Текст книги "Сферы влияния (СИ)"

Автор книги: Екатерина Коновалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 47 страниц)

Глава тридцать третья

Есть решения, которые нужно принимать быстро и доверяясь только своему чутью. Это был явно не тот случай. Слова Майкрофта не оставляли Гермиону ни на мгновение. В течение двух дней, она спала только с зельем «Сна-без-сновидений», а просыпаясь, вновь возвращалась к ним, обдумывая снова и снова, будто от этого они могли приобрести новый смысл. «Я могу предположить, что мистер Малфой и Джим Мориарти были близки, так или иначе». Малфой искал Брука. Сама мысль о связи этих двоих, какой бы характер она не имела, была противоестественной. Малфой – трусливый жалкий хорек, бледная тень своего сволочного, но умного отца и жалкое подобие изворотливой, хитрой матери. Чем он мог заинтересовать Брука? Гермиона была бы рада забыть лицо Джима, но редкие кошмары, прорывающиеся через окклюментный блок, не позволяли этого сделать. Она помнила его совершенно отчетливо: его лицо, голос, манеры, сводящий с ума лес самоубийц в его голове. Тогда она посчитала, что до защиты Брук додумался сам, но, если они были знакомы с Малфоем, хорек мог подсказать ему несколько ходов. Это все равно не объясняет, зачем Малфою интересоваться Бруком, выходить на Майкрофта, пытаться выяснить что-то о его судьбе. Если только, разумеется (Гермиона скривилась от этой мысли), их отношения не носили интимный характер. Думать об этом было омерзительно, но приходилось, потому что тогда паззл складывался почти целиком. Брук ищет волшебника, который поможет ему провернуть аферу с отправкой книги в Министерство Магии, выходит на Малфоя. Они становятся близки, Малфой попадает от Брука в зависимость, дает ему нужную информацию, в том числе и о том, как послать компрометирующую книгу членам Международной Конфедерации Магов, а потом Брук пропадает. Малфой в растерянности, начинает искать его – но не находит. Ни в волшебном, ни в маггловском мире. Он начинает наугад бросаться от одной инстанции к другой, наверняка пользуется легиллименцией – тщетно. Его интерес не ускользает от внимания Майкрофта Холмса. Майкрофт на тот момент лишен подлинных воспоминаний, но его сведений хватает, чтобы распознать волшебника. Гермиона хорошо могла представить их первую встречу. Малфой одновременно злится, потому что вынужден общаться с магглом, пытается найти информацию у него в голове, но не преуспевает в этом. И тогда… «Я предлагаю вам сделку, мистер Малфой, – как наяву прозвучал в сознании Гермионы голос Майкрофта. – Нам обоим нужна информация, не так ли?» Майкрофт – единственный, кто может помочь Малфою в поисках, поэтому хорек соглашается на все условия. Приносит книги, рассказывает о волшебном мире, взамен получая крохи сведений о судьбе своего любовника. Майкрофт говорил, что не боится Малфоя – разумеется, ведь только он служит тонкой путеводной нитью между Малфоем и Бруком. Конечно, он говорит, что сбор сведений требует сил и времени. Кормит правдой вперемежку с ложью. Потом выборы. Малфой наверняка заверил Холмса, что, в случае избрания Забини, волшебники не будут вмешиваться в дела магглов, и Британское правительство это полностью устраивает. Все, что остается Майкрофту – рассказать о последних днях жизни Брука и о его смерти. Но он этого не делает, потому что… Гермиона складывала эту картинку, сидя в своем кабинете и не обращая внимания на то, что уже глубокая ночь. На этом «потому что» она вскочила с места и опрокинула кружку с кофе, заливая бумаги. Короткое: – Тергео! – и бумаги высохли. А она задумчиво прошлась по комнате, села обратно за стол и вслух произнесла: – Потому что Малфой решает шантажировать меня, чтобы найти Шерринфорд. Это был единственный фрагмент, который разрушал все. В нем не было никакого смысла. Майкрофт не стал бы говорить о ее