Текст книги "Паутина"
Автор книги: Джудит Майкл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 41 страниц)
Глава 6
Сабрина и Гарт встречали гостей в круглом, тускло освещенном центральном зале «Шедд аквариум». Стоял февраль, со времен похорон Стефани прошло почти четыре месяца. Теперь Сабрине уже казалось таким естественным то, что они с Гартом вместе, и она стоит рядом с ним в роли хозяйки светской вечеринки, организованной университетом. Она уже больше не удивлялась ни своей жизни, ни той уверенности, с которой сделала ее своей. Боль утраты, сознание того, что Стефани больше нет, не отпускали ее. Это чувство охватывало ее тогда, когда она меньше всего была готова, но любовь к детям и Гарту была сильнее. И в этом было что-то новое и возвышенное, сродни чуду, которое раньше с ней никогда не случалось.
Вместе с Гартом она стояла у аквариума, улыбаясь, здороваясь и называя каждого вошедшего по имени. Аквариум полукругом шел вдоль стены за их спинами. Сквозь широкие окошки можно было видеть яркий подводный мир, полный экзотических рыб, ракообразных, кораллов, стелющихся растений, благодаря которым расположенный на берегу озера поблизости от Чикаго аквариум приобрел известность как достопримечательность. Гарт остановил на нем выбор, решив, что там можно устроить достойный прием в честь тех, кто внес значительные суммы пожертвований на нужды Института генной инженерии, и для тех, кто только собирался раскошелиться. Теперь он наблюдал, как гости переходят от одного окошка к другому и напыщенность с них как рукой снимает. Со всех сторон слышался восхищенный шепот при виде дивных, переливающихся всеми цветами радуги редких рыб, ракообразных причудливых очертаний. Все эти экземпляры были выловлены в морях и океанах всего мира. Они с Сабриной с улыбкой переглянулись.
– Я так рад, что ты здесь, – сказал он. – Без тебя сегодня было бы скучно, как на любом другом приеме, даже несмотря на все это великолепие аквариума.
– Мне не было бы скучно, – возразила Сабрина. – Обожаю смотреть, как ты общаешься с людьми, выступаешь с речами, и еще я люблю тебя, и сейчас мне хочется быть только здесь и нигде больше.
Гости то и дело делали им комплименты, отмечая, как прекрасно они смотрятся вместе. Гарт был в смокинге, а Сабрина – в джемпере золотистого цвета и длинной юбке из белого атласа, привезенной ею из Лондона. Приехала президент университета Клаудия Байер с мужем и окинула их одобрительным взором.
– Стефани, Гарт, мы гордимся вами. Сколько мы сегодня должны собрать?
Гарт покачал головой.
– Нисколько, просто мы постараемся сегодня дать всем почувствовать, что в них души не чают. Мы устроим на них «охоту» месяца через полтора, когда будет заканчиваться кампания по сбору средств. Во всяком случае, я на это надеюсь. Просить деньги лучше в феврале – марте, когда большинство забыло, сколько потрачено на Рождество.
Клаудия улыбнулась. Высокая и очень худая, она сутулилась, и это придавало ей сходство с луком для стрельбы. Седые волосы Байер были гладко зачесаны назад, на носу водрузились очки в слишком большой черепаховой оправе. В сером брючном костюме с кружевной белой блузкой, она почти в два раза превосходила размерами высокого, худощавого мужа, профессора французской истории.
– А сколько мы должны собрать к концу кампании? – спросила она.
– Три миллиона четыреста тысяч, – терпеливо ответил Гарт, зная, что ей отлично известно, сколько денег нужно каждому, кто работает в университете, какое время года ни возьми. – Тогда всего у нас будет пятнадцать миллионов, и нам не придется просить еще, пока мы не решим расширяться дальше.
– И для этого пришлось устраивать столько светских приемов, – задумчиво произнесла Клаудия.
– Все эти расходы предусмотрены в смете. Мы ее не превысили.
– Знаю. Но все равно смета уж больно большая. Но сегодня вечер, похоже, получился на славу. Ты хорошо придумал насчет аквариума.
– Это не моя заслуга, – ответил Гарт, переводя взгляд на Сабрину.
