Текст книги "Пожалуйста, не уходи (ЛП)"

Автор книги: Э. Сальвадор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 33 страниц)

– Да, в тебе есть умение видеть хорошее. Я не хочу, чтобы это исчезло.

Я наклоняю голову, ловя ее взгляд.

– Хорошо, обещаю, что не изменюсь.

Мы обнимаемся. Не уверен, сколько это длится, но я замираю и наслаждаюсь каждой секундой. До тех пор, пока не глаза и не замечаю пакет, вспоминая, зачем привел ее сюда.

– Надеюсь, тебе понравится то, что я приготовил, – я встаю и усаживаю ее на кровать.

– Тебе не следовало, – говорит она отстраненно, но я замечаю вспыхнувшее в глазах любопытство.

– Ты же меня знаешь; я обожаю праздники, – щеки заливает румянцем, когда я протягиваю пакет и открытку, сделанную специально для нее.

Джози улыбается, сначала открывая открытку. Та не так тщательно продумана, как предыдущие. Я был завален учебой и бейсболом, а теперь, когда мы с Брайсоном вынуждены делить один номер на выездных играх, работать над ней стало еще труднее.

Но Джози читает и смотрит на нее так, будто я вручил нечто бесценное.

– Она не такая хорошая, как прежние, но...

Она качает головой, перебивая меня.

– Нет, заткнись. Мне нравится. Я безумно рада, что ты у меня есть, детка.

Сердце болезненно сжимается. Не должно бы, но слыша это от нее, я рад, что сдержал обещание.

Отбросив мысль, я приподнимаю бровь с ухмылкой.

– Ты только что назвала меня «детка»?

– Решила попробовать. Но сама не уверена, нравится мне или нет, – мило, как она краснеет, а сейчас именно это и происходит. – А ты что думаешь?

– Можешь называть меня как захочешь, – я устраиваюсь на кровати рядом с ней. Честно говоря, хочу услышать это снова, но не желаю давить. Целую Джози в плечо и обвиваю руками талию.

– Я не люблю обнимашки, – говорит она. Я замираю, убирая руки, но Джози останавливает меня. – Прости, не хотела, чтобы прозвучало настолько сухо и не хотела, чтобы ты отодвигался, – она замолкает, дрожаще выдыхая. – Мне не нравится обниматься ни с кем, кроме тебя. Мне нравится проводить с тобой время. Поэтому, э-э, если захочешь, ну, знаешь, взять меня за руку, обнять или даже целовать, можешь это сделать. Когда захочешь. Если захочешь.

Я глупо улыбаюсь и прижимаю ее к себе крепко, до дрожи. Уверен, сейчас Джози взмолится, чтобы я отпустил, но та лишь сильнее ко мне прижимается.

– Я сделаю все, что ты захочешь. Все что угодно. Скажешь, и я сделаю.

– Хорошо, – Джози кивает и отводит взгляд, но я знаю, что она улыбается и наверняка смущается.

– Я твой, Джози. Ты тоже можешь делать это и даже больше. Все, что захочешь.

Надеюсь, это включает походы на игры и ношение моей джерси. Я не произношу этого вслух, но знаю, она понимает, к чему я клоню.

Джози кивает и переводит внимание на пакет. Сердце бешено колотится, когда она вытаскивает белую упаковочную бумагу, а затем бережно достает желтого Медвежонка Берри. Ее брови приподнимаются, и она резко вдыхает.

– Я увидел его в Алабаме и вспомнил о тебе, – я изучаю ее лицо, но оно остается бесстрастным.

Джози долго смотрит на игрушку, пальцы скользят по желтому искусственному меху. Тишина поглощает секунды, а может, и минуты, но потом она встает, выглядя немного отрешенной.

– Мне... мне нужна минутка, – она аккуратно кладет все на кровать и выходит из комнаты, не бросив на меня даже взгляда.

Я не понимаю, что происходит, но поднимаюсь и следую в ее комнату.

– Джози, эй, поговори со мной, детка. Что случилось?

Она качает головой, стоя ко мне спиной, но я замечаю, как та вытирает лицо рукой.

– Ничего, я в порядке. Просто нужна минутка, – она всхлипывает.

– Эй, – я встаю перед ней и заключаю в объятия. – Поговори со мной. Я же твой человек, помнишь?

– Это глупо. Пустяк, – но в изнеможении опускает голову мне на грудь, и всхлипы становятся громче.

