Текст книги "Сферы влияния (СИ)"

Автор книги: Екатерина Коновалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 47 страниц)

Глава пятая

– Что ты здесь делаешь? – едва сумела выговорить Гермиона. Друг соскочил с подоконника и быстро проговорил: – Извини за вторжение, просто я не был уверен, что ты меня пустишь, так что… вошёл сам.

Гермиона тряхнула головой и пробормотала: – Знаешь, на секунду, когда я увидела тебя на подоконнике, я подумала…

Она замолчала, а Гарри недоуменно взлохматил волосы. Он не отличался способностью читать мысли, поэтому она была вынуждена закончить: – Джим Брук часто сидел на подоконнике, я испугалась.

Гарри виновато опустил голову и сказал ещё раз: – Извини.

Гермиона улыбнулась и задвинула непрошенные мысли поглубже. Гарри не был частым гостем в её доме, но она была рада его видеть – несмотря ни на что. Взмахом палочки она призвала чайник и чашки, Гарри уселся на диван, доставшийся Гермионе от прошлых владельцев квартиры, рыжеватый и потрёпанный, налил обе чашки и только после этого спросил: – Ты в порядке?

Почему-то Гермиона сразу поняла, что он знает о произошедшем. – Кто тебе рассказал?

На лице Гарри отразилось что-то похожее на смущение, сделавшее его очень похожим на того мальчишку, которого Гермиона очень хорошо помнила. От него давно ничего не осталось – наркотики или что-то другое сделали лицо целителя Поттера узким, длинным и излишне худым, в волосах уже виднелась седина, а пронзительные зелёные глаза потемнели и как будто потускнели. Но, неловко уставившись в пол, он стал похож на нескладного, доброго и отважного подростка, её лучшего друга, за которым она готова была идти без колебаний куда угодно. «Вместе с Роном», – не вовремя добавил противный голосок изнутри. И она согласилась с ним: «Вместе с Роном».

Мерлин, из них троих Рон был самым счастливым. Он так и остался молодым солнечным парнем, не ведающим сомнений и угрызений совести. Побег во время поисков крестражей был самым тяжёлым его преступлением. Ей и Гарри повезло меньше.

Гарри поднял голову и, чуть улыбнувшись, проговорил: – Как насчёт небольшой прогулки? Выберемся в маггловский Лондон, покатаемся на «Глазе»?

Гермиона нахмурилась – это предложение было странным, а жизнерадостность друга выглядела едва ли естественной. Когда они в последний раз виделись, он был мрачен и зол, не на неё, а на собственную жизнь. И это было два или три месяца назад. И вот, он сидит здесь, как будто заходит к ней на чай каждые выходные. – Гарри, – резко сказала она, – в чём дело?

Он изобразил удивление: – Ни в чём. Я просто зову тебя погулять и развеяться.

Гермиона подошла к нему и достаточно бесцеремонно взяла за подбородок, Гарри было дёрнулся, но безуспешно. Его глаза за стеклами очков были совершенно здоровыми – зрачки обычного размера реагировали на свет, как и полагается, белки только по краям чуть покраснели, но не отливали болезненной желтизной. – Эй! – он мотнул головой и все-таки вырвался. – Гермиона! Я ничего не принимал!

Он тяжело выдохнул и буркнул под нос: – Это была плохая идея.

После чашки чая и короткой, но действенной угрозы применить легиллименцию Гарри рассказал о причинах вдруг нахлынувших дружеских чувств – и этот рассказ Гермионе совершенно не понравился.

– Ночью твой… не знаю, как его зовут, позвонил мне на мобильный телефон. – Кто мой? – едва спросив, Гермиона и сама догадалась об ответе – потому что только одному человеку, после смерти Брука, могло бы прийти это в голову. – Ты знаешь, – пожал плечами Гарри, подтверждая её догадку, – тот маггл. Он рассказал про вчерашнюю ночь и… Слушай, я и сам пришёл бы, если бы знал! – он раздражённо хлопнул себя по коленке, резко перестав походить на мальчика Гарри и превратившись в нервного, дёрганного и нездорового целителя Поттера, под носом и возле губ которого обозначились угрюмые складки. – Но я не знал. Твой… я всё ещё не знаю, как его зовут, сказал, что тебе нужно отвлечься и не быть одной.

