Текст книги "Паутина"
Автор книги: Джудит Майкл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 41 страниц)
– Но даже ты не играешь с опасностью, а просто творишь добро.
– Нет, это не так просто. Нет, Макс, я не могу сказать, что меня привлекает опасность, однако я признаю, что в ней таится множество соблазнов. Но ведь можно нарваться, как выражается современная молодежь.
– Что ж, пожалуй, ты испытываешь азарт в минуту опасности, и это относится ко всем нам. Наверное, для нас игра не стоит свеч, если она не связана с опасностью, или если мы не уверены, что в конце концов столкнемся с нею. – Он отогнул деревянную обшивку, которая, еле слышно скрипнула, отставая от гвоздей.
– Яна! – воскликнул Робер. Он бросился на колени, пока Макс отдирал остальное. – Дорогая! Моя дорогая Яна!
Она сидела между колесами ковшового автопогрузчика, опустив подбородок на колени и обхватив ноги руками.
– Робер? – Вскинув голову и щуря глаза, казавшиеся огромными на худом, маленьком личике, она невидящим взглядом посмотрела на него. Опустив фонарик, Робер помог девушке выбраться наружу. Опираясь на его руку, она слегка пошатнулась.
– Прошу прощения, я уже довольно долго здесь сижу.
– Когда ты узнала о таможенном досмотре?
– Часов шесть назад, и тут же снова забралась сюда. Я подумала, что чем скорее это сделаю, тем лучше.
– Умница, Яна. Познакомься, это мой друг, Макс Лакост. Нам нужно поблагодарить его за то, что ты сейчас здесь. Макс, это Яна Корли.
– Поговорим потом, – нетерпеливо сказал Макс. – Здесь еще что-нибудь осталось? Еда? Вода? Спасательные жилеты?
– Нет. Мы все убрали еще на борту судна, потому что у них могут быть собаки.
– Значит, если бы мы вас не нашли…
– Мне бы очень туго пришлось.
– Так, отлично. – Быстро оглядев контейнер изнутри, Макс снял с пояса молоток и приколотил обшивку на прежнее место. – Быстрее! – Он первым двинулся к лестнице, и они в темноте, ощупывая руками стены, быстро спустились на первый этаж.
Они пробыли на складе семь минут.
Закрыв дверь на ключ, Макс отдал Роберу кольцо с ключами.
– Вам с Яной нужно вернуть их на прежнее место, а я пока покараулю за углом. – Он тяжело дышал, ноги были, как ватные. Черт побери, я просто в отвратительной форме. Он посмотрел направо, налево, окинув взглядом пустынный причал, уходивший вдаль. Надо будет составить Сабрине компанию во время ее велосипедных прогулок, может, снова заняться теннисом. Когда мы уедем из Франции, я постараюсь войти в форму.
Дождавшись Робера и Яну, он двинулся первым, сделав знак, чтобы они шли следом. Завернув за угол склада, они оказались на соседней улице, а потом по аллее вышли на другую, ярко освещенную. Здесь по обеим сторонам тянулись бары, кафе и ресторанчики со стриптизом. На перекрестках торчали проститутки, не спеша прогуливались парочки; мужчина и женщина с младенцем за спиной обсуждали, где перекусить. Слышалась музыка из распахнутых дверей кафе. На тротуаре, где стояли столики, сидели мужчины и пили пиво, играли в карты, перекидывались шуточками с прохожими и проститутками. Те, послонявшись взад-вперед в поисках кавалера, возвращались на перекресток.
– Машина стоит там, – сказал Макс, но Робер, тронув за руку, остановил его.
– Может, сначала купим Яне что-нибудь поесть? До Кавайона ведь еще долго ехать.
– Я бы предпочел не мешкать. Ведь уже первый час. Яна, вы не могли бы потерпеть пару часов?
Он посмотрел на нее сверху вниз. На складе было темно, а теперь они стояли у ярко освещенного кафе. Всего несколько дюймов отделяло их от оживленно жестикулирующих и беседующих посетителей. Но Яна не обращала на них внимания, она смотрела на Макса, и, когда их глаза встретились, он понял, что его узнали.
