Текст книги "Пожалуйста, не уходи (ЛП)"
Автор книги: Э. Сальвадор
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 33 страниц)
15
Джозефина
– Ты в порядке? – спрашивает Дэниел, закатывая мой велосипед во двор и ставя его на подножку.
Я тут же спрыгиваю и достаю из корзинки нож и ключи.
– Да, все нормально. Просто маленькая царапина.
Я не думала ни о чем, кроме ярости, с размаху вонзая нож в первую шину, и это глупо. Как только лезвие прорезало резину, воздух с шипением вырвался наружу, и я задела палец. Порез оказался крошечным и почти не кровил, но по реакции Дэниела можно было подумать, что у меня открылось артериальное кровотечение. Солгу, сказав, что это не было хоть немного мило.
Очень скоро я поняла, как лучше резать шины, чтобы не задеть себя. Управилась менее чем за десять минут, пока Дэниел стоял рядом и наблюдал, словно телохранитель. Он говорил что-то ободряющее, одобрительное, и, как ни странно, это во мне отозвалось. Эффект был неожиданно приятным. Я чувствовала прилив сил и признание. Конечно, резать шины не самый взрослый поступок. Я могла бы справиться с гневом иначе, но все же не справилась, и Дэниел меня не остановил.
– В кино это выглядит просто, – он встает прямо передо мной и берет руку так осторожно и естественно, что я не двигаюсь. Поднимает ее, разглядывает пальцы, а я задерживаю дыхание. Не знаю почему, просто задерживаю. – Хочешь сначала хорошую или плохую новость?
Я едва сдерживаю усмешку, сбитая с толку его вопросом.
– Плохую?
Он осторожно поворачивает мою руку то так, то эдак, изучая палец со всех ракурсов.
– Плохая новость в том, что резать лаймы и лимоны ты какое-то время не сможешь. И, надеюсь, у тебя найдется пластырь, придется его носить. День-другой, плюс-минус.
Уголок губ дергается вверх, и его взгляд тут же притягивается к моему рту, но Дэниел все еще держит руку на весу.
– А хорошая?
– Эм... – он снова поднимает глаза и уже не отводит их. – Ты сохранила все пальцы.
Внутри будто срывается лавина из бабочек. Может, из-за того, как он сохраняет зрительный контакт и держит руку, или из-за странной связи между нами, но впервые за долгое время оба уголка моих губ поднимаются вверх.
Не уверена, что это можно назвать улыбкой. Большинство людей решили бы иначе, но я сама выбираю, пусть будет она.
Его взгляд снова приковывается к моим губам, и то ли сам притягивает меня к себе, то ли я двигаюсь первой, не разобрать. Но оказываюсь ближе. Мне бы отступить, разорвать это наваждение, в котором будто застряла, но я не могу.
– Рада это слышать. Не знаю, кем и чем я была бы без своего пальца.
– Ты осталась бы собой, и это главное, – тихо говорит он.
Не всаживай в себя нож. Не всаживай в себя нож, повторяю про себя, потому что сердце колотится безумно быстро.
Я благодарна прохладному ветерку, что прорывается между нами, потому что внезапно вздрагиваю. Он-то тут ни при чем, в отличие от парня, который разжег мое сердце.
Я убираю руку и отступаю на несколько шагов, скрещивая руки на груди, будто замерзла, а не пылаю.
– Прости. На улице всего десять градусов, а ты все еще в... этом, – напряжение в его голосе ощутимо. Слово вырывается с трудом.
Я не понимаю, почему, и не хочу разбираться. Слишком увлеклась словами.
– Мне пора, – он провожает меня до двери.
Я смотрю сначала на дверь, потом на него и принимаю решение, даже не успев обдумать.
– Хочешь остаться на ночь?
На его лице появляется удивление.
– Ты хочешь, чтобы я остался?
– У меня полно свободных комнат, уже поздно, да и ты пил, – я отпираю и открываю дверь.
