Текст книги "Паутина"
Автор книги: Джудит Майкл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 41 страниц)
– Я не хотел ставить на вашем муже крест.
– Лу, хватит лгать самому себе! Боже, неужели вы не можете принимать все таким, как есть, и перестать полагаться на фантазии? – Она всмотрелась в его печальное лицо. – Готова биться об заклад, что вы в состоянии это сделать. Готова поспорить, что поздно ночью, когда рядом никого нет и вы остаетесь в тишине наедине со своими мыслями… так вот, готова поспорить, что вы признаетесь самому себе, что ваши научные исследования провалились. Днем вы, может, и отгоняете такие мысли, но я готова биться об заклад, что поздно ночью, когда остаетесь один, вам приходится признавать правду.
Он сердито посмотрел на нее.
– То, что я говорю самому себе поздно ночью, – мое личное дело.
– Да, конечно, – тихо ответила Сабрина. – И вы, и я это знаем.
Через несколько минут вернулся Гарт.
– Он сейчас приедет. Завтра он посадит тебя на самолет, вылетающий в Китай, – добавил он, обращаясь к Лу. – Как только ты приедешь к нему домой, сразу позвонишь родителям и обо всем им расскажешь. Если из-за тебя у него возникнут неприятности, мы позвоним в полицию.
Они сидели и молча ждали, пока не услышали, как к дому подъехала машина. Сабрина и Гарт, встав по обе стороны от Лу, вместе с ним направились к выходу и провожали машину Сяо Мэня взглядом до тех пор, пока она не исчезла за поворотом.
– Господи, сколько сил потрачено впустую, и все из-за чудовищного самомнения, – сказал Гарт. – Вспомнить только, какие он подавал надежды, какие строил планы на будущее…
– И надежды, и планы еще могут сбыться, – сказала Сабрина, потом взяла его под руку, и они направились обратно в гостиную. – Может быть, после всей этой истории он, наконец, повзрослеет.
– Что-то с трудом верится.
– Ну и пусть. Сейчас я настроена очень оптимистично.
– Ты меня удивляешь.
– Ничего странного тут нет. Посмотри, что нам довелось пережить. Сначала Леглинд, потом неприятности у Пенни, у Клиффа, теперь вот еще Лу. По-моему, мы неплохо со всем справились. Особенно с этой дикой историей: никто не пострадал, только на потолке небольшая царапина. Так что нам есть за что быть благодарными судьбе.
Он улыбнулся.
– Да, есть. – Усевшись в кресло, он притянул Сабрину к себе и усадил ее на колени. – Я сам много об этом думаю. О том, как много у нас есть, о том, что всегда нужно об этом помнить и не забывать.
Они поцеловались, но Сабрина тут же выпрямилась и положила руки ему на плечи.
– Мне нужно кое-что тебе сказать. Может быть, это надо было сделать раньше, но я решила подождать до тех пор, пока не буду уверена, что все сделано. Так вот, я продаю «Амбассадорз», Гарт. Его, да, кстати, и «Блэкфордз» тоже, покупает Александра. Через пару недель мы с ней должны будем подписать все бумаги. А ее друзья покупают дом на Кэдоган-сквер. Все будет окончательно оформлено в декабре.
Гарт испытующе посмотрел на нее.
– И магазин, и дом. Ты отказываешься от всего сразу. Ты уверена, что все делаешь правильно?
– Да. Я много думала об этом. Мне не нужны две жизни, дорогой, мне вполне хватает одной, да еще такой бурной.
Он усмехнулся, и они снова поцеловались. Тут как раз по лестнице сбежали Пенни и Клифф.
– Ой! Извините, – сказал Клифф и смущенно попятился.
– За что ты извиняешься? Ты нас нисколько не побеспокоил, нам хорошо вместе. – Гарт улыбнулся детям. Щеки у них зарделись румянцем, в глазах появилось то странное сочетание удовольствия и замешательства, которое дети испытывают, видя, как родители заключают друг друга в объятия. Он обвел взглядом притихшую гостиную, мысленно представил остальные комнаты в доме и понял, что это и в самом деле пристанище от жизненных невзгод. Подумав об этом, он повернулся к жене, которая только что сделала в жизни выбор, и еще крепче прижал ее к себе, пока она не склонила голову ему на грудь.