участии в деле Брука, чтобы не потерять право на эксклюзивность информации, но почему-то Малфой решил, что Гермиона может знать больше. Сдвинув бумаги, Гермиона устало уронила голову на рабочий стол и закрыла глаза, только для того, кажется, чтобы снова увидеть жуткую ухмылку Брука. Малфою не было никакого смысла опаивать ее приворотным, но он это сделал. Сделал, потратив много сил, рискуя попасться и встретиться с разъяренным менталистом, способным выжечь ему мозг, в то время как все, что ему требовалось, у него уже было: и переворот, и источник информации о Бруке. В дверь постучали. Гермиона дернулась и снова уронила кружку, по счастью, уже пустую. – Войдите! В кабинет не вошел, буквально вплыл мистер Кто. Свой обычный костюм он решил украсить лентой мишуры, которую перекинул через шею на манер шарфа. – Дорогая мисс Ата! Все работаете? – Безуспешно, мистер Кто, – покачала она головой. – Я могу дать полный доклад о природе обскуров, но я не знаю ни одного способа им помочь. Разве что не допускать возникновения этой… аномалии. Мистер Кто всплеснул руками: – Так ведь и это хорошо, дорогая мисс Ата! Предупреждение болезни – ничуть не хуже ее лечения, а как по мне, – он подмигнул, – даже лучше. Гермиона покачала головой: – Я предоставлю вам подробный доклад по этому вопросу, но не думаю, что мы сможем что-то предпринять. Среди чистокровных или полукровок не бывает обскуров – только среди магглорожденных, которые растут в условиях неприятия магии. Боюсь, чем дальше будут развиваться маггловские технологии, тем их будет больше. Мистер Кто дернул за кончик мишуры, и вместо шарфа она теперь стала напоминать удавку. – Знание проблемы – половина пути к ее разрешению, мисс Ата, – сказал он без тени улыбки. – Сегодня Новый год, как насчет того, чтобы присоединиться к друзьям и выпить? – он подмигнул, как будто намекал на что-то, им обоим известное, развернулся на каблуках и взялся за ручку двери. – Мистер Кто! – окликнула его Гермиона. Он обернулся. – Еще одно. Магглы изучали тело Кристиана Адамса, провели полное исследование крови и ДНК. С точки зрения физиологии, он был совершенно здоров. Брови мистера Кто сошлись домиком, что в скудном эмоциональном диапазоне маски невыразимца выражало удивление. – Это означает, что обскур – проблема только ментального характера. – Хорошо, что у нас есть менталист. Жду доклада, мисс Ата, но только после того, как вы отметите Новый год, – и он скрылся за дверью. Гермиона взмахом палочки собрала бумаги и спрятала их в ящик. Она не собиралась ни праздновать, ни писать доклад. Если она хотела этой ночью заснуть без помощи зелий, ей нужно было разобраться с Малфоем. Она вышла из кабинета, поднялась в Атриум Министерства, подошла к камину, бросила горсть пороха и сказала: – Площадь Гриммо, двенадцать. Едва пламя вытолкнуло ее в гостиной, Кикимер подскочил и, поклонившись, сказал: – Добро пожаловать, нечистокровная подруга хозяина. – Здравствуй, Кикимер, – ответила она, избавляясь от сажи и пепла, – Гарри дома? – Хозяин Гарри дома, госпожа нечистокровная подруга хозяина. Хозяин изволит бить бутылки «Старого Огденского» в подвале. Ох, что бы сказала старая хозяйка, если бы видела… – голос Кикимера опустился до шепота и перешел в неразборчивое бормотание. – Кикимер, отведи меня к Гарри, – велела Гермиона. Эльф кивнул, так что его уши заколыхались, и засеменил вперед. Гермиона последовала за ним по коридору вниз, в подвал. Оттуда действительно доносились звуки бьющегося стекла и приглушенная брань. – Хозяин Гарри не велел старому недостойному Кикимеру показываться ему на глаза, – сообщил эльф и бесшумно растворился в воздухе. Гермиона подняла палочку и толкнула толстую дубовую дверь. Подвал был большим и, кажется, полностью оборудованным под хранение спиртного. От входа вглубь тянулись полки, на которых, донышками вперед, лежали