Текст книги "Паутина"

Автор книги: Джудит Майкл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 41 страниц)

– Не обращай внимания, – сказал Макс. Она кивнула головой, но, по правде сказать, почти не слышала ни его голоса, ни криков других водителей; она жила в своем замкнутом мире, трепеща от восторга, при виде всего нового. Ах, все эти люди! Их так много – старых и молодых, худых и толстых, праздно прогуливающихся или целеустремленно шагающих по тротуарам. Под ласковым мартовским солнцем они снимали пиджаки и пальто, под которыми оказалось такое разнообразие цветастых рубашек и клетчатых брюк, что это напоминало вспышки света среди строгих деловых костюмов и платьев. Множество машин ухитрялись-таки ее обогнать, при этом водители, встретившись с ней взглядом, сотрясали руками; множество велосипедистов, непринужденно и весело лавируя, пробирались вперед в коварном водовороте машин. Витрины магазинов, привлекали взгляд яркостью выставленных в них товаров. У самого края тротуара располагались кафе, и официанты в белых передниках ловко пробирались с подносами между занятыми столиками, а сидящие за ними люди читали газеты или беседовали, близко наклонившись друг к другу и стуча кулаком по столу для убедительности своих слов… Как все это было прекрасно, как шумно, оживленно и хлопотливо после тишины их каменного дома на холме!

У Стефани было приподнятое настроение, словно она вырвалась на свободу или только что появилась на свет, вступив в этот изумительный мир. Я обожаю его; обожаю ощущать себя частичкой этого мира, обожаю чувствовать себя живым человеком и быть здесь теперь… кем бы я ни была.

Охваченная восторгом, преисполненная уверенности в себе, она свободнее вела машину, прибавив скорости, чтобы не выделяться в общем потоке автомобилей. Она сворачивала на улицы, ведущие к торговым центрам города, и уже не боялась поцарапать бока припаркованных машин или наехать на обочину тротуара при поворотах. Свернув на улицу Гамбета, она стала позволять себе мельком посматривать на витрины магазинов, которые тянулись по обе стороны этой широкой улицы. Когда они проехали половину квартала, она взглянула раз-другой на витрины одного из магазинов и нажала на тормоз.

– Макс, нужно остановиться. Где тут можно поставить машину?

– Нигде, – сухо ответил он, посмотрев по обеим сторонам улицы. – Ну, разве что вот здесь. А ты где-нибудь уже ставила машину, кроме как у нас в гараже?

– Вообще-то, нет. Может, ты сам поставишь? Я подожду тебя вот в этом магазине.

Он проследил за направлением ее взгляда. На улице это был самый большой магазин, окна, покрытые легким налетом пыли, обрамляли широкий вход, над которым красовалась вывеска «Жаклин из Прованса», выведенная большими красивыми буквами. Макс увидел в витринах мебель, керамику, подушки для пола, посуду, ткани и вытянутые стеклянные фонари «молния».

– Ты что, собралась заново обставить наш дом?

– Ах! Да, если найдется что-нибудь… – Открыв дверцу, она вышла из машины. О меблировке дома она и не думала, она не думала сейчас вообще ни о чем. Ей просто захотелось заглянуть в магазин. Он ее очаровал, она даже не слышала раздраженного ворчания Макса, пока он обходил машину и садился на водительское место.

– Подожди меня там, – сказал он. – И не заходи далеко.

– Хорошо. – Она уже устремилась к входной двери.

Войдя, Стефани остановилась и осмотрелась. Свободного места едва хватало, чтобы повернуться: в сервантах и буфетах старинной работы стояли старинные, полупрозрачные изделия из фарфора, вазы и статуэтки; старинные диваны, стулья и кресла-качалки были расставлены вокруг обеденных и письменных столов, тоже немало повидавших на своем веку. На столах теснились серебряные и стеклянные вазы со стеклянными шариками старинной работы, кольца для салфеток, щипцы для свечного нагара, солонки. Везде на полу, где нашлось хоть несколько лишних дюймов, стояли корзины, со сложенными скатертями и наборами салфеток. Все в магазине было продумано до мелочей: пол был устлан ковром, стены – увешаны декоративными тканями и гобеленами, с потолка свисали люстры. В воздухе пахло шелком, шерстью, свежевыглаженным хлопком, мебельным лаком, напоминавшим запах лимона, и сладковатым, слегка терпким ароматом старинного бархата, гобеленов и выцветших от времени ковров. Словно на каком-нибудь чердаке, подумала Стефани. Ей казалось, что это самое замечательное место на свете, и, придя сюда, она чувствовала себя как дома.