– Я рядом, – тихо говорю я, гладя ее по спине.

Сначала Джози молчит, и я уже думаю, что она ничего не скажет, пока не пожимает плечами.

– Это правда очень глупо. Ты будешь смеяться, но в детстве у меня не было игрушек. Мама считала их пустой тратой времени. У нее самой их не было, и поэтому решила, что мне они тоже не нужны. Как уже сказала, это правда глупо. Я даже не знаю, почему плачу, – ее голос дрожит. – Просто дай мне минутку. Я скоро приду.

Я лишь крепче ее обнимаю, целуя в макушку.

– Это не глупо. Выплачься. Твои чувства важны.

– Она не была ужасным человеком. Пусть и строгой, но у меня было все необходимое. Я даже не знаю, почему плачу, – ворчит она и слегка отстраняется. – Все в порядке, честно. Можешь идти. Я не буду злиться. Как уже сказала, мне просто нужна минутка. Я справлюсь.

– Вот в чем дело, и послушай меня внимательно... – я беру ее лицо в обе ладони, заглядывая в покрасневшие, полные слез глаза. – Когда сказал, что ты мне нравишься, я не просто болтал. Когда сказал, что ты мне нравишься, я имел в виду, что мне нравится каждая твоя сторона. Это включает в себя и хорошие моменты, и плохие. А значит, все твои мелкие привычки, все сухие, язвительные комментарии, все улыбки, смех, и все, что исходит от тебя. Все это мне нравится, Джозефина. Я знаю, тебе сложно открываться. Знаю, страшно. И, возможно, сейчас все кажется непривычным, но я рядом, и до тех пор, пока ты хочешь видеть меня в своей жизни, я не исчезну. Так что... – я прикасаюсь губами к ее лбу. – Я дам тебе минутку. Не торопись. Впереди целая вечность.

Я отпускаю ее, но не успеваю сделать и шага, как Джози хватает меня за руку.

– Пожалуйста, не уходи, – тихо умоляет она, сжимая мою ладонь изо всех сил.

Я заключаю ее в крепкие объятия, и та отвечает тем же.

– Я рядом. Я никуда не уйду.

47

Дэниел

– Знаешь, я начинаю думать, что ты мне солгала, – я поднимаю очки и смахиваю ладонью воду с лица.

Джози хмурится.

– Солгала о чем?

– Не думаю, что я тебе и правда нравлюсь.

Она закатывает глаза, коротко и недоверчиво хмыкая.

– Ладно, перерыв окончен.

Я хватаю ее за талию, не позволяя уплыть.

– Я только что вернулся. Думал, мы посмотрим фильм и пообнимаемся, а не будем здесь торчать. Не то чтобы я не ценил твое упорство. Ценю. Но я просто очень хочу тебя обнять, – я обвиваю руками ее талию, притягивая к своей груди.

Ее губы трогает едва заметная улыбка.

– Ты такой ненасытный.

– Только с тобой, – я целую ее в макушку.

Прошло десять дней с Дня святого Патрика, и с тех пор между нами что-то изменилось. Не радикально, но достаточно, чтобы чувства к Джозефине переросли во что-то яростное, необузданное.

На наши отношения не навешан ярлык, но мы делаем достаточно, чтобы Джози не чувствовала себя перегруженной или задыхающейся. И меня это вполне устраивает. Я не сомневаюсь в том, кем ты друг другу приходимся, поскольку уверен в ее чувствах. Она впускает меня в свое пространство, и этого достаточно.

– Звучит заманчиво.

– Да? – я опускаю руки под воду и хватаю ее за задницу. Джози поднимает ноги и обвивает ими мою талию.

– Да, – она запрокидывает голову, губами едва касаясь моих. – Но мы никуда не пойдем, пока не закончим.

Я стону, но все же чмокаю ее в губы.

– Маленькая мучительница.

– И если хочешь, чтобы я завтра пришла на игру, придется показать прогресс.

Я тихо стону.

– Серьезно, Джоз? Я уж было подумал, ты теперь придешь просто потому, что я твой, а ты моя. Я готов умолять.

Я никогда не перестану обожать тот румянец, что вспыхивает на ее щеках каждый раз, когда это говорю.

– Это ничего не меняет, Гарсия. Я знаю, что тебе, в отличие от меня, все равно, – она обхватывает ладонями мои щеки, мягко улыбаясь. – Я хочу, чтобы ты научился. Для меня это важно, и для тебя тоже должно быть.