– Ах, вот оно что! – Клаудия кивнула. – Мне всегда были по душе мысли, приходившие в голову Стефани. Стефани, завтра во время ленча я вам позвоню. Мне хотелось бы кое о чем поговорить. Или позвонить вам в магазин?
– Да. Если меня не будет, Мадлен подойдет к телефону. Я бы с удовольствием пообедала, наш последний обед мне очень понравился.
– Вот и отлично. – Она быстро отошла и решительно направилась к группе гостей, внимательно наблюдавших за стайкой морских чертей. Их чешуя сверкала и переливалась, словно неоновые огни, и они плавно двигались в темной воде.
– А что она имела в виду, говоря об очень большой смете? – поинтересовалась Сабрина.
– Да то, что мы тратим много денег, чтобы выручить много денег. Ей хотелось бы, чтобы траты были поменьше, а выручка оставалась такой же. Я бы так и сделал, если бы это было в моих силах, но пока я не знаю другого способа заставить человека выписать чек на шести– или семизначную сумму, если не задобрить его перед этим.
– Этим должна заниматься Клаудия. Тебе же следует думать о науке и руководстве институтом, а не о том, как выклянчить деньги, обходя со шляпой по кругу.
– Она этим и занимается, и в этом ее никто не превзошел. Дело здесь в том, что те, кто выписывает чеки на такие суммы, как правило, хотят взглянуть на человека, который будет тратить эти деньги. Я их понимаю. Ты сегодня прекрасно выглядишь. Золотистый цвет тебе очень идет, и мне нравится твоя прическа. Ты подстригла волосы, да? Такое впечатление, что они стали короче.
Она засмеялась.
– Я на самом деле подстриглась, они стали короче, и я рада, что тебе нравится. – Однако это был напускной смех: она почувствовала внезапный прилив грусти и чуть не задохнулась от нахлынувшей боли. Длинные волосы были у Стефани. Обе сестры всегда носили волосы свободно падающими на плечи, а когда одной хотелось заплести косу или заколоть волосы шпильками, то другая поступала так же. С какой стати я подстриглась, мелькнула у нее мысль. Первый раз я подумала об этом в январе, словно зная, что так и надо сделать. Но с какой стати именно так, а не иначе? Почему я была так уверена, что поступаю правильно?
– Любовь моя, – нежно окликнул ее Гарт.
– Прости. – Она дотронулась до его руки. – Я задумалась, но совсем не хотела забывать про тебя.
– Я так и понял, это выше твоих сил. Пожалуй, нам нужно уйти отсюда, как по-твоему?
– Прекрасная мысль.
Однако устройство приема лежало на Гарте и Клаудии Байер, и поэтому им пришлось остаться, вытерпев сначала ужин, потом краткие речи собравшихся. После всего начались танцы.
– Влипли, – сказал Гарт, кружась с Сабриной в плавном ритме танца у самого края танцплощадки. – Я не могу уйти раньше Клаудии.
Сабрина крепче обхватила его рукой за плечи.
– Обожаю с тобой танцевать. Я так счастлив. Кажется, мне больше ничего и не надо.
– Я тоже счастлива. И мне ничего не надо, только быть с тобой.
Они продолжали молча танцевать.
– Хотя иной раз я скучаю по «Амбассадорз», – медленно, чуть задумчиво сказала Сабрина, зная, что Гарту не нравится, когда разговор у них заходит о прошлом. – В Европе увлечение антиквариатом сродни помешательству. И там такая жестокая конкуренция в этом бизнесе, не то, что здесь.
Гарт удивленно вскинул брови.
– Ты считаешь, что жизнь у тебя недостаточно насыщена?
Она засмеялась.
– Еще чего! Но, знаешь, Гарт, я на самом деле часто думаю об «Амбассадорз». По-моему, мне следует туда съездить, хоть на несколько дней. Последний раз я была там два месяца назад. Тогда было Рождество, и дел было невпроворот… Так или иначе, у меня складывается впечатление, что мне стоит там бывать не реже, чем раз в два месяца.
– Ты что, не доверяешь Николасу и Брайану?
