Текст книги "Пожалуйста, не уходи (ЛП)"
Автор книги: Э. Сальвадор
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 33 страниц)
А потом она указала на то, чего я раньше не понимала или не хотела понимать. У меня депрессия, борьба с дереализацией, попытки разобраться в природе горя, склонность к самосаботажу и нет понимания того, что значит любовь и как она вообще должна проявляться.
Нечего и говорить, терапия продвигается... нормально. Просто мне не нравятся ее последствия. После сеанса я остаюсь наедине со своими мыслями, чувствами, вопросами, и тогда меня немного мутит. Поэтому и оказалась в океанариуме.
Я не хотела идти. Все, что я планировала сделать, это упасть лицом в подушку и выспаться, переварить усталость, но точно не находиться рядом с Пен. Я ценю ее, но находясь рядом думаю о Дэниеле. Пен не виновата, что они родственники, но в груди все равно колет.
Уверена, она знает, что я чувствую, но никогда не давит, за что ей благодарна.
Несмотря на противоречивые чувства, мне нужно было выговориться, и она это поняла. Поэтому вытащила меня из дома и привезла в океанариум, чтобы поужинать с Виенной. Та работает здесь, не русалкой, а кем-то другим. У нее перерыв только через час, но мы приехали раньше, потому что мне это было действительно нужно.
– Эй, я забыла бальзам для губ в машине. Сейчас вернусь. Я недолго.
– Ладно. Я буду здесь.
Я смотрю, как медузы ритмично и плавно покачиваются взад-вперед. Гляжу так долго, что перед глазами все плывет, а цвета в аквариуме сливаются в единое целое. Но в голове не тот хаос, что перед глазами, поскольку мысли о Дэниеле вновь возвращаются.
– Я скучаю по тебе, – шепчу я.
– Я тоже по тебе скучал.
Я замираю, но сердце начинает колотиться в бешеном ритме от знакомого голоса.
– Привет, Джоз.
58
Дэниел: 28-е апреля
– Я готов вернуться.
– Ты готов рассказать мне то, что боялся сказать?
Я киваю, уверенный больше, чем месяц назад.
Я хожу к Ярвис, университетскому психологу, дважды в неделю. Она милая женщина лет пятидесяти, которой хочется выложить все самые потаенные, мрачные секреты, но не терпящая лжи. Терпеливая, мягкая, и при этом видит за версту мою ложь, которую также называет маской.
С самого начала наших сессий она спрашивала, чего я боюсь. Сначала я отвечал: «Ничего», но после просто замолкал, не решаясь произнести это вслух. Она не давила, но сказала, что пока я не найду ответ, играть не смогу. Так называемый ультиматум от нее и тренера Д’Анджело.
– Я боюсь того, что произойдет, если двинусь дальше. Боюсь позволить себе быть счастливым.
Я хочу этого, но чувствую вину.
Ярвис снова и снова возвращалась к этому чувству, повторяла, моей вины в случившемся нет. Помогала искать способы справляться с паническими атаками, депрессией и тревогой. Но также научила контролировать то, что со мной происходит, и этого оказалось мало. В итоге она выписала лекарства, поскольку я страдаю от посттравматического стрессого расстройства после того, как увидел гибель Эдриана. Во мне слишком много эмоций, что годами гноились внутри, и одной медитацией с дыхательными практиками это не вычистить.
Сначала я сопротивлялся, но не потому что считал неправильным, а потому что таблетки означали признать все то, что я так долго пытался отрицать. В какой-то момент я понял, дальше так нельзя и действительно хочу выздороветь.
Прошел всего месяц, и чудес не случилось. Но тяжесть больше не кажется столь давящей, как раньше.
Мы говорили об отце и о том, как можно выстроить между нами хоть какую-то здоровую связь.
Это сработало, поскольку уже больше недели я живу у родителей, и пусть мы с отцом не стали лучшими друзьями, но неловкость исчезла.
