Текст книги "Паутина"

Автор книги: Джудит Майкл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 41 страниц)

– До девятнадцатого, да? А почему бы и нет? Даже юристам полагается управляться со всеми бумагами за полтора месяца. – Александра встала и подошла к небольшому бару в углу. Непринужденно, словно член семьи, взяла бутылку портвейна и наполнила два бокала.

– Хотелось бы за это выпить.

– Да. И еще за то, чтобы мы чаще бывали в гостях друг у друга. Ты не собираешься снова приехать в Чикаго?

– Дорогая, Антонио считает, что на свете, кроме Бразилии и Европы, ничего больше нет. Почему бы тебе теперь не навестить меня? Я часто бываю в Париже, а теперь чаще стану бывать в Лондоне. Мы только что купили домик в Провансе, между Кавайоном и Гордом. Будем рады видеть тебя и твою семью. О, это отличная мысль! Дети будут в восторге. Скажи, что приедешь. Ну не сейчас, а то слишком жарко, а, скажем, осенью…

– Я поговорю с Гартом. В октябре ему надо быть в Гааге, а потом мы вдвоем на недельку собирались съездить в Париж. На пару дней можно было бы заглянуть в Прованс. Мы с ним это обдумаем.

Зазвонил телефон, и Сабрина удивленно поглядела на часы.

– Десять часов. Может, Пенни решила вернуться домой пораньше. Извини.

Взяв трубку, она узнала Гарта. Голос его звучал нетерпеливо и в то же время как-то отстраненно.

– Я немного задержусь. Ты не могла бы забрать Пенни?

– Мне не хочется оставлять Клиффа одного.

– Я думал, Александра еще побудет у нас.

– Гарт, что случилось? Что-нибудь серьезное?

– Пока еще не уверен. Когда приеду домой, расскажу.

– Ты имеешь в виду работу Лу?

– Возможно. Александра ещеу нас? Она может побыть с Клиффом, пока ты съездишь за Пенни?

– Конечно. Все будет в порядке, Гарт. Я тебя жду.

– Я приеду, как только смогу. Я люблю тебя. – Положив трубку, Гарт снова вернулся к письменному столу. На нем были разложены отпечатанные листы работы Лу: текст, аккуратно разбитый на параграфы, формулы, сноски. Лу два года искал способ выведения мышей, больных тем же ревматическим полиартритом, что и люди. Это дало бы ученым возможность быстро опробовать новые средства для облегчения и излечения артрита. Чтобы добиться этого, он взял от человека, страдающего ревматическим полиартритом, гены, контролирующие образование ткани суставов. Выделив эти гены, Лу вегетативным путем размножил их, затем собрал оплодотворенные мышиные яйцеклетки и ввел в них размноженные гены, а потом пересадил эти клетки в яйцевод приемной матери-мыши.

Затем он повторил процедуру с этим человеком, взяв у него больные гены, отвечающие за выработку лимфоцитов. Получив две группы мышей с двумя видами генов, Лу скрестил животных. Теперь, согласно его идее, у нового поколения мышей должна быть та же разновидность ревматического полиартрита, что и у людей.

Гарт помогал Лу в реализации программы выделения и вегетативного размножения генов. Затем были получены две группы мышей, которые поддавались скрещиванию. Они вместе праздновали победу, когда Лу удалось вывести мышь, у которой имелся ген, контролирующий образование ткани суставов. Но потом у Лу начался самый трудный этап: предстояло вывести мышь с геном, который контролирует выработку лимфоцитов.

А я в то время был занят институтом, подумал Гарт, склонившись над разложенными на столе листами. И женой. И целый год не уделял Лу достаточно внимания.

Еще два года назад, когда все только начиналось, он думал, что Лу придет в конце концов к выводу, что процесс образования лимфоцитов контролируется не одним, а двумя или несколькими генами, это должно было очень осложнить задачу. Однако Лу сумел вывести мышей с перекрестными, то есть чужеродными, генами с помощью одного гена, контролирующего формирование ткани суставов, и одного гена, отвечающего за формирование лимфоцитов. Именно поэтому Гарту казалось, что Лу удалось сделать гигантский шаг вперед.

