Текст книги "Пожалуйста, не уходи (ЛП)"

Автор книги: Э. Сальвадор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 33 страниц)

60Джозефина

– Ты сохранила их, – Дэниел перебирает коробку, доверху наполненную всеми без исключения стикерами, которые он мне дарил, вместе с открытками.

Поначалу меня немного смущали его намерения, но так и не смогла выбросить ту самую первую записку с его номером телефона, как и все остальные после.

Сначала я думала, что это просто бумажки с надписями, но со временем они стали чем-то большим. Это были не просто слова, не дежурные фразы и не попытка меня успокоить. Они превратились в маленькие напоминания каждый день о том, что Дэниел был – и сейчас – счастлив иметь меня рядом. Хотя, назвать их маленькими огромное преуменьшение, поскольку эти слова спасли мне жизнь.

– Иногда я думала их выбросить, но рука так и не поднималась, – признаюсь я, чувствуя, как ком подступает к горлу, не поднимая взгляда. – Было трудно поверить, что ты действительно обо мне заботишься и что говоришь искренне. Ты ведь тогда почти не знал меня, а я думала...

– Эй, – Дэниел поворачивается и берет мое лицо в ладони, заставляя посмотреть на него. На губах играет теплая улыбка, а в глазах отражается тихое сияние любви. – Не нужно оправдываться. Я понимаю. Ты не знала меня, а я был слишком настойчив.

– Да, но твоя настойчивость... – я выдыхаю, и дыхание сбивается, – спасла меня.

После разговора в аквариуме мы вернулись ко мне домой. Несмотря на то, что решили снова быть вместе, признались, как сильно любим друг друга, впереди еще многое следовало обсудить.

Сейчас мы в той комнате, что когда-то принадлежала ему, разглядываем вещи, которые Виенна для меня сохранила. Все то, что подарил Дэниел, но на что я не могла смотреть в его отсутствие.

Он опускает руки с моего лица и приобнимает за плечи, прижимая к себе.

В голове вспыхивают воспоминания о той ночи. Меня все еще пугает мысль о том, что я почти поставила тогда точку, и все же становится светло от осознания, что он был рядом.

– Хочешь поговорить о той ночи? – осторожно спрашивает он.

– Не знаю, с чего начать, – тихо говорю я.

– Не обязательно говорить именно сейчас, но если захочешь, я рядом.

– Нет, я хочу поговорить сейчас, – отвечаю я чуть увереннее.

Я отстраняюсь и тяну его за собой, вынуждая сесть рядом на кровать. Он переплетает пальцы с моими, а другой рукой, кончиком указательного пальца, выводит узоры на кисти. Я расправляю плечи, закрываю глаза, и та ночь возвращается, будто снова ее проживаю. Я кладу голову ему на плечо и тревожно выдыхаю.

Дэниел молча прижимает меня к себе.

– Не торопись. Я никуда не уйду.

Я киваю, глядя на наши сцепленные руки, и волна воспоминаний накрывает с головой.

– После смерти мамы я пыталась жить нормально или хотя бы найти новую норму. Казалось, ну что тут сложного? – я замолкаю, зная, как ужасно это звучит, но все равно продолжаю: – Ты, наверное, подумаешь, что я ужасный человек, но я считала, мы не были близки, жили под одной крышей, но почти не пересекались, разве что из-за плавания, и даже тогда по-настоящему не знали друг друга. Так почему я должна была горевать, что ее не стало? Она умерла, и что с того? Не то чтобы она когда-то действительно обо мне заботилась, будь то физически или эмоционально.

– Я не думаю, что ты ужасный человек, – тихо говорит он, целуя меня в макушку.

Я улыбаюсь, потому что конечно, он так скажет. Дэниел всегда каким-то образом находит во мне то хорошее, что сама с трудом различаю.