Дэниел замолкает, бросая взгляд в темноту дома, а затем снова на меня.
– Ты уверена? Я совсем не против пробежаться до дома. Это недалеко.
– Ты правда этого хочешь?
– Сделаю, если нужно, но поступлю так, как ты захочешь.
– Я просто хочу, чтобы ты был в безопасности.
На его лице расцветает такая чертовски теплая, мягкая улыбка, что пламя внутри разгорается сильнее.
– Тогда я останусь.
Я жестом предлагаю войти первым, но он отказывается, пропуская меня вперед.
– Комната здесь, – я веду его наверх, по коридору, где находится и моя спальня. – У меня нет сменной одежды, но в ванной лежит халат, под раковиной зубная щетка и кое-какие мелочи. Можешь пользоваться чем угодно. Мама... всегда держала запас для гостей. Можешь и в душ сходить, если захочешь, – я показываю комнату и ванную и, разворачиваясь, почти врезаюсь в грудь, но Дэниел успевает меня подхватить.
– Поймал, – он с улыбкой смотрит на меня, прежде чем отпустить.
Я отступаю на пару шагов.
– Моя комната прямо напротив. Если захочешь что-то из кухни, бери, не стесняйся, но предупреждаю, там особо ничего нет.
Он смотрит на меня с легким недоумением.
– Разве ты не купила кучу продуктов? – он поднимает руки в примиряющем жесте. – Я не осуждаю.
– Вообще-то, я купила готовую еду. Я не умею готовить, и иногда просто не нахожу времени или сил... ну... так быстрее, а жизнь у меня суматошная, поэтому и беру готовое.
Дэниел понимающе кивает и не расспрашивает о моих кулинарных талантах. К счастью, не считывает между строк «не нахожу сил». Потому что правда в том, что некоторые дни я настолько раздавлена пустотой внутри, что просто нет ни на что ресурса.
– Без проблем, – он, как и всегда, улыбается. – Я не голоден. Наверное, уже три или четыре утра?
– Что-то вроде того, – я выдыхаю и снова отступаю. – Ну, я пойду готовиться ко сну. Доброй ночи.
Я ухожу, слыша, как он говорит:
– Доброй ночи, Джоз.
Не уверена, то ли дело в душе, то ли в том, что с тех пор, как умерла мама, в доме впервые кто-то ночует, то ли в том, что Дэниел всего в паре метров от меня, но уснуть не могу. И когда ворочаться надоедает, я натягиваю купальник, беру полотенце и выхожу из комнаты.
Но далеко уйти не успеваю, потому что когда открываю дверь, то же самое делает и Дэниел.
Я вздрагиваю, он тихо ругается себе под нос.
– Прости, я разбудил тебя? – спрашивает он.
– Нет, я просто не могу уснуть. Ты что... – я прищуриваюсь в темноте и опускаю взгляд на его босые ноги. На нем нет обуви, значит, не уходит. – Не спится? – спрашиваю я вместо этого.
– Нет, а еще захотел пить, – пусть сейчас и темно, но клянусь, я чувствую, как его взгляд скользит по мне. – Это полотенце?
– Да, я иду плавать. Решила, раз все равно не сплю, лучше что-то сделать, чем просто лежать. Хочешь присоединиться? – я переминаюсь с ноги на ногу.
Приглашать его туда, куда обычно хожу одна, не в моих правилах. Особенно когда из всех возможных людей речь о Дэниеле. Тело и разум реагируют на него иначе, и я не уверена, нравится мне это или нет.
Тишина обволакивает нас, и я уже думаю, что он подбирает слова для вежливого отказа, пока не произносит:
– Я лучше посмотрю на тебя.
– Не чувствуй себя обязанным. Я могу задержаться долго.
– Тогда как раз хорошо, что на выходных у меня нет планов. И это не обязанность, я хочу быть с тобой.