Все они – выходцы из весьма обеспеченных семей. Разве я не говорил тебе этого?
Яна Корли, подумал Макс. Невысокого росточка, с белокурыми волосами, худенькая и очень хорошенькая. Судя по осанке и походке, она родилась и воспитывалась в богатой семье.
Они богаты и хорошо образованны. Они привыкли к роскоши и снисходительному отношению к себе в этом мире, где принято восхищаться богатством и почитать его.
Иными словами, она была человеком того же круга, что и Макс Стювезан. А он был там заметной и известной фигурой. Корли, снова подумал он. Он вспомнил, что когда-то встречался с кем-то по имени Корли – звали его то ли Ричард, то ли Рамсей, то ли Ральф, точно не помню, – у которого было несколько фабрик в Манчестере и дом в пригороде Лондона. Ему казалось, они встречались пару раз на приемах, которые Оливия Шассон устраивала у себя в саду. Яна могла там быть.
Разве можно было предполагать, что кто-то из опекаемых Робером романтически настроенных молодых людей узнает Макса Стювезана, когда нелегальным путем будет переправлен во Францию в контейнере фирмы Макса. И что сам он будет встречать этот груз?
Нет, невозможно.
Но так вышло. Потому что так, вообще-то, все время и выходит. Люди диву даются, когда случаются такие совпадения, но считают своим долгом отмахнуться от них, говоря «Как тесен мир…» Лишнее доказательство того, насколько странная штука – жизнь.
Но вот Макс Стювезан, тот самый, что сменил фамилию, отрастил бороду и покрасил волосы, тот Макс, что почти год не был в Лондоне, стоял сейчас на оживленной портовой улице Марселя, в половине первого ночи, в самый разгар июля, и смотрел в глаза белокурой девице, входившей в какую-то революционную организацию, и понимал, что она его узнала.
Они не отрываясь смотрели друг на друга, зрачки Яны расширились от удивления.
– Как вы сказали, вас зовут?
– Макс Лакост. – Его крупное тело застыло. Он боялся шевельнуться. Он ждет, что я сейчас раскрою обман, – подумала Яна. Она чувствовала нереальность происходящего; она страшно устала, все ее тело одеревенело, она была слишком возбуждена событиями, произошедшими за последние сутки. Теперь она стояла и разговаривала с человеком, которого последний раз видела с бокалом шампанского в руке на приеме, устроенном в саду поместья графства Кент. С человеком, которого все считали мертвым. Сейчас он как будто приготовился к тому, что она откроет его тайну. – Но зачем? – подумала она. Он ведь помогает Роберу, а на всем свете нет никого лучше Робера, и он, наверное, куда лучше меня знает, чем Макс занимается. К тому же, по словам Робера, именно он вытащил меня из Чили. Кем бы он ни был на самом деле, я не стану его разоблачать. Да и что это даст?
Она протянула ему свою узкую руку.
– Рада с вами познакомиться. Так, значит, это благодаря вам я здесь очутилась?
– Груз поставляется по заказу моей компании.
– И это ваши люди снабжали меня пищей и водой в Чили?
– Да.
– А вы сами только что спасли меня. Большое спасибо! Нет, правда. Наверное, вы очень цените Робера и то, что он делает.
– Мы с ним хорошие друзья, – ответил Робер. – Яна, может, мы возьмем тебе что-нибудь поесть?
– Нет, спасибо, Робер, я могу потерпеть. Сколько времени займет… А куда мы вообще едем?
– В Кавайон. Сегодня переночуешь у меня, а завтра вернешься в Лондон. До Кавайона отсюда два часа езды на машине, а поскольку за рулем Макс, может, и меньше. Но тебе нужно что-нибудь…
– Робер, мне ничего не нужно.
– Подождите меня минутку. – Макс зашел в кафе и вскоре вернулся с бумажным пакетом в руках, который отдал девушке. – Здесь бутерброды с ветчиной и кофе. Можете перекусить в машине.
– Спасибо. – Но он уже ушел вперед, и Яна с Робером прибавили шагу, чтобы не отстать.