Ярвис тепло улыбается мне с экрана.
– Это понятно, но, Дэнни, я хочу, чтобы ты запомнил одно. Ты можешь идти дальше, и это не значит, что забудешь Эдриана или перестанешь заслуживать все, чего добился. Ты заслуживаешь счастья, так позволь себе быть счастливым. Открой наконец дверь шкафа, ты имеешь на это право. Имеешь право отпустить.
Я не понимал, что загнал себя в шкаф, пока не начал говорить с Ярвис. Бессознательно сам себя туда запер, и позволил двери закрываться на все большее количество замков. Пока не появилась Джози. Я открылся ей, делился и делал то, что заставляло меня чувствовать себя живым. И, сам того не замечая, стал выходить за рамки, потому что мне нужно было не просто место для себя, а пространство для нас. Но всякий раз, когда пытался выбраться из шкафа, невыносимое чувство вины снова загоняло меня обратно.
Из-за этого все рухнуло, из-за этого терял контроль каждый раз, когда впоследствии избивал Брайсона.
Уголки моих губ чуть поднимаются.
– О, ты улыбаешься? Хочешь поделиться?
От этого улыбка становится шире.
– Помните, я рассказывал о Джози?
– О девушке, которую постоянно упоминаешь? Конечно.
Ярвис, оказывается, еще и с чувством юмора.
– Она мне тоже это говорила, – я сжимаю губы, чтобы те не дрожали. – Она делала меня счастливым. Я не чувствую, что заслуживаю ее, но она хороший человек. Вообще, даже больше, чем просто хороший. Она потрясающая. Немного язвительная, чуть колкая, но... – я смеюсь, и благодаря Ярвис даже мой смех стал громче. – Мне это нравится. Я... – я замолкаю. – Я не помнил, каково чувствовать себя живым, пока не появилась она.
– Никогда не поздно.
– Не знаю, смогу ли все исправить. Я причинил ей боль, Ярвис. Не знаю, захочет ли она снова быть со мной.
– Почему ты сразу настраиваешь себя на поражение?
– Я... я не настраиваю. Просто...
– Если не умеешь предсказывать будущее, нет причин не поговорить с ней и не сказать, что чувствуешь. Ты уже не тот человек, что месяц назад.
– Думаете?
– Уверена. Я верю в тебя, Дэнни. Самое время поверить и в себя.
– Cómo te fue123? – спрашивает мама, когда я после сеанса захожу на кухню.
Я поднимаю руки и потягиваюсь, пока в плечах не хрустнет. Никогда бы не подумал, что разговоры о чувствах могут так выматывать.
– Хорошо. Я сказал Ярвис, что готов вернуться.
Маме с папой уже были известны мои планы о возвращении. Мы говорили об этом вчера после долгого разговора об Эдриане, бейсболе и просто о жизни. Я даже не представлял, как сильно нуждался в этом – в них – пока не вернулся домой. Но они не единственное, что мне нужно.
Мама перестает помешивать в кастрюле то, что пахнет как caldo de pollo124.
– Я буду скучать. Ты же знаешь, мы всегда на твоей стороне. Что бы ни понадобилось, просто позвони, и мы приедем.
На кухню заходит папа и улыбается. Я все еще не привык к этому, но неловкость исчезла.
– Знаешь, можешь оставаться столько, сколько захочешь. Это всегда будет твоим домом.
– Знаю, но я готов вернуться. Скучаю по парням, по игре. Да и заявку в МБЛ я подал, теперь предстоят встречи, куча дел, – я отправил ее уже давно, но после случившегося не открывал почту до недавнего времени. – Ну и домашнюю работу надо наверстать.
– Estamos bien orgullosos de ti125, – губы папы растягиваются в улыбке.
– Спасибо за все, что вы для меня сделали. Без вас меня бы здесь не было, – я говорю коротко, поскольку у мамы уже блестят глаза, и я точно знаю, если она заплачет, потом заплачет папа, и уехать уже не смогу.
