Текст книги "Сферы влияния (СИ)"

Автор книги: Екатерина Коновалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 47 страниц)

Глава двадцать восьмая

Первым заговорил Майкрофт – очень ровно, спокойно и даже прохладно, глядя куда-то за спину Гермионы: – Мне нужно ваше фото и отпечатки пальцев, документы будут готовы в течение часа. Израильский паспорт (1). Полагаю, у вас есть способы отслеживать волшебные методы передвижения, поэтому лучше воспользоваться маггловским. Самолёт класса «стэлс» подадут в Хитроу. – Майкрофт, – Гермиона подняла ладонь, прося его остановиться. – Вам следует уехать из страны. – Я не сбегу.

Она отвернулась и сделала несколько долгих вдохов и выдохов. Мерлин, это было действительно страшно. Она, бесстрашная Грейнджер, оказалась той ещё трусихой, когда речь пошла о её собственной шкуре. Но она не собиралась бежать. – Алогично, – произнёс Майкрофт.

Гермиона стиснула кулаки и зажмурилась. Однажды она уже была в бегах – и пусть тогда они с Гарри и Роном на самом деле выполняли важную миссию Дамблдора, по факту это были бега. Они прятались, постоянно перемещались с места на место, следили за каждым своим шагом, взвешивали каждое слово и ежечасно, ежеминутно боялись, что их найдут.

Она не хотела бояться снова. – А вы бы убежали? – спросила она. Майкрофт не ответил, и Гермиона обвела взглядом ту часть кабинета, которую видела со своего места. Спинка кресла, камин, подставка под зонтик, ковёр на полу, а ещё, невидимые ей, журнальный столик, большой письменный стол – множество деталей, которые создавали особую атмосферу и своеобразный уют и сопровождали Майкрофта повсюду, будь то его комнаты в клубе или рабочий кабинет.

Он понял, о чём она думала, потому что заметил: – Зависит от ситуации.

Гермиона подошла к камину и заговорила максимально спокойно: – Вам придётся проследить, чтобы Шерлока вытащили из морга. Заклятие спадёт само собой к завтрашнему утру. Место встречи с Габриэль – ступени Французской национальной библиотеки. Шерлок должен быть там завтра. И…

Гермиона не могла точно объяснить, в чём дело, но чувствовала потребность поблагодарить Холмса за его специфическую заботу. То, что он готов был помочь ей выбраться из страны, причём сам, безо всяких просьб – это было ценно и неожиданно. – И спасибо за предложенную помощь.

Запиликал телефон Майкрофта. Он ответил, но всего двумя словами: «Да» и «Позже». И Гермиона всё-таки нашла в себе смелость сказать: – Майкрофт, если меня арестуют, то я уже не смогу вас прикрыть. Ваши воспоминания… – Должны быть удалены, – согласился он.

К горлу подступили горькие слёзы, в носу захлюпало. Она ведь почти победила, почти сумела разрешить эту проблему так, чтобы никто не пострадал – кроме Джима, разумеется, но он был не жертвой, а причиной всех бед и в защите не нуждался. – Вы сотрёте мне память? – уточнил Майкрофт светским тоном. – Лучше я, чем коновалы из отдела обливиации.

Она не хотела этого делать. Мерлин, она поклялась, что никогда больше не сделает этого, когда вернула память родителям и впервые после года разлуки посмотрела маме в глаза. А потом, когда папа отказался называть её своей дочерью, она повторила клятву. Любые магические манипуляции, лечение, работа с сознанием – но не стирание памяти, не уничтожение самого сокровенного.

К сожалению, выбора не было. Если Кингсли рассказал о её роли, то рассказал и о Холмсах, а также о том, что Майкрофт знает куда больше о мире магии, нежели ему полагается. Ему сотрут память – так или иначе. Но сделают это грубо, вырвут воспоминания с корнем, повреждая хрупкие нейронные связи, обрекая Холмса на кошмары, фантомные головные боли и постоянные состояния дежавю. Такого Гермиона не пожелала бы и врагу.