Сев в машину, она жадно набросилась на бутерброды, выпила кофе, свернулась калачиком на заднем сиденье и уснула. Проснувшись, девушка поняла, что они уже в Кавайоне, потом поймала на себе долгий взгляд Макса, когда прощалась с ним. Робер поддерживал ее за талию, помогая подняться по лестнице и лечь на кушетку, застеленную простынями и легким одеялом. Наутро у них почти не было времени поговорить о работе, потому что нужно было ехать в Авиньон, а оттуда – самолетом в Париж, затем – в Лондон.
– Ты в отпуске, – сказал Робер. – Не будем говорить о работе. Ты провела в Чили восемь месяцев, этого более чем достаточно.
– Просто мне хочется знать, что вы думаете мне еще поручить.
– Пока ничего не думаю. Время есть, Яна, неужели тебе хоть немного не хочется пожить в свое удовольствие? Разве у тебя нет парня?
– Есть, но…
– Вот пока этим и займись. – Расцеловав в обе щеки, он прижал ее к себе. – Я так горжусь тобой. И еще я благодарен тебе: ты не даешь умереть надежде. А теперь иди, а то опоздаешь на самолет. Через несколько недель я тебе позвоню.
Он такой добрый, подумала Яна. Она так и сказала Алану вечером того же дня, когда они лежали в постели у него дома в Лондоне.
– Ему ничего не нужно для себя, он просто хочет, чтобы люди были счастливы. И чтобы повсюду царила справедливость.
– Готов биться об заклад, что ему тоже кое-что перепадает, – лениво потягиваясь, ответил Алан. Он лежал рядом и гладил ее тело. – Господи, ты так похудела, как будто вообще не ела восемь месяцев.
– Я ела тогда, когда ели крестьяне. Что это значит – ему тоже кое-что перепадает?
– А-а, это как игра в полицейских и грабителей, ковбоев и индейцев, плохих и хороших парней. Это для него куда интереснее, чем кропить все святой водой.
– Он делает не только это, еще он руководит школой.
– Значит, это куда интереснее, чем руководить школой.
– Конечно, интереснее. Он в самом деле считает, что может изменить мир к лучшему. Для всех, но в первую очередь для бедняков.
– Знаю, ты мне об этом все время твердишь. Хотя, знаешь, любому понравится жить интереснее: ощущение опасности или хотя бы волнение, возбуждение… И тебе нравится, иначе ты бы туда не поехала. Вообще-то, мне хотелось с тобой об этом поговорить.
Нет, подумала Яна, не сейчас. Ты мне нравишься, когда-нибудь я смогу полюбить тебя, но выходить замуж сейчас не хочу. Не хочу бросать то, чем сейчас занимаюсь. Мне ведь всего двадцать шесть, рано еще обзаводиться семьей.
Она подумала, о чем бы еще поговорить.
– Алан, ты помнишь Макса Стювезана?
– Да, он погиб при взрыве яхты. По-моему, в прошлом году, да?
– Тогда я тебе, пожалуй, кое-что скажу, только обещай, что это останется между нами.
– Как скажешь.
– Нет, правда, Алан, мне кажется, это должно остаться между нами.
– Тогда лучше не говори. А то, знаешь, я иной раз становлюсь ужасно разговорчив.
– Правда? Вот не знала! Ну что ж, тогда не буду.
– Но так бывает не всегда. Ради тебя я, пожалуй, помолчу. Раз уж сказала «а», говори «б». Это имеет какое-то отношение к Максу? Он ведь тертый калач, ему принадлежала компания «Уэстбридж». Помнишь эту историю?
– Да. Ты в самом деле никому ничего не скажешь?
– Клянусь честью титулованных предков.
– У тебя ведь нет титулованных предков.
– Да нет, один из них был герцогом, где-то в наших краях. Впрочем, я никогда не придавал этому особого значения. Мне всегда казалось, что все слишком уж носятся с этими титулами. Господи, да посмотри на того же Дентона Лонгуорта. Неужели тебе может прийти в голову, что он дворянин?
Яна рассмеялась.
– Нет, такое даже и в сказочном сне не приснится. А ты видишься с ним в последнее время?