Опуская взгляд, я молчу, не зная, что ответить. Она учит меня уже два месяца, и хоть я немного продвинулся, не верю, что когда-нибудь смогу научиться. Я все умоляю оставить это, но она упряма и не отступает.

– Иди сюда, – Джози высвобождает ноги и, взяв меня за руку, тянет за собой. Мы останавливаемся у бортика. Она поднимается, садится на край бассейна и жестом предлагает сделать то же самое. Я не спорю и повинуюсь.

Какое-то время мы проводим в тишине. Кажется, я знаю, что она хочет сказать, и хотя мог бы найти способ увести разговор в иное русло, решаю позволить ему случиться. Обычно в такие моменты накатывает тревога, сердце и мысли начинают колотиться в унисон, рвутся сорваться и сбежать, спрятаться, сделать что угодно, лишь бы не говорить о том, что я предпочитаю закапывать глубже всего, но с ней почему-то этого не происходит.

Не могу сказать, что моя тревога и темные, всепоглощающие мысли исчезли, но с ней я чувствую себя по-настоящему живым. Она как терапия и лекарство в одном флаконе. С ней я одновременно будто твердо стою на ногах и опьянен.

Не думаю, что она осознает ту власть, ту хватку, которую имеет надо мной. Не думаю, что понимает, на что я ради нее готов пойти, как сильно я ее чувствую.

Джози берет меня за руку, переплетая пальцы.

– Хочешь поговорить о случившемся?

Ком встает в горле, грудь сжимается.

– Э-э... Я...

– Не обязательно рассказывать, но хочу, чтобы ты знал, я рядом, – она нежно очерчивает пальцем восьмерки на моей руке, вдоль костяшек, по пальцам.

Я целую ее в макушку и смотрю на горизонт, впитывая все, что нас окружает. Спокойный четверг. Воздух пахнет солонее обычного, а чайки кричат громко, но не назойливо. Вдалеке гудят океанские волны, а небо разлиновано полосами розового, фиолетового и оранжевого.

Я почти не смотрю на нее. Не планировал портить сегодняшний день депрессивными воспоминаниями, но в то же время хотел поговорить. Это тяжело, но и молчать становится все труднее. Я давно перестал об этом упоминать, не желая звучать как заезженная пластинка.

С шумом выдыхая, я провожу пальцами по мокрым волосам. Ерзаю, чувствуя, как накатывает напряжение, взгляд уходит к глубокой части бассейна.

– Я... – я глухо смеюсь. – Прости, думал, что смогу, но не получается, – горло сжимается, тело становится болезненно одеревеневшим.

– Ничего страшного. Тебе не обязательно говорить, – мягко подсказывает она, все так же исследуя пальцем мою кожу. – Я в любом случае рядом.

Я опускаю на Джози взгляд, и та поднимает глаза.

– Мне были вынуждены вколоть успокоительное, – выдавливаю я.

Она не выглядит шокированной или растерянной; просто кивает, а взгляд скользит к нашим рукам.

– Они сказали, что он мертв, но я... – я прочищаю охрипшее горло. – Я не мог в это поверить. Я был там. Видел, как это случилось. Видел, как ему делали искусственное дыхание. Видел тело и то, как его глаза... – зубы начинают стучать, и я с силой сжимаю челюсти. Тяжело и медленно выдыхаю. – Всего час назад Эдриан смеялся, а потом его не стало. Они сказали, что он мертв, а мой мозг... они сказали, что я шокирован, – я не моргаю, слезы застилают взгляд, размывая все вокруг. – Мне пришлось вколоть успокоительное, а когда очнулся, был вынужден слышать это снова и снова, потому что мама не могла перестать повторять. Как будто, если произнесет достаточно раз, это перестанет быть реальностью. А потом отец, он... – я качаю головой. – Выход из больницы без него должен был внести больше ясности в произошедшее, но не внес. Выход из больницы был... – голос срывается, и я опускаю голову, поскольку слезы накатывают, и я уже не могу их остановить. – Прости.

– Не извиняйся, – тихо шепчет она с таким сочувствием, словно понимает мои чувства, и я знаю, что это так. – Позволь себе чувствовать. Оцепенение только заставит захотеть перестать дышать. Так что говори со мной. Позволь себе чувствовать. Это тяжело, и, возможно, боль никогда не исчезнет, но ты можешь разделить ее со мной. Не обещаю, что заберу ее, но сделаю все возможное, чтобы облегчить.