– А я чувствовала себя отвратительным человеком, потому что днями напролет думала именно так. Думала, что есть, то есть, она мертва, и ее отсутствие ничем не отличается от того, когда была жива. Но когда мне сказали взять отпуск в связи с утратой... – в груди тяжелеет, и я прикусываю нижнюю губу, чтобы та не дрожала. – Тогда я впервые по-настоящему ощутила ее отсутствие, не в тот день, когда узнала о смерти, а именно потом. И все то, что раньше казалось незначительным, вдруг навалилось разом. Оно казалось незначительным, потому что я отмахивалась от мыслей, гнала от себя воспоминания, пока не достигла конечной точки. Например, когда узнала о составленном на мое имя завещании. Она оставила все мне, и я не понимала, зачем, если ни разу не сказала, что любит меня или гордится, – колено начинает нервно подрагивать. – Все это свалилось как снег на голову. Я не знала, как справляться с чувствами, как хотя бы начать разбираться, что к ней чувствую. Это было невыносимо. А потом я начала тонуть, задыхаться от осознания, что смысл моей жизни просто выполнять то, чего она хотела.

– Я пыталась двигаться дальше, держалась за то, что тогда было: учебу, плавание, Брайсона. Но потом вдруг подумала: «что дальше»? Эти два слова крутились в голове. Я не могла их заглушить, как ни старалась. А люди вокруг только все усложняли. Никто не понимал меня. Ни один. Они видели во мне маму и все, чего та добилась. Видели ее во мне. От этого было так одиноко.

– А потом он мне изменил, но даже тогда, несмотря на боль, мне было все равно. После стало плевать на учебу, на плавание, на все. Я пыталась выбраться из этого равнодушия, из пустоты, но те два слова звучали все громче. А потом настал канун Рождества, годовщина ее смерти. День, когда все стихло, слова «что дальше», и вместе с ними шум. Ощущалось странно, но так мирно, потому что впервые... в голове стало тихо. Абсолютная тишина, и тогда я просто... поняла, что с меня хватит пытаться что-то осмыслить, будь то слова, чувства к маме или одиночество.

Дэниел мягко приподнимает меня, и я усаживаюсь верхом на его бедра. Прячу лицо в изгибе шеи, а он обнимает крепко, надежно, так, будто может уберечь от всего.

– Тишина была прекрасной, – выдыхаю я. – Самым прекрасным, что когда-либо испытывала, и я не хотела, чтобы она заканчивалась. Так что не думала. Просто шла и шла, пока не оказалась на скале, готовая умереть. Я была готова встретить вечную тишину, но потом появился ты, оттащил меня и умолял не уходить. Боже, я была так зла за это...

– Я знаю, – тихо говорит он, проводя ладонью по моей спине. – Но я бы сделал то же самое снова.

Я улыбаюсь, уткнувшись носом в его шею.

– Не придется. Обещаю. До той ночь я и не думала о самоубийстве, но после уже не смогла бы снова на это решиться. Мне было страшно, потому что твои слова «пожалуйста, не уходи» все время крутились в голове. Сначала они бесили, поскольку я думала, что стала жалким проектом из сострадания. Что просто не все равно по привычке, по долгу, и я сама себя в этом убеждала. Ярвис говорит, что это был саботаж, поскольку где-то в глубине души я знала, ты действительно неравнодушен, но не позволяла себе поверить, что кому-то правда есть до меня дело. Да и не хотела, чтобы кто-то обо мне заботился. Потому что кто вообще настолько глуп, чтобы хотеть меня? Я того не стоила, но ты заставил поверить в обратное.

– Потому что ты стоишь того, – говорит он, немного отстраняясь и поднимая мой подбородок пальцем.– Стоишь, Джозефина.