– Да, довольно часто. Мы члены одного клуба. Ну и встречаемся на всяких вечеринках, как обычно. Хотя, знаешь, когда тебя там нет, все кажутся такими занудами. Так вот, у Дентона все в порядке. Они ведь с Максом были близкими друзьями.
– Я этого не знала.
– Ну, я, вообще-то, тоже, но он чуть с ума не сошел, когда Макс погиб. Он не отставал от полиции, требуя выяснить, погиб Макс на самом деле или нет, постоянно твердил, что Макс не из тех, кого легко отправить на тот свет, что он родился под счастливой звездой, ну и так далее в том же духе. Никогда не видел, чтобы человек так горевал, как он. Так что ты собиралась мне рассказать по секрету про старину Макса.
– Ну… словом, я видела его во Франции.
– Ты хочешь сказать, видела его привидение? Слушай, Яна, ты же не веришь в привидения.
– Я видела Макса Стювезана. Он не погиб. Он жив-здоров, живет в Кавайоне… хотя, вообще-то, я не уверена, что он там живет, он отвез туда нас с Робером, а сам потом уехал. Но он, наверное, живет где-то поблизости, потому что, когда мы уезжали из Марселя, сказал, что поедет домой. Он совершенно не изменился, если, конечно, не считать бороды. Кроме того, по-моему, покрасил волосы. Раньше они у него были, по-моему, рыжие?
– Да, с сильной проседью, – с отсутствующим видом сказал Алан. – А ты уверена, что это был Макс?
– Конечно, уверена. Я несколько раз видела его в гостях у Оливии… Вообще-то, в первый раз я видела его много лет назад, там еще был Дентон с Сабриной… это его жена, ты знаешь, да? Потом они развелись. Так вот, я видела Макса несколько раз в гостях у Оливии, а потом еще в газетах были его фотографии в связи с той историей, которая приключилась с «Уэстбридж». Все это очень странно…
– Странно? Уму непостижимо! С какой стати ему нужно, чтобы все считали, будто его нет в живых? Может, он сам не знает, кто он есть. Может, он лишился памяти.
– Нет, он понял, что я узнала его. Он стоял и ждал, что я ему скажу.
– Ну и что же ты сказала?
– Ничего. Алан, он помогает Роберу, ведь это он вытащил меня оттуда. Я перед ним в долгу. А переправили меня в контейнере его компании. Если бы меня нашли, его могли бы отдать под суд.
– Он бы, наверное, выкрутился. Сказал бы, что понятия не имеет, как ты там оказалась.
– Все равно ему бы пришлось выкручиваться. Я уверена, у него солидная компания и он не занимается контрабандой, как в случае с «Уэстбридж»…
– Но он же нелегальным путем вывез тебя оттуда.
– Это совсем другое дело. Он сделал это из добрых побуждений. Ради Робера.
– Если тебя интересует мое мнение, то, по-моему, все это звучит очень странно. Что-то не похоже на Макса Стювезана, чтобы он обхаживал какого-то священника и помогал бороться за права бедняков.
– Но это в самом деле был Макс, он делает добрые дела, и именно поэтому я решила ничего не говорить. Может, он пытается оправдаться в собственных глазах после той аферы с «Уэстбридж», а если это так, то почему не дать ему такую возможность? Словом, у меня нет никакого права предавать его, я не собираюсь этого делать. Да и ты тоже.
– Нет, конечно, нет. Хотя, знаешь ли, это не очень справедливо по отношению к тем людям, которым он дорог, они должны были бы знать…
– Алан! Ты ведь обещал!
– Да, знаю, но, видишь ли, репортеры… полиция… такие люди действительно не должны ничего знать, Но как же его друзья?
– Если бы он хотел, чтобы они знали, то сам давно бы сообщил.
– Знаешь, не так-то просто взять трубку телефона и сказать: «Привет, старина, это Макс Стювезан. Ты думаешь, что меня уже столько месяцев нет в живых, но дело в том, что…»
Яна рассмеялась, но на душе у нее стало неспокойно.
– Ты обещал, что все останется между нами.
Он пожал плечами.
– Как скажешь. А теперь, может, хватит о Максе? Я не видел тебя восемь месяцев и, по-моему…
– Да, – сказала Яна и обвила его шею руками. – Да, это было бы чудесно.