– Зачем тебе телефон? – невнятно спросила она. – Дурсли. Старуха Фигг. Приятели. Сигнал ловит плохо, в интернет выходить получается не всегда, но связь есть. Правда, этому человеку, – с нажимом заметил он, – я номера не давал. – Ему и не нужно. Сомневаюсь, что в Британии есть хоть что-то, о чём он не осведомлён, – Гермиона подняла голову и подумала, что эти слова произносит совершенно таким же тоном, каким их произнёс бы сам Холмс.

Майкрофту ничего не стоило найти в базе данных нужный номер и по сигналу сети или ещё каким-нибудь техническим деталям определить, что он принадлежит именно Гарри – кажется, в Британии никто не мог иметь тайны от старшего Холмса. Но Гермиона не понимала другого – зачем было это грубое и бесцеремонное вмешательство? Гарри сказал, он позвонил ночью – скорее всего, сразу после того, как ушёл из гостиной. А ещё до этого он приехал за ней на Тасман-роуд, сам, без водителя.

Гермиона устало опустилась на диван рядом с Гарри и беспомощно уткнулась лбом в его костлявое жёсткое плечо. Поколебавшись, Гарри обнял её, погладил по голове и устроил подбородок у неё на макушке.

Минуты шли, а логическая цепочка так и не выстраивалась. Иди речь о другом человеке, Гермиона назвала бы эти поступки своеобразной заботой, и вчера ночью она почти примирилась с мыслью о том, что это была действительно забота. Но звонок Гарри – уже слишком.

Каждое действие и каждое слово Майкрофта Холмса имело двойной смысл – Гермиона привыкла к этому за годы вынужденного общения с ним. И она научилась эти смыслы разгадывать. – Гермиона! – позвал её Гарри.

Она ничего не ответила, вслушиваясь в мерный стук его сердца, и он продолжил: – Он прав, я говорю тебе как целитель. После такого стресса тебе необходимы положительные впечатления, иначе… – он сбился, а Гермиона вдруг подумала о том, что Гарри как никто другой знает, каково это – знать, что из-за тебя погибли люди. Он много лет винил себя в смертях тех, кто пал от руки Волдеморта – и Гермиона много лет твердила ему, что в этом нет его вины, что он сделал всё, что было в его силах. Почти то же самое, только совсем другими словами, говорил ей вчера Майкрофт. Возможно, у Холмса были свои причины играть в заботу, и позднее с ними придётся разобраться. Но сейчас Гермиона разрешила себе о них не думать. – Значит, «Глаз»? – спросила она, поднимая голову и заставляя себя улыбнуться. Гарри ответил ей широкой мальчишеской улыбкой и кивнул: – «Глаз».

Они не ограничились колесом обозрения – тем более, что оно оказалось ужасающе медленным, и почти половину всего времени пришлось любоваться на ремонт и стройку, а наверху Гермионе стало почему-то страшно. Они побывали у мадам Тюссо, и Гермиона едва удержала Гарри от оживления огромного зелёного антропоморфного существа, пытавшегося кого-то схватить, потом аппарировали к Букингемскому дворцу, но развода караула не застали, правда, честно постояли возле ограды и посочувствовали парням-гвардейцам в тяжёлых меховых шапках.

Сначала Гермионе было неловко – она не чувствовала никакого желания веселиться, среди толпы хохочущих детей, восторженных туристов и влюблённых парочек она ощущала себя древней старухой без капли жизни и радости.

Но Гарри был упрям, и вдруг, в какой-то момент, измазавшись в фисташковом мороженом, Гермиона поняла, что не просто смеётся, а искренне хохочет. Гарри неприлично заржал и ткнул в неё пальцем, и она в порыве ребячества мазнула начавшим таять зеленым пломбиром ему по лицу и с трудом выдавила сквозь душащий и почти истерический смех: – Цвета Слизерина!

Гарри обиженно хрюкнул – и мороженое на его лице окрасилось в красный цвет. Магглы шарахались в сторону, но без злобы или настороженности, а с добрыми улыбками. Магию они не заметили, видели только двух дурачащихся взрослых. Наверное, их принимали за влюблённых – это было совершенно не важно.

