Текст книги "Пожалуйста, не уходи (ЛП)"
Автор книги: Э. Сальвадор
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)
54
Дэниел: 3-е апреля
В дверь приглушенно стучат, и раздается тяжело различимый голос; кажется, это тренер Д’Анджело, но я не уверен, поскольку лежу спиной к двери, а мой затуманенный взгляд направлен в стену.
Я моргаю, но не двигаюсь. Лежу неподвижно, вцепившись в одеяло, позволяя ему укрыть меня ото всего.
– Дэнни... ты... – его голос то приближается, то удаляется. Звучит отстраненно, с эхом. – Дэнни, как ты? – спрашивает он, кажется, не в первый раз.
Зачем он здесь? Я просто хочу побыть один. Разве много прошу?
Закрывая глаза, я что-то бормочу, надеясь, что этих слов хватит, чтобы он оставил меня в покое.
– Все в порядке. Просто отдыхаю, как советовал доктор Эмерсон.
Кровать прогибается. Кажется, он садится, но я не поворачиваюсь. Тренер тяжело вздыхает, но не говорит. По крайней мере, мне так кажется. Я не уверен, разум снова уплывает в небытие. Все кажется искаженным, будто связь между мозгом и телом оборвалась.
– ...академический отпуск.
– М-м? – я моргаю.
– После разговора с доктором Эмерсоном я считаю, что тебе стоит взять академический отпуск. Но не хочу, чтобы ты беспокоился и о прессе или команде. Мы хотим, чтобы ты пообщался с доктором Ярвис; она психолог для...
– Мне не нужно ни с кем разговаривать. Я в порядке. Мне просто нужно поспать.
– Это не обсуждается, – он кладет руку мне на плечо. – Просить о помощи совершенно нормально, и...
Я перестаю слушать, понимая, что спорить бесполезно.
Слышу лишь половину того, что он говорит, и бормочу «ладно», зная, что это единственный ответ, которого тот ждет.
– Мы все рядом, Дэниел.
6-е апреля
– Привет, – тихо говорит Энджел.
Я мычу в ответ, не поворачиваясь к нему.
– Я не разбудил тебя? – я слышу приближающиеся шаги.
– Нет.
– Мы скучали по тебе, – в его голосе сквозит глухая боль, из-за чего в груди все сжимается. Хочу сказать хоть что-то, чтобы это исправить, но не могу выбраться из пустоты. Я закрываю глаза, зарываюсь глубже в одеяло. – Мы были близки, но снова проиграли. Больно это говорить, но «Кал Централ» хороши. Боже, как же я, черт подери, ненавижу их и тупую рожу Майлза.
Мой рот приоткрывается, но, как ни стараюсь, не могу выдавить из себя ни слова. Они застревают в горле, отказываясь вырваться наружу.
– Но ничего. Мы не можем выигрывать все серии, – он заполняет тишину. – Ты голоден? Ноа готовит, и пусть даже я настороже, Грей пытается помочь. Кажется, он делает один из гарниров. Не знаю, но жуй осторожно. Если что-то покажется подозрительным, лучше выплюнь. Последнее, что мне нужно, чтобы ты подхватил пищевое отравление, – я улавливаю улыбку в его голосе. – Я хочу, чтобы ты был в форме, когда вернешься.
– Не знаю, вернусь ли вообще.
– Вернешься. Не говори так. Все будет хорошо, Дэнни. Просто не дави на себя. Мы рядом, слышишь?
9-е апреля
– Мы вернулись. Игра ушла в овертайм, но мы выиграли, – Кай заходит в мою комнату. Я чувствую, как он садится на край кровати, и какое-то время молчит. – Как ты себя чувствуешь?
Я пожимаю плечами, хотя знаю, что из-за накинутого на них одеяла Кай этого не видит.
– Тренер заставляет всех проходить с ним разговор один на один. Я не фанат чего-то подобного; и пусть тоже не люблю говорить о таком, я это делаю. Хотя сравнивать глупо, потому что худшее, что я чувствую, это тоска по дому... не стоит расстраиваться из-за... прости, не надо было этого говорить. Обсуждать такое странно, но я хочу, чтобы ты знал: как бы я ни ненавидел разговоры, делиться полезно. Я знаю, трудно, и знаю, что тебе больно, Дэнни, но сделать это необходимо.