Сердце трепещет.
– Ладно.
Мы идем бок о бок в комфортном молчании. Есть что-то удивительно приятное в том, чтобы быть с ним. Нет нужды заполнять паузы, и он не заводит пустые разговоры только ради того, чтобы я говорила.
Я не чувствую тревоги и не переживаю о том, что молчание заставляет его нервничать. Мама, Брайсон, Кристиан Новак и многие другие не раз отпускали комментарии по поводу моей нелюдимости и нелюбви к светским беседам. Все они сходились в одном: мое «вечно недовольное выражение лица» отпугивало людей.
Он берет бутылку воды, и мы выходим наружу. Дэниел садится на край бассейна, опуская ноги в мелководье. Несмотря на подсветку, я не вижу его лица, но не могла не заметить колебания, когда мы только выходили. Или то, как настороженно предупредил быть аккуратнее, когда я клала вещи рядом.
Плавание – моя вторая натура, но во всем остальном я беспомощна.
Я могла бы составить список всего, в чем безнадежна, и ему не было бы конца. Но в самом верху этого списка всегда были люди. Я никогда не знаю, что сказать и как выразить то, что хочу.
До сих пор не понимаю, как Ви и Пен все еще со мной общаются, но этот вопрос можно отложить.
Но почему я сижу рядом с Дэниелом, хотя это может ужасно плохо кончиться, загадка. Я знаю, что что-то не так. Чувствую его напряжение, краем глаза вижу, как перебирает пальцами край полотенца. Он тоже смотрит в воду и молчит.
Хочу спросить, что случилось, но вдруг он ответит, а я не смогу ничего сказать? Большинство людей никогда не делятся со мной проблемами, но Дэниел не большинство.
– Если хочешь помочь мне, придется позволить помочь и себе, – наконец произношу я после нескольких минут тишины.
– Что?
– Если собираешься помогать мне с проблемой, я могу помочь с твоей. Даже не смей нести чушь про то, что ты слишком занят и не можешь взять на себя обязательства, если так, можешь вообще не помогать.
Это было слишком резко? Черт, я уже все испортила.
– С моей проблемой? – в его голосе слышится усмешка.
Я облегченно выдыхаю.
– С неумением плавать.
– Тебе не нужно тратить на меня время, да и это вовсе не обязательно. Я обычно не лезу в воду, так что вряд ли когда-нибудь... утону, – его голос звучит сухо.
– Тогда я не хочу твоей помощи.
Он слегка разворачивается ко мне.
– Не будь такой. Клянусь, я не стою ни времени, ни хлопот.
– Я не та проблема, которую нужно исправлять, но вот ты здесь, по какой-то причине пытаешься починить то, что не чинится.
Он протягивает руку и накрывает мою ладонь своей.
– Я здесь потому, что, вопреки убеждениям, ты не проблема и не сломана. Я не пытаюсь тебя «исправлять». Просто хочу, чтобы ты знала: я рядом. Как друг, как человек, как... кем бы ни захотела меня видеть. Я здесь ради тебя, Джозефина. Кто бы или что бы ни заставил думать иначе, они ошибались.
В груди будто колет, так резко, что перехватывает дыхание.
– Поверь, – отчаянно добавляет он.
Я отвожу взгляд, потому что Дэниел не видит и не понимает, что я действительно безнадежна. Через несколько недель он сдастся и решит, что я того не стою. Знаю, что не стою.
– Ты должен позволить мне помочь. Неважно, зайдешь ли в воду или нет. Важно уметь плавать.
– У меня нет времени...
– Но на меня он есть? – я ошарашена собственными словами: никогда бы не подумала, что произнесу это вслух.
– Да, – отвечает он без раздумий.
Дыхание перехватывает, и клянусь, сердце опускается куда-то в районе пят.
– Дэниел... – я убираю руку, оставляя его ладонь на бедре, и накрываю своей. – Пожалуйста, позволь тебя научить.