Она обернулась и направила кончик палочки Майкрофту в лицо. Рука дрожала очень сильно, ходила ходуном, но Гермиона не сомневалась в том, что заклятие ей удастся. Она ведь была лучшим менталистом Европы.

Майкрофт стоял очень ровно, выпрямив спину и вскинув голову, и выражением лица был очень похож на брата – это сходство между ними проявлялось очень редко, а потому особенно бросалось в глаза. – Гарри Поттер рассказал мне, что вы… угрожали ему, – сказала она, не опуская палочки. Майкрофт изобразил что-то вроде улыбки: – Конечно, рассказал. – Зачем?

Пусть это было эгоистично, глупо и несвоевременно, но она хотела знать – зачем? Какое дело Холмсу до проблем одного волшебника-наркомана? – Считайте это… – он тихо засмеялся, – дружеской услугой. – А вы верите в концепцию дружбы? – Разумеется, нет, – он сложил руки на груди. – А вот вы верите.

Постепенно дрожь проходила, и, хотя мышцы руки начали ныть, палочка уже не тряслась. Её конец был устремлён Майкрофту точно в лоб. «Давай, Грейнджер», – велела она себе, но вместо заклинания произнесла: – Я сохраню ваши воспоминания. Запечатаю во флакон. И если ситуация повернётся так, что… – она не сказала вслух: «Что с меня снимут обвинения и разрешат вернуться к обычной жизни», – повернётся благоприятно, то я верну их вам. – Что именно вы сотрёте? – Всё, что касается сотрудничества с магическим миром, оставлю только общие знания о существовании магии. Пробелы заполню ложными образами. Разумеется, вся информация о спасении Шерлока останется – я скорректирую только источник.

Майкрофт поджал губы и как будто с раздражением спросил: – Воспоминания будут храниться у вас? – У вас. У меня будет обыск, а ваш кабинет наверняка оснащен подходящими тайниками. Разумеется, воспоминание о его расположении я вам сотру. – У меня дома… есть подходящее место для хранения информации подобного рода.

Гермиона взглянула на часы, показывающие начало одиннадцатого. Ей стоило бы поскорее вернуться к себе домой и там ждать вызова в Министерство или прихода авроров. Но Майкрофт был прав – воспоминания не стоит прятать в клубе, пусть даже и в личном кабинете.

Она опустила палочку и протянула Холмсу руку, тот сразу же сжал её ладонь, заставив уже привычно поморщиться от ледяного прикосновения.

Местоположение дома Майкрофта Гермиона знала, аппарировала недалеко от дверей небольшого, отдельно стоящего кирпичного дома в тупике на Роберт-стрит. Вопреки ожиданиям, вокруг не было решётки с колючей проволокой, а на крыше не затаилась охрана. Если бы не отделённость от остальных домов, жилище Майкрофта показалось бы ничем не примечательным.

Майкрофт поморщился, явно борясь с тошнотой после аппарации, и первым подошёл к дверям дома, остановился на пороге – и дверь распахнулась сама собой. – Распознавание лица? – Сетчатки. Прошу, – он посторонился, приглашая Гермиону войти.

Если снаружи дом был заурядным, то изнутри – ничуть. Тот, кто создавал убранство дома, вдохновлялся викторианскими особняками, спроектированными в подражании лучшим образцам английской готики. Деревянная обшивка, на стенах – подсвечники, очень искусно оборудованные электрическими лампами, на полу – тёмный узорчатый ковёр.

Майкрофт провёл Гермиону вверх по лестнице, открыл ещё одну дверь прикосновением руки (Гермиона предположила сканирование отпечатков пальцев) – и они оказались в рабочем кабинете, как две капли воды похожем на кабинет Майкрофта на Уайт-холл. Даже портрет Королевы висел на том же месте, над столом, и глобус также стоял по правую руку, закрывая – Гермиона не смогла удержаться и не проверить – такую же вазочку с печеньем.