Джози поднимает руки, смахивая слезы с моих щек и продолжая водить пальцем по руке.

– Я не хочу отдавать тебе свою боль.

– У меня есть своя; у тебя своя. Почти уверена, что однажды они взаимоуничтожатся.

В этом нет и капли правды, но я все равно слышу собственный смех. Джози смотрит на меня с нежной улыбкой на лице, а глаза будто ищут ответ в моих.

– Понимаю, прозвучало сумбурно, и я знаю, что должен рассказать все с самого начала. И дело не в том, что я не хочу говорить, как он...

– Мне все понятно, не нужно ничего объяснять, – перебивает она, успокаивая. – Горе довольно странная штука, – повторяет она мои слова, сказанные когда-то, и сжимает руку. – Очень странная.

– А ты... ты хочешь поговорить о маме? – спрашиваю я, вспоминая ее недавние слова о том, что не скучает по матери.

Джози пожимает плечами, ногтем чуть глубже впиваясь в мою кожу, чему я даже не противлюсь.

– Я чувствую себя виноватой, – начинает она, болтая ногами в воде. – Виноватой за то, что не скучаю по той ее версии, что у меня была. За то, что жалею, будто могла бы быть другая. Виноватой, потому что она так отчаянно старалась сделать меня собой, а теперь я не могу ступить и шагу в место, названное в ее честь. Виноватой за то, что хочу ее ненавидеть, и не могу. За то, что злюсь, что она оставила все на меня. Теперь я пожинаю плоды ее работы и не знаю, что делать. Не знаю, что делать с собственной жизнью, и виню себя за то, что думаю: как, черт возьми, она посмела умереть, – ее голос срывается, из горла вырывается хриплый, сдавленный стон. – Знаю, звучит ужасно. Знаю, что я, должно быть, ужасная дочь, если чувствую это. Она ведь не планировала умирать, – Джози сутулится, издавая удрученный, пустой вздох. – Прости. Вот почему я не люблю говорить.

– Не извиняйся, – я притягиваю Джози к себе, и она это позволяет. – Поделись со мной своей болью. Позволь себе чувствовать.

– Я уже довольно давно не чувствую безразличия к происходящему. И с нетерпением жду...

– Да? – дышать становится легче. – Чего именно?

Она кивает.

– Чего-то вроде... просыпаться с тобой. Делать тебе кофе. Разговаривать с тобой. Быть с тобой. Тебя, – говорит она застенчиво, и я улыбаюсь.

– Я чувствую то же самое. Я с нетерпением жду всего, что включает тебя.

Джози прикусывает губу, будто пытаясь спрятать улыбку, но та слишком широкая, чтобы посметь упустить из виду.

– Пен рассказала о предложении Моники. Тебе стоит об этом подумать. Поедем вместе, если понадобится мое присутствие.

– Твоя сестра и правда не умеет держать язык за зубами, – с легкой усмешкой замечает она.

– В ее защиту скажу, я сам начал расспрашивать.

Она тихо смеется.

– Думаешь, стоит согласиться?

– Думаю, стоит поступить так, как того требует сердце. Ты уже ведешь уроки плавания, и я знаю, какое удовольствие тебе это доставляет, – но могу с уверенность заявить, что Джози этого мало. Она жаждет большего; просто не хочет возвращаться туда, где все будет напоминать о маме. – Сделай то, чего сама по-настоящему хочешь, а не то, чего желала бы твоя мама.

Она молча обдумывает мои слова. Я замираю, гадая, не перегнул ли палку, но Джози обвивает руками мою шею и с облегчением выдыхает.

– Хочешь поговорить о том электронном письме, которое все время откладываешь?

Я неосознанно чуть крепче ее сжимаю, но Джози не жалуется и не отталкивает меня.

– Само знание того, что его нет рядом, не позволяет взглянуть. Знание, что этого не сможет сделать он, – признаюсь я. – Я чувствую, что не заслуживаю этого.

– Я понимаю, но очень даже заслуживаешь. Не позволяй разуму обманывать тебя, внушая, что чего-то недостоин, потому что я не знаю никого, кто заслуживал бы этого больше.