Его взгляд опускается на наши руки, он сглатывает, прежде чем снова встретиться со мной глазами.
– Хорошо, я весь твой.
Он мягко сжимает мое бедро, и по коже бегут мурашки. Прежде чем поддамся странным мыслям, я отстраняюсь и отпускаю его руку. Не позволю себе принять доброту за нечто большее.
В конце концов, Дэниел едва не стал свидетелем моей смерти, и я знаю, что он просто проявляет участие.
– Ладно, я немного поплаваю, – я создаю между нами дистанцию и иду к глубокому краю.
– Я останусь здесь, наблюдая за тобой, Джоз, – я слышу улыбку в его голосе, прежде чем ныряю.
На следующее утро я нахожу комнату пустой. Я знаю, что на кровати спали, хоть она снова аккуратно заправлена, но все остальное осталось точно таким, как я показала. Единственное, чего не было прошлой ночью, это стикера, лежащего на середине кровати.
Когда я поднимаю его и читаю, сердцебиение вновь учащается.
Я рад, что ты осталась жива, Джоз!
16
Дэниел
La Patrona30 : Hola mijo como estás? Sé que estás bien ocupado, pero nomás quería saber cómo estás? Te extraño mucho y espero que estés bien31.
Ком в горле растет, пока я перечитываю сообщение от мамы еще и еще раз, пытаясь понять, что именно хочу ей ответить.
Я не виделся и не разговаривал с ней и отцом с Рождества. Игнорировать родителей гадко, но я не могу выносить саму мысль о том, что творится у них в голове, когда смотрят на меня или пытаются поговорить. Не то чтобы я сильно переживал об отце, он со мной почти не говорит, но когда уж открывает рот, мы тут же сцепляемся рогами, и любая мелочь оборачивается ссорой.
От этой мысли комок будто срывается вниз и обвивается вокруг горла, затягиваясь петлей.
Чье-то похлопывание по плечу заставляет меня вздрогнуть. С коротким выдохом я набираю лаконичное сообщение и засовываю телефон в шкафчик.
Энджел стоит рядом, уже переодетый для утренней тренировки.
– Не думай, что получится отвертеться. Мы все равно поговорим о произошедшем в пятницу.
– Не о чем говорить.
Я натягиваю форму, стараясь не замечать его пристального взгляда.
Он недоверчиво фыркает, скрещивает руки на груди и лениво облокачивается на соседний шкафчик.
– Не о чем? А имя Джози тебе ничего не напоминает?
– Мы просто друзья.
Друг, который умудряется одним своим присутствием возвращать мне ощущение самого себя прежнего.
Он снисходительно усмехается.
– Вы танцевали почти час, и не делай вид, будто ты не рванул к ней домой только потому, что она забыла какую-то ерунду. И что же это было, напомни?
В свое оправдание могу сказать: я думал, это действительно важно. Я видел, как Пен переживает из-за подобных мелочей, но теперь понимаю, что Джози, по большому счету, все равно. По крайней мере, в следующий раз я буду знать.
Краешки губ предательски дергаются в легкой улыбке.
– Так ты еще и засекал время нашего танца?
– Не засекал, но вы стояли слишком близко, – он выразительно играет бровями.– Эй, я не осуждаю; живи как хочешь, но разве она не пыталась... ну, ты понял.
Улыбка тут же сходит с моего лица, челюсти сжимаются.
– Не заводи об этом разговор, да и к чему лишние переживания?
– Ладно, извини, – он поднимает руки в жесте капитуляции. – Не хочу показаться мудаком...
– Ты опасно близок к этому.
Он резко выдыхает.
– Я не пытаюсь задеть тебя, честно. Просто не хочу, чтобы ты снова обжегся. У тебя иногда включается синдром спасателя, и...
– Энджел, – перебиваю я. – Это не тот случай. Я просто пытаюсь быть другом.