– И ты останешься у меня на выходные?
– Да. Я сказала родителям, что приеду в понедельник.
– Ну, тогда можно выбросить всю эту историю из головы. До понедельника еще целых три дня.
В середине следующей недели, отправившись в клуб, Алан случайно встретил там в баре Дентона Лонгуорта и по большому секрету рассказал тому, что, оказывается, его закадычный друг Макс Стювезан жив-здоров и живет во Франции, где-то неподалеку от Кавайона.
Глава 15
Гарт запер на ключ пробирки с пробами крови мышей в холодильнике кабинета, запер сам кабинет, вышел из биологического корпуса, с треском захлопнул и запер эту дверь. Вне себя от гнева и огорчения, он почти бежал по территории университетского городка. Он был зол на Лу, на самого себя и так расстроен внезапным предательством, что ему казалось, будто он получил удар ниже пояса. Хотя был уже первый час ночи, влажный и жаркий воздух казался плотной завесой. Ветерка, который обычно дул со стороны озера, не было; уличные фонари расплывались во влажной атмосфере, а деревья словно поникли и погрузились в сон. В университетском городке царила такая тишина, что шаги Гарта гулко отдавались по вымощенной булыжником мостовой аллеи. В окнах студенческого общежития горел свет, и он мысленно представил себе студентов, веселившихся сейчас, поздно вечером в пятницу, на дружеских пирушках или склонившихся над книгами за письменными столами и в креслах. Может быть, за одним из этих окон Лу Чжэнь пишет сейчас домашним письмо о том, что глубокоуважаемый профессор Андерсен собирается на днях отослать его работу в научный журнал; что многие годы тяжелого труда и самопожертвования увенчаются, наконец, всеобщим признанием и триумфальным возвращением в Китай.
Почти триумфальным, мелькнула у Гарта мысль. Глубокоуважаемый профессор допустил оплошность, поставил свою подпись под фальшивкой и почти отослал ее по назначению, чтобы все увидели, с чем имеют дело.
Не может быть, чтобы, Лу ничего не знал.При этой мысли Гарт резко остановился. С какой стати ждать до завтра? Нужно сказать ему, что я обнаружил, сказать, что его работа не будет опубликована и что здесь ему больше не место.Он повернулся и пошел к студенческому общежитию, но ноги, словно налитые свинцом, не слушались. Вскоре он остановился. Ему вновь захотелось пойти домой и поговорить с Сабриной.
Повернув, он не спеша прошел через высокие готические ворота в дальнем конце университетского городка, мимо спящих домов и направился по пустынным улицам домой. Его дом сиял светом: на крыльце ярко горели фонари, причудливой формы окна спальни на верхнем этаже манили его. Открыв входную дверь, он вошел в дом и через две ступеньки понесся вверх по лестнице. Сабрина стояла посреди спальни и, увидев его, двинулась навстречу, обняла его и поцеловала. Он почувствовал, что напряжение постепенно спадает.
Она улыбнулась ему.
– Кофе и торт в библиотеке. Может, ты хочешь выпить?
– Сначала что-нибудь выпью, а потом кофе. Спасибо, любовь моя.
Обняв друг друга за талию, они сошли по лестнице вниз. Гарт чувствовал ее гибкое тело под тонким шелком платья, мягкую грациозность, с которой она передвигалась, силу, с которой прижимала его к себе, стараясь идти с ним в ногу. Он не переставал удивляться тому, что всякий раз, когда он приходил домой, ярко горел свет и его ждала любящая женщина.
– Господи, как же хорошо с тобой! Я так зол, черт побери, что единственное, чего мне хочется – это поговорить обо всем с тобой.
Войдя в библиотеку, он приготовил виски с содовой и бросил в бокал несколько кубиков льда. Сабрина включила настольную лампу, и ее мягкий свет осветил знакомые контуры мебели, книги, иллюстрированные и научные журналы, кипами лежавшие на столах и на полу. У Гарта вырвался вздох, словно он оказался в храме.
– Ну, как там Пенни? Александра осталась дома, когда ты за ней поехала?