бутылки. Посередине разливалась огромная лужа, от которой омерзительно воняло спиртом. Пол был усеян крупными и мелкими осколками. Возле лужи в замызганной мантии стоял Гарри. В руках у него была еще целая бутылка. Он изучил ее, щелчком пальцев извлек пробку, понюхал содержимое и, вдруг размахнувшись, грохнул бутылку об пол. – Арресто моментум! – скомандовала Гермиона, и бутылка, не долетев до пола двух дюймов, сначала зависла в воздухе, а затем неторопливо опустилась на пол. Гарри поднял голову и заметил Гермиону. – Привет, Гермиона, – спокойно сказал он. – Как дела? – У тебя странное развлечение, – заметила она вместо ответа. Гарри пожал плечами, брезгливо скривился, переступил через лужу, прошел по хрустящему при каждом шаге стеклу и пояснил: – Хочу пить. Но решил, что не буду. – Поэтому бьешь бутылки? Он снова пожал плечами, вытащил волшебную палочку и произнес: – Эванеско, – пол очистился. – Теперь только проветрить – и порядок. С Новым годом, кстати. – Ты, чувствуется, празднуешь. Третье пожатие плечами: – Успокаивает. Когда он подошел достаточно близко, Гермиона смогла разглядеть его лицо – оно было откровенно больным и даже (Мерлин!) старым. Он выглядел старше своих лет, а седина в смоляных волосах только усугубляла впечатление. Она не выглядела, как это бывает, импозантной, она была жалкой, так же, как и глубокие носогубные складки, и серо-черная многодневная щетина на щеках и подбородке. – Гарри, – сказала Гермиона, чувствуя, что вот-вот расплачется, – ты не… – Я мудак, Гермиона, – объявил он и бросил раздраженно: – Не смотри так, – отвел глаза и вдруг рявкнул: – Не смотри! – Гарри! Он пошатнулся, закрыл лицо руками и упал на колени – ноги перестали его держать. Его плечи сотрясались, голова мотылялась из стороны в сторону, как у китайского болванчика, но не было слышно ни единого всхлипа. На мгновение он вскинул голову – и, резко вытянув руки, схватил Гермиону в охапку, уткнулся лицом ей куда-то в живот и глухо, надсадно завыл, как смертельно раненый зверь. По лицу Гермионы потекли слезы. Она даже не пыталась их вытереть. Прикоснулась к немытым, спутанным, липким волосам, погладила трясущуюся голову. Вой стал на тон ниже, глуше. – Гарри, – прошептала она и осторожно, почти не размыкая его объятий, села на пол, поймала его метущийся, бешеный, воспаленный взгляд. Он попытался разорвать контакт, дернулся, но Гермиона его удержала и легко, без усилий скользнула в его сознание. Там полыхал огонь. Красный, похожий на адское пламя, он жег душу Гарри, облизывал каждую его мысль, каждое ощущение. Едва Гермиона оказалась внутри, огонь устремился к ней, намереваясь уничтожить. О, да, он был разумен, жив, отчаянно-зол. Вокруг Гермионы вспыхнул непроницаемый купол, и огонь забился об него, надсадно ревя. «Отойди, глупая девчонка!» – сказал огонь и превратился в рыжеволосую женщину, похожую и непохожую на Джинни. Она улыбнулась и начала гореть, на глазах Гермионы с нее постепенно слезала кожа, обнажались черные мускулы и, наконец, белые сияющие кости, которые рассыпались пеплом. «Я убью тебя, Гарри Поттер», – шепнул огонь, и мир вокруг разорвался зеленой кислотной болью, но лишь для того, чтобы снова вспыхнуть огнем. «Это поможет», – пообещал огонь, и по алым языкам пламени заструилась черная липкая отрава, обволакивая и снимая жар. Гермиона вышла из его разума, рыдая в голос. Гарри еще крепче обхватил ее, уткнулся носом в шею, зашептал: – Пройдет, все пройдет. И действительно, постепенно проходило. Она снова поймала его взгляд и осторожно послала образ своего любимого океана. Кристально-чистый, льдисто-голубой, он хлынул на пожар, туша его. Боль прошла. Гарри обмяк, уронив голову Гермионе на плечо. Она продолжила гладить его по волосам, шепча то же, что шептал ей он: – Пройдет. Это пройдет. Хотя как мордредов менталист понимала, что не пройдет.