– Брайану я доверяю, он уже достаточно давно у меня работает. А вот с Николасом мне работать не доводилось, к тому же столько событий – сначала объединение его магазина с «Амбассадорз», а потом – с «Коллектиблз» в Эванстоне, что волей-неволей возникает ощущение, будто начинаешь все сызнова. Не думаю, что по-настоящему могу руководить их работой, если не стану там бывать, по крайней мере время от времени. Хочется, чтобы все было как следует. Для меня это много значит.
– Я знаю. Да, конечно, тебе надо поехать. А остановиться можно будет в своем доме, так тебе будет уютнее.
– И вот еще что… Миссис Тиркелл. Я решила забрать ее сюда, Гарт. Там ей нечего делать и…
– Забрать сюда?
– Либо забрать сюда, либо отпустить на все четыре стороны, а этого мне бы не хотелось – ведь она работает у меня еще дольше, чем Брайан. А почему бы нам не взять человека, чтобы он заботился о доме и обо всех нас? Ты знаешь, как здорово она справляется со своими обязанностями, с ней дела пойдут намного легче.
Музыка смолкла, и они замерли на месте, легко касаясь друг друга. Гарт посмотрел за спину Сабрины, на других танцующих.
– У нас много злых языков. Начнут болтать, что кто-то из профессоров живет лучше, нежели принято.
Сабрина застыла от неожиданности.
– А кто решает, кому и насколько хорошо следует жить?
– Никто, ты же сама знаешь. Это своего рода неписаное общепринятое правило, с которым все считаются. К тому же это не всегда плохо…
– Значит, все члены коллектива вынуждены подчинять свою жизнь этому правилу, так что ли? А если я взяла Хуаниту на работу не на одни сутки, а на двое, или подала к столу вино получше, или купила себе машину получше, то эти злые языки будут болтать невесть что? Тогда нам на крыльцо приколотят дощечку, насылая проклятья на дом, да?
– Послушай, не я все это придумал. Это часть мира, в котором мы живем. К тому же не всегда нужно видеть в этом одно плохое. Живя в коллективе, нельзя относиться к окружающим свысока или давать им повод так думать. У меня в жизни есть дела поважнее, чем разбирать сплетни людей с оскорбленным самолюбием. Не хочу сказать, что все это неизбежно, но…
– Ты сказал: «В коллективе масса злых языков…»
– Да, так уж вышло. Нельзя сказать наверняка, что так будет и на этот раз, но исключать этого нельзя. А с какой стати испытывать судьбу? Враждебность – не лучшая атмосфера для того, чтобы заниматься научными исследованиями и строительством нового института, особенно если люди, проявляющие по отношению к тебе враждебность, знают, что им в жизни никогда не иметь тех денег, что имеем мы.
– Гарт, но ведь это же смешно! Я просто ушам своим не верю! Если кто-то не может позволить взять домработницу на все время, не нужно делать из этого трагедии. Вот и все. Ни характер, ни наличие способностей к науке тут ни при чем, это лишь говорит о том, что у разных людей на счетах в банке лежат разные суммы. А мы ведь не оцениваем людей по их счетам в банке. Я, во всяком случае.
Они немного отошли от танцплощадки и оказались в укромном уголке. Они стояли совсем рядом, так что их головы почти соприкасались, и говорили не повышая голоса. Оба ощущали внутреннее напряжение, теперь они могли поговорить спокойно, не опасаясь, что их прервут.
– Ты не жила на территории университета, – нетерпеливо сказал Гарт. – Постарайся, пожалуйста, понять, что чувствуют люди, которые получают деньги, которых едва хватает на то, чтобы прокормить семью, и не могут позволить себе ни малейших излишеств.
– Постарайся, пожалуйста, понять? Было время, когда я зарабатывала столько, что могла прокормить разве что саму себя, а иной раз даже и в этом была не уверена. Мне потребовалось много времени на то, чтобы дела в «Амбассадорз» пошли на лад. Я долго не могла позволить себе вообще никаких излишеств. К тому же я всегда экономила. Ты ведь знаешь это, я тебе сама рассказывала. Гарт, ты что, упрекаешь меня в расточительности? Думаешь, что я трачу деньги безрассудно?