– Слушаю вас, мадам. – Из соседней комнаты вышла высокая, стройная женщина со строгими и красивыми чертами лица. На ней было серое шелковое платье, простое и безупречное, волосы пепельного оттенка были зачесаны назад. – Что вы хотели бы посмотреть?

– Вот этот письменный стол, – ответила Стефани, выбирая наугад. – Судя по виду, это очень старинная вещь.

– Тридцатые, возможно, сороковые годы восемнадцатого века. Конструкция ящиков и форма ножек… – Она выдвинула один из ящиков, и Стефани нагнулась, чтобы посмотреть. От запаха запыленного дерева она внезапно почувствовала слабость. Машинально опустившись на колени, она провела рукой по гладкому дереву ножек и потрогала украшавшую их резьбу, словно слепая.

– Он в отличном состоянии, – поднявшись наконец, сказала она.

– Да. – Женщина пристально разглядывала ее. – Мадам, судя по всему, разбирается в мебели?

– Нет, я о ней ничего не знаю, но хотела бы узнать. Мне нравятся старинные вещи, нравится с ними работать, расставлять их… – Подойдя к бюро, она дотронулась до стоявшего на нем подсвечника. Причудливого вида звери резвились у его основания, стрелы с одиннадцатью свечами тянулись кверху, словно ветви деревьев. – А вы не могли бы мне рассказать об этой вещи. И сколько она стоит?

– Изготовлено Ладаттом примерно в 1770 году. Как вы видите, вещь сделана из бронзы и покрыта позолотой. Кажется, что свечи вырастают из цветов. Это моя любимая вещь, копия хранится в Королевском дворце в Турине.

– А какова цена?

– Пятьдесят тысяч франков, мадам.

Стефани снова потрогала подсвечник.

– А это приемлемая цена?

Женщина улыбнулась.

– Такие цены встречаются крайне редко.

Стефани обернулась.

– Если вещь будет прекрасно смотреться в чьем-нибудь доме, вопрос о цене отпадет сам собой.

– Вы правы, мадам. – Они улыбнулись друг другу. – Что вас еще интересует, мадам?

– Ах, мне хочется узнать обо всем. Мне тут очень нравится, нравится просто быть здесь… так не хочется уходить.

Осмотрев все, что можно было, она задержалась взглядом на напольной вешалке. На нее были наброшены скатерти яркого рисунка желто-голубых, коричневато-желтых тонов с алыми пятнами.

– А вы не позволите мне работать здесь? – внезапно спросила она. – Я могла бы делать что угодно, все, что хотите, к тому же я знаю, что могу всему научиться, я уверена, что могу всему научиться и стать полезной, и мне так хочется быть здесь; мне хочется этого больше, чем… – Заметив Макса у входной двери, она понизила голос. – Вообще-то, я толком не знаю, могу ли я… то есть, мне нужно будет спросить… у одного человека, но если бы я могла здесь работать, вы были бы не против?

Женщина внимательно посмотрела на подходившего Макса и, повернувшись к нему спиной, встала лицом к Стефани, словно призывая ее в союзницы.

– Мне очень жаль, мадам, вы мне очень нравитесь, но, видите ли, у меня работают две женщины, они помогают мне, и я не могу себе позволить взять кого-то еще, тем более человека, которого еще нужно учить. Мне в самом деле очень жаль. Может быть, вы обратитесь ко мне через несколько месяцев? Кто знает? Возможно, к тому времени что-то изменится.

Макс расслышал лишь последние несколько слов.

– Обратиться через несколько месяцев? Зачем? – спросил он, повернувшись к Стефани.

– Чтобы узнать, смогу ли я здесь работать.

– Чего ради?

