Текст книги "Паутина"

Автор книги: Джудит Майкл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 41 страниц)

– Значит, влюбилась. И все, может быть, не так уж запутано, как вы думаете. Кажется, что, влюбившись, человек только еще сильнее запутывается, но на самом деле надо, как правило, только найти нужную нить, потянуть за нее, и все образуется. Хотя, не спорю, найти эту нить иной раз непросто, к тому же это отнимает много душевных сил.

– А вы с вашим другом ее нашли?

– Конечно, хотя я бы не сказала, что у нас с ним запутанные отношения. Эта нить называется дружбой. А вы что, сомневаетесь, что сумеете найти ее с Максом?

– Даже не знаю, к чему все это приведет. Не могу точно сказать.

Жаклин задумчиво посмотрела на нее.

– Может быть, вы просто не знаете, как назвать вашу с ним жизнь: браком, дружбой, товарищескими отношениями, совместным проживанием, деловыми отношениями…

– Деловыми?

– Ну, потому, что он предложил вам дом, имя и защиту, а вы ему – восемь месяцев совместной жизни, оставшиеся в памяти, и признательность, Но не любовь. Не знаю, много ли найдется мужчин, которые сочли бы это достаточным для брака, но для деловой сделки этого хватит.

– По-моему, его устраивает то, что я ничего не помню.

– В самом деле? Почему?

– Не знаю. Но, в отличие от Робера, он не хочет, чтобы я знакомилась с людьми, пыталась вспомнить что-то из своей прошлой жизни.

– А вы не… когда вы с ним занимаетесь любовью… Я хочу сказать, что в такие минуты мы открыты и восприимчивы как никогда. Так вы ничего не вспоминаете и в такие мгновения?

Стефани с преувеличенной тщательностью молча раскладывала рядом с изделиями из фарфора ножи и вилки, инкрустированные жемчугом.

– Я… еще не могу сказать, что открыта.

– О! А почему вы так скованны?

– Я уже говорила. Не могу поверить в то, что он говорит. Не могу ему довериться.

– Да, но хотя бы ради удовольствия… Хотя я вижу, что вам этого мало. Вам хочется чего-то еще. Надеюсь, дорогая, когда-нибудь вы встретите человека, который даст вам это почувствовать. Или… может быть, вы уже встретили его, запутались, и именно это вас сейчас и беспокоит? – Она сделала паузу, но Стефани ничего не ответила. – Знаете, Сабрина, со мной вы можете всегда говорить откровенно.

– Я знаю. Обожаю разговаривать с вами. Я так и сделаю, но сначала мне нужно самой во всем разобраться.

У входной двери прозвенел колокольчик, появилась какая-то покупательница, и Стефани с чувством облегчения поспешила ей навстречу. Она не знала, почему на душе у нее тревожно; она понимала, что всегда может поговорить с Жаклин. Но сегодня она не могла найти нужных слов.

– Чем ты собираешься заниматься, пока меня не будет? – спросил Макс вечером за ужином.

– Займусь столовой, – ответила Стефани. – Кстати, если ты не возражаешь, я хотела бы поменять многое из нашей мебели, а то она слишком громоздка, особенно в столовой. У нас в магазине есть один стол, который я хочу попробовать поставить вот здесь. А Жаклин назвала мне несколько мест, где можно купить стулья и сервант.

Ему не хотелось вникать в ее планы насчет обустройства дома.

– А еще?

– Люстру…

– Нет, я хотел спросить, чем еще ты будешь заниматься.

– Макс, мы же говорим об этом всякий раз перед твоими поездками. Я не хочу расписывать каждый свой день до минуты. Но даже если бы так и было, не понимаю, с какой стати говорить тебе о моем распорядке дня. Ты же не рассказываешь мне, чем будешь заниматься в Марселе.

– Снова прогулки на велосипеде?

– Может быть, съезжу в Руссильон вместе с Робером.

– А еще?