– Нет, но ты же не знаешь…
– Я знаю достаточно о том, что такое содержать дом. Но у меня нет никакого желания затаиться и ждать, что горсточка закосневших профессоров будет учить меня уму-разуму, опираясь на свои неписаные правила и предписания. Я еще не…
– Никакого желания? Как прикажешь это понимать? Стало быть, что бы ни случилось, ты будешь делать то, что тебе хочется? Значит, тебе ровным счетом наплевать на то, что для меня важно?
– Ты знаешь, мне не безразлично то, что для тебя важно. По-моему, меня нельзя упрекнуть в недостатке внимания. Как ты знаешь, я не ударила лицом в грязь, мы довольно хорошо ладим с твоей семьей.
– Это и твоя семья. – Он шумно перевел дыхание. – Черт побери, о чем вообще мы говорим?
– О великолепной, порой чопорной, но всегда неповторимой миссис Тиркелл.
Их глаза встретились, и они расхохотались.
– Хотя ее скорее можно назвать уютной и домашней, чем чопорной, – согласился Гарт. – Господи, прости меня, любовь моя. Я, по-моему, перегнул палку?
– Ты тоже меня прости. Не стоило мне сердиться. Я же никогда на тебя не сержусь. Что это на меня нашло?
– Может, ты просто попробовала пожить той насыщенной жизнью, к которой стремилась. Впрочем, я и сам не знаю, что на меня нашло.
– По-моему, ты здорово нервничаешь из-за института и слишком волнуешься из-за того, как сложатся у тебя отношения с коллективом. Но, Гарт, ты достаточно хорош, чтобы быть таким, какой ты есть. Все тебя любят и восхищаются тобой. Так почему ты так боишься, что будешь чем-то отличаться от них? Что случится, если кое-кому и начнет казаться, что мы живем не по средствам?
– Это может причинить нам неприятности. Ты же знаешь, коллектив у нас небольшой, и все мы нуждаемся друг в друге – идет ли речь о поддержке, выделении средств, заимствовании идей друг друга, даже о необходимости убедить администрацию взять на работу новую секретаршу. Все это не так просто, как может показаться стороннему наблюдателю.
– Ты считаешь меня сторонним наблюдателем?
– Нет, Господи, нет, конечно! Слушай, делай так, как решила: забери ее из Лондона, если хочешь. Мир от этого не перевернется, разве что земная кора малость сдвинется. Все в конце концов привыкнут.
– Вот и отлично. – Они помолчали. – А мы что, на самом деле говорили о миссис Тиркелл? – спросила она.
– Ну, не совсем. По-моему, я ревную тебя к Лондону. Любовь моя, всюду, где ты бываешь, сильно чувствуется твое присутствие, это место словно становится частью тебя, а ты ведь там долго жила. Я думаю, как ты станешь проводить там время с друзьями и подругами, и ничто не будет напоминать тебе о нас, и тогда я испугался – я часто об этом думаю, – что они могут так вскружить тебе голову, что ты захочешь вернуться.
Она легко провела рукой по его щеке.
– Ни за что на свете. А единственный человек, которому мне хочется вскружить голову, – мой муж. Если бы мы сейчас были дома, я могла бы доказать ему это несколькими способами.
У него вырвался смешок.
– Ловлю тебя на слове. – Снова заиграла музыка, он заключил ее в объятия, она положила руку на его плечо, и они закружились по танцплощадке. – Что ж, пусть несравненная миссис Тиркелл приезжает. Ты права, ее приезд станет большим подспорьем для тебя, а дети, мне кажется, будут ее просто обожать.
– Я тоже так думаю.
– Когда ты собираешься ехать?
– Через неделю-другую. Пока я там буду, наверное, придется кое-что купить, если Мадлен согласится. Мне не хочется, чтобы она думала, будто я беру все в свои руки, но у нас есть клиенты, которым нужны совершенно определенные вещи, а мне, может быть, удастся их разыскать.
– Тогда в следующий раз пусть едет сама.
– Она не знает Европу. Придется мне самой ездить несколько раз в год. Ты в самом деле не против?
– Я буду скучать. Хотя, конечно, тебе нужно поехать.
Она обхватила его рукой за шею.
– Как по-твоему, не слишком враждебно отнесутся к нам окружающие, если я поцелую тебя прямо здесь? Не скажут ли, что мы слишком много себе позволяем?