– Мы твои родители. Не нужно нас благодарить. Просто продолжай делать все от тебя зависящее, – мама подходит ближе. – Ох, и как только сможешь, привези Джози посмотреть нашу пекарню.
– Мы не... вместе.
– Пока что, Дэниел, пока что. Я не растила тебя таким пессимистом, – она шлепает меня по плечу, потом обнимает. – Хочешь поесть перед отъездом?
Я бросаю взгляд на папу, и тот качает головой, мол, не спорь. Он живет с ней, поэтому деваться некуда, а я свободен.
– На улице двадцать градусов, мам. Слишком жарко для этого.
Она закатывает глаза.
– Придет день, и ты будешь мечтать о моей еде, но окажешься за сотни километров отсюда.
Я смеюсь, крепче ее обнимая.
– Да, но только не по caldo.
В доме повисает мертвая тишина, едва я переступаю порог. На меня смотрят ошеломленно, но уже через мгновение во взглядах вспыхивает чистая радость. Кай и Грей вскакивают с дивана, бросаются ко мне, но Энджел встает между нами, заслоняя меня спиной, и поднимает руку, останавливая их.
– Он только вернулся. Дайте немного пространства, – говорит он, но тут же оборачивается и обнимает меня. – Ты приехал один? Почему не сказал, что возвращаешься? Мы могли бы за тобой заехать...
– Не ты ли говорил дать немного пространства? Ты его буквально душишь. Свали, – Грей стаскивает его с меня и тут же затягивает в объятия, и через секунду то же самое делает Кай.
– Дайте ему, черт подери, хоть чуть воздуха, – Ноа отталкивает их. Сам он не обнимает, не трогает меня, а просто кивает. – Мы скучали.
– И ты тоже? – я ухмыляюсь.
Он кривится.
– Нет.
– О, еще как. Просто, ну, ведет себя как типичный Ноа, – фыркает Кай.
Ноа закатывает глаза.
– Ты вернулся насовсем или все еще в академическом?
– Да, насовсем. Э-э... – я провожу пальцами по волосам, чувствуя, как в животе скручивается нервный ком. – Простите, парни, что пришлось через это пройти. Простите, что втянул вас. Я не...
– Извинишься еще раз, и я тебя, Дэниел, правда прибью. Тогда уж точно вылетишь до конца сезона, – Грей хлопает меня по плечу, потом снова затягивает в объятия. – Не извиняйся. Мы все через это проходим, ясно? Я скучал по тебе, детка.
– Я тоже по тебе скучал, – успеваю сказать я, прежде чем он отпускает.
– Извиняться не нужно, но как ты себя чувствуешь? – спрашивает Энджел. Его теплые карие глаза полны спокойствия и понимания.
– Нормально, не идеально, а просто нормально, – я переминаюсь с ноги на ногу. Никогда раньше не говорил о своих чувствах. Они видели меня в худшем состоянии, но я так и не объяснил, как себя чувствовал. – Работаю над этим.
– Если тебе что-то понадобится, что угодно, мы рядом, – говорит Кай и мягко сжимает мое плечо. – Мы правда рады, что ты вернулся. О! Ты знаешь, кто будет рад...
Энджел обрывает его резким движением головы.
– Заткнись.
– Что? – спрашиваю я, переводя взгляд с одного на другого. – Если скажешь «Аманда», клянусь, я съеду.
Я ее заблокировал, и с того момента от нее ни слуху, ни духу, и пусть так и останется.
– Нет, это Джо...
– Заткнись, – снова говорит Энджел.
Сердцебиение учащается, и я нервно барабаню пальцами по бедру.
– Дай ему договорить. Кто?
Кай смотрит на Энджела; тот пожимает плечами и наконец кивает.
– Джози. Она приходила в день твоего отъезда. Хотела увидеться.
– Правда? – мысли проносятся с бешеной скоростью.