– Еще – погуляю, пожалуй. А то я толком не знаю местные достопримечательности.

– Где же ты собираешься гулять?

– Не знаю.

– Мадам, прошу прощения за вторжение, – сказала мадам Бессе, внося в столовую поднос с сыром. – Есть один прекрасный маршрут, над самым Сен-Сатюрнином. Если вы помните, так называется город, куда моя семья переедет после того, как мы продадим ферму сыну. Если остановить машину на площади и зайти в церковь, то можно увидеть лестницу, сохранившуюся с древнеримских времен. Думаю, вам очень понравится, если вы подниметесь по лестнице вверх.

– А что же находится на вершине? – спросил Макс.

– Развалины средневекового города – замок, дома, старая дорога.

– Как здорово! – воскликнула Стефани. – Вот туда я и поеду.

– Возьми фотоаппарат, – посоветовал Макс. – Мне хочется взглянуть на фотографии.

– Хорошо.

Я же обманываю Макса. Причем без особого труда. Интересно, обманывала ли я кого-нибудь раньше.

Ее стала бить дрожь, которую она никак не могла унять. Что-то не так. Что же со мной не так?

– Сабрина, что случилось?

– Мадам!

Жестом отослав мадам Бессе, Макс помог Стефани встать.

– Мы будем в библиотеке. Кофе можно принести туда.

Он подвел Стефани к кушетке и обнял ее, чтобы она не лишилась чувств, пока садилась.

– Ты можешь сказать, что с тобой происходит?

– Нет. – Она прерывисто дышала, словно только что бежала сломя голову.

Он сел рядом.

– Закрой глаза. Ложись. Может быть, вызвать врача?

– Нет.

– Ты плохо себя чувствуешь?

– Нет. Я вообще не знаю, как я себя чувствую. – Закрыв глаза, она прислонилась к его груди. Постепенно дрожь прекратилась. Она открыла глаза. Перед ней на столе лежала раскрытая книга «Алиса в стране чудес». Она взглянула на страницу и прочла:

«Я вам расскажу про себя с сегодняшнего утра, – начала Алиса… – А про „вчера“ не стоит, потому что вчера я была совсем другая».

Наверное, это как-то связано с тем, как я себя чувствую. Но я не знаю, как.

Я была совсем другая.

Да, конечно, я знаю, кем была. У меня было имя, были воспоминания, прошлое, будущее.

Но в этом ли все дело?

Не знаю. Нужно подумать, нужно попытаться понять…

– Тебе лучше? – спросил Макс.

– Да. Спасибо. – Она выпрямилась и села на диване. Подумаю потом, когда останусь одна. Вошла мадам Бессе, неся поднос с кофе и тарталетками. – Расскажи, чем ты собираешься заниматься в Марселе.

Она разлила кофе, и они тихо беседовали – еще один вечер в библиотеке, такой же, как и другие. А затем этот случай потихоньку забылся, причем произошло это быстрее, чем она думала. Она была занята – работа в магазине Жаклин, поездка в Сен-Реми с Максом и покупки в магазинах одежды, планы переустройства столовой. И еще она думала о предстоящем четверге. Потом Макс уехал. Наступил четверг.

– Ваша мадам Бессе – замечательная женщина, – сказал Леон. – Никогда здесь не был.

Они шли по широкой каменистой тропинке. Это было все, что осталось от построенной еще древними римлянами дороги высоко в горах, над Сен-Сатюрнином. С обеих сторон ее лежали в руинах каменные стены, но попадались и участки сохранившейся кладки – почерневшие от времени камни. Эта вертикальная, почти тысячелетней давности кладка обозначала главную улицу города-крепости. Она начиналась у разрушенного замка, что возвышался когда-то над плодородной долиной. Дорога в две с лишним мили сбегала вниз, мимо десятков bories, [27]27
  Borie (франц.)– домик из камня. Традиционное жилище в ряде районов на юге Франции и островах Средиземноморья. – Прим. ред.