– Даже если скажут, черт с ними. – Улыбнувшись, они слегка поцеловались. – Знаешь, у меня такое удивительное, восхитительное чувство, оттого что я так сильно тебя люблю, – пробормотал Гарт, но тут к ним подошла Клаудия Байер, и у Сабрины с Гартом не было больше ни одной свободной минуты почти до полуночи, когда все, наконец, стали расходиться, застегивая шубы и пальто, перед тем как выйти на улицу.
Февраль был на исходе; со стороны озера порывами налетал пронизывающий ветер, пробиравший до костей, пока спускаешься по широкой лестнице к автомобилям.
– Очень любезно со стороны Клаудии, – сказал Гарт, когда они с Сабриной заметили поджидавший их лимузин. – Ее отношение к жизни мне по душе.
– Она мне нравится, – ответила Сабрина. – На прошлой неделе мы хорошо поболтали за обедом. Она умна, умеет ладить с людьми и души не чает в университете.
Водитель распахнул перед ними дверцу, и Гарт сел на заднее сиденье вслед за Сабриной.
– Он что, интересует ее даже больше, чем люди?
– Ты хочешь сказать – принесла бы она людей в жертву, если бы это пошло на пользу университету? Не знаю и не уверен, что она сама знает. Надеюсь, перед ней не встанет такой выбор.
– Надеюсь, что так. – Гарт обнял ее и прижал к себе. Машина выехала на Лейк-шор-драйв и смешалась с потоком автомобилей. – Если бы ты вышла замуж за богача, мы с тобой сейчас все время разъезжали бы так, как сейчас.
Сабрина не ответила. Однажды она уже была замужем за богачом, но это не принесло ей счастья. Ни к чему было заводить разговор о Дентоне; он для нее уже ровным счетом ничего не значил, мысли о нем не посещали ее много лет. – Меня вполне устраивает мужчина, за которым я замужем сейчас, – отозвалась она, – и неважно, есть у него роскошные автомобили или нет. Как по-твоему, сегодняшний прием прошел успешно?
– По-моему, да. Знаешь, ты всем очень понравилась. И все сочли, что если они связаны с институтом, то это хорошая оценка заработанных ими или полученных в наследство денег. Но, пожалуй, хватит думать о деньгах. Давай лучше будем думать о нас с тобой.
Он привлек ее к себе, и они поцеловались. Долгий поцелуй двух хорошо знающих, довольных друг другом людей, в котором читалась любовь и страсть, разгоравшаяся с каждым днем, который они проводили вместе. Пять, почти шесть месяцев, подумала Сабрина, прижимаясь к Гарту в теплом салоне автомобиля. За окном, кружась, падали снежинки. Почти шесть месяцев прошло с тех пор, как я сюда приехала, обманув всех, кого только можно было, решила остаться, осталась, влюбилась, а потом Стефани…
Стефани.
Она с трудом подавила сдавленный крик. Стефани нет в живых. Теперь у Сабрины было ощущение, словно то место, которое она считала своим, превратилось в бескрайнюю пустоту, в туман, в облако, во что-то необъятное, в бесконечность. Не осталось больше ничего, кроме памяти, стремления к чему-то неизведанному, любви.
Но оставалось еще много такого, что она любила, – Гарт, дети, работа, ее образ жизни. Ей казалось, что у нее как бы две различные жизни, каждая из которых течет в своем направлении: моей сестры уже нет в живых, а у меня сейчас есть больше, чем я когда-то мечтала иметь.
– Знаешь, – задумчиво прошептал Гарт ей на ухо, – лишь изредка наступают моменты, когда все в нашей жизни складывается как нельзя лучше, когда все именно так, как и должно быть. Раньше я, по большому счету, не верил, что такое возможно. Но теперь вижу, что так оно и есть. Потому что именно сейчас, любовь моя, у нас с тобой все так, что лучше не придумаешь.