– Ага, но ты сказал, что вам лучше не общаться. Я так и передал, о, черт... ты же это имел в виду, правда?
Я не соображал. Был разбит и думал, что если произнесу это вслух, станет легче, но вышло с точностью до наоборот.
– Ничего. Ты не виноват, – я вздыхаю. – Мне нужно подняться, разобрать вещи, – парни расступаются, пропуская меня к лестнице. Следом шагает Энджел.
– Честно, все в порядке. Я не злюсь на тебя, – говорю я, когда мы оказываемся в моей комнате. Коробки с вещами все еще разбросаны по полу. Я не обращаю на них внимания, бросаю спортивную сумку на пол и сажусь на кровать. – Я злюсь на себя. Я не подумал. Я был...
– Все нормально. Она понимает, – он прислоняется к краю стола. – Я говорил с ней.
– Правда?
– Ага. Не скажу, что у нее все идеально. Она слегка выгорела, и мне пришлось вломиться к ней в дом.
– Что?
Он рассказывает о случившемся в деталях и почему так поступил.
– Я просто хотел, чтобы она знала: ты вернешься, и все наладится. Хотя в этом я не так хорош, как ты. Сказал, что мы тут все немного поехавшие. Не уверен, обиделась ли она, но не ударила, что уже плюс, и, кажется, даже улыбнулась. Ее сложно понять, но, думаю, все хорошо.
Не знаю, смеяться мне, обнять его или просто немного всплакнуть.
– Ты сделал это для меня?
– Для тебя. И для нее. Одиночество та еще дрянь. Я вспомнил про ту скалу и... не уверен, помогло ли это, но хотел, чтобы она знала, что проходит через это не одна.
Я вскакиваю.
– Спасибо за...
– Не благодари. Я на твоей стороне... и на ее, если позволит. Хотя она же мисс Попробуешь Помочь, Прибью.
Я усмехаюсь.
– Не знаешь, зачем она приходила?
– Нет, но я сказал приходить только если не собирается снова исчезнуть, – он отталкивается от стола и замирает в дверях. – Она в аквариуме с Пен.
– Откуда ты знаешь?
– Прекращай задавать вопросы и иди к ней.
Я ловлю свое отражение в стекле, проверяя, хорошо ли лежат волосы и достойно ли в целом выгляжу. Я уже смотрел в зеркало, но нервы на пределе, и мне нужно чем-то занять руки.
Сердцебиение отдает в уши, а в животе все клокочет.
– Дэнни... – в голосе сестры слышится облегчение. Повернувшись, я чувствую, как она сжимает меня в объятиях, выдавливая весь воздух. – Я рада, что ты вернулся. Как самочувствие?
Перед тем как приехать в аквариум, я написал ей, чтобы убедиться, что они здесь. Пен спросила, не хочу ли подождать, пока они уйдут и Джози вернется домой, но я больше не мог ждать. Мне нужно ее увидеть.
Я отвечаю на объятие, стараясь не помять тюльпаны, купленные для Джози.
– Нормально. Прости, что был с тобой резок. Я не хотел...
– Все в порядке. Я не злюсь. Ты, конечно, сводил меня с ума, но, пожалуй, на этот раз прощу.
– Значит, могу и дальше давать тебе в долг? – поддеваю я.
– Именно. Ты меня слишком хорошо знаешь, – в ее голосе слышна улыбка.
Я отпускаю Пен и с тревогой смотрю на большое здание впереди.
– Не нервничай. Худшее, что может случиться – она скажет, что ты ей не нравишься.
– Господи Иисусе, Пен, ты совсем не помогаешь, – я бросаю на нее сердитый взгляд.
Пен смеется.
– Расслабься. Все будет хорошо, обещаю. Она около медуз.
Я киваю, не отвечая, поскольку язык будто стал ватным. Молча машу ей на прощание и захожу внутрь. Найти зал с медузами не занимает много времени. И когда я вижу ее, то выдыхаю весь воздух, о котором, кажется, успел забыть.