Когда мороженое начало подсыхать липкой коркой, Гермиона сумела успокоиться и беспалочковым заклинанием очистила и себя, и Гарри. Он шумно выдохнул, запустил пальцы в волосы и сказал: – Тебе идёт смеяться.

Начало темнеть, и Гарри, не слушая возражений, перенёс их на сияющую огнями Пикадилли, полную художников, музыкантов и зевак. Лондон Гермионы был тихим, величественным и древним, а Лондон Гарри рассыпался разноцветными мозаичными осколками, как картинка в калейдоскопе. – Смотри! – Гарри ткнул пальцем куда-то в сторону, и Гермиона увидела огромное здание, напомнившее (нет, нельзя было позволить воспоминаниям отравить этот день!) магазин близнецов Уизли. – Я в детстве иногда таскал у Дадли пакетики «M&M’s». Это такие драже. Ничто в сравнении с «Берти Боттс», но… – Я всё-таки магглорожденная, – напомнила Гермиона, и Гарри, осёкшись, фыркнул. – Забыл. Джинни и детям всё нужно объяснять. Не только про «M&M’s» или «Сникерс», даже про «Битлз».

Он опустил голову и отвернулся, как будто засмотрелся на девчонку с разноцветными волосами, рисующую на влажном блестящем асфальте светящимися красками портрет Фредди Меркьюри.

Гермиона не рискнула его окликнуть и приблизилась к огромному стеклянной стене «Мира «M&M’s», прижалась носом к стеклу. Было ещё не поздно, и у стендов и витрин толпились дети и подростки. Звуки стали как будто тише, отступили, остались только картинки. Две девочки с одинаковыми розовыми рюкзаками, на которых нарисованы уже незнакомые Гермионе герои новых мультфильмов, рассматривают плюшевые игрушки. Трое мальчишек в школьной форме, в пиджаках и коротких бриджах, о чём-то яростно спорят у огромной стены, составленной из прозрачных колб, заполненных разноцветным драже – издалека кажется, что это сотни факультетских часов из Хогвартса. Скучающая девочка лет четырнадцати с нарочитым недовольством отмахивается от актёра в костюме красного драже – она уже совсем взрослая, ей всё это неинтересно, но её взгляд нет-нет обращается к полкам со сладостями.

Гарри сзади приобнял её за плечи, Гермиона вздрогнула и отвернулась от витрины. – Зайдём? – широко, но уже не так искренне, как раньше, улыбнулся Гарри, но Гермиона покачала головой. Ей больше не хотелось веселиться, она устала и хотела только одного – оказаться дома, под тёплым одеялом, и спать, спать, спать до тех пор, пока не выспится окончательно.

На углу торгового центра мигала красным видеокамера – кто-то посчитал, что на одну милю в Лондоне таких камер как минимум четыре. По статистике Департамента магического правопорядка, их было куда больше – от пяти до восьми на милю. Полиция не имела доступа и к половине из них, что там, даже к трети – в отличие от спецслужб. Майкрофт Холмс, при желании, мог контролировать каждую камеру в стране, включая эту, которая сейчас чёрным и обманчиво-слепым глазом таращилась на них с Гарри.

Было странно и глупо думать, чтобы он вдруг решил уделить внимание именно ей, едва ли на Пикадилли сейчас происходило что-нибудь, заслуживающее его внимания, но всё-таки было неуютно. – Что там? – спросил Гарри – он не заметил камеры, когда он начинал служить в Аврорате, они ещё не стали всеобщей проблемой, а целителю не было нужды от них прятаться. – Ничего, – Гермиона волевым усилием отвела взгляд от камеры, но тут заметила движение. Корпус чуть наклонился вперёд, роняя с козырька несколько капель дождевой воды, а потом повернулся, обращая взор на выход из подземки.

