Текст книги "Пожалуйста, не уходи (ЛП)"

Автор книги: Э. Сальвадор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 33 страниц)

5

Дэниел

– Она жива, – говорит Энджел, обрывая тишину в машине.

В ответ я лишь выдыхаю, не отрывая глаз от «Мерседеса» Джозефины.

Мы едем следом, чтобы убедиться, что она доберется домой. Джозефина протестовала против такой компании, говорила, что все под контролем, и отчасти я ей верю, но та едет на запаске, так что рисковать не стал.

Да и в целом до сих пор не могу поверить, что она действительно здесь, а не... мертва.

Мне ненавистна мысль о том, что с тех пор, как мы с Энджелом покинули ту скалу в Новый год, вопрос, что она в итоге сделала, не давал покоя.

Даже сейчас, следуя за ней, впившись взглядом в машину, мне кажется, будто это сон. Я боюсь очнуться и узнать, что она все-таки спрыгнула.

Но так же боюсь, что это кошмар. Что она заведет меня к обрыву, заставит смотреть, как шагнет в пустоту, а я ничего не смогу сделать.

– Дэниел, – Энджел легонько бьет меня по руке.

Я моргаю, пальцами впившись в руль.

– Прости, что?

– Расслабься. Она жива, – легко говорит он, голос звучит с оттенком шутки, но от этого не легче.

– Я ее оттащил... – по коже пробегают мурашки, холодная дрожь скатывается по спине.

– Что?

Я не рассказывал этого, поскольку тогда не мог выдавить из себя ни слова. Да и сейчас это дается с трудом, потому что стоит их произнести, и это сбудется. Воплотится в реальности.

Моя хватка на руле ослабевает, и я кривлюсь, чувствуя, какие мокрые у меня ладони.

– Она просто... сделала шаг. Решительный, но в то же время сломленный шаг, будто... – я прикусываю щеку изнутри, когда воспоминания той ночи снова всплывают. – Она была готова уйти.

Живот сжимается от боли, дышать становится тяжело. Даже глоток дается с трудом. Я пытаюсь, но чем сильнее, тем острее боль растекается внутри. А сильнеевсего именно в груди.

Вся боль собирается там, напоминая о себе.

– Ты серьезно? Что бы делал, если бы она потащила тебя за собой? О чем, черт возьми, думал? Ты мог погибнуть, – он раздражен, и краем глаза я вижу, как он качает головой, отчего растрепанные прямые черные волосы падают на лоб. – Надо было сразу звонить в полицию. Не время играть в чертового героя!

– Они бы не успели. И что, по-твоему, я должен был просто стоять и смотреть, как она, черт подери, уходит? – я повышаю голос, на секунду встречаясь с ним взглядом, прежде чем снова уставиться на дорогу. – А потом что? Жить дальше? Притвориться, что не видел, как человек сводит счеты с жизнью? Просто забыть и делать вид, что все в порядке? Так я должен поступить?

– Именно так, потому что так устроена жизнь. Ты не можешь спасти всех. Просто не можешь, – холодно заявляет он.

– Иди ты, – усмехаюсь я.

– Да, но пусть лучше ты будешь злиться, чем будешь мертв, – его ответ звучит так же ледяно.

Типичный мудак Энджел, но хотя бы честный. Он не ошибается, но я не мог просто наблюдать.

– Будь на ее месте ты, я бы тебя вытащил, – говорю я после паузы.

Он тяжело вздыхает.

– Прости. Не стоило этого говорить. Окажись я на твоем месте, поступил бы так же. Я... Не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.

– Ничего бы не случилось, но я понимаю, о чем ты.

После этого мы оба замолкаем. Тишина густая и давящая, пока он не открывает рот и не выдает самую что ни на есть «энджеловскую» фразу.

– Она в тебя не влюбилась.

– Чего?

– Ты ее спас, а она на тебя не запала. Даже сказала, что не знает. Должно быть, это добило твое эго, – в его словах сквозит насмешка, разряжая напряжение.

– Заткнись. Мне все равно. Я просто рад, что она в порядке, – по крайней мере, я на это надеюсь. Физически, так и выглядит, но что там у нее в душе, я не знаю.

– Черт... – он свистит, когда мы въезжаем на дорогу, застроенную роскошными пляжными домами. – Теперь понятно, откуда «Мерседес».

Я согласно киваю, пораженно разглядывая ее дом, пока мы заезжаем во двор.

Когда она выходит из машины, Пен делает то же самое. Она решила поехать с нами, потом боялась, что Джозефине будет с нами некомфортно.