– Да. – Она выдохнула этот односложный ответ, словно вознося молитву в День благодарения. Ссора с Гартом, все мелкие ссоры и размолвки, бывшие за то время, что они учились жить вместе, делая вид перед окружающими, будто уже двенадцать лет как женаты, – все они улетучились. Это было неважно. Важно было, что она обрела Гарта, семью и любовь, взаимную любовь, возвышеннее которой нельзя себе и представить. Даже несмотря на то, что при этом она лишилась человека, дороже которого у нее не было во всем мире. Не знаю, как так может быть. Если только каким-то странным, не поддающимся логическому объяснению образом мы обе не соединились во мне одной. Если это на самом деле так, то посмотри, Стефани, теперь у нас обеих короткие волосы.
Она вздохнула, немного стыдясь того, что так размечталась, и поудобнее устроилась в объятиях Гарта. Они продвигались на север, к Эванстону. Снег повалил сильнее, снежинки за окном закружились быстрее, заслоняя мерцающие вдали огни города и остального мира.
– Вас послушать, так выходит, что несмотря на аквариум, скучища на приеме была смертная, – сказал Клифф и расхохотался, обильно поливая сиропом вафли, лежавшие перед ним на тарелке.
– Похоже, там было весело, – задумчиво произнесла Пенни. – Кажется, если никто не стал бы с тобой разговаривать, можно было смотреть на рыбок, и они не дали бы тебе скучать.
Сабрина метнула на нее быстрый взгляд.
– А что, так и было в последнее время? С тобой что, никто не разговаривает?
– Ну, знаешь, время от времени.
– Нет, не знаю, – ответил Гарт. – Вы с Барбарой были такими подругами, что водой не разольешь, так мне казалось. Что стряслось, Пенни?
– Ничего. – Потупившись, Пенни уставилась на тарелку. – Просто… словом, просто я подумала о рыбках.
Клифф сунул вафлю себе в рот.
– У многих твоих дружков вид, как у рыб. Знаешь, они без конца работают языком и пялятся на тебя с таким видом, словно давно пора обедать.
– Они совсем не такие! – закричала Пенни. На глаза у нее навернулись слезы. – Они же мои друзья.
– По-моему, ты только что говорила, что они не разговаривают с тобой.
– Еще как разговаривают! Просто…
– О'кей, – сказала Сабрина, – по-моему, мы и так уже вдоволь наговорились о друзьях Пенни. Может, попозже мы с Пенни поговорим об этом вдвоем.
Тут что-то неладно, подумала она, когда Пенни бросила на нее быстрый, благодарный взгляд, но мы во всем разберемся. Что бы ни случилось, судя по всему, проблемы возникли недавно и не успели еще принять серьезный оборот, иначе я узнала бы обо всем раньше.
Она смотрела, как Клифф, поддев вилкой кусочек вафли, стал водить ею по тарелке, выписывая восьмерки в лужице сиропа. Вид у него был сосредоточенный, но по наклону головы она поняла, что он прислушивается. Ждет, пока мы что-нибудь скажем, мелькнула у нее мысль. О чем? О том, что произошло вчера вечером?
– Там на самом делебыло весело, – ответила она. – Все решили, что лучше места для приема не сыщешь, потому что там совсем не так, как везде, и даже немного загадочно. Знаете, в помещениях специально пригасили свет, чтобы лучше смотрелись аквариумы с рыбами. Может, это единственная университетская вечеринка, устроенная в полутьме.
Гарт улыбнулся.
– Есть люди, которые считают, что профессора вузов всю жизнь блуждают во мраке.
– Только не профессор вуза в нашей семье, – отозвалась Сабрина.
– А там был этот… как бишь его? – спросил Клифф. Тарелка у него была пуста, говорил он беспечным тоном, но Сабрина заметила, как он сжал вилку.
– Как бишь его? – переспросил Гарт.
– Этот… ну, ты его знаешь… Лун, Лон, Луни или как еще его там зовут.
– Лу, – сказала Пенни. – Лу Чжень. Он обедал только у нас уже раз сто.
– Шесть или семь, – ответила Сабрина. – К тому же ты знаешь, как его зовут.
– Так он был там или нет? – снова спросил Клифф у Гарта.
– Нет. Никого из студентов не было. А тебе-то что?
Клифф передернул плечами.
– Ты ревнуешь, – сказала Пенни.
– Нет! Мне просто было интересно и нечего воображать бог знает что.
– Хочешь еще вафли? – спросила Сабрина. – Клифф? А тебе не положить еще, чтобы подобрать сироп с тарелки?