– Мой дом – моя крепость, – пробормотал он.
Сабрина улыбнулась.
– Твоя и твоей семьи.
Глава 16
На дворе стоял сентябрь. После поездки Макса в Марсель прошло уже две недели. Однажды, войдя в гостиную, Стефани заметила, что со стен исчезли три полотна, в том числе и картина Леона Дюма, с изображением Малых Альп. Макс разговаривал по телефону в кабинете, когда она вошла и остановилась на пороге в ожидании.
– Макс, куда девались картины?
Он удивленно взглянул на нее: все, что он делает, по-видимому, должно быть очевидно для каждого.
– Я отослал их.
– Зачем?
Последовала секундная пауза.
– Чтобы их почистили.
– Почистили?
– Ну, скажем, приняли на хранение. – Он отодвинул кресло от письменного стола. – Садись, Сабрина, мне нужно с тобой поговорить.
– Ой, только не здесь. – Она инстинктивно насторожилась, уловив в его голосе что-то непривычное. – Может, прогуляемся? Мы никогда с тобой не гуляем. Сегодня такое изумительное утро, и мне не хочется сидеть дома.
Он пожал плечами.
– Как скажешь.
Он обнял ее за талию, и они вышли из дому. Миновав террасу, Стефани и Макс направились по выложенной плитами дорожке к въездным воротам. Солнце начинало припекать. Они шли по дорожке, вдыхая воздух, напоенный теплом и ароматами лаванды, тимьяна, поздних осенних роз.
– В последнее время мне часто приходилось оставлять тебя одну. Извини.
– У тебя ведь много дел. – Стефани была даже благодарна ему за то, что каждый вечер он допоздна засиживается в кабинете. Для нее это был предлог избегать его ласк. Сейчас, глядя на него, она увидела, что у него прибавилось морщин, и они так заметны в ярких лучах солнца. Она ощутила вдруг прилив симпатии к нему.
– Тебя что-то беспокоит. Ты об этом хотел со мной поговорить?
– Да, но не на ходу. Так я не могу с тобой разговаривать.
– Да нет, Макс, можешь! Просто ты предпочитаешь делать все так, как заранее наметил, сидя в кабинете. Тебе нужно, чтобы всегда все шло по-твоему. – Она сделала паузу, но он молчал. – Куда ты отправил картины?
Вместо ответа он взял ее руку, в очередной раз поразившись такой проницательности. Он почему-то уверовал в то, что женщина, потерявшая память, будет с трудом улавливать подтекст сказанного и разбираться в мотивах поведения человека, привыкшего к недомолвкам. Сейчас Макс ловил себя на мысли, что подсознательно боится ее, ее интуиции.
– Извини, – ответил он. – В последнее время я строил планы, касающиеся и тебя тоже, но мне не хотелось выкладывать их сразу. Мне казалось, резкие перемены могут тебе не понравиться.
– Так иногда бывает. А о каких переменах идет речь?
– Это связано с моей работой. И с нашим домом.
Дойдя до конца дорожки, они свернули и направились вдоль обрыва. В двух шагах от них утес отвесно уходил вниз. Его склон был усеян низкорослым кустарником, пнями и серыми, словно помятыми валунами, едва выступавшими из земли. Через несколько минут они подошли к ограде из серого камня. За ней виднелась старинная каменная церковь, прямоугольной формы, со шпилем и без окон, с маленькой колокольней. Макс толкнул деревянную калитку, она отворилась, и они оказались в крошечном дворике, посреди которого росло огромное раскидистое дерево. Вдоль каменной стены тянулись могилы с надгробными плитами, отшлифованными за многие столетия природой. Они присели на скамеечку под деревом, Макс обнял Стефани за плечи и поцеловал в затылок. Они молчали. Но сидеть на одном месте было для него непривычно, поэтому, слегка отстранившись, он посмотрел на нее.
– Ты ведь здесь раньше бывала.
– Да, об этом месте мне рассказал Робер. Здесь хорошо думается, приговаривал он. Макс, расскажи, что это за место.
– Я и не знал, что Робер имел в виду именно его. А церковь заперта?