Я не выхожу сразу, опасаясь, что все это просто сон или кошмар.

– Она в порядке, – возвращает меня к реальности Энджел. – Она жива благодаря тебе. Она в порядке, – повторяет он, будто зная, что мне нужно услышать, чтобы успокоиться.

Но вопрос «действительно ли это так?» все еще звучит в голове, когда мы выходим. Энджел стоит рядом, и я спрашиваю то, о чем никогда бы не подумал.

– Можешь отвлечь Пен? Мне нужно поговорить с Джозефиной наедине.

Он морщится, глядя на Пен так, будто она уже мешает.

– Ладно, но не обещаю, что мы не поспорим.

– Всего на пару минут, – говорю я, пока мы подходим к девушкам.

Они не ненавидят друг друга, но и не дружат. Их отношения скорее как у брата и сестры, и это к лучшему. Не хотелось бы, чтобы Энджел связался с моей сестрой. Учитывая, что он не из тех, кто ищет отношений, а Пен как раз наоборот.

Не то чтобы это имело значение. Пен всего несколько месяцев как вышла из отношений и до сих пор не оправилась.

Да и я достаточно доверяю Энджелу, чтобы знать: он не тронет сестру. Пусть крутит романы с кем угодно, но Пен – табу.

– Но если она меня достанет, я швырну ее задницу в океан, – шутит он, но в голосе слышна легкая серьезность.

– Даже не думай, – предупреждаю я.

– Ничего не могу обещать, – я слышу улыбку в его голосе, но угрожать дальше не успеваю, ведь мы оказываемся прямо перед девушками.

Пен, как всегда, трещит без остановки, выпаливая миллион слов в минуту, в то время как Джозефина стоит и слушает. Кажется, впитывает каждое слово, но в то же время ее мысли явно витают где-то далеко. По крайней мере, до тех пор, пока Энджел не прерывает Пен.

– Я знаю, что это ты стащила мои боксерские перчатки с зеркала, – бросает он.

Возможно, это была не лучшая затея. Он твердит об этом уже год и клянется, что это Пен их взяла.

– Не я. Может, это одна из твоих многочисленных...

– Не верится, поэтому пойду проверю твою машину, – его маленькие золотые сережки качнулись, когда он резко развернулся на каблуках, не дав Пен и слова вымолвить. Та устремляется следом, оставляя меня наедине с Джозефиной.

Я смотрю на нее, но не чувствую, будто вижу по-настоящему. Она чертовски близко, стоит сделать шаг, и расстояние между нами исчезнет. И в то же время кажется такой далекой.

Впервые в жизни я не могу вымолвить ни слова.

С той ночи только и делал, что придумывал, что скажу Джозефину, если вдруг встречу, но теперь, когда она стоит прямо передо мной, не могу даже рта открыть.

Я ловлю себя на том, что впитываю ее, ощущая вихрь эмоций, от которых голова идет кругом.

– Ну, э-э, доброй ночи, – тихо говорит она, и я едва различаю голос.

– Постой, пожалуйста, не уходи, – пальцы дергаются у бедра, умоляя дотронуться, убедиться, что она реальна, но я сжимаю их в кулаки и оставляю руки на месте. – Я хочу поговорить с тобой.

Она колеблется, взгляд скользит к Пен и Энджелу, прежде чем снова встретиться с моим.

– Нам не о чем говорить.

– Пожалуйста... Джози, – я слышал, как ее называет сестра. Солгу, сказав, что не произнес это имя просто чтобы почувствовать его на языке. Оно так же прекрасно, как и «Джозефина».

Она поднимает руку, проводит ладонью по другой руке, прежде чем неуверенно кивнуть.

– Ладно, подожди секунду. Мне нужно забрать продукты.

– Я помогу, – предлагаю я, но она качает головой.

– Сама справлюсь, – она открывает багажник и оказываются внутри пять бумажных пакетов, забитых под завязку.

Я хватаю их, не давая ей дотянуться.

– Я знаю, но хочу помочь.

Я слышу раздраженный выдох, после чего она захлопывает багажник и нажимает на кнопку брелока, чтобы закрыть машину.

– Тебе надо перестать так делать.

– Как?

– Помогать мне. Я не беспомощная, – произносит она, пока мы идем бок о бок к входу в ее дом.

– Я такого не говорил.

Открыв дверь, она пропускает меня внутрь первым, но мать воспитала меня правильно. Я не вхожу, пока не войдет она.Оказываясь внутри, Джозефина щелкает выключателем, проводит меня дальше и жестом указывает поставить пакеты на кухонный стол.