Но, читая работу, он ловил себя на том, что чего-то в ней не хватает. Ему вспомнились другие эксперименты. Все они дали неопределенные результаты в том, что касается количества используемых генов. Он припомнил разговоры с другими учеными, утверждавшими, что генов должно быть несколько, и работы, где содержался вывод, что предстоит еще многое выяснить в этой области.

Однако в изящно выстроенной работе Лу говорилось, что все уже сделано.

Ну что ж, остается только радоваться, подумал Гарт, когда Лу сказал ему об этом. Однако, несмотря на приподнятое настроение, вопросы оставались. Поэтому когда он в пятницу, в девять часов вечера стал обдумывать это у себя в институтском кабинете, то понял, что вопросы настойчиво требуют от него ответа. Перечитав работу третий раз подряд, он набрал номер своего друга Билла Фарвера. Сейчас в Сан-Франциско семь часов, подумал он, может быть, он еще на работе. Он застал его на месте.

– Я подумал: ты будешь рад, если первый узнаешь, что, по словам Лу Чжэня, ему удалось добиться успеха. Я сейчас читаю его работу.

В трубке послышался звучный голос Фарвера, впечатление было такое, что он говорит из соседней комнаты.

– Мыши с перекрестными генами, пораженные ревматическим полиартритом людей? Гарт, это просто фантастика! Снимаю шляпу, сто раз снимаю шляпу перед вами. Хотя, конечно, это удар под дых: не люблю приходить вторым к финишу.

– Как у вас дела?

– Нам все никак не удается выделить второй ген, отвечающий за лимфоциты. Не знаю, сколько времени на это уйдет. Хотелось бы взглянуть на работу Лу. Интересно, как ему это удалось.

Гарт обвел взглядом кабинет: в углах его сгустились тени. Раньше они с Фарвером не вдавались в подробности, ведь они были конкурентами. Теперь, посчитав, что на этом этапе гонки соперник оказался сильнее, Билл Фарвер проявил интерес к деталям.

– Как этого достигли? – деланно непринужденно осведомился он.

Они стали сравнивать методы, которыми пользовались в своих экспериментах Лу, Фарвер и ученые, работавшие в лаборатории Фарвера, после чего Фарвер сказал:

– Все равно не могу понять, как он умудрился добиться своего, Гарт. Два моих сотрудника клянутся, что второй ген, связанный с лимфоцитами, должен существовать, что не может быть, чтобы в организме мыши, страдающей ревматическим полиартритом, оказался только один ген. На самом деле их должно быть два. Конечно, их мнение – это еще не истина в последней инстанции. Но они изучили эту проблему вдоль и поперек. Я склоняюсь к мнению, что они правы. Ты сам-то проверял работу Лу?

Гарт уже открыл рот, чтобы огрызнуться: конечно, проверял, ведь его работа в качестве консультанта Лу и руководителя темы его докторской диссертации как раз и состоит в этом… Но Гарт ничего не сказал. Ведь пока Лу писал работу, он ни разу не удосужился тщательно ее проверить. Он был слишком занят, доверял Лу и хотел, чтобы тот добился успеха.

– Пожалуй, я снова все посмотрю, – ответил он.

– Ведь на работе Лу стоит и твое имя, да? Ты куда-нибудь ее отправлял?

– Нет. Пока не готов.

– Вот и хорошо. Я всегда полагал, что осмотрительность – не лишнее в нашем деле качество. Думаю, что оно заслуживает большего внимания, чем мы ему уделяем. Слушай, когда во всем разберешься, дай мне знать, ладно? Если он прав и мы что-то упустили, ты помог бы нам снова выбраться на правильный путь.

– Я тебе позвоню. Спасибо, Билл. Ценю твой совет.

Собрав страницы работы Лу в кипу, Гарт машинально принялся загибать на них уголки. Если Фарвер прав, то потомство от мышей с перекрестными генами должно обладать отменным здоровьем. У них и в помине не должно быть ревматического полиартрита. А вот у их родителей должен быть ген, контролирующий выработку ткани суставов. И не должно быть двух генов, которые отвечают за выработку лимфоцитов. Следовательно…

Оставив свет в кабинете, он прошел через весь институт в лабораторию Лу. Одни мыши спали, другие резвились, третьи задумчиво сидели на одном месте, пока он шел мимо, читая надписи на клетках. Найдя нужных мышей, Гарт взял у пятерых кровь на анализ, из хвоста, и пошел в лабораторию этажом ниже. Поместив пробирки в мешалку, он посмотрел на часы, засекая время. Без чего-то десять. Пожалуй, он не успеет забрать Пенни. Гарт позвонил домой и, внимательно разглядывая пробирки, услышал голос Сабрины. Он мысленно представлял себе, как две женщины уютно устроились на диване в библиотеке, вспоминая прошлое и пережитое.