Глава тридцать четвёртая

Когда они выбрались из подвала, Гарри уже улыбался и даже пытался шутить. Гермиона старалась не думать о том какой ценой ему даются эти шутки. Кикимеру было велено подать еды и тыквенного сока, и с полчаса разговора толком не было – Гарри ел почти молча, восстанавливая потраченные силы и, похоже, не чувствуя вкуса. Было уже за полночь, когда они расположились на подушках на полу в гостиной. Гарри закрыл глаза и растянулся во весь рост, Гермиона привычно обхватила руками колени. – Ты ведь не с Новым годом пришла меня поздравить, да? – спросил он. – Не совсем. Но это не так важно, и я… – она кашлянула, – Гарри, если ты хочешь поговорить об этом… – Я не хочу говорить об этом, окей? Давай, рассказывай. Гермиона не стала настаивать. Позднее она еще вернется к этому вопросу. – Я узнала кое-что о Малфое. Но не могу разобрать, что именно. Гарри заинтересованно поднял голову с подушки и посмотрел на Гермиону, явно предлагая продолжать. И тогда она рассказала все, разве что опуская детали своего визита в Шерринфорд и (разумеется) отношений с Майкрофтом. Гарри если и заметил, что она что-то недоговаривает, не стал акцентировать на этом внимание, а почесал в затылке, взъерошил волосы до боли знакомым жестом и уточнил: – То есть, ему вообще не надо было тебя в это втягивать, да? Гермиона кивнула и добавила: – Еще и… – задумалась, как объяснить, – еще и втянул странно. Они уже обсуждали это с Джинни, но она была далеко – в Норе, с детьми, а помощь Гермионе требовалась сейчас. Поэтому она повторила то, о чем уже говорила однажды: – Его шантаж ни во что не вылился, не считая пары дурацких статей. В нем не было смысла. – Разве что надавить на твоего Холмса, – заметил Гарри. – Шантажировать его твоей репутацией… Гермиона рассмеялась, правда, совсем невесело: – Едва ли на Майкрофта это подействует, и, к тому же, откуда Малфой мог узнать, что… Гарри снова поднял голову с подушки, прищурился и уточнил: – То есть, у вас все-таки что-то есть? Или будешь продолжать настаивать, что вы деловые партнеры? – В любом случае, Малфой не мог об этом узнать, – Гермиона упрямо поджала губы. – И к тому же, шантажировать Майкрофта моими фотографиями… Да, было не очень приятно думать об этом, но Гермиона понимала, что, если против государственного секрета Малфой или другой шантажист поставит ее, Гермионы, репутацию, Майкрофт колебаться не станет. Возможно, иди речь о ее жизни, он задумался бы, но несколько пикантных фото не стоили того, чтобы ставить под угрозу выверенную партию. – Он явно заинтересован в тебе, – сказал Гарри. – Если Малфой каким-то образом пронюхал об этом, он мог и попытаться… – Но зачем? – следуя примеру друга, Гермиона тоже легла на ковер, поправила подушку и уставилась на потолочный плафон, где по красной ковровой дорожке шествовал черноволосый мужчина в роскошной парадной мантии, а волшебники и магические существа склонялись перед ним. Гарри, поймав направление ее взгляда, скривился: – Блэковская мания величия. Я бы стер, но Кикимер кричит, что это историческая ценность, работа какого-то там мастера семнадцатого века. Оставил, чтобы не слушать его вопли. Гермиона не стала говорить, что как хозяин он мог в любой момент велеть домовику замолчать. – Хорек умом особо никогда не блистал, – продолжил Гарри, – одни его дементоры на третьем курсе чего стоят, да и потом… Может, он занервничал и решил ускорить события? И наконец Гермиона озвучила свое главное сомнение: – Знаешь, как