Гермиона с трудом проглотила вязкую густую слюну и повернулась к Гарри. Он выглядел притихшим и чем-то удручённым. Возможно, думал о Джинни и об их браке – таком идеальном со стороны и таком тяжёлом изнутри. – Я хочу развестись с Джинни, – словно вторя её мыслям, сказал Гарри. – Мальчики уже достаточно большие, они поймут. Лили только… тяжело это воспримет. Но мы по-прежнему будем видеться, и со временем она тоже… – Гарри, – прервала его Гермиона, – ты ведь любишь Джинни. Помнишь, мы говорили с тобой, – она чуть замялась, подбирая слова. – О нас? – Гарри грустно покачал головой. – Да, но ты правду тогда сказала – никто не знает, что могло бы быть.

Джинни и дети были теми якорями, которые – Гермиона верила, что это так! – удерживали Гарри на плаву эти годы, не допускали срывов. Если он останется один, он рано или поздно вернётся к наркотикам. Что до Джинни – почему-то о подруге Гермиона подумала не в первую очередь, – то ей развод разобьёт сердце, но не в метафорично-романтическом ключе, а в самом настоящем. Джинни жила своей семьёй, вернее, даже не так – она жила Гарри, дышала им с того момента, как впервые увидела. – Она меня убивает, – проговорил Гарри, – прощением, заботой, всем, что делает. Ты не позволила бы мне и десятой доли того, что позволяет она. И, – Гермиона не видела его взгляда, но была уверена, что он сдерживает слёзы, – и моя мать не позволила бы. Знаешь, кого я видел в нас с Джинни?

Гарри мог бы этого не говорить, все вокруг повторяли, что они вдвоём – точно как ожившие Джеймс и Лили Поттер. – А мой отец, – продолжил он, – не сделал бы и сотой доли того, что я делал.

Наверное, Гермиона ещё нашла бы какие-то слова – о Джинни или об ошибках, но воздух перед ними замерцал. Она быстро прошептала маскирующее заклятие – и вовремя. Мерцание стало отчётливей, и спустя секунду или две из него появился серебристый сверкающий гигант – внешне неуклюжий медведь-гризли. Маленькие глаза уставились на Гарри с пристальным вниманием, пасть раскрылась и пророкотала низким, хрипловатым голосом профессора Лонгботтома: – Гарри, я нигде не могу тебя найти. Ты читал вечерний «Пророк»? Я назначил всему Отряду Дамблдора встречу после одиннадцати в «Кабаньей голове». Нам необходимо это обсудить.

Гермиона старым механическим движением опустила руку в карман, но, конечно, не нащупала там фальшивого галеона – монетка валялась где-то среди вещей, так и не разобранных после переезда из Дувра. – Приходи, – почему-то жалобно закончил медведь и исчез.

Гарри вытащил из-за шиворота маленький мешочек, сунул в него руку и достал галеон, повернул – на ребре действительно светилась новая дата и новое время. – Когда они поменяли управляющий объект? – зачем-то спросила Гермиона. Её заклинание позволяло назначать собрания только лидеру, Гарри. – Они не меняли, – отозвался друг, – я отдал Невиллу свой ещё тогда, – не было нужды пояснять, когда именно. – Что в «Пророке»?

Было время, когда газету Гермиона выписывала и читала каждый день – тогда от её осведомленности зависели жизни. Потом она делала это по привычке, но со временем «Пророк» сменился научными журналами. Она не держала ежедневную газету в руках уже несколько лет – всё равно там не было новостей, способных её заинтересовать. – Не знаю, – ответила она.

Гарри взял её за руку, готовясь переместиться куда-то, а Гермиона бросила взгляд на камеру видеонаблюдения – она всё также записывала людей, выходящих из метро.

Глава шестая

В «Кабаньей голове» было темно, грязновато и мрачно, как и в то далёкое время, когда здесь впервые собрался «Отряд Дамблдора», маленький и, в сущности, смешной – не менее смешной, чем другая её, Гермионы, затея, ГАВНЭ в поддержку домашних эльфов. Что горстка школьников могла сделать с государственным устройством, со всеобщей несправедливостью или мировым злом? Горько было думать, что те школьники сделали куда больше, чем нынешние взрослые.

Гермиона поддерживала связь далеко не со всеми бывшими боевыми товарищами – после смерти Рона видеть их стало больно, и она прекратила посещать общие сборы и праздники. Она не видела их такими, сидящими вокруг стола в трактире старика Аберфорта, уже очень давно.