– Я знаю, и ты хороший друг. Нет, отличный, и как лучший друг я присматриваю за тобой. Произошедшее с Амандой причинило тебе боль, и я не хочу, чтобы такое повторилось.
Я понимаю, что злиться не стоило бы. Он ведь заботится. Но во мне все равно поднимается волна желания защитить Джози. Мне не нравятся намеки и то, как он о ней говорит.
– Все не как с Амандой, потому что я не встречаюсь с Джози и она мне не нравится, – я с досадой провожу пальцами по волосам и натягиваю кепку. – Два человека разве не могут просто дружить?
– Могут, но вы ведь подружились из-за того случая. Не дай бог все запутается, – выражение его лица смягчается. – И послушай, я понимаю, Джози горяча. Ее формы выбивают из колеи, но...
Меня охватывает легкое раздражение, но вскоре к нему примешивается нечто иное. Они сталкиваются, сливаясь в единое: зеленое и уродливое.
– Больше так не говори. Это не имеет никакого отношения к ее груди. Я...
Дверь в раздевалку с грохотом распахивается, и громкие шаги вместе с резким голосом берут верх над и без того шумным помещением.
– Где гребаный Дэниел?
– Что? – резко обрываю я, поворачиваюсь и смотрю сверху вниз на Брайсона.
– Это был ты, ведь так? – шипит он, тыкая пальцем мне в грудь.
Ах да, совсем забыл. Джози не стала сдерживаться, а я и не думал ее останавливать. Он заслужил это и даже больше.
– О чем ты вообще? – спрашиваю я с самым невинным видом.
– Не прикидывайся, будто не в курсе. Это ты проколол мои шины, да? – у него дергается челюсть, потемневший взгляд сверлит насквозь, все тело вибрирует от ярости.
Я изо всех сил стараюсь не улыбнуться и не рассмеяться.
– Понятия не имею, о чем ты. У меня есть дела поважнее, чем...
– Не валяй дурака, – он снова тычет пальцем мне в грудь. – Ты все еще бесишься из-за измены Аманды, но в том, не смог ее удержать, виноват не я. В том, что не смог нормально трахнуть. Смирись уже. Я понимаю, ты зол, потому что она писала мне и слала интимные фото, но... – он усмехается, выплевывая слова с такой ядовитостью, что почти шипит.
Уверен, он ждет, что я сорвусь. Вероятно, думал, это выведет меня из себя, но, к его несчастью, не срабатывает. Я настолько невозмутим, что наполовину отключаюсь, размышляя, знает ли Джози, как он взбешен. Хотел бы я, чтобы она это видела. Задаюсь вопросом, рассмеялась бы она, потому что уверен, чертовски сильно хочу это лицезреть.
– Брай, остынь, – Энджел перебивает его, улыбаясь и говоря тем самым тоном, каким говорил со мной, когда я узнал, что он переспал с Амандой. Те же два слова, та же небрежность. – Дэнни в пятницу был пьян в говно. Блевал посреди комнаты без всякой жалости к полу.
– Да, и мне пришлось убирать, – ворчит с другого конца раздевалки Грей, морщась и содрогаясь, словно переживает это снова.
Кай закатывает глаза.
– Тебе пришлось убирать? То есть, мне пришлось, потому что ты затрясся и начал ныть про слабый желудок.
– И из-за того, что вы орали как ненормальные, я не мог уснуть, – вставляет Ноа.
Я почти срываюсь, слыша, что и Ноа влез, но удивляться нечему. Он может быть тихим, но это из тех парней, что всегда прикроют спину. Хотя, признаюсь, поражает, как быстро и слаженно соседи состряпали эту ложь.
Теперь я у них в долгу, но видеть Брайсона в таком бешенстве того стоит.
Ноздри Брайсона раздуваются, он сипит, но тут на лице мелькает осознание.