[Закрыть]в которых раньше жили люди. Сейчас это были лишь груды немых черных камней.

– Жаль, нельзя вернуть сюда людей, – сказала Стефани, – и увидеть, как они начнут вновь обрабатывать землю, ходить по магазинам, играть… кстати, а где они брали воду.

– Может быть, где-то здесь раньше была река. – Они внимательно посмотрели на утес, за которым виднелась расстилавшаяся внизу долина. – Теперь она, наверное, пересохла, но ясно, что без воды города здесь бы не было.

– Столько людей, столько жизней… – Они медленно двинулись дальше под палящим солнцем. На них были шорты, легкие майки с коротким рукавом и кепи с козырьками, за спиной висели рюкзаки. У Леона в кармане лежал блокнот для эскизов, Стефани нацепила на поясной ремень фотоаппарат.

– Интересно, есть ли книга по истории Сен-Сатюрнина?

– Насколько я знаю, нет. Но в моей библиотеке есть книги по истории Прованса. Надо будет посмотреть.

– Все ушли, – пробормотала Стефани. – Нужно записать все-все, с точностью до каждого дня. Мы-то об этом не думаем, но ведь все может исчезнуть без следа…

– Ничто не исчезает бесследно. – Хотя Леон произнес эти слова непринужденным тоном, он старался следить за тем, что говорит, подыскивая слова, которые дали бы ей возможность заговорить о себе самой. – И где бы мы ни были, все окружающее нас всегда с нами. Это я и пытаюсь показать в своих картинах. В них есть жизнь и воспоминания других людей, которые – часть нас самих. Хотя мы их не увидим, и не услышим. Но они не исчезли совсем, без следа.

Они были одни в разрушенной деревне. Стены поросли кустарником и цветами, что прилепились на крохотных клочках земли между камнями. Ящерицы то и дело перебегали через дорогу или в тень кустарников, птицы, оберегая потомство, кружили над гнездами в щелях полуразвалин, и на кустарниках распустились цветы, источавшие дурманящий аромат.

– Но моя жизнь исчезла без следа, – сказала Стефани, не глядя на Леона. – Да, конечно, вы правы, она где-то рядом – в буквах, которые я выводила, в работе, которой занималась, в памяти других людей. Но не в моей собственной памяти. У меня ее просто нет.

Спасибо тебе, про себя выдохнул Леон. И в это мгновение ему стало ясно: он страстно желает, чтобы она была с ним откровенна, что он любит ее. Но, Боже мой, подумал он. Боже мой. Жить, ничего не помня. Какое жуткое одиночество…

– А у Макса? – спросил он.

– Он говорит, что ничем не может мне помочь.

– Вы можете мне все рассказать? С самого начала.

– С самого начала, – с трудом повторила Стефани. – Это было совсем недавно. Восемь месяцев назад. В октябре.

Они шли, держась чуть поодаль друг от друга, то и дело отпивая воды из бутылок. Солнце поднималось все выше над горизонтом, а Стефани рассказывала ему обо всем, даже о том, как три дня назад потеряла сознание, и про то, как удивилась, прочтя отрывок из «Алисы в стране чудес». К тому времени, когда она кончила свой рассказ, развалины остались позади. Они оказались в чистом поле, среди высокой и сухой от зноя дикой травы; изредка им попадались заросли дикого кустарника. В ложбине справа виднелась небольшая ферма: в обнесенном забором крошечном загоне стоял ослик, ребенок норовил попасть в сохнущие на веревке простыни мячом. За фермой была видна опушка леса.

Леон взял Стефани за руку.

– Сейчас где-нибудь присядем и перекусим.

Стефани чувствовала крепкое пожатие его руки и старалась шагать в ногу. Она полностью расслабилась и была счастлива; душа ее пела. Она рассказала ему больше, чем Роберу или Жаклин. Она говорила с ним так, как стала бы говорить сама с собой.

Тропинка привела их в лес, и они сразу ощутили свежесть и прохладу. Спустя несколько минут Леон остановился.