– Потому что мне это очень нравится. Мне очень нравится быть здесь… – Она сдерживала слезы, чувствуя, как какая-то дверь словно по мановению волшебной палочки приоткрылась и сразу захлопнулась. – Макс, мне же нечем заняться, а мне хочется что-то делать. Если бы я могла тут работать, это было бы так замечательно…

– Только здесь или где угодно?

– Только здесь.

– Есть и другие магазины.

– Но не такие, как этот.

– Ты же говорила, что займешься домом, покупкой новой мебели. Это, пожалуй, займет много времени.

– Я смогу заниматься и этим тоже. Но здесь мне хочется работать.

– Я бы предпочел, чтобы ты сидела дома. Теперь, научившись водить, ты можешь ездить в другие города, покупать все что угодно для дома и для себя. Тебе ни к чему устраиваться на работу.

– Ах, ты все время говоришь о деньгах. А я – о другом. Я хочу работать. Работать здесь.

– Зачем?

– Не знаю. Какая разница? Макс, но мне это нужно! Ты что, не хочешь, чтобы я работала? Но почему? Я хотела бы подыскать себе что-нибудь такое, что у меня по-настоящему хорошо получается, чем я могла бы гордиться. Понимаешь, дело не в деньгах, я работала бы и бесплатно, лишь бы быть здесь.

Воцарилось молчание. Макс смотрел мимо нее, не обращая внимания и на магазин. Перед его мысленным взором стоял «Амбассадорз» – магазин Сабрины Лонгуорт в Лондоне. Еще в то время, когда она лежала в больнице, он допускал, что память вернётся к ней, и разработал несколько вариантов рассказа на этот случай. В любом из них главным объяснением случившегося на яхте была бомба, предназначавшаяся ему, а возможно, и ей тоже.

Он не знал, что ей известно о подделках фарфора. Это было скрытым источником дохода для Айвена Ласло и Рори Карра. Эти люди входили в возглавляемую им группу контрабанды. Какое-то время он и сам об их занятиях не знал. Он задавал себе вопрос, не купила ли Сабрина одну из таких подделок. Если она обнаружила потом обман и разыскала Ласло или Карра, то они с удовольствием избавились бы с помощью бомбы и от Макса, и от Сабрины. Хотя, по большому счету, это не имело значения. Ведь она была с ним, из чего вполне можно сделать вывод, что она для них – тоже угроза.

Пожалуй, этим он может ограничиться, сказав, что она стала невольной жертвой, а мишенью был он. Однако он не мог объяснить ей, почему не хочет, чтобы она работала в таком доступном всем заведении пусть даже и в маленьком городке. Ведь Кавайон славился лишь выращиванием дынь, но не был местом паломничества для туристов.

Ну не мог же он ей сказать, что они все еще не могут свободно вздохнуть. До тех пор, пока труп Макса Стювезана не найден, те, кто подложил бомбу, будут теряться в догадках, погиб он или жив. И будут его искать.

Он не мог ей об этом рассказать, потому что она ничего не знала о Максе Стювезане. Она не знала, что он, сменив фамилию, перекрасил волосы и отрастил бороду. Что он вел теперь куда более тихий образ жизни, чем раньше, и избегал появляться в местах, где бывают английские туристы. Ни к чему ей было обо всем этом знать. Теперь она просила его о таком пустяке, что он не знал, как можно в очередной раз отказать. Что-то в ней вырвалось на свободу из темных комнат, в которых она томилась из-за амнезии, и привело ее сюда. Он мысленно пожал плечами. Рискнем еще раз. К тому же она будет рада.

– Что ж, мадам, – сказал он, обращаясь к женщине, которая отошла на несколько шагов в сторону, чтобы они могли поговорить, – похоже, жена хочет, чтобы вы взяли ее ученицей в свой магазин. Без всякой зарплаты. Таким образом, вопрос о деньгах отпадает. Хотя мне хотелось бы надеяться, что через полгода, когда вы обе будете представлять, на что способна ученица, вопрос о зарплате можно будет обсудить вновь.

Стефани одарила его таким благодарным взглядом, что у хозяйки магазина перехватило дыхание. Почему эта красивая молодая женщина так зависит от этого мужчины? Слегка подавшись вперед, она стояла перед ним с таким непосредственным выражением лица, словно ребенок в ожидании одобрения. Отказать просто невозможно, подумала женщина; я должна помочь ей уйти от мужа, пусть даже всего на несколько часов в день.