Гарри сбросил с них троих – себя, Гермионы и подхваченной по дороге Джинни – мантию-невидимку, и разговоры тут же стихли, а потом друзья бросились обнимать своего обожаемого предводителя, а с ним и Джинни. Гермиона сделала полшага в сторону – и оказалась избавлена от участия в этих нежных приветствиях. Только Луна подошла к ней, едва махнув Гарри рукой, прищурила свои огромные серые глаза и сказала задумчиво:

– То, что ты ищешь, у тебя за спиной. Главное, не забудь посмотреть.

Гермиона удержалась от того, чтобы оглянуться, и с уверенностью в голосе ответила:

– Я ничего не теряла. Но спасибо.

Луна улыбнулась, поправила прядь длинных, кажется, ни разу не стриженых волос, и заметила:

– Не обязательно терять, чтобы искать.

В этот момент их окликнул Невилл – высокий, грузноватый, очень похожий на своего патронуса-медведя, и Луна обернулась к нему – что несказанно обрадовало Гермиону. Пророческие высказывания Луны с давних пор пугали её до мурашек по коже, а особенно страшно становилось оттого, что было очевидно – она не использует легиллименцию, однако видит человека насквозь, и заслониться от неё невозможно. Или же это нужно делать на принципиально ином уровне.

– Гермиона! – позвал Гарри, и она всё-таки подошла к общему столу, обменялась рукопожатием с Невиллом, кивнула Чжоу и её молчаливому спутнику, общим взмахом руки поприветствовала тех, с кем не встречалась уже многие годы: худую, похожую на загнанную лошадь Алисию, располневшего короткопалого Дениса Криви, улыбчивую розовощёкую Ханну и остальных.

Ей ответили общим, доброжелательным:

– Привет, Гермиона.

Гермиона чуть прикрыла глаза и, когда Невилл попросил у Аберфорта одиннадцать кружек сливочного пива, ей вдруг показалось, что она вот-вот услышит в общем гуле звонкий дуэт Фреда и Джорджа и вторящего им недавно сломавшимся до конца баском Рона.

– Друзья! – пророкотал Невилл, разговоры смолкли, и наваждение рассеялось. Гермиона открыла глаза. – Было бы здорово собраться, чтобы просто увидеть друг друга.

Гермиона почти машинально вытащила из сумочки свежую газету, которую забрала с площади Гриммо и уже успела пролистать. Невилл заметил её движение и удовлетворенно покивал:

– Я знал, что ты уже в курсе, Гермиона. Поделишься?

Она протянула номер остальным, и те, кто ещё не успел прочесть его, по очереди начали перелистывать помявшуюся бумагу.

Когда Гермиона услышала сообщение Невилла, она испугалась, по-настоящему, и в газете ожидала найти всё, что угодно: новость о возрождении Волдеморта, сообщение о массовых смертях, преступлениях. Не ожидала только увидеть на первой полосе серебряную «В» на чёрном фоне и строгим шрифтом набранные слова: «Скончался Амос Диггори, верховный чародей Визенгамота. Вечная память».

В сравнении с тем, к чему она готовилась, эта новость показалась почти что благом. И всё-таки она встревожила Невилла и остальных – и Гермиона догадывалась, почему. Будь она сильней, она сказала бы об этом Гарри и не пришла бы.

– Амос Диггори был тем, на кого мы могли положиться в грядущих выборах, – оправдывая ожидания Гермионы, произнес Невилл. – Пока он возглавлял Визенгамот, мы могли не бояться, – он перевёл взгляд на Гермиону, и ей стало вдруг неуютно, словно она была причиной смерти волшебника, – что созданный нами после победы мир окажется в неподходящих руках.

Члены «Отряда Дамблдора» были с ним согласны и поддержали единым вздохом. Гермиона опустила глаза и сосредоточила внимание на поверхности выщербленного старого стола. Мерлина ради, она не хотела находиться здесь, не хотела слушать этого обсуждения. Она покончила с политикой, на этот раз навсегда, и не собиралась влезать в нее снова. С нее было довольно.