– Сейчас я это понимаю, но тогда, в тот момент, нет. Я потом, той ночью, когда ты напился и сказал все это... – я не хочу, чтобы он чувствовал вину, не хочу, чтобы корил себя, но Дэниел смотрит на меня внимательно, кивает, словно говоря: я должен это услышать. – Тогда я начала верить, что, может, действительно недостойна. Потому что думала, что ты делаешь себя несчастным ради моего счастья. А мысль о том, что ты несчастен из-за меня, заставляла себя ненавидеть.

Он тяжело выдыхает, во взгляде сквозит сожаление.

– Мне жаль. Ненавижу, что заставил тебя это чувствовать. Хотел бы вернуться вспять.

– Все в порядке.

– На самом деле нет, особенно если учесть то, что я собираюсь сказать.

Я киваю, давая понять, что готова слушать.

– Прозвучит ужасно, но иначе не скажешь. Ярвис говорит, я использовал тебя как эмоциональный костыль. После того разговора я понял, что, открывшись тебе, чувствовал себя в большей безопасности, чем когда-либо. И потому искал опору. С тобой я был свободен от осуждения, и в тот вечер подумал, что, раз ты тоже через многое прошла, смогу рассказать все, что в себе держу. Я вывернул душу не потому, что хотел причинить тебе боль, а потому что не знал, как иначе. Не хотел использовать тебя; не планировал этого говорить ни тогда, ни когда-либо еще, если быть совсем уж честным. Не хотел использовать тебя в качестве костыля, но рядом с тобой не мог притворяться, потому что ты, сама того не осознавая, видела меня настоящего, и мне было хорошо, за что себя и ненавидел. Я не хотел, чтобы кто-то еще страдал из-за меня, но, несмотря на это, под удар попала ты. Прости, Джози. Я правда сожалею.

– Не надо, – говорю я, беря его лицо в ладони и мягко проводя большим пальцем по скуле. – Я не злюсь. Тебе было больно – нам обоим – и это заставляет нас говорить и делать то, о чем потом жалеем.

– Больно, да, но я... я работаю над этим, Джози. Правда работаю. Как и сказал тогда, я пытаюсь стать лучше; это займет время, потому что в моей голове слишком темно.

– Хочешь поговорить об этом? – Дэниел избегает моего взгляда, будто стесняясь самого факта, что произнес это вслух. Но это не важно, поскольку я никуда не уйду.

Он сглатывает.

– Там творится настоящий ад, Джози. До того темно, что временами меня тянет пожелать той же тишины, что и ты когда-то желала. Уже давно не было таких мыслей, но... это самое темное, что во мне есть. Туман, густой и черный, накатывает, когда я думаю о будущем. А иногда просто так, потому что я не чувствую, что заслуживаю хорошего. Что не заслуживаю тебя.

Я не перестаю поглаживать его по щеке.

– Если откроешься мне, посвечу фонариком, и мы вместе найдем выход.

В его глазах вспыхивают тусклый свет надежды.

– Ты сделаешь это ради меня?

– Как и всю оставшуюся жизнь, – улыбаюсь я, и Дэниел делает то же самое, слабо, но искренне. – Буду напоминать, что ты заслуживаешь всего самого хорошего.

Он плотно смыкает веки; те блестят, и Дэниел качает головой, сдерживая слезы.

– Позволь себе чувствовать, – шепчу я, касаясь его губ и целуя мягко, осторожно.

Дэниел улыбается прямо в поцелуй, отвечая с такой нежностью, что перехватывает дыхание. Через мгновение я сползаю с него, и мы ложимся. Я кладу голову ему на грудь, прислушиваясь к сердцебиению, клокочущему чуть быстрее обычного.

– Чувство вины всегда было со мной, но становилось тяжелее, когда я делал что-то, связанное с Эдрианом. В те дни, когда становилось невыносимо, думал о самой мучительной смерти, потому что был уверен, что заслуживаю именно ее. Но всегда находился кто-то, кому я почему-то был нужен, и тогда не мог, – он замолкает, барабаня пальцами по бедру. – А после начинал ненавидеть себя за то, что не решился, и злиться, потому что семья и друзья нуждались во мне, а я все равно думал о смерти. Замкнутый круг, из которого не умел выбраться. Поэтому я улыбался, ведь это было единственным, что мог делать, единственным, в чем, как мне казалось, был хорош, единственным, что не мог испортить. Не может быть больно, если улыбаешься, – он выдыхает, почти сдавленно. – А потом появилась ты...