– Да. Надеюсь, она неплохо провела время, хотя ничего не сказала. Надо будет спросить у нее завтра. – Налив в чашки кофе из термоса, она свернулась калачиком в углу дивана. – А теперь рассказывай. Что случилось с Лу?
– Он смошенничал при подведении итогов своей работы. Проведенный им эксперимент оказался неудачным, но он написал, что все прошло нормально. Работа прекрасно задумана, великолепно изложена, но насквозь лжива.
– Подожди. Эксперимент оказался неудачным, или он допустил ошибку при его проведении?
– Эксперимент не дал желаемых результатов. Да и не мог дать. – Гарт задумчиво посмотрел на нее. – Ты, похоже, не слишком удивлена.
– Нет, удивлена.
– Но не шокирована. Ты ведь никогда ему не доверяла, не правда ли?
– В последнее время – да. Хотя мне и в голову не могло прийти ничего подобного. Просто мне казалось, что он постарается, чтобы все лавры достались ему одному, что он использует тебя для того, чтобы сделать себе имя. Так мне казалось.
– Так и вышло. Мне нужно было раньше обо всем догадаться. Порой у меня возникали тревожные предчувствия, но Лу был так во всем уверен, да и я сам был уверен в нем,потому и не вмешивался в его работу. А сегодня вечером я позвонил Биллу Фарверу, и он мне сказал, что они столкнулись с теми же проблемами, которые беспокоили и меня. Лу знал о них, ведь я еще раньше говорил ему об этом, и неминуемо должен был столкнуться с ними по ходу работы, но, судя по всему, отмахнулся. Он мог позвонить Биллу или кому-нибудь из других биологов, занимающихся аналогичными проблемами у нас в стране, чтобы сопоставить данные исследований, но он, черт побери, проявил такое высокомерие…
– А что бы они ему сказали? Разве в этой области науки нет жесткой конкуренции?
– Да. Ты права. Наверное, они бы ему ничего и не сказали. Но если бы он потрудился спросить, я бы давным-давно позвонил Биллу. Я не уделял ему достаточно внимания, теперь я это понимаю. Но ему нужно было лишь попросить меня выяснить, по каким направлениям ведутся исследования другими учеными… Он же знает, что я бы сделал это. Но он, черт побери, был так уверен, что тот путь, по которому идет он сам…
– Или он просто боялся.
Воцарилось молчание.
– Возможно, но, по-моему, он был абсолютно уверен в том, что нашел правильный ответ. Словно лошадь в шорах, которая не видит, что творится вокруг. А может, верно и то и другое: его охватил страх, к тому же он не из тех, кто ставит под сомнение собственные теории. Но ведь после того, как эксперимент оказался неудачным…
Он принялся ходить взад-вперед по библиотеке, чувствуя, что Сабрина не сводит с него глаз. Гарту нравилось то ощущение, что он постоянно в поле ее зрения. Словно тебя обнимают, ласкают, убеждая быть таким, как есть, без всякой рисовки. Все это потому, что она любит его таким, и всегда будет любить. Вот она – беззаветная любовь, подумал Гарт, ловя на себе ее ясный взгляд, от которого он чувствовал себя гораздо лучше, чем без него.
Не находя себе места, он расхаживал взад-вперед, прикасаясь пальцами к полкам, столам и обходя груды книг на полу.
– Самое ужасное, черт побери, в том, что он надеялся – ему все это сойдет с рук. Он работает в одной из самых передовых областей науки. Сотни ученых готовы повторить эксперименты, как только их результаты будут опубликованы, чтобы, опираясь на них, идти дальше. Он ведь знал, что его эксперимент никто повторить не сможет, потому что он провалился, но все же стоял на своем. Он возвел изящное здание на прогнившем фундаменте, как будто главное – изящество, а все остальное не важно. А я не обратил на это внимания. Мне нужно было встречаться с ним каждую неделю, заставляя его объяснять и отстаивать каждый тезис, связанный с опытами. Но я доверился ему. Проявил беспечность.
– Не думаю, – задумчиво ответила Сабрина, – что ты – первый ученый, который с этим сталкивается.
У Гарта вырвался грустный смешок.