– Все будет в порядке, Гарт. Я тебя жду.

– Я приеду, как только смогу, – ответил он. – Я люблю тебя. – Мысли его были заняты только поблескивающими пробирками. Свет струился от плафонов и вспыхивал на поверхности стекла, в ярко-красной жидкости пробирок, подпрыгивающих вверх-вниз в мешалке, которая напоминала сейчас детские качели.

Поместив пробы крови в анализатор, он встал у принтера компьютера и стал ждать. Если все время смотреть на принтер, то распечатки не дождешься, мелькнула у него мысль. Вытягивая шею, сжимая и разжимая кулаки, Гарт принялся шагать по лаборатории. Он приходил теперь сюда нечасто. А когда был студентом и в начале своей преподавательской деятельности в Колумбийском университете, он проводил за анализами крови времени не меньше, чем все другие сотрудники. Я постепенно отдаляюсь от настоящей работы, подумал Гарт, и ничего не могу с этим поделать. Ведь мне хочется и руководить научно-исследовательским институтом, и консультировать студентов. Мне хочется уделять им больше внимания, чем я уделял Лу.

Заработал принтер. Быстрыми шагами он пересек лабораторию и впился глазами в ползущий рулон бумаги. Строчка за строчкой медленно появлялись цифры и выстраивались в колонки. Но не дождавшись остановки принтера и даже не отрывая лист, Гарт уже все понял: в пробах крови нет и следа артрита или любой другой болезни. Мыши были здоровы, а работа Лу… высосана из пальца.

Глава 14

Стефани услышала, как повернулся ключ в замочной скважине, хлопнула входная дверь и ее снова заперли. Она мысленно представила, как Жаклин входит в магазин, с июльской жары на улице Гамбетта в прохладу. Поправляя по пути то вазу, то настольную лампу, она постепенно приближалась к подсобной комнате.

– Доброе утро. Ну как, удачно провели уик-энд? – Стефани показалось, что голос у нее был слегка взволнованный. – Наверное, вы с Максом придумали что-нибудь необычное? – Открыв шкаф в углу, Жаклин сменила уличную обувь на туфли на высоком каблуке. – Вы сегодня какая-то притихшая, дорогая. Вас что-то тревожит?

– Да. – Речь идет об отношениях не между тобой и Жаклин, а между Жаклин и мной.Она сейчас слышала голос Леона и словно чувствовала его руки: они обнимали ее, как на той тенистой лесной лужайке, где они любили друг друга. Но с тех пор прошло четыре дня, да еще выходные, и она уже больше не могла терпеть. Ей нужно было поговорить с Жаклин. Потому что это на самом деле касается нас с ней, подумала она. Они с Леоном, наверное, провели минувшие выходные вместе. Я не могу и дальше делать вид, что все осталось по-прежнему, потому что это неправда.

– Ну что ж, тогда нам надо поговорить. – Присев на край стола, Жаклин протянула руку и обняла Стефани за плечи.

– Нет, подожди, пожалуйста. Мне нужно тебе сказать… Я думала, в эти выходные ты, возможно, видела… наверное, видела…

– Меня не было в городе. Я уехала в Париж в пятницу вечером и вернулась вчера поздно вечером. А что бы я увидела, если бы осталась?

– Леона.

Жаклин застыла на месте, словно приготовившись слушать, а может, сразу повернуться и уйти.

– Вот оно что, – пробормотала она. – Я и не догадывалась, что это ты.

– Что ты хочешь этим сказать? Ты же сказала, что тебя не было в городе. Значит, вы с ним не говорили.

– Но в субботу он приезжал ко мне домой, а когда узнал, что меня нет, оставил цветы и письмо. Письмо я не читала. Когда я приехала, было уже поздно, а я устала и решила, что прочту его сегодня вечером. Потому что, дорогая, когда мужчина оставляет тебе цветы и письмо, это может означать только одно. А теперь иди ко мне, не прячь лицо, дай мне посмотреть на тебя.