Мои мысли путаются, голова начинает пульсировать.
– Не извиняйся, – голос звучит чужим.
– Мы все рядом. Парни спрашивают о тебе. Даже Брайсон. Знаю, в это трудно поверить... – его голос обрывается. – Мы все тебя любим. Не забывай об этом. Если тебе что-то нужно, что угодно, мы поможем. Мы ждем не дождемся, когда ты вернешься. В любое время, когда будешь готов. Мы рядом.
11-е апреля
Прости, что это был не я, Эдриан, мне чертовски жаль.
– Привет, Дэнни, – Пен заходит в мою комнату и ложится рядом. – Я... – голос дрожит, но она быстро прокашливается и кладет руку на мое укрытое одеялом тело. – Я скучаю по нему.
Сегодня годовщина смерти Эдриана. Не было бы никакой годовщины, если бы я просто отправился с ними. Почему я не пошел? Почему не проверил спасательный жилет? Почему отпустил его?
– И по тебе тоже скучаю. Я не знаю, что творится у тебя в голове, но хочу это узнать. Поговори со мной. Расскажи, что не так. Я вся во внимании. Пожалуйста, не закрывайся от меня. Пожалуйста, – безрадостно умоляет она и всхлипывает. – Я люблю тебя и не хочу потерять и тебя.
Я стискиваю зубы, сдерживая слезы. Дыра в груди стала больше, но она все так же жжет, несмотря на то, что там пусто. Я не понимаю, что, черт возьми, со мной происходит.
– Со мной все будет хорошо. Мне просто нужно побыть одному.
– Ты постоянно это повторяешь. Не нужно быть одному. Тебе нужно...
– Мне нужен Эдриан, но он мертв. Нужна она, но оставила меня. Это все, что мне, черт возьми, нужно, и я не могу иметь ни того, ни другого. Так что просто оставь меня в покое, это все, о чем я прошу. Просто, мать твою, послушай! Я хочу побыть один! Мне нужно побыть одному!
Я слышу, как она плачет за моей спиной, но не убирает руку.
– Неважно. Я никуда не уйду. Я рядом. И буду рядом, когда будешь готов говорить.
Хочется спросить о ней, но я не готов узнать, что она думает обо мне и о том, насколько у меня поехала крыша.
– Я рядом.
14-е апреля
– Кажется, я совершил ошибку. Надо было поступать в МПУ, – Грей вваливается в мою комнату. – Слушай, тамошние девчонки просто огонь, все до одной. О, угадай, что, – оживленно говорит он, плюхаясь на мою кровать. – Я встретил Джулианну и, к сожалению, Лэндона. Клянусь, он похож на серийного убийцу. От него прямо исходит такая аура... к слову, она в жизни так же горяча, как на фото, а подруги? – он одобрительно гудит. – Да, я определенно ошибся с выбором. Если бы не родители, я бы там учился, но сам понимаешь... Я рад, что не поступил туда. Я счастлив, что оказался здесь. Рад, что произошла та путаница с общежитием и заселился к вам.
Я устало выдыхаю, желая, чтобы Грей замолчал, чтобы он и все остальные оставили меня в покое. Но как бы ни хотелось выкрикнуть это, я не могу. Я остаюсь скрытым под одеялом, прикрываясь мычанием, чтобы дать знать, что еще дышу, что слышу его слова, хотя физически не могу ничего воспринять.
– Знаю, ты сейчас потерялся в собственной голове. Знаю, что ощущается это как гребаный лабиринт, да еще и темный, но ты найдешь выход. Ты найдешь его. Обещаю, найдешь. Тебе просто нужно продолжать идти. Следуй за чертовым светом, Дэниел. Мы будем ждать тебя в конце пути. Люблю тебя, чувак. Мы рядом.