– Да.
В тени дерева царили прохлада и покой, ни единый звук не нарушал тишину.
– Здесь есть где спрятаться, – пробормотал он. – Если, конечно, не считать того, что выбраться отсюда невозможно.
– А нам что, нужно прятаться? – В воцарившейся тишине было слышно, как у Стефани вырвался нетерпеливый вздох. – Так куда ты отправил картины?
– На склад в Марсель.
– Зачем?
Озираясь, он вдруг увидел мужчину в кожаной куртке, черных рабочих штанах и черной шляпе с опущенными полями. Тот как раз входил во двор. Встретившись взглядом с Максом, он кивнул, не спеша подошел к каменной стене и стал смотреть поверх нее вдаль, на крыши Кавайона.
– Давай вернемся. – Взяв Стефани за руку, Макс вывел ее через деревянную калитку на тропинку, и они двинулись к дому. По дороге он то и дело оборачивался. Они проходили мимо каменных стен с высокими воротами из кованого железа. За воротами были видны сложенные из камня дома посреди обширных садов с фонтанами, статуями и исполинскими деревьями. Залитые солнцем камни на фоне голубого неба, казалось, сами излучали свет; лепестки роз бросали на них золотые и розовые блики, а листья платанов – темно-зеленые, почти черные. Гармония чистых и мягких красок окружающей природы растрогала Макса до слез. Обернувшись, он увидел, что на тропинке сзади никого нет, но он так и не смог расслабиться. Ускорив шаг, они достигли своего дома.
– Я сейчас отправляю кое-что из вещей на склад, чтобы потом их переслали на новое место.
– Ты что, собрался уезжать? Но почему? Мы что, уезжаем из Кавайона?
– Сабрина, мы ведь уже говорили об этом. О тех местах, где ты еще не бывала, где еще красивее, чем здесь. Пора нам посмотреть другие страны и города… С какой стати ограничивать себя только этим Богом забытом уголком?
– Я так не думаю. Мне нравится Кавайон, здесь ведь мой дом. Это единственный дом, который у меня есть.
– У тебя будут и другие. Мы с тобой сами об этом позаботимся.
– Мне не нужны другие.
– Может получиться так, что выбирать тебе не придется.
Стефани вырвала руку.
– Нет, я буду выбирать сама. – Они подошли к воротам, и Макс хотел было уже войти.
– Может, постоим здесь? Почему обязательно нужно идти?
Он взял ее за руку.
– Ближе к дому я чувствую себя спокойнее.
– А я нет, – Стефани задумалась о Леоне: вот они ласкают друг друга под сенью деревьев неподалеку от Сен-Сатюрнина, вот завтракают на солнечном берегу Сорг, а река лениво катит мимо них свои воды; вот проезжают на велосипедах мимо причудливо переплетенных побегов виноградников, сгибающихся под тяжестью гроздьев. Леон был для нее свежим воздухом, солнечным светом, серебристым серпом луны, теплой, влажной землей. А когда они бывали вместе, они были словно плоть от плоти земли, черпая силы у нее и друг у друга. Макс – это совсем другое. Это – недомолвки, замкнутость, тайные козни, искусственность. Макс не был плотью земли, потому что чувствовалось: он полон решимости заставить ее служить себе.
Войдя в гостиную, он присел на диван и подвинулся, приглашая сесть Стефани, но она пристроилась на подлокотнике кресла.
– Я никуда не уеду из Кавайона, Макс.
– Нет, уедешь. – Он выдержал ее взгляд, словно желая подчинить ее своей воле. – У тебя же нет никого, кроме меня. Неужели ты думаешь, что та женщина в магазине будет нянчиться с тобой до бесконечности, пока ты не овладеешь профессией? Неужели ты думаешь, что во всем городе найдется человек, которому не все равно, жива ты или нет.
– Роберу не все равно.
– Робера тут может и не оказаться.
Вскинув голову, она пристально посмотрела на него.
– Робер что, тоже уезжает из Кавайона?
– Не сейчас. Но, возможно, ему придется уехать.
– Почему?
– У него есть свои на то причины.
– А какие причины у тебя?
Подойдя к бару, Макс наполнил бокал. Стефани удивленно вскинула брови.
