Текст книги "Сферы влияния (СИ)"

Автор книги: Екатерина Коновалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 47 страниц)

Глава восемнадцатая

Министр был мрачен, его кустистые густые брови сошлись к переносице, и между ними залегла глубокая складка, губы были сжаты плотнее, чем у статуй.

Гермиона испытывала волнение – но это была только минутная слабость, почти сразу же прошедшая. Она могла простить себе иррациональный страх перед Майкрофтом Холмсом и вполне обоснованный – перед Джеймсом Бруком. Кингсли она бояться не станет. – Я думал, – проговорил он своим низким, тяжёлым голосом, – что мы договорились о сотрудничестве, Гермиона. А сотрудничество предполагает доверие.

Захотелось малодушно отвести глаза, увлечённо начать рассматривать ковёр или бумаги на столе – однако Гермиона не позволила себе этого. Она понимала, что рано или поздно Кингсли узнает о произошедшем – и была готова к этому. Удар был ожидаем. – Я не доверяю тебе и Министерству, – отрезала она. – И сохраняю за собой свободу действий и решений. – Твоя свобода не должна, – он опустил ладонь на стол, – вредить Министерству. Ты играешь… – Кингсли, – Гермиона опустилась на стул с высокой спинкой, – я уже давно не играю. Игры кончились. Всё, что я хочу… – Хочешь? – министр выдохнул. – Ты так и не повзрослела, Гермиона. Я позволил тебе влезть в это дело из уважения к тебе, надеялся, что… Как тебе вообще в голову пришло скрыть от меня поимку Брука? Код.

Ответ был в коде. Кингсли нельзя было знать о нём – и он же был единственный причиной, которую Кингсли принял бы в качестве оправдания. – Откуда ты узнал о Бруке? – спросила Гермиона вместо ответа. – У меня есть связи в мире магглов. И это не ответ. Брук – это не только твоя проблема, и не тебе решать… – Кингсли! – прервала его Гермиона. – Послушай.

Она всегда была плохой лгуньей, но должна была попытаться – если Кингсли прямым приказом запретит ей работать с сознанием Брука, её место займёт другой окклюмент. И рано или поздно он вытащит из безумной головы злого гения код, который может уничтожить мир. – Брук что-то замышляет, у него есть доступ к волшебному сообществу – я предполагаю, что он вышел на кого-то из потерянных детей восемьдесят девятого года рождения, но это не точно. Если он связан с кем-то большим, с кем-то, кто имеет вес – он может создать нам множество проблем, даже сидя за решёткой. Он совершенно безумен, с его сознанием почти невозможно работать, но я пытаюсь. Я не сказала тебе о его поимке… – вдох-выдох, глаза опускать нельзя, но и ловить прямой взгляд тоже не стоит, – потому что его сообщник может быть в Министерстве.

– Сообщник? – прорычал Кингсли. – Ты бредишь Бруком. Он спятивший маньяк, а ты хочешь меня убедить, что… – Его человек совершенно без памяти прошёл в Министерство. И принёс книгу.

Кингсли чуть наклонил голову, сложно было сказать, какие мысли бродили в его голове, но широкий лоб оставался нахмуренным. – Я запретил бы тебе приближаться к Бруку, – сказал он наконец, – но не буду этого делать. По двум причинам – и усвой их как следует. Первая – это то, что ты остаёшься членом Ордена Феникса, и эту связь между нами всеми не порвать никаким разногласиям. Вторая – ты очень хороший менталист и можешь расковырять содержимое черепушки Брука быстрее, чем кто-либо другой.

Гермиона медленно кивнула. Кингсли мог бы и не договаривать – его мысль она уловила полностью, но он всё-таки сказал: – Однако если будет ещё хоть что-то, хотя бы одно движение за моей спиной, я как старший товарищ по Ордену, беспокоясь о твоём благополучии, удалю тебя от Брука как можно дальше. И как Министр магии, вышвырну вон из страны, если ты начнёшь представлять угрозу её интересам.

Это было грубо.

Гермиона невольно подумала, что Майкрофт Холмс себе такого не позволил бы – эту мысль он выразил бы иначе. Но Кингсли оставался бывшим аврором, жёстким и прямолинейным, дубиной британской власти. – Я поняла, – произнесла Гермиона. – Хорошо бы, – вместо прощания произнёс министр.

А дальше начался ад.