Стефани взглянула ей прямо в глаза.

– Я ничего не знала. А потом он сам мне сказал, но тогда все уже изменилось.

– Тогда ты уже была влюблена в него. А он, конечно, влюблен в тебя, если прислал мне письмо. – Она слабо улыбнулась. – Как-то раз мы с ним пообещали друг другу: если встретим в жизни другого, не станем делать вид, что все по-прежнему в наших отношениях.

– Извини, Жаклин, поверь, мне в самом деле очень жаль. Я бы не позволила…

– Нет, позволила бы! Ясно же, что этому суждено было случиться. Ты не смогла бы бороться со своим чувством – это не в твоих силах. И ты не должна даже думать о том, что надо было отказаться от него, это было бы ошибкой. О чем ты жалеешь? О том, что любишь Леона? Лучше мужчины, чем он, нет на свете, так зачем жалеть о том, что любишь его?

– Я жалею не о том, что люблю его. Мне жаль, что это, наверное, заставит тебя страдать.

– Ах, страдания… все мы страдаем время от времени, а иначе мы не живем, а существуем. Я рада… – Она запнулась, но тут же откашлялась. – Я очень рада за вас, но особенно за тебя, дорогая Сабрина, потому что ты молода и…

– Ты тоже!

– Нет, я не так молода, как ты. И потом, мне не так нужно то, что очень нужно тебе.

– Всем нам нужна дружеская поддержка и любовь, нужен человек, которому… – У Стефани вырвался нервный смешок. – Жаклин, тебе не кажется, что у нас с тобой очень странный разговор?

– Странный? Не думаю. Я бы сказала, это разговор двух воспитанных людей.

– Но мы с тобой ничего не говорим о том, что у меня есть муж.

– Да, ты права, но мы же говорим о тебе, о том, что тебе нужно, а это вовсе не обязательно имеет отношение к тому, какие у тебя отношения с Максом.

– Но я же замужем!

– Это становится проблемой только в том случае, если ты хочешь выйти замуж за кого-то другого и завести детей. Хотя думаю… думаю, ты этого хочешь. Так?

– Мы не говорили с ним об этом. Я просто хочу… я люблю его. Я хочу быть с ним даже тогда, когда рядом Макс. Но я замужем за Максом, а это определенные обязательства…

– Ах, дорогая, ты рассуждаешь как американка! – Жаклин помедлила. – Может, ты и в самом деле американка, вот был бы сюрприз! Хотя нет, не может – ни одна американка не говорит по-французски так, как ты. Но если появляются такие мысли… Почему нельзя любить еще кого-то, кроме мужа, особенно если брак оказался не совсем таким, как ты себе представляла? Ты что, стала менее доброй к Максу? Ты стала причиной его страданий?

– Стану. Так же, как Леон – причина твоих страданий.

Лицо Жаклин окаменело, застыло, словно маска. И Стефани поняла, что, разговаривая с ней, та играла: оживленно беседовала о ней и о Леоне, словно они – персонажи на сцене, а она может анализировать их игру, помогать писать текст ролей, а сама все это время держаться в стороне, проявляя лишь снисходительный интерес.

Но это ей не удалось. Это становится проблемой только в том случае, если ты хочешь выйти замуж за кого-то другого и завести детей.Жаклин не смогла заставить себя назвать Леона по имени. Стефани видела, с каким достоинством она держится – выпрямив спину, и вскинув голову. Словно она разобьется, как хрупкий фарфор, если лицо задрожит и чувства вырвутся наружу. И в этой прямой спине, в поднятой голове чувствовалось такое гордое одиночество, что Стефани подумала: а как бы она вела себя, если бы Леон написал ей прощальное письмо и прислал цветы. И на глаза у нее навернулись слезы.

– Ах, не надо плакать, – сказала Жаклин. – Давай не будем плакать. Лучше мы… – В парадную дверь постучали. Жаклин со Стефани переглянулись: они обе мгновенно почувствовали, поняли, кто пришел. Какое-то мгновение это были просто две женщины, знающие какую-то общую тайну, это их объединяло. Но тут они очнулись. Жаклин вздохнула.

– Пойду открою ему. – Стефани встала вместе с ней, и вдвоем они направились в зал. Дверь распахнулась, и Леон увидел их обеих.