16-е апреля
– У меня нет слов или чего-то еще, способного тебя утешить. Просто хочу, чтобы ты знал, я рядом. Все мы, – голос Ноа и его слова продолжают монотонно звучать в голове, пока не закрываю глаза и снова не проваливаюсь в сон.
17-е апреля
– Дэниел?
Глаза распахиваются, но я замираю, услышав знакомый голос. Я хочу пошевелиться, сделать что-то, кроме как неподвижно лежать, но не могу. Я боюсь услышать разочарование в голосе, как и увидеть его на лице.
Хотелось бы, чтобы его здесь не было. Надеюсь, мама не приехала. Я не хотел, чтобы они волновались. Они писали, спрашивали, почему я не играю. Я сказал, что потянул мышцу; именно это тренер сказал и всем остальным.
– Daniel, mijo118.
Я остаюсь скрытым в темном углу сознания, надеясь, что это сон или плод моего воображения. Но это не так. Я чувствую тяжесть его тела на кровати и тепло осторожной ладони на спине, лежащей поверх одеяла.
– Прости, – голос звучит хрупко и надтреснуто. – Пенелопа позвонила и... – он испускает разбитый вздох. – Прости. Мне так жаль.
Тело болезненно сжимается от его мучительных слов.
– Это не твоя вина. Я просто хочу побыть один.
– Нет, не нужно быть одному. Прости, если ты... – он откашливается. – не мог говорить со мной или мамой. Я не знал. Не знал, как с тобой говорить, и...
– No te preocupes119. Я в порядке. Я хожу к терапевту и...
– Ты не...
Я сбрасываю все с себя и сажусь, отталкивая руку. Печаль на его лице заставляет все во мне рухнуть. Я ненавижу, что даже спустя пять лет после Эдриана все еще причиняю ему боль, что я являюсь тому причиной. Бремя осознания, что раню его, сжигает меня заживо. Я не знаю, как перестать это делать.
– Тебе не нужно было приезжать! Я в порядке! Я в порядке! Я... – дыхание срывается, слезы застилают зрение. – Прости. Я не хотел тебя беспокоить. Я не хотел... – я задыхаюсь и пытаюсь сдержать рыдание, вырывающееся из горла.
Он заключает меня в сокрушающие объятия, качая головой и повторяя:
– Не извиняйся. Ты не сделал ничего плохого. Прости меня. Следовало поговорить с тобой раньше. Прости, что подвел тебя. Perdóname, Daniel120.
– Это была моя вина, – я утыкаюсь лицом в его грудь, ненавидя, что слезы не перестают течь. – Я не должен был его отпускать. Прости, – я позволяю обнять себя, вместо того чтобы оттолкнуть отца, понимая, что больше нет сил бороться.
Рыдания сотрясают тело, заставляя его неконтролируемо дергаться в объятиях, но отец не отпускает. Он держит меня так же, как в детстве, когда ушибался или когда он обнимал меня просто так, и почему-то от этого я плачу еще сильнее.
Не знаю, как долго продолжаются объятия, но только когда всхлипы сходят на нет и дыхание становится рваным, я снова начинаю чувствовать крошечную частичку себя.
Он гладит меня по спине, упираясь подбородком в макушку, и шепчет слова, которые я не различаю, пока дыхание не выравнивается.
– Это никогда не было твоей виной. Мне не следовало этого говорить. Не следовало так себя вести. Я был очень зол, очень несчастен, и ты попал под руку. Мне так жаль, что потребовалось все это, чтобы наконец с тобой заговорить. Я множество раз планировал это сделать, но не знал как. Не знал, как вернуть тебя, как исправить то, что сам и сломал. Прости. Следовало слушать твою маму, Пенелопу, Джози. Следовало поговорить с тобой. Perdóname121.
Свежие слезы наполняют мои глаза.
– Д-Джози сказала поговорить со мной?
– На игре. Следовало прислушаться. Я просто боялся, был расстроен, зол – не на тебя, но в итоге выместил все на тебе, потому что был глуп. Знаю, этого недостаточно, но я правда сожалею. Я не хочу, чтобы ты ненавидел меня. Пожалуйста, прости меня; не отталкивай.