– Пока Диггори был жив, я мог смеяться, читая про выдвинувшего свою кандидатуру Малфоя, или Забини, или Гринграсса, – продолжил Невилл, – но теперь мне не смешно. Мы все пожертвовали слишком многим, чтобы спасти Британию от им подобных.

На своём посту Диггори оставался «орденцем», человеком Дамблдора, борцом за справедливость и светлую магию. И в грядущих выборах Министра Магии он отдал бы свой решающий голос за либерала Тиверия Маклаггена или кого-то из бывших членов «Ордена Феникса». И тогда благополучному послевоенному мирку ничто не угрожало бы.

Всего раз или два Гермиона думала о том, что Невилл – тот, каким он стал, – больше подходил на роль спасителя волшебного мира, чем Гарри. В нём не было надломленности, он не знал сомнений и не сомневался в том, что правильно. Едва ли он когда-нибудь притрагивался к наркотикам – даже выпившим его было трудно представить. И сейчас он говорил так, словно не сомневался – все присутствующие, если потребуется, пойдут за ним в бой, даже если биться было не с кем.

– Что ты предлагаешь? – спросила Гермиона куда резче, чем собиралась.

На ней скрестились колючие взгляды, и она почувствовала их осуждение: не за этот вопрос, конечно, а за то, что была причастна к позорной отставке и аресту Кингсли, за то, что была замешана в его делах, замарана. Только Луна смотрела безмятежно и куда-то поверх её плеча, как, впрочем, и всегда – наверное, изучала мозгошмыгов.

– Делать то, что должно. В рамках закона или за его пределами. После того, что сделал Кингсли, Визенгамот с радостью выберет и в Верховные чародеи, и в Министры кого угодно из консерваторов, – жёстко ответил он, не сомневаясь, что его слова не вызовут возражений.

– И что? – повторила Гермиона, поднимаясь. – Пойдёшь на митинг, как делают магглы? Подкупишь редакцию «Пророка»? Убьёшь Малфоя?

Они не понимали главного – эпоха злодеев прошла, а значит, минули и времена героев. Гермиона это уяснила слишком поздно, по горло провалившись в вонючую политическую жижу. Только на мгновение по лицу Невилла прошла тень сомнения, но тут же исчезла, и он сказал:

– Если потребуется, Гермиона.

Гарри открыл было рот, и Гермиона почему-то понадеялась, что он сейчас тоже встанет и скажет спокойным тоном человека, который уже выиграл все свои войны: «И правда, ребята, давайте расходиться по домам. Или закажем пару бутылок старого «Огденского». Хватит с нас битв».

Конечно, он не сказал, а запустил пятерню в волосы и проговорил:

– Я не допущу, чтобы Пожиратели смерти пришли к власти, – что было подхвачено дружным «ура».

Гермиона с грохотом отодвинула табурет, и снова оказалась под прицелом взглядов.

– Простите, друзья, – сказала она, расправляя недавно трансфигурированную мантию, – но я не могу в этом участвовать.

Джинни отвела глаза, Гарри принялся изучать стол, зато Невилл смотрел прямо и мрачно.

– Ты готова была пожертвовать жизнью, чтобы не позволить им уничтожить наш мир. А другие – Ремус, Фред и Джордж, Тонкс и десятки наших друзей погибли ради этого.

Как изящно он объединил смерти Фреда и Джорджа! Тонко, почти незаметно. Он мог бы ещё добавить Рона, но, слава Мерлину, не сделал этого.

– Я не с вами, – ответила Гермиона тихо.

– В таком случае, – его пальцы сжались в кулак, но быстро расслабились – он оставался благородным гриффиндорцем, – тебе стоит уйти.

Никто не попытался остановить её, никто даже не потребовал вернуть галеон. Гермиона вышла из-за стола, ещё раз поправила мантию и аппарировала в оглушающей тишине.

Дома тоже было тихо, а ещё темно и пусто. Зажигать свет она не стала, просто забралась на подоконник с ногами и прижалась лбом к стеклу, вглядываясь в мутные из-за снова начинающегося дождя силуэты на улице. Раз или два её рука тянулась к палочке, а губы почти проговаривали: «Акцио, огневиски», но в голове звучал холодный голос Холмса: «Вы совершенно не умеете пить крепкий алкоголь», – кажется, он говорил как-то так? – и от желания выпить не оставалось и следа.