– Трава, листья – здесь словно маленькая комната для обеда. – Он нырнул в гущу деревьев сбоку от тропинки, и, последовав за ним, Стефани оказалась посреди крошечной зеленой лужайки-комнаты, где стенами были раскидистые ветви деревьев, а потолком – безоблачное небо. Земля была покрыта бледно-зелеными травами, проросшими сквозь опавшие листья, что скопились здесь за много лет.

Сняв рюкзак, Леон достал из него сыры, колбасу, банку черных сморщенных маслин в соусе из трав и корявый каравай хлеба.

– Вино, – бормотал он, подыскивая место поровнее, чтобы поставить бутылку, – бокалы, ножи, салфетки… Да, еще виноград. Если мы готовы, то можно садиться за стол. Ну как?

– Не сейчас. Здесь так прохладно, так тихо, что мне хочется посидеть немного просто так.

– Ну что ж… – Достав из кармана блокнот для эскизов и карандаш для пастели, он быстрыми и уверенными штрихами начал ее портрет. Она сидела в нескольких футах от него, прислонившись спиной к дереву и вытянув ноги.

– Когда вы придете ко мне в мастерскую, – сказал он, не отрывая глаз от листа бумага, – то увидите, что со времени нашей велосипедной прогулки я почти ничего не рисовал, кроме вас. Если вам это не нравится, скажите.

– Нравится.

Он быстро взглянул на нее.

– А почему?

– Потому что люди на картинах живут своей, отдельной жизнью. Время для них как будто остановилось, но мне всегда казалось, что по их образам можно судить о том, какими они были раньше, и догадаться, что ждет их впереди. Если вы рисуете меня, то могу получиться и я… и не я. Может, я выйду такой, какой была раньше. Хотелось бы посмотреть, какой вы меня изобразили.

Он кивнул, думая о чем-то своем.

– Интересная мысль. Это единственная причина, по которой вам нравится, что я вас рисую?

– Нет. Мне приятно сознавать, что вы думаете обо мне.

Он рассмеялся.

– Похоже, только этим и занимаюсь. А вы обо мне думаете?

– Да. Я не должна этого делать. У меня есть муж, дом… Не должна… У меня есть определенные обязанности, определенные обязательства…

– Но, видите ли, я ведь до сих пор не спрашивал вас о семье, о доме. И не рассказывал вам о своей личной жизни. Да вы и не спрашивали меня. Все это было ни к чему.

– Почему?

– Потому что мы еще слишком многого не знаем.

– Вы ходите сказать, что я тороплю события?

– Я хочу сказать, что вы, в отличие от меня, не пытаетесь задержать их ход. Пойдемте, – добавил он, заметив по выражению ее лица, что она смутилась. – Уже пора обедать. Мне хотелось с вами поговорить о вашей памяти.

– А что вас интересует?

Он налил вина в бокалы, отломил от каравая кусок, намазал его мягким сыром и передал ей.

– Когда работа над картиной в самом разгаре, я часто отхожу от холста и подмечаю какую-нибудь удачную особенность – расположение ли предметов, игру светотени, своеобразие пейзажа, портрета – и ума не приложу, откуда это взялось. Ведь я не задумывал это специально, да и раньше ничего подобное не пробовал. Оно просто появилось, и все.

Стефани кивнула.

– Ну как откуда? Из всего вашего жизненного опыта… Сколько вам лет?

– Тридцать шесть.

– Значит, из опыта всех этих лет. Все хранится у вас в памяти и только ждет своей очереди. Потому что вы все про себя помните с четырех лет.