Я хочу возразить, но она продолжает:

– Ты достоин лучшего, Дэниел. Всего самого лучшего, ты это заслужил, – она с горестью выдыхает. – Я всей душой ненавижу сожаление. Каждый раз, слыша его, тело начинает зудеть. Ничего другого я не слышала, когда мама умерла, – шепчет она мне на ухо с такой болью, что душа начинает болеть, и я чувствую, как каждый дрожащий оттенок ее голоса словно режет ножом по сердцу. – Возможно, ты тоже его ненавидишь, и поэтому продолжать не должна, но мне так жаль, – ее дыхание сбивается, а в горле, по-видимому, образуется ком. – Мне жаль, что тебе больно. Жаль, что не могу забрать твою боль. Если бы могла, я бы это сделала.

Я плотно зажмуриваюсь и обнимаю ее. Если бы Джози знала о том темном тумане, ей стало бы только хуже.

Мне нужно быть счастливым ради нее. Я могу таким стать. Могу стать счастливым.

– Все в порядке, – я беру ее за подбородок и приподнимаю лицо. Ненавижу себя за то, что стал причиной ее покрасневших глаз и слез, ручьями катящихся по щекам. – Со мной все будет хорошо, – я улыбаюсь, стараясь, чтобы улыбка вышла широкой, светлой, убедительной, лишь бы Джози не волновалась. – Обещаю, – я стираю слезы с ее кожи и целую в губы. – Не грусти. Я в порядке. Клянусь. Давай, продолжим же урок. Я правда хочу, чтобы ты завтра пришла, – целую ее еще раз и притягиваю к себе, снова обнимая. – Я в порядке.

48

Джозефина

Я счастлива.

Сложно поверить, что я вообще могу так думать, но это правда. Хотя все же присутствует грызущее изнутри чувство. Я не пытаюсь строить из себя пессимистку, но никак не могу отделаться от ощущения, что что-то упускаю. Просто не знаю, что именно.

– Наконец-то ты пришла, – говорит Пен, пока мы спускаемся по ступенькам к местам на стадионе.

– Пришлось поставить Дэниелу нечто вроде ультиматума. Иначе меня бы здесь не было, – это ложь. Конечно, я бы пришла. Раньше не было повода, а теперь он появился. Дэниел мой.

– И какой же? – с живостью спрашивает она.

– Что если не увижу прогресса на уроках, я не приду, – я направляюсь следом за Пен, пробирающейся к ряду, где мы должны сидеть. Он прямо рядом с домашней зоной¹¹⁰.

Мы устраиваемся на местах, и тогда Пен поворачивается ко мне. В ее взгляде и улыбке сквозит мягкое восхищение.

– Спасибо, что не бросила его.

– Не нужно меня благодарить. Я просто...

– Нужно. Он тебе доверяет и достиг большего прогресса, чем с кем бы то ни было еще.

– Он рассказал об уроках?

– Не добровольно. Пришлось все из него вытягивать. Но рассказывает уже не с той тревогой, что раньше. Да и тобой явно очарован, так что ты делаешь все правильно, – ухмыляется она.

– Правда? – я верчу кольцо на пальце, ненавидя то, как легко румянец заливает щеки. Не сомневаюсь, она это заметила, отчего теперь буквально сияет.

– Еще бы, постоянно: «Джози сказала, что у меня получается», или «Джози сказала, что верит в меня», и «Джози то, Джози се», – она наклоняется ко мне, словно собираясь доверить тайну. – Знаю, прозвучит предвзято, потому что он мой брат, но, пожалуйста, дай ему шанс. Он – и не смей говорить ему, что я такое сказала – замечательный парень. Он готовит, заботливый, его язык любви – внимание и забота, он преданный. И это даже не четверть всех положительных сторон. Перестань его мучить и просто дай шанс. Обещаю, Дэниел оправдает все ожидания.

Лицо пылает, а губы растягиваются в улыбке, да такой, что ноют мышцы. Я приказываю себе успокоиться, но не могу. Дэниел обещал, что никому о нас не скажет, пока сама не дам зеленый свет.

Я тяну время, боясь признать реальность и потом смотреть, как все рушится. Не хочу бояться, но Дэниел не тот, с кем я убиваю время ради развлечения. Все по-настоящему, и для меня он особенный. Я не хочу все испортить.

– Я не могу... – я нервно тереблю пуговицу на джерси.