Будь у неё больше времени, она, возможно, и сказала бы что-нибудь про обстановку. В конце концов, изучение личности Майкрофта Холмса с целью выяснить, где в нём заканчивается машина и начинается человек, было её давним и привычным занятием. Но сейчас это было неважно. – Где тайник?

Предсказуемо, он размещался в стене, но открывался последовательным нажатием шести невидимых глазу кнопок. Гермиона запомнила расположение и уточнила: – Вам он не понадобится?

Майкрофт пожал плечами, показывая, что у него есть и другие хранилища, так что потеря одного его не расстроит, а потом сказал: – Не стоит откладывать.

Что чувствовал Шерлок Холмс, делая сегодня утром шаг с крыши, навстречу гибели, даже зная о том, что его страхуют? Наверное, что-то подобное тому, что чувствовала сейчас Гермиона. Шаг в пропасть. И пусть будет страховка – пропасть реальна, падение будет реальным. Она малодушно зажмурилась, надеясь утихомирить разбушевавшиеся нервы, унять бьющееся о рёбра сердце и успокоиться.

Океанская волна поднималась постепенно, накрывая её сознание плотной пеленой воды. И под этой водой не было ни волнений, ни сомнений. Где-то в глубине души Гермиона хотела сказать что-то ободряющее или хотя бы поблагодарить за совместную работу и за… да, за своеобразную заботу, которую Холмс проявлял. Но окклюметный щит позволял мыслить здраво: Майкрофт не вспомнит этих слов, так зачем попусту сотрясать воздух? – Это будет не больно и не причинит вам никакого вреда, – произнесла она вместо: «Я рада, что работала с вами».

Холодные глаза Майкрофта, кажется, чуть-чуть потеплели, в них мелькнуло странное выражение, которое было легко расшифровать: он понял именно то, что она хотела сказать, проигнорировав сказанное. – Благодарю за содействие в разрешении проблемы Мориарти, – ответил он обычным своим тоном, но в этот раз понять второй смысл Гермиона не сумела.

Океан поглотил её чувства, сомнения и метания, на поверхности остался только трезвый разум, который знал, что нужно сделать. – Обливио, – прошептала Гермиона и оказалась в сознании Майкрофта. Ей не нужно было просматривать воспоминания – да она и не хотела этого делать. Она просто собирала их, как собирают ягоды, тщательно, не пропуская ничего, никакой малости. Краем глаза она видела, как в реальном мире от головы Майкрофта отделился пучок сияющих нитей, и взмахом палочки создала подходящий сосуд. Нити втекли в узкое горло и улеглись, заполняя флакон почти до краев. С тихим скрипом встала на место деревянная пробка.

А в разуме Майкрофта тем временем заполнялись лакуны. Мозг человека несовершенен, но гибок – он помогал восстановлению, сам сращивал разрывы, выдавал ложные воспоминания, чтобы только закрыть ноющие дыры. И вскоре лакун не осталось.

Гермиона прервала контакт – и вовремя. Майкрофт пошатнулся и начал заваливаться на спину, но она успела поймать его левитацией и усадить в кресло.

Он проспит не дольше получаса, а когда проснётся – новые воспоминания уже займут свои места.

Гермиона убрала флакон с воспоминаниями в тайник и закрыла его, проверила код – всё работало. На всякий случай наложила поверх стены заклинание, отводящее взгляд – чтобы Майкрофту или его любопытному братцу и в голову не пришло её рассматривать.

Она уже собралась уходить, но вспомнила о важной детали. Достала цепочку, сняла с пальца Майкрофта кольцо и начала осторожно распутывать собственные чары. Не стоило оставлять подобных улик. Сначала цепочка, потом кольцо вспыхнули красноватым светом, ненадолго нагрелись, но тут же остыли. Протеевы чары развеялись.