– Всего я не помню, да и никто не упомнит. Вы правы, когда говорите, что моя память хранит все впечатления моей жизни и мой жизненный опыт ждет своей очереди. Но я хочу сказать: у каждого память хранит своей жизненный опыт, который тоже ждет своей очереди. Так и у вас. Все к вам вернется, и оно появится само собой, непроизвольно, как приходит ко мне, когда я рисую. Вы заметите за собой, что обрели способность чувствовать то, что слышите, видите, читаете. Вообще-то вы уже начади что-то припоминать: маленькую девочку по имени Пенни, миссис Тиркелл. Вы говорили, что уже рассказывали Максу о том, что когда-то раньше много путешествовали, а мне говорили, что моя картина напомнила вам Ван Гога. Все по-прежнему хранится в вашей памяти, Сабрина. Все, что вы делали, ваши мысли, все, кого вы любили, ненавидели, боялись, все догадки, посещавшие вас за… сколько лет? Сколько вам лет?

– Не знаю.

– Ах да, конечно! Что ж, попробуем определить на глаз. А вы сами как думаете? По-моему, тридцать один, от силы тридцать два. Какой возраст вас больше устроит?

Она заулыбалась.

– А когда у меня день рождения?

– Ну, скажем, сегодня! А почему бы и нет? Неужели такой праздник можно отметить лучше, чем здесь? Сегодня, тридцатого июня, вам исполняется тридцать один год, и мы с вами отмечаем это событие. – Он вновь наполнил вином бокалы. – Итак, за эти годы! Вы любили, ненавидели, боялись, терялись в догадках, а может, испытали и еще что-то, о чем хотели бы навсегда забыть, и все это сейчас в вас, внутри, и ждет своей очереди. Так старые вещи лежат на чердаке в пыли и шепотом поверяют друг другу свои тайны. Ведь все, что было в прошлом, обычно собирают и уносят или задвигают куда-нибудь подальше, чтобы нашлось место новому. Но вот налетел ветер, даже ураган или произошло землетрясение, и вещи на чердаке вдруг пришли в движение: одни оказались наверху и являются нам сами, за другими мы протягиваем руку и извлекаем на свет Божий…

– Но я не могу!Разве вы не понимаете? Я ничего не могу найти…

– Вижу и понимаю. Но мне кажется, что со временем все будет в порядке.

– Почему?

– Потому что вы молоды и полны сил. Потому что никак не хотите примириться с тем, что произошло, не даете волю слезам и не опускаете руки. Потому что вы уже кое-что вспомнили. А еще потому, что вы верите в гномов и эльфов.

– Да, и в волшебство.

Они с улыбкой переглянулись. В рощице, где они сидели, было тихо. Листья деревьев поникли, и птицы затихли, словно погрузились в сон, не выдержав полуденного зноя. Царство тишины не нарушали человеческие голоса или звуки с фермы. Стефани надкусила хрустящую корку хлеба, и прохладный, мягкий сыр растаял на языке; «шабли» приятно холодило и щекотало горло. Во всех ее движениях сквозила задумчивость, даже мечтательность. Молча она смотрела, как Леон рисует ее, и карандаш еле слышно шуршал по плотной бумаге. Ей нравилось, как он выглядит: коротко стриженные белокурые волосы, почти белые на фоне загара, худое, мускулистое тело. Сейчас оно было слегка напряжено, словно все чувства Леона обострились и вся энергия расходуется на движение пальцев, быстро и уверенно мелькающих над листом бумаги. На голубой рубашке выступили пятна пота, губы изогнулись в слабой полуулыбке, зеленые глаза смотрели на бумагу…

Вскинув голову, он поймал на себе ее взгляд, и они замерли, глядя друг на друга. Я словно во сне, и я вижу свою мечту, подумалось Стефани. Ведь то, что она видела его и хотела бы видеть его всегда, казалось ей совершенно естественным.

Леон не шевельнулся, но ей показалось, что он протянул руку.

– Если позволите, я хотел бы помочь вам обрести прошлое.

– Да. – Она протянула ему руку, и он сжал ее. Вот мое место. Здесь и нигде больше.