День за днём, раз за разом Гермиона атаковала ум Джеймса Брука, но всякий раз терпела поражение. Она комбинировала разные зелья, воздействовала на его разум на разных уровнях, меняла триггеры – и всё равно терялась в лабиринтах его воспалённого сознания.

Он жил среди разрушения – более того, он сам разрушал себя. Гермиона не знала, когда он начал это делать, но он своими руками вырастил лес самоубийц, он поливал его кошмарами и бредовыми фантазиями, удобрял деревья страхами, корежил их стволы болью, а потом имитировал лечение, создавая искусственное удовольствие, которое только усугубляло агонию.

Гермиона стала бояться этого леса. Её стало трясти при одной мысли о Бруке. Ночами она просыпалась в ледяном поту, потому что даже совершенный окклюментный щит не сдерживал подступающих кошмаров.

Раз или два хотелось малодушно всё бросить.

Ещё трижды – сбежать в дом к Поттерам, устроиться на кухне у Джинни, прижать к себе брыкающегося Сириуса (она не могла бы сейчас даже в мыслях назвать старшего из детей Поттеров по первому имени), и просто разреветься.

Но она не чувствовала себя в праве взвалить этот ужас на плечи лучших друзей. И она не имела права всё бросить. Поэтому она снова и снова приходила в здание на Уайт-холл, в комнату с белыми стенами, и погружалась в ад.

Пока самым перспективным триггером оказалось слово «магия». Гермиона не увидела ни одного воспоминания, связанного с волшебниками, зато были рукописи – множество исписанных от руки и набранных на компьютере страниц текста книги, которая должна была стать первым камнем того моста, который мечтал построить Кингсли между волшебниками и магглами.

Рукописи из воспоминаний были настоящими, живыми, почти не искажёнными бредом – поэтому Гермиона возвращалась к ним, вдумывалась в них, надеясь найти подсказку.

Тщетно.

К концу второй недели Гермиона начала терять надежду, а вместе с тем подходило к концу и терпение Майкрофта.

До сих пор он предоставлял Гермионе право самой работать с Бруком так, как она сочтёт нужным, не появляясь в камере – или же нанося арестованному визиты в то время, когда Гермиона отсутствовала.

Однако рано или поздно он должен был поинтересоваться, как идут успехи, и он это сделал. Просто появился в комнате, сделал двоим боевикам, которые всегда сопровождали Гермиону к Бруку, непонятный знак, повинуясь которому они быстро поставили напротив Брука раскладной стул, а потом исчезли за дверью. – Продолжайте, – сообщил Майкрофт, располагаясь на стуле с явным намерением просидеть долго: откинулся на спинку, опёрся на зонт, закинул ногу на ногу.

Гермиона почувствовала, что его внимательный взгляд жжёт ей спину. Брук ухмыльнулся и подмигнул, сказав:

– А, дорогой мистер Холмс, решили присоединиться к вечеринке? – рассмеялся своим обычным, высоким смехом, так похожим на смех Волдеморта. – Вас тут и ждали. – Легиллименс! – выдохнула Гермиона почти беззвучно, в который раз врываясь в ненавистное сознание.

Пейзаж уже не угнетал – просто утомлял. Говорят, человек привыкает ко всему. Как менталист, Гермиона могла добавить к этому комментарий о пластичности человеческой психики, способной подстроиться практически под любые обстоятельства. Деревья привычно потянули к ней голые колючие ветви, но она отмахнулась от них. За этот день она планировала использовать несколько сокровенных триггеров – «дом», «мама», «поцелуй». Но вместо этого произнесла: «Мистер Холмс», – словно повинуясь какому-то наитию.

Перед ней был Биг-Бен, склонённый в сторону, будто бы заваливающийся на здание Парламента, но весьма узнаваемый. Сам Джим – герой воспоминаний – любовно коснулся губами стеклянного экрана своего телефона и набрал сообщение из нескольких несвязных слов: «Джамбо Джет. Дорогой мистер Холмс, мой дорогой».