Гермиона вернула кольцо обратно, спрятала цепочку в карман и аппарировала домой.

Конечно, её уже ждали – двое авроров, которых она знала только в лицо, а не по именам, умело и достаточно деликатно снимали сеть защитных заклинаний. – Не стоит, – окликнула их Гермиона. – Я здесь.

Оба аврора тут же бросили свое занятие и взяли её под прицел палочек. – Мисс Грейнджер, – сказал тот, что моложе, – мне жаль, но у нас ордер на ваш арест, подписанный малым советом Визенгамота.

Аврорам было лет по двадцать пять. Для них Гермиона была не только и не столько признанным учёным с мировым именем, сколько героиней Той войны, подругой Гарри Поттера. Так что сожаление было искренним.

Окклюметный щит-океан пока не пропал, поэтому Гермиона совершенно спокойно, не испытав даже намёка на страх, протянула волшебную палочку. Её убрал в специальную кобуру тот, который пока молчал.

Так как она пока была только обвиняемой, а не преступницей, её не заковывали в кандалы – просто аппарировали в Министерство, придерживая за запястья. По Атриуму и коридорам, полным нервных, взбудораженных сотрудников, прошли, не привлекая внимания – со стороны Гермиона пока не походила на арестантку. – Мисс, вас до суда будут содержать в камере в аврорате, – сообщил тот же аврор, которому было жаль ее арестовывать. – Она вполне комфортабельна, заверяю вас.

Гермиона это знала. Это была одна из тех камер, в которую когда-то помещали Шерлока, где позднее держали множество подозреваемых, где до недавнего времени жил безымянный Джон Смит.

У дверей камеры дежурил ещё один аврор, он привычным движением провёл сверху вниз палочкой, проверяя, нет ли у Гермионы при себе оружия или зелий, а потом снял запирающие чары.

Дверь распахнулась, Гермиона прошла внутрь – и за её спиной задвинулась стена. Изнутри – белоснежная. Снаружи – прозрачная.

Примечания: 1. Израильский паспорт «Даркон» – очень удобная штука, он дает право на безвизовый въезд примерно в 150 стран. Если сбегаешь – самое то.

Глава двадцать девятая

– Гермиона Джейн Грейнджер, – в огромном зале суда голос председателя, старичка малого Визенгамота, разносился равномерно, чуть гулко и совсем без эха, – вы стоите перед Визенгамотом, верховным судом магической Британии. Вы осознаёте это? – Осознаю, – она сидела в кресле посреди зала, живые цепи тихо, почти неслышно покачивались, свисая с ручек, и Гермиона пальцами ощущала их лёгкую вибрацию.

Людей было много – полный состав Визенгамота, наблюдатели от Международной Конфедерации Магов, сторонние эксперты, авроры, пресса. Самый интересный процесс уже прошёл – бывший министр магии Кингсли Шеклболт признался в осознанном, регулярном и намеренном нарушении Статута о Секретности, подтвердил желание провести интеграцию с миром магглов и, по итогам слушания, был осуждён на три года Азкабана и три года домашнего ареста. Также ему навсегда запретили занимать руководящие должности, преподавать и работать в структуре Министерства Магии. Но и дело Гермионы вызывало интерес – по старой памяти, как и всё, что так или иначе связано с Гарри Поттером и прошлой войной.

Пульс гулко стучал в ушах, во рту горчило, но Гермиона была спокойна – кажется, уже ничто не могло её напугать или выбить из равновесия, ничто не могло потрясти. Она была готова ко всему, включая перелом палочки, Азкабан, ссылку.

Это спокойствие пришло не сразу, разумеется. Сначала, немного выйдя из прострации и придя в себя в камере предварительного заключения, она расплакалась – глупо, по девчачьи, размазывая по щекам сопли и слёзы и отчаянно жалея себя. В голове набатом била мысль: «За что?». Почему именно она? Почему всё это досталось ей?