– Доброе утро, – церемонно поздоровалась Жаклин и отступила в сторону.

Войдя в тускло освещенный магазин, он остановился у столика, где на мольберте стояла одна из его небольших картин. Он бесстрастно поздоровался с обеими женщинами.

– Я подумал, – произнес он, обращаясь к Жаклин, – что ты, возможно, не прочла мое письмо.

Та слабо улыбнулась.

– Как хорошо ты меня знаешь, Леон.

Стефани поморщилась.

– Я скоро вернусь.

– Я хочу, чтобы ты осталась, – сказала Жаклин. – Ведь мы же все друзья, не правда ли? Да, конечно, Леон, ты угадал: я не читала твоего письма. Оставила до вечера.

Леон посмотрел на обеих женщин.

– Похоже, теперь читать его уже необязательно.

– Нет, обязательно. Я сохраню его как память. Это гораздо лучше чем разговор, который мог бы быть в субботу и от которого у меня бы не осталось ничего, кроме пустых звуков.

– Я звонил тебе в воскресенье.

– Служанка мне передала. Ты очень предупредителен. Ты хотел удостовериться, что я не вернулась домой рано и не собираюсь воскресным вечером просидеть одна, с этими цветами и письмом. Как это на тебя похоже, ты неизменно, на редкость внимателен и предупредителен… – Отойдя от Сабрины с Леоном на несколько шагов, она отвернулась и слегка оперлась на позолоченный письменный стол.

Стефани рванулась к ней, но Леон протянул руку и удержал ее. В следующую секунду Жаклин обернулась. Маска с лица исчезла. Стефани показалось, что вид у нее сейчас суровый и печальный. Заострившиеся черты лица были словно высечены из мрамора. Возможно, в глазах у нее стояли слезы, но из-за тусклого света было плохо видно: они забыли включить свет, когда открыли входную дверь. Она внимательно смотрела на Стефани и Леона, стоявших рядом и по-прежнему держащих друг друга за руки.

– Как прекрасно вы смотритесь вместе! И вдвоем каждый из вас еще красивее. В этом и состоит чудо любви… хотя, конечно, в этом-то и ее тайна. Это что-то совершенно особенное – открывать в себе и в другом все новые и новые тайны и наслаждаться этим.

Она легко коснулась их рук, словно обнимала и благословляла их.

– Мне приятно думать, что вы нашли друг друга, что судьба напомнила мне, что на каждом шагу нас всегда ожидают тайны и открытия. – Она поцеловала их в щеку. – Я люблю вас обоих. И желаю вам огромного счастья.

У Стефани вырвался вздох благодарности, она потянулась к Жаклин, желая обнять ее, но потом остановилась.

– Ничего, ничего, – сказала Жаклин. – Мы же любим друг друга, правда?

– Да. О, да! – Они обнялись. – Я в самом деле люблю тебя. Так замечательно мы говорили с тобой обо всем. Я хочу, чтобы ты была счастлива. Хочу, чтобы у тебя было все, чего тебе хочется.

Жаклин грустно рассмеялась.

– Я тоже. Но мы ведь и впредь будем разговаривать, да? Так же часто, как прежде. Мне страшно не хватало бы таких разговоров.

– Да, – ответила Стефани, пытаясь скрыть сомнение. Она могла бы говорить с Жаклин о Максе, но о Леоне – никогда. Всегда есть в душе тайные места и потаенные уголки, мелькнула у нее мысль. Кого-то пускаем туда, а кого-то – нет; наша жизнь – паутина, сплетенная из тайн и обманов.

По телу у нее пробежала дрожь.

– Что с тобой? – спросила Жаклин, чувствуя, что Стефани дрожит, но не успела та ответить, как в дверь снова постучали, и они увидели, как кто-то заглядывает в магазин.

– Ах, черт! – раздраженно бросила Жаклин. – Десять часов. Отправляясь по магазинам, можно и не торопиться, так же как на званые обеды.

– Я включу свет, – сказала Стефани и, зайдя в подсобную комнату, защелкала выключателями.

– А я поеду работать, – добавил Леон, присоединившись к ней. – Как ты себя чувствуешь? Была минута, когда казалось, что ты потеряешь сознание.

– Сейчас – все в порядке. У меня и раньше так бывало. Но это проходит.