– Я с большим удовольствием возьму вас в свой магазин, мадам, – ответила она. – Меня зовут Жаклин Ляпотр. Зовите меня просто Жаклин. Уверена, мы с вами отлично сработаемся.

– Ах! – У Стефании вырвался протяжный вздох. Она протянула руку. – Сабрина Лакост. Спасибо, большое спасибо. Я буду делать все, что скажете. А можно мне приходить каждый день?

– Двух дней в неделю будет достаточно, – произнес Макс.

Жаклин взглянула на него.

– Месье, чтобы обучение было успешным, лучше будет, если мадам Сабрина станет приходить каждый день на несколько часов.

– Что ж, попробуем так на месяц. К обеду ты должна быть дома, Сабрина.

Стефани и Жаклин переглянулись, потом Стефани посмотрела на Макса.

– Если я начну работать, то не получится. Но ты говорил, что больше времени будешь проводить в командировках… к тому же мы по-прежнему будем ужинать… и завтракать вместе. Макс, этого вполне достаточно.

– Да, правда. Ладно, договорись насчет всего остального, я буду в машине, она стоит дальше по улице.

Он ушел, и женщины посмотрели друг на друга.

– Он хочет защитить меня, – сказала Стефани.

Жаклин улыбнулась.

– Насколько мне известно, здесь вам ничего не грозит. – Она протянула руки навстречу Стефани, и та пожала их. – Добро пожаловать, дорогая. По-моему, мы с вами отлично поладим.

Глава 9

Спустившись со стремянки в витрине «Коллектиблз», Сабрина расправила гардины, которые только что повесила. Они рассеивали свет яркого апрельского солнца, струившийся в окно, отчего кресло, обитое итальянским шелком, и скамеечка для ног, украшенная ручной вышивкой, которые она поставила здесь, казались украшенными причудливым узором. Окинув придирчивым взглядом расстановку вещей, она взяла массивную бронзовую лампу в стиле арт декор и поставила ее на свободное место у кресла.

– Ах, Стефани, вот так мне нравится, – сказала, выходя из задней комнаты, Мадлен Кейн – невысокая хрупкая женщина с тонкими чертами лица, на котором выделялись пронзительные черные глаза. – Вот никогда бы не подумала, что все это может смотреться вместе!

– И все-таки чего-то недостает. А куда мы дели старые очки, которые кто-то принес в прошлом месяце?

– По-моему, они лежат на столе. Тот, что в стиле Людовика XV, или нет? Сейчас принесу.

Она принесла очки, Сабрина повесила их на подлокотник кресла. Похожая на паутинку оправа и стекла заблестели на солнце.

– Нужна еще книга, – пробормотала она, пошла вглубь магазина и нашла «Алису в стране чудес», 1870 года издания, в кожаном переплете. Позолоченные тисненые буквы выцвели, страницы на уголках обтрепались. – Мы со Стефани обожали эту книгу, – пробормотала она и принялась листать ее, пока не нашла нужную страницу, затем положила книгу на сиденье кресла и открыла там, где были изображены Алиса и Гусеница.

– Что ты сказала? – спросила Мадлен.

– Ах, я просто вслух разговаривала сама с собой! Я обожала эту книгу, когда была еще маленькой, и вот подумала, что уже много лет ее не перечитывала. Я даже не уверена, что ее читали Пенни и Клифф. Надо будет у них спросить: – Она посмотрела на наручные часы. – Мне пора, нужно только переодеться. И как это я так задержалась?

– Ты провела время в свое удовольствие. Мне нравится, как у тебя все получилось, здесь так уютно, что хоть сейчас переезжай сюда.

Сабрина рассмеялась.

– Ты – наш лучший клиент. – Зазвонил телефон. – Мне все равно туда идти, так что я сниму трубку.

Подойдя к длинному узкому обеденному столу в задней комнате, который они использовали как письменный, она сняла трубку.

– Стефани, это Брайан.

– Ох! – Ей понадобилась целая минута, чтобы переключится с Эванстона на Лондон, от забот «Колектиблз» на дела «Амбассадорз». – Брайан, я опаздываю. Может, я позвоню вам попозже?