– Ты же не пьешь спиртного по утрам.
– А сегодня что-то хочется выпить.
– Это потому, что тебе не хочется отвечать на мои вопросы. Макс, скажи мне все, что считаешь нужным. Нельзя же все время откладывать. Я должна все знать. В том числе… – неожиданно для себя добавила она, решив вдруг, что их разговор развивается как бы по заранее написанному сценарию. – …и то, каким образом ты зарабатываешь деньги.
Судя по тому, как он искоса взглянул на нее, она застала его врасплох.
– Ты что, не веришь тому, что я говорил тебе раньше?
– Нет. Ну разве что отчасти. Но я никогда не верила, что ты рассказываешь мне все до конца. А теперь хочу, чтобы рассказал.
Выдержав паузу, он пожал плечами.
– Ну что ж… – Снова подойдя к креслу, он сел и принялся внимательно разглядывать свой бокал. – В Марселе есть один человек, который работает на меня. Он художник, великолепный гравер, который…
– Как его зовут?
Макс снова помедлил.
– Эндрю Фрик. Поскольку я отвечаю за его безопасность, это имя никогда больше не должно упоминаться.
– Отвечаешь за его безопасность? Он скрывается от полиции?
– И от нее в том числе. Эндрю изготавливает клише для печатания денег. Причем превосходного качества. А я продаю эти деньги в громадных количествах клиентам по всему миру. Одни используют их для собственных нужд, другие – чтобы свергнуть правительство в своих странах посредством подрыва национальной валюты, третьи – чтобы вызволить заключенных из тюрем, снабдить оружием свои армии. А, бывает, на них строят, строят и школы.
– Ты изготавливаешь и продаешь фальшивые деньги. – Ей вспомнились: запертый на ключ письменный стол, постоянная замкнутость Макса, собственные догадки о чем-то противозаконном. В горле у нее стоял комок. Внезапно в голову пришла мысль, и она спросила:
– Как же ты переправляешь эти деньги?
Он не ответил, и, помедлив, она ответила сама:
– Под видом грузов. Вместе со строительной техникой.
– Да.
– Ты занимаешься контрабандой.
– Да.
– Почему?
– Потому что суммы настолько крупные, что везти их с собой слишком неудобно, а в багаже их могут обнаружить таможенники…
– Нет, я хотела спросить, почему ты этим занимаешься? – Она посмотрела на него, пытаясь угадать, о чем он думает. Она прожила с ним больше восьми месяцев, и была рада, что между ними появилось доверие, что всегда можно положиться на него. Но она никогда не имела ни малейшего представления о том, что у него на уме. Взгляд его серых глаз был неизменно бесстрастен и непроницаем даже тогда, когда они любили друг друга.
– Почему, Макс? Ведь на самом деле тебе это не нужно, не правда ли? Неужели нельзя заработать столько же или, если уж на то пошло, достаточно много денег для того, чтобы хватило на жизнь, не занимаясь чем-то противозаконным?
Подойдя, он взял ее руки в свои и, повернув ладонями кверху, поцеловал.
– Я люблю тебя, Сабрина. Благодаря тебе эти месяцы стали лучшими в моей жизни. Ты помогла мне понять, что такое дом. Помогла обрести свое место в жизни. Ты – самая красивая и загадочная женщина, которая у меня была, и, где бы я ни был, чем бы ни занимался, я хочу, чтобы ты всегда была рядом.
– Так почему ты занимаешься этим? – снова спросила она. Тон у нее был отчужденный.
Он помедлил с ответом, потом еле заметно и чуточку грустно улыбнулся.
– А потому, дорогая моя, что контрабанда – единственное, что я умею. Я привык так жить, просто это получается у меня лучше всего.
– Но это же смешно! Ты ведь столько всего знаешь, ты мог бы заниматься чем угодно.
– Значит, это больше всего мне нравится.
– Поэтому у тебя сейчас неприятности, да? Что, полиция что-то пронюхала? Или еще кто-нибудь из тех, кто может тебя разоблачить. Поэтому ты и хочешь уехать из Кавайона.
– Отчасти.
– Может, есть еще какая-то причина? Что ты еще натворил? Ты… – От волнения она запнулась. – Ты никого не убил?