Потом слёзы закончились, здравый смысл взял верх над эмоциональностью, и Гермиона сумела хотя бы внешне успокоиться, но внутри её трясло от страха и напряжения. Спасение Шерлока, уничтожение воспоминаний Майкрофта, общение с Гарри и его непростые признания, потом арест – всё это тяжело было даже осознать.

До вечера она приходила в себя, немного поспала, но не прикоснулась к хорошо сервированному обеду, доставленному домовыми эльфами. А около десяти – часы в камере были – к ней пришёл профессор Вагнер.

Он словно похудел и уменьшился за день, лысина ярко блестела от пота, морщины вокруг глаз стали глубже и темней. Он пожевал губами, пощелкал пальцами и только после этого спросил: – Как же вы так, дорогая моя?

Гермиона не ответила, но улыбнулась профессору максимально бодро. Не хотелось даже думать о том, что он сейчас чувствовал. Она была его гордостью, его студенткой, потом лаборанткой, ещё позднее – коллегой.

– Как же вы? – повторил он, огляделся и неловко пристроился на деревянном табурете из светлого дерева. – Зачем вы в это впутались?

Гермиона опустила голову со стыдом. – Я впуталась ещё в детстве. А потом просто не нашла, – она кашлянула, прочищая горло, – не нашла сил уйти. Мне это показалось нечестным.

Вагнер постучал носком запыленного ботинка по полу. – Зачем же так? – конечно, он и не ждал ответа, и заметил: – Вас будут судить, моя дорогая. Я, конечно, ходатайствовал за вас, и целитель Ойстерман написал прошение. Он читал вашу статью о лечении маниакальных расстройств методом глубокого погружения в память пациента. Да, сильная работа, такой потенциал… – Как вы вошли, профессор?

Он оглянулся с удивлением: – Я же эксперт-менталист, у меня допуски. На время расследования я у вас в Министерстве как дома. Эх, – он махнул рукой. – Почему вы не пришли ко мне? Я бы вам контракт с лабораторией сделал, никакой суд бы не призвал. – У меня было приглашение от МАКУСА, – прошептала Гермиона. – Пришло несколько дней назад. Работа в штате, в исследовательском центре, полная секретность.

Вагнер выдохнул сквозь сжатые зубы – свистяще, тяжело, и пробормотал: – Британцы с честной игрой, какие же вы сложные. – Что меня ждёт, профессор?

Вагнер привычно промокнул лицо платочком, скомкал его, спрятал обратно в карман пиджака и только после этого сказал: – Пока никто не знает, большинство членов Конфедерации настроены очень решительно, и вашему Визенгамоту придётся учитывать их требования.

Гермиона ощутила лёгкое прикосновение к сознанию и подавила желание закрыться щитом. Все нужные воспоминания уже были надёжно спрятаны в таких тайниках, до которых даже Вагнер не доберётся, а обязательного сканирования ей не избежать. Перед глазами калейдоскопом закрутились воспоминания. Вагнер работал профессионально, не задевая почти ничего личного (разве что пару раз мелькнула её гостиная в Дувре), только связи с маггловским миром, разговоры с Кингсли, работу с Бруком. Вагнер просмотрел и самоубийство Брука на крыше, и гибель Шерлока – это воспоминание было нечётким, Гермиона смотрела на то, как он летит с крыши, сквозь слёзы и едва осознавала, что видит. Последним был разговор в кабинете Майкрофта Холмса, дрожащая палочка в руках и тот самый «Обливиэйт». – Ваш министр намеренно втянул вас в историю, дорогая, – проговорил наконец профессор. – Скверно, скверно.

Это слово – «скверно» – профессор тогда повторил еще несколько раз, дважды покачал головой и ушёл, прекрасно понимая, что сделать ничего нельзя, да и не нужно.