– Я просто хотел спросить, когда вы собираетесь приехать.

– Пока думаю. Вообще говоря, собиралась в феврале, но не получилось. Что-нибудь произошло?

– Вам, пожалуй, стоит нас навестить. Это же ваш магазин. Уверен, у вас в жизни забот хватает, но вы говорили, что сможете управиться и с тем, и с другим магазинами. Если же вы рассчитываете, что я буду управлять магазином здесь и иметь дело с Николасом…

– Минутку. – Они не ладят друг с другом, подумала она. Брайан может сейчас закатить истерику, и кто знает, что тогда выкинет Николас? – Я приеду, Брайан, не уверена только, когда. Завтра позвоню. Знаю, что бы у вас ни стряслось, все можно уладить по телефону.

– Стефани, мне очень хотелось бы, чтобы вы приехали.

Я не могу уехать отсюда, слишком много всего нужно сделать.Такое уже было в феврале, когда она сказала Гарту, что едет в Лондон: у нее сразу появилась масса дел в Эванстоне, и в результате поездку пришлось отменить. Поеду в марте, подумала она тогда, но в этом месяце началась работа в «Доме Конера», так что и март прошел. А сейчас уже апрель, Брайан говорит, что ее присутствие необходимо, но его настойчивые просьбы только раздражают.

Уже не раз до этого ей приходила в голову мысль: а не продать ли «Амбассадорз» и сразу оборвать все, что связывает ее с Лондоном. Нет, не сейчас, спохватилась она. Может быть, попозже, но не сейчас. Пока еще рано. Мне нужно знать, что оба магазина – мои.

Устыдившись таких мыслей, она прогнала их. Что-либо решать пока рано, времени еще достаточно. Но теперь, слушая в трубке срывающийся от отчаяния голос Брайана, она не могла просто так отмахнуться ни от дел в своем магазине, ни от «Блэкфордз», магазина Николаса.

– Я сделаю все, чтобы приехать, Брайан. У меня есть тут один проект… нельзя ли подождать пару недель?

На другом конце провода наступила пауза.

– Если только это совершенно необходимо.

– Господи, Брайан, вас послушать, нас ждет неминуемый крах… У меня в голове не укладывается, что вы не можете лишние две недели справиться с Николасом или с чем-нибудь еще. Вы же знаете, что я полагаюсь на ваш профессионализм и изобретательность.

– Что ж… Да, конечно. Я это знаю. Сделаю все, что смогу. Так когда вы…

– Не знаю. Когда решу, позвоню.

Зайдя в гардеробную – единственное свободное место во всем магазине, которое им удалось выкроить, она сполоснула руки, умылась, сняла голубые джинсы, трикотажную рубашку и открыла сумку со всем необходимым, что утром взяла с собой на работу. Через несколько минут, в бледно-серой шелковой блузке и красном твидовом костюме, она вышла из гардеробной.

– Вернусь в два, – сказала она, проходя мимо длинного узкого обеденного стола, за которым сидела Мадлен, с сэндвичами и термосом.

– Приятного аппетита.

Уловив задумчивые нотки в ее голосе, Сабрина обернулась.

– Я что, помешала твоим планам?

– Нет, конечно, нет. Ты ведь говорила мне об этой встрече еще на прошлой неделе.

– Но тебя что-то тревожит.

– Неужели это так заметно? Да, игрок в покер из меня получился бы никудышный! Это неважно, Стефани.

– Важно, если это тебя тревожит. Из-за того, что меня пригласили пообедать?

– Ну, в некотором роде. Скорее в том, кто пригласил. Вообще-то, вседело в людях, с которыми ты общаешься. Они такие интересные, такие влиятельные, им столько всего удается, от них столько зависит! Среди моих знакомых таких и в помине нет. У меня нет ни одного приятеля, чьи фотографии публиковались бы в газетах.

Сабрина улыбнулась.

– Мало ли какие фотографии публикуют в газетах. Преступников, например.