Я не колеблюсь и не топчусь на месте, поскольку мне нужно быть рядом с ней. В костях, в клетках, в каждой молекуле тела живет глухая, ноющая тоска, что пульсирует, молит и жаждет оказаться рядом.
Зрение сужается, мозг отсекает все вокруг, кроме одного человека, действительно имеющего значение.
Она не замечает меня и не чувствует приближения; стоит, словно в забытьи, неподвижная, хрупкая, как отражение света в воде.
– Я скучаю по тебе, – шепчет она, будто самой себе.
Я сдерживаю порыв притянуть ее к себе и просто встаю рядом.
– Я тоже по тебе скучал.
Джози замирает, неестественно неподвижная, не поворачивается.
– Привет, Джоз.
Когда наконец поднимает голову и наши взгляды встречаются, по телу мгновенно пробегает горячая волна адреналина. Все внутри мчится галопом, но разум стоит прочно. Я не отстраняюсь, не цепляюсь, а стою твердо на ногах, так ее и не касаясь.
Губы Джози чуть приоткрываются, брови сдвигаются, и между ними образуется глубокая складка. Она делает два шага назад, и мое сердце мгновенно замирает.
Я...
Джози бросается ко мне, обвивая плечи руками. Вжимается в меня, будто боясь, что я отпущу, но жестоко ошибается, если думает, что когда-нибудь позволю этому случиться.
59Джозефина
– Прости, – синхронно произносим мы.
– Не надо... – говорим в унисон. – Я... – и снова замолкаем, лишь продолжая держаться друг за друга.
– Клянусь, если это сон... – мой голос дрожит.
– Это не сон. Я здесь. Я рядом, Джози, – шепчет он в мои волосы. – Я никуда не уйду. Обещаю.
Я вдыхаю его запах, впиваюсь пальцами в волосы на затылке и тону в звуке его сердца, что бьется беспорядочно в такт моему.
Мы молчим и не двигаемся какое-то время, пока оба не понимаем, что пора отстраниться и поговорить.
Я нерешительно убираю руки, но только когда слышу шелест бумаги и краем глаза улавливаю нечто желтое, отпрягаю совсем. Я была слишком потрясена тем, что Дэниел здесь, и не замечала ничего, кроме его лица.
– Прости, что не пришел раньше. Надеюсь, тебе понравятся, – он протягивает букет желтых тюльпанов, и его щеки розовеют. – И это тоже тебе, – Дэниел запускает руку в задний карман и достает мини-блокнот.
– Я в восторге. Спасибо, – я принимаю и то, и другое, глаза наполняются слезами, но я не моргаю, боясь перед ним расплакаться. – Какой-то особый повод?
Он озаряется небольшой мальчишеской ухмылкой, от которой замирает сердце.
– Ты и есть особый повод. Прозвучало не слишком банально же, правда?
Я улыбаюсь, поднимаю большой и указательный палец, оставляя между ними крошечный промежуток.
– Совсем чуть-чуть, – он усмехается, и мои губы растягиваются шире. – А блокнот зачем?
– Для всего, что хотел сказать, но не мог, пока был в отъезде, – его взгляд затуманивается. – Я... – Дэниел прочищает горло и оглядывается по сторонам. Мы здесь одни; сомневаюсь, что кто-то еще появится. Сегодня вечер понедельника. В это время редко бывает людно. – Мне жаль.
– Не нужно извиняться.
– Нужно, потому что я причинил тебе боль, а этого хотел меньше всего на свете. Я хочу – мне нужно, чтобы ты поверила. То, что сказал тогда, было не со зла. Я был расстроен, раздражен и растерян, – он зажмуривается, словно отгоняя нахлынувшие воспоминания.
Я хватаю Дэниела за руку, проводя большим пальцем по костяшкам. Его глаза открываются и опускаются на наши сплетенные пальцы.
– Все в порядке.