– Конечно.
– Клиффу он не нравится, – продолжала Пенни.
– Я никогда этого не говорил!
Но тебе он на самом деле не нравится, подумала Сабрина. Тебе не нравится лучший аспирант твоего отца, и, возможно, не стоит этому удивляться. И здесь что-то неладно, так что надо держать ухо востро. Наверное, придется еще раз поговорить об этом, прежде чем мы в очередной раз пригласим Лу на обед.
– Кстати, а что каждый из вас делает сегодня вечером?
– Мы могли бы пойти посмотреть на аквариум, – весело ответил Клифф. – Для воскресного вечера самое подходящее занятие.
– Отличная мысль, – быстро ответила Сабрина, опережая Гарта, с чьих уст уже готово было сорваться нетерпеливое восклицание. – Вчера вечером мне не удалось хорошенько там все рассмотреть, мы были слишком заняты, со многими надо было поговорить. Правда, вам надо потеплее одеться. Мы поедем на машине, но потом нужно будет идти пешком, и можно замерзнуть в два счета.
– Мы что, на самом деле поедем? – недоверчиво спросил Клифф.
– Если все остальные за, то я тоже.
– А можно взять с собой краски? – спросила Пенни.
– С ними слишком много возни, Пенни. Возьми цветные карандаши или мелки. Рисовать можно и дома. Гарт, ты не против того, чтобы мы поехали в аквариум?
– Только если Клифф отыщет мне там латимерию. [10]10
Латимерия – единственный представитель вымершей группы живородящих рыб. – Прим. ред.
[Закрыть]
– Что? – чуть не поперхнулся тот.
– Я тебе покажу. – Достав карандаш и блокнот, Гарт принялся рисовать редкую рыбу. Пенни и Клифф склонились над столом рядом с ним так, что Сабрине было хорошо видно всех троих. Наступают моменты, когда все в нашей жизни складывается как нельзя лучше, когда все именно так, как и должно быть.Так оно и есть, лучше не скажешь, подумала она. Потому что проблемы, которые возникают у Пенни и Клиффа, связаны с взрослением, а дети взрослеют не постепенно, а рывками, – я поняла это в последние пять месяцев, – а одна из прелестей нашей жизни как раз и состоит в том, чтобы принимать участие во взрослении наших детей: формировать их, подсказывать им, помогать, наставлять. До сих пор я была этого лишена, но всегда к этому стремилась. Ты только посмотри, Стефани, какие это прекрасные дети, любовь и жизнь так и бьет из них ключом, они такие смышленые, любопытные, любознательные. Это твоя заслуга. Твоя и Гарта. Еще до того, как я сюда приехала.
– Ну, по-моему, она просто уродина, – заявила Пенни. – Если хочешь, можешь искать ее, но я поеду и буду смотреть только на что-нибудь красивое, что можно будет нарисовать. Я хочу рисовать только красивое.
– Но ведь в мире есть много и некрасивого, – возразил Клифф.
– Но мне же необязательно это рисовать. Правда, мама?
– Во всяком случае, не сейчас, – ответила Сабрина. – Может, когда ты подрастешь и решишь стать художницей, будешь рисовать больше того, что встречается в окружающем мире, – доброе и злое, красивое и безобразное, счастливое и грустное.
– Но ты же сама так не делаешь, – запротестовала Пенни. – Вы с Мадлен не покупаете уродливые антикварные вещи, а только красивые.
Сабрина перехватила взгляд Гарта, в котором читалось лукавое выражение.
– Верно. А как по-твоему, много у меня было бы покупателей, если бы я покупала уродливые вещи?
– Нет, но никто не стал бы покупать мои картины, если бы они тоже были уродливыми.
– На мой взгляд, в искусстве дело обстоит иначе. Творцы художественных произведений выносят на наш суд свое видение мира, мы смотрим на их картины, скульптуры или книги и ищем в них то, что способны найти. Может быть, в каждом произведении искусства сокрыто столько значений, сколько людей рассматривают его, потому что каждый из нас смотрит на него по-своему. Иной раз то, что мы видим, помогает нам немного лучше понять окружающий мир или, возможно, лучше понять самих себя, понять, что мы собой представляем и чего хотим…
Пенни внимательно смотрела на нее, стараясь не пропустить ни единого слова.