Они обнялись, поцеловались, и Стефани всем телом прижалась к нему, чувствуя себя продолжением его плоти, так же, как он – плотью от ее плоти.

– Я люблю тебя. Я так рада, что ты пришел.

Он коснулся губами ее глаз и уголков губ.

– Я восхищаюсь тобой, хочу тебя. Я хочу раствориться в тебе, все время быть рядом с тобой: сидеть за столом, бежать по лавандовым полям, ездить на велосипедах к истокам всех рек, где рождается жизнь, любовь… Господи, что это я разболтался, словно подгулявший рифмоплет. Любовь моя, нам с тобой надо еще о многом поговорить.

– Да. – Она была переполнена счастьем и боялась только, что не справится с обуревавшими ее чувствами. – Я тебе позвоню, хорошо? Правда, не знаю, когда смогу…

– Да, да, звони. В мастерскую или домой. В любое время. В полночь, на рассвете, в полдень – в любой день и час. Я жду тебя, думаю о тебе, желаю тебя и – рисую тебя. Звони. Я люблю тебя.

Стефани проводила его взглядом до выхода. Вот он остановился, что-то быстро сказал Жаклин, поцеловал ее в щеку и вышел. Стефани стояла так еще с минуту, прежде чем смогла взяться за работу. Она все еще слышала его голос, чувствовала прикосновение его рук, его взгляд.

– Сабрина, – окликнула ее Жаклин, и звук низкого голоса отозвался эхом в магазине. – Принеси, пожалуйста, кувшины «Тер д'Ом», которые мы получили сегодня утром.

Сабрина вдруг подумала о Максе, и ее восторг улетучился. Нужно ему обо всем рассказать, мелькнула у нее мысль. Сегодня же вечером. Что бы Жаклин ни говорила, я обязана сказать… сказать, что хочу уйти из его дома, оформить развод, получить свободу… делать все, что захочу. Любовь моя, нам с тобой надо еще о многом поговорить.

Взяв коробку с кувшинами, она понесла ее в зал. Там уже было несколько покупателей, потом пришли еще, и Стефани вернулась к мыслям о Максе, лишь когда выехала из Кавайона и стала подниматься на холм, на вершине которого стоял их небольшой уютный домик. Руки ее крепко сжимали руль, она повторяла про себя, что ему скажет.

Извини, Макс, ты вернул меня к жизни, но теперь я хочу жить своей жизнью.

Извини, Макс, ты мне нравишься и я тебе благодарна, но я полюбила…

Извини, Макс, но теперь мне лучше жить одной.

Извини, Макс, я не хочу причинять тебе боль, но я встретила другого и должна быть с…

Извини, Макс, но я больше не могу жить с тобой, потому что не люблю тебя и думаю, что ты от меня что-то скрываешь. Ты нечестен по отношению ко мне, мне кажется, ты даже не хочешь, чтобы я вспомнила, кто я на самом деле, вспомнила что-то из того, что было у меня в прошлом…

В этом все и дело, подумала она, заезжая в гараж. В этом и заключается причина, по которой она хочет уйти. Она выключила двигатель. Все это так, но она собралась уходить не поэтому. Она собралась уходить, чтобы быть с Леоном, проводить с ним и дни и ночи, любить его. Она не любила Макса и не доверяла ему. И так было с самого начала, когда она еще лежала в больнице. Но она осталась с ним, потому что так было безопасней. Она почувствовала прилив отчаяния. Я совсем не повзрослела, бегаю от одного к другому, ища пристанища. Так же, как раньше, когда бегала от отца в школу, к Гарту.

К Гарту. Она несколько раз повторила это имя про себя. Гарт, Гарт, Гарт. Стефани сосредоточилась, стараясь удержать его в памяти, ассоциировать с чем-то еще. Но тщетно, оно ни о чем ей не говорило. Гарт, Гарт, Гарт. В Кавайоне она такого имени не слышала. Необычное имя, ничего не скажешь. Может, это мой муж? А, может, я просто жила с ним. Кем он был? Кем была я сама?

– Черт! – крикнула она и стала бить кулаками по рулю. Она случайно задела клаксон, и в гараже раздались оглушительные звуки гудка. Дверь распахнулась, и к ней подбежала мадам Бессе.