Сцепив пальцы рук, они сидели так, словно в оцепенении, довольно долго. Блокнот для эскизов Леона был отброшен в сторону. В неподвижном воздухе повис полуденный зной; влажные травы касались голых ног Стефани, струйка пота потекла по ее щеке. Тревога последних месяцев вдруг прошла. Мысли Стефани перепутались, дыхание стало ровнее, свободнее. На руке, в том месте, где ее крепко держал Леон, пульсировала крохотная жилка.

Спустя некоторое время он чуть пошевелился и прервал молчание.

– Я был неискренен с вами. На самом деле мне хочется знать о вашем замужестве.

Сердце Стефани забилось так сильно, словно она шла по ровному месту, а потом, не заметив ступеньки лестницы, ведущей вниз, оступилась и чуть не упала. Мне в жизни столько раз приходится начинать все сначала. Вот и сейчас то же самое.

Однако она не знала, с чего начать. Пауза затягивалась.

– Вы не помните того, как выходили за него замуж, – наконец произнес Леон. – И того, что собирались жить с ним дальше; как добрались до берега после взрыва. Но вы помните хоть что-нибудь из того, что говорили врачи в больнице? Вы говорили с ними о Максе? Или о своем браке?

– Не помню. Помню только, что всю одежду мне покупал Макс, и всегда именно то, что нужно по цвету и по размеру. Он неотлучно был со мной, пока я не стала поправляться. Затем снова занялся делами своей компании и стал часто ездить в командировки. Потом Робер купил дом в Кавайоне, а Макс обставил его мебелью, которая раньше хранилась где-то, и украсил произведениями искусства из своей коллекции. Он говорил, что ваша картина, на которой изображены Малые Альпы, у него уже около десяти лет, и что он купил ее в галерее Роан, в Париже.

– Да, это написано мною примерно в это время. Тогда в галерее как раз была моя первая выставка. С тех пор я там регулярно выставляюсь.

– В Париже? Но у нас в магазине тоже есть ваши картины.

– Я делаю это только ради Жаклин, и у нее их всего несколько. Большую часть я отсылаю в галерею Роан. Но вы рассказывали о том, что на виду. А мне хочется знать то, о чем обычно не принято говорить.

– Понятно. – Она удивилась своему порыву искренности и поймала себя на мысли, что рассказывать о себе намного легче, чем она думала. – Я не люблю его. Пыталась полюбить, но нас разделяет такая пропасть из-за того, что мы не знаем ничегодруг о друге… То есть, мне кажется, он знает куда больше о моей прошлой жизни, чем говорит, но не могу доказать это, не могу проверить – правда это или ложь. Я это чувствую настолько сильно, что я не могу не верить себе. Но когда он говорит, что любит меня, я верю ему, он очень добр ко мне. Он многое мне разрешает, хотя предпочел бы, чтобы я, скажем, не работала в магазине Жаклин или не училась готовить вместе с Робером…

– А почему бы вам не делать так, как ему хочется?

– Не знаю. Он ведь, с другой стороны, терпеть не может женщин, которые весь день нежатся в шезлонгах, поглощая шоколадные конфеты и мурлыча французские песенки о любви!

Леон рассмеялся.

– Какая очаровательная картина! Он что, сам говорил вам, что этого не хочет?

– Нет, я сама как-то спросила его, не к этому ли он стремится. Ему тоже такой ответ показался забавным, но он так и не сказал мне, что плохого в моей работе в магазине у Жаклин или учебе у Робера. Но ему нравится, что я сейчас что-то переставляю и меняю в доме, что делаю в нем для себя мастерскую.

– Это потому, что, занимаясь этим, вы чувствуете, что вы дома.

– Да. А еще потому… что это крепче меня к нему привязывает.

– А вы что, давали ему повод усомниться в вашей привязанности?

– У него нет никаких поводов считать так. Я ведь никуда от него не могу деться.

Леон еще крепче сжал ее руку. Она покачала головой.

– И меня это угнетает, а не радует. Я обязана ему всем: он спас меня от смерти, дал мне дом, возможность начать сначала полноценную жизнь, подружиться с Робером… Если бы не он, у меня бы ничего не было.