Воспоминание прервалось, но оно было настолько живым и неискажённым, что Гермиона не могла не уцепиться за него, и повторила: «Мистер Холмс». В этот раз её втянуло в чёрный провал между корнями деревьев и выплюнуло в смутно-знакомой, но как будто видимой сквозь толстое стекло комнате. Груды бумажного мусора, грязные чашки на журнальном столике, череп на каминной полке, два несоразмерных кресла – Гермиона узнала это место. Гостиная Шерлока Холмса на Бейкер-стрит. Джим прошёлся по комнате, погладил пальцем обивку чёрного кресла, приблизился к каминной полке, снял череп и вдруг поцеловал его в обнажённые костяные десны. Череп задрожал и рассыпался прахом, а сам Джим улыбнулся – и улыбался всё шире, всё отчётливее показывая зубы. Мгновение – и Гермиона поняла, что это не улыбка. Он сам обращался в череп, словно кислота съедала его лицо, открывая белоснежные ровные кости. Нужно было вырваться назад – но воспоминание было слишком сильным, слишком болезненным и цепким. Оно держало Гермиону щупальцами чужой воли, и она билась в них, силясь освободиться. От губ и подбородка уже ничего не осталось, на очереди были щёки – они кипели, плавились и стекали, и уже можно было видеть, как бьётся в смертельной агонии подвижный по-змеиному язык.

«Очистить сознание», – повторяла себе Гермиона, но не могла отгородиться от жуткого видения. Собственный щит плавал и шатался, грозя разлететься на куски. А превращение всё длилось, и щёк уже не было, и уже нижние веки становились мягче, как свечной воск от пламени. Гермиона хотела закрыть глаза, но не могла этого сделать – и всё продолжала смотреть в лицо Джима, ловить его безумный, счастливый взгляд. – Гермиона! – позвали её сзади.

Джим щёлкнул зубами, намереваясь что-то сказать. – Гермиона! – раздалось настойчивее.

Веки потекли, новые капли расплавленной кожи потекли на некогда безупречный синий пиджак. И вдруг запястье обожгло холодом, таким реальным, что Джим из воспоминаний показался только бредом. Гермиона дёрнулась и вырвалась из его сознания – но только для того, чтобы, пошатнувшись, рухнуть на пол и отключиться. Боли от падения она уже не почувствовала.

Пришла в себя она в тепле. Голова болела, как и всегда после перенапряжения в работе с чужим сознанием, но зубы не выбивали дрожь, перед глазами не мелькали кошмарные образы. Всё прошло.

Она сглотнула густую вязкую слюну и открыла глаза, пытаясь понять, где находится.

Кабинет Майкрофта нельзя было не узнать. Камин жарко полыхал, на столике перед ним стоял чайник, а возле него – одна чашка, сахарница и вазочка с печеньем. Гермиона пошевельнулась – и поняла, что сидит в кресле и укрыта пледом. Оранжевым, почти как у скорой помощи.

Она была по-прежнему в своём маггловском костюме, но босиком – туфли обнаружились на полу, чуть в стороне от столика, кто-то поставил их идеально ровно, как на прилавке в магазине, и параллельно камину.

Она снова сглотнула – было немыслимым даже подумать о том, что Майкрофт Холмс собственноручно разувал её. Конечно, это сделали его люди – те же, кто принёс чай и плед. Однако не приходилось сомневаться в том, что из разума Брука её вытащил именно Майкрофт. Он догадался как-то, что ей нужна помощь, и своим ледяным прикосновением и окриками помог ей вернуться в реальность.

Гермиона осторожно обернулась, почти не сомневаясь в том, что кабинет будет пуст – и вздрогнула. Она была не одна.

Майкрофт сидел за своим столом и смотрел на неё очень внимательно, будто ожидая, когда же она повернётся. – Надеюсь, вы чувствуете себя лучше, Гермиона, – произнес он отстранённо. – Да, Майкрофт, – сказала она, но вышло очень хрипло и натужно. – Переутомление, я полагаю. Я не стал вызывать к вам врача, полагаю, что ваши специалисты справятся значительно лучше. – Это не переутомление, – Гермиона откашлялась и смогла нормально говорить, – это была схватка. Брук пытался убить меня, затянув в кошмар, я… – она резко втянула носом воздух и добавила очень тихо: – Я благодарю вас за своевременную помощь.

Кажется, Майкрофту эта благодарность пришлась не по душе, во всяком случае, он отвёл глаза в сторону.

Гермиона мысленно укорила себя за несдержанность – пожалуй, короткого: «Спасибо за заботу о моём здоровье», – было бы более чем достаточно. Но это было не слишком важно. Да, она пережила кошмарные мгновения в разуме Брука – но кажется, она нашла тот триггер, который поможет разобраться в его уме. В следующий раз она не допустит такой ошибки и не потеряется.