– Мадам, мадам, что с вами? – Она открыла дверцу. – Вы так побледнели! Вам нездоровится, вы, наверное, ударились… Успокойтесь, давайте я вам помогу…

– Нет, нет, все в порядке.

– Нет, мадам, вы вся дрожите. Господи, что случилось? Пойдемте, опирайтесь на мою руку…

Стефани оперлась на широкую руку мадам Бессе и выбралась из машины. Когда она распрямилась, то увидела рядом Макса.

– Я сам отведу ее в дом, мадам Бессе. Пожалуйста, принесите нам выпить что-нибудь похолоднее. – Обняв Стефани за плечи, он повел ее в гостиную, где были зашторены окна и царила прохлада. – Садись. А теперь расскажи мне, что произошло.

– Макс, кто такой Гарт?

– Гарт? Понятия не имею.

– Я никогда о нем не говорила?

– Нет. А фамилия у него есть?

– Не знаю.

– Вот что, значит, произошло! Ты вспомнила чье-то имя?

– Да, причем так отчетливо… Я никогда его раньше не упоминала? Ты уверен?

– Сабрина, я никогда не слышал такого имени. Если бы слышал, наверняка бы запомнил – имя-то редкое. Ты что, думаешь, что знала когда-то человека по имени Гарт? А кто бы это мог быть?

Стефани испытующе взглянула на него. Обнимая ее, он пристально и сосредоточенно смотрел ей в глаза. Она чувствовала, что сейчас он говорит искренне. Часто она не была в этом уверена: когда у него блестели глаза и слегка сжимались губы, она понимала, что он лжет ей или что-то скрывает. Но сейчас этого не было. Имя Гарт говорило ему не больше, чем ей самой.

– Мне кажется, я была за ним замужем. Или жила с ним.

– Невозможно.

– Почему?

– А потому, дорогая моя Сабрина, что тогда ты бы мне все рассказала. Мы же говорили с тобой об этом.

В комнату вошла мадам Бессе, неся на подносе бутылку с водой, ведерко со льдом и вазу с фруктами.

– Ланч готов, месье, хотя я не знала, что мадам захочется есть.

– Может, перекусим? – предложил Макс. – Мне нужно кое о чем тебе рассказать, но я подожду, пока ты не будешь готова меня выслушать.

Стефани почувствовала как по коже у нее побежали мурашки.

– Что-нибудь случилось?

– Может случиться, но все будет в порядке. Пойдем. Может, все-таки перекусим?

Стефани покорно шла следом за ним. На террасе, в углу, в тени платана стоял столик. Из окна был виден небольшой вишневый сад. Деревья подступали к самому дому и сбегали с холма. Далеко внизу пестрели крыши Кавайона, за ними – зеленая долина, залитая солнцем. Белые и бледно-розовые розы вились по стене, заглядывая в окно; порхали бабочки.

– Как же здесь красиво! – пробормотала Стефани.

Взяв блюда с холодным фазаньим мясом и маринованными овощами, Макс положил ей и себе еду на тарелки.

– На свете тысячи красивых мест. Мне хотелось бы показать тебе многое, что ты еще не видела.

– Ты хочешь сказать, что собираешься попутешествовать? Но мы ведь не так давно здесь живем. – Зрачки ее глаз расширились. – Значит, что-то все-таки случилось? Ты хочешь поскорее отсюда уехать, да? Макс, расскажи мне, что произошло.

Заметив страх в ее глазах, он отказался от своего намерения. Она и так разволновалась, когда вдруг вспомнила чье-то имя. Кто такой этот Гарт, черт бы его побрал? С Сабриной Лонгуорт у них были общие знакомые в их кругу лондонского общества, но не было человека по имени Гарт. Наверное, кто-то из друзей детства. Интересно, мелькнула у него мысль: она вспомнила нечто из своего далекого прошлого, и это доброе или дурное предзнаменование? И станет ли ей сложнее или, напротив, легче все вспоминать теперь? Но ведь прошло уже восемь месяцев; ясно же, если амнезия продолжалась так долго, то маловероятно…

– Макс, расскажи мне, что произошло!

– Ничего особенного, не беспокойся. – Налив воды в бокалы, он старался говорить непринужденно, почти равнодушно. Пожалуй, нужно будет подготовить ее. Можно подождать неделю-другую, а потом сказать ей, что они уезжают из Кавайона. За это время он постарается сделать так, чтобы все было готово для работы в другом месте. – Я же сказал, что все будет в порядке. Необязательно, чтобы разговор состоялся сегодня, это не к спеху.