– Я никогда тебя не ненавидел. Я думал, что это ты ненавидишь меня, поэтому просто старался не попадаться на глаза, – признаюсь я, прикусывая внутреннюю сторону щеки, пока металлический привкус не заполняет рот. – Ты смотрел на меня иначе после похорон Эдриана. Вообще не смотрел. Я чувствовал, что делаю недостаточно. И хочу быть достаточным. Хочу, чтобы вы с мамой гордились мной и были счастливы.
Он отстраняется, держа руки на плечах, и смотрит на меня. Его лицо такое же опухшее и красное, как, предполагаю, и мое. На губах появляется слабая улыбка.
– Nosotros siempre hemos estado orgullosos de ti122. Знаю, я не выказывал этого так, как мама, но всегда гордился тобой. Я записывал все игры по телевизору и сделал столько фотографий, что пришлось покупать дополнительную карту памяти для телефона. Прости, что показывал недостаточно или вообще не показывал, но клянусь, я всегда гордился тобой. Ты мог бы перестать играть, и я бы все равно гордился тобой.
Мои брови поднимаются от удивления.
– Но ты всегда говорил, что я выступил «нормально» или что могу стараться лучше.
Он краснеет.
– Это не оправдание, но ты знаешь, я никогда не был силен в словах. Всякий раз, когда мы оказывались рядом друг с другом, я чувствовал, как ты отдаляешься, будто не мог дождаться, чтобы уйти. Я не знал, что сказать. Прости.
Отец снова обнимает меня, и я позволяю тишине затянуться. Эмоции и проблески света, кружащиеся в голове, переполняют меня.
– Я думал, если уйду, тебе будет легче. Иногда... я думал, что всем будет легче, если меня... не станет, – объятия становятся крепче. – Я... я пытался несколько раз за эти годы, но никогда не мог довести начатое до конца. Не знаю почему. Но всегда себя ненавидел за то, что, в отличие от Эдриана, мог наслаждаться жизнью, и это было несправедливо. Хотел, чтобы на его месте оказался я. И сожалел об этом.
Я чувствую вину. Он навсегда остался пятнадцатилетним, а мне двадцать один. Это несправедливо. Просто несправедливо.
– Не извиняйся, – его дыхание срывается, и оглушительная тишина накрывает нас после признания.
До того вечера, когда напился и выставил себя идиотом, я никогда в этом не признавался, но он должен знать правду; я не могу больше держать это в себе. Чувство вины постоянно тянет на дно. Я не знаю, как от него избавиться.
– Ты, Пенелопа и мама – смысл моей жизни. Не знаю, что бы я без вас делал. Мне жаль, что стал причиной этим чувствам. Жаль, что ты видел в смерти выход. Ты нужен нам. Нужен в нашей жизни. Мы любим тебя.
Его слова одновременно освобождают и переполняют.
– Я не в порядке. Уже давно. Ну... – я прокашливаюсь, ком в горле мешает говорить. – Я был в порядке, состоя в отношениях с... Джози, – горячие бегут по лицу. – Она заставляла меня быть собой, но я чувствовал вину за собственное счастье. Чувствовал вину за то, что Эдриану никогда не доведется найти свою «Джози». Я ненавидел себя, потому что она... – воспоминания о ней проигрываются в голове. – была моей, и делала меня счастливым. Заставляла чувствовать себя так хорошо, что с нетерпением ждал будущего с ней. Я не думал об Эдриане и о том будущем, которого у него не будет. Насколько это эгоистично? Он погиб из-за меня, а я был счастлив, строя с ней планы на будущее? – я закрываю глаза, сосредотачиваясь на учащенном биении его сердца. – Я не в порядке, и устал притворяться, что это не так. Я больше не хочу так себя чувствовать, но не знаю, как перестать ощущать... пустоту.
– Он погиб не из-за тебя. Хочу, чтобы ты это понял. Это не было твоей виной. Никогда не было. Ты имеешь право строить счастье с Джози, так позволь себе это. Я видел, как ты смотрел на нее, как она смотрела на тебя. Мама тоже видела. И Пенелопа только об этом и говорит.