Майкрофт охарактеризовал его? Очень умный, хитрый, изворотливый человек, достойный противник, разве что… – она осеклась. – Разве что?.. – переспросил Гарри. – Мерлин, так все проще… – она села, сцепила пальцы в замок. Гарри тоже поменял позу, напрягся. – Разве что чересчур, даже «по-женски» эмоционален. Гарри еще не понимал, это было видно по его нахмуренному лбу и поджатым губам, но для Гермионы стало очевидно все: и отношения с Джимом, и общение с Майкрофтом, и этот пресловутый ненужный шантаж. – Я не понимаю. – По-женски, Гарри, – повторила Гермиона. – Мы ведь знаем одного очень умного человека с фамилией Малфой. Я знаю, во всяком случае. Изворотливого, хитрого. И я знаю, что в то время, когда был еще жив Джим, она потеряла ребенка и была этим очень травмирована. Настолько, что забыла и лицо своего возлюбленного, и все обстоятельства их отношений, и даже сам факт выкидыша. Я лечила ее несколько месяцев, вернула почти все воспоминания, кроме воспоминаний об этих отношениях, но я думаю, они уже восстановились сами. – Получается… – протянул Гарри медленно, – что Нарцисса пользуется оборотным зельем и выдает себя за сына, чтобы… – Чтобы достичь двух целей – вернуть любимого мужчину и дать своему единственному сыну то, чего он хочет – власть и положение в обществе. Мерлин, это было просто и очевидно. Еще в тот момент, когда Майкрофт сказал про ум и женскую эмоциональность, можно было догадаться про оборотное зелье. И тогда выходит, что «Амортенцию» ей подливал настоящий Драко Малфой – либо чтобы помочь матери, но наверняка втайне от нее, либо по каким-то своим соображениям. Конечно, Нарцисса была в ярости – сын едва не разрушил ей всю тщательно отлаженную систему, поломал половину планов, подорвал расположение Майкрофта – и все ради того, чтобы унизить какую-то грязнокровку, которая давно не имела значения в британской политике. – И что мы будем делать? – спросил Гарри решительно и энергично, будто сама мысль о том, чтобы что-то делать, приводила его в восторг. – Мы… – протянула Гермиона, – мы сделаем так, что на первом собрании Визенгамота Малфоев уже не будет, и Забини придется одному разгребать все их махинации. Письмо Нарциссе было отправлено двенадцатого января, когда новогодняя лихорадка полностью схлынула. В это время, как и ожидалось, испортилась погода, зарядил нудный дождь со снегом, от которого так и веяло тоской и отчаяньем, как от дементора. Гермиона успела закончить доклад об обскурах, но мистер Кто, кажется, так пока его и не прочел. С Майкрофтом они виделись дважды. В первый раз Гермиона наговорила множество резкостей, в ярости от того, что он скрыл от нее интерес Малфоя к Бруку. Во второй они долго сидели у огня, и Майкрофт негромко с листа переводил сборник персидских сказок. После одной из них он сказал: – История, которую Шерлок всегда ненавидел больше всего на свете. Она встречается в разных интерпретациях и на разных языках, хотя смысл ее все время тот же. – Шерлоку не нравится идея о предопределенности смерти, да? Мне тоже. – Все мы умрем, – заметил Майкрофт. Но почему-то больше в тот вечер не читал сказок. И Гермиона не была этим расстроена. Пожалуй, именно о той ночи после персидских сказок Гермиона думала, когда писала Нарциссе письмо. Ровный голос Майкрофта звучал где-то в отдалении, и от этого становилось спокойно, строчки безупречно-ровно ложились на бумагу, будто Майкрофт стоял рядом, и его присутствие придавало сил и уверенности. Нарцисса не замедлила с