– Нет, не в порядке, потому что я заставил тебя думать, будто ты не делаешь меня счастливым, но это неправда. Быть с тобой – самое большое счастье в моей жизни, и именно поэтому чувствовал себя виноватым, – он выдыхает. – Я хочу быть с тобой честным. Не хочу лгать или притворяться.
Я вдыхаю, не позволяя себе утонуть в его словах, как бы громко ни кричал голос в голове, что верит.
– Хорошо, говори, – я снова и снова провожу большим пальцем по костяшкам, будто сглаживая напряжение, застывшее у него на лице.
– Вот это... – он сжимает английскую булавку, висящую на цепочке. – Было моим обещанием не убивать себя. Я хотел этого множество раз, постоянно обдумывал, пытался, но не смог довести начатое до конца. Я знал, что это убьет маму, Пен, Энджела, возможно, даже отца, хотя теперь уверен, что да, убило бы. Булавка – напоминание, что если бы я это сделал, моя боль стала бы чьей-то еще. Я не сделал этого, но мысли не уходили. Они преследовали меня... просто ждали своего часа. Пока не появилась ты.
Я дышу, хочу что-то сказать, но молчу, чувствуя, что он еще не закончил.
– Мысли были темными, но находясь рядом с тобой, разговаривая, все стало иначе. Я жил и мечтал о будущем. И это переполняло меня, заставляло чувствовать вину, потому что означало, что мне не было грустно, что больше не думал о том, чтобы с собой покончить. Быть счастливым с тобой значило, что я и правда в порядке. Быть счастливым с тобой значило, что готов отпустить Эдриана. А я не думал, что имею на это право; мне казалось несправедливым, что, в отличие от него, могу быть счастлив. Было стыдно, что не чувствую ничего, кроме счастья, потому что у меня была ты, – говорит он с тихой тоской. – С тобой я стал самым цельным и живым человеком за всю свою жизнь. Быть с тобой как начать жить заново. С тобой я снова стал собой.
Глаза наполняются слезами, а в горле поднимается ком.
– Собой? Я не испытывала твое терпение? Не доводила? Не была той, из-за кого ты терял пару лет жизни? У тебя, наверное, давление подскакивало каждый раз, когда находился рядом со мной.
Его губы трогает улыбка, а в потухших глазах вспыхивает свет.
– Нет. Ты заряжала мою душу. Это самое ясное ощущение, какое я когда-либо испытывал.
– Ох, – тихо выдыхаю я, и слезы начинают катиться по щекам прежде, чем успеваю их остановить.
Дэниел берет мое лицо в ладони и смахивает их с кожи.
Я всхлипываю.
– Прости. Мне так жаль.
– Не надо. Я в порядке, не идеально, но в порядке, – он делает паузу и добавляет: – Я хожу к терапевту. Работаю над собой, Джози. Хочу, чтобы ты знала: я стараюсь стать лучше. Лучше ради тебя, ради себя. Никакой лжи или игр. Вот он я, вот что чувствую. Я в порядке, не идеально, но в порядке.
– Прости, – говорю я, когда слезы наконец иссякают.
– Пожалуйста, не извиняйся.
– Просто мне жаль, что была слишком зациклена на себе, когда в помощи на самом деле нуждался ты.
– Чинить то, о чем и в помине не знала, не твоя работа. Даже если бы знала, все равно это не стало бы твоей ответственностью, – тихо отвечает он.
– Я все равно хотела помочь тебе, и сейчас хочу. Просто не знала как, и это сводило меня с ума, потому что ты – самое важное, что у меня есть, и осознание, что не могу помочь, выбивало почву из-под ног.
– Можно я обниму тебя?
– Пожалуйста, – шепчу я. Он без колебаний заключает меня в объятия.
– Я хочу, чтобы ты вернулась, Джози, – говорит он с отчаянием. – Скажи, что мне нужно сделать, в чем нуждаешься, и это станет твоим. Просто подумай о нас. Столько, сколько потребуется, сколько захочешь. Я подожду, только подумай о нас. Пожалуйста.