Пальцы на бедре замирают, и его сердце, еще мгновение назад бившееся неровно, вдруг замедляется.

– Чувство вины никуда не исчезало, но становилось слабее. Казалось бы, секунду назад я проживал воспоминание с Эдрианом, а в следующее мгновение уже думал о тебе. Темная туча нависала надо мной, стоило о нем вспомнить – желание просто задохнуться было таким, черт возьми, невероятным... – голос хриплый, но Дэниел откашливается, и я переплетаю пальцы с его, сжимая ладонь. – А потом все рассеивалось, стоило вспомнить твою улыбку и карие глаза. В какие-то дни мне просто хотелось... – он резко вдыхает. – ...застрелиться, потому что чувствовал слишком сильное давление и не знал, как это остановить. Не понимал, как не чувствовать дыру в груди. Не знал, как продолжать существовать, когда его больше нет, но потом... – он сглатывает. – Я вспоминал все, что было между нами.

Мы ведь почти ничего не делали, хочется сказать, потому что это правда. Да, были моменты, особенные для меня, даже невероятные, но не уверена, что их можно назвать теми самыми, что наполняют жизнь смыслом.

Я злюсь на себя. Почему не сделала больше?

– Ты сделала более чем достаточно, – говорит он, будто слыша мою внутреннюю борьбу. – Потому что те мгновения, что мы разделили, и есть суть моего существования, – он поворачивается на бок, беря мое лицо в ладонь и смотрит сверху вниз. – Они заставили снова почувствовать себя собой и были причиной, почему я ждал каждый новый день, если он означал, что смогу прожить еще один такой с тобой.

Сердце будто расправляет крылья, а глаза наполняются слезами.

– Я тоже жду каждый день с тобой.

На его лице появляется тень печали.

– Не плачь, пожалуйста. Я не выношу, когда ты грустишь.

– Все в порядке. Обещаю, мне не грустно; просто чувствую слишком много всего. Не думаю, что смогу выразить это словами, как ты. Но буду стараться показывать тебе свои эмоции, быть рядом. Мне нужна каждая твоя версия, и ничто, буквально ничто не изменит моих чувств. Я никуда не уйду. Обещаю.

– Я очень сильно тебя люблю, – он склоняется и целует меня в лоб.

– Я люблю тебя, – я улыбаюсь.

– Думаешь, стоит сделать небольшую паузу? Все это слишком, и мне нужен небольшой перерыв.

Я киваю, потому что чувствую то же самое.

– Даже не стоило спрашивать. Мы можем делать все, что ты захочешь, – я встаю, достаю из коробки портативный плеер и маленькую коробочку, потом ложусь рядом, прижимаясь к изгибу его руки.

– Не может быть! – он недоверчиво смеется, глядя на совершенно новые наушники. Я хотела подарить их ему, но так и не успела.

– Я так и не дослушала тот диск, что ты дал, а прошлые наушники просто отвратительные. Без обид.

– Очень даже обидно, – он щиплет меня за бок.

Уголок моих губ дергается.

– Не переживай, старые наушники я бережно спрятала.

Я протягиваю ему один наушник, второй вставляю себе. Включаю плеер. Ритм доносится из маленьких динамиков, и стоит услышать первые аккорды Hot Stuff Донны Саммер, я не могу удержаться.

– Обожаю эту песню, а ты? – Дэниел сохраняет невозмутимое выражение лица, но я-то вижу, как он сдерживает смех. – Слова такие... вдохновляющие, правда?