ответом, куртуазно поприветствовала Гермиону и предложила встречу на следующий день в «том замечательном кафе». Гермиона, разумеется, знала, о каком кафе идет речь – они с Нарциссой не раз встречались там годы назад. Кафе стояло на месте. Волшебный мир куда стабильнее, чем маггловский, и, вернувшись куда-нибудь спустя пятнадцать лет, можно было с уверенностью утверждать, что там будет все по-старому. Нарцисса была облачена в изумрудно-зеленую мантию, подбитую серебристым мехом. Ее белоснежные волосы удерживала изумрудная заколка, на тонких пальцах блестели тяжелые дорогие кольца. Она не выглядела на шестьдесят. Она вообще не выглядела на какой-то возраст – застывшая, безупречно-прекрасная снежная королева, над которой время не имеет власти. – Гермиона, дорогая! – произнесла она ласково. – Нарцисса, добрый день, – содрогаясь от смешанных чувств, Гермиона позволила ей прикоснуться щекой к своей щеке в имитации дружеского поцелуя, улыбнулась и села за столик напротив. Официант принес кофе и сладости, Нарцисса некоторое время говорила о погоде, и Гермиона поддерживала эту беседу, ощущая, как заколотившееся было от волнения сердце постепенно выверяет свой темп. Не было нужды бояться. Эта партия уже выиграна. Гермиона уже победила, хотя фигуры еще даже не расставлены. Интересно, Майкрофт всегда играет так? Когда был выпит кофе, Нарцисса спросила внимательно: – Так что за дело у вас, дорогая? Гермиона положила руки на стол – они не дрожали. – Я могла бы сказать, что возмущена выходкой Драко с приворотным зельем и глупой, бездарной попыткой шантажа. Нарцисса блеснула внимательными глазами: – Но вы здесь не за этим. – Конечно, нет, – покачала головой Гермиона, открыла сумочку и достала из нее фотографию, которая, кажется, обжигала пальцы. Нарцисса протянула руку, взяла фотографию – и ее пальцы мелко, дробно задрожали. – Джеймс Брук, он же Джим Мориарти, он же Ричард Брук, и один Мерлин знает, какие имена он носил еще. Как вы его называли? Губы Нарциссы побелели, но она еще держалась, в глазах стояли слезы, но они еще не пролились. – Джим. Джим Брук – так я его знала. Имя Мориарти услышала уже позднее. Это его… зловещий псевдоним. – Вроде Волдеморта, – спокойно согласилась Гермиона, – да, думаю, он вдохновлялся этой историей. – Он обожал ее. Мог слушать бесконечно, – губы раздвинулись в болезненной улыбке. – Вас не смущало, что он маггл? Вы ведь таких как он никогда за ровню не считали. Она тихо рассмеялась: – Он больше, чем просто маггл. Больше, чем волшебник. Его кровь грязнее Темзы, но стоит для меня дороже галлонов чистой крови. Я заплачу вам тысячи галеонов, Гермиона, отдам золотом по весу, если вы скажете, где он. Слезы высохли, теперь ее глаза пылали страстью, и она чем-то – не чертами, а чем-то более неуловимым – стала похожа на жуткий портрет миссис Блэк на Площади Гриммо. Гермиона произнесла: – Я знаю о нем больше, чем кто-либо в мире. Я знаю каждый его шаг, каждую его мысль, – Нарцисса тихо всхлипнула, пальцы крепче сжали фотографию. – Но сначала… проясните мне несколько сомнительных моментов. Мгновение, кажется, женщина собиралась отказаться, потребовать правды о Бруке прямо сейчас, но сдержалась, положила фото и произнесла: – Задавайте вопросы, Гермиона. – Как вы встретились? Она изящно повела хрупкими плечами: – Случайно. Для меня, разумеется. Он меня караулил. Я едва не запустила в него «Круциатусом», но не смогла. Не думаю, что кто-то на моем месте смог бы, – ее взгляд затуманился. – Не