– Да, ты права. Конечно, я не первый, кто с этим сталкивается. Но и не последний: всегда находятся люди, выдающие желаемое за действительное, если они приходят к выводу, что зашли в тупик. Никогда не понимал, как им это удается, так же, как никак не могу понять, чем руководствовался Лу, но знаю, что такие есть. Их имена порой мелькают даже на первой полосе «Нью-Йорк Таймс». Там же, кстати, «красовалась» бы и моя фамилия, если бы я отправил работу Лу в редакцию журнала. И тогда я уже не стал бы директором Института генной инженерии ни здесь, ни где-либо еще. В таком случае мне бы крупно повезло, если бы удалось остаться на преподавательской работе. На Клаудию стали бы давить, добиваясь, чтобы она от меня избавилась.
Он внимательно посмотрел на камин, аккуратно вычищенный накануне лета.
– Я так им гордился.
Уловив нотки отчаяния в его голосе, Сабрина почувствовала жалость к нему.
– Он делал все, чтобы ты им гордился. Ты же не мог знать, что он пойдет на такое.
– Но он ведь лгал не только в своей работе! Он не только сфальсифицировал результаты своих научных исследований, он поставил под угрозу всю свою карьеру, да и мою тоже. Это навредило бы всем нам. Сколько вечеров он сидел у нас за столом, делал вид, что ему нравится, что его принимают как своего в нашей семье… здесь он еще раз солгал.
– Ему на самом деле это нравилось. – Сабрина подошла к мужу. – Он скучал по своей семье, ему нравилось проводить время в кругу нашей семьи, да и все мы ему тоже нравимся. Он обожает тебя, Гарт. Помнишь, как-то раз я говорила тебе об этом? Я наблюдала за ним, когда он смотрел на тебя, и, знаешь, он души в тебе не чает. Поэтому мне и не дает покоя вопрос… ты уверен, что он отдавал себе отчет, каковы последствия того, что он делает?
– Он ведь работал вместе с другими учеными. Он очень умен. Уверяю тебя, он все понимал.
– Может быть, когда ты будешь с ним разговаривать, стоит попробовать выяснить, о чем он думал, вместо того чтобы с ходу предъявлять ему обвинения. Возможно, он просто не все продумал. У меня в голове не укладывается, что он преднамеренно поставил твою карьеру под угрозу.
Гарт задумался.
– Не знаю. Возможно. Скорее всего, он знал, что делает, и жалел об этом, но пренебрег этими чувствами. Он испытывал давление со стороны семьи и правительства. Ладно, завтра утром все узнаем. – Он заключил ее в объятия. – Знаешь, единственное, что помогло мне успокоиться сегодня вечером, – это сознание того, что можно вернуться домой, к тебе. Ты помогаешь мне мыслить четко. Трудно все время убеждать себя, что в наших силах внести упорядоченность в ход событий: то одно, то другое не так. Но ты помогаешь мне достичь этого в любом случае, помогаешь мне в это поверить…
Как никто никогда не помогал мне в жизни.В голове пронеслась эта мысль, но он не смог выразить ее вслух. Гарт так и не смог сказать, что они со Стефани перестали понимать друг друга давно. Многие годы они жили рядом, но без взаимной опоры, без ощущения собственной значимости – такого необходимого чувства в этом постоянно меняющемся мире. Но с Сабриной у них все иначе.
– …и мне все время хочется благодарить тебя, – продолжал он, – говорить о том, что ты значишь для меня каждый день, каждый час…
– Но ведь и ты столько же значишь для меня. И всякий раз это ощущение кажется новым, изумительным, настолько удивительным, что меня переполняет благодарность, потому что я там, где и хочу быть, я с тобой и не хочу быть ни с кем другим, и я так счастлива от того, что люблю тебя…
Он прижался губами к ее губам, Сабрина обвила руками такие знакомые плечи мужа и всем телом прильнула к нему. Тело Гарта казалось ей давно знакомым, так же, как и комнаты, и освещенные окна этого дома. Сближаясь все больше с каждой неделей и каждым месяцем, они проникались все большей уверенностью, что их чувство принадлежит только им одним, что оно не имеет ничего общего с ощущением шаткости, которое бывает при обмане. Они поцеловались и застыли, заключив друг друга в объятия, без усилий слившись воедино, словно два пловца, плавно погрузившиеся в воду. Им казалось, что их тела невесомы, почти бесплотны. Они отчетливо сознавали собственную индивидуальность и это ощущение вызывало у них восторг и уверенность в собственных силах. Они чувствовали, что они разные, но тем большую радость они находили в мысли, что каждый из них нужен другому, как половинки чего-то целого.