Я понимаю, что впервые вижу ее при свете. Это неправильно, поскольку сейчас не время ее разглядывать, но вау... она... прекрасна.

Вороново-черные волосы, темно-карие глаза, загорелая золотистая кожа. Ее бирюзовая футболка мешковатая, как и шорты, но они до середины бедра, и я замечаю мускулистые бедра. Быстро перевожу взгляд на логотип на ее груди.

– Ты пловчиха? – вырывается у меня без раздумий.

– Была, – она закидывает прядь волос за ухо, потом скрещивает руки, будто стесняясь. – О чем ты хотел поговорить?

Сразу к делу. Хотел бы я читать ее, но лицо бесстрастно. Ничего, ни единой искорки не мелькает в ее глазах.

Живот сводит от того, что я собираюсь спросить, а сердце колотится так же, как в ту ночь. Разум орет отпустить, двигаться дальше, она ведь жива, как и сказал Энджел, но я знаю, если не спрошу сейчас, не смогу никогда.

– Можно к тебе прикоснуться?

Джозефина замирает, удивленная, и отступает на шаг.

– Зачем?

В голове звучало лучше.

– Потому что мне нужно убедиться, что все реально, – жалко признаюсь я. – Убедиться, что создание со мной не играет. Я... я знаю, звучит странно, но пожалуйста. Не будет ничего странного, правда. Мне просто нужно прикоснуться к тебе. Убедиться, что я не сплю, Джози.

Ее глаза опускаются на мои руки, потом на грудь, и интересно, слышит ли она. Чувствует ли, как бешено бьется мое сердце. Как оно рвется из груди с частотой, которую ни один врач не назовет нормальной.

Секунды тянутся мучительно медленно, и думаю: насколько же я все испортил? Это было странно. Зачем я это спросил? Конечно, я облажался. Отличный способ ее смутить.

– Прос...

– Ладно, – перебивает она, и в карих глазах мелькает борьба. – Можно. Ты можешь прикоснуться.

Брови сами рвутся вверх, но я сдерживаюсь, сохраняя каменное выражение лица, пока она не передумала.

Джозефина не двигается с места, но это неважно, потому что шаг делаю я. Оказавшись рядом, замечаю, насколько же выше ее. Она не низкая, но я все равно значительно возвышаюсь.

Не зацикливаюсь на этом, глядя ей в лицо. Она смотрит куда-то в грудь, но дыхание слегка сбивается, когда я поднимаю руку. Джозефина явно следит за движением, пока ладонь не останавливается в сантиметре от ее щеки.

Пожалуйста, будь настоящей, звучит в голове.

Я задерживаю дыхание, когда ладонь касается ее теплой щеки, и, наконец, прижавшись к ее лицу, чувствую, как тяжесть той ночи растворяется.

Спроси меня сейчас, какое сегодня число, день недели или год; я не смогу ответить. Все это перестало существовать, я даже не замечаю, что все еще не дышу, пока легкие не начинают требовать глотка воздуха. Всего один вдох, только его я и позволяю себе, проводя подушечкой большого пальца по гладкой поверхности ее щеки.

Глаза на секунду закрываются, прежде чем я вновь открываю их и слегка приподнимаю ее голову. Отступить бы, но когда ее взгляд сталкивается с моим, поражает, как мало я вижу и как много чувствую.

– Джози...

– М-м? – ее глаза не отрываются от моих.

– Я так рад, что ты здесь.

– Ты не уходишь, – голос дрожит, хрупкий, как в ту ночь.

– Не мог и не хотел.

– Ты нашел мою записку?

Я поглаживаю ее щеку, наслаждаясь тем, какая она мягкая, и тем, что Джозефина жива.

– Нашел.

– Ты сомневался?

– Мне снились кошмары.

– Я этого не хотела.

– Я знаю.

– Теперь можешь не переживать. Ты видишь, что я жива. Мы можем снова притворяться, что не знаем друг друга.

– Твой любимый цвет желтый, но не неоновый.

Кроме легкого подергивания брови, я не вижу никакой реакции.

– Это ничего не значит, – глухо шепчет она.

– Это значит все, – отвечаю я, заполняя пустоту.

Она молчит, и мне хочется вытащить ее из молчания, засыпать вопросами, чтобы разбить тишину, но момент упущен. Мы отстраняемся, рука резко падает вниз, когда стук в дверь разрывает тишину дома.