– Мы больше не вместе, – говорю я сквозь стиснутые зубы. – Так что, может, не будем сейчас о ней. Потому что, если честно, от этого поднимается тревога, – я сжимаю дрожащие ладони в кулаки. – Просто хотел, чтобы ты знал, я не в порядке, но хочу все исправить.
Он кивает.
– Мы пройдем через это вместе, ладно? Все наладится. Обещаю, – отец немного отстраняется, чтобы взглянуть на меня. – Спасибо, что поговорил со мной. Жаль, что потребовалось пройти через все это, но обещаю, я никуда не уйду. Я всегда с тобой, Дэниел. Я люблю тебя.
Я не выдавливаю улыбку, как обычно сделал бы ради вида. Он не выглядит разочарованным, и от этого дышать становится легче.
– Я тоже тебя люблю, – говорю я, осознавая, что больше не погружаюсь в небытие. Я не чувствую себя счастливым, но и пустоты тоже нет.
55
Джозефина: 3-е апреля
За что ты извиняешься?
Я думал, что смогу скрыть свои чувства, чтобы сделать тебя счастливой.
Скользя взглядом по пустой гостиной, я задерживаюсь на местах, где раньше лежали его вещи. Дышать становится трудно, когда замечаю еще кое-что. Голова идет кругом, легкие сжимаются от боли, и чем дольше я смотрю, тем глубже впитываю реальность того, какой снова стала моя жизнь.
Темной. Пустой. Одинокой.
Нижняя губа предательски дрожит, но я сжимаю губы, пытаясь остановить это. От усилия она только сильнее опускаются вниз и трепещет.
Его друзья пришли и забрали вещи. Я не хотела, чтобы они это делали. Не хотела прятаться в ванной, пока таскали выносила оставшееся. Я хотела, чтобы он остался. Хотела сказать, что могу любить его. Что смогу помочь. Но не смогла, поскольку знала, я не настолько сильна, чтобы дать ему все необходимое. Хотя кого я обманываю? Я вообще никогда не могла быть той, кого он искал.
Я делаю вдох, но тот застревает где-то в горле, когда взгляд цепляется за подарочный пакет, тот самый, где лежат фоторамки, которые мы собирались заполнить. Подаренные им цветы до сих пор стоят в вазе посреди кухонного стола. Слова, которыми мы обменивались прямо здесь, где я стою сейчас, будто заперты в воздухе, они душат меня, нашептывая воспоминания о нас.
Напоминая, что все это теперь в прошлом.
И не более.
Подавляя чувства, я возвращаюсь в спальню и провожу остаток недели в постели.
7-е апреля
Я сижу в туалете, уставившись в плитку, и не могу заставить себя пойти на занятие, где мы должны оказаться вместе. Прошлую неделю я пропустила, поскольку попросту не могла его видеть, но сегодня обязана пойти.
Хотелось бы сказать, что причина в том, что семестр почти окончен, но это ложь. Я просто хочу его увидеть. Со мной явно что-то не так, потому что я знаю, встреча принесет боль, и все же мне нужно это сделать. Хотя бы один раз. Это все, чего я хочу.
Я не знаю, что буду делать, когда это случится. Хочу верить, что удержу самообладание и не дам волю тому, что прячу глубоко внутри. Мозг без конца твердит: выпусти все это наружу, но я не могу. В прошлый раз, когда позволила этому случиться, я едва с собой не покончила.
Я не хочу умирать, но и жить в грусти больше не хочу. Я не могу позволить себе снова рухнуть в тот водоворот. Просто не могу.
Отгоняя все мысли прочь, я направляюсь в аудиторию. Стоит войти, как грудь сжимает, а взгляд сам падает на стол, за которым мы всегда сидели. Его еще нет, но воспоминания уже настигли.
– Джозефина, – профессор Карлсон подзывает меня к подиуму, где стоит.
– Здравствуйте.