Я смеюсь.

– Вдохновляющие?

– И... – он сжимает губы. – Возбуждающие.

Мы оба смеемся, и пока Дэниел напевает, я просто мурлычу мелодию, не зная слов.

61Дэниел

– Если еще раз выкинете нечто подобное, я кому-нибудь вмажу. И точно не Джози, – грозится Ноа, входя на кухню.

– Вмажь кому хочешь. Главное не трогай Дэниела, и мы поладим, – голос Джози столь же ровный, сколь и ледяной.

Ноа ни капли не боится Джози, но я вижу, как сильно он ею восхищается и уважает. Это отражается в его взгляде точно так же, как когда разговаривает с тренером Д’Анджело.

Они смотрят друг на друга. Никогда бы не подумал, что доживу до дня, когда кто-то сможет сравниться с его бесстрастным, пугающе холодным выражением лица, но Джози буквально точное его отражение,. Видеть Ноа таким привычно, но Джози чертовски завораживает и возбуждает одновременно.

Не пообещай мы ужин, я бы выставил их за дверь к чертовой матери. Парни, конечно, не обязаны были помогать, но все же перевезли вещи обратно в ее дом. Возможно, это решение опрометчивое, учитывая, что мы только вчера снова сошлись, но оба этого хотим – нуждаемся в этом.

Мы так и не договорили. Вчера ночью обсудили страхи, неуверенности, то, как иногда хочется спрятаться, и все, что так отчаянно пытались похоронить. Глупо, конечно, пытаться прикрыть незажившие раны крошечным пластырем. От этого ведь толку никакого, рана просто воспаляется, и остается одно: сорвать пластырь и признать то, от чего бежал.

Мы остановились только потому, что знали, сил уже не осталось и эмоционально были выжаты как лимон. День выдался долгим, и, когда начали готовиться ко сну, просто слушали диск, который я записал, а Джози обнимала плюшевого мишку, подаренного мной.

– И нас тоже? – вставляет Грей.

– А тебя разве Дэниелом зовут? – парирует она, даже не моргнув.

Я ухмыляюсь, скользящим движением обнимаю ее, и та без сопротивления позволяет притянуть себя к груди. Сначала чуть напрягается, но стоит нашим телам соприкоснуться, расслабляется.

– Какого черта, Джози? – фыркает Ноа, обиженный.

– Да, какого черта? – подхватывает Кай, заступаясь.

– Не принимайте близко к сердцу. Вы мне нравитесь, правда, но я люблю его. Так что соображайте... – она указывает большим пальцем через плечо, потом кладет ладони поверх моих, обвивающих ее живот.

Парни сверлят меня взглядами, но я без тени раскаяния пожимаю плечами, подмигиваю и ухмыляюсь, как законченный идиот.

– М-м, забудь. Не хочу с тобой красить ногти, – цокает Энджел, глядя на нее с нарочитым презрением.

– Он не всерьез, – шепчу я ей на ухо.

– Вы меня оба бесите, – бросает Ноа, и по лицам парней видно, он говорит за всех.

– Тогда лучше закройте глаза. Сейчас вас точно стошнит, – она поворачивается, обвивает мои плечи руками, встает на цыпочки и касается губ своими.

Кто-то хмыкает, кряхтит или что-то бормочет, но я и слова не разбираю, даже не переживая об этом. Поражен тем, насколько мягкими и теплыми оказываются ее губы, когда к ним прикасаюсь.

– Еда приехала! – Пен и Виенна вопят около входной двери, не давая по-настоящему начать поцелуй.

– Черт, полагаю...

– Ты ведь уже должен знать, что мне плевать, кто и что подумает, – страстно шепчет Джози, приникая к моим губам. – Поцелуй меня. Мы должны наверстать...

Я преодолеваю крошечное расстояние между нами и целую ее, заглушая свисты и выкрики.