Она потянулась за чаем, налила себе немного – и замерла, едва не пролив заварку на стол. Чайник и чашку принесли работники, равно как и плед, но вазочка – была ей знакома. Она обычно пряталась за глобусом и настольным календарем на столе Майкрофта. И она стояла строго в центре стола, идеально ровно – совсем так же, как туфли.

Глава девятнадцатая

Холмс. Только не «мистер Холмс»-старший, а Шерлок – вот что оказалось отмычкой к сознанию Джима. Одно слово: «Шерлок», – открывало перед Гермионой огромный пласт извращённых, страшных, запутанных, но очень важных мыслей, образов и фантазий. Воспоминаний – реальных – почти не было. Те мгновения в пустой квартире да две короткие встречи, подробности которых было сложно разобрать за пеленой жаркого бреда – вот и всё. Но зато Гермиона больше не вязла в искусственно созданном болоте ложных образов, она видела настоящего Джима – и надеялась, что рано или поздно доберётся до информации о коде.

Джим, конечно, знал, что именно она ищет – то и дело он явно нарочно подкидывал ей обрывок мысли о взломе, информации и власти, но не позволял за него уцепиться.

Майкрофт стал присутствовать на каждом сеансе легиллименции. Гермиона попыталась было возразить, что предпочитает работать без наблюдения, но он просто проигнорировал её слова, только чуть приподнял бровь, как бы намекая на то, что однажды ей потребовалась помощь.

Он усаживался у неё за спиной на чёрном раскладном стуле, закидывал ногу на ногу и опирался одной рукой на свой вечный чёрный зонт – и сидел неподвижно на протяжении полутора часов. Как он находил это время в своем графике и чем ради этого жертвовал – Гермиона не знала. И дорого дала бы, чтобы избавиться от его наблюдения.

Почти неделю она изучала мысли Джима о Шерлоке. Иногда ей казалось, что разгадка совсем близко – остаётся протянуть руку и схватить. Но сделать этого не удавалось.

К концу недели Гермиона начала терять вспыхнувшую было надежду. Она в очередной раз вышла из сознания Брука, оттёрла со лба капельки пота, проигнорировала больной, измученный взгляд, которым Брук её одарил, и вздрогнула от раздавшегося за спиной:

– Выглядишь неважно, Джим.

Брук тоже вздрогнул – всем телом, нервно, и вдруг расплылся в широкой улыбке:

– Мистер Холмс, решили поболтать?

Скрипнул стул – Майкрофт поднялся на ноги и приблизился к Бруку. Гермиона сделала шаг назад, не понимая, что он задумал.

– Ты знал, что мой брат в детстве мечтал стать пиратом?

В глазах Джима загорелся безумный фанатичный огонек, губы раздвинулись в широком оскале улыбки.

– Я знал, – засмеялся он. – Знал, что вы догадаетесь, дорогой мистер Холмс. И ждал.

Гермиона поняла, что он задумал, и похолодела. Этого было нельзя делать – ни за что. Джим и так одержим Шерлоком Холмсом, если дать ему новую информацию…

Он ничего с ней не сделает, потому что едва ли когда-нибудь выйдет из белой камеры в подвале фешенебельного здания на Уайт-холл. Майкрофт сложил руки на груди с откровенно скучающим видом. Джим ещё шире улыбнулся и проговорил:

– А вы знаете, что та скверная девочка не погибла в Карачи?

На лице Майкрофта не отразилось и малейшей заинтересованности, но Гермиона почувствовала, что это были полезные сведения. И Джим почувствовал, потому что устало закрыл глаза и по возможности расслабился, всем видом давая понять, что больше говорить не собирается.

Гермиона вышла первой, Майкрофт проследовал за ней.

– Это опасно, – сказала она через несколько минут, когда они почти дошли до лифта.

– Оправданный риск, – безэмоционально ответил Майкрофт. – Нам нужна информация. Что с вашим расследованием?

Гермиона покачала головой. Ничего. Ровным счётом ничего. Шерлок не сумел отыскать даже крошечных следов сети Мориарти, хотя и отлично понимал, что она существует. Найти необученного волшебника тоже не удавалось – Гермиона даже обратилась к Невиллу за школьными списками, но он разочаровал её, сообщив, что большая часть бумаг сгорела во время Битвы, и восстанавливать их в общей послевоенной суматохе не стали. В Министерстве же был только реестр тех, кто поступил в Хогвартс.