– Но вы же считаете, что он вам лжет.

– Ах… это слишком сильно сказано. Я не знаю. Просто я ни в чем не уверена, живя вместе с Максом. Знаете, он мне нравится, у нас добрые, товарищеские отношения, я всегда могу на него положиться. Когда мне страшно или одиноко, он успокаивает меня! Но в его поведении есть что-то такое, что говорит мне об опасности или об опасных людях… а может, и о том и о другом сразу. Знаю, это звучит глупо, знаю, что он, наверное, удивится, если я скажу ему об этом. Но у меня это ощущение не проходит, хотя я во всем завишу от него.

Она помедлила.

– И я не могу себе представить, что когда-нибудь смогу относиться к нему иначе.

Вместо ответа Леон глубоко вздохнул.

– И что же вы будете делать?

– Не знаю. Думала уйти от него, но слишком многое держит… Я не хочу причинять ему боль, ведь он не сделал ничего плохого. И еще мне страшно. Я ведь так мало знаю, не знаю даже, с чего начать, если останусь одна. Правда, теперь у меня есть работа, и вскоре можно будет подумать об этом более серьезно. Но не сейчас. И вот еще что…

Она посмотрела на их сплетенные пальцы и добавила очень тихо:

– Я не хочу менять свою зависимость от Макса на зависимость от кого-то еще. Одного покровителя на другого.

– Да, пожалуй, не стоит. Вам это действительно ни к чему. Но если мы будем вместе, вдвоем?..

Подняв голову, она посмотрела на него и медленно, лукаво улыбнулась.

– А вы хотите стать моим покровителем?

– Нет. Впрочем, готов им быть, если в этом возникнет необходимость.

Вот это мне нравится, подумала Стефани. Нравится, что он улавливает разницу. Глубоко вздохнув, она устремилась навстречу будущему.

– Я хочу быть вместе с тобой.

– Тогда мы будем вместе. Будем вместе узнавать то, что еще не знаем, и вместе возвращать твою память. – Как торжественно, словно клятва, подумала Стефани, глядя на переплетенные пальцы рук.

Помедлив мгновение, Леон сказал:

– Я уже несколько месяцев живу с одной женщиной. Мы расстанемся, как только я объясню ей все.

– Я не прошу тебя об этом. И я не…

– Ты не собираешься уходить от Макса. Но если бы я стал поддерживать с ней прежние отношения, это было бы некрасиво. Мы не любим друг друга, мы близкие друзья, и я всегда был с ней честен.

– Жаклин то же самое говорила о своем мужчине. Звучит так просто…

Он с любопытством посмотрел на нее.

– А она не сказала тебе, как этого мужчину зовут?

– Нет, она сказала только, что у нее с ним добрые… – Стефани пристально посмотрела на него, и у нее перехватило дыхание. – Нет. Не может быть. Леон, этого не может быть!

– Почему? – тихо ответил он. – Я же говорил тебе, что мои картины оказались в магазине по ее просьбе. Мы уже давно помогаем друг другу. А около года назад у нас в жизни был такой период, когда и ей и мне нужна была товарищеская поддержка. Нам не нужна была любовь, мы нуждались в тепле и утешении, именно это и давали друг другу. Знаешь, она замечательная женщина и очень хороший друг.

– Она и мне стала другом. Она дала мне работу, каждый день учит меня чему-то новому, мы с ней разговариваем… обо всем. Я не могу делать ей больно, причинить ей столько страданий.

– Сабрина, речь идет о моих отношениях с Жаклин, а не о твоих с ней.

– Нет, нет, неужели ты не понимаешь? Я рассказывала ей о Максе, а она – о тебе. Мы сидели и разговаривали, по-женски доверяя друг другу. Она – единственная подруга, которая у меня есть… ну, еще мадам Бессе, но с ней все по-другому… Я не могу только брать и брать, а потом просто украсть у нее человека, который ей нужен…

– Как это ты можешь взять и украсть меня? Я что, серебряная ложка у вас в магазине, которую можно тайком сунуть за пазуху и унести?