– Пойдем наверх, – пробормотал Гарт, – а не то я возьму тебя прямо здесь, на ковре. Я хочу тебя весь вечер.
Сабрина рассмеялась.
– Весь вечер ты думал только об этом мошенничестве.
– Только отчасти. Все мои мысли были заняты тобой. И так всегда, что бы я ни делал. – Продолжая обнимать ее за талию, он повернулся и направился к лестнице, ведущей наверх.
– Подожди, надо выключить свет…
– Миссис Тиркелл выключит утром. Ты ведь хотела, чтобы я привык к тому, что меня балуют. И вот смотри, каким способным учеником я оказался.
Сабрина снова рассмеялась, и в ее смехе были нотки такой любви, наслаждения и восторга, что Гарт ощутил прилив вдохновения и удовлетворения. Если мужчина способен дать такое ощущение женщине, которую любит, значит, он способен на все что угодно.
Спальня была вся залита лунным светом, только по углам затаились тени. Разноцветное стеганое одеяло мягко переливалось приглушенными красками на белоснежном фоне кровати. Сабрина отбросила одеяло и они легли на прохладные простыни. В комнате тоже было прохладно. Словно впервые они принялись ласкать друг друга губами и руками, а потом Гарт овладел ею так легко и естественно, как будто они просто лежали и разговаривали. Их тела сплелись воедино, словно голоса в библиотеке. Но мы же на самом деле разговариваем, мелькнула у Сабрины мысль. Чтобы мы ни делали, где бы ни находились, мы все время разговариваем друг с другом. Но для полноты ощущения нужно, чтобы мы были вместе.
– Да, любовь моя, – улыбнувшись ей, сказал Гарт и прижался губами к ее губам.
Они не спали почти до рассвета, и эти часы, проведенные вместе, стали для Гарта лишним подтверждением того, как она ему нужна, причем не только тогда, когда происходит что-то ужасное, но и тогда, когда все в порядке. Он обнимал ее с жаром, сознавая, какой катастрофой было бы для него потерять ее, и по ее реакции видел, что и она неотступно думает о том же: может случиться нечто, что разлучит их. Болезнь, смерть, а может, какое-то непредвиденное событие или безумие. Ведь благодаря одному такому безумию их свела судьба меньше года назад. Теперь они словно запутались в странной паутине, случайность причудливо соединена с вероятностью. Их любовь и страсть разгорались все сильнее, по мере того как возрастало ощущение, что возможны всякие неожиданные перемены. Они вели себя все безрассуднее.
Наутро, шагая по территории университетского городка, Гарт вспоминал прошедшую бурную ночь и улыбку на устах Сабрины утром. От недосыпания в голове слегка шумело. Он был настолько ослеплен любовью, что казалось непостижимым: в мире существуют такие понятия, как обман, страх, столкновение непримиримых интересов. И подкуп конгрессменов, подумал он, имея в виду не предстоящую через несколько минут встречу с Лу Чжэнем, а их с Клаудией поездку в Вашингтон через две недели. Он думал об университете, о процедуре предоставления субсидий, о тех научно-исследовательских проектах, которые давали конкретную отдачу, и о тех, которые заходили в тупик, о студентах, которым нужно было уделять время и которые вправе были рассчитывать на максимум того, что он мог им дать. Все это было составной частью мира, в котором жили они с Сабриной. Но ничто, торжественно произнес он про себя, словно давая обет, никакие проблемы или сиюминутные соображения не должны вставать между ними. Они будут бережно относится друг к другу и не допустят, чтобы что-нибудь встало между ними.
Он заранее позвонил Лу и попросил, чтобы тот зашел к нему в десять часов. Взбежав по лестнице, он увидел своего аспиранта, который стоял у входа в кабинет.