Следствие шло два месяца. Два месяца одиночества в камере с белоснежными стенами. Почти отдых: сколько угодно книг, три раза в день – качественная и вкусная еда, и только изредка – допросы. Допрашивали её мягко и вежливо – и как героиню войны, и как незаменимого помощника Аврората и ДМП.

Гермиона больше не плакала и постепенно пришла к тому блаженному состоянию покоя, в котором и отправилась в зал суда. Она не боялась наказания – она его желала. На её совести было много преступлений, из которых разглашение тайны магического мира – далеко не самое тяжёлое. Она убила человека. Кровь Рудольфа Холмса была на её руках. Но даже если списать ту смерть на политическую необходимость или даже несчастный случай – разве то, что она сотворила с родителями, не заслуживает кары? Разве смерть Рона – не её вина? И разве не она нарушила клятву самой себе, забрав у Холмса воспоминания?

У Достоевского был блестящий момент – когда герой, еще недавно скрывавшийся от полиции, начинает прилюдно каяться в надежде на то, что кто-то его услышит и дарует ему заслуженное наказание. Гермиона давно не перечитывала того романа и не могла вспомнить названия, кажется, совсем очевидного, но этот эпизод не раз приходил ей на ум во время двухмесячного ожидания.

Суд был долгожданным. – Продолжается слушание по делу восемьсот сорок четыре «цэ». Гермиона Джейн Грейнджер, – произнес председатель, вырывая её из собственных мыслей, – вам вменяется в вину сознательное нарушение Статута о Секретности на протяжении восьми лет. Что вы можете сказать в свою защиту?

Это была формулировка, которую в протокол допроса включила сама Гермиона ещё лет десять назад. Тогда, молодая, полная энтузиазма и веры в свои силы изменить мир, она не могла подумать, что окажется той, кому этот вопрос задают. И уж тем более не могла подумать, что действительно ответит: – Ничего. – Ваши воспоминания были изучены, и было установлено, что на нарушение Статута о Секретности вас толкнул непосредственный начальник, бывший министр магии. Это правда?

Можно было сейчас кричать, что это Кингсли виноват. Но она никогда не любила перекладывать свою ответственность на других. Если бы рядом был Майкрофт Холмс, он сказал бы: «Глупо и нелогично», – и был бы прав. Мысль о Майкрофте оказалась неприятной – Гермиона была виновата перед ним. Если бы не она, он никогда не оказался бы втянут в проблемы магического мира. – Есть ли те, кто желает свидетельствовать против Гермионы Джейн Грейнджер и за неё?

Конечно, были. В основном, свидетельствовали в её пользу. Выступил Гарри, который добрых двадцать минут распинался о том, как несправедливо судить Гермиону за то, что она выполняла приказы своего начальника. Он приходил к ней несколько раз – безо всякого на то права, просто потому что он Гарри Поттер. Сообщил, что Шерлок выжил, выбрался из морга и скрылся где-то, а потом извинялся, хотя так и не сумел внятно объяснить, за что.

Выступила Джинни, но больше говорила о незаменимой помощи Аврорату в допросах особо сложных преступников. Выбрался из хогвартских теплиц Невилл, не имевший к делу никакого отношения, но пылавший праведным гневом. На какой-то миг Гермиона испугалась, когда вышел Тони Голдстейн. Она не боялась его обвинений, но в глубине души опасалась, что он сковырнул созданный ею блок, раскопал настоящие воспоминания. Но он только подтвердил, что она при нем стёрла память магглу, который знал о магии слишком много.

Наконец, все, кто желал высказаться, сделали это, и председатель суда стукнул молоточком по деревянной доске. – Волшебники и волшебницы Визенгамота, вина Гермионы Грейнджер не подлежит сомнению, – ещё бы, она ведь призналась, – кто за то, чтобы определить для неё мерой наказания заключение в Азкабане на верхнем уровне сроком на год и на три года запретить занимать административные или преподавательские должности?