Предсказуемо, спустя два или три часа в комнате с хлопком появился Гарри – Гермиона не сомневалась в том, что он придёт. То, что в нём осталось от справедливого Гарри Поттера, требовало объяснений.

– Они разочарованы, – проговорил он обиженно.

Почему-то она так и думала. Гарри подошёл к окну, опёрся рукой о раму, нависая над Гермионой, и всё так же обиженно пробормотал:

– Гермиона, которую я знал, не ушла бы.

В другое время этот упрёк её разъярил бы, но, кажется, в последние дни она исчерпала запасы душевных сил, и на эмоциональные реакции была не способна, поэтому просто ответила:

– Гарри, которого я знала, умер пятнадцать лет назад в вонючем наркопритоне.

Он отшатнулся, и она почувствовала что-то похожее на постыдное удовольствие от осознания того, что сумела сделать ему больно. Кисловатая ядовитая волна прошла по телу, ударила голову, и Гермиона продолжила:

– А та Гермиона осталась с Роном в одной могиле, знаешь ли. С меня довольно политики. И если кресло министра каким-то чудом получит Малфой… – она выдохнула, – мне плевать.

Гарри отошёл от окна, почти скрылся в темноте комнаты, и оттуда сказал:

– Я надеялся, что… – Гарри сделал долгую паузу, настолько долгую, что Гермиона уже хотела было переспросить, что он имел в виду, но он заговорил снова: – Что с ним тебе будет легче.

– С ним?

– С твоим… магглом.

Несколько секунд смысл его слов не доходил до Гермионы, а потом стали понятны его прошлые оговорки, и в душе закипела ярость. Подумать, что её с Майкрофтом Холмсом могли связывать чувства – это было оскорбительно. Почти. А ещё очень глупо, потому что Майкрофт – не тот человек, который позволит себе подобную сентиментальную чушь.

– Меня и Майкрофта, – отчеканила она, – связывают сугубо деловые отношения.

Ей даже трудно было объяснить, почему предположение Гарри, высказанное так уверенно и безапелляционно, настолько сильно её взбесило, но её начинало трясти.

Лица Гарри видно не было, но тон из просто обиженного стал холодно-оскорбленным:

– Мне ты могла бы не врать. Я же не осуждаю тебя. Наоборот, этот Майкрофт тебе подходит… больше, чем Рон. И, тем более, чем я.

– Замолчи, – велела Гермиона и спрыгнула с подоконника. У неё начали чесаться ладони – магия буквально искрила, пытаясь вырваться из-под контроля. Гарри напрашивался на заклинание.

Гарри действительно замолчал, виновато опустил голову, сцепил пальцы замком – и Гермиона пожалела о том, что вспылила. В конце концов, в самом его предположении не было ничего оскорбительного. А если учесть, при каких обстоятельствах он встречался с Майкрофтом, ошибка была простительна. Далёкому от политики Гарри тяжело представить, что существуют люди, стремящиеся к тотальному контролю над всем и всеми.

– Мне правда жаль, что ты не поможешь нам, – сказал Гарри после минутного размышления, – Но я настаивать не буду, учитывая все обстоятельства, – он не упомянул ни суда, ни обвинения, но намекнул на них весьма прозрачно.

– Даже если бы их не было, – зачем-то добавила Гермиона, – я бы отказалась. Мы уже попытались построить новый мир, и, как видишь, не преуспели. Как знать, может, какой-нибудь Забини или Гринграсс справятся лучше.

– Или Малфой? – поджал губы Гарри.

Представить себе Драко Малфоя, облеченного реальной властью, было трудно, даже, пожалуй, немного смешно – он был для этого слишком мелким и слишком зависимым. Стань он министром, и страной править будет Нарцисса. Что-то внутри – та самая «правильная» Гермиона Грейнджер, если только от неё хоть что-то осталось, – противилось этой идее. Но настоящая Гермиона сказала вслух:

– Или Малфой, – потому что дала себе слово: никакой политики.