– Ты же понимаешь, что я имею в виду. Ну ладно. Наверное, я тебе завидую, но в то же время рада за тебя. Ты получаешь удовольствие от всего, чем занимаешься, сама стараешься сделать так, чтобы тебе было интересно. Это настоящее искусство, а мне, по-моему, так и не удалось им овладеть. Я все время думаю, что, если бы только знала, как этого добиться, жизнь у меня была бы намного увлекательнее и веселее. Знаешь, я не хочу сказать, что жизнь у меня плохая. Просто я знаю, что кругом полно всяких приключений, но не знаю, как приобщиться к ним. Впрочем, какого черта! Ни к чему тебе сидеть и слушать, как я тут изливаю душу. Иди, Стефани, ведь не годится заставлять ректора колледжа ждать.

Нагнувшись, Сабрина поцеловала ее в щеку.

– Я скоро вернусь.

Клаудия Байер жила в нескольких кварталах от студенческого городка, и, приближаясь к ее дому, Сабрина увидела, как она подходит к нему с противоположной стороны. Не доходя, они улыбнулись друг другу.

– Вы на редкость пунктуальны, – сказала Клаудия, пожимая гостье руку. – Рада вас видеть. Надеюсь, вы не против того, что я пригласила вас сюда. Просто это единственное место, где нам уж никто не помешает.

– Мне здесь нравится. – Сабрина шла за ней следом через весь дом, в котором царила прохлада, и оказалась в ярко освещенном солярии. – Сегодня я могла увидеть дом днем, а то мы бывали лишь вечером.

– Да, вместе с другими преподавателями. Надеюсь, вы с Гартом придете на небольшой званый обед, который мы собираемся устроить на днях.

– С удовольствием. – Сабрина глубоко вдыхала аромат роз, герани, базилика, тимьяна. Здесь было много рассады, которую уже можно было переносить в сад. – Какая замечательная комната!

– Я называю ее моим кабинетом физиотерапии. Как бы я ни была расстроена или рассержена на работе, здесь я всегда успокаиваюсь. Но сюда нужно купить новую мебель, и, надеюсь, вы мне поможете.

Вошла юная девушка в белом платье и поставила на стол под высокой смоковницей блюдо с салатом, а рядом – плетеную корзинку с хлебом и графинчик с зеленым прованским маслом.

– Merci, Виолетта, – сказала Клаудия. – Nous aurons nôtre dessert immédiatement après, s'il vous plaît, et ensuite nôtre café.

– Est-ce que madame désire du vin?

– Non, merci, [14]14
  – Спасибо. Пожалуйста, принесите нам сразу десерт, а потом – кофе.
  – А мадам не желает выпить вина?
  – Нет, спасибо. (франц.)


[Закрыть]– улыбаясь, ответила Сабрина и, все так же по-французски, продолжала: – Если бы я за обедом выпила вина, то не смогла бы потом работать.

– Вы снова меня приятно удивляете, – сказала Клаудия, когда Виолетта вышла и они сели за стол. – Ваш французский безупречен.

– Мое детство прошло в Европе. Так забавно было немного поговорить на нем, а то у меня не часто бывает такая возможность. Какое счастье, что у вас в доме есть что-то, напоминающее Францию!

– А у вас, насколько я могу судить, есть что-то, напоминающее Лондон.

Сабрина удивилась.

– Выходит, известие о приезде миссис Тиркелл дошло и до вас?

– Надеюсь, мне рано или поздно все становится известно.

– А вы слышали эту новость от кого-то, кому она не понравилась?

– Да, но также и от тех, кто отнесся к этому спокойно. Всегда найдутся люди, которые считают: если профессора развлекаются или позволяют себе покупать предметы роскоши, это мешает им сосредоточиться на научной работе. К тому же в колледже есть люди – не все, конечно, – которые задают себе вопрос, откуда берутся деньга, чтобы держать экономку.

– Откуда берутся деньга? Ничего не понимаю.

– Ладно, поговорим об этом после. Пожалуйста, попробуйте салат.

У Сабрины мелькнула мысль, что, может, стоит продолжить начатый разговор, но она передумала. Ведь она здесь в гостях.

– Расскажите мне про Виолетту.