– У меня завтра очень насыщенный день, – она скрещивает руки на груди, увеличивая дистанцию между нами, ее лицо бесстрастно. Но я понимаю, что она хочет сказать, даже не произнося этого. Уходи.

– Да, конечно. Еще увидимся? – так быть не должно, но вопрос звучит с ноткой надежды.

– Может быть, – звучит как «вряд ли», и надежда угасает.

– Хорошо. Спокойной ночи, Джозефина, – я бросаю ей улыбку и резко разворачиваюсь. Слышу, как она говорит «спокойной ночи», когда уже подхожу к двери. На мгновение замираю, но мне здесь больше нечего делать, поэтому заставляю себя уйти.

Она жива, это все, чего ты хотел. Ты прикоснулся к ней, это все, что тебе было нужно.

Между нами больше ничего нет.

6

Джозефина

Я перечитываю номер телефона на стикере, оставленном на входной двери. Хотя уже не нужно сверяться, ведь за четыре дня запомнила его наизусть.

Мне бы смять эту бумажку и выбросить, как изначально и собиралась, но каждый раз, когда рука тянется сделать это, я не могу заставить себя избавиться от нее.

Особенно потому, что под номером есть несколько слов, которые я тоже выучила наизусть.

Если что-то понадобится, просто напиши или позвони.

Я рад, что ты осталась жива, Джоз!

Меня никогда не называли «Джоз», но я не зацикливаюсь на этом прозвище.

Провожу пальцами по стикеру, ощущая вмятины от букв на бледно-желтой бумаге. Черные чернила почти проступили на обратной стороне от давлении на шариковую ручку.

Дэниел, вероятно, оставил записку, когда я уже легла спать, или на рассвете, потому что я не слышала, как он подъезжал.

Каким бы ни был сентиментальным этот жест, пора бы перестать так делать. Он не знает меня, и знание любимого цвета ничего не изменит.

Мы чужие друг другу люди, случайно столкнувшиеся в темноте. Конечно, он вытащил меня и сделал то, что счел нужным. Я не мертва; этого ведь должно быть достаточно.

При звуке открывающейся двери я быстро складываю стикер, засовываю его в карман худи и встаю со скамьи в холле офиса.

Моника Джеймсон, новый директор женской федерации плавания, выходит с дружелюбной улыбкой.

– Джозефина Резендис, как же я рада наконец с тобой познакомиться.

Честно говоря, я была удивлена, когда несколько месяцев назад получила от нее электронное письмо с просьбой о встрече.

Когда мама умерла, я взяла отпуск, не потому, что хотела, а потому, что все настаивали. Так я и сделала, и дни слились в недели, недели в месяцы, и я поняла, что плавать больше не хочу.

Все были в шоке, включая меня, ведь плавание было смыслом моей жизни. Но когда я остановилась, этот смысл, а вместе с ним и воля жить, умер.

Я отвечаю Монике слабой улыбкой и молюсь, чтобы она не разглядела фальши.

– Заходи, – она кивает головой в сторону кабинета.

Я направляюсь следом и сажусь в кресло перед ее столом.

– Соболезную по поводу твоей мамы, – тихо говорит она, и улыбка сменяется чем-то похожим на искреннюю грусть. Это настолько неожиданно, что я замираю. – Клаудия была... – Моника вдруг усмехается, глядя в сторону, будто справляясь с нахлынувшими воспоминаниями. – Клаудия была одной из лучших пловчих, с которыми мне довелось соревноваться. Ее будет не хватать.

Помимо громких достижений Моники, сначала как олимпийской чемпионки, теперь как тренера, я о ней почти ничего не знаю. Но уверена, они с мамой были соперницами и терпеть не могли друг друга, поэтому ее слова повергают меня в ступор.

Впрочем, мама мертва уже достаточно долго, чтобы я поняла: так говорят из уважения к усопшим.

Губы сами собой сжимаются в тонкую ниточку. Я напряженно киваю, не зная, что ответить. Не столько из-за ее слов, сколько потому, что слышала их или что-то похожее сотни раз, бесконечно. Хотела бы я, чтобы это прекратилось.

Соболезнования, нежеланные объятия, письма, которые отказываюсь открывать, и постоянные напоминания о том, как она умерла. Я знаю, как она умерла. Это я была той, кто опознавал ее тело в морге.

– Вы ее не любили, – резко бросаю я.

Ее смешок наполняет кабинет теплом, без тени злости.

– Я была молодой и глупой, верила всему, что говорили в СМИ. Но я не «не любила» ее. Я завидовала.