– Конечно, это был не ты, а гребаная Джозефина. Эта сука, – бормочет он себе под нос.
– Не называй ее так, – насмешка в одно мгновение исчезает.
Он выдавливает жалкий смешок, склоняет голову набок и изучает меня.
– Я видел, как ты с ней танцевал. Знаю, что ты пытаешься сделать, но не прикидывайся волнующимся о ней. Ты просто хочешь отомстить. Но мне плевать на эту суку. Хочешь, трахни ее, мне все равно.
Я сжимаю челюсти, ярость застилает глаза.
– Я не шучу, Брайсон. Не смей так о ней говорить...
– Она. Гребаная. Сука, – он не отводит глаз, медленно, отчетливо, издеваясь, выплевывает каждое слово. – Гребаная...
Я никогда прежде не отключался, не терял рассудок так, чтобы перед глазами все плыло.
Пелена застилает зрение. Я не думаю, когда сжимаю кулак, отвожу руку и бью ему в лицо.
Голова Брайсона резко дергается. Он старается сохранить контроль над движениями, но проигрывает и падает на задницу.
Глаза округляются от шока, а ладонь поднимается к щеке. Потом взгляд падает на мою руку, все еще сжатую у бедра в кулак и покрытый каплями крови. Я перевожу взгляд на его рассеченную губу, из которой кровь сочится по белой футболке.
Меня так и подмывает ударить его еще раз, перед глазами встает Джози на скале, но кто-то останавливается рядом, положив руки мне на плечи и оттягивая назад, словно прочитав мысли.
Покоящиеся на плечах руки развевают пелену, и только тогда я понимаю, что все в раздевалке погрузились в гробовое молчание, уставившись на меня.
Я разжимаю кулак и смотрю на Брайсона, застывшего на полу и настороженно таращащегося на меня так, будто снова ударю. Я хочу этого, но решаю отступить.
– Мне плевать, что ты говоришь и что делаешь, но больше не смей так отзываться о Джози. Я, мать твою, не шучу, – я резко натягиваю кроссовки, с грохотом захлопываю дверцу шкафчика и ухожу прямиком в тренажерный зал.
Грейсон: Так...
Ноа: Заткнись.
Грейсон: Я ничего не говорил.
Кайноа: Так мы просто проигнорируем произошедшее?
Энджел: Оставь его в покое. Я с тобой, папочка.
Я усмехаюсь сообщению Энджела в групповом чате. Меня никто не тронул ни в тренажерном зале, ни во время самоподготовки, ни в кинозале. Более чем уверен, все все поняли и почувствовали, насколько я все еще был зол или не отошли от шока, ведь никогда не видели ту сторону меня.
Я жалею не о том, что ударил Брайсона, а что сделал это на глазах у всех. Я капитан; я должен показывать пример, быть лидером, а вместо этого просто сорвался.
К счастью, Брайсон не настучал на меня, потому что тренер, узнав, наказал бы всю команду. Так уже было, когда у нас с Брайсоном вроде как случались стычки.
Но я не расслабляюсь, потому что Брайсон мелочный и, зная его, обязательно найдет способ отомстить.
Я: Простите, что пришлось это видеть. Больше такого не повторится.
Грейсон: Какого черта ты извиняешься??? Ублюдок не просто заслужил, это давно назревало! На твоем месте я бы врезал еще раз.
Грейсон: Кстати, это ты проколол ему шины?
Кайноа: Видели его рожу? Он выглядел таким перепуганным. Я еле сдержался, чтобы не расхохотаться. И клянусь, мы не станем осуждать, если это был ты.
Я: Нет, это не я.
Энджел: Ты знаешь, кто это сделал?
Я: Без комментариев.
Грейсон: Это была Джози? Да?
Я: Без комментариев.
Грейсон: Сексуальная и беспощадная? Кажется, я в нее влюбился. Только, пожалуйста, не бей меня.