– Нет. – Чувствуя, что разговор получается какой-то дурацкий, Макс рассердился. Он не мог сказать ей всей правды даже теперь, когда был к этому готов, потому что любил ее. Не мог рассказать ей ни о Дентоне, ни о том, что сейчас ей угрожает опасность, потому что Дентон однажды уже пытался убить их. Ибо сделать это – значило бы рассказать ей все о Сабрине Лонгуорт, рассказать о прошлом, которое он от нее скрывал.
– Нет, я никого не убивал, да и вообще не уверен, что способен на убийство. Мы уедем из Кавайона, потому что вынуждены это сделать, потому что этого требуют мои дела.
– Это не так. Ты просто спасаешься бегством. Но ты же все время будешь спасаться бегством, не правда ли, и прятаться по чужим домам, вместо того чтобы чувствовать себя свободным человеком? Обстоятельства каждый раз будут складываться так, что тебе придется спасаться бегством и скрываться. Я в этом участвовать не желаю. Если бы мне хотелось уехать из Кавайона, то не для того, чтобы спасаться бегством вместе с тобой.
– Об этом и речи нет. Мы купим новый дом, устроимся на новом месте. Мы будем вместе. Господи, Сабрина, пока мы вместе… – Посмотрев на нее, он вдруг до боли отчетливо ощутил то, что они будут вместе, – недостаточно веский для нее довод. Но продолжал говорить, стараясь внушить ей свои мысли.
– Я вот что подумал… Может, нам обосноваться в Калифорнии, скажем, в Лос-Анджелесе? Там есть горы, где ты сможешь кататься на велосипеде, есть пустыня, океан. Причем там все это куда грандиозней, чем здесь. Или в Рио-де-Жанейро. У меня есть там знакомые, и они, пожалуй, смогут устроить тебя в какой-нибудь антикварный магазин или помогут открыть собственный. У нас будет новый дом. И мы будем вместе.
Стефани покачала головой. Она попыталась было встать, но Макс, не выпускавший ее рук, удержал ее, и она осталась сидеть.
– Я что, пленница? – сердито спросила она.
– Ты не можешь так просто взять и уйти, когда я с тобой разговариваю.
– А вот и могу, причем когда захочу! Боже мой, Макс, я только начинаю входить во вкус жизни, а ты пытаешься заставить меня спасаться от нее бегством. Не буду! Я хочу оставаться здесь. Здесь мой дом, я люблю его, привыкла к нему,и сейчас для меня нет ничего важнее, чем находиться в окружении того, к чему я привыкла. Из-за того, что я когда-то отправилась в Китай и решила попробовать пожить другой жизнью, еще не следует, что я так буду делать и впредь! Это было просто… МАКС!
Она уставилась на него безумным взглядом. В ушах звенело. Попробовать жить другой жизнью. Что это значит? Что это значит?
– Макс, я что, была в Китае незадолго до взрыва?
– Понятия не имею. Если и была, то никогда мне об этом не рассказывала.
– С какой стати мне туда ехать? Макс, помоги мне! Разве я не рассказывала о себе ничего такого, что заставило бы меня туда поехать?
– Нет. И я не верю, что ты туда ездила. Может быть, кто-то из твоих друзей… или ты сама только думала об этом.
– Нет, я была там, – решительно заявила она. – Спасалась бегством. – Но больше она ничего не знала; туман обступил ее со всех сторон, и тщетны были попытки прорваться сквозь него – ничего не осталось. Разочарованная, она освободилась от Макса и направилась к двери.
Макс остановил ее.
– Ты никуда не уйдешь. Мы еще не закончили разговор.
Она заметила в его глазах какое-то новое выражение: страх, мелькнула мысль, или волнение. Испытующе глядя на него, она заметила новые, более глубокие морщины. Если бы не борода, выражение его лица, пожалуй, можно было бы назвать угрюмым. Ему же шестьдесят лет, подумала она; наверное, непросто задумывать переезд в другую страну, изменение всей жизни в шестьдесят лет. Особенно когда ты один.