– Что не к спеху?

– Я имею в виду разговор о том, что мы с тобой собираемся делать. Это не срочно, так что забудь, что я что-то говорил.

– Я больше не хочу ничего забывать. Если у тебя неприятности, я должна о них знать.

– Нет у меня никаких неприятностей.

– Ты же сказал, что может что-то случиться.

– Да, может. Но пока не произошло ничего такого, о чем тебе нужно знать или о чем ты могла бы беспокоиться. – Он взял ее руку в свои. – Я тронут тем, что ты принимаешь все близко к сердцу. Для меня это много значит.

Я полюбила другого. Я ухожу от тебя.

Она отвела глаза, стараясь придумать, с чего начать разговор.

Ты думаешь, что если я за тебя беспокоюсь, то, значит, люблю. Но это не так. Я беспокоюсь потому, что ты всегда был добр ко мне, я не хочу, чтобы тебе угрожала опасность, но я не люблю тебя. Я люблю другого и хочу быть с ним, поэтому и ухожу от тебя.

Но заставить себя сказать это она не могла. Если у Макса неприятности или ему угрожает опасность, она не может бросить его. А сегодня в его голосе послышались нотки, которых она раньше никогда не замечала, и на лице, пусть мельком, но отразилось что-то незнакомое. Она так испугалась, уловив в глазах Макса и услышав в его голосе пусть даже еле заметное беспокойство, что была не в силах сказать, что уходит от него, или что думает об этом.

Но я не могу спать с ним и оставаться его женой…

– Я уезжаю на две недели, – сказал он. Стефани сидела молча. – Терпеть не могу от тебя уезжать, но мне нужно повидаться кое с кем. Я все время буду в разъездах, а то взял бы тебя с собой.

Ощутив невероятное облегчение, она опустила голову, чтобы он не видел ее глаз.

– Ты имеешь в виду тех, с кем занимаешься экспортно-импортными операциями?

– Да.

– И они помогут решить твои проблемы?

– Надеюсь. Поговорив с ними, я получу все сведения, которые мне нужны. Ты ведь не будешь слишком скучать, правда? Рядом мадам Бессе, и потом, похоже, вы стали очень близки с Жаклин. Пока меня не будет, ты сможешь закончить отделку дома. Может, приготовишь мне какой-нибудь сюрприз? А когда я приеду, то пригласишь меня на экскурсию по дому.

Две недели, подумала Стефани, целых две недели. За это время он уладит все свои проблемы, а, когда вернется, я скажу ему, что ухожу. А тем временем подышу себе какое-нибудь жилье. Я буду вместе с Леоном, но в то же время у меня должна быть и своя жизнь.

Может быть, оставшись одна, я смогу сосредоточиться, привести свои мысли в порядок и попытаться что-нибудь вспомнить. Лора. Миссис Тиркелл. Пенни. Гарт.

Она повторила эти имена про себя, но они ни о чем ей не говорили. Их упоминание не вызывало в памяти ничего: не всплывали обрывки разговоров или какие-нибудь хлопки в ладоши, взгляды, улыбки… Лора. Миссис Тиркелл. Пенни. Гарт.

Ничего.

Но я все вспомню, сказала она себе. Так считает Робер, так думает Леон. В один прекрасный день все ко мне вернется.

– …ты что, огорчена, что я уезжаю? – тем временем спрашивал Макс. – Если ты в самом деле расстроена, то я, пожалуй, попробую разбить командировку на несколько коротких поездок и, когда будет свободное время, приезжать домой.

– Нет, я не расстроена, все будет в порядке. Закончу работу над домом, думаю, двух недель хватит. Мне еще нужно найти занавески для спальни. По-моему, лучше парусиновые… – Они заговорили о доме, о том, что нужно будет передать слесарю и садовнику, как пересылать приходящую на его имя корреспонденцию в марсельский офис, и еще о многих вещах и делах. За этим разговором как-то сама собой отпала необходимость говорить сегодня друг другу то, что сейчас было для каждого важнее всего. Так, молча оберегая друг друга, они, пожалуй, были сейчас ближе друг другу, чем за все это время их совместной жизни.