– А...

– Еще раз прости, что не смогла прийти на похороны. Я отправила открытку и цветы. У меня было...

Я отключаюсь, возвращаясь в тот день. Мне все равно, что ее там не было. Честно говоря, было плевать, кто пришел, а кто нет, и даже не могу припомнить, кто именно приходил. Тот день и все последующие слились в мутное, далекое пятно.

Но не все, шепчет голос в голове.

Полночь, Рождество, ничего не напоминает? добавляет он.

– Ничего страшного, – отвечаю я, осознавая, как стало тихо. – Так зачем вы хотели со мной увидеться?

– Еще раз спасибо, что пришла. Знаю, сейчас непростое время, праздники и все такое, но я рада, что мы наконец встретились.

Правда в том, что я избегала ее и не ожидала дожить до Рождества.

– Да, было много дел.

– Все равно рада, что ты нашла время заглянуть, – она наклоняется вперед, складывая пальцы на столе. – Перейду к делу. Освободилось место ассистента тренера в поддержке команды. Учитывая опыт, я хотела предложить его тебе. Ты стала бы огромным подспорьем для...

– Нет, – пусть это звучит грубо, но мне нечего делать рядом со спортом, который едва не довел меня до необратимого. – Я не подхожу для этого места. Лучше найти...

Она смотрит на меня с легким недоумением, но все равно улыбается.

– Возможно, я слишком прямолинейна, но видела твои записи и пребываю в восторге. Ты так же талантлива и впечатляюща, как твоя мама, – говорит она, восхищенно улыбаясь.

От этих слов сердце бешено колотится. Хочется поправить ее, сказать, что я всего лишь разочарование, фальшивка. Клаудия Резендис была зверем в воде, и я столько раз это слышала. Мне же до нее никогда не дотянуться.

– Это очень востребованная позиция с отличными условиями. Я уже отправила тебе письмо, рекомендую прочесть его. Позиция оплачиваемая, и поверь, ставка очень достойная.

Деньги – последнее, о чем я беспокоюсь. На счету их чертовски много.

– Уверяю, я не стою того, и, уверена, Кристиан Новак рассказал обо мне много «лестного», – прямо говорю я, потому что сдерживаться бессмысленно.

– С ним разобрались, и именно поэтому теперь здесь я, а не он, – сухо говорит Моника. – Прости, что перебиваю, и не стесняйся высказывать претензии, но я не хочу, чтобы ты переживала. Теперь все по-другому, и так будет продолжаться.

Хочется спросить, что случилось, ведь я была уверена: его никогда не уволят. Я притворялась, будто не шокирована, когда узнала о его замене. В статье не было причин, а на вопросы он отвечал, что «пришло время двигаться дальше».

Звучало как полная чушь, но мне-то какое дело?

– Ладно, – воцарившуюся тишину прерываю я, поскольку не уверена, что осталось о чем говорить. – Жаль, что отняла у вас время, но мне это неинтересно.

– Просто подумай. Мы будем рады видеть тебя в команде.

Этого не случится, но я киваю, потому что что-то подсказывает, она не отступит. К тому же Моника слишком напоминает маму, а мне не хочется быть рядом с тем, кто будет ее напоминать.

Удивительно, как что-то катастрофическое может заставить физически почувствовать, будто мир остановился, но на самом деле останавливаешься только ты.

Хотела бы я, чтобы мозг наконец догнал тело и двигался так же легко, будто ничего не изменилось. Я бежала целый час, и в тот час казалось, что мозг наконец понял. Но стоило сойти с беговой дорожки, и комната снова сдвинулась. И снова я замерла, пока все вокруг шло своим чередом.

Я вернулась к началу, и слабый свет в голове начал меркнуть.

– Джози? – голос заставляет меня обернуться, и я захлопываю шкафчик в университетском спортзале.

В том момент, как наши взгляды встречаются, я мгновенно узнаю остановившуюся девушку напротив.

– Да?

Ее губы расплываются в яркой улыбке, от которой выступают скулы на смуглом лице.

– Просто хотела познакомиться с человеком, о котором все говорят. Я Виенна, русалка из Кармельского Аквариума.

Неудивительно, что ее взяли; она потрясающа.

А еще она второкурсница, на год младше меня, пловчиха-вольник. Я узнала это из брошюры аквариума, когда объявили, что она будет работать там по выходным.

– Надеюсь, ничего плохого, – я пытаюсь шутить, но звучит плоско.