– Здесь не о чем думать, – я вцепляюсь в Дэниела, и в голосе звучит то же отчаяние, что и в его. – Я хочу нас, этого, все без остатка. Ты мне нужен. Я не идеальна и имею много проблем, целую кучу – над которыми работаю, – но я хочу быть рядом с тобой, Дэниел. Хочу, чтобы ты открылся мне и делился своей болью. Тем, что чувствуешь в хорошие дни, в плохие, и во все те, что между. Я говорила это однажды и повторю снова: не прячься, пожалуйста. Откройся мне.
– Даже в самые темные дни? – его дрожащий голос становится на октаву ниже.
Я отстраняюсь, чтобы встретиться взглядом с янтарными глазами, зажигающими огонь в моей душе.
– Я буду любить тебя даже в самые темные дни.
Дэниел смотрит на меня с недоверием, но сжимает крепче в объятиях.
– Мне нужно это еще раз услышать.
Сердцебиение отдается в висках, а губы дрожат, изгибаясь в застенчивой улыбке.
– Я буду любить тебя даже в самые темные дни. Я... я знаю, в это трудно поверить. Знаю, что никогда не была особенно, э-э, сентиментальной, слащавой или даже любящей. Знаю, я не показывала, насколько ты мне важен. Знаю, ужасно выражаю чувства, и, возможно, тебе сложно поверить, что я так глубоко привязана... – я осекаюсь, пытаясь собраться с мыслями, но слова вырываются будто из прорвавшейся плотины. – Что чувствую яростный, всепоглощающий жар внутри. Я понимаю, звучит нелепо, может, вообще бессмысленно, черт, я так нервничаю... – когда губы расплываются в широкой улыбке, уголки доходят до глаз. – Хватит так на меня смотреть.
– Ладно, – он пытается сдержать улыбку, но безуспешно.
– Я звучу как идиотка, да?
– Нет, Боже, нет, – он убирает прядь моих волос за ухо. – Ты звучишь как девушка, которую я люблю.
Сердце замирает. Я едва не услышала этого раньше, но тогда решила, что Дэниел осекся от отчаяния, просто чтобы загладить вину за сказанное по-пьяни. По крайней мере, в этом себя убеждала. Мой мозг был настроен саботировать его слова и каждое мгновение, проведенное вместе.
Но сейчас я не могу найти ни единой причины сомневаться, что Дэниел говорит правду.
– Ты веришь мне? – он проводит ладонью по моей щеке.
– Верю, – веки дрожат. – А ты мне веришь?
– Верю, детка.
Я опускаю голову на его грудь.
– Я скучала по этим словам.
– Я скучал по тебе, – он гладит меня по спине и целует в макушку. – И просто для справки, ты любящая. Никогда не думай иначе. Мне не нужно, чтобы ты громко кричала о любви или устраивала грандиозные жесты, чтобы доказать это. Я знаю, что ты любишь по тому, как обнимаешь меня, как смотришь, как впускаешь в свою жизнь, как принимаешь меня со всеми недостатками. Ты умеешь любить, Джозефина. И для меня честь быть тем, кого ты выбрала.
– Ох, – я дрожаще выдыхаю и опускаю взгляд, не желая снова расплакаться. Как же вышло, что мне настолько повезло?
Дэниел берет мое лицо в ладони, приподнимая, чтобы взглянуть в глаза.
– Я люблю тебя, Джозефина.
Я таю в объятиях, но он держит меня крепко, надежно.
– Я тоже тебя люблю, Дэниел.
– Могу я наконец тебя поцеловать? – с легкой хрипотцой спрашивает он.
– Еще спрашиваешь? Просто сделай это.
– Слава богу, черт возьми. Иди сюда, – его губы накрывают мои, и весь мир становится ясным и чертовски прекрасным.