– Привет. Я просто хотел предупредить, что Дэниел больше не будет с нами заниматься, поскольку бейсбол отнимает все его время, – что-то во мне обрывается. – Но не волнуйся. Ты можешь присоединиться к Мэдди и Энни.
Он указывает на девушек во втором ряду, и те смотрят на меня с дружелюбными улыбками на лице. Я, кажется, тоже выдавливаю подобие улыбки. Не уверена. Мне все равно, что отражается на лице, когда внутри я вдребезги разбита.
9-е апреля
Бесконечная петля вернулась. Я не знаю, как из нее выбраться, и это сводит с ума. Я застряла между криком, слезами и полным бездействием. Не знаю, как вырваться. Не знаю, как быть без него.
Я даже не могу больше находиться в собственном доме, потому что все здесь пропахло им – моя комната, гостиная, кухня. Крошечные напоминания о нем повсюду, черт возьми. В подарочном пакете, до сих пор стоящем в гостиной, уже умерших цветах, медвежонке, подаренном Дэниелом, мяче, на котором он оставил надпись, в дурацких джерси, очках и доске, портативном плеер с диском. Я так и не дослушала песни до конца и знаю, что уже никогда не дослушаю. В стикерах... Их огромное количество, и я знаю, что в доме еще есть, но не стану искать.
Нужно продать дом. Чтобы кто-то другой перевез все за меня. Я не могу больше там находиться.
Поэтому я здесь, в кампусе. Есть призрачный шанс, что наткнусь на Дэниела. Я держусь подальше от всех корпусов, где у него проходят занятия, подальше от мест, где тусуется команда. Его друзья, наверное, ненавидят меня так же, как ненавидел друг Брайсона после нашего разрыва.
Но в отличие от друга Брайсона, который был мне безразличен, друзья Дэниела были другими, и осознание, что это тоже потеряно, черт, да почему мне вообще не все равно? Я привыкла быть одна.
В одиночестве мне лучше.
Я повторяю это снова и снова, но, ступив в библиотеку, мысль обрывается, когда замечаю Пенелопу. Я не слышала о ней с той ночи, когда Дэниел напился.
Не придется гадать, как теперь сложатся наши отношения, потому что она поворачивается, смотрит прямо на меня, закатывает глаза и возвращается к друзьям.
Отлично. Этого я и ожидала. В конце концов, они брат и сестра. Я знаю, как сильно она о нем заботится.
Я думал, что смогу скрыть свои чувства, чтобы сделать тебя счастливой.
В... В одиночестве мне... лучше.
10-е апреля
Иногда... я хочу умереть.
Его усталые слова звонят в ушах, пугающе повторяясь снова и снова, пока не просачиваются в каждую щелочку мозга, вжигаются так глубоко, что я чувствую, как они прожигают вены.
Как я пропустила все предпосылки?
Я плыву быстрее, выжимая из себя все силы. Тело умоляет остановиться, но я продолжаю. Игнорирую легкие, то, как те судорожно работают, пытаясь угнаться за ритмом.
Я несчастен, Джозефина.
Почему я не задала больше вопросов? Почему не заметила предпосылок? Почему не могла их разглядеть? Дэниел спас меня, но кто спасал его самого?
Мы оба хотим умереть.
Тело сдается, жадно хватая воздух, в котором отчаянно нуждается, хотя я все еще нахожусь под водой. В процессе заглатываю ее, да так много, что горло и нос горят, когда я откашливаюсь. Я поднимаюсь и выбираюсь из бассейна, хрипло выплевывая воду, но дрожащие руки подкашиваются, и я падаю.
– Черт, – я стону, подавляя каждую копящуюся эмоцию, что рвется наружу.
Я пропустила предпосылки, потому что я – бесчувственный кусок дерьма.
И заслуживаю одиночества.
15-е апреля
Телефон на прикроватной тумбочке начинает вибрировать. Наверное, это Виенна; я не отвечала на ее сообщения. Понятия не имею, чего она хочет или что ей известно, но знаю одно: я не хочу разговаривать. Не хочу на ней срываться.