Я плохо поддерживаю светские беседы, да и любые разговоры вообще, так что не удивлюсь, если она развернется и уйдет. Но проходит лишь мгновение, прежде чем Виенна непринужденно отвечает.

– О, только хорошее. Девочки тебя обожают.

Я пожимаю плечами.

– Я просто учу их плавать. Ничего особенного.

Она тихо смеется.

– Поверь, ты делаешь куда больше, чем думаешь.

Перекинув рюкзак через плечо, я обхожу ее.

– Отлично.

– Собираешься перекусить?

Странный вопрос, учитывая, что да.

– Эм, да.

– Можно с тобой?

Я замедляю шаг, но она уже идет рядом, ее черные косы покачиваются в такт шагам.

Хочется сказать «нет», потому что, как только она узнает меня поближе, то уйдет, или мое отсутствие личности ее оттолкнет. Но почему-то я не спешу останавливать Виенну.

– Ладно. Я иду в «Эс-Эс», – это сокращение от «Скалы Сирен», названия одной из столовых. Поскольку талисман университета – сирены, это отсылка к острову из греческой мифологии. Но полное название используют только первокурсники и новички.

Она оглядывается на меня через плечо, по-прежнему улыбаясь.

– Отлично, я тоже туда. Что будешь брать? Обычно я беру парфе и бублик, но говорят, там теперь станция омлетов, поэтому думаю попробовать.

Я шагаю рядом, все еще не понимая, что чувствую, но игнорируя голос в голове, шепчущий, что это ненадолго.

– Пожалуй, я тоже попробую.

Я не понимаю, о чем думала, согласившись на совет куратора записаться на курс походов. Дело не в выносливости, с этим у меня порядок, и не в отсутствии фотоаппарата, обязательного для занятий, проблема в расписании.

Семинар: «Походы. Искусство и природа». 16:00–18:45, гласит расписание.

Я нуждалась и хотела чего-то простого, и хотя не сказала этого куратору прямо, она поняла и порекомендовала это.

А теперь я опаздываю, да еще и с мокрыми волосами, потому что не обратила внимание на время, когда решила еще раз пробежаться.

Идиотка, ругаю себя, но мысль глохнет, когда я вхожу в маленькую аудиторию. Там всего восемь столов, по два места за каждым. Мне даже не нужно искать, свободный сразу виден у дальней стены.

К счастью, профессора еще нет, а все присутствующие тихо уткнулись в телефоны, пока я прохожу к своему месту. Кроме двух девушек за одним столом, явно знакомых друг с другом.

Повесив рюкзак на спинку стула, я морщусь, чувствуя, как футболка прилипает к мокрой спине. Если бы знала, что профессор задержится, высушила бы волосы.

Игнорируя влажное пятно, я открываю ежедневник. Тусклый свет в голове не единственное, что пока держит мою жизнь на плаву. Без этого блокнота я бы точно потерялась.

Контролирующая психопатка! кричит голос в голове.

Я зажмуриваюсь, пытаясь заглушить его, но тот становится только громче, пока не останавливается от знакомого низкого мужского голоса.

– Джоз?

Резкие слова в голове растворяются, когда я поднимаю взгляд и встречаюсь взглядом с парой янтарных глаз.

– Дэниел.

– Все так же используешь полное имя, как я вижу, – он усмехается, поправляя кепку, надвинутую задом наперед, и проводит пальцами по длинным, темно-каштановым прядям. Когда снова надевает кепку, я замечаю, как сильно отросли его волосы. Густые локоны касаются ушей и закручиваются у основания шеи. – Это уже третья наша встреча. Может, опустим формальности, Джоз?

В животе странно екает, но я игнорирую это. Наверное, омлет был плохим.

– Какие еще формальности? Я просто назвала тебя по имени.

– Можно присесть?

Я не могу отказать. Это единственное свободное место.

– Разве что на полу.

Отодвинув стул, Дэниел опускается рядом, ставя сумку на пол. Поворачивается ко мне, глаза вспыхивают весельем, прежде чем смягчиться. Затем наклоняется ближе и шепчет:

– Я рад, что ты здесь, Джозефина.

Я хмурюсь.

– Почему ты постоянно это повторяешь?

– Потому что это правда, – он звучит так искренне, что слова кажутся теплыми, будто сидишь у камина, укутавшись в плед.

Мысли пустеют, живот снова странно сжимается, но я не успеваю и слова вставить, как в аудиторию входит профессор Карлсон.

– Прошу прощения. Если быть совсем честным, я немного проспал.