыру. – Мне нужно с вами поговорить.

С минуту мисс Сток разглядывала Гермиону то под одним, то под другим углом, а потом по ее щекам побежали слезы, она улыбнулась и сказала:

– Кристиан. Вы хотите поговорить про Кристиана. Я знала, что кто-нибудь захочет. Это вы, да?

– Да, мисс Сток, – согласилась Гермиона, и женщина кинулась вперед, Гермиона вскинула руку с палочкой, чтобы остановить ее, но ничего не сделала.

Мисс Сток обняла ее за шею, ее обдало запахами чужого тела, каких-то таблеток и тех же благовоний, которыми пахло в комнате. Женщина возбужденно зашептала:

– Я знала, что кто-то придет. Хорошо, что вы. Вы такая хорошая.

– Усни, – прошептала Гермиона, обнимая ее в ответ и перехватывая осевшее тело.

Мисс Сток была тяжелой и плотной, но магией Гермиона усадила ее в кресло у плотно зашторенного окна и мягко проникла в ее сознание.

В нем было темно, холодно, и кое-где плясали языки пламени.

Первым делом Гермиона потянулась к закладкам – видимо, тот, кто создавал их, был полной бездарностью, раз позволил женщине практически сойти с ума.

Разум мисс Сток – Эллы – был нашинкован на лоскуты и много раз перешит, но не с помощью окклюменции. Закладок не было, как не было корректировок и фальшивых воспоминаний. Ее сознание самостоятельно перекраивало историю, чтобы защититься от правды.

Собрав волю в кулак, Гермиона попыталась отыскать первый лоскут.

Он был светлый и счастливый, окрашенный в белоснежные тона, свадебный. Несколько раз в воспоминаниях мелькнуло зеркало, и отражающаяся там девушка совсем не походила на изможденный скелет с гривой черных волос – она была настоящей красавицей.

Все началось, когда на свет появился Кристиан.

Воспоминания о нем не были скрыты ничем, никакой пеленой, и воспринимались так ярко и остро, что несколько раз Гермиона едва не прервала контакта. Но, в конце концов, она была мордредовым менталистом. Она не могла просто сбегать от памяти пациента, пусть и такой болезненной. Она ведь выдержала бесконечные блуждания по разуму Брука – неужели пропитанное отчаяньем сознание мисс Сток окажется хуже?

Конечно, оно не было хуже – в нем не рос лес самоубийц, воспоминания буквально рвались вперед, жаждали быть увиденными, но их обрывочность, незавершенность причиняли почти физическую боль. Каждый раз, когда в памяти мисс Сток всплывало лицо Кристиана, оно тут же начинало покрываться рябью и расплываться – женщина хотела забыть, отчаянно, страстно. Но, при этом, она хотела вечно помнить. Это сводило ее с ума.

Кристиан был необычным ребенком, разумеется. Очень умный, хорошо развитый, он начал читать в два с половиной, к пяти легко считал в уме сложные арифметические примеры, отлично говорил, зачитывался детскими энциклопедиями и говорил, что станет ученым. Он был бы идеальным ребенком, сплошным источником радостей для родителей, если бы только не те случаи. «Те случаи», – так мисс Сток называла все необъяснимое в своем сыне. «Он урод или мутант, Элла», – так говорил ей муж. Она хотела бы всякий раз кричать на него, чтобы он не смел называть их сына уродом, а потом, лежа в постели спиной к нему, думала, что он прав.

Кристиан старался исправиться. Он действительно был умным мальчиком, и для него не было тайной отношение родителей к его странностям. Он пытался сдерживать себя, запретить себе делать «уродства», чтобы не огорчать маму и папу, он давал громкие обещания, что «больше так не будет». Но потом магия вырывалась снова.

Гермиона знала с поразительной точностью, что именно произойдет дальше, но не позволяла себе прерваться.

Она смотрела, как Кристиан постепенно рос, и, наконец, дошла до того рокового дня. Это был (мисс Сток помнила очень ясно) воскресный день, июль, стояла жара. Их маленькая семья отправилась в Лондон. Кристиан все сорок минут в поезде читал что-то, изредка отвлекаясь на пейзаж за окном, для того, чтобы тихо сказать: «Смотри, там лошади, мама!». Кажется, он немного стеснялся того, что ему это интересно.

Первые два часа в городе прошли спокойно – семья гуляла вдоль Темзы, Кристиан рассказывал вычитанные истории про Биг-Бен, а его отец отвечал рассказами о Черчилле и о Маргарет Тэтчер. Миссис Адамс только качала головой, обзывая их занудами, и пыталась переключить беседу на детективов, шпионов и прочие «более интересные вещи».

Погуляв по центру, они собрались в зоопарк, но не добрались до него. Смазанными кадрами замелькали: лицо полицейского, решившего проверить у мистера Адамса документы, вопль Кристиана и черный смерч, вырвавшийся из его тела. Простой вопрос полицейского совпал с рассказами матери о работе полиции – и мальчик испугался, что его родителей в чем-то подозревают.