– Ох, подожди. Он тебе не нравится?– она резко отстраняется, выражение лица пропитано сожалением. – Не слушай меня и не расстраивайся. Прости. Я не хотела давить, просто Дэнни ты нравишься, и я решила, что, может быть, он тебе тоже, особенно после того поцелуя в баре. Я все неправильно поняла, – она сжимает губы в извиняющейся улыбке. – Так вы... друзья с привилегиями или типа того? – Пен морщится от собственного вопроса, словно ее воротит от одной мысли о том, чтобы знать подобное о родном брате.

Я не могу это прочувствовать, но, наверное, понимаю. Будь у меня брат или сестра, я бы тоже не хотела знать.

– Нет, типа в отношениях.

Она смотрит на меня в недоумении.

– Погоди, что?

Мне не стоило ничего говорить. Наверное, следовало сначала обсудить с Дэниелом, но это же его сестра. Может быть, он не станет противиться.

– Мы вместе. Просто не торопимся.

У нее отвисает челюсть, но через миг губы медленно расплываются в сияющей улыбке. Пен выпрямляется, закидывает ногу на ногу и вцепляется в подлокотник.

– То есть, технически вы встречаетесь?

Пожалуй, пришло время назвать вещи своими именами.

– Да, встречаемся. Дэниел мой парень.

Звучит безумно, но произносить подобное приятно. Мне нравится, как это звучит.

– Так я и знала! – раздается за спиной нетерпеливый голос.

Тело цепенеет, шея каменеет так, что я не могу повернуть голову, но в этом и нет нужды, я узнаю голос.

– Hola¹¹¹, – Пен вскакивает и приветствует родителей. Когда снова садится, те остаются стоять, уставившись на меня. Его мама, Эсмеральда, улыбается так же широко, как и Пен, а вот отец, Хулио, просто смотрит.

Совсем не так я представляла следующую встречу. С его мамой прежде я уже общалась, но не с отцом, если не считать того раза у костра, когда мы обменялись лишь приветствиями.

Когда я не встаю, Эсмеральда наклоняется, чтобы обнять меня, заставая врасплох. Понимаю, я должна ответить, но не могу. Но та, похоже, не обижается, когда отстраняется.

– Я безумно рада, что ты пришла. Я привезла понравившийся хлеб. Conchas¹¹², mantecadas¹¹³ и orejas¹¹⁴, но мы оставили их в номере отеля. Принесла бы сюда, если бы знала, что увижу тебя. Прости.

Она подумала обо мне. Запомнила.

– Спасибо, все в порядке. Это вышло спонтанно, – я снова верчу кольцо и рассказываю про ультиматум.

Сначала они молчат, переводя взгляд куда-то в сторону. Я смотрю на Пен, пытаясь понять, что сказала не так.

– Дэнни не рассказывал про уроки, – отвечает она на мой безмолвный вопрос.

Я приподнимаю брови, шокированная тем, что он держал происходящее в тайне, и тревожась, что, быть может, и не хотел извещать родителей.

– Он правда позволяет себя учить? – спрашивает Хулио, и в его глазах что-то мелькает.

– Сначала не хотел, но мы поговорили, – я кручу другие кольца. – И теперь занимаемся раз в неделю. С его графиком было непросто, но справляемся.

– И есть прогресс? – спрашивает он напряженным голосом.

– Да, учится медленно, но верно. Он гораздо увереннее, чем два месяца назад.

Оба выглядят потрясенными.

– Два месяца? – голос Эсмеральды дрожит от переполняющих ее эмоций.

Я киваю с легкой улыбкой.

– И я готова быть рядом столько, сколько потребуется. В подобных вопросах торопиться нельзя.

– Нет, нет, конечно нет, – она кладет ладонь мне на плечо. – Спасибо, что помогаешь ему.

– Не стоит благодарить. Я просто делаю свою работу.

Хулио качает головой.

– Стоит. Дэнни бы нам никогда не рассказал. Он не любит...

– Papa¹¹⁵, – предостерегающе вздыхает Пен. – Интересно, почему?

Он трет затылок.

– Можешь... держать нас в курсе?

– Если Дэниел не будет против, могу, – отвечаю я.

Хулио хмурится, прищуриваясь, словно ответ пришелся ему не по душе, но затем усмехается.

– Спасибо, что проявляешь к нему терпение.

Я смущенно пожимаю плечами.

Он улыбается, будто понимая мое состояние. Хулио милый, но сдержанный – странное сочетание, и, пожалуй, именно это мне и нравится.

– Тебе стоит как-нибудь заглянуть в пекарню.

– Э-э, да, как-нибудь.