– Ты так не думаешь, – вздохнул Гарри, но без убежденности в голосе. Гермиона пристально вгляделась в его худое лицо и вдруг подумала о том, что ему тоже плевать на Министра магии и Визенгамот – все, что его интересует, это шанс вырваться из собственной надоевшей жизни, снова почувствовать себя национальным героем, тем самым Гарри Поттером, который одолел одного из самых опасных темных магов последнего столетия, а не посредственным целителем, мучительно борющимся с пристрастием к маггловским наркотикам.

Хотелось сказать, что она не станет желать удачи, но это прозвучало бы жестоко, так что она промолчала. Гарри кашлянул и повел плечами, как будто замерз:

– Мне пора, наверное. Джинни ждёт.

«Джинни, которая ещё не знает о скором разводе», – повисло в воздухе. Как знать, может, Джинни развод пойдёт на пользу. Она всю жизнь была зависима от Гарри, любила его не просто сильно, а даже как будто болезненно. Если она справится с разбитым сердцем – она справится, – то наконец-то начнёт жить для себя, а не для него.

– Пока, – неуверенно махнула она рукой. Гарри ответил похожим жестом и с тихим хлопком исчез, оставив Гермиону в пустой тёмной комнате.

За окном продолжал накрапывать дождь, мелкие капли расчертили стекло узкими штрихами. Гермиона обняла себя за плечи и зажмурилась, отчаянно желая перестать думать, но внутренний монолог не прекращался, и болезненные темы: мёртвая Джейн, замыслившие политический переворот друзья, а ещё зачем-то Майкрофт, – крутились в сознании, как какой-то проклятый перпетуум-мобиле, причиняя физическую боль.

Становилось душно, квартира как будто давила со всех сторон, стены словно ожили и начали сдвигаться к центру. Не открывая глаз, Гермиона резко крутанулась на одном месте и аппарировала прочь. Прохладный влажный воздух обжёг лёгкие, по коже тут же прошли мурашки, но сознание прояснилось. Она оказалась на севере Лондона, на окраине Ридженс-парка, глухого и тёмного в это время, без единого работающего фонаря (1). Проходить за живую изгородь не хотелось, и она неторопливо побрела вдоль неё, даже не пытаясь заклинанием защититься от холодных дождевых капель – наоборот, подняла голову и подставила под них лицо. Было неприятно, но странным образом успокаивало и очищало сознание. Только это было непривычное очищение – не попытка скрыться за толщей океанской воды, а предельное обнажение собственных мыслей.

Первой из них была о Джейн. «Ты не виновата в её смерти», – мысленно очень твёрдо сказала сама себе Гермиона, но совершенно не поверила. Она была единственной, кто имел небольшой шанс спасти девочку, и она не смогла воспользоваться им – и всё, больше даже не о чем было говорить.

Гермиона медленно опустила голову и сосредоточила взгляд на мелькающей под ногами мокрой плитке тротуара. «Самообвинение кажется людям очень выгодной стратегией ухода от действительности», – сказал ей вчера Майкрофт. Имел ли он в виду только Джейн – или что-то большее?

Плитка была новой: идеальные квадратики, которые так удобно считать и по которым так сложно делать ровные шаги, всё время норовя поставить ступню точно в расстояние от щели до щели и из-за этого сбиваясь с шага.

Ещё вчера утром Гермиону возмутило бы подобное нравоучение от Холмса, человека без души и сердца. Вот только прошлой ночью, говоря о своей сестре, он не был человеком без сердца. Он казался живым, и единственное его отличие от неё, Гермионы, было в том, что он не сломался.

Её уничтожила смерть Рона и сознание своей вины, а он нашёл в себе силы жить, похоронив сестру. Возможно, дело было в Шерлоке, которому требовались помощь и поддержка. Гермиона очень точно помнила свою первую встречу с Майкрофтом, состоявшуюся задолго до того, как они начали играть в политику: в наркопритоне, где она искала Гарри, а он, толстый неповоротливый молодой человек в белоснежном костюме, приводил в чувство своего брата. Он выглядел так, словно точно знал, что делать – сколько раз он делал то же самое до того? И сколько раз – после?