Разозлюсь, если та попытается меня разговорить, чего сейчас очень не хочу. Я в принципе не хочу ничего делать. Не могу заставить себя встать с кровати и ненавижу это, поскольку нахожусь сейчас даже не в собственной комнате; в одной из гостевых. Я не смогла заснуть там, где остались его вещи.
Я чувствую, как все внутри медленно отключается, выходит из-под контроля. Не хочу этого, но не знаю, как остановить.
Поставь себя на первое место, говорила я Дэниелу, но это полная чепуха, потому что убедила себя в том же, и теперь одна. Я, в отличие от Дэниела, позволила себе быть счастливой. Он притворялся, а я и не замечала.
Я закрываю глаза, но успеваю что-то заметить. Что-то желтое.
Стикер, один из тех, что Дэниел оставлял где попало, из тех, на которые я надеялась никогда не наткнуться.
Я хочу сделать вид, что его нет, но тело двигается механически, слово не принадлежа мне, и тянется к стикеру. Когда подхватываю бумажку, тонкая нить, удерживавшая меня в здравом уме, обрывается.
Я рад, что ты осталась жива, Джозефина!
С любовью, Гарсия.
Слезы начинают бежать лицу прежде, чем я успеваю их остановить. Не знаю, когда они успели накопиться, но теперь льются нескончаемым потоком. Я сминаю бумажку, бросаю ее на пол и иду на кухню. Хватаю вазу с до сих пор стоящими в ней цветами и швыряю через всю гостиную.
Стекло разбивается о стену, вода разливается, а сухие увядшие лепестки и листья неторопливо разлетаются в разные стороны.
В полузабытьи я хватаю что-то еще, швыряю об стену, не заботясь, разобьется оно или куда упадет. Но этого недостаточно. Я все еще неистовствую, и в гостиной недостаточно вещей, способных попасть под руку.
Я направляюсь в единственное место, которого никогда не касалась, ее чертов кабинет. То самое место, которого всегда избегала. Я распахиваю дверь, хватаю ее медали, трофеи, фоторамки, бумаги – все, что для нее что-то значило – и швыряю из последних сил в стену.
Все рвется, разбивается, падает на пол. Когда я заканчиваю, когда сползаю вниз по стене и смотрю на последствия, я понимаю, насколько пуста, потому что ничего не меняется.
Она не вернется. Он не вернется.
Чувства не сделали ничего, кроме как показали, насколько я одинока.
Я резко выдыхаю, подтягиваю колени к груди и замираю, увидев бегающую полоску красного на предплечье. Я каким-то образом порезала ребро ладони и даже не почувствовала. Крови много, не настолько, чтобы умереть, но достаточно, чтобы та капала на пол и на одежду.
Я оставляю все как есть и сползаю на пол, свернувшись калачиком. Слишком устала, чтобы переживать или двигаться.
Я правда хотела сделать его счастливым, проносится в голове мысль, прежде чем я закрываю глаза и проваливаюсь в сон.
– Джози!
Я с трудом открываю глаза, но сразу закрываю их, увидев перед собой хаос. Сейчас я не готова с этим столкнуться.
– Джози!
Брови сходятся от далекого голоса. Женского, знакомого.
– Звони в скорую!
– Нет, не надо, – слова едва различимы, но, кажется, они расслышали.
– Ты истекаешь кровью, и дом...
Взволнованный, визгливый голос Виенны заставляет меня приподняться.
– Погоди, что ты здесь делаешь? – но замечаю Энджела, стоящего рядом с ней с телефоном в руке, и глаза едва не вылезают из орбит. – Почему вы в моем доме?
– Не знаю, что он здесь делает, но ты не отвечала на телефон! Какого черта, Джози? Я едва с ума не сошла от волнения, а теперь нахожу тебя в таком состоянии? Кто это сделал? Я вызову полицию и...
Она волновалась?
– Нет, не надо. Я в порядке. Это я сделала, но все нормально. Не так уж плохо, как может показаться. Погоди, как вы вообще сюда попали?
– Я разбил окно. Это был единственный способ попасть внутрь, – отвечает Энджел.