– В любое время, – Эсмеральда сияет, и оба садятся рядом с Пен.

– Прости за это, – шепчет она, роется в своем прозрачном виниловом рюкзаке и вытаскивает бейсбольный мяч.

– Все в порядке. Зачем ты его принесла?

– Для тебя, – она вкладывает мяч мне в ладонь и смотрит на ребятишек у ограждения, где игроки расписываются на мячах и джерси.

Дэниел фотографируется с парой детей, и, закончив, мгновенно встречается со мной взглядом. Искры, трепет, бабочки – не уверена, подходит ли хоть одно из этих слов, или есть то самое единственное, которое смогло бы описать прилив тепла, разливающийся по телу, когда я замечаю его.

Как бы оно ни называлось, я так счастлива, что не могу припомнить, чтобы когда-то прежде чувствовала нечто подобное. Я прижимаю ладонь к груди и растираю ее, поскольку сердце вот-вот выпрыгнет.

– Иди, – она легонько подталкивает меня в плечо, возвращая в реальность. – Игра вот-вот начнется.

Я вскакиваю и иду к Дэниелу. Его взгляд безотрывно следует за мной, глаза вспыхивают, скользят вниз по телу и останавливается на джерси с его номером.

Я отвечаю тем же, следуя по каждому сантиметру его фигуры, по бирюзовой форме с тонкими белыми полосками. Он такой высокий, широкоплечий, сильный, и не верится, что мой.

И тут я вспоминаю.

Останавливаюсь прямо перед ним, и из-за того, где стою, Дэниел смотрит на меня снизу вверх. Сейчас совсем не время и не место для греховных мыслей, но, боже, он выглядит умопомрачительно, глядя на меня под таким углом.

Я опираюсь руками на толстое ограждение, а Дэниел кладет ладони по обе стороны от меня.

– Я облажалась.

Он склоняет голову, брови тревожно сведены.

– Почему ты так думаешь?

– Знаю, мы договорились не спешить, но я проболталась твоей сестре, что мы встречаемся. И еще сказала, что ты мой парень. Понятия не имела, что прямо позади стоят твои родители, поэтому теперь и они тоже знают.

– Джоз... – его карие глаза вспыхивают, а по лицу расплывается ослепительная улыбка. Руки теперь опущены по бокам. – Я правда пытаюсь сохранять видимость спокойствия и не выглядеть идиотом, но ты стоишь в моем джерси и говоришь такое.

– Ты не злишься? Это же я настояла, что лучше не торопиться, а теперь, выходит, сама же объявляю всему свету, что ты мой парень, – пусть это всего лишь сестра и родители, но уверена, что для него они и есть весь мир.

– Злюсь? Детка, я хочу, чтобы вся вселенная знала, что ты моя.

Теперь от уха до уха улыбаюсь я.

– Ох, так ты и я, мы официально вместе?

– Для меня ничего не изменилось, – говорит он серьезно, но улыбка не исчезает. – Ни один ярлык не определит происходящее между нами. Я всецело твой.

Сердце снова грохочет в груди, и внезапно я начинаю чувствовать странную застенчивость.

– Хорошо.

– Ты такая милая, – его взгляд скользит по моему лицу. Уверена, он замечает, насколько я раскраснелась, и прекрасно знает, что дело вовсе не в палящем солнце.

– Можешь подписать? – прошу я, лишь бы отвлечь внимание от пылающего лица и как никогда широкой улыбки.

Дэниел хрипло усмехается, достает из кармана маркер и берет мяч. Начиная писать, говорит:

– Ты превосходно выглядишь.

– Так вот о чем ты на самом деле думаешь?

Он ненадолго закрывает глаза, и когда открывает, на губах играет усмешка.

– Прошу, Джоз. Не поступай так со мной.

– На мне зеленое, – дразню я.

Его брови на миг сходятся, а потом лицо понимающе разглаживается. Дэниел цокает и тихо смеется.

– Джерси и зеленое покажешь тогда, когда вернемся домой.

Я прикусываю губу и пожимаю плечами.

– Сначала победи.

Его темные глаза встречаются с моими, в них отражается вызов и жар.

– Держи. Увидимся позже, детка.

Я возвращаюсь на свое место с улыбкой от уха до уха. Не хочу, но не могу удержаться; чувствую себя чертовски счастливой. Пен выглядит точно такой же, когда я сажусь рядом, но не комментирует произошедшее. Молчат и ее родители, но я чувствую на себе их взгляды и теплые улыбки.