– Когда мы с Филипом поженились, то жили в Париже. Он тогда учился в Сорбонне, и у нас появилось много добрых друзей. Мы их навещаем, когда бываем во Франции. Каждый раз находится чья-то дочь, которая хочет поехать в Америку, выучить английский, поступить в колледж и, конечно же, жить у нас. Так что за несколько лет у нас сменилось уже несколько добровольных помощниц. И, знаете, мне это нравится, все они – очаровательные девушки. Виолетта приехала на прошлой неделе, поэтому мы с ней пока говорим по-французски. Вы говорили, что провели детство в Европе, но больше ничего не сказали. Вы вообще очень мало говорите о себе.

– Я больше люблю слушать других.

– Да, это у вас хорошо получается. У меня, кажется, тоже, но это ведь часть моей работы. У меня такое ощущение, что вы заставили себя этому научиться, помня о прошлом, о котором не хотите говорить.

Слегка улыбнувшись, Сабрина налила себе на тарелку ароматного прованского масла, которое расплылось, образовав лужицу.

– Меня вполне устраивает моя настоящая жизнь, она достаточно насыщенна, чтобы не предаваться воспоминаниям о прошлом. Иной раз мне кажется: наше настоящее – это что-то вроде прогулки по Люксембургскому саду в Париже – там столько разных мест, куда можно попасть разными путями, и на каждом повороте открываются новые виды, и приходят в голову новые идеи, о которых стоит подумать. Такая красота кругом, что вот-вот забудешь об уродстве, печали, боли и утратах в жизни.

– Красивый образ. Жизнь, как Люксембургский сад. Вы, наверное, очень счастливы, если жизнь видится вам именно такой. Но уродство, печаль, и боль не притаились в саду, и в жизни от них нельзя просто так взять и избавиться. На вашу долю, наверное, тоже досталось.

Вошла Виолетта, неся графин с минеральной водой и два бокала на коротких ножках. Пока она расставляла это на столе, Сабрина сидела и наблюдала.

– У каждого из нас своя доля. Мне кажется, самое трудное – найти золотую середину, то есть уравновесить наши страдания и воспоминания о них со всем тем прекрасным, что нас окружает. По-моему, большая часть жизни у нас уходит на поиск чего-то, что поможет умерить боль, а потом чего-то другого, что поможет уравновесить счастье со всем остальным. Ведь абсолютно безмятежное существование, как и нескончаемые жизненные невзгоды нас дезориентируют. Знаете, моя работа основана на чувстве меры, от этого зависит интерьер в каждом доме, за который я берусь. И мне бы очень хотелось помочь вам в обустройстве этой комнаты. Кстати, у меня есть итальянский стол из стекла и стали, который великолепно смотрелся бы здесь.

– Вам в жизни удается находить золотую середину, я заметила это. Вы молоды, но четко знаете, кто вы и как хотите строить свою жизнь. Слишком много людей, слишком много женщин тратят массу времени на то, чтобы это понять, некоторым это так и не удается.

– Вы, наверное, поняли это очень рано. Не так много найдется университетов, где ректор – женщина. Вы всегда к этому стремились?

– Вовсе нет. Когда мы поженились, я ставила перед собой традиционные цели. Разве, выйдя замуж за профессора, можно было рассчитывать на собственную карьеру?

– Да, вообще любому из нас непросто рассчитывать на что-то в жизни. О чем мы только ни мечтали! А Филип одобрял ваши традиционные цели или считал, что все должно быть по-другому?

Клаудия рассмеялась.

– Вам не откажешь в проницательности. И он, и его родные считали, что все должно быть традиционно. А я была молода и не перечила. Его род ведет начало от французских дворян времен крестовых походов. [15]15
  Крестовые походы (XI–XIII вв.) на Ближний Восток вдохновлялись католической церковью для освобождения «гроба Господня» и «Святой земли» от «неверных» (мусульман). – Прим. ред.


[Закрыть]У них совершенно определенное представление о том, как должен быть устроен мир. Вот они и решили, что я стану образцовой женой, матерью и ничем не буду отличаться от женщин их семьи двадцати с лишним поколений. Я их страшно испугалась. А вы с Гартом с самого начала договорились, какие цели вы перед собой ставите?

– Да, но не все из того, что есть сейчас. Мы изменились, как изменилось все, что нас окружает. А с родителями Филипа вы находили общий язык?