Майкрофт никак не прокомментировал эту неудачу – но, очевидно, сделал какие-то выводы.

Допросы Джима пошли живее, за крупицу сведений о личной жизни Шерлока он выдавал своих агентов, каналы связи с террористами, а ещё сообщал множество мелких, на первый взгляд ничего не значащих деталей, от которых у Майкрофта на лице то и дело появлялась едва различимая хищноватая улыбка.

Гермиона подозревала, что присутствует далеко не на всех допросах, но не находила в себе мужества задать вопрос напрямую. Она продолжала проникать в сознание Брука, но почти не надеясь на результат – код был спрятан слишком надёжно, и становилось понятно, что Джим не даст увидеть его. Почти в отчаянии Гермиона пробовала экспериментальные методы. Читала его разум во сне, насылала намеренно ложные видения.

Это не помогало.

После очередного изматывающего дня Гермиона вернулась домой, в Дувр, позднее обычного, по привычке аппарировала в закрытый от магглов палисадник и направилась было к двери, но замерла на полпути. На крыльце сидела, обхватив себя за плечи, Джинни.

Она выглядела откровенно неважно – обычно яркие рыжие волосы словно бы потускнели и поблекли, макияжа не было, рабочая аврорская мантия сильно помялась.

– Что случилось? – спросила Гермиона вместо приветствия. Почему-то она была уверена, что сейчас Джинни кинется ей на шею или разрыдается – но нет, подруга пробормотала:

– Пойдём в дом. И налей выпить что ли…

Удержавшись от дальнейших расспросов, Гермиона сняла охранные чары и предложила войти. Не раздеваясь, достала бутылку старого «Огденского» и стаканы, щедро плеснула в оба.

Джинни уселась на подоконник, сдвинув книги, дёрнула ворот мантии, а потом быстрым движением опрокинула в себя половину стакана, и только после этого сказала спокойно:

– Твой Смит умер.

«И всё?», – едва не спросила вслух Гермиона, но промолчала. Да, парня с временным именем Джон Смит было жалко, но его разум был в плачевном состоянии, личность не восстанавливалась – его смерть не могла стать для Джинни таким потрясением. Она ведь была мордредовым аврором! Сколько преступников умерли у неё на глазах? Сколько ещё – от её рук?

Но она сидела здесь, на подоконнике, хлестала огневиски и готова была разрыдаться. Как будто что-то в ней сломалось – от известия о смерти незнакомого парня?

Сделав еще глоток, Джинни продолжила – таким же отстранённым тоном, едва ворочая языком: – Кингсли отдал приказ на устранение Брука. – Мерлин… – пробормотала Гермиона и почувствовала, что тоже хочет выпить – но не позволила себе этого сделать.

В одной фразе Джинни скрывался долгий рассказ, но Гермионе не нужны были подробности. Смерть Смита заставила Кингсли снова вернуться к проблеме Брука, а вернувшись к ней, он решил, что она нуждается в более радикальном разрешении. – Мы должны проникнуть в маггловское учреждение, где его содержат, и устранить «Авадой», – продолжила Джинни. – А что это за учреждение… – Я должна узнать у тебя, – Джинни истерически хихикнула, – вот за это мы сражались, понимаешь? За то, чтобы этот, мантикора ему в зад, политикан велел мне «вытрясти любым способом» информацию из моей лучшей подруги и крёстной матери моего сына! – Нет, – быстро сказала Гермиона, подходя к окну. – Что?

– Не так. Слишком примитивно и глупо. Джинни, Кингсли не идиот – он знает, как ты отреагируешь на такой приказ. Не может не знать… – Что ты имеешь в виду? – стакан стукнул о подоконник, Джинни соскочила на пол. – Бессмысленно требовать от тебя, чтобы ты вытрясала из меня информацию. Ты не станешь этого делать – а расскажешь мне обо всём, как ты и сделала, – Гермиона прикусила губу.

Она сказала Кингсли, что хочет найти в сознании Брука информацию о том недоучившемся волшебнике, который стихийной магией стёр память Смиту. И Кингсли согласился, что это нужно сделать. А теперь приказывает Джинни убрать Брука, причем таким способом, чтобы непременно её, Гермиону, об этом оповестить.