– Тут дело обстоит сложнее, чем в случае с антиквариатом, – подытожила Сабрина. – Как-нибудь на днях мы снова поговорим об этом. – Зачерпнув ложкой несколько ягод земляники из стеклянной вазы, она положила их себе на тарелку. – Но мне давно хотелось поговорить об антиквариате, и, может, сейчас как раз самое время.
– Я, пожалуй, пойду смотреть телевизор, – сказал Клифф и отодвинул стул от стола.
– Нет, я хочу, чтобы ты остался, – сказала Сабрина. – К тому же утром тебе не разрешается смотреть телевизор, ты же знаешь.
– Ну да, но, мама, антиквариат…
– Понимаю, тебя это не интересует, но я хочу, чтобы ты побыл тут, потому что на самом деле мне хочется поговорить с вами о своих магазинах.
– «Коллектиблз», – сказала Пенни.
– Она сказала «магазинах», – поправил Клифф.
Сабрина кивнула.
– И о «Коллектиблз», и об «Амбассадорз», и о «Блэкфордз».
– Да, но два других в Лондоне, – произнес Клифф. – Ты же в них не работаешь, ты работаешь в «Коллектиблз».
– Но в каждом из них мне принадлежит половинная доля. Поэтому мне приходится следить за тем, что мы покупаем и продаем, сколько денег на этом зарабатываем, ну и так далее. А телефонных разговоров для этого недостаточно, владельцам нужно самолично осматривать свою собственность, по крайней мере время от времени.
В комнате, где они завтракали, воцарилась тишина. Потом Пенни воскликнула:
– Ты не можешь! Не можешь туда поехать!
– Ты едешь в Лондон? – решительным тоном спросил Клифф. – Ты не можешь этого сделать. Ты должна остаться здесь.
Пенни расплакалась.
– Мама, не уезжай! Пожалуйста, не уезжай! Пожалуйста, останься здесь!
Гарт с Сабриной переглянулись. Этого следовало ожидать, сказал каждый из них про себя.
– Ну вот что, – твердо сказал Гарт. – Послушайте-ка, что я скажу. Мама уезжает в Лондон ненадолго, на три-четыре дня, а потом вернется.
– В последний раз, когда ты поехала в Лондон, ты не вернулась, – громко произнес Клифф. – Прислала подарки, а сама не вернулась. Даже ничего нам не написала.
– Я вернулась, – тихо ответила Сабрина.
– Ну да, в конце концов вернулась, но до этого прошла целая вечность, и папе пришлось самому поехать за тобой.
– На этот раз он не поедет, – сказала Сабрина.
– Папа, ты ее отпускаешь? – решительно спросил Клифф.
– Удерживать не стану, если ты об этом спрашиваешь.
– А я бы удержал, будь она моей женой!
– А вот и не смог бы! – захныкала Пенни. – Мужья теперь уже больше не могут удерживать жен, и те могут делать все, что хотят.
– Тогда спроси у нее самой! – крикнул Клифф Гарту и сердито посмотрел на Сабрину. – Если бы ты на самом деле любила нас, ты бы никуда не поехала. Ни у кого больше нет матерей, которые ездили бы в Лондон. Они все сидят дома.
– Ты прислала мне краски и еще много чего, – сквозь слезы проговорила Пенни, – и они мне страшно понравились, но я не хотела их брать. То есть, я не хотела их брать, если это было все, что ты могла мне дать. Ты была нужна мне, а ты уехала и даже нам не позвонила!
Потому что ваш отец считал, что вы должны забыть меня, молча ответила Сабрина. Потому что была самозванкой, заняв место вашей матери, хотя вы даже не знали, что ее больше нет в живых, а у меня не было никакого права здесь находиться… пока он не понял, как я люблю вас, люблю его, не понял, что вы стали частью моей жизни. И тогда он приехал, чтобы забрать меня домой.
– …несколько дней, – тем временем говорил Гарт. – Я же вам говорю: три, самое большее четыре дня, только и всего. Речь идет о командировке, точно такой же, какие бывают у меня, когда я езжу на конференции. Я же всегда возвращаюсь обратно, правда? Вот и мама вернется.