И тут она вновь почувствовала, что не в силах рассказать ему про Леона. Ни сейчас, ни вообще когда бы то ни было. Пусть он едет один, зная лишь часть правды, зная, что она не может примириться с неопределенностью жизни на новом месте или с жизнью в постоянных бегах. Пережить это ему будет куда легче, чем то, что она полюбила другого.
Она снова покачала головой.
– Я никуда не уеду из Кавайона. Здесь есть все, что мне нужно.
– Ты ведь даже не знаешь, что тебе нужно. Ты пока вообще ничего не знаешь.
– Я уже достаточно узнала для того, чтобы понимать, что мне нужно.
– Но все в жизни не вечно, неужели ты этого не понимаешь? То, что тебе кажется постоянным, существует только сегодня. Завтра, на следующей неделе, в следующем месяце все уже будет другим.
– Да, это у тебя такая жизнь. И я тебя понимаю. Но я на самом деле верю в то, что есть нечто вечное и постоянное. Этот город, мои друзья, этот дом, эта…
– Этого дома у тебя больше не будет.
– Ты что, отнимешь его?
– Ты не сможешь содержать его сама.
– А-а… Ну что же, подыщу себе что-нибудь поменьше. Робер или… Жаклин мне помогут. А если она решит, что я не смогу работать у нее полный рабочий день, то найду себе еще что-нибудь. А мадам Бессе всегда сможет подыскать себе новое место, ведь она тут всех знает.
– Ты должна быть при мне. – Уловив мольбу в своем голосе, он молча выругался про себя. Макс Стювезан никогда никого ни о чем не умолял. Он отвернулся, поглядел в окно и вдруг увидел на террасе мужчину в кожаной куртке и шляпе с опущенными полями, которого они видели во дворе церкви. Тот стоял, прислонясь к дереву и закуривая. Отшвырнув спичку, он поднял голову и поймал на себе взгляд Макса.
– Господи, это она. Эта чертова девчонка Робера во всем виновата, мать ее… – Он решительным шагом направился к двери. Выйди им навстречу, покажи, что ты их не боишься.
– Что вы там делаете, черт побери? Убирайтесь! Марсель! – крикнул он, и из-за угла дома показался садовник. – Прогони вон того типа, он либо заблудился, либо перебрал лишнего. А потом запри ворота на замок.
Сунув руки в карманы, он круто повернулся.
– Извини.
– Что ты имел в виду? Какая девчонка? – Стефани испугалась, услышав ярость в его голосе и уловив страх.
– Сабрина, послушай меня. У нас мало времени. Я уже все продумал, я готов ехать, и ты поедешь со мной. Ты моя жена, ты должна быть со мной. Здесь нас ничто не держит. Ты держишься за Кавайон, потому что, кроме него, ничего больше не знаешь. Ты словно ребенок, который только и знает, что свою колыбель. Любой уголок мира может стать домом, устроиться можно где угодно, причем ничуть не хуже. – Он встал у двери и, не двигаясь с места, протянул к ней руку. – Поедем со мной. Я люблю тебя и позабочусь о тебе. Ты моя жена, Сабрина, ты должна быть со мной. Я дам тебе все, что ты захочешь, сделаю так, что ты будешь счастлива. Сабрина, я обещаю, что сделаю тебя счастливой. Мы с тобой будем жить счастливо.
– Нет. – Напрягшись всем телом, Стефани сидела на подлокотнике кресла. Когда в его голосе послышались умоляющие нотки, она ощутила жалость к нему, потому что знала: он никогда никого ни о чем не просит. Она испугалась за него, понимая, что его внезапно охватило отчаяние. Но, с другой стороны, Стефани почувствовала, что он чужой ей, и она не хочет иметь с ним ничего общего.
– Ты говоришь так, как будто я тебе принадлежу. Но это не так, и я не должна быть все время при тебе. Мне не нравится жизнь, которую ты избрал для себя, Макс.
– И не нужно, чтобы она тебе нравилась. Тебе не нужно даже ничего знать о ней.