– Я рад, что ты вернулся, – говорит Кай, обнимая меня, а потом отступает. – Мы постоянно тебя подкалывали, но, надеюсь, знаешь, что мы всегда рядом. Даже Ноа. Прикидывается равнодушным, но на самом деле сильно за тебя волновался.

Я улыбаюсь.

– Спасибо, дружище. Это многое для меня значит. И если захочешь поговорить о доме или о чем-то другом, я тоже всегда рядом.

В тот день, когда он признался, что скучает по дому, я был не в том состоянии, чтобы сказать это, но все помню. И мне правда жаль, что понадобилось столько времени, чтобы дать ему понять: я тоже рядом.

– Спасибо, – говорит он, засовывая руки в карманы. На лице появляется фирменная кривая ухмылка. – Пойду, пока Ноа с Греем не начали ныть.

– Увидимся завтра.

– Рад, что ты вернулся, – повторяет он и направляется к машине Ноа.

– Погоди, а где Энджел?

Он поворачивается, пятясь.

– Уехал с твоей сестрой и Ви. Что-то там... да, не помню уже, но девушки его подбросят.

Я киваю, хоть и не до конца понимаю, о чем речь, да и неважно.

– Спокойной ночи, Кай.

Он подмигивает мне и запрыгивает в машину Ноа.

Я закрываю за собой дверь и поднимаюсь по лестнице, зная, что Джози ждет наверху.

– Джози, – зову я, входя в ее комнату, и замираю. Джози сидит на краю кровати, держа в руках тот самый блокнот, что вчера ей подарил. – Ярвис подала идею. Я не поэт, так что, возможно, прозвучит чересчур сентиментально. Может, даже печально и отчаянно, поэтому осторожней.

Она тихо смеется и похлопывает по месту рядом с собой. Я сажусь, обнимаю ее и кладу подбородок на плечо.

Привет, Джози. Сегодня девятнадцатое апреля.

Она начинает читать, а я закрываю глаза, готовясь сгореть со стыда.

Еще один день без тебя, и он правда ужасен. Надеюсь, ты знаешь, если решишь дать мне шанс (а я буду пахать, чтобы это случилось), я никогда тебя больше не отпущу. Не должен был терять с самого начала. Ненавижу себя за это и ненавижу за сказанное. Не так я хотел выразиться. Клянусь, не так. Но я не жалею, что умолял тебя, стоял на коленях. Сделал бы это снова (ты же знаешь, я не против молить). Я скучаю по твоему лицу. По тому, как держу тебя в объятиях. Скучаю по твоему голосу. По улыбке. Я этого не говорил, но когда ты улыбаешься, в груди словно взрываются маленькие фейерверки. Я слышу свист, вижу вспышки и понимаю, как мне повезло. А когда взгляд останавливается на твоих губах, снова происходит взрыв. Вот что делает твоя улыбка. О том, что творят твои карие глаза, расскажу в другой день.

Я всегда рядом!

С огромной любовью, Гарсия

Ладно, в тот день я, пожалуй, не был в таком уж плохом состоянии. Находился дома у родителей, да и внутри стало чуть легче.

Она кладет блокнот на прикроватную тумбочку.

– Надеюсь, ты понимаешь, что именно с этой запиской я и попрошу себя похоронить. Фейерверки? Так я на на тебя действую?

Я киваю, и Джози оглядывается через плечо, глаза полны какой-то странной смеси нежности, тепла и чего-то, от чего сжимается грудь.

– Так. Постоянно. Ты в порядке?

– О да, я... осмысливаю и стараюсь сохранять спокойствие. Иногда – точнее, постоянно – эмоции меня переполняют, но в хорошем смысле, обещаю, – быстро добавляет она, и я невольно улыбаюсь. – Раньше я этого не понимала, но Ярвис объяснила, что у меня избегающий тип привязанности, и что реакция «бей или беги» срабатывает моментально. Все это – ты – запускаешь во мне либо желание бороться, потому что мозг пытается саботировать реальность, убеждая, что все не по-ненастоящему, либо бежать и прятаться, чтобы избежать реальности.