– Я держалась с ними очень приветливо и сумела им понравиться. В свободное время я писала стихи, и им казалось, что это очень милое, чисто женское занятие. Но потом, знаете ли, я стала печататься, потом снова пошла учиться, потом – преподавать. В конце концов я стала деканом в Массачусетском женском колледже, а потом – ректором Среднезападного университета. Вот так.

– А как же Филип? Он одобрял всю эту бурную деятельность?

– Вот это мне нравится! Всю эту бурную деятельность. Теперь она и Филипу, пожалуй, импонирует. А ведь будь это в прошлом веке, он бы только и делал, что дулся, считая, что его мнение и в грош не ставят.

– И был бы, наверное, прав. – Их глаза встретились, и они расхохотались. – Но теперь-то он, наверное, от души радуется вашим успехам?

– Более или менее. Любому мужчине – французу или американцу – непросто, если можно так выразиться, оставаться в тени, пока жена произносит речи, привлекает всеобщее внимание и зарабатывает гораздо больше, чем он.

– И обладает большей властью.

– Постольку, поскольку ею обладает любой, кто имеет отношение к тому или иному университету.

– Я имею в виду – внутри самого университета.

– Да. Любопытно, что вы это понимаете, а то ведь столько людей обращают внимание только на положение в обществе и на то, что я зарабатываю больше, чем он.

– Но вы же сами всего этого добились. Его ведь не обижает ваша самостоятельность в жизни. Вы счастливы вместе.

Клаудия многозначительно улыбнулась.

– Это зависит от того, какой сегодня день недели. Мужчинам, как мне кажется, больше, чем женщинам, нужна предсказуемость. Им нравится, когда жизнь похожа на лист разлинованной бумаги, где четкими линиями указаны направления и все сходятся к центру: вот как было, вот как должно быть. Если же они вдруг обнаруживают, что линии не такие четкие и сходятся не в центре – то, помните, как Йейтс писал: «Связи распались, основа не держит…». [16]16
  Строфа стихотворения «Второе пришествие Уильяма Батлера Йейтса», крупнейшего ирландского поэта XX века. – Поэзия Ирландии. – Москва, 1988. – Прим. пер.


[Закрыть]– Другими словами, они начинают считать, что стали жертвой чего-то такого, что противоречит законам природы или по крайней мере тем законам, по которым им самим хочется жить. И они не могут с этим примириться и отравляют себе жизнь, вместо того чтобы принять все как есть.

– И что тогда?

– Ну, об этом мы, пожалуй, поговорим как-нибудь в другой раз. Так уж вышло, что я все время только и делала, что рассказывала о себе, хотя собиралась за ланчем послушать вас, но вы еще слишком скрытно держитесь. Лучше расскажите про тот итальянский стол, который вы хотите предложить мне для этой комнаты.

Сабрина описала стол, купленный ею на распродаже имущества одного из поместий в Лейк-форест, а потом они еще поболтали о всякой всячине. В залитой солнцем комнате звучали лишь их тихие голоса. Сквозь стены из стекла было видно, как два щенка резвятся на террасе, выложенной каменными плитами. Над просторной лужайкой, окаймленной кустами цветущей жимолости и сирени, носились малиновки и воробьи. Сабрина чувствовала глубокое умиротворение. Окружавшие ее покой и гармония, красота вокруг, семья, дом, работа, здоровье и сила, чувствовавшиеся в каждом движении ее тела, играла ли она в теннис, каталась ли на велосипеде, забиралась на стремянку в «Коллектбилз», общение с друзьями, с этой умной, властной женщиной, что сидела напротив, – все поднимало ей настроение. У нас с тобой все так, что лучше не придумаешь.Гарт был тогда прав. Даже тоска после гибели Стефани проступала наружу лишь время от времени, подобно подземному ручью, давая выход терзавшим ее мыслям. Но тоска не могла затопить все то замечательное, что было у нее в жизни. Она была слишком молода, слишком жизнерадостна, слишком полна сил и энергии, чтобы не раскрыться такому удивительному миру.

Поэтому и не хочется ехать в Лондон, мелькнула у нее мысль, хотя время от времени такая вольная жизнь по-прежнему заманивала ее, словно пение сирены. Лондон ей не нужен, ее вполне устраивает нынешняя жизнь. У нас с тобой все так, что лучше не придумаешь.