– Если бы я осталась с тобой, я бы согласилась со всем этим, потому что жила бы на заработанные тобой деньги. Я не могу принимать в этом участия, Макс, не хочу и не буду. Я не могу жить, все время думая о побеге, скрываться, оглядываться…
– Черт побери, неужели ты не понимаешь, что я сейчас уеду? – Он разозлился на нее: она перечила ему, отказывалась принять его доводы, отвергала его любовь. – Мы не в бирюльки играем, Сабрина, все это очень серьезно, и я действительно уезжаю. Понимаешь, что это значит? Ты понимаешь, что для тебя значит остаться одной? Ты и понятия не имеешь, что это значит.
– Я остаюсь не одна.
– Ты полагаешься на Робера…
– Я полагаюсь на саму себя.
– Тебе это не по силам.
– Нет, по силам! Хватит твердить, что мне это не по силам! Ты всегда пытался сделать так, чтобы я была зависимой от тебя, Макс, и я это знаю. Ты никогда не хотел, чтобы ко мне вернулась память, ты хотел, чтобы я всегда была маленькой девочкой, которая во всем будет полагаться на тебя. Но я не маленькая девочка и никогда больше не позволю, чтобы ты смотрел на меня как на маленькую девочку. Ты прав, мы с тобой не в бирюльки играем, и все это в самом деле очень серьезно.
Он подождал еще минуту, сердито сверкая глазами, потом круто развернулся и вышел. Стефани осталась неподвижна, но ее била дрожь: волнение Макса передалось и ей. Воцарилась тишина, словно после бури. Постепенно она успокоилась и перестала дрожать. Все кончено. Теперь я смогу полагаться только на себя.Вскоре они с Максом расстанутся и, возможно, больше никогда уже не встретятся. Ей вдруг стало грустно. Он ведь был добр к ней, они неплохо жили под одной крышей. Но, вспомнив все, что ей пришлось выслушать и узнать сегодня утром, она перестала грустить и хладнокровно представила себе момент расставания, как она пожмет ему руку и в последний раз поцелует его.
Однако ей не пришлось жать ему руку и целовать на прощание. Остаток дня он провел у себя в кабинете, запершись на ключ, а утром, когда она проснулась, его уже не было. Было пять часов утра, она поставила будильник на это время, потому что уже давно хотела съездить на велосипеде на вершину горы Венту, а отправляться туда нужно было пораньше, до дневной жары.
Мадам Бессе хлопотала на кухне, замешивая тесто для хлеба.
– Месье, наверное, уехал рано утром, мадам. Я пришла совсем недавно, а его уже не было. Он надолго уехал?
– Не знаю. – С чашкой кофе Стефани стояла на кухне и вдруг почувствовала, будто земля уходит из-под ног. Он уехал. Но не в командировку, как бывало уже много раз. Нет, он уехал далеко, за тысячи миль, и останется там. Теперь она одна. Нет, не одна, тут же мысленно оговорилась она, но она чувствовала, какая пустота царит в доме, в этих комнатах с высокими потолками, среди мебели, которую она покупала и расставляла на протяжении последних месяцев, в саду, где распускались осенние цветы, на прибранной кухне с полновластной хозяйкой – мадам Бессе.
Этого дома у тебя больше не будет. Ты не сможешь содержать его сама.
Подойдя к двери, ведущей во двор, она стала смотреть сквозь стекло на Марселя: тот срезал распустившиеся утром цветы. А мадам Бессе потом расставит их в вазы.
Кому принадлежит дом?
Впервые за многие месяцы ее охватило ощущение пустоты – она не знает, кто она такая, где ее место в жизни. Туман обступил ее со всех сторон, и она слегка испугалась. Я здесь чужая. Я везде чужая.
– Может, он уехал на несколько дней, мадам? – не отставала мадам Бессе. – Если бы вы мне сказали. А то мне надо будет покупать…
– Я же вам сказала – не знаю! – Она перевела дух. – Прошу прощения, мадам Бессе, я в самом деле не знаю. Как только буду знать, скажу. – Ей хотелось скрыться от взгляда блестящих черных глаз мадам Бессе, которые много знали и еще о большем догадывались. – Я сейчас поеду на велосипеде на вершину Венту. Пожалуйста, сделайте мне бутерброд и дайте две бутылки с водой.
– Хорошо, мадам. Поездка у вас сегодня не из легких.