Из этого следует то, что он не поверил в эту ложь.

Он понял, что Брук нужен для чего-то другого, и хочет знать, для чего именно. Хочет знать про код. – Мне надо к Кингсли, – сказала Гермиона вслух. – Голову ему снимешь? – поинтересовалась Джинни, разом возвращая себе хорошее расположение духа. – Ну, тогда я с тобой. Давно не практиковала свой Летучемышиный сглаз.

Гермиона хмыкнула, хотя ей было совсем не до веселья, и покачала головой: – Справлюсь сама. Министр нам ещё нужен, а ты можешь наломать дров в гневе.

Джинни явно колебалась – ей хотелось присоединиться к тому, что в её воображении рисовалось горячей схваткой двух взбешенных сильных волшебников.

– В случае чего, меня он уволить не сможет, – напомнила Гермиона. – А ты без своей работы загнёшься моментально.

Кажется, этот аргумент подействовал, во всяком случае, Джинни расположилась в кресле у камина и сообщила: – Я тебя подожду.

Гермиона достала летучий порох и вошла в каминную трубу, на ходу превращая костюм в мантию. – Приёмная министра магии! – отчётливо произнесла она, бросая горсть пороха, и зелёное пламя подхватило её и потянуло прочь из дома.

В приёмной было тихо и пусто, если не считать секретаря, который мгновенно встрепенулся и вскочил с места, едва Гермиона шагнула на тёмный плотный ковёр. – Мисс Грейнджер, вам назначено? – Передайте господину министру, что я хотела бы с ним поговорить, – отозвалась Гермиона.

Секретарь наколдовал патронуса, и тот исчез за дверью, а спустя минуту вернулся, кивнул и растаял в воздухе.

Гермиона вошла в кабинет.

Кингсли, кажется, ждал её – стоял возле волшебной карты Британии, но смотрел куда-то в пустоту и едва ли до этого занимался делами. – Добрый вечер, Кингсли.

Он повернулся к ней и без приветствия или другого вступления произнёс: – Я думал, мы обсудили с тобой вопрос доверия, Гермиона. В прошлый раз. – Ты специально наговорил всю эту чушь Джинни? Почему было просто не вызвать меня?

Лицо Кингсли ещё потемнело, хотя, казалось бы, это было невозможно. – Решил напомнить, что ты не окончательно свободна от влияния Министерства.

Грубо. Как же грубо.

Но приходилось признать, что действенно. Да, сама Гермиона не имела никакого отношения к Министерству Британии, но под его началом работала Джинни. Ему подчинялся Невилл. От него зависел Гарри, в конце концов, не говоря уже о других членах семьи Уизли. – Не пытайся меня шантажировать, – сказала она спокойно, стараясь абстрагироваться от эмоций. Сложила руки на груди – по примеру Майкрофта. И так же, как это делал обычно он, чуть наклонила голову на бок с вежливым равнодушием. У Холмса, конечно, получалось достоверней и весомей. – Это не шантаж, – отозвался Кингсли. – Ни в коем случае. Я просто напоминаю тебе о наших договорённостях. Итак, Гермиона, зачем тебе Брук?

В кабинете было очень тихо, даже часы не тикали. Огонь в камине не разводили сегодня, и треск бревен не нарушал холодного молчания.

Гермиона понимала, что придётся сказать правду, не только потому что Кингсли мог навредить её друзьям – он мог угрожать сколько угодно, но никогда не пошёл бы против Гарри Поттера и близких ему людей, – но и потому что новая ложь закроет ей возможность работать с маггловским правительством и пытаться разгадать Брука. А ей было необходимо опередить Майкрофта и найти проклятый код. Его нельзя было оставлять в руках политиков – ни магов, ни магглов. – Я не лгала, когда говорила о волшебнике. – Его можно найти и после смерти Брука. – Я знаю, – согласилась Гермиона. – А вот то, что есть у него в голове, можно вытащить только из него живого.

Кингсли улыбнулся так, словно выиграл в лотерею. – Почему-то я так и думал, – сообщил он. – Садись.

Гермиона подвинула к себе стул и начала рассказывать, в душе понимая, что ещё пожалеет об этом.

С другой стороны, всё, что ей нужно – это чтобы Кингсли не мешал ей. Когда код будет получен, она сможет позаботиться о том, чтобы его не узнал никто посторонний.