Когда наконец замечаю, что он написал на мяче, я смеюсь, вызывая любопытные взгляды Пен и ее родителей, но не смотрю в ответ. Я поднимаю глаза на парня, не отводящего от меня взгляд.

Исключительно на меня.

Мы внизу шестого иннинга¹¹⁶, и персональный трек Дэниела, Pursuit of Happiness, доносится из динамиков, пока он выходит на поле.

– Не знаю, говорил ли тебе Дэнни, но это был любимый трек Эдриана и последний, который он слушал перед тем, как погиб, – тихо произносит Пен.

Я поворачиваюсь к ней, но та смотрит вперед.

– На самом деле нет, но потихоньку рассказывает об Эдриане.

– Правда? – она удивленно переводит на меня взгляд.

– Не так много, но да. Я знаю, как это тяжело, и уверена, тебе тоже непросто.

Она кривится.

– Да, но ему куда сложнее. Особенно в это время года. Приближается годовщина... смерти Эдриана. Так что предупреждаю, если Дэнни будет выглядеть отрешенным или вести себя странно, на то есть причина.

– Нет, он мне не говорил, но буду иметь в виду.

И тут вспоминаю все эти моменты, я замечала перемены в нем. Иногда Дэниел уходит в себя или улыбается сквозь боль. Думает, я не замечаю. Я спрашивала, что случилось, а он отмахивался: мол, устал, или переживает из-за драфта, или учебы.

Знаю, не стоит перетягивать на себя канат, но очень бы хотелось, чтобы он мне доверился. Может, я сама виновата, не стоило так легко отступать. Надо было продолжать спрашивать. Может, я не выгляжу той, кому можно доверять? Или дело в том, что все время ною о матери, погибшей еще до того, как мы успели построить доверительные отношения.

Питчер «Флориды» бросает мяч, как объясняет Пен, фастбол. Я до сих пор не выучила все названия подач – и не уверена, что когда-нибудь выучу, – но уже начинаю их различать.

Делает страйк против Дэниела, но на втором броске тот все же касается мяча. Флайбол¹¹⁷, мяч падает в центр, но отскакивает от перчатки аутфилдера и катится по траве. Игрок тут же подбирает его, бросает шортстопу, но Дэниел оказывается на второй базе, а Ноа добегает до домашней.

Пен поднимается со своего места и смотрит на меня с улыбкой, не имеющей и намека на прежнее тепло. Та же в последнее время и у Дэниела.

– Я скоро вернусь. Схожу в туалет, потом за едой. Тебе что-нибудь принести?

– Я с тобой, – встает Эсмеральда.

Я могла бы предложить пойти вместе, но чувствую, что им нужно побыть вдвоем.

– Я ничего не хочу.

Взгляд прикован к Дэниелу, но мысленно я снова возвращаюсь к нашему диалогу. Я хочу быть для него опорой, но что, если не подхожу для этой роли? Может, поэтому Дэниел и молчит; я сама эмоционально надломлена, и он это знает.

Я крепко зажмуриваюсь, ненавидя то, как легко теряю контроль над собственными мыслями.

– Знаешь... – рядом опускается Хулио. – Я видел, как Дэнни улыбается, но так – никогда. Точнее, видел, но очень давно.

– Правда? – спрашиваю я, сама не понимая зачем.

– Да... – его голос надламывается. – И прежде никогда не думал, что доживу до дня, когда он сам захочет научиться плавать.

– Я вроде как заставила его.

Он усмехается.

– Нет, уверен, это не так. Он сделал это сам, потому что доверяет тебе. Так что спасибо, что находишь для него время и терпение.

Я верчу кольцо на пальце.

– Не стоит меня благодарить. Я просто делаю свою работу.

– Для Эсме и для меня это очень много значит. Ты даже не представляешь, насколько. Я знаю, Дэнни может думать иначе; я совершил ошибки, которые уже не исправить. Я всегда буду тебе благодарен.

Горло сжимается от этих, полных боли слов. Я прекращаю крутить кольцо и смотрю на Хулио.

– Мне, наверное, не положено это говорить, но, быть может, вам стоит с ним поговорить.

Не знаю, изменит ли это что-то между Дэниелом и его отцом. Ведь и сама толком не знаю, что произошло. Дэниел скупо делится со мной подробностями, но я многое понимаю в сложных взаимоотношениях.