– Да, я знаю. Может быть, на вершину я подниматься пока не буду. – Вернувшись к себе в спальню, она быстро переоделась в трикотажные шорты, майку свободного покроя с короткими рукавами и велосипедные туфли. Взяв небольшую сумку, что крепится у пояса, она сунула туда бумажник, ключи от машины, защитный козырек от солнца, легкую куртку, а также сэндвич и виноград, приготовленные мадам Бессе. Бутылки с водой она вложила в боковые карманы сумки.
– Вернусь ближе к вечеру, – сказала она, обращаясь к мадам Бессе.
Зайдя в гараж, она прикрепила велосипед к багажнику кузова, бросила шлем и перчатки на переднее сиденье, уселась за руль и, дав задний ход, выехала по аллее на шоссе. Неподалеку от дома стояла машина, за рулем которой сидел мужчина в черной шляпе, надвинутой на лоб. Его лицо показалось Стефани знакомым. Она кивнула ему и проехала мимо. Часы показывали половину шестого утра.
Было еще прохладно. Нежно-голубое небо переливалось у горизонта розовыми оттенками. Каждый листик, каждая травинка радовались утру и блестели так, словно пользовались кратким мгновением свежести перед наступлением дневного зноя. Стефани ехала быстро, без усилий обгоняя громыхавшие по узким дорогам грузовики. Когда-то они наводили на нее ужас; теперь она видела в них не более чем препятствия. Надо только быть готовой обогнать их и свернуть вправо, чтобы не столкнуться со встречной машиной. Несмотря на ранний час, движение было интенсивное, и она сосредоточилась на дороге. Время от времени она бросала взгляд на работавших в полях фермеров; на женщин, что развешивали выстиранное белье на веревках с утра пораньше, по холодку, на школьников, шагавших по обочине в сопровождении тявкающих и вьющихся под ногами собачонок. Впереди маячила меловая вершина Венту с радиолокационной станцией. Телевизионная мачта на вершине отчетливо вырисовывалась на фоне бледного неба.
Она сбавила скорость, добравшись до деревни Бедуан, что раскинулась на небольшом холме. За деревней величественно высилась Венту. В этот час сельские улицы были пустынны, оживление царило только на рынке. Мужчины и женщины в длинных передниках ставили столики, раскладывали фрукты и овощи, груды плетеных корзин и столовых скатертей, подвешивали тушки цыплят, пристраивали в передвижных холодильниках сырные круги. В трех футах поодаль свешивались длинные изогнутые колбасы, стояли открытые бочки и банки с маринованными и настоянными на травах маслинами, лежали груды караваев хлеба всех мыслимых размеров и форм. Рядом с рынком была центральная площадь с мэрией и устремленной ввысь церковью из камня. В домах, выходивших окнами на площадь, люди еще спали или только встали и готовились завтракать. Все было обычное в этой деревне и очень земное. Но Стефани смотрела и видела все как бы в первый раз, потому что впервые она осталась одна.
Гора возвышалась над долиной на четыре с лишним тысячи футов. Стефани проделала часть пути по ее склону, поросшему густым лесом, на машине, а затем пересела на велосипед. На одном из поворотов она свернула в кедровую рощу, где встречных машин уже не было. Надев шлем и велосипедные перчатки, она пристегнула сумку к поясу. На часах было четверть седьмого, когда она двинулась вверх по мощеной дороге. Внизу остались вишневые и персиковые сады, а она проезжала леса. Сначала ей попадались бук, кедр и сосна, постепенно их сменил кустарник, который редел по мере того, как Стефани поднималась в гору. Воздух становился более разреженным. Сквозь листву она время от времени смотрела на телевизионную мачту – ее ориентир.
Тело Стефани двигалось в размеренном ритме, ей казалось, что она летит на вершину горы. Она тяжело дышала, напрягая каждый мускул, но испытывала радость, чувствуя собственные силы и прохладный ветерок со всех сторон. В голове теснились мысли и образы, но, появившись, вскоре исчезали, потому что она даже не пыталась сосредоточиться на чем-нибудь одном.
Макс уехал.
Дом теперь мой.
Но кому он принадлежит?
Робер должен знать, ведь это он нашел его по просьбе Макса.
Робер скажет мне, что тут можно сделать. Какое-то время еще поживу, а потом продам.