Вверх поднялось совсем немного рук, и Гермиона перехватила недовольный взгляд мужчины в мантии МКМ – видимо, он подозревал, что более жёсткого наказания для неё никто не потребует. – Кто за то, чтобы приговорить ее к двухгодичному домашнему аресту с запретом на занятие административной или преподавательской работой на тот же срок?

В этот раз голосовали многие – больше половины.

Снова ударил молоток – приговор был определён.

Гермиону проводили домой под стражей, авроры сняли её чары полностью и наложили собственные, с дополнительным внутренним контуром, и настоятельно посоветовали не пытаться его взломать, чтобы не навредить себе. Гермиона и не собиралась. После суда на неё навалилась апатия. Хотелось спать, и она, только бросив несколько очищающих заклинаний, устраняя накопившуюся за два месяца пыль, повалилась на постель и заснула тяжёлым, неприятным сном, полным смутных и нечитаемых видений.

Проснулась она рывком от ощущения чужого взгляда. В тёмной комнате кто-то был. Сжала рукоятку палочки, затаила дыхание. Она не была бойцом и не могла понять, где притаился враг, но чувствовала его. Нужно было включить свет, использовать «Люмос», но она не могла. Сердце сковал ужас. Она не ожидала нападения, никому уже не была нужна – но кто-то пробрался к ней в защищённый аврорами дом и стоял в комнате, дожидаясь её пробуждения или готовясь нанести удар.

Свет вспыхнул сам, по глазам ударило, Гермиона вскрикнула и выпалила «Иммобилусом», но человек в углу мягко ушёл от удара и быстро сказал: – Успокойтесь!

Она выдохнула, приоткрыла слезящиеся глаза и увидела ночного гостя. Он был ей незнаком. В темной мантии, худощавый, высокий и с совершенно незапоминающимися чертами лица. Невыразимец. – Что Отделу Тайн нужно у меня дома? – спросила Гермиона, садясь на кровати и набрасывая на голые колени край одеяла. – Приятно, что вы по-прежнему хорошо мыслите, мисс Грейнджер. Моя фамилия Эванс, – как и у всех остальных невыразимцев, разумеется. Они все были Эвансами, Джонсонами или Смитами, изредка попадались Брауны, Скотты и Грины. – Здравствуйте, мистер Эванс. Что вам нужно? Я больше не работаю на Министерство, как вы знаете.

Эванс улыбнулся американской улыбкой – у невыразимцев всегда были белоснежные зубы: – Конечно, я знаю о ваших трудностях. Но мы предполагаем, что они временные и, скажем так, принесут вам исключительно благо.

Можно было не спрашивать, что они имели в виду. Почти наверняка родной Отдел Тайн сейчас сделает ей то же предложение, что и американский МАКУСА незадолго до ареста: работа в закрытой лаборатории. И если американцам можно было отказать, то Отдел Тайн так просто не отстанет.

Гермиона сделала вид, что увлеклась изучением облупившегося маникюра. Она осуждена – и рада этому. Но ей досталось очень лёгкое наказание. Всего лишь домашний арест, жизнь среди книг, в родных стенах на короткие два года. Она не сможет заниматься любимой работой, но может продолжать писать монографию или систематизировать исследования. Это наказание – не более чем принудительный отпуск.

Невыразимец Эванс предлагал ей другой путь, значительно менее приятный и больше похожий на наказание. Ведь наказание – это делать то, чего не хочешь, верно? Она не хотела работать на правительство и, особенно, на секретную службу. Она не хотела заниматься проектами Отдела Тайн. Поэтому не колебалась, прежде чем сказать: – Я согласна на ваше предложение.

Эванс хмыкнул: – Я вам его ещё не сделал.

Гермиона повторила его ухмылку и сказала тоном, который про себя определяла как «майкрофтовский»: – Достаточно того, что вы его обдумали, мистер Эванс. Я согласна.

Конец второй части