считайте меня глупой, Гермиона, я знаю, что он чудовище. Но это, кажется, у нас семейное – любить монстров. Только Анди избежала этой участи. Белла любила Темного лорда. Страстно, самозабвенно и безответно. Он едва ли это замечал. Мне повезло больше. – Что произошло в тот день, когда вы… – профессиональная этика, вернее, ее ошметки помешали ей договорить, но Нарцисса закончила за нее спокойно: – Потеряла ребенка? Беременность с самого начала была риском, я уже не молода, и у меня слабое здоровье. Меня осматривал лекарь Джима, когда все произошло. Моя магия вступила в конфликт с магией ребенка, связь с плодом разорвалась. Я была в ярости, в отчаянии – и не сдержалась. Но я не могла навредить моему Джиму, поэтому вся сила обрушилась на лекаря. Когда я поняла, что делаю, было уже поздно, его разум был выжжен дочиста, но Джим, – она покачала головой, – не был расстроен. Он сказал, что найдет ему применение. Осознание произошедшего накрыло меня позднее, спустя несколько дней. Дальше вы знаете. Прошло несколько месяцев, пока я все вспомнила, и к тому моменту Джим исчез. Гермиона опустила голову. Идя сюда, она думала, что почувствует удовлетворение от того, что уничтожит Нарциссу и, вместе с ней, ее безвольного зависимого сынка, но сейчас ей было просто больно. – Он попал под арест, вы знаете? – Я знаю, что с ним делали страшные вещи, чтобы узнать его секреты. Знаю о суде. После этого – ничего. Единственная моя зацепка – Шерринфорд, может, лаборатория, а может – тюрьма. – Я видела его на следующий день после суда, – сказала Гермиона, – и знаю, что в Шерринфорде его нет. Он мертв, Нарцисса. Безупречно-ровная спина сгорбилась, словно из нее вырвали позвоночник. Лицо исказилось. Рот некрасиво открылся, но из него не вырвалось ни звука. Рука заскребла ногтями по столу. – Неправда, – проскрипела Нарцисса. – Я была там. Видела тело. Он вышиб себе мозги выстрелом из пистолета, потому что ему было слишком скучно жить. И если хотите, я дам вам воспоминания. Нарцисса тяжело подняла голову. За несколько мгновений она постарела. Больше она не походила на снежную королеву – просто на молодящуюся старуху в дорогом наряде. – Чего вы хотите взамен? – Я поклянусь, что владею этими воспоминаниями и что они правдивы. Взамен вы… Поклянетесь не вмешиваться в магическую или британскую политику, лично или через других людей, и… – она сделала паузу, – вы дадите мне гарантию неприкосновенности Майкрофта Холмса и его семьи. И в этот момент Нарцисса расхохоталась – страшно, как хохотала ее сестра, вырезая на коже Гермионы слово «Грязнокровка». Потом она наклонилась через стол. – Я поклянусь. Но вам лучше знать, дорогая. Когда мой безмозглый сыночек раздобыл ваши фотографии, я предложила их мистеру Майкрофту Холмсу, – это имя она произнесла с ядовитой злобой, – принесла их в конверте, позволила рассмотреть. И он рассматривал, не прятал глаза. А потом сказал, что, если это удовлетворит мои амбиции, я могу напечатать их на постерах и оклеить ими весь Лондон, включая подземку – будет все равно лучше бездарной рекламы. И швырнул их мне в лицо. Гермиона не знала, чего именно хотела добиться этим Нарцисса, но если она хотела всадить ей в сердце нож и пару раз повернуть его в открытой ране, то у нее получилось. – Он политик, вот и все, – одними губами произнесла Гермиона, и на долю секунды прочла в глазах Нарциссы не злобу, не ненависть, а сочувствие. А потом они переплели пальцы, достали палочки, и магия скрепила слова клятв.