– Ты разбил мое окно? – я чувствую себя такой дезориентированной и тревожной. – Что ты здесь делаешь? – Дэниел тоже здесь? хочу спросить, но не решаюсь. И все же Энджел, должно быть, слышит немой вопрос в моей голове.
– Здесь только я. Я, э-э, зашел проведать тебя.
– Зачем? – одновременно спрашиваем мы с Виенной.
Энджел косится на нее, но после переводит взгляд на меня.
– Мне известно, что произошло в Рождество. Просто хотел убедиться, что с тобой все в порядке.
– Разве не Дэнни должен этим заниматься? – она смотрит на него недоуменно и с недоверием.
– Мы расстались, – бормочу я. Произнесла это вслух, и все внутри снова разбивается вдребезги.
Виенна аж подскакивает, уставившись на меня с неверием.
– Что? Как? Прости, кажется, я ослышалась. Вы расстались? Но, Джози, он же смотрит на тебя, будто...
Я качаю головой, потирая начинающие жечь глаза.
– Я правда не хочу это обсуждать. Прости, что заставила волноваться, и все еще не до конца понимаю, что ты здесь делаешь, но я в порядке. Я просто немного... – сжираю себя изнутри от стыда. Меня не должны были застать в таком состоянии. – вошла в кураж.
– Он тоже говорит, что в порядке, но это не так. Так что не ври.
– Что случилось в Рождество? – она не давит, но выглядит и звучит обеспокоенной.
Я опускаю взгляд, пряча лицо в ладонях. Я бы солгала, но, может, Виенна отстанет, услышав, насколько я больная на голову.
– Я собиралась покончить с собой, но Дэниел остановил. Это он рассказал?
– Дэнни возвращался сюда каждый день после того случая, пока я не решил навязаться в канун Нового года, – признается он.
– Джози... – Виенна опускается на пол передо мной, ее лицо искажено горем. – Я... – она прокашливается и часто моргает, пытаясь сдержать слезы. Затем пододвигается и обнимает меня.
Это застает врасплох. Я не знаю, что делать, поэтому просто сижу, не двигаясь.
– Я в порядке, – шепчу я, но голос предательски срывается. – Я в порядке.
– Не говори так. Ты не в порядке. Не нужно притворяться. Мы рядом.
Я чувствую себя неловко и, сама того не желая, встречаюсь взглядом с Энджелом, и тот кивает. Он ведь почти не знает меня, так почему вообще беспокоится?
– Вам не обязательно здесь находиться, – в голосе больше мольбы, чем утверждения. Я говорила то же самое Дэниелу, и тот остался, а теперь его нет. Я не могу позволить себе снова к кому-то привязаться.
– Я никуда не уйду. Я рядом и буду с тобой столько, сколько понадобится.
Я снова плачу. Не хотела, но слезы все льются, а Энджел просто стоит и смотрит на меня.
– И я рядом, – говорит он, но затем выходит из комнаты.
– Ты не одна. До тех пор, пока дышу, я буду прикрывать твою спину, Джози. Ты не избавишься от меня, пока мы живы.
– Хватит, не говори так, – теперь я рыдаю у нее на плече, но Виенна не отпускает. В этот момент Энджел возвращается с мокрыми и сухими бумажными полотенцами.
– Я просто обработаю, – он опускается на колени, берет мою руку и осторожно стирает кровь.
Что вообще происходит?
Виенна садится рядом, обвивая рукой мои плечи, пока Энджел продолжает обрабатывать рану.
– Все будет хорошо. Мы рядом, слышишь?
Мне удается перестать плакать, остаются лишь редкие всхлипы. Это единственное, что заглушает тишину.
Закончив, Энджел снова уходит.
– Ты не одна, – тихо говорит она и смотрит на меня с дрожащей улыбкой на лице.
– Но...
– Никаких «но». От этой дружбы тебе не отвертеться. Мы во всем разберемся, и ты позволишь помочь. Хорошо?
Меня это пугает, но я все равно киваю.
– Где у тебя хранятся чистящие средства? – спрашивает Энджел.