Когда смерч исчез, полицейский лежал мертвым, деревья вокруг вырвало с корнем, телефонную будку отбросило и смяло. Кристиан задрожал и заплакал, а потом вдруг осел на землю.

Скорая, врачи, снова полиция, пытавшаяся выяснить, что произошло, и, наконец, человек с невыразительным лицом в строгом черном костюме-тройке, который сказал, что никто и ни в чем их не винит.

Мальчик скончался в больничной палате. Родителям дали обнять его, после чего вывели их прочь. Тот же мужчина в черном выразил соболезнования от лица Британского правительства и пообещал заняться похоронами.

Сами похороны – очень пышные и торжественные – женщина помнила слабо. Мир для нее постепенно погружался в черноту, но вдруг в ней вспыхнул огонек надежды. Она решила, что ее сын может быть жив.

Гермиона пролистывала как страницы обрывки лихорадочных записей, диалоги с мужем: «Они забрали его, чтобы изучить! Он жив! Наш мальчик жив и вернется к нам, надо только найти…» – «Ты бредишь!», – отвечал ей муж резко.

Потом развод, миссис Адамс стала мисс Сток. Картины стали ее спасением, якорем, который удерживал ее на поверхности жизни. И, конечно, она верила: ее сын жив.

Гермиона покинула ее сознание с тяжелым сердцем.

Чаще всего обскуров находили волшебники, но, видимо, это был один из случаев, когда он привлек внимание магглов. Человек с бесцветным лицом Гермионе не был знаком, но она узнала его манеру держаться и костюм – это был один из многочисленных агентов внутренней разведки, МИ-5. Она встречала их достаточно, чтобы опознать. Кристиана похоронили быстро, свидетелям заплатили за молчание – потому что такие случаи никогда не афишировались.

Странно, что об этом не сообщили волшебникам: тогда Гермиона еще работала на Министерство, и Майкрофт мог бы рассказать ей о произошедшем, хотя бы для того, чтобы команда обливиаторов стерла память тем, кому необходимо.

Но потом Гермиона прикинула даты и поняла, что в это время она не столько работала с Холмсом, сколько гонялась за Бруком по всей стране. Она могла пропустить этот инцидент.

Она посмотрела на спящую тревожным сном миссис Адамс и невольно ощутила укол вины. Если бы восемь лет назад она лучше выполняла свои обязанности, у этой женщины сейчас была бы нормальная жизнь, не отравленная бесплодной надеждой и не наполненная пустыми сожалениями.

Снова вернувшись в ее разум, Гермиона осторожно поправила ее память, не убирая воспоминания, а приглушая их, и покинула дом, возвращаясь в Министерство.

У нее было еще две семьи, которые требовалось посетить, но она позволила себе малодушие – отложить их на завтра, занявшись документами. Все увиденное требовалось занести в рабочий журнал, а все воспоминания о детях-обскурах – продублировать в Омут памяти. На это ушел весь остаток дня.

Она заработалась настолько, что едва не забыла о том, что ей предстояло вечером. К сожалению, вспомнила.

После непростого дня видеть Малфоя хотелось еще меньше, чем с утра, но Гермиона напомнила себе: «Услуга за услугу», – и стало легче.

Она провела почти час перед зеркалом, приводя себя в порядок – зеркало кривилось и отпускало ехидные комментарии, но, кажется, все-таки одобряло. В сущности, ей было все равно, как выглядеть – для встречи с Малфоем, пожалуй, защитный комбинезон из кожи дракона подходил куда лучше вечерней мантии, но был нюанс: она не собиралась выглядеть ни жалкой, ни слабой, ни глупой, а ей грозило и то, и другое, и третье, заявись она в один из самых дорогих ресторанов волшебной Британии в неподобающей одежде.

– Губы накрась, – мрачно посоветовало зеркало, убежденное, что темно-синий ей категорически не идет и сильно ее старит.

– Тебя забыла спросить, – огрызнулась она, но все-таки добавила косметических чар и отвернулась от зеркала – а потом медленно повернулась обратно.

Из-за стекла на нее смотрело собственное отражение, совершенно обычное, а между тем она была уверена, что на мгновение оно изменилось на отражение Той Гермионы.

«Кажется, у меня едет крыша», – подумала она, но не со злобой, а скорее тревожно. В конечном счете, ее ментальный эксперимент по погружению в подсознание был опасным и безрассудным, и то, что последствия его то и дело проявляются в реальном мире, вызывало естественные опасения.

Отражение не двигалось и не менялось.

Гермиона снова отвернулась, но с нехорошим предчувствием. Впрочем, учитывая ее полную бездарность в прорицаниях, нехорошее предчувствие значило только одно – встреча с Малфоем принесет целый ворох ожидаемых проблем.

Оборвав себя на мысли о том, что можно еще минут пять побыть дома и, например, посмотреть в окно, Гермиона переместилась ко входу в ресторан, под купол защитных чар, скрывавших крыльцо и площадку для аппарации.