Грейсон: Я, кстати, едва удержался, чтобы не сфотографировать.
Энджел: Аналогично, потому что выражение его лица было бесценным.
Ноа: Это правда.
Грейсон: Так вот что интересно... значит, вы с Джози Т.Р.А.Х.А.Е.Т.Е.С.Ь?????
Кайноа: Ревнуешь, Грей?
Грейсон: Если скажу «да», ты и меня ударишь?
Энджел: Ты только что подписал себе смертный приговор.
Я: Хватит нести чушь. Мы просто друзья.
Грейсон: Ты встречался с Амандой и ни разу не поднял на Брайсона руку. Будь это моя девушка, поверь, я бы давно пустил кулаки в ход. А ты только слегка поспорил с ним и остыл.
Кайноа: Он прав.
Энджел: Вы что, забыли, как он назвал Джози?
Грейсон: Да бросьте. Будто Аманду никто никогда не обзывал. Что-то не припомню, чтобы Дэнни хоть как-то на это реагировал.
Кайноа: Да??!?!! Объяснись, Дэнни!
Я смотрю в окно, проверяя, не подъехала ли Джози, но ее еще нет.
Я действительно интересовался, как там Аманда, услышав, что о ней говорят. Несмотря на ее поступок, я не был мудаком, но все изменилось, когда узнал, что именно она была инициатором съемок секса с Брайсоном. И не раз. Какое-то время с ним встречалась, отправляла фото, вела сексуальную переписку, пока мы жили в одной комнате.
Я: Нечего объяснять. Ее это не волновало, так с чего бы мне переживать? Но я не хочу, чтобы хоть кто-то трогал Джози. Понятно?
Грейсон: Так точно, сэр.
Кайноа: Есть, капитан.
Энджел: Все для тебя, папочка.
Ноа: Ладно, тогда поспорим? Я ставлю на три месяца.
У меня отвисает челюсть, но не успеваю прочитать остальные сообщения, поскольку рядом паркуется Джози. Как только она выходит из машины, я делаю то же самое, захватывая камеру, конверт и походный рюкзак.
Перекидываю ремень через голову, оставляя камеру висеть на груди, и становлюсь рядом с ней.
– Привет, Джоз.
– Привет, Гарсия, – кивает она, пока мы собираемся возле профессора Карлсона.
Я пытаюсь сосредоточиться на том, что он говорит, но близость с Джози парализует все чувства, даже притупляет боль в среднем суставе. Я улыбаюсь еще шире, потому что, стоя рядом с ней, вдыхая ее лавандово-ванильный аромат, я чувствую себя лучше из-за того, что ударил Брайсона. И теперь жалею только об одном, что не ударил его во второй раз.
Когда Карлсон заканчивает говорить и пересчитывает всех, он направляется на тропу, а остальные следуют за ним. Как и в прошлый раз, мы с Джози идем самыми последними.
– Угадай, кто был очень зол этим утром?
Она смотрит на меня, щека подрагивает, и, как всегда, когда она делает это или хотя бы слегка улыбается, я фиксирую момент и отправляю его в особую картотеку в своей голове, всю посвященную ей.
– Он тебя обвинил? – она морщится.
– Да, но не переживай, соседи меня прикрыли, так что он не подозревает, что это был я.
– И правильно, потому что ты ничего и не сделал. Это все я...
Я качаю головой, заставляя ее замолчать.
– Нет, мы не знаем, кто это сделал. Я был дома в отключке, а ты ночевала у Пен, – я многозначительно смотрю на нее, и та медленно кивает, плотно сжав губы.
– Верно, верно. Я была у Пен, а ты в отключке. Точно, – она показывает жест «окей», глаза сияют весельем.
Dios, no tengo suficientes palabras para explicar qué tan hermosa es32.
– Как твой палец?
– В порядке, – она поднимает его и поворачивает, показывая небольшой порез.
– Ты не режешь лаймы или лимоны, ведь так?