– Твои эмоции важны для меня, но хочу, чтобы ты знала: все по-настоящему, – я наклоняюсь и целую ее в плечо. – А когда будет казаться иначе, я рядом, чтобы напомнить об этом. Обещаю.

Она растворяется в моих объятиях и вдруг резко подскакивает.

– Боже, чуть не забыла.

Я смеюсь, наблюдая, как Джози подбегает к столу, открывает ящик и достает что-то вроде стикера.

– Что это?

Она встает между моими расставленными бедрами и протягивает его.

– Я ведь так и не ответила насчет имен.

Брови сдвигаются, пока я читаю написанное.

Сейдж (М)

Тэрин (Ж)

Профессиональный бейсболист

Тренер по плаванию

Я разражаюсь смехом.

– Ты запомнила?

Я слышу улыбку даже в ее голосе.

– Ты сказал, что нам нужны имена и секретные личности. Окончательный вариант еще не выбран, но мне уже нравится.

Я обвиваю ее руками и притягиваю к себе. Падаю на спину, и Джози оказывается сверху, оседлав меня.

– Погоди, тренер по плаванию?

– Думаю, приму предложение Моники. Пока буду помощником преподавателя, но кто знает, может, со временем стану и тренером. Я понимаю, что, быть может, придется столкнуться с расстоянием. Мы об этом еще не говорили, но, если ты не против, я готова на это пойти.

– Джоз, я готов на все, чего хочешь ты. Главное, чтобы оставался твоим. Мы справимся, обещаю, – и это обещаниея я намерен сдержать. – Я очень тобой горжусь.

Ее лицо смягчается, глаза начинают блестеть.

– Правда?

– Да, всегда тобой гордился.

– Я тоже очень тобой горжусь.

Мы смотрим друг на друга, не произнося ни слова. Не потому, что нечего сказать, просто в этот момент обоим нужна тишина.

Она наклоняется и обнимает меня.

– Стоит поблагодарить твоих родителей.

– За что? – я утыкаюсь лицом в изгиб ее шеи, вдыхая знакомый аромат.

– За то, что создали тебя. Они проделали отличную работу.

Я кривлюсь.

– Фу, нет, Джози, только этой картины мне и не хватало... – я обрываюсь, когда из ее горла вырывается смех.

– Я могла бы сказать: «За то, что не размазали тебя по...»

Я заставляю ее замолчать, прижимаясь к губам, целую глубоко, пока та не замирает, задыхаясь от смеха и нехватки воздуха.

– Можешь поблагодарить их, просто зайдя в пекарню. Они все время спрашивают, когда ты придешь, и знаю, что не успокоятся, пока вы не увидитесь.

– Точно. Твой папа ведь приглашал меня.

Это ошеломляет, поскольку он, конечно, ею восхищается, но никогда раньше не приглашал никого из моих друзей или девушек.

– Теперь все официально.

– В каком смысле?

– Ты часть семьи. И от меня уже не избавишься. Если папа лично тебя позвал, считай, мы женаты. Прости, не я устанавливал эти правила.

Джози смеется, касаясь меня грудью.

– В этом нет ни капли логики.

– Просто подыграй мне, детка, – шепчу я, касаясь губами ее щеки, прежде чем поцеловать.

– Что-то не заметила, чтобы ты вставал на одно колено или дарил кольцо. Так что нет.

Я поднимаю нас обоих, встаю и направляюсь к ванной.

– Кольца с собой нет, но могу встать на колени.

– Пожалуй, не откажусь, – безмятежно отвечает она, но в голосе прячется улыбка.

– И вести себя при этом будешь как хорошая девочка.

Я слышу, как у Джози перехватывает дыхание, когда опускаю ее на пол.