Стефани усмехнулась.

– Извини, я не очень удачно выразилась, но…

– А что касается того, насколько я дорог Жаклин, то я знаю, что мы с ней друзья, а не влюбленные. Я ведь говорил тебе об этом. Да и она, судя по всему, тоже.

– Она мне говорила, что вы нужны друг другу.

Он удивленно вскинул брови.

– В самом деле?

– Да.

– Прямо так и сказала?

– Она сказала, что вам хорошо вместе, что вы нужны друг другу, и если завтра вы с ней расстанетесь, ей будет очень тебя недоставать.

Леон внимательно посмотрел на нее.

– Сабрина, я хорошо знаю Жаклин. Не верю, что она так сказала.

Стефани отвела глаза. Чем она может отблагодарить Жаклин за то добро, которое та ей сделала? Верностью, благодарностью, любовью… но только не ложью.

– Она сказала, что какое-то время будет скучать без тебя, но в конце концов пожелает тебе всего хорошего, потому что вам было хорошо вместе, и ты бы сделал то же самое по отношению к ней.

– Она была права. А теперь послушай, что я тебе скажу. Мы с Жаклин не стремились влюбиться и, значит, не надеялись, что сможем сильно привязаться друг к другу. Мы оба знали: то, что нас связывает, в любой момент может кончиться, и тогда останется дружба, только несколько иного свойства. Именно это она тебе и сказала: мы бы пожелали друг другу всего хорошего. Много ли найдется людей, которым повезло и которые нашли в нужное время то, что искали? А искали они любящего друга, благодаря которому жизнь становится светлее, тени исчезают; который изо всех сил старается сделать так, чтобы мы жили в мире с самим собой и получали большее удовольствие от того, чем занимаемся. У нас с Жаклин так и было. Но мы никогда не раскрывали друг другу душу, даже не пытались… – Он заметил, как глаза Стефани расширились от удивления. – Значит, она и это тебе говорила. Похоже, она рассказала тебе все, что для нас было главным. А теперь я расскажу тебе, что должно стать главным для нас с тобой.

Повернув руку Стефани, он поцеловал ее ладонь. От поцелуя она вся задрожала, у нее вырвался невольный вздох, и он снова поцеловал ее в ладонь, чувствуя, как дрожит ее тело.

– Я люблю тебя, Сабрина. Я хочу быть с тобой, помогать тебе открывать заново мир и саму себя, а ты тоже будешь помогать мне открывать мир. Ты сама будешь решать, сколько мы станем проводить вместе времени, я буду делать все, что ты захочешь, а потом, когда-нибудь… Впрочем, пока хватит. Ни к чему строить планы на будущее, нам ведь предстоит так много узнать друг о друге. Со временем дойдет дело и до будущего.

Стефани почувствовала безграничную радость. У нее не было прошлого, и она не надеялась, что оно когда-нибудь восстановится в памяти. Но вот теперь перед ней стало вырисовываться ее будущее. Оно будет принадлежать только ей, и она не потеряет его. Она испытала знакомое ей прежде наслаждение: ее ум, оказывается, может учиться и запоминать то, что выучил. А еще – работа, искренняя привязанность друзей и любовь мужчины, что сейчас рядом с ней. От прилива восторга душа как будто обрела крылья: она ощущала себя частью земли, неба, всего того, что происходило здесь, сейчас. Стефани ощущала всю полноту жизни, она была счастлива!

Они заключили друг друга в объятия. Стефани запрокинула голову.

– Я люблю тебя, – выдохнула она, и слова прозвучали, словно песня, томившаяся до сих пор взаперти. В ожидании поцелуя ее губы раскрылись навстречу его губам. Обняв Леона, Сабрина притянула его к себе. Сабрина Лакост, память которой хранила только последние восемь месяцев ее жизни, любила впервые!