Она фыркает и прячет палец.
– Я не готовлю. Так что нет.
Я собирался приготовить завтрак в благодарность за то, что приютила меня на ночь, но Грейсон позвонил в панике, потому что потерял свои часы. Пришлось идти помогать искать.
Я уже открываю рот, чтобы рассказать, но замечаю, что ее взгляд падает на конверт в моей руке.
– Это тебе, – я протягиваю его.
Она недоуменно смотрит на черный конверт с корявым почерком. Я даже потренировался писать ее имя на клочках бумаги, прежде чем вывести здесь, но все равно получилось убого. В следующий раз обязательно сделаю лучше.
– Какой-то особый случай?
Ты жива. Ты здесь. Ты впустила меня в свою жизнь. Ты.
Я хочу произнести все это, но не знаю как, не хочу, чтобы она почувствовала неловкость.
– Новый год, – выдыхаю я вместо этого, засовывая руки в карманы, потому что на самом деле хочу обхватить ее и прижать к себе.
Недоумение на лице Джози лишь усиливается, но когда она открывает конверт и достает открытку, губы чуть искривляются в улыбке, и внутри словно взрывается фейерверк.
Это я сделал.
Я хочу достать камеру, запечатлеть момент, но понимаю, что выглядело бы странно.
Я сделал ей открытку. На лицевой стороне желтая утка в черном цилиндре, черных солнцезащитных очках, с золотыми цепями на шее и золотой сувенирной дуделкой в клюве. Рядом написано: С Квакательным Новым годом! Внутри утка изображена лапками к верху, будто пьяная отключилась, а на другой стороне надпись: Желаю принимать больше плохих квакательных решений! С Новым годом! Под ней приписал: И завести новых друзей. Теперь можешь звать меня Дэнни.
Она тихо хихикает. Святое дерьмо, я заставил ее хихикнуть.
Дыши. Успокойся. Это всего лишь хихиканье. Ничего особенного. Ничего. Особен... черт подери, она хихикнула.
Это я сделал.
– Ты сам нарисовал и раскрасил? – в ее голосе сквозит изумление, пальцы скользят по перепончатым лапкам утки.
– Да, извини за почерк. Я знаю, он дерьмовый.
– Думаешь, неаккуратно? Это, наверное, самый красивый почерк, что я когда-либо видела.
Мое лицо заливается жаром.
– Почему утка? – ее пальцы теперь скользят по буквам.
– Ты сказала, что любишь желтый, а утка желтая. И, ну... открытка говорит сама за себя, – я тараторю слишком быстро. Нужно взять себя в руки.
– Мне и правда нравится желтый, а открытка что-то невероятное. Спасибо, Гарсия, – Она не улыбается, но этого и не нужно, потому что тепло в ее глазах говорит само за себя. Не холодные, не пустые. Просто карие. Самые красивые карие глаза, которые я когда-либо видел.
Я цокаю языком и притворно разочарованно вздыхаю.
– Значит, до неформальных обращений мы все еще не доросли?
– Это не плохо, просто... – она обрывается, заметив маленький стикер, который я вложил в конверт. Дыхание сбивается, она запинается на шаге, но тут же продолжает идти, дочитав. Потом складывает стикер пополам и убирает в черную поясную сумку, а не обратно в конверт. – Нам стоит обсудить, какой день или дни тебе удобнее.
Я не злюсь, что Джози никак не прокомментировала записку. Я знаю, как тяжело ей открываться, чувствовать себя в безопасности, позволить себе хоть иногда не справляться одной. Я знаю и понимаю, но не озвучиваю, просто улыбаюсь ей и киваю.
Я буду рядом, когда она будет готова.
А если нет, по крайней мере, она знает, что я рядом, потому что именно это и написал.
Я на твоей стороне. Я рядом. Ты не одинока.
Я рад, что ты осталась жива, Джоз!
